Текст книги "Охотники на мамонтов"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 59 страниц)

Общество Ранека и вправду нравилось Эйле. Она не была уверена, что именно из-за этого так сердится Джондалар, но она чувствовала, что поступает неправильно. Неотступное, навязчивое присутствие Ранека заставляло ее задуматься: не поощряет ли она его своим поведением?

Лэти стояла рядом с Эйлой, и в глазах ее блестел живой интерес к волчонку, которого та держала на руках. Ранек присоединился к ним.

– Никогда не забуду этого зрелища, Эйла, – сказал он. – Такое крохотное существо и огромная лошадь трутся носами. Храбрый волчонок!

Она подняла на него глаза и улыбнулась. Ей понравилось, что Ранек похвалил волчонка так, словно это был ее собственный ребенок.

– Сначала волк испугался. Они такие большие, а он совсем крошка… Но я рада, что они так быстро подружились.

– Как же ты собираешься звать его? – спросила Лэти. – Просто Волк?

– Я об этом еще не думала. Хотя это подходящее имя.

– Лучшего не придумаешь, – согласился Ранек.

– Как ты думаешь, Волк? – спросила Эйла, беря волчонка на руки и глядя на него. Звереныш прижался к ней и лизнул ее лицо. Все улыбнулись.

– Похоже, ему понравилось, – заметила Лэти.

– Ты хорошо знаешь зверей, Эйла, – произнес Ранек и с вопросительной интонацией добавил: – Я хочу тебя спросить… Откуда ты все же знала, что лошади не сделают ему дурного? Волчьи стаи охотятся на лошадей, и я сам видел, как лошади убивали волков. Они же смертельные враги.

Эйла задумалась:

– Трудно сказать. Знаю – и все. Может, благодаря Вэбхья. Ведь пещерные львы тоже нападают на лошадей, но видел бы ты, как Уинни заботилась о нем, когда он был маленьким. Прямо родная мать, по меньшей мере – тетушка. Уинни знала, что волчонок не причинит ей вреда, и Удалец тоже. Думаю, если воспитывать их вместе с детства, многие звери стали бы друзьями. И друзьями людей – тоже.

– Потому-то Уинни и Удалец – твои друзья? – спросила Лэти.

– Наверное, да. Нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу.

– А как ты думаешь, ко мне он тоже привыкнет? – спросила Лэти, и такое страстное желание было в ее голосе, что Эйла даже улыбнулась.

– Вот, – ответила она, протягивая волчонка девочке, – подержи его.

Лэти прижала к себе теплое извивающееся существо, прижалась щекой к мягкому пушистому меху. Волк лизнул ее в лицо, принимая и Лэти в свою стаю.

– Кажется, я ему нравлюсь! – воскликнула Лэти. – Он сейчас поцеловал меня.

Эйла улыбнулась, видя, как довольна девочка. Она-то знала, что такое дружелюбие естественно для волчат. На людей оно действует так же безотказно, как и на взрослых волков. Только взрослея, волки становятся пугливыми, подозрительными к чужакам, всегда готовыми дать отпор.

Пока Лэти держала волчонка на руках, молодая женщина с любопытством рассматривала его. Его шерсть, как у всех очень молодых волков, была ровного темно-серого цвета. Позднее проявятся темные и светлые полосы – характерная окраска взрослых волков… Если проявятся. Мать-то его была совершенно черной, еще темнее, чем сам юный волчонок. Интересно, каким он будет, когда вырастет?

Внезапно все обернулись, услышав пронзительный визг Крози:

– Твои слова ничего не стоят! Ты обещал, что меня будут уважать! Говорил – что бы я ни сделала, все воспримут это с восторгом!

– Знаю, что я обещал. Не напоминай мне! – кричал в ответ Фребек.

В ссорах в такую пору нет ничего неожиданного. Долгими зимами всех-то занятий – мастерить и чинить одежду, вырезать по камню и кости, плести сети, рассказывать истории, петь песни, играть в разные игры – или на музыкальных инструментах; в такое время все снисходительнее относятся к увлечениям и забавам друг друга. Но когда долгая зима клонится к концу, старые обиды обычно обостряются. Отношения между Фребеком и Крози давно уже были так натянуты, что большинство считали, что крупная ссора неизбежна.

– А теперь ты говоришь, что хочешь меня бросить. Я – мать, и мне некуда идти, а ты хочешь меня бросить. Так ты держишь слово?

