Текст книги "Охотники на мамонтов"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 59 страниц)

Любовный пыл темнокожего мужчины ничуть не охладел, когда они вошли в помещение очага Лисицы, но теперь Ранек стал более сдержанным, поскольку Эйла приняла его предложение, хотя он все еще не мог до конца поверить в это. Они сели на его лежанку. Эйла заметила, что он уже застелил постель подаренным ему белым мехом. Затем она начала развязывать пояс, но Ранек остановил ее.

– Не спеши, Эйла. Можно, я сам раздену тебя? Я давно мечтал об этом, и мне хочется, чтобы все произошло именно так, как я представлял себе, – сказал Ранек.

Пожав плечами, она предоставила ему свободу действий. Ей было любопытно, как он поведет себя, поскольку она уже успела заметить определенные различия между ласками Ранека и Джондалара. Конечно, ей и в голову не приходило судить, кто из них лучше.

Ранек молча смотрел на нее долгим восхищенным взглядом.

– Ты так красива, – сказал он наконец, склоняясь, чтобы поцеловать ее.

Поцелуй его мягких губ был легким и нежным, хотя недавно был очень требовательным, когда он целовал ее со всей силой страсти. Эйла заметила очертание темной ладони, лежавшей на белоснежном лисьем меху, и нежно погладила его руку. На ощупь эта темная кожа ничем не отличалась от любой другой человеческой кожи. Сначала он снял нитку бус из ракушек и костяных шариков, поддерживающую ее волосы, и, погрузив в эти пышные шелковистые пряди лицо и руки, вдохнул их сладостный аромат.

– Прекрасна, как ты прекрасна, – бормотал он, целуя ее шею. Затем Ранек снял с нее ожерелье и новый амулетный мешочек и аккуратно положил их на скамью за изголовьем лежанки. Поднявшись на ноги, он развязал ее пояс и привлек Эйлу к себе. Вдруг, охваченный страстным желанием, он вновь начал неистово покрывать поцелуями ее лицо, шею, а его руки, проникнув под платье, жадно ласкали ее тело, словно он был не в силах больше ждать. Эйла почувствовала, как нарастает его возбуждение. Кончиками пальцев он сжимал соски ее грудей, пробуждая в ней огонь желания, и она теснее прижалась к его мускулистому телу.

С глубоким вздохом оторвавшись от Эйлы, Ранек снял с нее платье и, аккуратно свернув его, положил рядом с другими вещами. Затем он какое-то время смотрел на нее, точно пытался запомнить каждый изгиб ее тела. Мягко поворачивая ее то в одну, то в другую сторону, он пожирал ее глазами, словно они нуждались в утолении некоего зрительного голода.

– Ты совершенство, настоящее совершенство! Как они полны и какая великолепная форма… – говорил он, пробегая кончиками пальцев по ее упругим грудям. Закрыв глаза, Эйла вздрогнула от этих легких прикосновений. Вдруг он припал теплым ртом к ее соску и начал посасывать его, и она почувствовала сладкую боль в глубине ее женского естества. – Совершенна, как ты совершенна… – бормотал он, овладевая другой грудью. Затем, поцеловав ложбинку между ними, он свел вместе ее полные груди и начал посасывать оба соска одновременно, издавая приглушенные стоны удовольствия. Откинув назад голову, Эйла теснее прижалась к нему, испытывая удвоенное чувственное наслаждение, затем она коснулась его головы и, с радостным удивлением ощутив необычную жесткую курчавость его волос, погрузила в них свои пальцы.

Они по-прежнему стояли возле лежанки, когда Ранек вдруг отклонился назад и, с улыбкой глядя на Эйлу, развязал пояс, стягивавший ее талию, и приспустил на бедра узкие кожаные штаны. Не удержавшись, Ранек провел рукой по шелковистому холмику светлых волос, и его скользнувшие вниз пальцы ощутили теплую влагу, смочившую ее промежность. Мягко посадив Эйлу на лежанку, он быстро разделся, затем, опустившись перед ней на колени, Ранек медленно снял один из ее домашних сапожков, похожих на мокасины.

– Ты боишься щекотки? – спросил он.

