Текст книги "Роман"

Автор книги: Джеймс Миченер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Она пританцовывала, радуясь этой новости, которая внушила нам уверенность, что книга уже застрахована от неудачного старта.

Ее скоропалительность меня смущала, особенно теперь, когда меня посетили мысли о «дутом» успехе. Я посмотрел через ее плечо на замечательную репродукцию, которая мне объясняла, что такое книгоиздательское дело. Это была картина Моне, по идее ничего общего с книгоизданием не имеющая. Я подошел к картине Моне, снял ее с гвоздя и перевернул. На обратной стороне человеком, знающим свое пело, был начерчен план:

Так как мы были теми самыми персонами, которые отвечали за достижение этих результатов, изучив цифры, я недоверчиво покачал головой. Миссис Мармелл обратила мое внимание на цифры, те, что я не видел, когда был здесь в последний раз, – ткань обивки закрывала три последние строчки. Это были данные о книгах, последовавших за «Нечистой силой».

– Не хочу, чтобы другие наши авторы знали, сколько мы вам платим, тем более что мы утверждаем: мы не можем позволить себе заплатить более одиннадцати тысяч. К тому же не хотелось бы, чтобы молодым писателям кружила голову возможность заработать столько, сколько заработали вы. В последней строчке необходимо добавить еще одну колонку – «Общие выплаты». Но я уверена, что вы уже посчитали примерную сумму, включая доходы, поступившие из-за границы от книжных клубов, и оплату за уступку прав на издание. Это выливается в кругленькую сумму.

Сказав это, она прикрыла тканью конец списка, и мы снова оказались перед первыми пятью строчками. К ее чести, она никогда не напоминала мне, как она боролась с правлением «Кинетик», чтобы оно дало мне еще один шанс, затем еще и еще один. Но язык цифр недвусмысленно свидетельствовал об этом.

Иногда какие-то фразы из наших с ней разговоров давали мне понять, что она постоянно ведет борьбу за мое писательство:

1967 год: «Мистер Йодер, я сделала все возможное, чтобы протолкнуть „Грензлер“, так как я знаю, что это прекрасная книга. Но потерпела неудачу».

1973 год: «Мистер Йодер, самое большее, что было в моих силах, это заплатить вам еще семьсот долларов. Но я предложила начальству: „Давайте я приплачу ему сотню долларов из моих доходов“, – и тогда они подняли ставку до восьмисот долларов».

1976 год: «Мистер Йодер, послушайте меня внимательно: вы будете одним из самых лучших наших писателей. Однако мистер Макбейн не очень-то в это верит. И наши агенты по продаже в это не верят, да, я думаю, и ваша жена тоже. Но я верю. Доходы от продажи „Изгнанного“ плачевны. Но к черту их! Идите домой и начинайте вашу новую книгу, о которой мы говорили. Заставьте петь каждое слово. Вы – писатель. Верьте мне».

1980 год: «Мистер Йодер, я не могла заснуть прошлой ночью. Если мы упустим наш шанс, „Кинетик“ может отказаться от ваших услуг. Но я обещаю вам, что, если они это сделают, им придется расстаться и со мной. Я возьму вас с собой в другое издательство, и в конце концов мы пробьемся. Но к утру я все-таки уснула. Мне снилось, что „Нечистая сила“ должна произвести фурор! Будем уповать на то, что сон вещий».

* * *

Нам понадобилось тринадцать лет, чтобы опубликовать книгу, оправдавшую надежды «Кинетик». И, если бы миссис Мармелл не подвергла сомнению мою упрямую настойчивость излишне подробно описывать происхождение героев, я никогда бы не научился писать так, чтобы мои книги нравились читателям.

– Хотите посмотреть цифры, что я наметила по вашей последней книге?

– Не сглазьте!

– Мои прогнозы очень оптимистичны.

