Текст книги "Осада"

Автор книги: Джейк Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 10

Май – июнь 1450 г.

Константинополь

Когда издалека донесся перезвон церковных колоколов, София шла по коридорам Влахернского дворца в покои императора Константина. Скорбный перезвон означал конец траура по императрице-матери Елене. Как же хотелось видеть ее рядом и говорить с Константином в ее присутствии. Вчера София вернулась в Константинополь и с тех пор ожидала в ужасе: когда же призовет император? К чему понудит? Заставит выйти замуж или позволит остаться свободной?

Она вошла в комнату для частных аудиенций и обнаружила Константина сидевшим на троне. Видно было, что тот старался сдерживаться, а в руке сжимал скомканное письмо от Папы. София сделала реверанс.

– Добро пожаловать домой, – сказал император. – Я призвал тебя обсудить результаты посольства. Леонтарсис сказал мне, что ты весьма деятельно участвовала в переговорах с Папой. Это правда?

– Господин, простите меня, но Леонтарсис не очень способный политик. Я надеялась, что у меня получится лучше.

Константин повысил голос:

– Я назначил послом Леонтарсиса, не тебя.

– Даже если так, я почти добилась успеха. И я думаю, что мы еще можем извлечь выгоду из нынешнего положения, если только…

Константин жестом приказал ей молчать.

– Твое вмешательство уже привело вот к этому! – крикнул он, показывая папское письмо. – Я пообещал матери на ее смертном одре, что заключу унию, но как мне теперь ее заключать? Скажи, как?

Затем, совладав с собой, он заговорил уже спокойнее:

– Тебя послали в Италию, чтобы тебя было хорошо видно, а не слышно. Я надеялся, что Леонтарсис сможет отыскать тебе мужа, способного привести войско, но теперь и эта надежда потеряна.

София возмутилась, но сдержала гнев. Подумать только, он еще упрекает ее за провал посольства после всего, чего добились в Италии?

– Господин, я сделала все возможное, чтобы наилучшим образом услужить вам.

– Лучше всего ты мне служишь, играя роль царевны, а не политика. Тебе повезло: мегадука Нотар все еще согласен жениться на тебе. Я поговорил с ним насчет этого лета. А до свадьбы ты будешь делать то, что я скажу. Ты – знатная дама и должна вести себя подобающим образом. Никакой политики, никакого фехтования. Если уж хочешь учиться, учись полезному: пению или игре на каком-нибудь инструменте.

– Да, господин, – ответила София.

В голосе ее звучало отчаяние. Константин нахмурился.

– Насколько я понимаю, ты хотела видеть отца Неофита, духовника императрицы-матери. Я дозволяю тебе посетить его, он в соборе Агия София. Я вышлю стражу проводить тебя.

– Спасибо, господин. – Слова ее прозвучали горьким упреком.

София снова сделала реверанс и покинула комнату. Значит, ей все-таки предстоит выйти замуж. Елены нет, и некому ее защитить.

* * *

Она отправилась повидать отца Неофита в Агию Софию холодным, сырым и унылым майским утром. В такую погоду некогда великая церковь выглядела особенно жалко. Она еще сохраняла былое величие, но красота ее поблекла. Хотя западный фасад поддерживали в пристойном состоянии, скульптуры вдоль боковых стен потрескались и осыпались, многие окна нефа и барабанов огромных куполов церкви были разбиты и поломаны. В притворе распад и небрежение оказывались еще более явными. С терявшегося в сумраке потолка свисали огромные канделябры без свечей. Свечи теперь стали роскошью. Вместо них на стенах крепились тростниковые факелы, скверно горевшие из-за сквозняков от разломанных окон в барабане, чадно дымившие и делавшие сумрак темнее и грязнее. Кроме потрескиванья факелов, тишину нарушала лишь капель с потолка. Церковь казалась заброшенной.

Стражник, сопровождавший Софию, позвонил в прилаженный к стене медный колокольчик. Меж стен заметалось громкое эхо, угасло в сумраке, после чего вновь повисла давящая тишина.

