Текст книги "Охотники на мамонтов"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 59 страниц)

Эйла понимающе кивнула.

– Мне кажется, я знаю, как это можно устроить, – сказала она. Диги удовлетворенно вздохнула и сказала:

– Не знаю, как вы, но я уже достаточно попарилась и собираюсь мыться да выходить. Как ты считаешь, Эйла, не пора ли нам пробежаться по снежку?

– Отличная мысль. Я уже изнываю от жары.

Глава 17

Лежанка, на которой обычно спали Эйла и Джондалар, была занавешена. Джондалар приподнял край полога и улыбнулся. Эйла, скрестив ноги, сидела на меховом покрывале и расчесывала мокрые волосы, ее розовое тело влажно поблескивало.

– Какое чудесное ощущение, – сказала она, тоже улыбнувшись ему. – Диги была права, сказав, что мне это понравится. А тебе понравилась баня?

Он забрался на кровать и сел рядом с ней, опустив полу занавеса. Его кожа тоже была розовой и распаренной, но он уже полностью оделся, а его расчесанные волосы были приглажены и стянуты шнурком на затылке. После парилки он почувствовал себя помолодевшим и даже подумывал, не сбрить ли бороду, но ограничился тем, что слегка подровнял ее.

– Я всегда любил попариться, – сказал он. Затем, не в силах сдерживать свое желание, он привлек Эйлу к себе и, поцеловав ее, начал ласкать руками ее теплое тело.

Она с готовностью откликнулась на его ласки, подавшись ему навстречу, и тихо застонала, когда Джондалар припал губами к ее груди.

– О Великая Мать, как соблазнительна эта женщина! – воскликнул он, откидываясь назад. – Ты представляешь, что скажут люди, собравшись на церемонию твоего Удочерения к очагу Мамонта и обнаружив, что мы с тобой делим Дары Радости и совсем не готовы к празднику?

– Мы можем сказать им, чтобы пришли попозже, – с улыбкой ответила она.

Джондалар от души расхохотался:

– Да, я думаю, ты вполне способна на такое!

– А почему бы и нет, ведь ты подал мне знак, разве не так? – сказала она с озорной усмешкой.

– Подал знак?

– Ну помнишь, ты объяснял мне, какой знак подает мужчина женщине, когда желает разделить с ней Дары Радости? Ты говорил, что я всегда смогу догадаться о твоем желании, если ты начнешь целовать и ласкать меня. А сейчас ты именно это и сделал. А как ты знаешь, женщины Клана не могут отказать мужчине.

– Неужели они действительно никогда не отказывают? – спросил он, усомнившись в такой покладистости женского пола.

– Так их воспитывают, Джондалар. Именно так ведет себя воспитанная женщина Клана, – ответила Эйла исключительно серьезным тоном.

– Гм-м-м… То есть ты имеешь в виду, что выбор за мной? Если я сейчас скажу, что мы останемся здесь и разделим Дары Радости, то ты заставишь всех Мамутои подождать, пока мы не закончим. – Джондалар старался говорить серьезно, но в глазах его горели веселые огоньки, он явно наслаждался этой милой интимной игрой.

– Конечно, только если ты подашь мне знак, – ответила она в той же манере.

Он обнял и вновь поцеловал Эйлу, наслаждаясь нежностью ее теплой кожи и чувствуя, как по ее телу пробегает волна ответного желания. Джондалар уже хотел было уточнить, пошутила она насчет задержки ритуала или говорила вполне серьезно, но потом с большой неохотой решил все-таки подождать до ночи и выпустил Эйлу из своих объятий.

– Придется мне пока укротить свои желания, – сказал он. – Но тебе лучше поскорее одеться, чтобы не соблазнять меня. Да и народ скоро начнет собираться. Ты выбрала себе наряд?