– Немного.

– Тебе приятно, когда я так делаю? – спросил он, мягкими, но уверенными движениями поглаживая ее ступни и более сильно сжимая их на подъеме.

– Да, мне приятно. – Он поцеловал подъем ее ноги. – Очень приятно, – с улыбкой повторила Эйла.

Улыбнувшись в ответ, он освободил ее от второго сапожка, так же помассировал ее вторую ступню. Взяв Эйлу за руки, он потянул ее к себе. И когда она встала, снова стал внимательно разглядывать ее обнаженное тело, освещаемое последними отблесками костра, огонь которого еще слабо теплился в помещении очага Мамонта. Вновь и вновь он поворачивал Эйлу, разглядывая ее со всех сторон и упиваясь этим прекрасным зрелищем.

– О Великая Мать! Какая красота и совершенство! Именно таким я и представлял себе твое тело… – тихо и проникновенно говорил он, скорее просто выражая вслух свои мысли, чем желая сделать ей очередной комплимент.

– Ранек, но я совсем некрасива, – с мягким упреком сказала она.

– Нет, Эйла, если бы ты могла видеть себя, то никогда не сказала бы этого.

– Мне приятны твои слова, и я рада, что ты так считаешь, но на самом деле я некрасива, – настаивала Эйла.

– Ты очаровательнее всех женщин, которых мне доводилось видеть.

Она пожала плечами, покорно склонив голову. Что ж, вряд ли стоит разубеждать его, если ему хочется так думать.

Вдоволь наглядевшись, темнокожий резчик перешел к более подробному изучению ее тела, слегка касаясь его изгибов кончиками своих пальцев. Внезапно Ранек сорвал с себя остатки одежды и, небрежно бросив их на лежанку, обнял Эйлу и тесно прижался к ней, чтобы ощутить ее тело во всей его полноте. Она почувствовала жар его плотного мускулистого тела, почувствовала, как напряженно пульсирует его поднявшееся и отвердевшее мужское копье, и вдохнула приятный мужской запах, исходивший от его кожи. Он покрывал легкими поцелуями ее лицо, рот и шею и, заставляя ее трепетать от сладкого томления, нежно покусывал плечи, издавая время от времени еле слышные восхищенные восклицания.

– Ты просто чудо, Эйла! Ты само совершенство. Я разрываюсь между собственными желаниями. Мне хочется смотреть на тебя, лаская твое тело, и одновременно обладать всеми твоими совершенствами. О Великая Мать, как ты прекрасна!

Его ладони вновь сжали ее груди, он щекотал языком ее отвердевшие соски, то слегка покусывая каждый из них, то посасывая их оба вместе и тихо постанывая от удовольствия. Затем он вновь начал поочередно ласкать ртом ее упругие груди, казалось, пытаясь вобрать в себя всю их податливую полноту. Опустившись на колени, Ранек обхватил руками ее бедра и пробежал языком по ямке ее пупка, его пальцы мягко сжимали ее ягодицы, исследуя тесную, убегающую вниз расщелину между ними. Целуя мягкие волосы ее лобка, он спустился ниже, и его теплый язык пощекотал ее возбужденный бугорок. Эйла застонала, и он почувствовал, как затрепетало ее тело, охваченное ответным чувственным желанием.

Тогда он встал и медленно опустил ее на лежанку, на этот роскошный и удивительно шелковистый, ласкающий белый мех. Забравшись следом, он лег рядом с ней и, опустив голову, начал покрывать поцелуями ее груди, нежно покусывая их одними губами, а его чуткие пальцы настойчиво исследовали влажные глубины ее женского естества. Она судорожно вздохнула, чувствуя, как все ее тело загорелось под его ласками.

