Текст книги "Осада"

Автор книги: Джейк Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Да и я тоже, – согласился Лонго, вздохнув, – очередной неудачный бросок лишил его последней монеты. – Хоть бы прямо сейчас штурмовать! Я бы приложился к этим легендарным константинопольским сокровищам.

– Терпение, молодой друг! – посоветовал Кайи. – Аллах милостив, завтра вечером город падет, и ты сможешь набить кошель золотом. А затем, – добавил он с улыбкой, – снова проиграть его нам.

– Согласен! В конце концов, удача переменчива.

Кайи хихикнул – но вдруг улыбка сползла с его лица. Он подхватил кости, стал навытяжку. Остальные тоже повскакивали, Лонго – с ними. Футах в двадцати он заметил Улу, тот приближался. И Лонго покамест не обнаружил. Янычары начали приветствовать командира, а Лонго, воспользовавшись замешательством, спокойно удалился от костра в темноту. Крадясь прочь, он услышал голос Улу:

– Кайи, передохни сам и дай отдохнуть своим людям. Твоему отряду выпала честь возглавить завтрашней ночью атаку на палисад.

Уж кому-кому, а Улу на глаза попадаться точно не стоило. К тому же до рассвета нужно было успеть провернуть под стенами небольшое дельце.

* * *

В то время как Лонго ходил по турецкому лагерю, София вернулась через тайный проход от кухни в свои покои. Увы, довериться было некому – послание Уильяму и Тристо ей придется отнести самой. София набросила на плечи длинный плащ с капюшоном, прицепила к поясу меч. Бесшумно отворила двери покоев, выскользнула в темный коридор и тут же замерла, положив руку на эфес. Поджидавший в коридоре мужчина шагнул из тени. Это был Нотар.

– Мегадука, что вы здесь делаете? – спросила София.

– Я намерен спросить то же самое у вас, царевна. До меня дошел неприятный слух: синьор Джустиниани проследовал в ваши комнаты и не вышел.

Он глянул за ее плечо в сумрак покоев.

– Рад, что этот слух оказался неправдой.

– А чем еще он мог оказаться! – с притворным возмущением воскликнула София, довольная тем, что тени скрыли заалевшие щеки.

– Тогда вы, думаю, не будете против, если я немного прогуляюсь по вашим покоям?

– Я не прячу мужчин в своей спальне, – холодно ответила София. – Но если вам мало моего слова – поступайте как заблагорассудится.

– Конечно, вашего слова достаточно, – заверил ее мегадука, вторично порываясь заглянуть царевне за спину. – Но все же не пристало царевне покидать покои в столь ранний час.

– А вы хотите, чтобы я вела себя, как пристало царевнам?

– София, ведите себя, как считаете нужным. Но я умоляю вас об осторожности. Вы – моя нареченная, и моя репутация зависит от вашей.

– Надеюсь, вы не заподозрили меня в желании развлечься интимной интрижкой среди ночи? Я полагаю, что знаю вас, а вы – меня.

– Да, царевна, я хорошо знаю вас. – Нотар посмотрел тяжело, как будто хотел пробуравить взглядом, но вскоре отвернулся. – Беда в том, что не все жители Константинополя знают вас так же хорошо, как я. Прошу вас, София, будьте осторожней. Разрешите мне, по крайней мере, сопроводить вас до места, куда вы направились.

– Спасибо, Нотар, но я могу найти дорогу и сама. У меня есть дело, вас не касающееся.

– Посреди ночи? И что же это за дело?

– Поверьте, Нотар: мне нужно передать важное сообщение. От него зависит судьба Константинополя.

– Я верю вам, доверяю всей душой. Но доверьтесь и вы мне. Разве я хоть однажды обманул ваше доверие? Скажите мне, в чем дело, и я помогу, как сумею.

София замолчала в нерешительности. Возможно, она и ошиблась, не доверяя ему, хоть он высокомерен и обуян гордыней, но все-таки без колебаний отдаст жизнь за свой город.

– Хорошо, я расскажу. Я нашла туннель, ведущий из дворца за стены. И о нем я рассказала лишь синьору Джустиниани. Поскольку он командует обороной города, ему по праву положено было узнать об этом первым. Сейчас он за стенами, в турецком лагере, пытается разведать намерения турок. А я собираюсь сообщить его людям, чтобы они приготовились разрушить туннель.