Но она все-таки убрала свои записи, так как уже давно уяснила, что я не любил выслушивать ни плохие, ни хорошие новости. Как я говаривал в ту пору, когда дела мои шли не очень-то хорошо: «Я пишу книги. Они начинают жить своей жизнью. Как это происходит – я не могу понять». Я старался никогда не злиться на равнодушие, с которым публика встретила мои ранние произведения, но и особо не ликовал, когда она с восторгом принимала мои последние произведения: «Я пишу книги и позволяю им быть более или менее популярными».

Но у миссис Мармелл в запасе была еще одна новость, которая – она была уверена – порадует меня настолько же, насколько она порадовала и ее, – она получила факс от лондонского агентства «Кинетик»: «Интерес публики, вызванный „Грензлерским октетом“ Йодера, так его книги называют в Европе, дает нам возможность продать первые четыре романа трем странам, которые ранее от них отказались, а „Изгнанного“ (это одно из лучших произведений) – еще четырем издательствам. Думаю, могу гарантировать, что „Нечистая сила“ станет бестселлером в Европе».

Мы не почивали на лаврах от подобных новостей, так как не были новобранцами на книгоиздательском фронте, знали, что опасность может ожидать всегда. Мне известно, что о писателе судят по его последнему произведению, хотя мы и знаем бесчисленное множество издателей, работающих весьма успешно, но чьи постоянные авторы в последнее время ни строчки нового не написали. Каждый из нас слишком много поставил на «Каменные стены», и мы оба прекрасно осознавали это.

Поэтому я очень внимательно отнесся к замечаниям миссис Мармелл по поводу моих «Стен», которые она зачитывала со своего листочка:

– Мне очень нравится эта история, мистер Йодер, но думаю, что ваш акцент на «болезни общества» помешает нам ее продать.

Последнее слово раздражило меня:

– Я сто раз уже говорил вам, что меня не волнует, можно ли это продать или нет.

– Зато волнует меня. Но дайте мне изложить это в том ракурсе, который, я знаю, вас взволнует. Если то, о чем я говорю, не будет отредактировано, то может случиться, что наших читателей ожидает разочарование.

Я внимательно слушал ее.

– Ваша сюжетная линия крепка, но уж слишком «заоблачна». Вы забыли о необходимости поддерживать внимание читателей. А причина, я думаю, в том, что, вместо того чтобы сконцентрировать основное внимание на характере героев, вы гоняетесь за абстракциями. И поэтому я думаю, что роман только выиграет, если читатели будут увлечены подсюжетом.

Хотя ее идеи и раздражали меня и казались мне вторжением в мою сферу, у меня были точно такие же дискуссии с миссис Мармелл по моим предыдущим книгам, и она всегда оказывалась права. Поэтому я вынужден был слушать, хотя и не был согласен с тем, что слышал.

– Как это сделать?

– Во-первых, надо сокращать. Надо изъять здоровый кусок в середине. Это освободит место для подсюжета.

– У меня его нет. Что вы имеете в виду конкретно?

– Ничего конкретного. Я всего лишь прошу вас обдумать то, что я сказала.

– М-м-м-м. Хорошо, я подумаю.

– И еще, – продолжала она, – замечание технологического характера: вы недостаточно рельефно даете женские образы. Проблема, я думаю, в том, что вы их подробно не описываете и не даете им характеристики, когда упоминаете о них впервые. Я не сторонница концепции Фенимора Купера «белокурая красавица и черноволосый негодяй», но мне кажется, что к ней в конце концов прибегают все. Используйте уловку Купера, но только замаскируйте ее по-своему.

– Согласен. Дальше?

– Дальше вам опять не понравится. Но я говорю только то, что чувствую. И я чувствую предостерегающие сигналы. Если ваши читатели уже прочли семь или хотя бы три последних ваших романа, то они достаточно хорошо знают всю грензлерскую округу: как выглядят фермы немецкой Пенсильвании, как окружающий пейзаж влияет на их обитателей. У вас слишком много земли и слишком мало людей. Вам, возможно, следует сократить или вообще выбросить такие вещи, как длинное описание геологических особенностей округа Беркс в связи со строительством дамбы. И, когда Тракселов заставляют продать их ферму, мы знаем, что они подавлены. Покажите их эмоции, их переживания в связи с потерей земли, которая принадлежала им с 1690 года. Думаю, надо сократить описания и заняться людьми.