Словесная перепалка, продолжавшаяся, пока они шли по проходу, вовсю разгорелась у очага Мамонта. Волчонок, испуганный переполохом, соскочил с рук Лэти, и Эйла еле отыскала его.

– Обещания свои я держу, – отвечал Фребек. – Ты меня не слушаешь. Я имел в виду только… – Да, он обещал ей, но тогда он не знал, что это такое – жить вместе со старой каргой. «Была бы только Фрали – без своей мамаши», – думал он, озираясь в поисках какого-то выхода из закутка, в который Крози загнала его. – Я имел в виду только… – Он заметил Эйлу и в упор поглядел на нее. – Нам нужно больше места. Журавлиный очаг для нас мал. А что мы будем делать, когда родится ребенок? А в этом очаге, кажется, места предостаточно, даже для животных!

– Не для животных. Очаг Мамонта всегда был таким большим, еще до прихода Эйлы, – возразил Ранек, становясь на ее защиту. – Здесь собирается все стойбище, потому он и должен быть больше других. Он и так все время переполнен. Вам такой большой очаг не нужен.

– Да разве я прошу такой большой? Я только говорю, что наш маловат. Почему на Львиной стоянке находится место для животных, а людям не хватает?

Спор привлек многих.

– Ты не можешь отнимать место у очага Мамонта, – говорила Диги, расчищая дорогу для старого шамана. – Скажи ему, Мамут!

– Волчонку места не надо. Он спит в корзине у ее изголовья, – рассудительным тоном заметил старейшина. – Ты говоришь так, словно Эйла занимает весь очаг, но ведь лично у нее совсем немного места. Народ толпится здесь постоянно, проводятся ритуалы или нет, особенно дети. Они здесь все время вертятся… И Фрали, и ее дети – они ведь тоже иногда здесь бывают.

– Я говорил Фрали: мне не нравится, что она проводит здесь столько времени, но она отвечает: у нее нет места, чтобы работать. Будь у нее место возле нашего очага, ей не было бы нужды таскаться сюда…

Фрали вспыхнула и ушла обратно к Журавлиному очагу. Да, она говорила так Фребеку, но это было не до конца правдой. Ей нравилось бывать в помещении этого очага: здесь собиралась хорошая компания и Эйла помогала ей во время ее тяжелой беременности. Теперь Фрали чувствовала, что ей стоило держаться подальше отсюда…

– Ну а про волка я и не говорил, – продолжал Фребек, – хотя что-то никто не спросил меня, хочу ли я жить под одним кровом с этим зверем. Мало ли кто захочет привести сюда животное – я-то почему должен с ними жить? Я – не животное, и рос я не среди животных, а здесь животные значат больше, чем люди. Всем стойбищем строим отдельное помещение для лошадей, а мы ютимся у самого маленького очага!

Начался страшный шум – все загалдели одновременно, пытаясь перекричать друг друга.

– Что ты имеешь в виду под «самым маленьким очагом»? – спросил Торнек. – У нас места не больше, а народу столько же.

– Это правда, – сказала Трони. Манув оживленно кивнул в знак согласия.

– Ни у кого нет большого помещения, – отозвался Ранек.

– Он прав! – опять согласилась Трони, еще более страстно. – Думаю, даже Львиный очаг меньше, чем твой, Фребек, а людей у них побольше, чем у тебя, и собой они покрупнее. Им-то и в самом деле тесно. Может, стоит отделить им кусочек земли от кухонного очага. Если кто-то и заслуживает этого, так это они.

– Но Львиный очаг не требует прибавить им места, – попыталась вставить Неззи.

Эйла переводила взгляд с одного спорящего на другого, не понимая, с чего это все так разволновались, но ощущая, что каким-то образом это связано с ней.

Вдруг в самой гуще толпы раздался громкий рев, заглушивший все споры. Все разом умолкли. Посередине перед очагом стоял Талут. Вид у него был суровый. Широко расставив ноги, в правой руке он грозно сжимал длинный, украшенный изысканной резьбой посох из мамонтовой кости. Тули присоединилась к нему, чтобы поддержать его своим авторитетом. Эйла почувствовала что-то вроде испуга перед этой властной парой.

– Я объявляю собрание, – сказал Талут, поднимая посох и ударяя им о землю. – Мы будем обсуждать этот вопрос мирно и разрешим его по справедливости.