Взяв ее руку, он положил ее на свою отвердевшую и исполненную животворных соков мужскую плоть. С восхищенным удивлением Ранек увидел, что Эйла села и, склонившись, потерлась щекой о его восставшее копье. В тусклом свете она заметила, как четко выделяется ее светлая рука на фоне его темной мужской плоти, оказавшейся очень нежной и гладкой. Его запах был каким-то особенным, хотя и знакомым, но особенным, и дорожка жестких курчавых волос, покрывавшая его тело, была на редкость густой и упругой. Ранек закричал от восторга, почувствовав, как ее влажный рот вобрал в себя его восставшее копье, и его тело содрогнулось от страстного томления. Он даже не представлял себе, что может испытать нечто подобное, не осмеливался даже мечтать о таком наслаждении. Ранек боялся, что не сможет контролировать себя, когда она начала ласкать его, используя недавно освоенные ею приемы; слегка щекоча его языком и пробегая губами по нежной коже, она с силой массировала верхнюю часть его копья.

– О Эйла, Эйла! Ты сама женственность! Я всегда знал это. Ты подарила мне величайшее наслаждение.

Внезапно Ранек приподнялся на постели.

– Я хочу тебя и не в силах больше ждать, – сказал он хриплым напряженным шепотом. – Пожалуйста, позволь мне войти в тебя.

Откинувшись на меховое ложе, Эйла открылась ему. Нависая над ее телом, Ранек вошел в ее сокровенные глубины, издав протяжный и прерывистый крик. Затем, чуть отклонившись назад, он начал ритмично двигаться, все громче вскрикивая с каждым новым толчком. Эйла прогнулась ему навстречу, пытаясь попасть в такт его движениям.

– О, Эйла, я не могу больше сдерживаться. Эйла! – воскликнул он и, на мгновение застыв в напряжении, застонал и издал облегченный вздох. Сделав несколько завершающих движений, он расслабленно накрыл ее своим телом. Все произошло гораздо быстрее, чем ожидала Эйла, и ей не удалось достичь такого же пика наслаждения.

Немного погодя Ранек приподнялся и, перекатившись на бок, лег рядом с ней. Удобно подперев голову рукой, он с нежностью смотрел на Эйлу:

– Боюсь, я не смог доставить тебе наслаждение, достойное твоего совершенства.

Она озадаченно нахмурилась:

– Я не понимаю тебя, Ранек. Что значит «совершенство»?

– Ну, просто я имею в виду, что все произошло слишком быстро. Ты была настолько удивительна и совершенна во всех своих проявлениях, что я потерял контроль над собой. Я был не в силах больше сдерживать себя и слишком быстро овладел тобой. Мне кажется, я не смог доставить тебе то высшее наслаждение, которое испытал сам.

– Ранек, ты говоришь о Даре Радости, да?

– Да, это одно из его названий.

– Значит, ты думаешь, что я не чувствовала Радости? Нет, я испытала большую Радость.

– Я понимаю, но не достигла высшей точки Радости. Если ты немного подождешь, то, думаю, я смогу исправить свою оплошность.

– Но это совсем не обязательно.

– Возможно, не обязательно, но мне очень хочется этого, Эйла, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. – Я уже почти готов, – добавил он, лаская ее груди, живот и мягкий холмик лобка. Она вздрагивала от его прикосновений, охваченная новой чувственной волной. – Прости, что все так вышло… Ты была уже почти готова. Как жаль, что я не смог больше сдерживаться.

Эйла ничего не ответила. Он опять начал целовать ее груди, и вскоре она почувствовала, что опять готова принять его. Раздвинув бедра, она резко прогнулась, громко вскрикивая от наслаждения. Неожиданно вместе с очередным толчком и вскриком пришло освобождение, и он почувствовал влагу сокровенных соков.

– На сей раз, по-моему, это была высшая Радость, – улыбаясь, сказала она.

– Не совсем, но думаю, в следующий раз все будет прекрасно. Я надеюсь, Эйла, что у нас впереди много чудесных ночей… – ответил он, ложась на бок рядом с ней и поглаживая рукой ее живот.