– Не могу согласиться. Это роман о разрушении «каменной ограды», символизирующей наши владения, об уничтожении наших амбаров, которые символизируют нас, немцев.

– Вы думаете, ваши читатели настолько интересуются экологией? Им нужен роман, знаете ли.

– Я ненавижу эти слова – «ваши читатели», как будто это какая-то особенная порода людей. Если распродается миллион экземпляров, это значит, что книгу читают.

– Надеюсь.

– Я думаю, что у «моих читателей», как вы их называете, тоже возникают серьезные идеи.

Вот так было всегда. Она ничуть не колебалась, когда предлагала мне урезать что-нибудь или что-то изменить, а я не просил извинения, когда чувствовал, что не смогу воспользоваться ни одним из ее предложений. Это не было упрямством. Просто за все эти годы у меня уже выработалось представление, какой должна быть книга, ее объем, количество героев, в чем важность тематики, каковы должны быть характеры, фабула, построение сюжета, композиция. И как книга будет выглядеть – переплет, цвет обложки, каждая страница. Я не обсуждал эти вопросы ни с кем, даже с моей женой и миссис Мармелл, но я постоянно размышлял об этом. Эти мои фантазии поддерживали меня в те годы, когда никто, кроме миссис Мармелл, не верил, что я буду писать.

Конечно, я не всегда был абсолютно прав. Ведь миссис Мармелл тоже знала, какой должна быть книга, этот предмет всеобщего поклонения, стоящий на полке в магазине и ожидающий своего покупателя. Она часто говорила своим авторам: «Книга ничего не стоит, если хотя бы один человек не оценит ее и, купив и прочтя ее, не скажет: „Интересно, что этот парень преподнесет нам в следующий раз“.»

Писатель и издатель – у нас был прекрасный тандем, мы часто спорили, но каждый вносил в наш союз свою интуицию, любовь к слову – и этот союз рождал хорошие книги. В одном лишь мы неизменно сходились во мнениях: «Грензлерский октет» должен закончиться апофеозом. Наши разногласия возникли по поводу основной концепции романа. Она считала, что нужно сделать акцент на характерах и фабуле, а я хотел описать нашу землю, ее особенности, то, что так хорошо у меня получалось в моих первых семи романах.

В половине второго мы устали от утренних дискуссий, с удовольствием вышли на воздух и направились в итальянский ресторанчик, расположенный где-то между Лексингтон и Третьей улицей. Там миссис Мармелл порекомендовала мне одно из итальянских блюд, которое, по ее словам, было совершенством кулинарии. Пока мы поджидали официанта, она поднесла мою руку к своим губам:

– Сегодня у нас праздник. – И я испугался, что она снова начнет говорить о рекордных, продажах «Каменных стен», но она думала о том, что – и она это знала – было для меня много важнее. – Подумать только, прошло целых пятнадцать лет после публикации «Изгнанного», прежде чем мир его наконец признал. Честно говоря, мистер Йодер, я боялась, что он пройдет незамеченным. И я просто счастлива, что Европа открыла его для себя.

Внезапно она вскинула руки и закричала на весь ресторан: «Ура!!!» И, когда посетители обернулись на нас, застыв с немым вопросом в глазах, она объяснила: «Хорошим ребятам только что очень повезло!» И несколько человек подняли свои бокалы, чтобы выпить за нашу победу.