– В общем-то выбирать особенно не из чего. У меня нет праздничной одежды. Среди моих вещей есть только несколько накидок, что я носила в Клане, да та одежда, что я сшила по образцу твоей. Правда, есть еще пара узких кожаных штанов… Конечно, мне хотелось бы надеть что-то понаряднее. Диги показывала мне, что она собирается надеть. У нее такой красивый наряд, я никогда не видела ничего подобного. Кстати, она дала мне одну из своих… расчесок, увидев, что я начала расчесывать волосы ворсянкой, – сказала Эйла, показывая Джондалару довольно массивную, сходящуюся на конус расческу, вырезанную из бивня мамонта, узкий конец которой был обмотан ремешком из сыромятной кожи и служил в качестве ручки. – Диги также дала мне, несколько украшений из костяных бусин и маленьких раковин. Она обычно украшает ими волосы, и я, наверное, сделаю точно так же.

– Пожалуй, я пойду, не буду мешать тебе одеваться, – сказал Джондалар, подняв край полога. Перед уходом он склонился и опять поцеловал Эйлу. Кожаный занавес вновь опустился, и Джондалар постоял возле него, обводя рассеянным взглядом помещение очага Мамонта, затем на лице его появилось выражение хмурой сосредоточенности. Как бы ему хотелось оказаться сейчас наедине с Эйлой и ни о ком больше не думать. Если бы они остались жить в ее долине, то могли бы полностью распоряжаться собой. И ей не пришлось бы готовиться к вступлению в племя Мамутои, которое живет так далеко от его родного дома. Что, если она захочет навсегда остаться здесь? У него возникло тревожное предчувствие, говорившее ему, что сегодняшний вечер перевернет всю их жизнь.

Он собрался было выйти из дома, но Мамут, перехватив его тревожный взгляд, поманил Джондалара к себе. Высокий молодой мужчина медленно подошел к не менее рослому старому шаману.

– Если ты не занят, то я попросил бы тебя кое-что сделать, – сказал Мамут.

– С удовольствием. Чем я могу помочь? – спросил Джондалар. Мамут показал ему четыре длинных кола, лежавших у стены на скамье, где хранились вещи шамана. При ближайшем рассмотрении Джондалар понял, что они были сделаны не из дерева, а из бивня; изогнутые бивни обработали таким образом, что они стали ровными и прямыми. Затем старик взялся за рукоятку массивной каменной кувалды и передал ее Джондалару, который с удивлением разглядывал этот увесистый инструмент, показавшийся ему на редкость необычным. Во-первых, это орудие было полностью покрыто кожей. Повертев в руках каменную насадку, Джондалар заметил, что всю ее поверхность прорезал спиральный желобок, по которому был проложен гибкий ивовый прут, оплетавший также и костяную рукоятку. Весь инструмент был обмотан влажной грубой кожей, которую предварительно просто чисто выскоблили. После высыхания эта сыромятная кожа сжалась и теперь туго обхватывала как каменную головку, так и рукоять, надежно соединив их в единое целое.

Шаман подвел его к очажному кругу и, откинув циновку, показал на отверстие, имевшее примерно шесть футов в диаметре, которое было заполнено камешками и костными обломками. Очистив это неглубокое отверстие, Мамут велел Джондалару принести один из костяных кольев, и они опустили его конец в дырку. Мамут держал кол, следя, чтобы он стоял вертикально, а Джондалар каменной кувалдой забивал вокруг кости и камни. Укрепив таким образом первый кол, они установили и остальные, выстроив дугообразную линию, отклонявшуюся от очажного круга.

Затем старец принес какой-то длинный сверток и осторожно, почти с благоговением развязав его, вынул оттуда аккуратно скрученный рулон тонкого полупрозрачного материала, по качеству сходного с пергаментом. Когда материал был раскатан, то Джондалар увидел, что на нем изображены несколько фигурок животных, среди которых он заметил мамонта, разных птиц и пещерного льва, а кроме того, многочисленные геометрические символы. Мамут показал Джондалару, как надо укрепить этот материал на костяных кольях, и в итоге за очагом была установлена полупрозрачная разрисованная ширма. Джондалар отступил на пару шагов, чтобы оценить общий эффект, а затем с любопытством пригляделся к качеству самого материала. Такими же полупрозрачными обычно становились кишки животных после того, как их очищали и высушивали, но эта ширма была несколько иного качества. Ему показалось, что он догадался, из чего она сделана, но уверенности не было.