Она сосредоточенно свела брови, испытывая легкое смущение. Ей казалось, что она явно чего-то недопонимает. Каменный светильник еще отбрасывал слабые отблески, и Ранек с улыбкой смотрел, как темнеет его рука на ее светлой коже. Все женщины, с которыми он делил Дары Радости, имели светлую кожу, и ему всегда нравилось это контрастное сочетание белого и черного. Это вызывало у женщин совершенно особое ощущение, которого им не мог дать ни один другой мужчина. И они говорили, что никогда не забудут его. Ранек был счастлив, что Великая Мать наградила его такой темной кожей. Благодаря этому он был особенным, необыкновенным мужчиной. Ему нравилось также ощущать, как вздымается живот Эйлы под его спокойной рукой, но более всего он наслаждался сознанием того, что она лежала здесь, рядом с ним, в его постели. Исполнились все его надежды, мечты и желания, но даже сейчас, ощущая ее близость, он, казалось, с трудом верил, что все это происходит на самом деле.

Спустя какое-то время Ранек потянулся к ее груди и, слегка сжимая пальцами ее сосок, почувствовал его твердую выпуклость. Испытывавшая легкую головную боль и усталость, Эйла уже начинала засыпать, когда он опять пробежал влажным, дразнящим языком по ее шее и накрыл поцелуями ее полуоткрытый рот. Она поняла, что он подает ей знак, вновь желая разделить Дары Радости, и вдруг почувствовала мимолетное раздражение и невольное желание отказать ему. Это настолько удивило и потрясло ее, что остатки сна мгновенно улетучились. Ранек ласкал ее шею, поглаживал плечи и руки, сжимал в ладонях упругие холмики ее полных грудей. К тому моменту, когда он вновь начал посасывать ее соски, раздражение Эйлы уже рассеялось. Волны приятных ощущений достигали сокровенных глубин ее естества, вознося ее к наслаждениям высшей Радости. Поочередно припадая губами к ее грудям, он ласкал их то вместе, то по отдельности, возбужденно дыша и глухо постанывая от удовольствия.

– Эйла, моя прекрасная Эйла, – пробормотал Ранек. – О Великая Мать! Я не могу поверить, что ты здесь со мной. Такая очаровательная в своей наготе. На сей раз ты узнаешь высшее Наслаждение. Эйла, я уверен, мы достигнем его вместе.

* * *

Сжав челюсти, Джондалар неподвижно лежал в своей постели и судорожно стискивал кулаки, с трудом удерживаясь от желания вскочить и поколотить темнокожего резчика. «Как Эйла могла так поступить со мной? – думал он. – Ведь она посмотрела прямо на меня, а потом отвернулась и пошла вслед за Ранеком». Каждый раз, закрывая глаза, он видел, как она поворачивается и смотрит на него, а потом уходит в сторону соседнего очага.

«Она предпочла другого мужчину! Но это ее право, – повторял он себе снова и снова. – Она говорила, что любит меня, но откуда она могла знать, что такое любовь? Конечно, я ей нравился, и, может быть, она даже любила меня, пока мы жили одни в ее долине и пока она не узнала, что существуют и другие… Я был просто первым человеком, которого она встретила в своей жизни. Но сейчас она познакомилась с другими мужчинами и, возможно, по-настоящему полюбит одного из них…» Джондалар пытался убедить себя, что ничего страшного не произошло. Она имеет полное право выбрать себе другого мужчину, однако мысль о том, что она проводит ночь с другим, постоянно терзала его.

Прожив несколько лет в изгнании в Пещере Даланара, Джондалар вырос и вернулся в родную Пещеру высоким, сильным и на редкость красивым мужчиной, который мог претендовать на любовь любой женщины. Достаточно было одного взгляда его неотразимых сияющих глаз, чтобы пробудить в любой женщине ответное желание. В сущности, сами женщины усиленно предлагали ему себя. Они преследовали его, жаждали его любви и надеялись, что он разделит с ними Дары Радости. И зачастую он оправдывал их надежды, но ни одна из этих женщин не могла заглушить воспоминания о его первой любви, не могла помочь ему избавиться от сознания собственной виновности, терзавшего его душу. И вот он наконец нашел в этом огромном мире ту единственную и неповторимую женщину… Так почему же сейчас его любимая лежит в постели другого мужчины?