Я рассмеялся, но не от ее выходки, а вспомнив, как рождался «Изгнанный». Ведь он целиком был основан на семейной истории моей жены. Ее девичья фамилия была Столцфус. Это были чистокровные амиши, проживающие в районе Ланкастера, несколько странноватые и своеобразные люди. Отдельные случайные замечания, сделанные Эммой, были доказательством, что ее родственники некогда принадлежали к клану амишей. Но они уже не были амишами, когда я ее встретил. Эмма была типичной меннониткой, ведь ее отец владел заправочной станцией в Рединге, где когда-то, в свою очередь, работал его отец. Думаю, что гараж пополам принадлежал отцу Эммы и ее дяде. Но, как бы то ни было, ее семья имела достаточно средств, чтобы отправить Эмму в Брайн Мауер, что было довольно необычно и для меннонитов, а уж для амишей и подавно.

После того как мы с Эммой поженились и я написал первые два романа, мы поехали в Ланкастер. И те, кто нас знал, шептали: «Ага, он собирается писать об амишах и изобразить нас дураками». Вовсе нет. Я давным-давно решил, что никогда не буду писать об амишах: слишком просто было скатиться до грубой насмешки над их аскетическим образом жизни.

Однако за время нашего пребывания в Ланкастере, навещая родственников Эммы, я часто слышал о двух суровых мужчинах, которых в округе называли «столцфусские парни». И благодаря моим усилиям я узнал их тайну. В последние годы прошлого столетия дед Эммы Амос и его брат Урих принадлежали к самой консервативной ветви амишей. К несчастью, братья оказались впутанными в религиозные споры. Урих придерживался фундаменталистского течения, которое среди прочего утверждало, что, если мужчина носит подтяжки, он повинен в тщеславии и греховной попытке самоукрашательства. Поэтому мужчины подвязывали штаны веревками, использовали вместо пуговиц желуди и не брили бороды.

Амос, будучи «вольнодумцем», уже с четырнадцати лет не желал вести себя подобным образом. Поэтому между братьями возникла вражда. Была и другая ветвь амишей, которая отличалась большей либеральностью и предлагала компромисс: «Так как подтяжки более удобны, чем веревка, чтобы поддерживать штаны, мы принимаем их, но мужчина должен носить только одну помочь через то плечо, через которое пожелает, потому что носить две помочи – это все-таки тщеславие». Если бы Амос согласился на это, все было бы хорошо.

Но, к несчастью, он настаивал на подтяжках с двумя помочами и начал носить одежду, купленную в магазине, вместо того чтобы надевать то, что шила его жена. Такой беспардонный мятеж был недопустим.

Война между консерватором Урихом и либералом Амосом стала известна всей округе. И скандал между «братом без подтяжек и братом в подтяжках» не мог остаться незамеченным в обществе амишей.

Я спросил у того, кто мне это рассказал: «А что было дальше?» И он поведал мне: «Урих был так возмущен, что брат пошел поперек его воли, что возглавил движение за изгнание Амоса из их семейства. „Изгнанный“ – так его назвали, и это было страшным наказанием, ведь изгнанному запрещалось общаться с кем бы то ни было из их общества. Амосу было запрещено общаться с членами семейного клана, встречаться, трапезничать с ними, что-либо покупать у них или продавать им, молиться с ними. Остракизм был полным, а хуже всего было то, что изгнан был лично Амос, а его семья нет. Его жене запрещалось с ним спать. Дед и бабка Эммы с этим смириться не могли. Они в ярости покинули и ферму, половиной которой владели, и вообще Ланкастер и переехали в Рединг. Амос стал бриться, присоединился к церкви меннонитов, и так как он очень любил лошадей, то открыл конюшню, и дела его наладились. Но шли годы, Амос и его семейство все меньше нуждались в деньгах и все чаще вспоминали те счастливые дни, когда они жили в своей большой семье. Теперь каждую осень, когда поспевал урожай, Амос стал посылать покаянное письмо в церковь амишей, прося принять его вновь в ее лоно. Когда в 1901 году пришло первое письмо, глава общества ответил: „Согласно правилам амишей, изгнанный член общины может быть прощен, но только в том случае, если он вернется, падет на колени пред главой церкви и, раскаясь в своих грехах, попросит о помиловании“. Когда Амос получил этот вердикт, то сказал жене: „Все правильно. Я был слишком строптив в прежние годы, и, если таков наш закон, я ему подчиняюсь“. А кто же был тем самым главой общества и церкви, перед которым должен пасть на колени Амос? Да им стал его брат Урих – тот, из-за кого его и изгнали. И, так как Амос отказался смириться перед своим праведным братцем, он так и остался изгнанным, отлученным от всех добропорядочных амишей, которые не носили подтяжек».