– Ведь эта ширма сделана не из кишок, правда? Чтобы получить такое большое полотно, их пришлось бы сшивать, а она сделана из цельного куска. – (Мамут согласно кивнул.) – Тогда это может быть тонкий нижний слой шкуры, который вам удалось снять цельным куском. Должно быть, это было огромное животное. Старик улыбнулся.

– Мамонт, – сказал он. – Это была огромная белая самка мамонта.

Глаза Джондалара изумленно расширились, и он вновь с благоговением взглянул на полупрозрачную ширму.

– Каждая стоянка Мамутои получила часть добычи, поскольку белая мамонтиха испустила дух во время главной охоты Летнего Схода. Большинство стоянок хотели получить что-нибудь белое. А я попросил этот внутренний слой шкуры. Ее очевидное могущество открывается далеко не каждому, но я полагаю, что именно благодаря своей полупрозрачности она обрела особую силу. Отдельные кусочки меховой шкуры не могут иметь такой силы, а это тонкое кожаное полотно содержит внутреннюю сущность целого.

Бринан и Кризавек, гонявшиеся друг за другом по центральному проходу между очагами Зубра и Журавля, вдруг влетели в помещение очага Мамонта. В пылу игры они уже сцепились в клубок и едва не врезались в эту тонкую ширму, но Бринан вовремя заметил худощавую ногу, преградившую им путь, и мальчики замерли. Подняв голову и увидев разрисованную мамонтовую шкуру, оба они испуганно ахнули и поглядели на Мамута. Джондалару показалось, что лицо шамана осталось совершенно невозмутимым, но мальчишки, одному из которых было семь, другому восемь лет, возможно, оценили его иначе. Опустив глаза, они быстро поднялись на ноги и, осторожно обойдя ширму, удалились в сторону первого очага с таким виноватым видом, словно только что получили большой нагоняй.

– Они выглядят такими виноватыми, почти испуганными, а ведь ты не сказал ни слова. Странно, раньше я не замечал, что они боятся тебя, – сказал Джондалар.

– Они увидели ширму. Иногда, вглядываясь в сущность могущественного духа, человек видит свое собственное сердце.

Джондалар улыбнулся и кивнул, хотя не совсем понял, что имел в виду старый шаман. «Он говорит как Зеландонии, – подумал молодой человек, – полунамеками, полузагадками, как обычно говорят все шаманы, обладающие даром общения с миром Духов». поэтому, не вникая в таинственный смысл сказанного, Джондалар решил, что ему не особенно хочется увидеть собственное сердце.

Проходя через очаг Лисицы, мальчики приветливо кивнули резчику, и он слегка улыбнулся им в ответ. Но когда Ранек повернулся в сторону очага Мамонта, на лице его появилась широкая сияющая улыбка; некоторое время он неотрывно смотрел на Эйлу, которая только что вышла из-за полога и стояла, одергивая и расправляя свою рубаху. Его щеки вспыхнули от одного взгляда на нее, хотя темная кожа скрывала этот яркий румянец. Сердце Ранека учащенно забилось, и он почувствовал, как напряглись его чресла.

Чем дольше он смотрел на Эйлу, тем больше открывал в ней новых прекрасных качеств. Солнце, заглядывавшее в дом через дымовое отверстие, казалось, нарочно направило на нее свои длинные сверкающие лучи, окружив Эйлу золотисто-туманным ореолом. Ранеку хотелось навсегда запомнить это мгновение, запечатлеть в памяти эту картину. Его пылкое воображение многократно преувеличивало достоинства молодой женщины. Густые пышные волосы, мягкими волнами обрамлявшие ее лицо, были подобны золотому облаку, игравшему с солнечными лучами; ее естественным движениям была присуща истинная грациозность. Никто не догадывался, как страдал Ранек, когда Эйла отправилась в свою долину, и как он был счастлив, что она станет членом их племени. Ранек помрачнел, заметив, что Джондалар тоже увидел Эйлу и, подойдя к ней, с собственническим видом обнял ее за талию. Резчик с досадой отвел глаза, поскольку широкая спина Джондалара все равно загородила от него Эйлу.