– Синьор Джустиниани не счел нужным уведомить меня о туннеле?

– Он сам о нем узнал только что. Именно я посоветовала ему не спешить с оглаской – уж вы-то лучше других знаете, как трудно сохранить тайну в этом городе.

– Вы правы, София, спасибо, что рассказали. Позвольте мне передать ваше послание. Улицы ночного города ночью не самое подходящее место для женщины вашего положения.

– Я передам сама. Вы же, если хотите, можете меня сопровождать. В конце концов, я не вольна запретить вам идти, куда пожелаете.

– Я наблюдаю за вами лишь с целью защитить.

– Я и сама могу за себя постоять, – ответила царевна, кладя руку на эфес. – Пойдемте же! У нас мало времени – близится рассвет.

* * *

Когда Лонго добрался до укреплений, он услышал, что в лагере началась ожидаемая суматоха. Минуя расположение пушкарей, он подхватил из оставленного без присмотра костра горящий сук и поджег несколько палаток. Те стояли тесно – огонь побежал по ним, как по сухой траве. Орудия смолкли – пушкари остановились посмотреть, в чем дело. Кое-кто уже мчался тушить палатки. Лонго взошел на платформу, где стоял «Дракон». Пушка была огромна: двадцати футов длиной и выше самого генуэзца. Дюжина турок – расчет – стояла подле нее, глядя на разгоравшийся пожар.

– Чего вылупились? – рявкнул Лонго. – Это ж ваши палатки горят! А ну, тушить!

Пушкари немедленно бросились спасать добро. Лонго немного понаблюдал за ними, затем осмотрел пушку, изыскивая способ вывести ее из строя. Провел рукой вдоль ствола, от запального отверстия до жерла, куда закатывали ядра. Можно заклепать – но чем? Вернулся к казенной части орудия. Зарядная камора – цилиндр трех футов длиной, соединенный шарниром со стволом, – была раскрыта. Если ее повредить или вовсе оторвать, пушка станет негодной к стрельбе. Но как?

Лонго отступил, прислонился к бочке, осмотрелся вокруг: лопата, несколько огромных ядер, ворот для их загрузки в пушку, ведро с водой, в нем – тлеющий запал, и – бочки, бочки. Ничего полезного. Стоп… а в бочках-то – порох!

В лагере пушкари управились оттащить целые палатки от полыхавших, изолировав огонь. Пожары скоро догорят, и пушкари вернутся. Лонго уперся спиной в тяжелую бочку с порохом и, оттолкнувшись ногами, перевернул ее. Докатил до «Дракона», оставил, затем подогнал еще две. Глянул на лагерь: огонь шел на убыль, пушкари возвращались. Лонго взялся за лопату, подцепил, выдрал днище у бочки – черный порох хлынул волной. Зачерпнул обеими руками, принялся насыпать дорожку, отвел на несколько футов. Схватил фитиль и уже собрался поджечь, как за спиной раздалось:

– Эй! Ты что делаешь?

Он обернулся и увидел перед собой широкоплечего коротышку, явно не турка. Тот посмотрел на горящий фитиль в руке Лонго, на дорожку пороха, ведущую к трем бочкам у пушки. Дико уставился на генуэзца и зарычал:

– Не смей! Тебя на кол посадят!

Вместо ответа Лонго ткнул фитилем в порох и бросился наутек, к турецкому лагерю. Коротышка поколебался мгновение и кинулся вслед. Лонго успел сделать лишь несколько шагов, когда порох взорвался. Загрохотало, швырнуло наземь взрывной волной, дождем посыпались вздыбленная земля, щепки.

Лонго поднялся, спешно отряхнулся. Посмотрел: державший «Дракона» станок разлетелся на куски. Пушка лежала на помосте, искривленная, безнадежно испорченная, без зарядной каморы – ее начисто оторвало взрывом. Все, «Дракон» свое отрычал.

У основания редута в нескольких футах от Лонго лежал, стеная, коротышка. Вокруг все заполнилось бегущими, вопящими людьми, они спешили к дымившимся останкам великой пушки.

– Быстрей! Зовите лекаря! – заорал Лонго. – Принесите воды!