– Во имя Великой Матери, да никто не осквернит Говорящий Жезл, – прибавила Тули. – Кто будет говорить первым?

– Думаю, Фребек, – ответил Ранек. – Он ведь это все начал.

Эйла стала пробираться к выходу, стремясь выбраться из галдящей толпы. Она заметила, что Фребек чувствует себя неуютно, видя неодобрение окружающих. Ранек прямо указывал на него как на виновника смятения. Эйла, стоя рядом с Данугом, может быть, в первый раз разглядывала Фребека вблизи.

Он был среднего роста, даже чуть пониже. Сейчас она впервые заметила, что немного выше его, но она превосходила ростом и Барзека и прочих, кроме разве что Уимеза. Она уже так привыкла, что она выше всех, что перестала обращать на это внимание. Русые волосы Фребека начинали редеть, глаза у него были с голубым отливом, черты лица правильные, четкие, без какого-либо изъяна. Обычный с виду человек, ничто в его внешности не предвещало столь воинственного, вызывающего поведения. В детстве Эйле хотелось быть столь же похожей на своих собратьев по Клану, как Фребек – на своих соплеменников.

Когда Фребек выступил вперед и принял у Талута Говорящий Жезл, Эйла заметила краем глаза злорадную усмешку Крози. Конечно, старуха отчасти порицала действия Фребека, но только ли в этом дело? Здесь кроется что-то еще. Эйла поискала Фрали, но не увидела ее среди людей, столпившихся у очага. Потом она разглядела беременную женщину, наблюдавшую за происходящим с порога Журавлиного очага.

Фребек некоторое время прочищал горло, затем, твердо сжав посох из мамонтовой кости, начал:

– Да, у меня есть вопрос. – Он беспокойно огляделся, потом нахмурился и приосанился. – Я имею в виду, что у нас есть вопросы, у Журавлиного очага. Не хватает места. Негде работать, это же самый маленький очаг в доме…

– Не самый! Он больше нашего! – перебила его Трони, не в силах сдержать себя.

Тули пронзила ее взглядом:

– Ты сможешь сказать все, что захочешь, Трони, когда Фребек закончит.

Трони покраснела и пробормотала извинения. Ее смущение обнадежило Фребека. Он продолжил в более агрессивном тоне:

– Нам не хватает места, Фрали негде работать… и Крози тоже нужно больше места. А скоро у нас будет пополнение. Думаю, нам нужно еще место. – Фребек отдал посох Талуту и отступил.

– Трони, теперь ты можешь высказаться, – сказал Талут.

– Я не думаю… я просто… ладно, скажу, – ответила она, выходя вперед. – Наш очаг вовсе не просторнее, чем Журавлиный, а народу не меньше. – Затем она прибавила, ища поддержки Талута: – Я думаю, что Львиный очаг меньше…

– Это не важно, Трони, – возразил Талут. – Львиный очаг не просит себе добавочного места. И мы слишком далеко от Журавлиного очага, так что нас требования Фребека не затрагивают. Скорее, могут высказаться обитатели Оленьего очага, ведь, если Журавлиному очагу прибавить места, это скажется на вас. – Что-то еще хочешь добавить?

– Нет, едва ли, – ответила Трони, качая головой и возвращая ему жезл.

– Еще кто-нибудь?

Джондалар хотел бы как-то повлиять на происходящее, но он не любил высовываться без нужды и чувствовал, что сейчас ему не следует вмешиваться. Ему хотелось помочь Эйле, и сейчас он испытывал особенный стыд за то, что покинул их лежанку. Он почти обрадовался, когда Ранек вышел вперед и взял жезл. Кто-то должен за нее заступиться.

– Все это не так уж важно, Фребек преувеличивает. Не знаю, нужно ли ему добавочное место, но Журавлиный очаг – не самый маленький в жилище. Эта часть принадлежит очагу Лисицы. Но нас всего двое, и нам хватает.

Все зашептались. Фребек поглядел на резчика. Между этими двумя людьми не было взаимопонимания. Ранек всегда чувствовал, что между ними не много общего, и старался держаться от Фребека подальше. Фребек принимал это за презрение, и в этом была доля правды. Ранек находил его малопривлекательным – особенно с тех пор, как тот стал позволять себе оскорбительные выпады в адрес Эйлы.

