Текст книги "Проклятие замка Комрек"

Автор книги: Джеймс Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 47 страниц)

– С чего вы намерены начать ваш обход?

Этот вопрос, казалось, представлял особый интерес для начальника службы безопасности.

– Я надеюсь побывать во всех точках Комрека, – сказал ему Эш. – Но первым делом я бы хотел увидеть Дугласа Хойла, пусть даже он все еще в шоке.

Он не мог не заметить, как сильно побледнел Дерриман. На мгновение ему показалось, что тот может потерять сознание.

– Я здесь что-то упустил? – спросил он.

Ему ответил Бэббидж.

– Мистер Хойл скончался сегодня утром, – сказал он резко. – Примерно в то же время, когда ваш самолет снижался перед посадкой в Прествике.

Часть третья
Призраки

Глава 25

Зрелище было не из приятных, но оно порадовало Седрика Твигга, когда он опустил взгляд на искромсанное тело Нельсона.

От некогда крутого синего костюма покойного подмастерья не осталось ничего, кроме рваных лохмотьев, а одной из его дорогих туфель не хватало, равно как и пальцев на босой и лишенной носка ноге.

На лице у Твигга, склонившегося над рваным трупом, застыла сатанинская улыбка, и он осознавал, что его сутулость и злобное выражение были проявлениями как его недуга, так и теперешнего его наслаждения. Он пытался преследовать Нельсона от самого коттеджа, но из-за обострившейся болезни мог только волочить ноги вслед за своей добычей, а не догнать молодого человека, чтобы раскроить ему голову топором, которым рубил дрова. Симптомы становились все заметнее – перелет из Лондона был для него изнурителен.

Слюна, сочившаяся из открытого в ухмылке рта, капала с его подбородка, как вода из слегка протекающего крана, – еще одно свидетельство обветшания, которое он теперь признал, но с которым все еще пытался бороться. Специалист, у которого он консультировался в Лондоне, заверил его, что такие препараты, как перголид[30]30
  Перголид (pergolide) – лекарственное вещество, которое оказывает стимулирующее действие на находящиеся в головном мозге рецепторы дофамина; применяется для лечения паркинсонизма.


[Закрыть], замедлили бы упадок, но не предложил никакой надежды на выздоровление, и именно поэтому Твигг спешил все завершить сам, а не предоставлять обустройство своего конца Внутреннему двору.

Он знал, что наемные убийцы, подобные ему, редко выходят в отставку, чтобы дожить до естественной кончины; знал, что его хозяева всегда готовят другие «мероприятия» для тех, от кого им уже нет никакой практической пользы. Он и сам сыграл роль «мрачного жнеца» не для одного престарелого или ослабленного болезнью наемного убийцы.

Так почему он позволит себе попасть в ту же ситуацию? Ведь он давно составил другие планы. Не для него стареть и терять остроту глаз и ума, необходимую для работы; нет, когда придет время, он просто исчезнет и соберет деньги, которые припрятал в разных странах, на разных островах, в банках по всему миру, чтобы найти утопию по своему выбору, а не такую, что всегда ложно обещал ему ВД.

Он просто испарится.

Но развитие болезни Паркинсона обрушило эти планы раз и навсегда.

Хуже того, это развитие опережало прогноз специалистов с Уимпол-стрит. Твигг мог только надеяться, что обитатели Комрека – особенно медики – еще не заметили, как он ослаб. Но как только заметят – а это будет скоро, – он точно знал, какую акцию предпримет Внутренний двор. Прежде чем они смогут это сделать, он, однако, сам собирался кое-что предпринять.

Ведь он все равно был одиночкой (как и полагается всем наемным убийцам), живущим в изоляции, взаимодействующим с другими людьми по минимуму, докладывающим своим хозяевам кратко до обрывистости. Он никогда не стремился быть популярным.

Как же он презирал этих богатых, избалованных клиентов, проживавших в Комреке! Каждый из них был виновен в таких преступлениях, за которые большинство обыкновенных людей были бы осуждены и наказаны. Только потому, что эти преступники были несметно богаты – или вне всякого сравнения были богаты их попечители, – они проживали в тихой роскоши вместо того, чтобы окончить свои дни в суровых условиях тюрьмы или, по крайней мере, считаясь париями. Но больше всего он ненавидел своих хозяев, тех, кто посылал его убивать мужчин и женщин, которых они боялись или которым не доверяли, аутсайдеров, которые могли либо напрямую, либо посредством огласки навредить Внутреннему двору – самой мощной, самой зловещей и самой влиятельной тайной организации в королевстве.