Было совсем не до смеха, когда мне рассказывали эту удивительную историю, так как я знал от моей жены, что тень проклятия никогда не оставляла Амоса и его семью. Он процветал, помог своему сыну превратить конюшню в гараж и вполне сроднился с «либеральным» меннонитским обществом. Но ностальгия грызла его сердце. В душе он все же был амишем, который хотел умереть в лоне своей церкви. Но, с каждым годом все больше богатея, он все больше отдалялся от веры. И тем не менее продолжал посылать письма в свою старую церковь, и каждый год его собственный брат напоминал ему о правилах: «Возвращайся, падай на колени перед главой церкви, покайся в своих грехах и молись о помиловании. А мы обсудим с членами нашей общины, принять ли тебя назад». В этих ежегодных письмах не упоминалось, что глава церкви, который будет судить Амоса и перед которым он должен преклонить колени, – это его брат Урих. Но Амос знал это и умер в изгнании.

Миссис Мармелл, редактировавшая «Изгнанного», не знала в то время, что я писал о своих собственных предках и – в большей степени – предках своей жены.

– Меня всегда привлекал этот роман, – призналась она. – После наших неудач с двумя первыми книгами я предлагала вам написать об амишах. Эта тема была заманчивой – традиции, обычаи седой старины и все такое. Но вы отказались, сказав, что никогда не будете высмеивать хороших людей и превращать историю их жизни в комедию. А потом вы все же написали о них…

– Но не высмеял. История «Изгнанного» поразила меня. Я чувствовал, что ее необходимо описать.

– Мне кажется, причина, по которой роман переживает свое второе рождение, это последние сто страниц, где Амос, достигнув материального благополучия, переживает духовную трагедию. Лучшее, что вы написали, мистер Йодер, это сцены, где он тайно приезжает в Ланкастер, чтобы посмотреть на ферму, которой владела его семья целых четыре века и на которой работал он сам. Где он признается самому себе, что только его упрямство из-за тех злосчастных подтяжек является причиной отлучения от его прекрасной родной земли.

Я всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда кто-нибудь хвалил мою работу. Мне было неловко, но сегодняшние воспоминания подействовали так, что эмоции взяли верх:

– Хорошая сцена в самом конце. Когда он переделывает конюшню в гараж. Прощается с лошадьми, последним, что у него ассоциировалось с землей. Он больше не амиш и даже не меннонит. Он перешел в какой-то другой мир… – Я замолчал, радуясь в душе, что моя редактор не стала давать никаких комментариев. – Вы знаете, миссис Мармелл, Эмма никогда не считала себя меннониткой. Во всяком случае с тех пор, как стала учиться в колледже.

– Мне нравится ваша смелая маленькая жена, хотя мы общались с ней только по телефону. Надеюсь, что вы когда-нибудь познакомите нас.

Я кивнул, и она положила свою руку на мою:

– Я знаю, что сейчас вы не хотите узнать, какие потрясающие новости взбудоражили весь «Кинетик». Но Эмма должна узнать их. Эти новости так важны для меня, что мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться. – И она показала мне сметы, взбудоражившие «Кинетик». – Все внеплановые контракты на вашу книгу либо уже оплачены, либо будут оплачены в самое ближайшее время. И каждый из них приносит вам еще миллион долларов. Например, контракт с «Книгой месяца». И параллельная публикация в мягкой обложке – это наверняка. Нет никаких сомнений, что ваша книга в течение трех месяцев будет в списке бестселлеров, опубликованном на страницах «Таймс». А как вы думаете, каков будет начальный тираж? Семьсот пятьдесят тысяч!

