Текст книги "Порочные намерения (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Она смотрит на меня, сглатывая, румянец заливает ее щеки.
– И если то, что произошло в ду́ше, повлечет за собой последствия, мы с ними справимся, – говорю я уже мягче. – Вместе. А теперь звони, женщина. Я пока приготовлю нам поесть.
Я целую ее в лоб, проходя мимо нее на кухню.
Звук ее слабого смеха преследует меня, пока я иду.
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
Мариана
– Рейнард, – мурлычет культурный британский голос на другом конце провода.
Испытывая то же облегчение, которое я всегда чувствую, когда слышу его голос, я закрываю глаза и упираюсь лбом в ладонь. Я сижу за стеклянным кухонным столом Райана, и мой нос щекочет восхитительный аромат жареного бекона. Мое сердце похоже на гранату с выдернутой чекой.
Как люди могут так жить? Как можно пережить это чувство, эту агонию нежности и надежды? Это безумие, я знаю, и всё же…
– Привет, Рейнард, – тихо говорю я. – Это Стрекоза.
Следует короткая пауза, прежде чем он спрашивает: – С тобой все в порядке?
– И да, и нет. В основном да, беспокоиться не о чем.
Еще одна пауза.
– Это определенно звучит как повод для беспокойства.
Я прикусываю губу, размышляя.
– Работа была… сложной.
На этот раз его пауза оглушительна.
– Ты закончила?
Я прочищаю горло.
– Да. И нет.
– Как загадочно, – сухо замечает он. – Не хочешь пояснить?
– Я просто звоню, чтобы узнать, как ты. Ты в безопасности? С тобой все в порядке?
– Конечно. О чем это ты, моя дорогая?
Когда я не отвечаю, его голос становится мрачным.
– О, черт. Американец.
Я позволяю своему тяжелому вздоху послужить мне ответом.
Рейнард переходит на деловой тон.
– Если я не ошибаюсь – а я никогда не ошибаюсь, – твой срок истекает через сорок восемь часов. Тебе нужно продление?
– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, Рейнард.
Я почти слышу, как он резко выпрямляется.
– Боже мой. Звучит не очень хорошо. Дай мне сесть. Ладно, продолжай, я сижу. Нет, подожди, дай я возьму свою фляжку. – Из телефона доносятся звуки глотания и причмокивания. – Всё. Порядок. Рассказывай.
Я открываю глаза и смотрю на Райана, который жарит бекон на сковороде на своей смехотворно огромной плите, и прислушиваюсь к тому, что настойчиво подсказывает мне мое сердце.
– Если Райан Маклин свяжется с тобой по какой-либо причине, я хочу, чтобы ты пообещал делать в точности то, что он скажет. Без лишних вопросов.
Райан застывает у плиты.
Напряженное молчание, затем Рейнард говорит, повышая голос: – Этот чертов ухмыляющийся идиот держит тебя в заложниках, не так ли? Он приставил пистолет к твоей голове прямо сейчас? Дай ему трубку! Этот придурок! Я дам этому улыбающемуся засранцу повод для размышлений…
– Рейнард…
– Он хоть понимает, с кем связался? – кричит Рейнард. – Этот подхалим, жалкий подражатель Джона Уэйна21! Этот развязный, невыносимый, расхлябанный, жалкий подонок – вот кто он такой…
Морщась, я отодвигаю телефон от уха. Рейнард всё еще говорит. Я жду, пока не услышу паузу, затем снова прикладываю телефон к уху и громко прерываю тираду.
– Никто не брал меня в заложники, Рейнард. Никто не заставляет меня что-либо говорить. Я прошу тебя.
Райан совершенно неподвижно стоит у плиты. Похоже, он даже не дышит.
– Почему ты это просишь? – говорит Рейнард, снова спокойный и сдержанный.
В последний раз засомневавшись, я так сильно прикусываю губу, что из нее чуть ли не идет кровь. Затем я прыгаю со скалы, которая находится прямо передо мной, вопреки всему надеясь, что каким-то образом смогу взлететь, а не рухнуть лицом вниз.
– Потому что я думаю, что мы можем доверять ему. И я думаю, нам понадобится его помощь.