В конце концов – нет, скоро – он выступит против этой гнусной и влиятельной клики, а также их наймитов, таких, как сэр Виктор Хельстрем, который никогда не удостоил его нормального разговора, не говоря уже о совместной трапезе. Хельстрем передавал Твиггу приказы, сообщал о миссиях, и только собственное высокомерие мешало ему бояться профессионального убийцы.

А потом были еще подчиненные, желторотые птенцы, один гаже другого, направляемые Твиггу, чтобы он научил их темному искусству и практическим аспектам убийства. Такие, как Эдди Нельсон.

Нельсон…

Твигг, чье тяжелое дыхание начало успокаиваться, уставился на разорванную, изуродованную фигуру своего самого последнего презренного стажера. Некогда Эдди Нельсон был около пяти футов десяти дюймов ростом; теперь же его тело было так искромсано и вытянуто, что он, если бы мог сделать невозможное и подняться на ноги, был бы по меньшей мере шести футов шести дюймов ростом. Дикие кошки словно бы состязались в перетягивании каната, причем в роли каната выступал труп. (Или, не труп? Возможно, Нельсон был еще жив, когда его терзали заживо?)

Живот молодого человека, рассеченный надвое, выставлял напоказ скользкие внутренности, исходившие паром на открытом воздухе, и куски хорошего мягкого мяса были вырваны и унесены, чтобы быть съеденными позже. Кишки вздувались и извивались, словно бы еще живые, хотя их хозяин был явно мертв, а из артериальных вен, некогда ведших к отсутствующему сердцу, все еще сочилась темно-красная кровь, словно убийство произошло только что.

Кошки любят играть со своими жертвами, вспомнил Твигг, и, казалось, в этом от них ничем не отличаются и дикие кошки, что берут не размерами, но числом. Они так истерзали беднягу Нельсона (даже у Твигга имелась искорка человечности), что убийца содрогался при виде своего наполовину съеденного и разорванного подмастерья. Странным было – странным, потому что это отвлекало внимание от голых и тревожно дергающихся кишок – отсутствие нижней челюсти Нельсона.

Верхние его зубы кроваво щерились на Твигга, но ниже, вплоть до открытого горла, было только ярко-красное мясо. Выше чудовищного «удаления» плоти остались вытаращенные глаза Нельсона, которые были по-прежнему открыты. Широко открытые, они смотрели; одно же глазное яблоко было повернуто так, словно стремилось увидеть, что находится в голове, а другое уставилось вниз, как бы не веря, что нижняя челюсть исчезла.

Седрик Твигг, изо всех сил сопротивляясь ограничениям, налагаемым на него болезнью, посмотрел налево, а затем направо, странным образом не испытывая страха перед дикими кошками.

Он чувствовал родство с ними, потому что они, подобно ему, тоже были убийцами.

Глава 26

Снова оказавшись у себя в номере на третьем этаже и плотно затворив за собой дверь, Эш направился прямиком к большому чемодану, лежавшему на подставке в изножье кровати. Вернулся он не затем, чтобы взять какую-либо аппаратуру, требуемую для его профессии, но затем, чтобы, порывшись в одном из углов, извлечь припрятанную там хромированную и обтянутую кожей фляжку.

Затем он повернулся к круглому столику, на который заботливая служанка поставила графин со свежей водой и два стаканчика. Сначала в один из них он налил на два пальца абсента, потом равное количество воды. (Ритуал наливания напитка поверх ложки со жженым сахаром была не для Эша: ненужная аффектация[31]31
  Аффектация (от лат. affectatio) – искусственное возбуждение, неестественность в жестах, манерах, излишняя приподнятость речи.


[Закрыть], всегда говорил он себе.)

Он пронаблюдал, как жидкость делалась облачно-зеленой, потом поднял стакан и отпил половину его содержимого. Напиток был достаточно разбавлен, чтобы не драть горло, но все же достаточно крепок, чтобы возыметь эффект. Он почувствовал теплое цветение в груди, и вот уже шокирующее известие о смерти Дугласа Хойла стало приемлемым. Эша так сильно потрясла не сама его кончина, но ее время: финансист умер как раз в те мгновения, когда отказали двигатели «Гольфстрима».

