Текст книги "Порочные намерения (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Как галантно, – невозмутимо замечает она. – Спасибо за разъяснение.
Я подмигиваю ей.
– Без проблем.
Кажется, Мариана несколько мгновений делает упражнения на глубокое дыхание, закрыв глаза и сжав губы при медленном выдохе. Затем она открывает глаза.
– Мой дом в Марокко. Но я не оттуда.
Я мгновенно теряю интерес к яйцам.
Марокко.
В своей памяти я проскальзываю через дверь подвала в место, которое посетил однажды и никогда не забуду. Это место, полное жизни, красок, шума и ароматов, таких экзотических, что от них кружится голова.
Цветущие апельсины и кардамон, мятный чай и жасминовое масло, жареное мясо и пот. Пыльные рынки, называемые базарами, полны туристов и заклинателей змей, продуктовых лавок и смеющихся детей, мастеров по нанесению хны и музыкантов, лабиринта переулков, ведущих, словно притоки, из похожего на лабиринт средневекового города. Пышные сады, мерцающие среди золотых песков пустыни. Тихие дворики риадов25, украшенные фонтанами с мозаичной плиткой. Лазурит, сверкающий на стенах древних гробниц.
Роскошь и красота; такая красота повсюду, что в ней можно утонуть и быть благодарным за столь славную смерть.
Я смотрю на нее свежим взглядом. Это экзотическое создание с презрением смотрит на меня, сидя за моим кухонным столом, и я чувствую, как мое сердце болезненно сжимается.
– Что? – спрашивает Мариана в замешательстве.
– Я представляю тебя там, среди финиковых пальм и женщин в чадрах. Представляю, как ты пробираешься в запертую комнату на рассвете, когда утренний призыв к молитве эхом разносится по пустой медине, а солнце уже припекает красные черепичные крыши.
По выражению ее лица я понимаю, что мы оба удивлены тем, насколько хриплым стал мой голос.
После минутного молчания она бормочет что-то на арабском. Это вступительная часть азана – призыва к молитве, который звучит с минаретов на крышах мечетей в исламских странах пять раз в день.
Я слушаю ее так, как алкоголик пьет вино. Ее пение подобно песне ангелов. Оно вызывает в моем сердце такое же благоговейное изумление.
– Ты исповедуешь ислам? – спрашиваю я, заглушая гул своего бешено колотящегося сердца.
Она качает головой.
– Нет, но молитвы прекрасны. – Глядя на свои руки, Мариана добавляет тише: – И люди тоже. Марокко – самое красивое место в мире.
Меня поражает осознание.
– Ты скучаешь по этому.
Ее плечи опускаются, как это бывает, когда ты сгибаешься от усталости или угрызений совести и твое тело больше не может держать тебя в вертикальном положении.
– Как человек, прикованный к стене пещеры на сто лет, скучает по солнечному свету, – говорит она таким тихим голосом, что он звучит почти как шепот.
Я делаю вдох, и мне кажется, что я вдыхаю свежевыпавший снег.
Вот почему я так ответил Рейнарду, когда он спросил, почему я не сдал ее полиции. Это чувство благоговения, за неимением лучшего слова. Эта мощная, таинственная сила, от которой у меня щемит в груди, хотя я даже не знаю ее настоящего названия. Эта ее магия, которая привлекла мое внимание и не отпускала с той самой секунды, как я ее увидел.
Для меня Мариана обладает очарованием, с которым я никогда не сталкивался, чем-то стихийным, притяжением, столь же сильным, как гравитация, и столь же невозможным для сопротивления. Она заставляет пожалеть, что у меня нет таланта к сонетам или рисованию эскизов, чтобы я мог запечатлеть суть этого на бумаге, записать, чтобы другие восхищались тем, как я это делаю, как люди восхищаются великолепием Большого Каньона или Тадж-Махала.
Она заставляет мой пульс учащаться, кровь течь быстрее, и каждая клеточка моего тела и души оживает.
Она трогает меня.
И я бы свернул горы ради нее.
Наша мелкая игра была прервана со следующим ударом моего сердца, я подхожу к столу, наклоняюсь и беру ее испуганное лицо в свои руки. Я целую ее, крепко и властно, позволяя всей радости, поющей в моих венах, просочиться через мои губы. Когда все заканчивается, я отстраняюсь и смотрю в ее прекрасные карие глаза насыщенного оттенка изысканного бурбона бочковой выдержки.