Пушкари без раздумий повиновались человеку, одетому в форму янычара. Поспешили – а Лонго не торопясь пошел за ними к лагерю и через него. Вокруг суетились, многие побежали к укреплениям, и на Лонго никто не обратил внимания.

ГЛАВА 16

Среда, 18 апреля 1453 г.

Константинополь

18-й день осады

Уильям расхаживал взад и вперед у выхода из туннеля. Уже несколько часов он и двенадцать лучших воинов Лонго ожидали возвращения господина. Ветераны спокойно коротали время за игрой в кости, иные даже вздремнули, но молодой человек никак не мог успокоиться. Ведь уже не мальчик, ему девятнадцать – взрослый, самостоятельный мужчина, способный на большее, чем ожидание в туннеле. Он хотел быть снаружи, вместе с командиром. Уильям глянул на свет, просачивавшийся сквозь загромоздившую выход груду камней. С каждой минутой тот становился все ярче.

– Рассветет скоро, – подумал он вслух.

– Да не волнуйся ты так, – подал голос маленький тощий Бенито, который сидел, прислонившись к стене туннеля. – Лонго – орешек крепкий. Он справится.

Уильям кивнул, но вышагивать, не отводя глаз от прохода, не перестал. Затем свет померк, и сверху раздался голос Лонго, приветствовавшего своих воинов. Через полминуты из узкого прохода высунулась голова, перепачканная сажей – будто втирали ее в кожу и волосы.

– Что случилось? – спросил Уильям.

Тот выбрался из прохода, потер щеку и осмотрел ладонь.

– А, порох… я сходил в гости к «Дракону». Больше не зарычит.

– Выяснили что-нибудь?

– Турки собираются штурмовать сегодняшней ночью. У нас много дел. Туннель подготовлен к взрыву?

Уильям покачал головой.

– Чтоб приготовить заряды, нужен Тристо, а его нигде не нашли.

– Я знаю, где его найти, – сказал Лонго. – Ищите в таверне Кротона, сразу на юг от Турецкого квартала. Когда он в Константинополе, то всегда ошивается именно там. Приведите его побыстрей – я хочу разрушить туннель до полудня.

Уильям взял пару лошадей из дворцовой конюшни и добрался до таверны еще до того, как из-за городских стен показалось солнце. Таверна была двухэтажная, изукрашенная флажками из красного шелка. Уильям привязал лошадей, переступил через пьяного воина, лежавшего у порога, и шагнул внутрь. Там стояли длинные столы, за ними пировала пьяная компания, но заведение Кротона было местом не только для попоек. В углу справа от Уильяма вокруг трех столов, где играли в кости, собралась толпа. Слева на полу сидели курильщики запретной радости, посасывая дым из кальянов. И повсюду расхаживали скудно одетые, но щедро умащенные белилами, румянами и прочей женской раскраской особы, предлагавшие себя клиентуре за умеренную цену.

– Эй ты, молоденький! – позвала одна, с длинными черными кудрями. – Новенький здесь? Пришел поразвлечься?

– Я друга ищу, Тристо.

– А, этого. – Женщина хихикнула. – Ему повезло в кости. Только что наверх поднялся – первая дверь налево.

Поблагодарив, Уильям взошел по лестнице и ударил в дверь кулаком.

– Прочь! Я занят! – проревел Тристо.

– Ты нужен Лонго во дворце! Очень важно!

Мгновение спустя дверь приоткрылась, и показалось лицо великана.

– Ну хоть пять минут?

Уильям затряс головой.

– Черт побери! – Тристо в сердцах захлопнул дверь.

Парой мгновений позже он показался в дверях, уже цепляя перевязь с мечом. За его спиной на кровати томно раскинулась пухленькая девица.

– Прости, любовь моя, труба зовет, – попрощался Тристо и, заметив укоризненный взгляд Уильяма, развел руками. – Ну и что? Конечно, можно прикидываться святым, пока жены на Хиосе, но нет во мне терпения, ты знаешь. Кроме того, она напоминает мне Марию. Так что в сердце моем я по-прежнему верный муж.