Одна мысль о том, что ее выбор пал на другого, причиняла ему страдание, но, услышав ее томные вздохи, явно свидетельствующие, что она делит Дары Радости с Ранеком, Джондалар издал приглушенный стон и, с силой ударив кулаком по лежанке, скорчился, как от дикой мучительной боли. Ему показалось, что в животе у него полыхают раскаленные угли, жуткая тяжесть сдавила его грудь, а горло обожгло такой болью, что он едва мог дышать, словно весь дом вдруг наполнился едким удушливым дымом. Изо всех сил зажмурив глаза, Джондалар старался подавить горькие слезы, но они все-таки прорвались наружу.

Наконец в очаге Лисицы наступила тишина, и Джондалар смог немного расслабиться. Но через некоторое время все началось сначала, и он понял, что не выдержит этого мучительного испытания.

Вскочив с лежанки, он немного помедлил, а затем решительно вышел в пристройку. Уинни мгновенно навострила уши и повернула голову в его сторону, но он, промчавшись мимо, выбежал наружу.

Сильный ветер отбросил Джондалара к стене дома. Ночь оказалась неожиданно холодной, и он, задыхаясь, ловил ртом морозный воздух, осознав вдруг весь ужас своего положения. Его блуждающий взгляд скользнул по замерзшей реке и поднялся к разорванным дорожкам облаков, проплывающих по телу бледной луны. Он отошел от жилища на несколько шагов. Ножи ледяного ветра мгновенно прорвались под рубаху и, казалось, даже под кожу и мускулы, пробирая до самых костей. Поеживаясь, он вернулся обратно в пристройку и медленно, словно ноги отказывались его слушаться, прошел мимо лошадей ко входу в очаг Мамонта. Войдя внутрь, он помедлил, напряженно прислушиваясь, и поначалу ничего не услышал. Но затем из очага Лисицы опять донеслись звуки сдавленного дыхания, страстных стонов и удовлетворенного сопения. Он с тоской взглянул на свою лежанку и вновь повернулся к пристройке, не зная, как поступить.

Уинни, пофыркивая, вскинула голову, и Удалец, лежавший на подстилке, тоже приподнял голову и тихо приветливо заржал. Джондалар подошел к животным, расстелил меховые покрывала на земле возле Удальца и хорошенько завернулся в них. В пристройке было не так холодно, как снаружи. Сюда не проникал ледяной ветер. Из очага Мамонта просачивалось немного тепла, да и лошади согревали помещение своим дыханием, которое, кроме того, заглушало другие, так раздражавшие Джондалара звуки. Но даже в этой спокойной обстановке он не спал почти всю ночь, вспоминая томные вздохи и стоны и вновь и вновь мысленно представляя себе все возможные и невозможные картины любовной страсти.

* * *

Эйла проснулась с первыми лучами света, проникшими в жилище сквозь щели вокруг крышки дымохода. Потянувшись, она повернулась к Джондалару и была несколько смущена, обнаружив рядом с собой Ранека. Прежде чем пришло понимание случившегося, она почувствовала сильную головную боль, напомнившую ей о праздничной ночи и количестве выпитой Талутовой бузы. Эйла тихо соскользнула с лежанки, взяла свою одежду, так аккуратно сложенную Ранеком, и поспешно вернулась к себе. Но Джондалара там тоже не было. Ее взгляд пробежал по другим лежанкам очага Мамонта. Заметив на одной из них Диги и Торнека, она подумала, что они, наверное, случайно заснули здесь, разделив Дары Радости. Затем Эйла припомнила, что Уимеза пригласили в очаг Зубра, Трони вчера неважно себя чувствовала. Может быть, Диги и Торнек просто сочли, что здесь им удастся лучше выспаться. В конце концов, это не так важно, но ее беспокоило, куда пропал Джондалар.

Восстановив в памяти события вчерашнего праздника, она поняла, что не видела его примерно с середины вечера. Кто-то сказал, что он лег спать, но тогда где же он сейчас? Ее мысль вновь вернулась к Диги и Торнеку, и она подумала, что, возможно, он тоже спит в каком-то другом очаге. Ей захотелось пойти поискать его, но, похоже, все еще спали, и Эйла решила, что не стоит будить людей раньше времени. Испытывая легкое беспокойство, она натянула на себя меховое покрывало и вскоре вновь погрузилась в сон.