– Придется нанять новых агентов по продаже, – смутившись, попытался пошутить я.

– Можете передать Эмме, что, по моим подсчетам, вы получите не меньше пяти миллионов от «Каменных стен», а может быть, и шесть, если роман экранизируют.

– Лучше бы вы мне этого не говорили, – еще больше смутился я.

– А я это вовсе и не вам говорю, – засмеялась она. – Я говорю себе и Эмме. Мы эти вещи понимаем. – Внезапно она наклонилась ко мне и понизила голос. – Как вы относитесь к гипотетическим вопросам?

– Положительно, если они не на политические темы, – ответил я озадаченно.

– Могу я задать один? – Когда я кивнул, она продолжила: – Это самый гипотетический из всех гипотетических вопросов. Предположим, что «Кинетик» завтра продадут, а новые боссы меня уволят, как вы думаете, уйдете ли вы вместе со мной?

– Уйду, если причиной вашего увольнения будет не растрата фондов.

– А как в случае, если меня не уволят, а я сама почувствую, что новые порядки мне не по нутру?

– Ваши этические принципы для меня святы. Конечно, я буду с вами.

– А теперь вопрос вопросов. Предположим, новые владельцы не американцы. Например, японцы или немцы. Я с ними не могу сработаться и ухожу…

– Я уйду с вами.

– Понятно. Пусть наша беседа останется между нами, а мои вопросы можете считать только игрой воображения.

– А мои ответы – нет. Я гораздо серьезней воспринимаю книгоиздательство, чем представляется Эмме. Для меня это не игра, не цифры, это один из самых величайших процессов в мире. И я счастлив принимать в нем участие. – Я был слишком многословен и поэтому смутился. И последние слова произнес шепотом: – Я не смог бы работать, если бы вы так не помогли мне, и я никогда этого не забуду.

* * *

В этот свой визит в Нью-Йорк я не стал возвращаться домой, а остался здесь ночевать, так как на следующий день мне надо было встретиться с моим агентом, с которым меня связывали чисто деловые отношения. Я имел довольно печальный опыт общения с агентами. Один из них, довольно известный в своих кругах, будучи должником миссис Мармелл, с большой неохотой взялся за мои дела. Я стал его клиентом только благодаря моему редактору. И когда он почувствовал, что мои первые книги идут ко дну, и понял, что у меня нет дара писать короткие яркие статьи, бросил меня, послав соответствующее письмо, даже позвонить не счел нужным. Затем меня подобрал молодой человек, который, закончив обучение у Уильяма Морриса, организовал собственное агентство. Говорил он очень много, но делал крайне мало. Как только он увидел, что от меня никогда не дождешься того, что он называл «значительными успехами», он тоже меня покинул. Теперь, когда мои успехи стали не просто «значительными», а «потрясающими», я хотел бы узнать, что думает этот молодой человек, вспоминая день, когда он от меня отказался. Но тогда, на мое счастье, свои услуги мне предложила Хильда Крейн, которой понравился мой четвертый роман «Изгнанный». Она предлагала его везде: в Голливуд, на телевидение, в газеты, но никто к нему не проявлял интереса.

Но она верила в успех нашего предприятия и убеждала меня, что рано или поздно эта или какая-то другая из моих книг будет замечена. Как радовалась она, когда «Нечистая сила» стала бестселлером. Ликуя в душе, она предложила ее все тем же агентствам, и в этот раз ответы были положительными.

