Текст книги "Осада"

Автор книги: Джейк Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Преисполнившись решимости, Халиль сжег письмо монаха, пепел растер по каменному полу и сел писать шифрованный ответ. Его передаст Геннадию Иса, а с письмом и вдоволь золота, чтобы гарантировать смерть Мехмеда. Халиль ухмыльнулся: как же забавно получится! Мечта султана завоевать Константинополь станет явью, но ценой победы окажется жизнь мечтателя.

ГЛАВА 12

Декабрь 1451 г. – январь 1452 г.

Генуя

Лонго стоял на причале и смотрел, как скользит по воде корабль, привезший Софию. Лонго не знал, зачем она вернулась в Геную, да и знать не хотел. Главное – она была здесь, прекрасная в простом белом платье. Вот, сошла с корабля – и Лонго бросился навстречу. А она неожиданно заключила его в объятия.

– Как я рад, что ты вернулась! Но зачем ты здесь? Разве ты не нужна в Константинополе?

– Я пришла за тобой.

– Но разве ты не видишь – уже поздно, – ответил Лонго, отстраняясь. – Я женат!

– Для нас никогда не будет поздно, – ответила София, и уста их слились в поцелуе. – Пойдем же со мной!

Увлекла Лонго в его же палаццо, в спальню, подвела к постели и обернулась посмотреть ему в лицо.

– Я думала о тебе, о том, как ты целовал меня.

– И я думал о том же! Но это же так глупо…

– Вовсе нет. – Она распустила завязку, и платье соскользнуло на пол, оставив ее нагой.

Глаза Лонго жадно впились в изгиб ее изящных ключиц, затем взгляд побрел ниже, к маленькой упругой груди, к курчавой каштановой заросли пониже плоского живота. Лонго покачал головой:

– Но мы же не можем, я женат!

– Мы можем, – мягко утвердила София, шагнула к нему, притянула – Лонго обнял ее крепко, поцеловал. И тут же понял – беда.

В окно за спиной Софии увидел: город объят пламенем, турки бесчинствуют на его улицах. Комната наполнилась огнем и дымом, и внезапно явился в ней турок со шрамом на лице, убивший отца и мать. Он указал на Софию и приказал янычарам вспороть ей живот. Лонго прижал ее к себе, готовый защищать ценой своей жизни, но царевна вдруг растворилась в пламени, и рот ее, исчезающей, был распялен немым криком. Языки пламени окутали Лонго, удушливый дым наполнил легкие…

* * *

Лонго проснулся и услышал кисло-сладкий запах сгорающих сухих лоз. Протер глаза, осмотрелся: он по-прежнему лежал в своей постели, на собственной вилле, а рядом лежала не София, но Джулия – уже два года как его жена. Снова кошмар привиделся… Лонго встал и подошел к окну, выходившему на виноградники. Солнце уже взошло, и люди работали вовсю, обрывая иссохшие ветви. Оборванное собирали в кучи и сжигали.

За спиной пошевелилась Джулия.

– Иди в постель, мне холодно!

– Работать нужно, – отозвался Лонго.

– Пусть Тристо и Уильям разбираются с работой, на то они и слуги, – проворчала Джулия капризно. – Не уходи!

Села – раздувшаяся, с тяжелым многомесячным животом.

– Иди ко мне, попробуй! – Она позвала, приложив руку к животу. – Он толкается!

Лонго сел на краю постели и осторожно положил ладонь на живот жены. Улыбнулся, ощутив движение. Затем взял ее за руку.

– Джулия, мне нужно идти. Твой брат Паоло пригласил меня на чтения этим вечером, а прежде мне нужно успеть многое. После работы на винограднике еще придется нового коня объездить.

По правде говоря, Лонго искал любой повод побыть вдали от жены. Она была избалованной, капризной и вздорной, а с беременностью эти качества сильно усугубились.

– Чтения? – Джулия обрадовалась. – Я тоже хочу!

– Ты же знаешь – тебе сейчас нельзя ездить.

Джулия тут же надулась.

