Текст книги "Порочные намерения (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

Мариана

– Давным-давно жила-была застенчивая маленькая девочка по имени Мариана. Она родилась в Колумбии, в маленькой деревушке Ченге, в провинции Сукре, на северном побережье Карибского моря. Большинство местных жителей занимались разведением крупного рогатого скота, но родители Марианы выращивали авокадо. Однако, чем бы они ни занимались, жители этого региона были бедными. Крестьянами. Девочка поняла это лишь много лет спустя. Она думала, что дикие холмы, по которым она бродила со своей лохматой желтой собакой, – это рай.

Я делаю паузу, чтобы перевести дыхание, гадая, знал ли Райан, что было бы легче рассказать это так, как будто это случилось с кем-то другим – просто с девушкой из истории, а не со мной.

Я решаю, что, скорее всего, знал.

– Колумбия была – и остается – страной невероятной красоты, но в то же время жестокой. Она уже более пятидесяти лет втянута в гражданскую войну. Люди думают, что кофе и наркотики – главное топливо ее экономики, и это действительно так, но есть еще похищения с целью наживы, наемные убийцы и эскадроны смерти, которые бродят по сельской местности и получают деньги от правительства за подавление любых восстаний.

Я тяжело сглатываю, пытаясь протолкнуть ком в горле, и продолжаю: – Страдание там – большой бизнес. Смерть – общепринятая часть жизни. Но в крошечном Ченге всё было хорошо. Мариана и ее старшая сестра Нина помогали родителям на ферме, ходили в деревенскую школу и вели нормальную, счастливую жизнь.

Сердце Райана под моей щекой бьется быстрее. Он инстинктивно понимает, что сейчас произойдет, еще до того, как это сорвется с моих губ.

– Пока однажды ночью военизированные формирования не пришли перед рассветом и не начали вытаскивать людей из их домов.

Я закрываю глаза и слушаю биение сердца Райана, боль опустошения сжигает меня даже спустя все эти годы.

– Солдаты отвели всех в центр деревни. Было так много криков, так много неразберихи, так много блестящих черных луж крови. Некоторым, в том числе Мариане и ее сестре, удалось сбежать в горы. Но они не могли спастись от криков, которые продолжались всю ночь – ужасные крики, выстрелы и вопли, эхом разносящиеся по горам, словно голоса разъяренных призраков. Когда всё закончилось, военизированные формирования подожгли всё вокруг. Мариана и ее сестра, прижавшись друг к другу, сидели высоко на ветвях дерева, на которое они забрались, и смотрели, как единственный дом, который они когда-либо знали, сгорает дотла.

– Я знаю эту историю, – говорит Райан низким, хриплым голосом. – Я слышал о Ченге. Утверждалось, что колумбийское правительство помогало партизанам из Революционных вооруженных сил Колумбии в убийствах.

– Это предполагалось, но так и не было доказано. В любом случае, это не имеет значения. Когда над деревней взошел рассвет, родители Марианы и почти все остальные, кого она когда-либо знала, были мертвы. Поля с авокадо дымились и почернели. Скот был забит. Ее любимый желтый пес неподвижно лежал в грязи, у него не хватало половины головы.

Мне становится всё тяжелее это произносить, но я продолжаю: – В то время Мариане было шесть. Ее сестре Нине – десять. Следующие четыре года они прятались в холмах с несколькими другими детьми, живя как падальщики, маленькие ночные животные, ворующие всё, что могли, в близлежащих деревнях, чтобы выжить. Они прятались от партизан, которые время от времени проносились мимо, голодные, грязные и забытые остальным миром.

– Господи, – говорит Райан сдавленным голосом.

Я грустно улыбаюсь.

– Нет. Он так и не показался в Ченге. Он тоже забыл о них.

Райан переворачивает нас на бок, придвигает меня к себе так, что моя спина прижимается к его груди, и подтягивает колени к моим. Он крепко обхватывает рукой мою талию и зарывается лицом в мои волосы.