Мой голос звучит как гравий и наждачная бумага, когда я говорю: – Хорошо. Я покажу тебе бриллиант и расскажу весь план. А потом ты расскажешь мне всё, что я хочу знать. Историю своей жизни, где ты выросла, всё, что ты любишь и ненавидишь, чем гордишься и о чем сожалеешь. Какую музыку ты любишь, какую еду, имя первого парня, с которым ты поцеловалась. А я расскажу тебе о себе.
Мариана смеется, затаив дыхание, ее глаза горят.
– Ты получил свой поцелуй?
– Умница, – рычу я, падая, падая, падая, кувыркаясь и снова падая.
ДВАДЦАТЬ ОДИН
Мариана
Однажды я услышала, что безумие – это когда ты делаешь одно и то же снова и снова и ожидаешь разных результатов. Это сказал Альберт Эйнштейн, человек гораздо более умный, чем я. Я думаю о нем сейчас, пока Райан везет меня туда, где он хранит бриллиант. Я сижу на пассажирском сиденье и перебираю в памяти все свои решения, которые привели меня к этому моменту, пока за окнами проносится городской пейзаж Манхэттена – немое кино из цвета и света.
В машине тоже тихо. На этот раз мы не ссоримся и не трахаемся. Мы просто сидим бок о бок, держась за руки.
Такая простая вещь, но такая болезненно нежная. Всю свою жизнь я чувствовала себя сильной львицей, закаленной жестокостью судьбы и обстоятельств, но встреча с Райаном показала мне, что мое сердце – это не крепость, как я думала.
Оно как птенец, слепой и уязвимый перед хищниками и стихией, дрожащий от голода и страха в своем гнезде.
Мне хочется надрать себе задницу за то, что я такая слабая. Всё это сулит катастрофу.
– Ты мрачная, – замечает Райан, сжимая мою руку.
Я не отрываю взгляда от окна, потому что знаю, как хорошо он умеет читать по моим глазам.
– Просто размышляю о превратностях жизни и о том, насколько всё это случайно.
Он тепло усмехается.
– Я понял примерно половину слов в этом предложении, но мой совет – не волноваться. В конце концов, всё образуется.
Теперь я смотрю на него, потому что мое любопытство не знает границ. Солнечный свет ласкает его иначе, чем других людей, окутывая туманным сиянием, как влюбленный, сверкая на кончиках его волос и золотя его кожу. До встречи с ним я даже не думала, что мужчина может быть красивым, но он не просто красив. Он умопомрачительно прекрасен.
Да, именно так. Райан растопил мой разум. Неудивительно, что у меня проблемы с мышлением.
– Ты оптимист, – говорю я категорично.
– Ты произносишь это так, словно обвиняешь меня в убийстве.
– Ты всегда был таким?
Он искоса смотрит на меня, ямочки на его щеках раздражающе очаровательны.
– Например, каким? Потрясающим? Удивительным? Невероятно крутым?
– Полагаю, ты не шутил, когда сказал, что ты тщеславен, – бормочу я.
– Единственная разница между мной и тобой, Ангел, – говорит Райан, снова сжимая мою руку, – в том, что ты планируешь, а я действую спонтанно. Ты продумываешь каждую деталь, а я полагаюсь на интуицию. В конце концов, мы оба добиваемся того, чего хотим, просто я не трачу время на размышления о том, что было бы, если бы…
Я испытываю короткий, но сильный приступ зависти из-за того, что у него нет гена беспокойства, но потом обижаюсь на то, что он назвал «тратой времени» все мои тщательные планы – например, по краже бриллианта Хоупа.
– Я не трачу время. Я обдумываю. Рассматриваю все варианты. Это называется быть профессионалом.
– Это называется занудством.
– Это называется быть взрослым!
Райан вздыхает так, как когда-либо вздыхал каждый мужчина, имея дело с женщиной, которая с ним не согласна. Этот вздох в духе «ну вот» или «может быть, это ПМС».
Хотел бы я услышать, как он вздохнет, если я всажу ему нож в шею.
– Ты слишком драматизируешь для такого педанта.
– Держу пари, твой мозг работает как новенький, учитывая, что ты им никогда не пользуешься, – выдавливаю я.