Талут, желая избежать дальнейших споров, возвысил голос, обращаясь к Фребеку:

– Как ты думаешь, должны мы перераспределить место, чтобы прибавить его тебе?

– Я никогда не говорил, что хочу отнять место у Оленьего очага, но мне кажется, что если кое у кого хватает места для животных, значит, у него места в избытке. Мы сделали специальную пристройку для лошадей, а никто не подумал, что у нас скоро родится еще один ребенок. Может, это можно… изменить, – неуверенно закончил Фребек. Ему очень не понравилось, что к жезлу потянулся Мамут.

– Ты что, считаешь, Олений очаг должен отнять место у очага Мамонта, чтобы увеличить твой? Это доставит им большие неудобства. Фрали ходит сюда работать – что же, ты собираешься запереть ее в Журавлином очаге? Это нездорово, и потом она окажется в одиночестве, а здесь у нее есть компания. Здесь у нее есть с кем обсуждать свои задумки. У этого очага можно выполнять такую работу, для которой у любого другого тесно. Очаг принадлежит всем – и сейчас, когда здесь все собрались, он даже маловат.

Когда Мамут вернул Талуту жезл, Фребек выглядел виновато, но, когда жезл снова оказался в руках Ранека, сурово ощетинился и встал в защитную позу.

– Что до конского загона, то от него нам всем есть польза, особенно с тех пор, как там выкопали подземную кладовую. Уже сейчас ею пользуются многие. Я заметил, что многие хранят там наружную одежду и ходят через тот ход чаще, чем через главный, – сказал Ранек. – И потом, дети ведь маленькие. Места им много не нужно. Не думаю, что твой очаг нужно расширять…

– Тебе-то откуда знать? – перебила его Крози. – У твоего очага никогда никто не рождался. Детям нужно места побольше, чем ты думаешь.

Только высказав это, Крози поняла, что впервые в жизни она оказалась по одну сторону с Фребеком. Она нахмурилась, но потом решила, что он прав. Может, им и впрямь нужно больше места. Что у очага Мамонта собираются все – это правда, но Эйле за что такая честь – жить у самого большого очага? Пока Мамут жил здесь один, все считали этот очаг общим; а сейчас, кроме случаев, когда все собираются тут на какую-нибудь церемонию, подразумевается, что он принадлежит Эйле. Чем больше места отведут Журавлиному очагу, тем выше будет положение их семьи.

Все увидели во вмешательстве Крози знак, что теперь можно свободно высказываться, и Талут и Тули, не сговариваясь, пустили разговор на самотек. Иногда людям надо высказать свои мысли. Тули поймала взгляд Барзека; когда свободный обмен мнениями закончился и все затихли, тот вышел вперед и потребовал жезл. Тули утвердительно кивнула, как если бы знала, что он хочет сказать, хотя они вообще не говорили об этом друг с другом.

– Крози права, – начал он, кивнув ей. Та приосанилась, когда до нее дошло, что ее поддержали; ее мнение о Барзеке сильно изменилось к лучшему. – Детям нужно место, и куда больше, чем можно подумать, судя по их размерам. Может быть, настало время кое-что поменять… Хотя я не думаю, что очаг Мамонта может нам что-то уделить. Журавлиному очагу надо расширяться, но Турий очаг не нуждается в таком большом пространстве. Тарнег ушел жить к своей женщине, и вскоре они вместе с Диги положат начало новому стойбищу. Тогда и она уйдет. Поэтому Турий очаг, снисходя к нуждам растущего семейства, может уступить часть места Журавлиному очагу.

– Тебя это устроит, Фребек? – спросил Талут.

– Да, – ответил тот, не зная, как реагировать на этот неожиданный поворот событий.

– Тогда я предлагаю вам самим сообща рассмотреть, сколько места может уделить Турий очаг. Но я думаю, что, по справедливости, нельзя ничего менять, пока Фрали не родит. Согласны?

Фребек кивнул, по-прежнему ошеломленный; в своем прежнем стойбище он и мечтать не мог о добавочном месте. Заговори он о чем-то таком, его засмеяли бы. У него не было никаких преимуществ, никакого особого положения, чтобы выдвигать подобные требования. До спора с Крози он и не думал ни о чем эдаком. Ему просто надо было как-то отбиться от ее жестоких, хотя и справедливых попреков. Сейчас он убеждал себя, что спор возник как раз из-за недостатка места. И хоть раз в жизни она была на его стороне! От чувства торжества у него дрожали поджилки. Он выиграл битву! Две битвы: одну со стойбищем, другую с Крози. Когда народ разошелся, он заметил Барзека, толкующего с Тули, и это напомнило ему, что стоит поблагодарить их.