Когда она проснулась в следующий раз, крышка дымового отверстия была уже сдвинута в сторону и в дом проникал яркий дневной свет. Эйла резко села на постели, но тотчас легла обратно и закрыла глаза, почувствовав ужасную пульсирующую головную боль. «То ли я заболела, то ли это последствия Талутовой бузы… – размышляла она. – Почему люди пьют ее, если от нее так болит голова?» Эйла задумалась о том, как прошел вчерашний праздник. Она припомнила, что играла на барабане, танцевала и пела, хотя смутно осознавала, как все это происходило. Она много смеялась, иногда даже над собой, обнаружив, как слабо и неуверенно звучит ее голос во время песен, но совсем не смущалась, хотя постоянно находилась в центре всеобщего внимания. Все это было как-то не похоже на нее. Обычно она предпочитала оставаться в тени, со стороны наблюдая за происходящими событиями, а уж если осваивала какое-то новое занятие, то делала это в уединенном месте. Неужели под влиянием этой бражки изменились ее привычки и склонности и она стала менее осмотрительной? Менее сдержанной и более развязной? Может быть, поэтому люди и пьют ее?

Эйла вновь открыла глаза и, поддерживая голову руками, очень медленно поднялась с лежанки. Она облегчилась – стоявшая около сводчатого дверного проема специальная, туго сплетенная корзина примерно наполовину была заполнена сухим измельченным навозом, который хорошо впитывал жидкость и закрывал фекалии.

Умывшись холодной водой, Эйла развела костер и положила в него кипятильные камни. Натягивая рубаху и штаны, которые она сшила еще в своей пещере, Эйла думала, что теперь это будет ее повседневная одежда, хотя еще не так давно этот наряд казался ей очень необычным и сложным.

Стараясь не делать резких движений, она достала несколько мешочков с травами из своей лекарской сумки и сделала целебный сбор, смешав в определенных пропорциях ивовую кору, тысячелистник, шалфей и ромашку. Эйла налила воды в корзину, в которой обычно заваривала чай, и, опуская в нее раскаленные камни, довела воду до кипения, а затем бросила в нее приготовленный сбор трав. Присев на корточки возле очага, она терпеливо ждала, пока настоится этот целебный напиток. Но вдруг Эйла резко поднялась и, не обращая внимания на усилившуюся головную боль, вновь быстро достала лекарскую сумку.

«Надо же, едва не забыла… – думала она, выуживая оттуда пакет с тайными травами Изы. – Возможно, они помогают моему тотему побеждать дух мужского тотема, как считала Иза, но мне кажется, что они как-то снижают животворную силу мужского органа». В любом случае пока лучше было исключить любую возможность зачатия ребенка. Положение Эйлы еще было не слишком определенным. Ей очень хотелось зачать ребенка от Джондалара, но не сейчас; ожидая, пока настоятся травы, Эйла размышляла, какой ребенок может появиться, если ее дух смешается с духом Ранека: «Возможно, малыш будет похож на него? Или на меня? Или на нас обоих? Скорей всего на нас обоих, как Дарк… и Ридаг. Ведь они тоже дети смешанных духов. Темнокожий ребенок Ранека будет тоже резко отличаться от остальных Мамутои, но при этом, – с оттенком горечи подумала Эйла, – никто не будет называть его отвратительным уродцем или считать, что он животное. Он сможет говорить, и смеяться, и плакать, как любой человек из племени Других».

Помня о том, как высоко оценил Талут ее средство от головной боли, выпив его после предыдущих возлияний, Эйла слила этот целебный настой в большую чашу, решив, что этого количества вполне хватит для исцеления нескольких человек. Затем, выпив свой чай, она отправилась на поиски Джондалара. Выход в пристройку, проделанный в стене очага Мамонта, оказался очень удобным; по какой-то непонятой причине Эйла обрадовалась, что ей не надо сейчас проходить через очаг Лисицы. Лошади уже паслись на свежем воздухе. Эйла с удивлением заметила, что у стены лежат свернутые дорожные покрывала Джондалара, и задумалась о том, зачем он вынес их сюда.

Подняв край тяжелого полога, она вышла из дома и увидела Талута, Уимеза и Мамута, разговаривавших с Джондаларом, который стоял к ней спиной.