Его плечи беззвучно трясутся. Пока я тут киплю, этот ублюдок старается не смеяться! Когда я пытаюсь высвободить свою руку из его, он просто сжимает ее крепче.
– Не-а, – говорит Райан с раздражающим весельем в голосе, – ты не получишь свою руку обратно только потому, что ты в панике.
Вместо того чтобы настаивать или спорить, я просто мило улыбаюсь.
– Хорошо. Но когда ты получишь свою руку обратно, на ней может не быть всей остальной части.
– Мы уже приехали, так что нет необходимости в насилии, дорогая.
Подъезжая к прочным стальным воротам, Райан подмигивает мне, затем опускает стекло. Он вводит код в черный квадратик, затем ухмыляется в камеру, направленную вниз с кирпичной стены по бокам от ворот, и показывает ей средний палец.
– Ты состоял в студенческом братстве? – задаю я вопрос вслух, наблюдая за тем, как он, во всей своей дерзкой футбольной красе Капитана Америки, непристойно жестикулирует, указывая на устройство для электронного наблюдения.
– Состоял? – усмехается он. – Нет. Я был одним из основателей братства «Каппа Альфа Дельта», самого крутого братства в кампусе.
– Теперь все начинает обретать смысл. – Я качаю головой, когда ворота распахиваются.
Мы заезжаем на большую стоянку, похожую на ту, что у дома Райана, и паркуемся возле здания, тоже похожего на его, только намного больше. Оно выглядит как переоборудованный промышленный склад. Все окна затемнены, и есть только один вход – огромная кованая стальная дверь по меньшей мере десяти футов в высоту и примерно столько же в ширину. На одной стороне стоянки притаился целый парк огромных черных внедорожников с блестящими ветровыми стеклами и хромированными ободами. Они похожи на стаю металлических акул, готовых к трапезе.
В целом образ выглядит чрезмерно маскулинным и странно угрожающим.
– Это еще одно твое холостяцкое пристанище?
– Это штаб-квартира Metrix Security.
– О. Да, я полагаю, имеет смысл хранить бриллиант в штаб-квартире охранной компании. Это место должно быть таким же неприступным, как Форт Нокс. Или твоя зубная эмаль.
Его единственный ответ – улыбка, когда он выходит из машины. Я отстегиваю ремень безопасности, но, прежде чем успеваю открыть дверь, Райан придерживает ее для меня, протягивая руку, чтобы помочь мне выйти.
– Спасибо.
Пока мы идем рука об руку к огромной двери, он говорит: – Камера у ворот оснащена программой распознавания лиц, так что никто, кому не положено входить, не войдет, даже если у него есть код доступа. За камерой следит парень, который управляет пулеметами, установленными в стенах по обе стороны от ворот.
– Пулеметы? – изумленно переспрашиваю я. – Кого ты ждешь, Терминатора?
– Никогда не знаешь, кто постучится, – мрачно говорит он. – Лучше быть вооруженным до зубов, чем застигнутым врасплох.
Наши взгляды встречаются. Я думаю о едких клубах дыма над полями авокадо, о мерзком, ржавом запахе крови на земле и содрогаюсь.
– Не могу не согласиться.
Его взгляд обостряется, но он больше ничего не комментирует, потому что стальная дверь бесшумно открывается. За ней стоит огромный мужчина, одетый во всё черное, с пистолетом на поясе.
– Привет, брат, – говорит Райан, расплываясь в улыбке.
Рокочущим баритоном мужчина отвечает: – И тебе привет. – Его глаза, темные и жесткие, как обсидиан, устремляются на меня. – Леди Опасность. Рад снова тебя видеть, милая. Украла что-нибудь с тех пор, как мы виделись в последний раз?
– Да. Купил что-нибудь не черного цвета с тех пор, как мы виделись в последний раз?
Райан смеется, и Коннор тоже. Они смотрят друг на друга, и между ними словно что-то происходит.
– Не-а, – говорит Коннор, оглядываясь на меня, его глаза теплеют. – И не задерживай дыхание из-за этого. Заходите, ребята, все остальные уже здесь.
Мои брови взлетают вверх. Все остальные?
Заметив мой взгляд, Райан застенчиво объясняет: – Они вроде как настояли.
– Они? Кто «они»?
– Вы же не думали, что команда упустит такую возможность поздороваться, не так ли? – бросает Коннор через плечо, уходя в полумрак склада.