– Однажды, – продолжаю я, и мой голос звучит очень глухо в моих собственных ушах, – партизаны наконец поймали детей. К тому времени они были очень слабы. Кожа да кости, огромные запавшие глаза на покрытых вшами головах. Нескольких мальчиков из группы быстро убили. Их шеи были такими хрупкими, что их было легко сломать. Но девочки… что ж. К сожалению, девочки были красивыми. По крайней мере, так говорили мужчины, которые вытаскивали их, брыкающихся и кричащих, из укрытий. Они произносили такие слова, как «красивая», «деньги» и «чистая», и, хотя девочки не знали, что эти слова означают, они понимали достаточно, чтобы испугаться. Их продали торговке людьми по имени Беатрис, женщине с золотыми зубами и без души, которая сняла с них одежду и осмотрела, чтобы узнать, были ли они когда-либо с мужчиной.

Позади меня Райан тяжело дышит. Его тело дрожит в ответ на мои слова, но, как ни странно, я чувствую себя всё более и более спокойно, пока продолжаю говорить, словно выпускаю яд из своих вен.

– Девушек отвезли в порт. Их вместе с остальными девушками из других деревень погрузили в транспортный контейнер. Там не было света. Не было еды. Каждую девушку приковали к стене, надели ей на шею ошейник, а на лодыжки и запястья – стальные наручники. Рядом с каждой девушкой стояла пластиковая бутылка с одним галлоном питьевой воды. Они сидели в темноте дни, которые тянулись как десятилетия, слушая жалобные крики друг друга и позывы к рвоте от морской болезни, пока одна за другой не замолчали и не осталось лишь несколько хнычущих голосов. К тому времени, когда раскачивание прекратилось и двери со скрипом открылись, никто из них вообще не издавал никаких звуков. Немые и несчастные, они подняли глаза к свету.

Я должна остановиться. У меня перехватило дыхание, как и в тот раз, когда со скрипом открылась дверь контейнера и я впервые увидела испуганное лицо Рейнарда.

К тому времени я была никем. Даже не была человеком. Я была животным. Единственным инстинктом, который у меня остался, была первобытная ярость.

Я словно вижу фильм, проецируемый прямо на мой мысленный экран, как Рейнард прижимает платок к носу. Он отшатывается на несколько шагов, не в силах вынести вонь человеческих экскрементов и гниющих трупов.

– Меня вытащили из контейнера последней. Я не могла ходить, поэтому они вытащили меня за одну руку и бросили к ногам Рейнарда. Я лежала в грязи, пока они загоняли других девушек в автобус, который ждал, чтобы отвезти нас к Капо. Я думала, что умру. И мне было всё равно. Даже крик сестры, звавшей меня по имени, не тронул меня. Затем Рейнард опустился на колени и убрал волосы с моего лица. Когда я подняла на него глаза, то увидела слезы на его щеках.

Я понимаю, что снова говорю от первого лица, когда чувствую слезы на своих щеках. Я не утруждаю себя тем, чтобы их вытирать. Это почти конец истории.

– В последний раз я видела свою сестру через грязное окно желтого автобуса. Она что-то кричала, но по какой-то причине я ее не слышала. Я ничего не слышала. Потом автобус уехал.

Я помню это как сейчас – кровь, текшую из носа сестры, и ее руки, прижатые к окну автобуса.

– Рейнард подхватил меня на руки. Когда он нес меня к своей машине, ему на плечо села стрекоза с переливающимися голубые крыльями. Я никогда не забуду цвет этих крыльев. Стрекоза посмотрела на меня и сказала: «Выживи». Я знаю, что у меня, должно быть, были галлюцинации, но именно это она и сказала. «Выживи». И почему-то в моем сознании стрекоза была моей сестрой, и она говорила мне: «Живи, живи за всех нас, за всех девочек в этой темной клетке, которые никогда не станут женами, матерями и возлюбленными. За всех девочек, у которых украли детство, которые подвергались жестокому обращению и были проданы взрослыми без всякой заботы, как подержанный автомобиль».

Райан смотрит на меня, не моргая, и тяжело дышит. Я вижу какую боль ему доставляет моя история. История полная жестокости и несправедливости. Но я продолжаю

– Поэтому я сделала то, что сказала мне стрекоза. Я выжила. Рейнард ухаживал за мной, пока я не выздоровела. Он был добр, вырастил меня, дал образование и продолжал воровать деньги с операций Капо, чтобы время от времени спасать маленькую девочку от кошмара.