У мисс Крейн был трехкомнатный офис на Бродвее. Никакой роскоши, только картотеки и бумаги. Она шутила: «Боюсь, что придется переезжать в более просторное помещение, столько работы из-за успехов ваших последних трех книг и, будем надеяться, следующей». Эта сорокачетырехлетняя женщина, которая могла в зависимости от времени суток или обстоятельств выглядеть на двадцать четыре или шестьдесят четыре, была мне настоящей опорой. С самого начала она предупредила меня о своем стиле поведения: «Я своих авторов не балую, не помогаю им в их бракоразводных делах, не покупаю им билетов в театр, не организую скидок в отелях. Я не поправляю их и не помогаю им, когда они пишут свои произведения. Что я делаю, и делаю хорошо, это принимаю все, что они напишут, и прикладываю все силы, чтобы это продать. Если есть хоть какая-то возможность продать, я ее использую. Порой они приходят в изумление, когда узнают, кому и куда я продала их вещь. Ведь я обращаюсь, наряду со всем прочим, и в фабричные, фермерские, университетские журналы – я все их курирую. Моя страсть – видеть вещи моих клиентов напечатанными. Иногда я продаю статью за пять долларов только для того, чтобы ее автора напечатали. Вот что для меня важно».

Я платил ей десять процентов со всех видов моих доходов, мы полностью доверяли друг другу, и я не принимал наличных или чека на свое имя, не проинформировав ее и не послав ей эти десять процентов. За эти десять процентов она предоставляла ряд фантастических услуг. Но самое важное – она вела переговоры об объеме всех моих гонораров, хотя в писательском бизнесе не было редкостью, когда писатель сам разбирался со своим издателем в вопросах продвижения своей рукописи и суммах гонорара. Гораздо удобнее, когда автору предлагалось волноваться; о качестве своей рукописи, а агенту о том, сколько можно за нее получить.

Кроме переговоров о гонорарах, мисс Крейн также занималась вспомогательными продажами, поисками новых контрактов, когда это было необходимо, контролем за соблюдением авторских прав и многим другим. Иногда она посылала мне по три-четыре письма в неделю, каждое по поводу какой-нибудь сделки, о которой я почти ничего не знал, но организация которой было делом серьезным. Обычно мисс Крейн получала свои десять процентов, а в этом году, если надежды миссис Мармелл оправдаются, она получит как минимум полмиллиона долларов от того, кого она называет «мой скромный маленький немец». И к тому же ей для этого не придется прикладывать почти никаких усилий. В то время как миссис Мармелл носится с моей рукописью, словно нянька с младенцем.

Успех моего нового романа будет ее личной заслугой. А получит она лишь полагающуюся ей скромную зарплату от «Кинетик». Пожалуй, это несправедливо, однако я слышал рассказ мисс Крейн о том, как она зарабатывала на другом своем авторе: «Я возилась с ним, как с собственным ребенком, следила, чтобы он писал для нужных журналов в нужное время, и радовалась, что его писательская репутация неизменно растет. А без меня бы он как слепой продвигался на ощупь».

Тот, кому она все это объясняла, спросил: «А не могла бы всем этим заниматься его жена?» Вопрос насторожил меня, так как я подозревал, что Эмма тоже могла бы всем этим заниматься. Но мисс Крейн сухо ответила: «Когда писатель использует свою жену в качестве агента, это ведет к неуспеху. Писателю нужна не любящая, а жесткая рука».

А вот что она еще рассказала своему собеседнику:

«Десять процентов, которые я имею от таких писателей, как Йодер, дают возможность моему агентству вывести в люди начинающих писателей, еще мне доходов не приносящих. Лукас Йодер поддерживает их, пока они сами не станут Йодерами». Пока я слушал, меня заинтересовал такой факт. В первые тринадцать лет моей писательской деятельности все три мои агента вместе взятые заработали на мне четыреста девяносто шесть долларов десять центов. На почтовые издержки и телефонные звонки они наверняка потратили в пять раз больше. Я не завидовал сегодняшним огромным доходам мисс Крейн и надеялся, что она делает то, что говорит, а именно – тратит часть моих денег на молодых авторов.