– Кроме того, тебе нельзя на это чтение. Читать будут вещицу молодого неаполитанца по имени Томмазо Гуардати, и, очевидно, она не для ушей благородных дам.

Впрочем, Лонго и сам бы с удовольствием не пошел – но Паоло со дня свадьбы держался отстраненно, чуть ли не враждебно, а Лонго очень хотел восстановить нормальные отношения.

– Но я хочу! – Джулия нахмурилась – явный признак близкой истерики. – Мне в этой деревне так скучно!

– Ты скоро родишь – тогда и сможешь наведаться к родителям в город.

Лицо Джулии сделалось кислым. Она отвернулась, накрылась одеялом с головой. Лонго вздохнул виновато, но и с немалым облегчением. Знал – жена обязательно сорвет злость на подвернувшемся под руку слуге.

– Вернусь к ночи, – сказал он ей напоследок и ушел.

* * *

Когда Лонго вечером подъехал к палаццо Гримальди, он пребывал в сквернейшем настроении. Перед самым отъездом из поместья на винограднике начался пожар – огонь от костра, где сжигали сухие ветви, перекинулся на живые лозы. Пришлось оставить Уильяма и Тристо справляться с делами. Сам взял шестерых слуг и отправился. Конечно, лучше бы он остался проследить, как управляются с огнем, но не хотел пренебрегать приглашением.

И не пожалел – Паоло приветствовал его так тепло! Обнял, прилюдно назвал братом и весь вечер обходился с Лонго на удивление учтиво. Да и развлечение оказалось куда интереснее, чем думал Лонго. На вечере присутствовал испанский дворянин, некто Карлос де Севилья, элегантный, небольшого роста, сухощавый, с коротко подстриженной черной шевелюрой, загорелый дочерна. После чтений он рассказал немало о недавних португальских открытиях в Африке и о возможности попасть в Индию при сохранении курса на запад. Когда гости начали расходиться, Паоло отвел Лонго в сторону.

– Признаюсь честно: я сожалею, что был так холоден с тобою с тех пор, как ты стал нашим родственником. Кое-кто в этом доме винит тебя за смерть моего брата. Увы, я слишком часто и охотно выслушивал их. Но я прозрел – и прошу прощения. Я хочу, чтобы между нами не было дурных чувств.

– Я очень рад, что ты передумал и решил помириться, – ответил Лонго. – Извиняться нужды нет, твои добрые чувства станут мне наилучшей наградой.

– Чудесно! – воскликнул Паоло, улыбаясь во весь рот. – Но скоро уже полночь – тебе пора возвращаться к моей сестре!

Лонго пошел на конюшню – и обнаружил слуг мертвецки пьяными. Судя по количеству пустых бутылок вокруг, люди Паоло угощали на славу и на вино не скупились. Все шестеро спали мертвецким сном. Двое заснули прямо за столом, не доиграв партию в карты. Трое валялись на полу, храпя. Лишь один не спал, лежа в собственной блевотине. Он попытался встать, качаясь, но рухнул и тут же захрапел. Лонго пообещал разобраться как следует со слугами, когда те протрезвеют и придут в себя. Паоло тут же предложил устроить пьянчуг до утра – пусть проспятся здесь. Лонго согласился и решил ехать в свой палаццо, а не на виллу.

Когда он ехал по узким темным улочкам Генуи, руки с эфеса не снимал. В ночи легко нарваться на воров и шайки разбойников. Миновал тенистую площадь с большим дубом посередине – его листья отливали в лунном свете серебром. Свернул на совсем уж тесную извилистую улочку, ведущую к палаццо. На полпути уткнулся в сгорбленного нищего, громко бренчавшего оловянной чашкой для подаяний.

– Подайте на пропитание! – загнусавил побирушка.

Лонго придержал коня и уже потянулся за кошельком, когда заметил под лохмотьями нищего блеск стали. У бродяги – меч?

Он выхватил клинок из ножен, хотел развернуться – но слишком поздно. Шестеро в масках и с мечами в руках перекрыли выход из аллеи. И впереди – четверо в масках, нищий – пятый.