Конец истории дается мне легче, благодаря воспоминаниям, связанным с Рейнардом. Поэтому чуть более спокойным тоном я продолжаю: – И каждый раз, когда я краду что-нибудь по просьбе Капо, я чту память моей сестры и тех погибших девочек, оставляя тотем в виде стрекозы, прекрасного существа с очень короткой жизнью. Существа, которое посетило меня, когда я была близка к смерти, и дало мне смысл жить. Я знаю, что без этой стрекозы на плече Рейнарда я бы не пережила ту ночь.

После того, как я замолкаю, наступает полная тишина. Сердцебиение Райана отдается у меня под лопатками. Его дыхание прерывистое, и рука, которой он обнимает меня, слегка дрожит. Наконец, он запечатлевает нежнейший из поцелуев на моем затылке.

Я поворачиваюсь и обнимаю его за плечи, пряча лицо у него на груди.

Райан прижимает меня к себе, его ноги переплетаются с моими, низкий вздох срывается с его губ.

– Ангел, – хрипло шепчет он, – ты чудо. Я так благодарен, что ты выжила. И пока ты жива, я хочу быть рядом с тобой.

Я заливаюсь слезами.

Он не пытается меня успокоить, а просто крепко прижимает к себе, позволяя мне черпать силы из него и давая возможность выплакаться. Когда я перестаю всхлипывать и вытираю сопли, Райан идет в ванную, возвращается с влажным полотенцем и аккуратно вытирает мои щеки и нос. Затем он снимает джинсы и нижнее белье, забирается под одеяло и снова прижимает меня к себе: одна рука у меня под головой, а другая крепко обхватывает мою талию. Его теплое и нежное дыхание щекочет мои плечи.

Я влюбляюсь в него так, как умирающие испускают свой последний вздох: безвозвратно, с надеждой и ужасом одновременно перед тем, что ждет его по ту сторону.

***

Мы спим.

Я не знаю, как долго это длится, но мы оба просыпаемся одновременно, наши руки и губы находят друг друга, наши тела и сердца идеально настроены на одну волну. Райан занимается со мной любовью с такой нежностью, что мне становится больно, потому что это так откровенно. С меня сняли жесткую защитную оболочку, которую я носила так долго. Я – всего лишь оголенные нервы, бьющееся сердце и ненасытный голод. Жажда по нему, по этому прекрасному мужчине, который с самого начала увидел меня, который так легко разглядел, кто я на самом деле, и принял меня без осуждения или страха, только с добродушием и распростертыми объятиями.

Он дает мне надежду для человечества.

– Который час? – спрашиваю я несколько часов спустя, когда мы оба насытились и вспотели, запутавшись в объятиях друг друга под смятыми простынями.

– Не знаю, – сонно отвечает Райан. Он поворачивает голову на подушке и смотрит на меня, улыбаясь. – А что, ты готова снова отправиться в путь?

Мой смех низкий и счастливый.

– Конечно, если у тебя есть инвалидное кресло под рукой. Я не думаю, что смогу нормально ходить еще неделю.

Райан выглядит так, будто это лучший комплимент, который он когда-либо получал. Сияя, он приподнимается на локте и целует меня в плечо.

– Тебе не нужно ходить, помнишь? У тебя есть твое личное кресло-каталка прямо здесь. – Он сгибает руку, заставляя вздуться мышцы бицепса, и я смеюсь.

– Ты сумасшедший.

– Я сошел с ума из-за тебя. – Он улыбается мне, и я чувствую себя такой невесомой и легкой, словно меня подключили к баллону с гелием.

– Мне нужно в душ, – говорит Райан, откидывая одеяло. – Ты со мной?

– Подогрей мне воды. Сейчас буду.

– Не задерживайся, Ангел. Я люблю погорячее.

Он подмигивает, встает с кровати и радует меня видом своего великолепного зада, пока голышом шествует в ванную. Я потягиваюсь под одеялом, чувствуя боль во всех мышцах, пытаясь не позволить мрачным мыслям о том, что произойдет завтра, вторгнуться в мой маленький счастливый оазис.

Но как только я пытаюсь отогнать свои тревоги, они возвращаются с новой силой, и момент испорчен.