Я оглушила двух мужчин, разделенных тысячами миль, и они потрясенно замолчали. Через некоторое время Рейнард издает звук, как будто он поперхнулся.
– Ох, черт возьми, – резко выдыхаю я. – Мне это тоже не нравится, поверь! Но что есть, то есть. Мы будем доверять американцам. Это новая норма. Я только что приняла решение.
Если Райан смог, то и я смогу.
И тебе лучше не вставать на моем пути.
– Ты с ума сошла? – кричит Рейнард. – У тебя осталась только одно задание! Одно! После всех этих лет свобода в пределах досягаемости, а ты…
– Этот бриллиант фальшивый, Рейнард. Как ты думаешь, что Капо сделает со мной – с нами, – если я привезу ему подделку? Как ты думаешь, он поверил бы мне, если бы я сказала, что понятия не имела об этом? Как ты думаешь, он бы простил?
Голос Рейнарда понижается на октаву.
– Кто тебе сказал, что это подделка?
Мой взгляд устремляется к спине Райана. Он не сдвинулся ни на дюйм. От сковороды с беконом поднимаются серые клубы дыма. Бекон начал гореть.
На мгновение я проваливаюсь в бездонную пропасть чистой паники, но мне удается взять себя в руки и ответить.
– Дело не в этом.
– Напротив, моя дорогая, именно в этом. Остановись на минутку и подумай, с кем ты имеешь дело. С этим незнакомцем, которому ты решила довериться. – Рейнард произносит слово «довериться» с сарказмом, как будто заключает это слово в кавычки, потому что сама идея нелепа. – Остановись на минутку и подумай, каковы могут быть его мотивы. Каковы его конечные цели. – Его голос становится жестким. – Сотри звездную пыль и радугу со своих глаз и подумай.
Гнев горячей волной поднимается по моей шее.
Я терпеть не могу, когда меня опекают, и это уже второй раз за десять минут.
– Мои глаза широко открыты, Рейнард. Иногда мне хочется, чтобы это было не так, потому что жизнь тогда была бы проще. А теперь подумай вот о чем: что, если Капо знал, что бриллиант был поддельным? Что, если он подставил меня, чтобы я потерпела неудачу? Хочешь поговорить о мотивах и эндшпилях22? Давай поговорим о Капо. Давай поговорим о том, чего он на самом деле хочет, потому что мы оба знаем, что это не новые драгоценности!
Раздается звуковой сигнал. Это пожарная сигнализация. Райан, наконец, перестает изображать статую и тычет указательным пальцем в кнопку на вытяжке над плитой. Вентилятор начинает засасывать дым от горящего бекона в вентиляционное отверстие, поднимая его жуткими, призрачными завитками.
Это напоминает мне о том, как дым поднимался над полями авокадо в ночь, когда были убиты мои родители.
Я больше не могу сидеть, поэтому вскакиваю со стула и начинаю расхаживать вокруг стола, на ходу грызя ноготь на большом пальце.
– У тебя есть сорок восемь часов, чтобы забрать бриллиант и вернуться в Лондон, – сухо говорит Рейнард. – Капо ждет тебя. Если ты не приедешь, он убьет меня. Это не так страшно, я ждал этого много лет, но тебе стоит опасаться того, что он будет выслеживать тебя, используя все свои немалые связи и власть, чтобы найти. И когда это случится, моя дорогая… – Его голос становится мрачным. – Он не будет торопиться с тобой, а заставит тебя молить о смерти задолго до того, как она придет.
Моя рука поднимается к горлу. Я думаю о девушках в ошейниках, о красных пятнах на носовом платке Энцо, и вся кровь отливает от моего лица.
– Ты вдруг так заинтересовалась доверием? – спрашивает Рейнард пугающе мягким тоном. – Доверься этому. Доверься надежности зла, потому что, в отличие от похоти и влюбленности, оно никогда не угаснет. Оно никогда тебя не подведет. В отличие от красивых американских морских пехотинцев, зло всегда выполняет свои обещания.
Я делаю тихий, прерывистый вдох, и всё мое тело покрывается мурашками.
Райан наконец отворачивается от плиты. Он бросает один взгляд на мое лицо, и над его головой собираются грозовые тучи. Он шагает ко мне, протягивая руку, его глаза горят.