София расслышала слабые шаги, шлепанье сандалий по каменному полу. В дальнем южном конце притвора отворилась дверь, и среди темноты явился крошечный огонек. Он приблизился и оказался пламенем свечи в руке послушника с тонзурой на макушке, в монашеской рясе. Завидев Софию, послушник – лет тринадцати, не старше – поклонился.

– Госпожа, чем могу служить? – спросил он ломающимся баском.

– Я – царевна София. Я хочу видеть отца Неофита.

– Царевна София! – воскликнул послушник и добавил уже спокойнее: – Но отец Неофит не ждет вас. Он же…

– Я прошу прощения, что не договорилась о встрече заранее. Но я и не хочу от него официального приема. Я пришла поговорить об императрице-матери. Проведи меня к нему.

– Д-да, конечно. – От волнения паренек начал заикаться. – Ид-дите з-за мной.

Почему он так нервничает? Наверное, не привык к женщинам и напуган встречей с дамой царского рода.

Послушник провел через дверь в неф – огромный, с колоссальным куполом в полтораста футов высотой – огромнейший во всем Константинополе. Они пересекли неф и вошли в лабиринт коридоров, уходивших к комнатам священников. Наконец оба оказались перед простой деревянной дверью. Послушник постучал.

– Отец Неофит…

– Алия, это ты? – раздался голос из-за двери. – Заходи!

Алия открыл дверь и шагнул в комнату, за ним вошла София. Келья Неофита была мала и бедна: голые каменные стены и пол, справа – низкая кровать с единственной простыней из грубого льняного полотна, слева – простой дубовый стол. Помимо них – лишь сундучок в углу. Неофит не обернулся посмотреть на вошедших, он возился с очагом у стены: похоже, что-то сжигал. София заметила уголок пергамента, корчившегося в огне.

– Доставишь письмо, – начал Неофит, поворачиваясь, но при виде Софии замолк в изумлении.

Однако он быстро опомнился.

– А, царевна София! Какая неожиданная честь! – воскликнул Неофит, фальшиво улыбаясь. – Возможно, нам подобает поговорить в месте, более приличествующем вашему сану?

Он указал на дверь.

– Моя келья – все, в чем я нуждаюсь, но для царевны она не годится.

– Мне не нужны церемонии, – ответила София. – Я пришла просто поговорить, и ваша келья вполне подходит.

– Хорошо, – сразу согласился Неофит, потирая руки. – Алия, подожди-ка снаружи. Царевна, садитесь. – Он выдвинул из-под стола единственный табурет, а сам уселся на кровать. – Чем могу быть полезен?

– Я хочу поговорить об императрице-матери. Вы провели с ней много времени, когда она болела. Я хочу знать, что она говорила обо мне. Быть может, она что-нибудь оставила для меня?

– Извините, она ничего не оставила вам, – быстро ответил священник, но его взгляд на мгновение скользнул к столу.

София тоже глянула на стол: ничего необычного – чернильница, маленький флакон, пара перчаток, ломоть хлеба и чаша-потир.

– Она часто говорила о вас, – добавил Неофит. – Она сказала… хм, я не хочу оскорбить вас… так вот, она говорила, что лучше вам было родиться мужчиной.

Да, это звучало похоже на Елену, но София хотела услышать вовсе не это.

– А еще что-нибудь она сказала? Упоминала ли мое замужество?

– Простите, царевна, но я не припомню, чтобы императрица-мать говорила что-то о вашем замужестве…

София нахмурилась.

– Погодите, я вспомнил… она желала вам счастья, большого счастья… прямо перед смертью сказала, что хотела бы побывать на вашей свадьбе…

Неофит нервно глянул на стол.

София подумала, что лжет священник неумело. Но отчего же он так нервничает?

И тут она заметила, что чашка на столе – не просто потир. Маленькая, литого золота посудина с изображением страстей Христовых – собственность Елены, она причащалась лишь из нее. Зачем потир Неофиту? Он его украл? Если да, то нервозность понятна – но почему же тогда еще не продал? Зачем красть потир и держать у себя? Здесь кроется тайна.