– Как твоя голова, Талут? – спросила она, приближаясь к мужчинам.

– Неужели ты хочешь предложить мне свою волшебную настойку от похмелья? – с надеждой спросил он.

– Да, у меня тоже болит голова, поэтому я заварила это лекарство. Чаша с настоем стоит в очаге Мамонта, – сказала Эйла и повернулась к Джондалару; лицо ее озарилось счастливой улыбкой, она обрадовалась, что наконец нашла его.

В первый момент он невольно улыбнулся ей в ответ. Затем лицо его вновь стало мрачным и хмурым, а в глазах появилось незнакомое выражение. Настроение Эйлы тоже мгновенно испортилось.

– Наверное, ты тоже хочешь целебного чая, Джондалар? – смущенно спросила она.

– С чего ты решила, что у меня болит голова? Вчера вечером я выпил не так уж много, хотя ты вряд ли заметила это, – ответил он таким холодным и отстраненным голосом, что она с трудом узнала его.

– Где ты спал? Я искала тебя утром, но тебя не было на нашей лежанке.

– Так же как и тебя, – ответил Джондалар. – Мне кажется, тебя мало волнует, где я ночевал, – добавил он и, резко отвернувшись от нее, пошел к реке. Эйла внимательно посмотрела на оставшихся трех мужчин и заметила смущение на лице Талута. Уимез явно испытывал какое-то беспокойство, но был не слишком огорчен. А взгляд Мамута показался ей очень странным, но она не могла понять, что он означает.

– М-да… Пожалуй, я пойду выпью твоей настойки, – сказал Талут и быстро нырнул в дом.

– Наверное, мне тоже стоит подлечиться, – сказал Уимез и последовал за ним.

«Похоже, я сделала что-то не так», – озабоченно подумала Эйла, чувствуя болезненный укол страха внизу живота. Мамут изучающе посмотрел на нее и сказал:

– По-моему, нам с тобой надо поговорить, Эйла. Попозже, когда мы сможем остаться наедине. Сейчас у нашего очага соберется народ, чтобы попробовать твою настойку. А ты, кстати, не хочешь немного перекусить?

– Я не голодна, – сказала Эйла, с отвращением думая о еде. Она очень огорчилась, ей совсем не хотелось начинать новую жизнь в этом племени с какого-то неблаговидного поступка, и, кроме того, ее беспокоило, почему Джондалар так сердито говорил с ней.

Мамут понял ее состояние и успокаивающе похлопал ее по плечу:

– Все-таки тебе надо съесть что-нибудь горяченькое. От вчерашнего праздника осталось много мамонтового жаркого. Я думаю, Неззи приберегла для тебя лакомый кусочек.

Эйла покорно кивнула. Расстроенная и огорченная, она пошла к центральному входу в жилище, по привычке поискав взглядом лошадей, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Когда она заметила Джондалара, стоявшего рядом с Удальцом, то ее тревога немного уменьшилась. Зачастую, испытывая беспокойство, она находила успокоение рядом с этими животными, и сейчас с какой-то смутной надеждой она подумала, что Уинни и Удалец тоже помогут Джондалару улучшить настроение.

Эйла вошла в кухонный очаг. Ридаг и Руги сидели вместе с Неззи на циновке и завтракали. Несмотря на свои объемистые габариты, Неззи была подвижной и грациозной и, вероятно, очень сильной. Во всяком случае, так казалось Эйле.

– Возьми себе мяса, я отложила для тебя хороший кусочек, пока все не растащили, – сказала Неззи. – А там стоит горячий чай, если хочешь. Я заварила его из огнецвета и мяты.

Эйла села рядом с Неззи и оторвала по кусочку мяса Ридагу и Руги, но сама едва притронулась к еде.

– Что-то случилось, Эйла? – мягко спросила Неззи. Она видела, что Эйла расстроена, и догадывалась, чем это вызвано.

Эйла посмотрела на нее тревожным взглядом:

– Неззи, я была воспитана в Клане и не знаю, как должны вести себя Мамутои. Мне так хочется научиться… Я хочу стать достойной женщиной Мамутои, но, похоже, у меня ничего не получается. Мне кажется, вчера я плохо себя вела.