Пока в ванной льется вода, я сажусь в кровати и провожу руками по лицу. Мне уже несколько часов не дает покоя мысль о том, чтобы связаться с Рейнардом, и теперь она превратилась в полномасштабную атаку, которой я больше не могу сопротивляться, если хочу сохранить рассудок.

Я не знаю точно, что я могу ему сказать, но, по крайней мере, мне нужно сообщить ему, что бриллиант у меня и я скоро вернусь.

Райан насвистывает в ду́ше, когда я поднимаюсь с кровати. Я достаю телефон, который он дал мне, из кармана джинсов, брошенных на пол несколько часов назад, и набираю номер Рейнарда.

Телефон звонит. И звонит. И звонит.

Раньше Рейнард всегда отвечал на мои звонки.

Мой страх – это невидимый кулак, который тянется и сжимает мое сердце. Дышать невозможно. Пульс учащенный и прерывистый. Я жду, крепко прижимая телефон к уху, борясь с ощущением неминуемой гибели, от которого у меня дрожат руки.

Наконец звонок прекращается, и соединение устанавливается.

– Рейнард? – произношу я в тишине, и в моем голосе слышится паника.

Раздается странный звук, который я не могу определить. Влажный звук, почти как ревматический кашель, но слабее. Затем, когда ужас охватывает меня, как чумной цветок, на линии наконец раздается голос Рейнарда.

– Стрекоза, – говорит он хриплым и низким голосом, похожим на предсмертный хрип. – Моя дорогая. Не подходи к…

Он резко обрывает фразу. Я собираюсь отчаянно выкрикнуть его имя, но слова замирают у меня на губах, когда я слышу, что происходит дальше.

– Привет, Мариана. Мы ждали твоего звонка.

Похолодев от ужаса, я опускаюсь на колени. Сжимая телефон обеими дрожащими руками, я шепчу: – Пожалуйста. Пожалуйста, не причиняй ему вреда.

Смешок Капо тихий и мрачный.

– Упс. Слишком поздно.

Мой стон похож на стон испуганного животного.

– Нет. Пожалуйста. Я… у меня есть бриллиант, я скоро буду…

– С твоим парнем-наемником? Думаю, что нет. Насколько я понимаю, у него довольно тесные связи с американскими правительственными агентствами, которые обозначаются тремя инициалами. А теперь слушай внимательно. В аэропорту имени Джона Кеннеди тебя ждет самолет. Иди в терминал частных самолетов Sheltair и назови свое имя дежурному. Пожалуйста, назови свое настоящее имя, а не вымышленное…

– Капо, пожалуйста, – умоляю я, – Рейнард не имеет никакого отношения к этому…

– Не оскорбляй мой интеллект! – гремит он, его терпение лопается, как веточка. – Я записывал всё, что происходит в этом гребаном магазине безделушек в течение многих лет!

Я вспоминаю наш план: сказать Капо, что, по моему мнению, в магазине Рейнарда есть прослушка, и всхлипываю.

Там действительно была прослушка. Когда Райан вошел и потребовал, чтобы Рейнард сказал ему, где я, а потом ушел и я выбралась из своего укрытия в саркофаге… всё это время Капо слушал.

«Если ты не встряхнешь своего американца, он начнет войну с дьяволом и утащит нас всех в ад».

Я вспоминаю предупреждение Рейнарда, сделанное мне в тот день, и снова всхлипываю.

– Слезы тебе не помогут. – Голос Капо стал мягче, он восстановил контроль так же быстро, как и потерял. – Ты знаешь, чего я хочу. Иди ко мне, или Рейнард умрет. Попробуй сбежать, и твой парень тоже умрет. Я знаю, где он живет, Мариана. Я знаю о нем всё, что только можно знать.

– Ты убьешь их обоих, независимо от того, приду я к тебе или нет, – говорю я с горечью. – Ты убьешь нас всех.

Голос Капо понижается на октаву и приобретает интимные, соблазнительные нотки.

– Я мог бы убить тебя еще много лет назад, Мари. Но у тебя есть то, что мне нужно. И я устал ждать. Приди ко мне сейчас, и я дам тебе слово, что оставлю их в живых.