– Спасибо за добрые слова, – сказала София, вставая. – Я вижу, у вас на столе чаша для причастия, принадлежавшая императрице-матери.

Взяла потир со стола. Неофит протянул руку, будто желая остановить царевну.

– Чаша была ее любимым сокровищем. Это подарок отца. Императрица-мать попросила вас сохранить чашу для меня?

– Императрица, да… в общем, она… чтобы после смерти…

– Не важно, – перебила София запинавшегося Неофита. – Я рада найти чашу здесь. Для меня это драгоценный подарок. Если бы вы ее не уберегли, она бы уже превратилась в монеты императорской казны. Спасибо.

София взяла потир и направилась к дверям. Неофит рванулся – будто хотел выхватить потир из рук.

– Спасибо вам за доброту ко мне и Елене, – сказала София холодно. – Теперь мне нужно вас оставить.

– Но вам нельзя, ведь чаша… – Неофит запнулся. – Впрочем, если потир станет для вас утешением, то пожалуйста, царевна!

– Сохрани вас Господь!

– И вас, царевна. – Неофит перекрестил ее. – Алия проводит вас.

Послушник ждал в коридоре. Идя вместе с Алией к притвору, София спросила:

– Ты часто разносишь письма отца Неофита?

– Да. – Парнишка кивнул.

– Можно ли узнать кому?

Послушник замялся.

София ступила ближе, взяла его за руку. Тот покраснел.

– Мне просто любопытно.

– Мн-ногим, – выговорил, дрожа. – Императрице-матери, патриарху Мамме, отцу Геннадию…

Ага, Геннадию. Вот и не знала, что Неофит связан с ним.

– Спасибо, Алия, – сказала София, отпуская руку.

В карете, возвращаясь во дворец, она понюхала чашу. Та слегка пахла миндалем. Странно. Провела пальцем по дну, облизнула – ничего особенного, лишь сладковатая горечь высохшего вина.

* * *

Вечером Софии стало дурно. Многократно тошнило – даже после того, как желудок исторгнул все содержимое. Наконец измученная София провалилась в лихорадочный сон. В кошмаре явился ей золотой потир, и края его пылали красным огнем. Во сне София взяла чашу и пила из нее, а та оказалась с кровью. В кошмар пришел Неофит и потребовал пить до дна. Когда она допила, кровь потекла по щекам, и сон кончился. Проснулась, огляделась судорожно – потир стоял на столике у кровати, там же, где был оставлен вечером. София потянулась взять его и опрокинула неловким движением. Она вздохнула с облегчением – чаша оказалась пустой. Царевна вздрогнула, отвернулась, стараясь успокоиться и заснуть, но кошмар не отпускал.

Наутро София проснулась со страшной головной болью, ощущая тяжесть во всем теле. Не сомневалась: сон был вещий, смысл его виделся ясно – чаша отравлена. Вот объяснение и недомогания царевны, и внезапной смерти императрицы-матери. А если Елену отравили, то ответствен лишь один человек, и это не бедняга Неофит. Ему-то нет никакой выгоды от смерти императрицы-матери. Виновен Геннадий, и только он.

Подтвердить подозрения будет не просто. Чтобы добраться до Геннадия, придется шантажировать Неофитом, а с этим в одиночку не справишься. За помощью можно обратиться лишь к одному человеку: Луке Нотару, будущему мужу. Константин назначил свадьбу на сентябрь, а потому, кроме своего духовника, София могла свободно видеться лишь с Нотаром. Царевна быстро набросала записку, призывая мегадуку явиться в ее покои следующим утром. Конечно, вовлекать Нотара было рискованно, ведь он считался непреклонным противником унии и союзником Геннадия. Тем не менее именно его помощь была единственным способом отомстить за смерть Елены.

На следующий день Лука Нотар явился точно в условленное время.

– Царевна София, я приятно удивлен вашим приглашением, – сказал, поклонившись. – Чему обязан такой честью?

– Я должна поговорить с вами о чрезвычайно важном деле, причем наедине.