Уильям расхохотался. Оба спустились по лестнице, и юноша уже шагнул на последнюю ступеньку, когда так и замер, не веря глазам. В бордель зашел человек с дочерна загорелым лицом, и оно было до боли знакомо Уильяму. Вошедший тоже узнал его – остановился у порога, глядя Уильяму в глаза. Это был Карлос, испанский наемный убийца, пытавшийся в Генуе умертвить и Лонго, и Уильяма.

– Матерь Божья, живой! – прошептал удивленный англичанин. – Надо же!

Не успел он договорить, как убийца бросился наутек.

– За мной! – взревел Уильям, выхватывая меч и бросаясь в погоню. – Поймаем мерзавца!

Он помчался, а Тристо кинулся следом, изо всех сил двигая свое тяжеленное тулово. Уильям уже настигал, когда испанец свернул за угол. Юноша бросился за ним и остановился, озадаченный, перед уличным рынком. По обе стороны улицы стояли тележки, полные товаров, а между ними толпилась добрая сотня женщин и детей. Злодей растворился в толпе.

– И что теперь? – пропыхтел Тристо, нагоняя.

Уильям вдруг заметил в двадцати ярдах от них испанца, протискивавшегося через толпу.

– Вон! – завопил Уильям, показывая. – Заходи справа, я слева пойду!

Они разделились, и Уильям принялся пропихиваться сквозь толпу на левой стороне улицы. Он уже прошел полрынка, когда уголком глаза уловил блеск стали над головой. Метнулся наземь, перекатился, вскочил, а промахнувшийся испанец снова устремился в толпу.

– Тристо! Он здесь! – завопил юноша, возобновляя погоню.

Убийца выбрался из толпы и направился в узкий проулок между домами. Уильям побежал следом, но через двадцать футов уперся в высокую стену. Карлос исчез бесследно и непонятно – в стенах, ограждавших проулок, не было ни окон, ни дверей. Будто сквозь землю провалился!

Мгновением позже явился Тристо.

– Куда он делся? – выдохнул великан, хватая ртом воздух.

– Не знаю.

– Кто он такой?

– Убийца, нанятый Паоло Гримальди, чтоб разделаться с Лонго и мной. Наверняка явился закончить работу.

– Ну, повезло ему – сумел удрать.

– Ему повезло, а нам – не очень. Пойдем, мы и так уже уйму времени зря потратили.

* * *

Лонго стоял на внутренней стене над воротами Святого Романа, наблюдая за укреплением палисада Месотейхона, когда услышал приглушенный рокот – взорвались заряды, засыпавшие туннель. А через десять минут на стену выбежал Уильям и поспешил к командиру, даже не отряхнувшись как следует: руки и лицо отчистил, прочее же покрывал толстый слой серой пыли.

– Рад тебя видеть, – приветствовал Лонго. – Туннель разрушен?

– Да! Мы обвалили его на всем протяжении от стен до выхода.

– Я слышал взрыв отсюда. То-то сумятица поднялась в турецком лагере. Да и наши воины слегка встревожились. Я слышал, как двое греков спорили насчет того, хорошее ли знамение – гром среди ясного неба – или плохое?

– И что решили?

– Счастлив сообщить: это очень хорошее предзнаменование. – Лонго улыбнулся. – Значит, Господь на нашей стороне.

Но затем он помрачнел.

– Нам очень понадобится Его помощь, когда сегодня турки пойдут на штурм. Мы только Его промыслом и сможем удержать эту стену.

Лонго взглянул на солнце, оценивая время.

– Мне нужно идти во дворец, встретиться с командирами войска.

– Погодите! – взмолился Уильям. – Испанский убийца – ну, тот, кого послал за вами Паоло Гримальди, остался жив. Мы с Тристо видели его, возвращаясь во дворец.

– Вот вам и добрые предзнаменования. – Лонго вздохнул. – Я уж думал, он помер.

Лонго вновь посмотрел на солнце.

– Но теперь уж ничего не поделаешь. Мне нужно во дворец. Уильям, оставайся здесь и присмотри за моими людьми. Да и за собой тоже – убийца и на тебя охотится.

Когда Лонго прибыл во дворец, он уединился с императором и изложил свои планы, а остальные собирались и ждали в зале совета. Когда же все оказались в сборе, оба они пошли к залу и остановились перед дверью. Тихо приникли, прислушались…

– Но он же латинянин! – раздался сердитый голос Нотара. – Обороной города должен командовать римлянин!