– Я ценю понимание, которое вы проявили, – учтиво произнес он, обращаясь к главе племени и представителю Турьего очага.

Барзек, по обычаю, ответил, что, мол, не стоит благодарности; но им не понравилось бы, не оцени Фребек по достоинству оказанную ему любезность. Они знали, что истинная цель его выступления была не в прибавке места. Для Журавлиного очага большой честью было то, что ему выделяется место за счет очага главы племени. Хотя честь была оказана Крози и Фрали. Именно их имели в виду Тули и Барзек, когда загодя обдумывали возможность изменения граничной черты. Они уже предвидели, что нужды двух семейств могут измениться. Барзек и раньше хотел поставить этот вопрос, но Тули рассудила, что надо дождаться подходящего случая; может, стоит принести это добавочное место в подарок новорожденному ребенку.

Оба они поняли, что случай настал. Им достаточно было обменяться несколькими взглядами и кивками, чтобы понять друг друга. И хотя Фребек вроде бы победил в споре, Журавлиный очаг вынужден будет теперь соблюдать учтивость при определении границы с соседями. Барзек с гордостью заметил, как мудра Тули, когда Фребек подошел к ним со своими благодарностями. А сам Фребек по пути в Журавлиный очаг все смаковал случившееся, перебирая в уме свои приобретения, – словно это была одна из тех игр, которые так любили Мамутои, и он выиграл ее.

В этом ощущении была доля правды: это и в самом деле была игра, очень тонкая и совершенно серьезная игра, в которую играют все общественные животные. Ставка в этой игре – положение особей по отношению друг к другу. Это метод, который позволяет всем им – лошадям в стаде, волкам в стае, людям в обществе – лишний раз убедиться, что они могут жить сообща. В этой игре сталкиваются две противоположные силы, одинаково необходимые, чтобы выжить: индивидуальная автономия и общие интересы. Цель – достижение динамического равновесия.

Временами, при определенных условиях, личности могут быть почти независимы друг от друга. Особь может жить одна и не думать о своем положении, но вид в целом не в состоянии выжить без взаимодействия между личностями. Цена в конечном итоге больше, чем просто чья-то смерть. Речь идет о вымирании вида. С другой стороны, жесткая субординация внутри группы не менее губительна. Жизнь не может быть статичной или неизменной. Без индивидуального самовыражения сообщество не может измениться, не может приспосабливаться к обстоятельствам; и в постоянно меняющемся мире такие сообщества также обречены.

Человеческое общество, каким бы оно ни было по форме и количеству – совсем маленьким или величиной с целый мир, – всегда имеет иерархическую структуру. Общепринятая вежливость, освященные традицией обычаи помогают смягчить конфликты и облегчить то напряжение, которое неизбежно сопутствует построению внутри системы разумного баланса сил. В одних ситуациях большинству личностей нет нужды приносить свою независимость в жертву общему благу. В других – нужды общества требуют от человека жертв – иногда без этого не выжить. Нельзя сказать, что один из этих двух путей правильнее другого, – это зависит от обстоятельств; экстремальные ситуации не могут продолжаться слишком долго, и, с другой стороны, никакое общество не может выжить, если один из его членов самоутверждается за счет своих собратьев.

Эйла часто сравнивала законы Клана и племени Мамутои, суть различий начинала доходить до нее, когда она думала о том, как руководили своими народами Бран и вожди Львиного стойбища. Она видела, как Талут возвращает Говорящий Жезл на обычное место, и вспомнила, что, когда впервые пришла в стойбище Мамутои, ей казалось, что Бран – вождь лучше, чем Талут. Бран просто принимал решение – и все ему повиновались, хотелось им этого или нет. Немногие из них отваживались задуматься, нравятся ли им распоряжения вождя. Короткий взгляд, отрывистая команда – и ему мгновенно повиновались. Ей казалось, что Талут не умеет держать во власти свой шумный, обожающий споры народ и что они не уважают его.