– Наедине? – Нотар скабрезно ухмыльнулся.

– Да, мы поговорим в саду.

Нотар кивнул и пошел вслед за Софией к усаженным розами клумбам во дворе. Так можно было переговорить с глазу на глаз – правда, под бдительным присмотром служанки. Они прошли по засыпанной щебнем дорожке в глубь сада, и когда София уверилась, что никто посторонний не расслышит, произнесла вполголоса:

– Мне нужна ваша помощь!

– Я к вашим услугам.

– Я знаю, что вы поддерживаете Геннадия в его желании сместить патриарха Мамму. Но вы должны оборвать связи с ним. Геннадий до крайности опасен.

– Что значит «опасен»?

– Я объясню – но поклянитесь, что никому не расскажете.

Нотар замолчал.

– Клянусь – это не затронет вашу честь!

– Хорошо, тогда я клянусь, – согласился Нотар.

– Я обнаружила причину смерти императрицы-матери.

– Причину? Да она болела несколько месяцев! Умерла просто от старости.

– Нет, ее отравили!

– Кто вам сказал? – спросил Нотар, но в его голосе удивления не слышалось.

– Никто. – София вынула золотой потир императрицы-матери из маленькой сумки, какую все время держала в руках, и передала потир мегадуке.

– Это потир Елены. Думаю, ее духовник Неофит использовал эту вещь, чтобы отравить императрицу-мать.

– Почему вы так думаете? – спросил Лука настороженно.

– Понюхайте!

– Пахнет миндалем.

– Отчего же чаше, где бывало только вино, пахнуть миндалем? Я всего лишь лизнула осадок на дне, и вчера мне стало очень плохо.

– Но с какой стати Неофиту желать смерти императрицы-матери?

– Ему не с чего, но у Геннадия много причин хотеть смерти Елены. Неофит подчинялся Геннадию, а тот способен на что угодно ради недопущения унии – даже на убийство.

– Понятно, – произнес задумчиво Нотар, рассматривая чашу. – И чего же вы хотите от меня?

– Завтра мы вместе пойдем к Неофиту, и вы убедите его выдать Геннадия. Как – угрозой ли, деньгами или пыткой – неважно. Когда он выдаст, обратитесь к Константину, расскажите о Геннадии и сообщите, что более не противитесь унии.

Нотар хотел возразить, но София не позволила.

– Можете не соглашаться принять условия Папы, я не настаиваю – но хотя бы склонитесь к компромиссу! Вы же поклялись в верности Константину. Если на самом деле дорожите честью – сдержите клятву! Обеспечьте императору поддержку знати!

– А если откажусь?

София посмотрела в глаза мегадуке.

– Ваша дружба с Геннадием хорошо известна. Если вы поддержите противников унии – а значит, и их методы тоже, – на вас по справедливости падет причитающееся им наказание.

– Это угроза?

– Да, мегадука, это угроза.

Нотар замолчал, глядя на потир.

– Я поступлю, как вы желаете, – выговорил наконец. – Если ваши слова – правда, я обличу Геннадия перед императором и поддержу унию. Но знайте: я поступлю так лишь из желания спасти Константинополь. Я угроз не терплю.

– Я благодарна вам за решение помочь. А из каких мотивов оно исходит, меня не волнует. До завтра, мегадука Нотар.

С тем она и ушла, оставив его в саду.

* * *

Назавтра рано утром София и Лука отправились в Агию Софию, сопровождаемые служанкой царевны. Нотар не ждал, пока кто-нибудь выйдет встретить гостей в притвор, и направился прямо в зал, София со служанкой едва поспевали за мегадукой. Они пересекли неф и оказались в трапезной, где Лука застиг врасплох молодого послушника и приказал вести к келье Неофита.

Когда пришли, Лука толкнул дверь, но та оказалась запертой. Тогда мегадука ударил в дерево кулаком, закричал: «Отец Неофит?! Это мегадука Лука Нотар!»

Никакого ответа. Лука позвал еще раз, затем повернулся к послушнику:

– Ты уверен, что отец Неофит здесь?