Я смотрю на его удаляющуюся спину с нарастающей паникой, затем перевожу взгляд на Райана.
– О ком мы говорим? О ФБР?
– Хуже. Давай, чем скорее мы войдем, тем скорее всё закончится.
Когда я отказываюсь, Райан добавляет: – У меня есть одно слово для тебя, Ангел. – Он опускает голову и смотрит на меня исподлобья.
Жалея, что вообще упомянула об этом, я тяжело выдыхаю.
– Доверяй – тихо произношу я.
– Бинго. Теперь ослабь свою вулканскую мертвую хватку на моей руке. Ты перекрываешь кровообращение в правой части моего тела.
Он разворачивается и затаскивает меня внутрь. Как только мы переступаем порог, стальная дверь за нами задвигается. Нас поглощают тени. Внутри прохладно и темно, бетонный пол отполирован до зеркального блеска. По мере того, как мы продвигаемся дальше, мои глаза привыкают к темноте. Я вижу ряды черных компьютерных стоек, которые тянутся вдоль одной из стен и тихо гудят. В десятках кабинок у восточной стены сидят мужчины с суровыми лицами в наушниках и смотрят на экраны компьютеров. На другой стене за стеклянными витринами выставлена огромная коллекция оружия.
– Вау, – бормочу я.
– Впечатляет, не правда ли?
– Да. Здесь достаточно свободно плавающего тестостерона, чтобы у целого монастыря монахинь синхронно произошла овуляция.
Райан морщит нос.
– Не богохульствуй. У монахинь не бывает овуляции.
Когда он не улыбается, я говорю: – Пожалуйста, скажи мне, что это была шутка.
– Что ты имеешь в виду?
– Боже, ты серьезно.
– Зачем им овуляция, если у них никогда не было секса? – Он повышает голос. – Эй, Коннор. Поддержи меня, брат. У монахинь ведь не бывает овуляции, верно?
В нескольких шагах от нас Коннор резко останавливается. Он поворачивается и смотрит сначала на Райана, потом на меня. Он указывает на свое лицо.
– Ты видишь, что я не выгляжу удивленным этим вопросом?
– Думаю, в этих его маленьких странностях нет ничего необычного.
– Дело не в том, что он тупой, не пойми это неправильно, – говорит Коннор. – У этого человека IQ 156, что по любым стандартам намного выше уровня гениальности. У самого Эйнштейна был показатель около 160.
– Забавно, что ты упомянул Эйнштейна, я как раз думала о нем по дороге сюда.
– Э-э, ребята? Вы понимаете, что я стою прямо здесь, да?
Мы игнорируем его.
– Просто он понятия не имеет – буквально, никакого – о внутренней работе женского тела, – говорит Коннор.
Райан экстравагантно закатывает глаза.
– Извините меня за то, что я не гинеколог!
– Разве в школах Соединенных Штатов не преподают половое воспитание? – спрашиваю я Коннора с искренним любопытством.
– О да. Но этот парень странно вздрагивает при любом упоминании о менструации, поэтому его матери пришлось написать ему записку, чтобы он не ходил на уроки, где об этом рассказывает учительница.
Мои брови поднимаются так высоко, как только могут, я смотрю на Райана.
Он свирепо смотрит на Коннора.
– Братан, – говорит он обвиняюще.
Улыбаясь, Коннор отвечает: – Это одна из моих любимых историй.
– Это никто не должен был узнать!
– Она не никто. – Он смотрит на наши сцепленные руки. – Она твоя девушка.
После этого Райан на мгновение замялся, не зная, как реагировать.
– Хорошо, но только не говори ей, что я боюсь пауков!
– Ты боишься пауков? – смеясь, спрашиваю я.
– Визжит, как маленькая девочка, когда видит их.
Райан говорит: – Братан!
– Ты сам заговорил об этом, идиот.
Пропустив все разговоры о пауках мимо ушей, я обращаюсь к Райану.
– Ты обращался к психиатру по поводу своего страха перед месячными у женщин? Это кажется крайне фрейдистским.
– Какое-то глубоко укоренившееся дерьмо, это точно, – соглашается Коннор, кивая.
– Когда я жил дома до колледжа, мои сестры издевались надо мной, пряча свои использованные прокладки и тампоны в моих вещах, – говорит Райан, раздраженно выдыхая. – Я никогда не знал, когда засуну ногу в носок или руку в карман пальто и достану её покрытой менструальной кровью.