– Помогите! Убивают! – заорал Лонго во весь голос, хотя и знал: никто и пальцем не шевельнет помочь, придется драться в одиночку.

Пришпорил коня, стоптал одного, другого рубанул с маху. Но улочка была слишком узкой. Коня полоснули по груди – и он вздыбился от боли. Лонго проворно выкатился из седла, вскочил, оказался перед тремя, немедленно напавшими. Срубил одного, нырнул под удар другого, плечом двинул в грудь третьему, сшибив наземь. Кинулся бежать – но кто-то успел полоснуть по бедру. Лонго скрежетнул зубами от боли, но побежал быстро, лишь чуть прихрамывая. За спиной затопали, явно нагоняя.

Выскочил из аллеи, пересек другую площадь, взбежал по короткой лестнице. Резко свернул направо, в сумрачный узкий проход – и вовремя: у самой головы просвистел кинжал. В проходе остановился, поджидая. Повернулся – первый из забежавших напоролся на меч. Остальные отпрянули. Проход был узкий, больше чем по двое не зайдешь, и никто из оставшихся семи не пылал желанием помериться с Лонго железом.

– Всего один человек, один! – вскричал на скверном итальянском кто-то из людей в масках. – Убейте его – или будете объясняться со мной!

Трое неохотно сунулись в проход, а остальные исчезли в темноте, намереваясь зайти сзади.

Тройка осторожно приблизилась – не ради атаки, а чтобы ударить в спину, если Лонго побежит. Тот попятился, преувеличенно хромая. Когда враги неосторожно приблизились, прыгнул – и пронзил первому грудь. Остальные попятились, выставив мечи. За спиной послышались шаги – враги закупорили выход из прохода. Ловушка захлопнулась.

Тогда Лонго снова прыгнул, заставив врагов отступить, и кинулся к двери, выходившей в проход. Один из зашедших с другого конца успел туда раньше, но Лонго отбил его удар и ткнул кулаком в лицо. Поднял оглушенного, развернулся и швырнул головой в дверь. Та от удара распахнулась, а несчастный рухнул на пол и остался лежать. Лонго прыгнул в обширную сумрачную комнату, где стояли чаны со свечным жиром. Захлопнул за собой дверь, но запереть не смог – сам же засов и выбил. Подпер ее плечом.

Мгновением позже в дверь стали ломиться. Лонго шатнулся, но сумел ее удержать. Ударили снова, и на сей раз Лонго вовремя отступил. Дверь распахнулась, и неудавшийся взломщик влетел в комнату. Лонго деловито его прирезал и снова захлопнул дверь. Четверо оставшихся начали переругиваться, решая, что делать дальше. Лонго немного выждал, затем распахнул дверь и выскочил наружу.

Двоих он свалил сразу: одного пырнул в живот, другого полоснул по лицу. Третий сделал выпад, целясь в грудь, но Лонго сумел уклониться, рубанул по руке – враг выронил меч и упал на колени, выставив окровавленный обрубок и тонко визжа. Затем лишился чувств.

Лонго повернулся к последнему оставшемуся, тот отступил.

– Синьор, мы еще встретимся, – пообещал он угрожающе.

– Кто ты? Кто тебя послал? Отвечай!

Последний бросился наутек. А Лонго, тяжело дыша, прислонился к стене. Ярость боя ушла, оставив усталость и боль. Бедро горело огнем. Рядом калека держался за обрубок руки, застонал. Лонго перевернул его на спину, уперся коленом в грудь. Содрал маску, влепил пощечину. Калека открыл глаза, а Лонго поднес к ним кинжал.

– Кто тебя послал? – прорычал Лонго.

Калека не ответил и смежил веки, как будто снова теряя сознание.

– Говори! – крикнул Лонго, приставив лезвие к самому его носу.

– Паоло! – прохрипел калека и затих.

* * *

Лонго приковылял во двор палаццо Гримальди, неся беспамятного калеку на плече. Швырнул его наземь и заревел:

– Паоло! Где ты, Паоло?!

Бледный, ошарашенный Паоло сбежал по ступенькам.

– Что случилось? Кто это?