– Да он знает о турках больше, чем все мы вместе взятые! – возразил кто-то. – Он оборонял Софию, сражался на Косовом поле…

Но возразившего перебили – похоже, вмешался архиепископ Леонард:

– По-моему, он даже чересчур много знает про турок! Я слышал, он в детстве состоял в янычарах. Разве можно ему доверять?

Константин нахмурился, явно порываясь войти в зал, но Лонго предостерегающе положил ему руку на плечо.

– Ваше величество, позвольте мне самому разобраться с ними, – попросил он шепотом. – И я вам немедленно расскажу, как прошел военный совет.

Константин кивнул и удалился, а Лонго вступил в зал один. Нотар главенствовал над сборищем, а подле него у большого стола стояли архиепископ Леонард, Далмат, венецианский бальи Минотто и дюжина прочих командиров. При виде Лонго все умолкли.

– Спасибо, что почтили меня своим приходом сюда, – приветствовал их Лонго. – Знаю, что многие среди вас сомневаются в мудрости императора, назначившего меня командиром. Я просил его возглавить оборону самолично, но он отказался. Он передал главенство мне – и я не подведу императора римлян.

Лонго замолк, но никто не воспользовался паузой, чтобы высказать свое отношение. Хороший знак.

– Я понимаю вашу озабоченность. Я и в самом деле не римлянин. Но я христианин, как и вы. Я должен организовать оборону, но защищать город мы обязаны сообща, и без вас я бессилен. Никто из нас в одиночку Константинополь не спасет. Мы должны драться совместно против общего врага: римляне, венецианцы, генуэзцы и даже турки. Все, зовущие город своим домом, должны сражаться локоть к локтю, как братья. Согласны?

Собравшиеся закивали.

– Отлично! Значит, к делу. Я узнал, что турки нападут сегодня ночью, вскоре после заката.

– Вы уверены? – спросил Нотар. – Лично мне об этом ничего не известно.

– Моя информация получена из надежного источника, – заверил его Лонго, не слишком желая рассказывать про то, как сумел выведать турецкие планы.

Один туннель разрушен – но могут быть и другие. Чем меньше людей о них знает, тем лучше.

– А если это всего лишь военная уловка, преднамеренный обман? – упорствовал Нотар.

– Ночь усиленного бдения нашим воинам не повредит. Турки рассчитывают победить, захватив нас врасплох, мы должны быть наготове. Правильно я говорю? Отлично, тогда мы расставим большинство воинов вдоль сухопутных стен, а на морских оставим лишь дозоры – достаточные, чтобы оповестить об опасности и позвать на помощь. Архиепископ Леонард, присоединяйтесь к братьям Лангаско – они будут защищать стены у Золотого Рога. Минотто, охраняйте императорский дворец и Влахернскую стену.

– Да он оттуда и не выходит. По мне, так ему все больше за придворными дамами увиваться, а не воевать, – проворчал, ухмыляясь, один из братьев Боккиарди, Троило.

Он и его братья, Паоло и Антонио, прибыли из Генуи за несколько недель до Лонго. Генуэзец знал их многие годы и уважал, но сейчас разозлился – к чему встревать с такими глупостями? Он холодно посмотрел на Троило.

– Я с радостью возьмусь за этот участок, – ответил Минотто, не обратив внимания на реплику.

– Договорились. Братья Боккиарди, вы со своими людьми займите участок южнее, на стыке Влахернской стены и стен Феодосия. Командовать на Влахернской стене будете вместе с Минотто.

– С этим венецианским франтом? – возмутился Троило. – Мои воины не станут драться рядом с венецианцами!

– Да я с тебя шкуру спущу за такие слова. – Минотто схватился за меч. – Я требую сатисфакции!

– Спокойно! – крикнул Лонго.

Вынул меч и положил на стол.

– Я не потерплю ссор между нами, – сказал он спокойно и твердо. – Мы собрались драться с турками, а не друг с другом. Если кто-то из вас надумает искать сатисфакции, я охотно предложу ее сам, лично. Надеюсь, вы меня поняли.

Троило кивнул.

– Минотто?

Помедлив, венецианец кивнул тоже.