– Слово убийцы, – шиплю я, дрожа так сильно, что почти не могу удержать телефон.

Морено невозмутимо отвечает: – Что ж, решать тебе. Не придешь – и они умрут. Не сразу. Не быстро. Ты тоже умрешь, потому что я не терплю неповиновения. Придешь – и все вы доживете до следующего дня. С моей точки зрения, у тебя есть только один реальный вариант – посмотреть, сдержу ли я свое слово. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Подбрось монетку, сделай выбор. Орел – все умирают. Решка…

Его голос снова понижается.

– Все живы, и мы с тобой проведем немного времени наедине, прежде чем я решу, что с тобой делать. Может быть, тебе удастся убедить меня быть снисходительным.

Я молчу. Ни в одном языке нет слов для этого момента.

Кроме «Пошел ты».

Капо смеется. После секундной паузы я слышу на заднем плане высокий и прерывистый крик, полный боли.

– Он долго не протянет, Мари. Лучше поторопиться. Приходи одна, и пусть тебя не преследуют, иначе вся кровь будет на твоих руках.

Раздается щелчок, окончательный, как последний гвоздь в крышку гроба, и звонок обрывается.

Раньше мне казалось, я знаю, что такое ад, но теперь понимаю, что, как и в кругах ада у Данте, нужно пройти через множество различных уровней, прежде чем ты наконец доберешься до центра, где тебя ждет Дьявол, облизывающий губы.

Я пользуюсь моментом, чтобы молча попрощаться со своей прекрасной мечтой и с Райаном, восхитительным мечтателем, который заставил меня поверить в сказочный конец.

Затем я встаю, вытираю слезы со щек и быстро одеваюсь.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

Райан

Я стою в ду́ше, уперев руки в стену перед собой и наклонив голову под струи воды, позволяя горячей воде массировать и расслаблять мои мышцы. Я спокоен, мой разум сосредоточен и ясен, а сердце подобно орлу с распростертыми крыльями парит в восходящем потоке над вершиной горы.

Раньше мне казалось, что влюбиться – это как развалиться на части. Как потерять рассудок. Что ж, это тоже есть, признаю я с кривой усмешкой. Но самом деле это больше похоже на… обретение чего-то, о чем ты даже не подозревал, что потерял.

Я чувствую себя самим собой, только лучше. Больше. С турбонаддувом. С Марианой за спиной я могу бросить вызов всему миру и победить.

Я действительно надеюсь, что у меня будет возможность пристрелить Морено во время операции, потому что жизнь за решеткой – недостаточное наказание для этого подонка.

Пуля тоже не подойдет, но я уверен, что правительство не одобрит, если я устрою ему «Хардкор», как мне того хочется. Этот сукин сын заслужил.

Я смахиваю воду с глаз и прогоняю мысли о Винсенте Морено из головы, а затем выпрямляюсь.

– Ангел! – зову я, и мой голос эхом разносится по кафельному полу. – Вода становится холодной!

Я представляю, как она уютно устроилась в моей постели, такая теплая и нежная под моим одеялом, с растрепанными волосами и горящими темными глазами, как всегда, когда она смотрит на меня, злится или возбуждается. От одной мысли об этом мой член становится твердым.

Я улыбаюсь этому здоровяку.

– В тебе еще есть сила, да? – Лучше бы тебе ее поберечь. – Ангел! – зову я снова, на этот раз громче.

Я беру кусок мыла и начинаю намыливать грудь, но что-то меня останавливает. Не знаю что. Может быть, интуиция. Я прикладываю ухо к двери и прислушиваюсь.

Ничего. Никто не отвечает.

Я поворачиваю ручку, выключая струю воды.

– Мариана?

Ни звука.

Нет. Дело не в этом. Это всего лишь твой разум играет с тобой злые шутки. Ты становишься старухой, беспокоящейся обо всем на свете. Она на кухне, берет что-нибудь поесть.

Потом я вспоминаю, что находится на кухне.

– Нет. – На этот раз я говорю это вслух и решительно, потому что веду себя как идиот. После того, что мы только что пережили, после всего, что она мне рассказала, она ни за что не бросит меня снова. Ни за что, черт возьми…

Я выхожу из душа и направляюсь в спальню, даже не успев закончить мысль.