Мы с Коннором изображаем одинаковое отвращение на лицах.
– Что за черт? – спрашивает Коннор.
– О, да, они думали, что это было весело. Между тем, я травмирован на всю оставшуюся жизнь. Каждый раз, когда я прохожу мимо прилавка с женскими товарами в продуктовом магазине, я чувствую, что у меня вот-вот случится сердечный приступ.
Я представляю его подростком, сходящим с ума из-за прокладки maxi, которую он нашел в ящике для носков, и визжащим каждый раз, когда видит паука, и начинаю смеяться.
Коннор смотрит на меня и тоже смеется.
– Ты можешь поверить в это дерьмо?
– К сожалению, да, могу.
– Рад, что мои душевные раны так забавны, – сухо говорит Райан, но я вижу, что на самом деле он не злится. Мне нравится, что он может пошутить над собой.
Повинуясь импульсу, я целую его в щеку.
Его ослепительная улыбка загорается на полную, мегаваттным напряжением.
–Кстати, я знаю всё, что мне нужно знать о том, как работает женское тело. – Он смотрит на Коннора и поднимает брови.
Коннор вздыхает с укоризной, но в то же время с любовью, как мать, чей любимый ребенок снова плохо себя вел. Покачав головой, он разворачивается и уходит. Мы следуем за ним, как пара утят.
Когда мы приходим в офис Коннора, нас ждет приветственная вечеринка.
Дарси полулежит в большом кожаном кресле, положив ноги на еще более массивный стол из черного дуба. Она закрыла глаза, а Кай, стоя позади нее, массирует ей плечи. Судя по их нарядам, сегодня утром они оба одевались в темноте. Или проиграли пари. Всё не сочетается друг с другом, и всё это ослепительно яркое. В ход пошли даже ковбойские сапоги.
Табби расхаживает взад-вперед по трехфутовому отрезку пола в углу и прижимает нос к экрану своего телефона. Ее большие пальцы порхают по экрану, пока она печатает.
По сравнению с Дарси и Каем ее наряд почти обычный – если, конечно, у вас нет двух подработок в тематическом парке в качестве пирата и распутной ведьмы, и вы не носите оба костюма одновременно.
Здесь много черных оборок, бледной кожи и каблуков, которые можно использовать как шампуры для кебаба. Рыжие волосы прикрыты черной банданой с узлом. Из мочек ее ушей свисают два огромных золотых кольца.
Хуанита лежит на черном кожаном диване у дальней стены в форме католической школьницы: клетчатая плиссированная юбка, белая рубашка и гольфы. Она смотрит что-то на планшете, который лежит у нее на животе, и кормит чипсами жирную черно-белую крысу, которая довольно устроилась у нее на груди.
Когда мы входим, все бросают свои дела и поднимают головы.
И на мгновение, всего на несколько прерывистых ударов моего сердца, я позволяю себе вспомнить, каково это – иметь семью.
Потому что очевидно, что все они рады меня видеть.
Дарси издает возглас и резко выпрямляется, опрокидывая телефон на столе и чуть не падая при этом с кресла. Кай прыгает вверх-вниз, маниакально хлопая в ладоши. Улыбка Табби почти такая же широкая, как у Райана. Хуанита тоже ухмыляется, и даже чертова крыса выглядит счастливой, ее усы подергиваются как сумасшедшие.
– О, – говорю я тихим голосом, мое сердце колотится от удивления, глаза широко раскрыты.
Райан обнимает меня за плечи и ободряюще сжимает, как будто знает, что я нуждаюсь в небольшой эмоциональной поддержке перед тем, как предстать перед расстрельной командой.
– Мисс Штучка! – орет Дарси, поднимаясь на ноги с помощью Кая. – У тебя получилось!
Она бросается в атаку.
– Это будет совсем немного больно, – с сожалением говорит Райан, прежде чем отпрыгнуть в сторону.
Дарси обнимает меня, прижимая к своей груди.
От нее пахнет сладостью и фруктами. Я бы сказала, что запах напоминает кокос. Это приятно, но я задыхаюсь и издаю жалобный звук.
Она отпускает меня, чтобы держать на расстоянии вытянутой руки и хихикать.
– Писательница-путешественница! Хa! Мы все знали, что это чушь собачья, девочка! Ни у одного писателя в истории не было таких сисек! – Она косится на мою грудь.