– Феофил Палеолог займет участок к югу от реки Ликос до ворот Пеги. Филиппо Контарини с венецианцами займет участок от ворот Пеги до Золотых ворот, их же взялся защищать Мануил. Протостратор Дмитрий Кантакузин встанет на защиту самого южного участка стен. Венецианцы займутся флотом и защитой Золотого Рога. На морские стены пойдут монахи и все прочие силы, оставшиеся в городе.

Лонго с удовольствием отметил, что все названные молча соглашались, никто не оспорил назначение.

– Я со своими людьми встану к югу от братьев Боккиарди, рядом с императором на Месотейхоне. Царевич Орхан с турецкими воинами присоединится к нам.

– Но они же неверные, – возразил архиепископ Леонард. – Нельзя же ставить турок защищать наше самое уязвимое место от турок же. Они предадут нас врагу.

Многие закивали, соглашаясь, и царевич Орхан открыл уже рот, готовясь ответить, но Лонго жестом приказал ему молчать.

– В турецком войске есть и христиане, и даже греки. Они сражаются против нас. Отчего же живущим в городе туркам не сражаться за нас? Константинополь – их дом, а среди людей Орхана – много сильных воинов. Они нужны на стенах.

– Неужели уния совсем ничего для вас не значит? – возопил Леонард. – Папа этого не потерпит!

– Здесь нет ни Папы, ни его воинов. А в их отсутствие нам следует принимать любую помощь, – твердо сказал Нотар.

Лонго удивился такой поддержке со стороны мегадуки. А тот посмотрел и спросил:

– Где же назначено мне?

– Вам предстоит командовать силами резерва, расположенными у стыка Феодосиевых и Влахернских стен. Ваша задача – как можно скорее являться на помощь тем, кто не справляется с натиском.

– Мое место – на стенах, а не в укрытии за ними.

– Мегадука Нотар, не спешите с выводами. Ваше назначение отнюдь не безопасно. Вам предстоит вступать в битву там, где она всего жарче и тяжелее, и вы всегда будете в самом центре боя. Я предложил вам командовать резервом именно из-за ваших непревзойденных воинских качеств.

– Если этот пост столь почетен – почему бы вам не занять его лично?

– Я бы с радостью, но тому мешает важное обстоятельство. Насколько я понимаю, в вашем распоряжении есть несколько удобных в передвижении пушек. Если турки прорвут стену, пушки эти окажутся жизненно важными в отражении неприятеля. Я посчитал, что вы не захотите передавать кому-либо свою артиллерию, но если вы согласны передать ее мне, то я буду рад принять командование резервом.

– Нет, я не хочу ее отдавать и готов оставаться в резерве. Но знайте, что я и только я буду решать, когда и где применить моих людей и пушки. Синьор Джустиниани, я согласен сражаться рядом с вами, но не под вашим началом.

– Мегадука, вы, главное, сражайтесь! Ничего сверх я и желать не смею.

Затем Лонго внимательно посмотрел на каждого из собравшихся у стола, на каждом задержал взгляд.

– Я никого не прошу воевать за меня. Вы сражаетесь за императора Константина – он стоит над всеми нами. И больше того – вы сражаетесь за империю, за великий город Константинополь!

– Именно, именно! – подхватил Минотта, и ему вторили многие.

Один лишь Нотар сохранил молчание, и все взоры устремились к нему.

– За Константинополь! – провозгласил и он в конце концов.

– Значит, решено, – подытожил Лонго. – Расставьте людей по стенам до заката. Пока штурм не начался, пусть ремонтируют стены, делают стрелы или сколачивают щиты. Когда штурм начнется, мы пожалеем о каждом зря потраченном мгновении. Вопросы есть?

Все промолчали.

– Тогда идите к своим людям, и да сохранит вас Господь!

* * *

Лонго, Уильям и Тристо стояли на палисаде, и доспехи их блестели в свете факелов. Солнце уже давно село, и последние отблески багрянца сошли с неба, оставив вокруг кромешную тьму. Лонго всматривался в турецкий лагерь, ожидая увидеть признаки готовящегося штурма, но не замечал ничего необычного. Все так же мерцали вдали огни костров, где готовилась пища, все так же грохотали пушки.

Сзади залязгало. Лонго обернулся и увидел императора, облаченного в тяжелые рыцарские доспехи.