Была ли в этом – могла ли быть – какая-то взаимосвязь? Потягивая остатки разбавленного абсента, Эш снова подошел к маленькому окну. Глянув вниз, он увидел людей – обычных людей, не выглядевших ни сумасшедшими, ни больными, – которые прогуливались по саду, бродили по огромному двору, а некоторые, возможно, направлялись к замковому променаду, чтобы полюбоваться неспокойным морем. Они двигались группами по три-четыре человека, но наблюдались и одиночки, погруженные в свои мысли. Все они находились слишком далеко, чтобы можно было различить их черты, но даже с этого расстояния у него возникло ощущение, что кое-кто из них ему знаком.

Эш собирался снова полезть в свой чемодан, на этот раз за биноклем, как вдруг осознал, что время идет и Дерриман, ждавший его внизу, без сомнения, начинает терять терпение. Вернув стакан на столик, Эш снял пиджак и надел куртку, которую называл «полевой», – она была оливкового цвета, у нее имелось множество глубоких и полезных карманов и высокий воротник, чтобы защитить шею от холодных сквозняков. Памятуя о том, что первым делом надо будет обследовать нижние области замка, он натянул на голову темную байкерскую балаклаву так, чтобы она складками собралась вокруг горла. При необходимости ее можно будет подтянуть снизу до самой переносицы. Затем он взял кожаный мешок, в котором хранил две фотокамеры: одна была крошечной цифровой моделью, другая, большего размера – «Полароид». Последнюю он повесил себе на шею, а первую сунул в один из глубоких карманов полевой куртки. Пора на работу, сказал он себе. Пора зарабатывать на жизнь. Время заняться паранормальным злом, обитающим в этом огромном древнем здании.

* * *

Когда он встретился с Дерриманом, чье лицо обрело естественный оттенок, генеральный менеджер стоял у дверей своего кабинета на первом этаже, одетый в пальто, под которым виднелся застегнутый на все пуговицы джемпер, а шею он повязал коротким ярким шарфом в клеточку. Чем ниже мы спустимся, объяснил он Эшу, тем будет холоднее. Следователь указал на свою одежду, давая понять, что и ему пришла в голову та же самая мысль. Каким-то образом это сломало лед между ними.

– Вызовете ли вы коронера, чтобы установить, как умер Дуглас Хойл? – спросил Эш, пока они готовились приступить к своему обследованию.

– Вы з-забываете одну вещь, – заикаясь, ответил Дерриман. – Мистер Хойл умер более года назад, насколько это известно общественности и властям. Официально его больше не с-существовало, и теперь, боюсь, его действительно не с-существует, так зачем же нам вызывать коронера?

Эш оценил логику, но положения вещей это не улучшало. Он решил, что бессмысленно настаивать на этом вопросе.

– В случае смерти мы, конечно, извещаем близких родственников, но наш контракт с ними позволяет нам избавиться от тела тем способом, какой мы сочтем наиболее подходящим.

– Никто не просит увидеть тело или, по крайней мере, присутствовать на похоронах?

– Мы действуем по собственному усмотрению. Они п-прекрасно об этом з-знают, когда подписывают контракт. Сказать по правде, мистер Эш, некоторые из них испытывают облегчение, что больше им не придется нести бремя оплаты счетов.

Заикание исчезало, как только Дерриман становился более жизнерадостным.

– Ладно, – безропотно сказал Эш. – И, пожалуйста, называйте меня Дэвид, – напомнил он генеральному менеджеру.

– Да, конечно. При таком множестве выдающихся гостей мы склонны соблюдать формальности. Думаю, это как раз то, чего они от нас ожидают.

Не совсем «выдающихся», если им пришлось уйти в подполье, подумал про себя Эш, но вслух, естественно, говорить этого не стал.

– А как насчет вскрытия?

– У нас есть свои патологоанатомы, и я уверен, что труп находится под следствием, как мы говорим. Письменный отчет поступит завтра или послезавтра.

Дерриман указал на закрытую дверь дальше по вестибюлю.

– Сначала зайдем за Бэббиджем, а потом можно начинать.