– Вот именно, – протягивает Райан, прислоняясь к книжному шкафу.
Дарси начинает отчитывать меня, грозя пальцем.
– Не волнуйся, мы никому не скажем, о твоих грязных делишках, девочка. Мы в этой компании привыкли хранить друг от друга большие, грязные секреты, слышишь?
– Эм…
Она наклоняется и говорит театральным шепотом: – Знаешь, мы с тобой должны держаться вместе, потому что рыжая чокнутая. Татуировки с зелеными феями, создание компьютеров, которые думают и всё такое. Это я еще не говорю про всю эту чушь с Hello Kitty. Она как будто думает, что эта мультяшная кошка живая.
Табби смотрит в потолок.
– Дарси. Я буквально в четырех футах от тебя.
Дарси что-то бормочет себе под нос, когда Табби раздраженно вскидывает руки в воздух.
– Четыре! Фута!
Дарси игнорирует это.
– Теперь я знаю, что у вас с мальчиками есть кое-какие дела, так что мы с моим малышом – она посылает воздушный поцелуй Каю, который улыбается и машет ей пальчиками, – и коротышкой с тучным грызуном просто заглянули поздороваться по пути на обед. И так. Привет.
Я понимаю, что сейчас должна что-то сказать, поэтому притворяюсь, что это совершенно нормальная ситуация.
– Привет. Очень приятно снова видеть тебя, Дарси, – вежливо говорю я.
Она кивает с торжественным удовлетворением, как будто мы только что заключили кровный договор. Затем, обернувшись через плечо, она бросает: – Кай, поздоровайся с мисс Штучкой!
Кай отвешивает небольшой официальный поклон. Выпрямившись, он говорит со своим очаровательным немецким акцентом: – Я бы хотел приготовить вам что-нибудь, когда всё это закончится, мисс Штучка. Вы любите шницель? Я готовлю превосходный традиционный шницель.
Гадая, что он имеет в виду, говоря «когда всё это закончится», я отвечаю: – Звучит замечательно. Спасибо тебе, Кай. И ты можешь называть меня просто Марианной.
Я замечаю, что Коннор и Райан оба изо всех сил стараются сохранять невозмутимые лица, но им это не особо удается.
Хуанита встает с дивана и перепрыгивает через него, плавным, отточенным движением перебрасывая крысу на левое плечо. Длинноногая, с мягкими кудрями темных волос, она встает между нами с Дарси, стряхивает с рук оранжевую крошку от чипсов Cheetos и смотрит мне в лицо.
– Мы с Элвисом поспорили о том, откуда ты, – говорит она, как бы продолжая то, на чем мы остановились в предыдущем разговоре. – Он говорит ты из Бразилии, но у тебя нет португальского акцента…
– У меня нет никакого акцента, – перебиваю я, и в животе у меня образуется узел.
Все остальные, кажется, внезапно замолчали.
Хуанита медленно качает головой, не в знак несогласия, а как будто я не слушаю.
– Он говорит ты из Бразилии, – твердо повторяет она, – а я говорю из Колумбии. Так где же правда?
У нее большие бархатно-карие глаза с черными ресницами и пронзительным взглядом. В них нет ни детской невинности, ни застенчивости, которую обычно демонстрируют подростки в присутствии взрослых.
Я смотрю на пятнадцатилетнюю девочку, но человеку, который смотрит на меня в ответ, уже целую вечность не пятнадцать.
Призрачно-бледное и неулыбчивое лицо моей сестры всплывает в моей памяти, и я прерывисто вдыхаю.
– Ты так сильно напоминаешь мне кое-кого, кого я когда-то знала, – шепчу я по-испански, не задумываясь возвращаясь к своему родному языку, притягиваемая тяжестью древних воспоминаний и теми ранами, которые затягиваются, но никогда полностью не заживают.
– Я так и знала, – мгновенно отвечает Хуанита по-испански. – Элвис, ты должен мне пять баксов.
– Ладно, теперь никаких секретов. С этого момента все говорят по-английски.
Это Табби, ее тон легкий и шутливый, но она смотрит на меня совсем не веселым взглядом. Я понимаю, что она слышала всё, что мы с Хуанитой говорили друг другу, и в то же время понимаю, что она не скажет мне об этом ни слова и никому это не передаст.
Похоже, сегодня будет чертовски интересный день.