Обнявшись, они пошли в сторону Ранека, направляясь к первому очагу. Эйла вдруг остановилась и с явным благоговением и восхищением посмотрела на ширму. Джондалар шел за ней следом, когда они проходили через очаг Лисицы. Ранек успел заметить, что Эйла бросила на него мягкий сияющий взгляд, хотя она быстро отвела глаза в сторону. А в глазах высокого мужчины, следовавшего за ней, тоже вспыхнул огонек, который свидетельствовал о том, что он не испытывает никакого удовольствия при виде Ранека. Оба мужчины пытались заставить друг друга опустить глаза, – взгляд Джондалара пылал гневом и ревностью, а Ранек отвечал ему самоуверенным и ироничным взглядом. Когда Джондалар прошел мимо, Ранек, еще хранивший презрительное выражение, невольно поймал пристальный взгляд человека, шедшего следом, человека, который был духовной сущностью Львиного стойбища, и темнокожему резчику пришлось смущенно потупить взгляд.

Миновав кухонный очаг и пройдя через прихожую, Эйла начала понимать, почему она не заметила на кухне праздничной суеты. Неззи наконец решила, что пора убрать слой увядших листьев и пропаренных трав, закрывавший земляную печь, в которой запекалось мясо. Запах, поднимавшийся от земляного котла, был настолько вкусным, что у стоявших вокруг людей потекли слюнки. Приготовления к празднику были сделаны заранее, до того как начали таскать глину из карьера, и, пока пристройку поливали красноватым раствором, жаркое медленно доходило в печи. Поэтому сейчас изрядно проголодавшимся обитателям Львиной стоянки оставалось только приступить к вечерней трапезе.

Первыми на блюде появились разные округлые и плотные крахмалистые корнеплоды, успевшие хорошо развариться. Рядом стояли корзины с разной смесью – наряду с костным мозгом там были ягоды черники и дробленые и перемолотые семена амаранта, различных зерен и маслянистых сосновых семян. После многочасовой готовки наваристый бульон превратился в густую желеобразную массу, которая сохраняла форму корзины после того, как ее перевалили на блюда. Этот своеобразный пудинг был удивительно ароматным и вкусным, но не сладким, хотя черника придала ему легкий фруктовый привкус. На следующем блюде возвышалось огромное бедро мамонта, которое запекалось с раннего утра, пропитываясь собственным жиром; готовое мясо было настолько нежным и мягким, что при первом же прикосновении отделялось от костей.

Солнце уже клонилось к закату, подул сильный ветер, и люди поспешили вернуться в дом, захватив с собой блюда с едой. На сей раз, когда Эйле предложили начать трапезу, она уже не выглядела такой смущенной. Этот праздник устроили в ее честь, и она была счастлива, хотя и испытывала определенную неловкость. Ей было еще непривычно находиться в центре всеобщего внимания.

Диги подошла и села рядом с Эйлой, которая вдруг поняла, что не может отвести восхищенного взгляда от празднично одетой и причесанной подруги. Густые каштановые волосы она зачесала наверх и уложила туго скрученные пряди в виде пирамидки. Нить круглых, вручную выточенных и просверленных бусин из бивня мамонта была вплетена в одну из прядей и эффектно подчеркивала спиральную линию прически и цвет волос. Затем Эйла перевела взгляд на одеяние подруги, которое мысленно назвала длинной рубашкой. На самом деле Диги надела длинное, подпоясанное кушаком платье из тонкой эластичной кожи, спадавшее мягкими складками. Этот материал был окрашен в темно-коричневый цвет и блестел, как отполированное дерево. Платье было широким в плечах, поэтому создавалось впечатление коротких рукавов. Красновато-коричневый длинный воротник из мамонтового меха был накинут на плечи и соединялся на груди, образуя треугольный вырез, а концы воротника спускались ниже талии.