– Это ты мне скажешь! – Лонго схватил Паоло за шиворот, грохнул о стену. – Он и десятеро его дружков напали на меня сегодня ночью, когда я отсюда ушел!

– Да к-как же т-ты уц-целел? – промямлил Паоло.

Лонго в ответ прошипел:

– Не будь ты моим родичем, был бы уже трупом! Ты же их и подослал.

– А ты подослал английского ублюдка зарезать моего брата! – ощерился Паоло. – Ты убийца!

Лонго и сам не понял, как у него в руке оказался кинжал. Лезвие уперлось в глотку Паоло.

– Лонго? Что такое? – закричал Гримальди-старший от двери.

Он сбежал по лестнице, посмотрел на окровавленные одежды Лонго.

– Что стряслось?

Лонго выпустил Гримальди-младшего и повернулся к старшему:

– Ваш сын нанял убийц разделаться со мной.

– Паоло, это правда? – вскричал старик.

Гримальди-младший молча отвернулся.

– Синьор Лонго, я прошу прощения. – Старик вздохнул. – Я знал, что он переживает из-за смерти старшего брата, но не подозревал, насколько далеко зашла его ненависть.

– С этим нужно покончить. Завтра я буду драться с ним на дуэли.

– Я не могу этого позволить, – ответил угрюмо старик. – Паоло – мой последний сын. Если поднимете руку на него – значит, подняли и на меня. Синьор Джустиниани, я не хочу быть вашим врагом.

– И я не хочу быть вашим.

Лонго отвернулся и плюнул под ноги Паоло. Процедил:

– Считай, тебе повезло. – И пошел прочь.

– Эта ночь еще не кончилась, – крикнул ему Паоло в спину. – Карлос еще тебе покажет! Считай своего английского ублюдка трупом!

– Уильям, – прошептал Лонго и бросился бежать.

* * *

– Уильям, противный, прекрати! Бородой щекочешься! – Порция хихикнула.

Уильям перестал целовать ее в ушко и прошептал:

– Но я же люб тебе с бородой?

Уильяму уже исполнилось восемнадцать, и он безумно гордился своей куцей рыжей бороденкой.

– Так себе.

– Так себе? Вот тебе! – Он поцеловал ее в шейку, а рука Уильяма уверенно поползла вверх по бедру.

– Уильям! – Порция отпихнула его руку, уже забравшуюся намного выше колена.

Тогда он убрал руку, обнял Порцию и повалил на душистое сено, страстно целуя.

Она прижалась к нему, впилась в рот, а дерзкая рука Уильяма скользнула с талии на бедро, и дальше, дальше…

– Стой! – Порция вновь оттолкнула руку, перекатилась.

Такая вся аппетитная: длинные черные волосы разметались, платье наполовину спущено, темные глаза призывно блестят в свете лампы.

– Ты меня не любишь! – капризно упрекнула она.

– Зачем такое говорить?

– Сам знаешь!

Она отвернулась и села, прижав колени к груди.

– Ты такой же, как все. Одного только хочешь.

– Ты же знаешь – это неправда!

Уильям положил руку ей на плечо – она стряхнула.

Уильям встретил Порцию два года назад, за пару недель до приезда греческих послов. Тогда красивой дочери кожевенника из соседней деревни было всего пятнадцать. Молва о ее необыкновенной красоте разнеслась по округе, и не однажды уже зажиточные торговцы заводили с ее отцом разговоры о замужестве. Деревенские парни восторженной толпой ходили за нею, но Порция на них и не глядела. Потом она призналась Уильяму: парни ее ужасали. Ее кормилица, угрюмая обиженная жизнью вдова, потерявшая мужа и сына во время чумы, рассказывала жуткие истории о том, что мужчины делают с девушками, попавшими к ним в руки. Кормилица рассказывала – Порция верила.