Ее там нет.

– Мариана!

Я голышом вхожу в гостиную.

Ее там нет.

Я бегу на кухню.

Ее там нет.

Я бегу, мокрый и обезумевший, выкрикивая ее имя в каждой комнате дома.

Я останавливаюсь, только когда вижу записку, прикрепленную скотчем к дверям лифта. К сожалению, в этот момент я перестаю дышать. Я читаю, что она написала, и делаю вдох, который кажется мне последним.

Райан,

Я не прощаюсь, потому что прощание означает уход, а уход означает забвение. И я никогда не забуду ни одного мгновения, проведённого с тобой.

Навсегда, М.

Мой яростный вопль «БЛЯДЬ!» эхом разносится по всему дому.

Когда я рывком открываю холодильник и обнаруживаю пустой пакет из-под молока, из моей груди вырывается рёв, который даже не похож на человеческий.

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

Мариана

У меня нет денег, поэтому, когда такси, которое я остановила на улице, подъезжает к терминалу частных самолетов в аэропорту имени Джона Кеннеди, я распахиваю дверь и выбегаю, прежде чем водитель успевает меня остановить. Его гневные крики быстро стихают, когда я вбегаю в терминал и направляюсь прямиком к ближайшей стойке обслуживания клиентов.

– Мариана Лора, – говорю я, затаив дыхание, как только оказываюсь там. – Меня зовут Мариана Лора. Мне сказали…

– Да, мисс Лора. – Женщина за стойкой, привлекательная брюнетка средних лет в темно-синем костюме, улыбается мне, показывая все зубы. Затем она жестом, как фотомодель, указывает на раздвижные двойные стеклянные двери слева от себя. – Проходите через эти двери. Самолет ждет вас на взлетно-посадочной полосе.

Конечно, мне не нужен ни билет, ни удостоверение личности. Мне также не нужно проходить досмотр. Такова сила Капо.

Я вбегаю через стеклянные двери в прохладный вечерний воздух, мои волосы развеваются. На взлетно-посадочной полосе стоят дюжины самолетов разных размеров, но тот, что ближе всего к дверям, самый большой, и у подножия откидной лестницы меня ждет мужчина в черном костюме. Он поднимает руку в знак приветствия. Сколько же он уже так стоит?

Интересно, кто еще находится в этом самолете?

Как оказалось, еще двое мужчин в костюмах. Я захожу в самолет и вижу роскошную обстановку: большие кожаные кресла желтовато-коричневого цвета, несколько маленьких столиков и пару крупных неулыбчивых парней, сидящих сзади. Они встают, когда я захожу, поправляя пиджаки, как будто надеются, что у них будет возможность воспользоваться спрятанным под ними оружием. Мужчина на взлетно-посадочной полосе заходит в самолет вслед за мной, складывает трап и запирает дверь. Затем он дважды стучит в закрытую дверь кабины пилота и спрашивает, есть ли у меня с собой мобильный телефон.

Я раздумываю, стоит ли отдавать ему телефон, но, судя по выражению его лица и пистолету, который я заметила в кобуре у него на поясе, было бы глупо лгать.

Я молча протягиваю его. Он вынимает SIM-карту, раздавливает ее каблуком ботинка и отбрасывает телефон в сторону.

Мужчина жестом велит мне вытянуть руки. Я молча подчиняюсь, и он обыскивает меня с головы до ног в поисках оружия. Не найдя ничего, он спрашивает, не хочу ли я выпить.

Я отказываюсь. Он всё равно наливает мне – неразбавленную водку – и указывает на ближайшее кресло.

– Почему бы тебе не посидеть там во время полета? – говорит он так же тихо, как и пристально смотрит.

Это не просьба. Я сажусь. Затем мужчина протягивает мне напиток и улыбается так зловеще, что я вжимаюсь в кресло.

Он переходит на итальянский.

– Водка поможет.

Я отвечаю по-английски.

– Чем? Я не боюсь летать.

– Я не о полете, – говорит он по-прежнему по-итальянски, всё еще улыбаясь. – А о том, что будет потом.

Он оставляет бутылку на столе передо мной и идет садиться в хвост самолета со своими двумя друзьями, когда двигатели с ревом оживают.