– Да, господин. После визита отца Геннадия вчерашним вечером он не покидал кельи.

Нотар отступил на шаг и ударил в дверь ногой, выломав замок. Та распахнулась. Келья, освещенная лишь дрожавшим, гаснувшим огоньком лампы, показалась пустой.

– Отец Неофит, вы здесь? – крикнул Нотар.

В ответ – тишина. София ступила в сумрак кельи и, когда глаза привыкли, увидела духовника императрицы-матери. Он сидел за столом, склонив голову на руки. Казалось, спал.

– Отец Неофит! – снова громко позвал мегадука, но тот не двинулся.

София занялась лампой, Лука же подошел к священнику и потряс за плечо. Неофит скатился с кресла, упал навзничь. Когда лампа разгорелась, София увидела: глаза священника закатились, губы почернели. Он был со всей очевидностью мертв. Служанка тихо ахнула.

Лука склонился осмотреть тело.

– Еще не остыл… хм, с какой стати ему кончать с собой?

– Может, он и не покончил, – предположила София. – Посмотрите, что у него в руке!

Нотар разжал мертвую ладонь и поднял небольшой пустой флакон. Понюхал его.

– Пахнет миндалем. Думаю, София, вы правы: Елену отравили. Я уже видел этот флакон в келье Геннадия.

– Если Геннадий узнал, что необходимо избавляться от Неофита, значит, он узнал и обо мне. Ведь это я забрала чашу императрицы-матери.

– Значит, царевна, вы в большой опасности, – предупредил Нотар. – Вы же видите, на что способен Геннадий.

– Но без Неофита мы не сможем обвинить Геннадия!

– Есть и другие пути. – Нотар указал на свой меч.

– Нет, – София покачала головой, – нельзя делать из него мученика. Это лишь усилит противников унии.

– Тогда я пошлю своих людей наблюдать за храмом Христа Нантократора. Если Геннадий задумает предательство, мы о нем узнаем.

– Спасибо!

– Что же, я рад, что смог помочь моей нареченной хоть малостью.

Услышав слово «нареченная», София нахмурилась, посмотрела Луке в глаза.

– Нотар, вы знаете: не я выбрала вас в мужья. И я не скрываю, что не слишком рада предстоящему замужеству. Хотя, возможно, я зря судила о вас настолько строго.

– Я также не сам выбрал вас, царевна, – ответил Лука Нотар. – Вас предложил мне в жены император. От этой чести я не могу отказаться – но я никогда не хотел понуждать вас к браку, идти против вашей воли. Поверьте мне, я и сам не выбрал бы женщину с таким острым языком. – Он улыбнулся. – Тем не менее, хотим мы того или нет, мы станем мужем и женой. И я бы хотел жить с вами если не в любви, так в согласии. И готов заслужить его.

– Помогите добиться унии – и мое согласие с вами, – заверила София. – А затем, вполне возможно, вы заслужите и любовь.

– Это предел моих мечтаний, – ответил Лука Нотар, низко кланяясь. – Значит, пока уния не заключена, никаких разговоров о браке. Вы согласны?

– Согласна! – с радостью ответила София.

* * *

Император Константин стоял у окна зала аудиенций, смотрел на вечернее небо и мял в руках письмо от мегадуки Луки Нотара. После недель сомнений и безответных молитв наконец благоприятное известие! Мегадука написал, что поддержит унию – разумеется, при определенных условиях. С поддержкой Нотара за спиной Константин мог смело принять унию, не опасаясь мятежа на следующий день после ее провозглашения. Вот оно, чудо, на какое он давно надеялся. Теперь можно и обещанное матери сдержать, и – что важнее всего – сохранить поддержку латинян. Любопытно, что же заставило мегадуку передумать? Может, молитвы все-таки возымели действие?

Он снова развернул письмо, взглянул на завершающую часть. Похоже, Нотар и насчет Геннадия передумал. Написал, что больше не считает его подходящим для патриаршего сана. Однако пусть даже мегадука выступил против Геннадия, монаха нельзя сбрасывать со счетов. Если ценой сана можно купить поддержку Геннадием унии, то игра стоит свеч. Имея в союзниках Геннадия и Нотара, можно не принимать во внимание мнение прочей знати и епископов.