По глубокому треугольному вырезу платья были нашиты три ряда костяных бусин, а на шее молодой женщины поблескивало маленькое ожерелье из маленьких конических раковин вперемежку с известковыми трубочками и кусочками янтаря. Правую руку, чуть ниже короткого рукава, охватывал широкий браслет из бивня с выгравированным зигзагообразным орнаментом. Тот же орнамент повторялся в линиях – оранжевой, желтой и коричневой – трехцветного кушака, сделанного из длинной шерсти какого-то животного, причем одна из прядей была натурального цвета. К кушаку были подвешены ножны из сыромятной кожи с кремневым ножом, вставленным в костяную рукоятку, а рядом с ними на другой кожаной петле висел питьевой рог; эта своеобразная чаша, выточенная из нижней части черного рога зубра, была талисманом очага Зубра.

По бокам юбка доходила почти до колен, а посередине удлинялась, поскольку подол и сзади и спереди был срезан по диагонали; линию подола подчеркивали три ряда отполированных костяных бус и узкая полоса кроличьего меха; вторая полоса была набрана из кусочков меха, вырезанных из спинок сусликов. Подол также был украшен бахромой из длинной и густой шерсти мамонта, которая доходила примерно до середины икры. Сегодня Диги не надела кожаных штанов, поэтому сквозь бахрому просвечивали голые ноги и мягкие темно-коричневые сапожки типа мокасин, сделанные из водонепроницаемой и блестящей кожи.

Эйла с удивлением размышляла о том, как у них могла получиться такая гладкая и блестящая кожа. Все выделанные ею шкуры и ремни имели эластичность и мягкость натуральной оленьей кожи, но не блестели. Однако вопросы выделки сейчас не слишком волновали Эйлу, она взирала на Диги, думая, что еще не встречала такой красивой женщины.

– Диги, какой у тебя красивый наряд! Это рубашка?

– Ну, в общем-то можно было бы назвать ее длинной рубашкой, но мы называем это летним платьем. Я сшила его в прошлом году, когда на Летнем Сходе Бранаг впервые предложил мне стать его женой. Я не собиралась надевать сегодня это платье, но потом передумала. Ведь праздник будет проходить в доме, и я не замерзну в этом летнем наряде.

Джондалар тоже счел, что Диги весьма привлекательна. Он подошел к подругам и улыбнулся Диги с присущим ему обаянием, которое делало его неотразимым и придавало обманчивую весомость и выразительность чувствам. Благодаря этому он неизменно находил отклик в женских сердцах, и, естественно, этот высокий обаятельный мужчина добился того, что на губах Диги заиграла нежная и соблазнительная улыбка.

Вскоре к ним присоединился Талут с тарелкой, едва вмещавшей внушительный кусок мамонтового бедра. Эйла потрясено ахнула. На голове вождя красовалось неимоверно высокое и странное сооружение, верхний конец которого слегка задевал потолок. Этот своеобразный головной убор был сшит из разноцветных кусков кожи и нескольких видов меха, а сзади к нему был приделан пушистый беличий хвост, спускавшийся на спину. Конструкцию этой шапки поддерживали и украшали два относительно небольших бивня мамонта, которые сходились вместе, образуя остроконечный свод. На Талуте была также спускавшаяся до колен туника насыщенного темно-бордового цвета, – по крайней мере та часть, что можно было разглядеть, была темно-бордовой. Перед туники был расшит таким плотным и затейливым узором из костяных бус, клыков хищников и разнообразных раковин, что определить цвет основы было довольно трудно.