Сегодня мисс Крейн показалась мне гораздо более сдержанной, чем обычно. Но, уловив мое замешательство, она оживилась:

– Очень рада вас видеть, мистер Йодер. Нам надо многое обсудить. – И, не успел я как следует усесться, как она сказала своим профессиональным тоном: – Есть хорошие новости, но есть и плохие. С чего начнем? – Я пожал плечами, и она продолжила: – Ладно. Начнем с хороших.

Скороговоркой она прочла данные о предварительных продажах, набросанные на листке бумаги. Я любовался ею, слабо вникая в детали – они меня мало интересовали. Всегда ухоженная, одета в дорогой, но не экстравагантный костюм, левый отворот которого всегда украшен какой-нибудь брошью, она была красивой женщиной, с волосами, не тронутыми сединой, и свежей кожей. Дела она всегда вела спокойно и четко, и мне представлялось, что она похожа на добропорядочную английскую учительницу, заботящуюся о хороших манерах своих учеников.

– Но это только преамбула, мистер Йодер. Вы видели тот многосерийный фильм об амишах? По-моему, он получил «Оскара», его название – «Очевидец»?

– Слышал о нем, но не видел.

– Он всех потряс. Превосходные актеры – вы не могли об этом не слышать, хороший сюжет, действие происходит в одной из амишских деревень Поля, деревенские постройки – все это выглядит на экране восхитительно.

– Я слышал, они отнеслись к амишам с уважением. Нет дешевых шуток.

– Но что самое главное – успех этого фильма разбудил интерес к вашему творчеству. Компания под названием «Аргос филм» – оригинальный союз японского финансиста и израильского кинематографического гения – хочет купить права на «Изгнанного». И, если я правильно их поняла, они предполагают снять фильм в лучших традициях: последовательное развитие характеров, сцены, показывающие красоту земли, духовный триумф брата, оставшегося амишем, и духовный кризис другого, преуспевшего в делах, но потерявшего душевный покой.

– По крайней мере, они поняли смысл. Если бы это была еще одна компания из Голливуда, из тех, что хотят снять что-нибудь на тему «Нечистой силы», я бы отказался.

– И вот что я собираюсь еще вам сообщить. – Чуть улыбнувшись, мисс Крейн взяла в руки еще один листок. – Совершенно новая голливудская кинокомпания на этот раз на немецкие деньги хочет заполучить не новые авторские права на «Нечистую силу», а самого автора, заключить с ним контракт, чтобы он сам написал сценарий.

– Но мы же слышали об этом сотни раз.

Мисс Крейн усмехнулась, так как я затронул один из не столь успешных, но любопытных моментов нашей деятельности. «Нечистая сила» имела такой большой успех, что различные кинокомпании, существовавшие в те времена (многих из них уже нет), начали борьбу за право снять по мотивам этого романа фильм. И когда в конце концов одной компании удалось купить это право за сто восемьдесят пять тысяч долларов, она обнаружила, что в книге было больше описаний и рассуждений, чем действия. Сцены были раздроблены, характеры негибки, в общем, снять картину оказалось практически невозможно. От проекта отказались, деньги записали в главу «издержки». Но эти деньги остались у меня, впрочем, как и права на экранизацию.

В последующие одиннадцать лет различные компании время от времени пытались что-нибудь выжать из «Нечистой силы», и каждая, покупая права, платила пять-десять тысяч за эксклюзивное право на съемку фильма.

После успеха «Нечистой силы» одна за другой три кинокомпании заключали с нами договоры, чтобы экранизировать одну из книг грензлерской серии. Каждая из этих компаний принесла нам по нескольку тысяч долларов. Но ни одного фильма так и не получилось. Я так часто заводился идеей создания фильма и так часто меня спускали с небес на землю, что я уже не мог больше слышать, как мисс Крейн в очередной раз договаривается с очередной компанией о правах на «Нечистую силу» или на какой-нибудь другой мой роман. Я всегда советовал в таких случаях – в шутку, конечно: «Дайте им права, а на следующий год заберите их и отдайте другой компании». Но все же я лелеял надежду, что фильм по моей книге будет когда-нибудь снят.