Они вместе зашагали по мраморному полу длинного колонного зала, и Эш заметил, как охранник, сидевший у широкой изогнутой лестницы, напрягся и едва ли не отсалютовал Дерриману, когда они проходили мимо. Кое-кто не хочет потерять работу, подумал Эш.

В их сторону широкими шагами быстро направлялся высокий, немного полный, седовласый человек в совершенно черном одеянии, если не считать клерикального воротника на шее. Позади, стараясь не отставать, следовала крошечная женщина в черной монашеской рясе с белым нагрудником, который отбрасывал восковой свет на ее и без того бледное лицо с пухлыми щеками. Свободная черная ряса была так длинна, что волочилась за ней и почти полностью прикрывала туфли. Голова у нее была покрыта платком, а талию обхватывал плетеный шерстяной пояс с привязанными к нему бисерными четками. С шеи свисал на шнуре серебряный крест. У нее было гладкое, безупречно красивое, правда сейчас встревоженное, лицо, глаза же ее так и буравили спину священнослужителя, за которым она боялась не поспеть.

Человек в черном внезапно остановился в двух шагах перед Эшем, так что усердная монахиня едва в него не врезалась.

– Новичок, я вижу, – пророкотал священник. – Грешил ли ты, сын мой?

Эш оставался на месте, несмотря на искушение шагнуть назад, чтобы восстановить собственное пространство. Он находил это внезапное столкновение забавным, особенно ласковое обращение «сын мой», которое, как он считал, современное духовенство больше не использует.

Дерриман быстро встал между ними, чтобы избежать дальнейших затруднений для всех участников.

– П-позвольте мне п-познакомить вас, – сказал он, и Эш понял, что заикание генерального менеджера возобновилось в связи с беспокойством. – Это преосвященный архиепископ Карсли, – сказал Дерриман Эшу. – И его, э-э, прислужница, я думаю, можно так сказать, сестра Тимбл. Она выступает в качестве личного секретаря архиепископа и его поборницы.

Монахиня улыбнулась Эшу из-за левого локтя архиепископа, меж тем как священнослужитель горделиво откинул голову, чтобы посмотреть, что еще за любитель вмешиваться в чужие дела появился у него под носом.

– Итак, сын мой, да или нет?

– Да или нет – что?

– Грешил ли ты? Разве ты не слышал меня в первый раз?

Для священника, решил Эш, этот тип довольно напыщен, равно как и резок.

– Думаю, да, – признался он, вступая в игру.

– Желаешь ли, чтобы я выслушал твою исповедь?

Это прозвучало не как приглашение.

Дерриман снова вмешался.

– Мистер Эш – следователь-экстрасенс, он здесь, чтобы помочь нам с небольшой проблемой, ваша светлость. Он не гость.

Архиепископ Карсли властно глянул на дипломатичного генерального менеджера.

– Чтобы избавить нас от злых духов? – негодующе спросил он. – Я уже извещал вас, что сам в состоянии исполнить экзорцизм.

– Вы чувствуете темные силы, которые проявили себя в замке? – спросил Эш. Вопрос был целенаправленным, и он надеялся, что сможет извлечь пользу из ответа.

– Злые силы правят всем миром, мистер Эш. Почему же в этом замке должно быть иначе? Однако, когда я предлагаю свои услуги сэру Виктору, он настаивает на том, чтобы я продолжал хранить молчание о недавних духовных бесчинствах в этих стенах. Он боится тревожить других жителей. Но услышьте меня сейчас: число этих отвратительных невидимых сущностей растет. Словно темный жестокий легион притягивается сюда, чтобы искать союза с тем злом, что уже наполнило Комрек.

Так же, как притягиваются сюда с гор эти опасные дикие кошки? – размышлял про себя Эш, вдруг вспомнив о своей поездке через окрестности.

– Зло изобилует в Комреке, – продолжал архиепископ, – и тому должна быть какая-то причина. Как бы то ни было, вы можете быть уверены, что скоро оно себя проявит. И только дьявол будет наслаждаться таким откровением.

Священник без предупреждения вытянул руку и возложил ее на голову Эшу, твердо нажимая ему на макушку, так что парапсихологу только и оставалось, что смотреть на мраморный пол. Затем архиепископ Карсли исторгнул поток непонятных слов, по предположению Эша латинских.