Шею Талута обрамляло тяжелое ожерелье из когтей пещерного льва и клыков, между которыми посверкивали кусочки янтаря, а на грудь спускалась подвеска в виде диска из бивня мамонта, испещренная загадочными символами. Широкий черный кожаный пояс, охватывая талию, соединялся впереди, и его длинные свободные концы завершались кисточками. С помощью петель к поясу были прикреплены различные предметы: кинжал, сделанный из заостренной верхушки мамонтового бивня, на рукоятке которого были прорезаны насечки для более надежного захвата; ножны из сыромятной кожи с кремневым ножом, вставленным в костяную ручку, а также круглое, разделенное на секторы кольцо с подвесками, среди которых были клыки животных, кожаный мешочек, а главное, пушистая кисточка хвоста пещерного льва. К подолу туники была пришита длинная бахрома из мамонтовой шерсти, доходившая почти до пола; когда Талут двигался, сквозь эту бахрому проглядывали узкие кожаные штаны, украшенные таким же орнаментом, как и туника.

На редкость интересной была черная блестящая обувь вождя, хотя на ней как раз украшения отсутствовали. Самое удивительное, что на ней не было видно ни одного шва, – казалось, эти обтягивающие сапожки сделаны из цельных кусков мягкой кожи. Именно эта часть его праздничного наряда больше всего поразила Эйлу; ей хотелось получить ответ на очередную загадку, дождавшись более подходящего случая.

– Джондалар! Я вижу, ты решил разделить трапезу с двумя самыми очаровательными женщинами нашей стоянки! – сказал Талут.

– Ты прав, – улыбаясь, ответил Джондалар.

– Я без колебаний готов держать пари, что эти две красавицы займут первое место в любой компании, – продолжал рыжебородый великан. – Хотя, конечно, ты много повидал за время странствий и, возможно, придерживаешься иного мнения.

– Нет, пожалуй, я не буду спорить с тобой. Мне, безусловно, доводилось встречать более или менее красивых женщин, но здесь передо мной – настоящие красавицы, – сказал Джондалар, в упор глянув на Эйлу, а затем, игриво улыбаясь, перевел взгляд на Диги.

Диги весело рассмеялась. Ей нравилось это заигрывание, хотя она не сомневалась, кому принадлежит сердце Джондалара. Да и Талут порадовал ее, он, как обычно, начал расточать своей племяннице щедрые комплименты; она была его признанной наследницей, его отпрыском, дочерью его сестры, которая была дочерью его матери. Он любил детей своего очага и всегда заботился о них, но они все-таки считались детьми Неззи и наследниками Уимеза, ее брата. Неззи также усыновила Ранека после смерти его родной матери, поэтому сын очага Уимеза также являлся его признанным отпрыском и наследником, хотя, конечно, это было исключением из правил.

Все обитатели Львиной стоянки были рады случаю показать свои лучшие одеяния и украшения, и Эйла, стараясь быть не слишком навязчивой, поглядывала то на один, то на другой наряд. Платья отличались по длине и фасону – с рукавами, без рукавов, с индивидуальным подбором расцветок и орнаментов. Мужские туники в основном были короче женских и более пышно украшены, и, кроме того, на головах большинства мужчин красовались своеобразные головные уборы. Женщины большей частью предпочитали треугольный вырез, хотя у Тули он был таким глубоким, что ее наряд скорее напоминал юбку, надетую поверх узких кожаных штанов. И эту юбку покрывал на редкость причудливый и изысканный узор из бусин, раковин, клыков животных, изогнутых бивней, но главной ценностью этой композиции, несомненно, были крупные капли янтаря. Головной убор отсутствовал, но за него вполне можно было принять прическу Тули, которая была необычайно затейливой и пышно украшенной.

Однако самым необычным казалось платье Крози. На нем не было треугольного выреза, а вместо этого верхняя часть платья была срезана по диагонали от плеча до талии, на левом боку срез закруглялся и опять поднимался к плечу, переходя на спину. На правом боку было также вырезано большое овальное отверстие. Но больше всего поражал не фасон, а цвет кожи. Белый, но не сероватый или желтоватый, а белоснежный. И среди многочисленных украшений главными, конечно, являлись белые перья большого северного журавля.