– Дай мне телефон.
– Что? – пораженно спрашиваю я.
– Женщина. Дай. Мне. Телефон.
Я решаю, что сейчас не время вести себя как обычно нахально и молча вкладываю телефон ему в руку.
Он подносит трубку к уху и рычит в нее.
– Слушай сюда, ты, чванливый ублюдок! Меня не волнует, как сильно Мариана любит тебя. Если ты еще когда-нибудь скажешь ей что-нибудь, из-за чего она будет выглядеть так, как сейчас, я сломаю тебе обе ноги!
Мой рот приоткрывается, но этот человек лишил меня дара речи.
На другом конце провода Рейнард говорит что-то неразборчивое. Всё, что я слышу, – это лай.
На что Райан рявкает в ответ: – Да!
Он мгновение прислушивается, переминаясь с ноги на ногу, затем громогласно заявляет: – Тебе лучше, черт возьми, поверить в это!
Я закрываю лицо руками и стону.
Бессмысленный спор. Божественно.
Через мгновение, когда я перестаю слышать лай, я выглядываю из-за пальцев. Райан яростно хмурится и слушает, что говорит Рейнард. Он кивает, коротко произносит: – М-м-м, – выдыхает, смотрит в потолок, раздувая ноздри, и снова кивает. Затем он начинает отвечать на серию быстрых вопросов серией таких же быстрых ответов, перемежающихся паузами, во время которых он сжимает челюсти.
– Никаких. Да. Ага. Хочу. Буду. Я знаю. – Затем, еще более раздраженно: – Что бы ты там ни думал, придурок, я не идиот!
Затем, просто чтобы окончательно запудрить мне мозги, он расплывается в улыбке.
– Ладно, чувак. Сойдет. Хороший разговор, брат. – Он заканчивает говорить и смотрит на меня.
Через некоторое время мне удается сказать: – Что, черт возьми, всё это значило?
Райан пожимает плечами.
– Я ему не очень нравлюсь, но мы с этим справляемся.
Я смотрю на него в полном недоумении, все шестеренки моего мозга застыли.
– Ладно, послушай. Я знаю, в это трудно поверить, но я не идеален. Не делай такое лицо, это правда. Я чертовски упрям, и у меня вспыльчивый характер. Я слишком много ругаюсь, у меня нет хороших манер, и я могу быть властным. И чересчур самоуверенным. И куча других нелестных слов. А еще я саркастичен, легко выхожу из себя и не в меру тщеславен…
– Это довольно длинный список, – говорю я.
– Я мог бы продолжать это несколько дней. Я просто хочу сказать, что осознаю свои недостатки. Поскольку я знаю, что я не идеален, я не ожидаю, что другие люди тоже будут идеальными. Единственное, чего я требую от кого бы то ни было, нравлюсь я им или нет, – это быть собой. Кем бы они ни были, они должны этим гордиться. Они не должны оправдываться. Я ненавижу оправдания.
Когда становится очевидно, что Райан закончил говорить, я нерешительно спрашиваю: – Всё в порядке?
– Рейнард беспокоится о тебе. Больше беспокоится о тебе, чем о себе, и мне это нравится. Это значит, что он любит тебя, и это хорошо, потому что я знаю, что ты любишь его. Поэтому, независимо от того, насколько сильно я ему не нравлюсь, я буду уважать его, потому что он искренен со мной. Понимаешь?
Я прищуриваюсь, надеясь, что это прояснит ситуацию.
– Эм…
Райан протягивает руку и заключает меня в объятия. Он приподнимает мой подбородок костяшками пальцев, так что я вынуждена встретить его спокойный, серьезный взгляд.
– Спиши это на еще одну мою черту, которую ты со временем поймешь. Важнее то, что ты сказала ему, что решила довериться мне.
Он ждет моего ответа, его глаза светятся ярко-голубым от эмоций, как пара сапфиров, поднесенных к солнцу.
Я кладу руки ему на грудь, наслаждаясь тем, какая она твердая, широкая и теплая, как сильно и размеренно бьется его сердце под грудиной, словно уверенное, что никогда не подведет. Я прокручиваю в уме дюжину различных объяснений, прежде чем довести свое решение до сути.