Слишком пораженный, чтобы вырваться, пусть даже испытывая неловкость и смущение, как будто он оказался унижен перед этим эксцентричным Божьим человеком, Эш остался недвижим, ожидая, чтобы священник закончил. К счастью, это длилось недолго.

Архиепископ убрал руку, дал своему воображаемому просителю быстрое благословение двумя выпрямленными пальцами, а затем, отвесив короткий поклон, пошел своей дорогой.

Глаза монахини с оттенком тревоги встретили взгляд Эша, прежде чем она поспешила за своим церковным хозяином, оставив следователя с удивлением глядеть им вслед и мысленно почесывать голову.

Он повернулся к Дерриману.

– Что, черт возьми, это было?

Гости вокруг них возобновили свои разговоры, как будто ничего необычного не произошло.

– П-п-простите. – Лицо у генерального менеджера опять было пунцовым. – Может, кому-то следовало сказать вам заранее.

– Об архиепископе?

– Да, и о других людях, которых вы здесь можете встретить.

– Я заинтригован.

– Не стоит. Вы подписали юридически обязательный договор.

– Вообще-то я подписал их целых два. Но это не значит, что я не могу быть заинтригован.

Дерриман принял его довод со вздохом.

– Полагаю, что так.

– Естественно, я буду осторожен, но сейчас мне нужна хоть какая-то информация. Обещаю держать рот на замке.

– Я могу только умолять вас о сдержанности. У нас есть договоренность, что все, о чем вы узнаете, никогда не покинет этих стен?

– Я же сказал, что подписал на этот счет два контракта, и я не собираюсь нарушать ни одного из них. Это обошлось бы слишком дорого.

Эшу не понравился внезапный безмолвный взгляд Дерримана. Генеральный менеджер, казалось, разрешал внутренний конфликт.

– Вам надо спросить у сэра Виктора? – услужливо подсказал Эш.

Прошла секунда-другая, а потом Дерриман медленно помотал головой.

– Нет, я буду уповать на вас, Дэвид. Я только прошу, чтобы вы полностью информировали меня о своей деятельности в замке и всегда обращались ко мне с любыми вопросами, ответы на которые вам могут потребоваться.

– Договорились. – Эш пожал протянутую ему руку и постарался придать своему лицу доверительность. – Давайте начнем с архиепископа и его монахини, согласны?

– Да, архиепископ Карсли и его служительница, сестра Тимбл.

Эндрю Дерриман поразмыслил еще пару секунд. Затем он, казалось, решился.

– В объяснении вам личных обстоятельств этого человека, должно быть, не окажется никакого вреда. В конце концов, вы можете натолкнуться на других, кого вы узнаете или, по крайней мере, о ком слышали, а они – кто знает? – могут быть вовлечены в дела, которые привлекли, по словам архиепископа, «темный жестокий легион». Кто может доподлинно знать?

Дерриман подался ближе к Эшу, и его слова было трудно разобрать из-за гула других разговоров в большом зале.

– Когда Карсли был просто епископом, его епархия находилась в лондонском Ист-Энде. Священникам, знавшим его тогда и работавшим вместе с ним в бедных районах, было известно, что он совращает детей обоих полов. Карсли внушал детям, что говорить о произошедшем между ними было бы смертным грехом и что если они так поступят, то их души будут ввергнуты в огненные глубины ада. Он отправился в паломничество в Лурд со многими больными детьми. Карсли был ученым и уважаемым членом священства, и другие священники опасались его разоблачить. Тем не менее, время от времени кто-нибудь из священников пытался его осудить, а Церковь, опасаясь еще более дурной славы, либо переводила их в другие приходы, либо отправляла за рубеж на миссионерскую работу.

Дерриман устало покачал головой, словно эта проблема обременяла его собственные плечи.

– Возможно, вы помните скандал в Римско-католической церкви в 1990-х годах, когда была обнародована переписка между американскими епископами и будущим понтификом. Епископы осудили американского священника, который якобы совратил две сотни глухих детей. В то время дисциплинарный отдел в Риме, Конгрегацию доктрины веры, возглавлял кардинал Ратцингер, впоследствии возведенный в Папы. Как кардинал, он не смог ответить американскому высшему духовенству. В конце концов, обвиняемый священник, отец Лоренс Мерфи, умер от естественных причин, и самому делу тоже было дозволено умереть.