– Приветствую вас, синьор Джустиниани! – произнес Константин и указал на недалекий лагерь осаждающих. – Все, кажется, спокойно. Возможно, и штурма не будет.

– Ваше величество, надеюсь, что вы правы, – сказал Лонго невесело, глядя на истерзанный дневным обстрелом палисад внизу и на столпившихся за ним людей.

Даже с отрядом царевича Орхана и большинством личной гвардии императора у Лонго было меньше трех тысяч воинов на весь Месотейхон – а турок нападет как минимум вдесятеро больше.

– Но если штурм состоится, нам придется несладко, – заметил генуэзец.

– Господь защитит нас! Он не позволит империи римлян пасть! – убежденно заявил Константин. – Мне пора идти, я намерен осмотреть всю стену. Господь да пребудет с вами, синьор Джустиниани.

Вскоре после ухода императора турецкие пушки замолкли. Стихли раскаты эха, и над городом повисла тишина – впервые за недели. Люди повыбегали из-за укрытий – закрывать пробоины в палисаде наспех сколоченными деревянными щитами. Лонго же смотрел с палисада в темноту. Он ничего не сказал, но всем было ясно: внезапное молчание пушек могло означать лишь одно – штурм.

– Идут, – сообщил он наконец Уильяму и Тристо. – По местам!

Вытянул меч, поднял – и услышал шорох и скрежет сотен обнажаемых клинков за спиной.

– Приготовились! – крикнул в темноту.

И с севера, и с юга доносился шум битвы, однако из мрака, царившего перед Лонго, не пробивалось ни звука. Вдруг заполыхали огни, и в их неровном багровом свете в сотне шагов открылась орда янычар, переправлявшаяся через ров и устремившаяся к палисаду. Обнаруженные, они испустили многоголосое: «Аллах, Аллах!» И навалились на палисад десятитысячной оравой. В ответ на их крики тяжко застучали барабаны, завыли волынки. Будто распахнулись адские врата, и хлынули оттуда средь багровых огней вопящие демоны.

Когда турки вскарабкались на ближний край рва, перед носом Лонго в палисад ударила стрела. Другая проткнула грудь стоявшего рядом воина, и тот рухнул, крича от боли.

– Укрыться! – заорал Лонго, сгибаясь за краем палисада и поднимая щит.

Маленькие луки янычар, склеенные из дерева, рога и сухожилий, могли выпускать стрелы с силой и скоростью достаточными для пробивания даже рыцарских лат. Стрелы сыпались дождем, стучали о палисад, ударяли в щит. Затем перестали – турки добрались до палисада.

– В бой! – заревел Лонго. – За Константинополь! С нами Бог!

Турки приставили к палисаду лестницы, полезли, тогда как другие закидывали веревки с крючьями, стараясь развалить деревянную облицовку. Лонго метался по стене, сталкивая лестницы и перерубая веревки. Хотя турки намного превосходили защитников числом, палисад держался. Там и тут враги добирались до верха, но закрепиться не могли. Тяжелее всего было сдерживать их в проломах, проделанных пушками, но там теснота не давала янычарам воспользоваться преимуществом в численности – и сказывалась лучшая и более прочная броня христианских доспехов. Но все же на место убитого янычара вставали пятеро, и ярость атаки не утихала. Когда взошла луна, палисад загромоздили груды тел, и по ним янычары могли взобраться наверх уже без лестниц.

Турки принесли факелы, так что вскоре дерево палисада занялось. Но Лонго это предвидел и подготовился заранее. Палисад заблаговременно смочили, наготове стояли ведра с водой, и теперь защитники быстро гасили начинающиеся пожары. Однако они не везде успевали вовремя – поодаль от Лонго палисад занялся, и огонь стремительно распространялся. Генуэзец отчетливо различил силуэт Тристо на фоне зарева – тот старался сбить пламя мокрым полотнищем. Затем участок палисада под его ногами рухнул, и великан скрылся из виду.