Уильяму пришлось терпеливо обхаживать Порцию много недель, прежде чем она хотя бы заговорила с ним. Да и потом они долго не могли поговорить – Порция робела, а Уильям едва мог связать пару слов на ломаном итальянском. В конце концов Порция оценила постоянные ухаживания, а заодно и пользу от Уильямова присутствия. С ним можно было не опасаться толпы глазеющих и регочущих недорослей, таскавшихся по пятам, когда приходилось выходить в город. Уильям однажды в одиночку разогнал целую ораву, шлепая мечом плашмя по задницам и по-английски угрожая отрезать языки и засунуть в уже побитые задницы. Потихоньку Порция приучилась видеть в нем друга, а затем – и не только друга.

Отец выбор Порции не одобрял. Не хотел он, чтоб дочь вышла замуж за воина. Потому им приходилось встречаться тайно, проводя долгие вечера в прогулках по окрестностям, а восхитительные ночи – на ферме рядом с дорогой. Во всей окрестности не было места укромнее, теплее и безопаснее, даром что там смердело коровьим навозом и курами.

– И чего ты от меня хочешь? – спросил Уильям.

– Ты знаешь, чего я хочу.

Уильям замешкался, но собрался с силами и выдавил: «Порция… э-э… ты выйдешь за меня замуж?» Порция обернулась, вся лучившаяся радостью, бросилась на него.

– Да, да, – прошептала она, целуя горячечно. – Да!

Со скрипом растворилась дверь – и оба замерли.

– Отец! – прошептала Порция. – Он нас убьет!

Она отстранилась и принялась лихорадочно зашнуровывать платье. Уильям же подкрался к краю сеновала и осторожно выглянул. Явился не отец Порции, а облаченный в черное незнакомец, с мечом на боку, мелкий, смуглый, мрачнолицый. Посмотрел вверх – прямо в глаза Уильяму. Сверкнула сталь, и через мгновение кинжал врезался в дерево прямо перед Уильямовым носом. Уильям отпрянул.

– Сиди здесь! – приказал он Порции, а сам схватился за меч и спрыгнул вниз, в стойло.

Перекатился, вскочил – как раз, чтобы отбить нацеленный в сердце укол. Проворный, по-кошачьи гибкий и грациозный враг ударил снова, и Уильяму пришлось отскочить. Он ступил за брус, подпиравший сеновал, и спросил:

– Ты кто?

– Меня зовут Карлос, и я – последний человек, которого ты увидел в своей жизни, – ответил смуглолицый на скверном итальянском.

С тем он прыгнул к брусу, и Уильяму снова пришлось отступать. Карлос надвигался, делая молниеносные выпады, Уильям старался изо всех сил отбивать их, но отступал вновь и вновь. Он потратил бездну времени, обучаясь у Лонго фехтованию, но Карлос намного превосходил его мастерством. Испанец замахнулся сверху, Уильям пригнулся, уклоняясь, и встретил подбородком колено врага. Отшатнулся, грохнулся спиной о стену, подставил меч под удар. Лезвия сомкнулись; Карлос давил, клоня меч все ближе к лицу, и вдруг уткнулся лбом в переносье. Ошеломленный Уильям замешкался, и враг полоснул по руке. Уильям выронил меч. Это был конец – отступать некуда.

Карлос ударил, но юноша сумел уклониться, а меч глубоко воткнулся в стену. А затем о голову смуглолицего грянулась лампа, разлетевшаяся осколками и горящими брызгами. Карлос выругался, оглушенный, а Уильям, вскочив, мощно двинул кулаком в подбородок и свалил малорослого соперника. Глянул наверх – Порция стояла на краю сеновала. Бросила-то она метко, но горящее масло разбрызгалось по полу, и устилавшая его солома немедленно занялась. Суматошно заорали куры, замычали коровы, закатывая влажные глаза. Огонь распространился мгновенно, заполнив сарай удушливым дымом. Пламя поползло по стене, подбираясь к сеновалу. – Прыгай! – заорал Уильям.

Когда Порция прыгнула, он подхватил ее на руки – и грохнулся вместе с нею. Побарахтавшись, оба вскочили и бросились прочь из сарая, оставив неподвижное тело Карлоса.

Выбежав, остановились посмотреть на пожар. Уильям обнял девушку, притянул к себе – ночь была холодная. За спиной раздался стук копыт. Уильям обернулся – это оказались Лонго и Тристо. Остановились, Лонго выпрыгнул из седла.