Эш не собирался перебивать Дерримана, но его сообразительность значительно опережала изложение генерального менеджера.

– Вы хотите сказать, что Карсли, который в конце концов был возведен в сан архиепископа, был педофилом, и поэтому они послали его сюда, чтобы избежать дальнейшего скандала.

– Боюсь, что так. Такое громкое дело, видите ли. То, что он был архиепископом, а не просто священником, было гораздо, гораздо более разрушительным. Это было до того, как проблемы педофилии в Церкви получили печальную известность. Карсли поместили сюда, чтобы навсегда скрыть его проступки. И это сработало – он замурован.

– Не понимаю, почему с ним эта монахиня. Сестра Тимбл?

Дерриман пожал узкими плечами.

– Она служила ему в его приходе, когда он был просто священником, а затем последовала за ним, когда его повысили. Она преданна ему, пусть даже он извращенец. Я думаю, ее призвание в том, чтобы вернуть его к Богу и заставить покаяться его в своих грехах. Кроме того, архиепископ Карсли отказывался переехать в Комрек без нее. Она давно стала его верной служительницей и остается таковой.

– Звучит жутковато.

Генеральный менеджер кивнул.

– Да, полагаю, так и есть. Но это действует.

Эш посмотрел на экс-архиепископа, который важно шествовал по длинному мраморному залу, шагая напрямик через группы других гостей и на ходу благословляя их властным крестным знамением. Сестра Тимбл следовала чуть позади, она почти бежала, чтобы не отстать от того, кто для нее, очевидно, являлся божеством во плоти.

Эш вопросительно посмотрел на Дерримана.

– Вы не думаете?..

Сутулый генеральный менеджер словно бы читал его мысли.

– Что она посвящает все свое тело лишенному сана архиепископу, лишь бы он был спокоен? Или, может, следует сказать «сыт»?

– Ну… – договаривать Эш не стал.

– Нет. Наше непререкаемое условие приема его в Комрек состояло в его химической кастрации, чтобы избежать дальнейших проблем сексуального характера. Хотя он отдает предпочтение очень молодым, кто знает, к какой замене он мог бы прибегнуть, оказавшись здесь? Сестра Тимбл выступает здесь и его прислужницей, и медсестрой, выдающей ему лекарства.

Эш открыл было рот, но обнаружил, что сказать ему нечего. Он был слишком ошеломлен. И чувствовал жалость к монахине. Что такое она сделала, чтобы оказаться в заточении, помимо того, что была слишком верна себе же во вред?

– Когда архиепископ прибыл, – продолжал Дерриман, не обращая внимания на удивленное выражение на лице у охотника за привидениями, – ему был предоставлен выбор из двух способов, чтобы умерить чрезмерную возбудимость и навязчивые сексуальные фантазии. Третий метод, полное удаление яичек, в качестве выбора даже не предлагался. Мы здесь, в Комреке, не варвары. Первое предложение состояло в том, чтобы он два раза в день принимал таблетки под названием андрокур, антилибидинальный препарат, который противостоит действию тестостерона, не препятствуя его производству. Вторым вариантом был лейпрорелин, который воздействует на гипофиз, чтобы остановить выработку тестостерона. Этот препарат требует ежемесячной инъекции.

– Законно ли это в нашей стране? – растерянно спросил Эш.

– Теперь да, – последовал быстрый ответ. – Здесь это добровольно. Архиепископ Карсли добровольно выбрал первый вариант. Сестра Тимбл гарантирует, что он принимает таблетки андрокура два раза в день, и до сих пор они, кажется, были эффективны. Есть некоторые побочные эффекты, как и следует ожидать от любого препарата, но ни один из них на самом деле не причинил архиепископу какого-либо вреда. Признаю, это не самые лучшие решения, но лучшие из тех, что мы имеем в настоящее время.

Оба они пошли дальше, пока Дерриман не остановился у внушительной двери по левую сторону. Он громко постучал, затем ввел код на клавиатуре рядом с дверью. Голос изнутри крикнул: «Хорошо», после чего замок щелкнул, а дверь открылась.

Эш вошел вслед за Дерриманом, и в этот день разнообразных потрясений, то хороших, то дурных, то сбивающих с толку, его еще раз застигли врасплох.