Сейчас она уже не так была в этом уверена. Управлять народом, в котором все, мужчины и женщины, свято убеждены в своем праве высказаться и быть услышанными, куда труднее. Она по-прежнему полагала, что Бран – хороший вождь для своего общества, но она не знала, смог бы он так же хорошо управляться с этими, такими свободомыслящими людьми. Когда у каждого есть собственные взгляды и он не колеблясь высказывает их вслух, начинается странная неразбериха, но Талут умел держать своих подданных в определенных рамках. Он был достаточно силен, чтобы навязать свою волю, но предпочитал добиваться взаимопонимания. Ему хватало авторитета, чтобы его речи слушали, и у него были свои способы привлекать к себе внимание. Но убеждать – это не командовать: для этого нужна совсем другая сила.

Подойдя к кучке людей, столпившихся у жаровни, Эйла стала шарить глазами по очагу в поисках волчонка. Стремление найти его было подсознательным; не увидев волчонка, она поняла, что он забился куда-то во время разгоревшегося спора.

– …Фребек, конечно, получил свое, – говорил Торнек, – благодаря Тули и Барзеку.

– Я рада за Фрали, – прибавила Трони, радуясь, что ее Олений очаг не пострадает от передела территории. – Надеюсь, что Фребек на время успокоится. Он и впрямь затеял сегодня большую свару.

– Не люблю я таких больших свар, – бросила Эйла, вспомнив, что все началось с жалоб на ее животных, якобы занимающих больше места, чем Фребек.

– Не беспокойся из-за этого, – ответил Ранек. – Зима была долгая. В такую пору каждый год что-нибудь происходит. Достаточно маленького недоразумения, чтобы все переругались.

– Но ему вовсе не нужно было затевать такой переполох, чтобы получить добавочное место, – вмешалась Диги. – Я слышала, как мать и Барзек обсуждали это. Они хотели уделить ему место от Журавлиного очага в подарок к рождению ребенка. Фребеку достаточно было попросить.

– Вот поэтому Тули такой хороший вождь, – ответила Трони. – Она всегда подумает о вещах вроде этой.

– Да, она на своем месте, и Талут тоже, – согласилась Эйла.

– Правда, и он тоже, – улыбнулась Диги. – Потому-то он до сих пор и вождь. Никто не остается так долго вождем, если не пользуется всеобщим уважением. Думаю, из Бранага мог бы выйти не хуже. Надо, чтобы Талут научил его. – Взаимная приязнь между Диги и братом ее матери была глубже, чем обычно бывает между родственниками; именно добрым отношениям с Бранагом, а также авторитету и влиянию своей матери молодая женщина обязана была своим высоким положением среди Мамутои.

– Но кто мог бы стать вождем вместо Талута, если бы он утратил доверие? – спросила Эйла. – И как?

– Ну… тогда… – начала было Диги. Но тут молодежь обернулась к Мамуту, ожидая от него ответа на вопрос Эйлы.

– Если старый вождь склонен передать власть младшему брату или сестре – племя выбирает обычно из числа родичей вождя, – тогда начинается его обучение. Потом – церемония передачи власти, а старый вождь остается советником, – объяснил шаман и учитель.

– Да. Так было с Браном. Когда он был юношей, он почитал старого Зуга и прислушивался к его советам, а когда состарился, он передал власть Бруду, сыну своей спутницы. Но что происходит, если стойбище отказывает своему вождю в уважении? Еще молодому вождю? – спросила Эйла; этот вопрос очень интересовал ее.

– Поначалу ничего не случается, – объяснил Мамут, – но если народ через некоторое время не изменит отношения к нему, тогда следует обратиться к другому человеку, к тому, который лучше охотится или лучше разрешает сложные вопросы. Бывают споры из-за власти, бывает, что стойбище разбивается на две части – тех, кто идет за новым вождем, и тех, кто держится старого. Но вожди никогда не отдают власть просто так, поэтому неизбежны споры, даже борьба. Тогда все решает Совет. Тот, кто делил власть с вождем, которого хотят сместить, или просто занимал высокое положение, привык распоряжаться, – редко способен положить начало новому стойбищу. Хотя это, может быть, и не ее… – Мамут помедлил, и Эйла обратила внимание, что его взгляд остановился на старухе из Журавлиного очага, разговаривавшей с Неззи, – не этого человека вина. Людям нужен вождь, на которого они могут положиться, и они отказывают в доверии тем, у кого есть свои сложности… или трагедии.