– С вами все в порядке? С обоими?

– Хорошо. К нам заявился человек по имени Карлос. Хотел убить меня. А остался там. – Уильям показал на пылающий сарай.

Как раз после этих слов крыша обвалилась, выбрызнув в ночное небо сноп искр.

– Вы не знаете, с чего он вдруг напал?

– Его подослал Паоло, – пояснил Лонго. – Боюсь, беды еще только начались.

* * *

Лонго стоял под холодным дождем у стены виллы и ждал, когда Джулия разродится. Схватки у нее начались минувшей ночью, когда Лонго вернулся с Тристо и Уильямом. После мучительных часов ожидания Лонго ушел с виллы – терпеть дождь было легче, чем ужасные стоны и крики Джулии.

Рожать она начала прежде времени – новость о братнем предательстве привела ее в отчаяние. Лонго очень о ней тревожился, а еще более – о ее ребенке. С детства Лонго мучили кошмары о турке со шрамом, убившем его семью, но теперь, когда к Лонго приходил сон, это был сон о ребенке, о сыне. Конечно, могла родиться и девочка, но Лонго в снах почему-то всегда видел сына. Как славно было бы научить его читать, ездить верхом… они бы вместе отправлялись на рыбалку, гуляли бы по винограднику. У мальчика было бы настоящее детство, какого не изведал Лонго.

Страшный пронзительный крик вернул Лонго к действительности. Повисла тишина, и в ней громко и отчетливо разнеслось хныканье младенца. Вскоре в дверях виллы показались жена Тристо, Мария, и повитуха. Та плакала, была залита кровью с головы до ног, а в руках держала воющего младенца.

– Что случилось? Это мальчик? – крикнул Лонго, подбегая.

Повитуха кивнула, приоткрыла одеяльце – мальчик с чудными светлыми волосиками и голубыми глазами. Испугавшись, что малыш замерзнет на холоде, Лонго тут же запахнул одеяло, прижал мальчика к себе.

– Джулия попросила, чтобы его назвали Карло, в честь брата, – сказала Мария.

– А как она сама?

Повитуха отвернулась, всхлипывая. Мария же ответила, понурясь:

– Простите, синьор, – она умерла родами.

Лонго отвернулся, посмотрел на ряд ухоженных лоз. Джулию он не любил, но привык к ней, желал ей только хорошего, и ему было жаль младенца, осужденного так и не узнать матери. Считаные минуты от роду – и жизнь уже омрачена потерей.

– Этот дом – в трауре, – объявил Лонго. – Завесьте зеркала, закройте ставни. Я поеду в город, извещу ее отца.

* * *

Лонго подъехал к палаццо Гримальди и был немедленно препровожден в кабинет главы рода. Тот сидел за столиком, пил кофе. Завидев зятя, встал.

– Если вы пришли насчет Паоло, я должен снова извиниться за моего сына.

– Я не насчет Паоло, – ответил Лонго. – Джулия родила.

Лицо Гримальди-старшего осветилось радостью.

– Сын?

– Да. Но сама она умерла родами.

Гримальди медленно опустился в кресло.

– Мне жаль… так жаль, – выговорил он, опустив голову. – Она была такой… милой девочкой…

– Да, – согласился Лонго, садясь напротив тестя. – У меня к вам просьба.

– Какая же? – спросил Гримальди, глядя Лонго в глаза.

– Возьмите моего сына на воспитание. Его имя – Карло.

Гримальди-старший едва не охнул от удивления.

– У меня нет больше причин оставаться в Генуе, – объяснил Лонго. – Джулия мертва, и, боюсь, если я останусь, прольется много крови. Я отплываю к своим владениям на Хиосе. Восток теперь не место для ребенка. Возвращающиеся из Константинополя купцы говорят, что султан готовится к войне, строит замки, отливает пушки. Ударит скоро – если не в этом году, то в следующем. Маленькому Карло лучше быть здесь.

– Вы уверены? Все же вы – его отец.