* * *

Когда Тристо очнулся, он обнаружил себя заваленным мешками с землей и обгорелыми балками. Осмотрелся, пытаясь оценить обстановку: участок палисада футов в тридцать обвалился наружу, и повсюду вокруг лезли по обломкам янычары. И не было ни одного защитника, чтобы им противостоять, – христиане лежали либо мертвые, либо лишившиеся чувств. Тристо попытался встать, но нога оказалась придавленной балкой. Он приналег со всей силы, и та чуть сдвинулась, но мало, слишком мало! А янычар неподалеку заметил шевеление и полез через руины к нему. Где же меч? Не видно… Дернул балку – не поддается. Тристо оглянулся – турок находился уже совсем близко. В отчаянии Тристо ухватил деревяшку фута в три, обломок разрушенного палисада, и ударил, целясь врагу в ноги. Тот отпрыгнул, вышиб деревяшку из рук.

– Давай, скотина, кончай скорее! – прорычал Тристо. Янычар занес кривой клинок, но ударить не успел. Он выронил ятаган, упал на колени, а из груди его выдвинулось окровавленное острие. Из-за турка шагнул довольный Уильям.

– И где ты раньше шлялся? – проворчал Тристо.

– Так-то ты меня благодаришь? – спросил юноша, отваливая с придавившей Тристо балки мешки с землей.

– Я прекрасно владел ситуацией! – буркнул Тристо, отшвыривая балку, теперь, без мешков на ней, он справился легко. – Встал, потирая грудь, – все-таки придавила.

– Как ты, нормально? Сражаться можешь? – спросил Уильям, протягивая меч.

– Порядок! Давай-ка убираться отсюда поскорее!

* * *

Лонго стоял посреди широкого пролома в палисаде и, рыча, пластал мечом направо и налево. Он видел, как Тристо исчез в горящих руинах обрушивающегося палисада, и теперь дрался со страшной холодной яростью. Безжалостно уничтожал любого турка, кого злая судьба сводила этой ночью с Лонго. Вот он уклонился от выпада копьем, рассек его надвое, повернулся и проткнул янычара насквозь – и тут же другой занял место павшего. Вопреки отчаянным усилиям, христиане понемногу отступали. Тонкая шеренга воинов, защищавших широкий пролом, не могла держаться до бесконечности против полчища турок, и если те прорвутся за палисад, захватят остатки внешней стены, то падет и стена внутренняя. После этого судьба города будет предрешена – падение неизбежно.

Выросший перед Лонго янычар был огромен, в одной руке – кривой клинок, в другой – тяжелая шипастая булава. Генуэзец отбил удар, извернулся, уклоняясь от булавы, и пнул здоровяка в колено. Тот пошатнулся и, к великому удивлению, рухнул замертво. За его спиной маячил Тристо с окровавленным мечом в руках. За Тристо прыгал и извивался Уильям, отбиваясь сразу от многих. Оба отступали, пока не встали рядом с Лонго.

– Я думал, с тобой уже кончено! – крикнул Лонго, отбивая выпад щитом; Тристо же прикончил напавшего, проткнув тому брюхо.

– Меня похоронило заживо, – проревел Тристо в ответ. – Уильям меня выкопал – и вовремя. Вам, я вижу, помощь не помешает!

– Мы долго не продержимся! – прокричал Лонго в ответ, понемногу отступая под вражеским натиском. – Нужны подкрепления!

Последние слова утонули в исступленном вое янычар – их новая волна пошла в атаку. Там и тут турки прорывали строй, и внезапно оказалось так, что разрозненные группки уцелевших христианских воинов со всех сторон окружились морем врагов. Лонго, Тристо и Уильям вдруг остались одни и, сражаясь спина к спине, постепенно отходили к внутренней стене.

– Ко мне! Ко мне! – закричал Лонго своим воинам. – Нужно восстановить строй! Ко мне!

Несколько сражавшихся неподалеку христианских воинов пробились к генуэзцу, но собравшегося отряда было слишком мало, чтобы остановить турок.

– Командуй отбой! Отходим! – заорал Тристо. – Палисад захвачен!

Лонго уже хотел согласиться, но тут раскатился грохот, и ревевшая рядом толпа набегающих янычар попросту испарилась. Это явился Нотар с пушками, установил их напротив проломов в палисаде и открыл огонь. Пушки загрохотали снова, и очередной вал янычар полег, скошенный сотнями фунтов шрапнели.

– Вперед! – скомандовал Лонго, решив не упустить возможность. – Воины, назад, к палисаду!