– С чего ты взяла?

– Когда я вышла из дома, Джондалар очень рассердился. И мне показалось, что Талут расстроен, да и Уимез тоже. Они ушли, даже не поговорив со мной. Ах, Неззи, скажи, в чем моя вина?

– Успокойся, Эйла, ты ни в чем не виновата. Просто так случилось, что тебя любят двое мужчин. Испытывая к женщине сильные чувства, некоторые мужчины хотят, чтобы она принадлежала только им, и не желают делить ее с другими мужчинами. Джондалар, видимо считает, что имеет определенные права на тебя, и он чувствует себя обиженным и сердится из-за того, что ты разделила Дары Радости с Ранеком. И Джондалар далеко не единственный в своем роде. Я думаю, Ранек относится к тому же типу мужчин, и он тоже стал бы проявлять недовольство, если бы имел на это хоть какое-то право. Мне кажется, что Джондалар пытается скрывать свою ревность, но у него это плохо получается. Вероятно, Талута и Уимеза расстроило именно то, что Джондалар не смог сдержать свой гнев, и они быстро удалились, чтобы скрыть смущение.

Иногда мы излишне крикливы и любим подшутить друг над другом. В сущности, мы очень дружелюбны, и наше племя гордится своим гостеприимством. Но у Мамутои не принято выставлять напоказ свои чувства, какими бы сильными они ни были. От этого одни неприятности, поэтому мы стараемся избегать споров и не провоцировать возникновения конфликтных ситуаций. Совет Сестер с большим неодобрением относится к набегам наших молодых мужчин на другие племена и пытается запретить их. Так было, например, в случае с Сангайи. Сестры считают, что такие набеги порождают вражду между племенами и могут привести к смерти многих людей. Они говорят, что лучше торговать, чем воевать. Хотя Совет Братьев имеет несколько иное мнение по этому вопросу. Многие из них в молодости участвовали в таких набегах и считают, что это просто легкое развлечение и хорошая тренировка молодых мускулов.

Вторую половину рассказа Эйла пропустила мимо ушей. Объяснения Неззи не помогли ей понять ситуацию, а, скорее, еще больше озадачили молодую женщину. Неужели Джондалар сердится из-за того, что она удовлетворила желание другого мужчины? Ведь она просто исполнила свою обязанность. Разве это повод для огорчения? Никто из мужчин Клана не выразил бы своего неудовольствия в данном случае. Бруд был единственным мужчиной, который проявлял к ней хоть какой-то интерес и то только потому, что знал, что ей это не понравится. Но большинство мужчин удивлялись, зачем он спаривается с такой уродливой женщиной. Размышляя об этом, Эйла поняла, что повышенное внимание к ней Ранека с самого начала не давало покоя Джондалару.

В сводчатом проеме, ведущем из входного проема, появился Мамут и, с трудом переставляя ноги, направился к Эйле.

– Извини, Неззи, я обещала сделать Мамуту настойку от подагры, – сказала Эйла.

Поднявшись с циновки, она хотела помочь ему дойти до очага Мамонта, но он отклонил ее помощь:

– Ступай вперед, я скоро приду. Просто этот путь займет у меня немного больше времени.

Миновав Львиный очаг, она быстро проскользнула через очаг Лисицы, с облегчением отметив, что в нем никого нет. Разбирая пакеты с травами, она вспомнила, как часто ей приходилось накладывать специальные примочки и компрессы на больные суставы Креба и делать настои, облегчающие боль. Она отлично знала, какие травы помогают от старческой подагры.

Удобно устроившись на лежанке, Мамут потягивал теплый настой; припарки значительно уменьшили ломоту и ноющие боли, которые были особенно мучительными после вчерашнего. Эйла не спешила задавать старику вопросы; процесс лечения принес некоторое облегчение не только больному, но и самой целительнице; ей было приятно, что ее искусство, знания и опыт можно наконец применить на практике. Занимаясь любимым делом, она немного успокоилась и пришла в себя. Однако когда, взяв чашку чая, Эйла села напротив Мамута, то поняла, что не знает, с чего начать разговор.