Даже дети сегодня принарядились. Лэти скромно стояла чуть в стороне от компании, которая окружала Эйлу и Диги. Заметив девочку, Эйла попросила ее подойти и показать свой наряд, в сущности, предложив ей присоединиться к ним. Лэти понравилось то, как необычно Эйла воспользовалась головными нитями из бусин и раковин, которые дала ей Диги, и девочка сказала, что она попробует потом точно так же украсить волосы. Эйла усмехнулась. Она толком не знала, как их надо использовать, и поэтому просто, приложив бусы ко лбу, обвязала ими голову так, как обычно завязывала пращу. Лэти быстро подключилась к общему разговору, сопровождавшемуся дружескими шутками, и застенчиво улыбнулась, когда Уимез сказал ей, что она хорошо выглядит, – эти слова в устах молчуна Уимеза прозвучали как более чем щедрый комплимент. Вслед за Лэти к компании присоединился Ридаг. Эйла взяла его на колени. Его наряд был фактически уменьшенной копией наряда Талута, но только менее пышно украшенной. Ему было рановато носить на себе такую тяжесть. Церемониальный наряд вождя весил в несколько раз больше, чем сам Ридаг. Далеко не каждый человек смог бы выдержать тяжесть даже одного его головного убора.

Единственным, кто пока отсутствовал, был Ранек. Несколько раз Эйла обводила взглядом собравшихся, но не находила его. Однако когда она наконец увидела резчика, то ахнула от изумления. Все обитатели стоянки с радостью показывали Эйле свои лучшие наряды, просто чтобы посмотреть на ее реакцию, насколько искренне и непосредственно она выражала свое восхищение. Понаблюдав за Эйлой, Ранек захотел произвести на нее неизгладимое впечатление, и его отсутствие объяснялось тем, что он ходил в очаг Лисицы, чтобы переодеться. Потом, понаблюдав за ней из Львиного очага, он незаметно выскользнул, когда Эйла была увлечена беседой. Наконец она повернула голову и внезапно увидела его в непосредственной близости; по ее изумленному взгляду Ранек понял, что добился желаемого результата.

Фасон и стиль его одежды были совсем необычными; сходящаяся на конус основа и сильно расширявшиеся книзу рукава придавали ей исключительно необычный вид и выдавали чужеземное происхождение. Таких платьев Мамутои не носили. Ранек приобрел его в результате одной торговой сделки и заплатил очень дорого, но он с первого взгляда понял, что эта вещь должна принадлежать ему. Несколько лет назад одно из северных стойбищ Мамутои отправилось в торговую экспедицию к западным племенам, с которыми имелись родственные связи; там вождю Мамутои подарили это платье в знак родства и будущих дружеских отношений. Нелегко было уговорить его отказаться от этого подарка, но Ранек был так настойчив и так щедр, что в конце концов вождь не устоял и отдал ему платье.

Обитатели Львиной стоянки явно отдавали предпочтение оттенкам коричневого, темно-красного и темно-желтого цветов, и, кроме того, их наряды обычно были весьма щедро украшены светлыми костяными бусами, клыками животных, морскими раковинами, янтарем и разнообразными мехами и перьями. Платье Ранека отличалось светлым, почти белым цветом с легким оттенком желтизны; по сути, это был цвет мамонтового бивня, и резчик понимал, что светлая одежда в сочетании с темным цветом его кожи произведет потрясающее впечатление, но еще более потрясающей была отделка. Как перед, так и спинка платья служили основой для удивительных картин, созданных из игл дикобраза и тонких кожаных шнурков, окрашенных во все цвета радуги, при этом каждый цвет был очень насыщенным и ярким.

Перед платья украшало абстрактное или символическое изображение сидящей женщины, тело которой обозначалось с помощью концентрических окружностей чистых оттенков красного, оранжевого, синего, черного и коричневого; одна группа окружностей обозначала живот, а две другие – груди. Изгибы вписанных друг в друга полуовалов изображали бедра, плечи и руки. Голова представляла собой треугольник, прямое основание которого ограничивало верхнюю часть головы, а острая, устремленная вниз вершина – подбородок, черты лица заменял узор зигзагообразных линий и символов. В центре грудей и живота, очевидно, обозначая соски и пупок, посверкивали ярко-красные гранаты, а венец из разноцветных камней – зеленых и розовых турмалинов, красных гранатов и аквамаринов – украшал верхнюю часть треугольной головы. На спинке платья подобным образом была изображена та же самая женщина, только это уже был вид сзади; концентрическими окружностями и полуокружностями обозначались ягодицы и очертания спины и плеч. Низ расширяющихся рукавов был украшен так же ярко, что и основа платья.