Лонго отвернулся, стараясь не выдать боль.

– Да, уверен. Я отец и хочу лучшего для своего сына. Он уже потерял мать, и не стоит ему видеть, как умирает отец.

– Синьор Лонго, я выращу его как своего сына.

– Спасибо. Когда война окончится, я вернусь за ним. Если же погибну…

– Тогда я позабочусь, чтоб он унаследовал ваши земли, – пообещал Гримальди-старший. – Когда вы отправляетесь?

– Сразу после похорон – как только приведу дом и хозяйство в порядок.

* * *

«Ла Фортуна» мерно покачивалась близ пирса на зыби, рожденной отливом, а Лонго мерил шагами палубу, посматривая на горизонт. К отплытию все было готово: трюмы загружены, экипажи – на борту «Ла Фортуны» и ее двойницы, «Ла Сперанцы». Даже несколько жен захотели плыть с мужьями – к великой досаде Тристо, его Мария захотела тоже. Никколо решил плыть на «Ла Фортуне» и уже жаловался на морскую болезнь. Не прибыл еще только Уильям – ночью накануне отправился прощаться с Порцией. Лонго почти надеялся, что тот с нею и останется. Да, он вырос способным помощником, Лонго привык на него полагаться. Но останься Уильям в Италии, он мог бы подыскать себе долю послаще воинской. Лучше бы он предпочел любовь мести.

Через пару минут солнце покажется из-за гор, начнется прилив, запирающий корабли в гавани. С Уильямом или без него, время отплывать. Тристо забрался на мачту, высматривая парня – он тоже, видно, отчаялся: слез на палубу.

– Можно еще малость подождать, – предложил командиру.

– Нет. – Лонго посмотрел на море. – Следует отплывать – отлив упустим. Приказывай отдать концы и поднять парус.

Приказы были исполнены, и «Ла Фортуна» медленно отдалилась от причала, потихоньку разгоняясь. Она уже добралась до центра гавани, за нею следом и «Ла Сперанца» – но тут дозорный с мачты заметил всадника, примчавшегося в порт. Подал голос, оповещая командира, и Лонго обернулся посмотреть. Прибывших верхом оказалось двое, и они сидели друг за дружкой на одном коне. Оба спешились и принялись оживленно толковать с портовым людом. Поладили, и от причала отошла лодка с четырьмя гребцами, ходко везшая прибывшую пару. Лонго приказал спустить паруса, и лодка быстро нагнала корабль. Одним из двоих был точно Уильям – он стоял на носу лодки. Кто был второй, укутавшийся в плащ от соленых брызг, разобрать не удавалось.

Через несколько минут лодка стукнулась о борт «Ла Фортуны». Уильям вскарабкался первый и объявил:

– Приношу извинения, опоздал!

Тристо захохотал, стиснул Уильяма в объятиях.

– Глупости какие! Главное – ты с нами!

– Я рад. – Лонго пожал юноше руку.

– Я еще с турками как следует не рассчитался, – ответил тот. – Когда война с ними начнется, рассчитаюсь сполна.

Протянул руку, помог взобраться на борт второму – вернее, второй.

– А вот и причина моего опоздания. Позвольте представить вам мою невесту, Порцию Фиори.

Порция ступила на палубу и откинула капюшон, открыв роскошные черные волосы. Кое-кто из матросов аж присвистнул. Порция покраснела.

– Синьорина Порция. – Лонго поклонился. – Приветствую вас на борту моего корабля.

Порция стала густо-малиновой и сделала реверанс.

– Уильям, проводи ее в каюты, будет спать с Марией и прочими женщинами. Тристо, прикажи поднять паруса – отплываем. Надо пользоваться отливом, пока он еще есть.

Корабль вновь стронулся с места, и Лонго пошел на корму, глянуть на город. Солнце наконец выбралось из-за гор, превратив море в расплавленное золото. Ветер пошевелил волосы. Лонго полной грудью вдохнул соленый терпкий запах моря. Впервые после смерти Джулии он позволил себе улыбнуться. Вперед, за любовью и местью! Мир велик – в нем найдется место и для того и для другого.