Колокол прозвонил вечерню. Скоро явится Геннадий – император призвал его, чтобы предложить патриарший сан. Константин сложил письмо, спрятал в одежде и уселся на трон. Помолился тихо: «Господи Боже, прошу Тебя, даруй мне еще одно чудо сегодня!»

* * *

Геннадий явился во дворец в приподнятом настроении. Он был уверен: его призвали, чтобы предложить сан патриарха православной церкви. После стольких лет ожидания он наконец-то станет первым между Богом и людьми на этой земле! Геннадий поспешил в зал аудиенций и обнаружил Константина сидевшим на троне. Подошел, склонился низко.

– Добро пожаловать, Геннадий! – приветствовал император.

– Ваше величество, для смиренного монаха – высочайшая честь быть призванным пред ваши августейшие очи!

– Я призвал тебя обсудить церковные дела. Как ты знаешь, патриарх Мамма в Риме, церковь осталась без главы. Так продолжаться не может.

Константин замолчал, подыскивая вернейшие слова.

– Уния была предметом жестокого раздора между нами, но мы ведь не враги с тобой. Я пригласил тебя, чтобы испросить помощи.

– Ваше величество, я сделаю, что смогу.

– Синаксис видит в тебе вождя. Если кто-нибудь и сможет призвать его поддержать меня, так это ты.

Геннадий поклонился в знак благодарности, но счел за лучшее промолчать.

– Геннадий, согласен ли ты возглавить церковь?

– Я всего лишь монах. Но знаю: мой долг – стремиться к вящей славе церкви Господа нашего и занять любой пост, какого потребует служение Господу.

– Я предлагаю тебе патриарший сан, но при условии, что ты убедишь епископов Синаксиса поддержать унию с Римом.

Геннадий уже хотел сказать, не дослушав: «Если на то воля Божья, я согласен», – но слова замерли на губах, когда до него дошел смысл императорской речи. Если принять эти условия, патриарх константинопольский сделается всего лишь марионеткой императора, куклой Папы Римского, бессильным и ничтожным – как Мамма.

– Ваше величество, ни епископы, ни знать не поддержат унии!

– Ошибаешься. Мегадука Нотар решил поддержать унию. Даже он понял: это наша единственная надежда.

Геннадий покачал головой. Увы, даже Нотар в конце концов изменил. Несомненно, тому виной влияние настырной и наглой принцессы Софии. Придется разбираться и с нею.

– Нотар – воин, а не человек церкви, – заметил монах. – Синаксис не так просто убедить. Когда речь идет о спасении души, нельзя идти на компромисс.

– Если ты объявишь о принятии унии, епископы смирятся! – упорствовал император. – Я понимаю, что это означает подчинение Папе, но лучше сдаться Западу, чем быть поставленными на колени перед турками!

– В самом деле? Я в этом не уверен.

Константин посуровел.

– Монах, эти слова пахнут изменой.

– Ваше величество, конечно же нет. – Геннадий низко склонился. – С Божьей помощью я не паду на колени ни перед Папой, ни перед султаном. Но я всегда подчиняюсь Господней воле. Я уже отказался от сана епископа, чтобы лучше служить Ему монахом. Если воля Господня в том, чтобы я смиренно и скромно служил Ему, я откажусь и от патриаршества.

Жестокие слова, но лучше быть монахом, чем бессильным патриархом.

– Что поделаешь. – Константин вздохнул. – Я понимаю твое нежелание унии, но я не отказываюсь от своих слов. Геннадий, мы не враги, помни об этом. Можешь идти.

Геннадий поклонился и вышел.

Какой же Константин глупец! Геннадий усмехнулся – ведь император падет, и рухнет всякая надежда на унию. Он, монах Геннадий, погубит нынешнего недалекого правителя. По пути к монастырю Христа Пантократора монах принялся обдумывать письмо к великому визирю Оттоманской Порты Халилю-паше.