Эйла, казалось, потеряв дар речи, в полнейшем изумлении рассматривала наряд Ранека. Даже Джондалар выглядел совершенно потрясенным. За время многолетних странствий он повидал много племен, повседневная и праздничная одежда которых отличалась большим разнообразием. Ему приходилось видеть вышивки, сделанные из игл дикобразов, как-то раз он даже с восхищением наблюдал за самим процессом окраски и вышивки, но никогда прежде не видел такого впечатляющего и красивого наряда.

– Эйла, – сказала Неззи, забирая у нее пустую тарелку, – Мамут хочет поговорить с тобой наедине.

Молодая женщина направилась к очагу Мамонта, а остальные начали убирать остатки вечерней трапезы, мыть тарелки и готовиться к началу торжественной церемонии. Долгий зимний сезон, во время которого деятельность Мамутои была несколько ограничена, скрашивали многочисленные праздники и торжества: праздник Братьев и Сестер, Встреча Самой Долгой Ночи, праздник Смеха и несколько торжеств, устраиваемых в честь Великой Матери. Однако удочерение Эйлы и ее прием в племя Мамутои были совершенно незапланированными, а потому вдвойне радостными событиями.

Люди начали подтягиваться к очагу Мамонта; Эйла по совету Мамута заготовила растопку для костра и уже сидела в ожидании начала ритуала, неожиданно она осознала, что внутри у нее все дрожит от сильного нервного возбуждения. Воспитанная в Клане, она не знала толком обычаев Мамутои, хотя ей в общих чертах объяснили, что она должна делать и как будет проходить церемония. Обитатели Львиной стоянки с детства усвоили правила и знали, как следует вести себя во время подобных ритуалов, а для нее все это было странным и новым, и хотя Мамут, казалось, понял ее состояние и постарался успокоить страхи Эйлы, но все-таки она боялась, что может сделать что-нибудь неподобающее случаю.

Сидя на циновке возле очага, Эйла наблюдала за собиравшимися людьми. Уголком глаза она заметила, что Мамут одним глотком выпил какой-то напиток, потом взглянула на Джондалара, в одиночестве сидевшего на их лежанке; он выглядел встревоженным и не слишком радостным, и Эйла с беспокойством подумала о том, правильно ли она сделала, решив войти в племя Мамутои. Закрыв глаза, она послала молчаливый вопрос своему тотему. Если дух Пещерного Льва не хочет этого, то, возможно, он даст ей знак?

Эйла поняла, что ритуал Удочерения начался, когда Талут и Тули подошли к ней, а Мамут засыпал холодным пеплом последний огонек, горевший в жилище. Такое начало было уже известно обитателям стоянки, и они знали, что за этим последует, однако все невольно занервничали, ожидая в полной темноте, когда огонь разгорится вновь. Рука Мамута коснулась плеча Эйлы, и она сразу же высекла искру и запалила кучку сухого хвороста, вызвав нестройный хор облегченных вздохов и восклицаний.

Когда пламя хорошо разгорелось, она поднялась с циновки. Талут и Тули, держа в руках длинные жезлы из бивня мамонта, одновременно выступили вперед и встали по обе стороны от Эйлы, а Мамут встал за ее спиной.

– Во имя Мут, Великой Земной Матери, мы, Мамутои, рады приветствовать Эйлу на нашей Львиной стоянке, – торжественным тоном начала Тули. – Но это приветствие не просто дань вежливости и дружелюбия. Эта женщина пришла сюда как гостья, но мы хотим, чтобы она стала одной из нас, стала Эйлой из племени Мамутои.