– Ты стоишь того, чтобы рискнуть.
За это я получаю в награду вид крупного, крутого морского пехотинца, который задыхается.
– Ангел.
Его голос срывается. Глаза блестят. На лице выражение эйфории человека, у которого только что исполнилось его предсмертное желание.
Вот откуда я знаю, что моя интуиция на правильном пути, даже если мой мозг пытается нажать на экстренные тормоза. Я улыбаюсь ему и встаю на цыпочки, чтобы нежно поцеловать Райана в губы.
– Я продолжаю повторять тебе, что меня зовут Мариана.
– Да, – говорит он хрипло. – Но ты мой ангел, так что тебя будут звать именно так.
Теперь это я задыхаюсь.
– Я не ангел, Райан. Я – проблема с большой буквы «П». Ты должен это знать. Чем бы ни закончилась история с этим бриллиантом… я ни на что не гожусь.
– Ты не проблема, ты в беде. Это две разные вещи.
– Я скрываюсь от закона.
Не впечатленный моими доказательствами, он пожимает плечами.
– Закон переоценивают.
Я приподнимаю бровь. Для умного человека он совершенно не понимает, в каком затруднительном положении мы оказались.
– Неужели тюрьма так хороша? Потому что, если меня поймают…
– Я позабочусь об этом.
По его лицу я не могу понять, что он имеет в виду, поэтому настаиваю на объяснении.
– «Это» значит…
– Твое досье. Список преступлений безымянного международного вора, известного как Стрекоза. Всё это исчезнет.
Поскольку после этого возмутительного заявления мой мозг не в состоянии управлять ни одной из функций моего тела, мой рот открывается, и я невольно делаю небольшой удивленный вдох. Мне приходится собрать все силы и решимость, чтобы произнести связное предложение, но даже в этом случае я могу выдавить из себя лишь два слова.
– Это невозможно!
В своей непринужденной, уверенной, доводящей до бешенства своей неопределенностью и в то же время пропитанной неприкрытым сексуальным подтекстом манере, присущей Райану, он протягивает: – Ты просто подумай о том, как ты выразишь свою благодарность, когда твой мужчина починит «всё, что у тебя сломалось», ясно?
Он целует меня в кончик носа и собирается отвернуться, но я хватаю его за бицепс и сильно трясу. Райан не сдвигается ни на дюйм. На этот раз он удивленно поднимает брови.
– Прекрати это! Просто прекрати делать случайные, чрезмерные, непонятные заявления! Как ты собираешься это исправить?
Он одаривает меня ослепительной улыбкой, которая, появись она на чьем-либо другом лице, кроме его, вдохновила бы меня на убийство.
– Это то, что делают герои, детка. Мы спасаем этот чертов мир.
Когда становится очевидно, что это его представление о разумном объяснении, я говорю сквозь стиснутые зубы: – Я убью тебя на месте.
– Черт возьми, ты великолепна, когда злишься.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, мысленно добавляя еще несколько отборных слов к его списку недостатков.
– Райан. Пожалуйста. Мы говорим о моем будущем. О моей жизни. Больше никаких шуток. Скажи мне.
Он проводит подушечкой большого пальца по моей скуле, прослеживая ее путь взглядом.
– Я заключил сделку с ФБР, чтобы с тебя сняли обвинения. Я собираюсь дать им то, чего они хотят гораздо больше, чем похитителя драгоценностей.
Мое сердце бьется о грудную клетку, пульс учащается, кровь с шумом несется по венам. ФБР? Сделка? Он не может говорить серьезно. Он не может говорить правду.
– Что ты им дашь? – с трудом выдавливаю я, несмотря на шум в ушах.
Волк снова появляется в глазах Райана и в рычании его голоса, когда он отвечает.
– Монстра.
ДВАДЦАТЬ
Райан
Мариана смотрит на меня, затаив дыхание, не в силах вымолвить ни слова, с широко раскрытыми глазами и смертельно бледным лицом. Какое-то время я не могу понять, рада она или злится, но потом она отпускает мои руки, отшатывается и тяжело опускается на стул.
Глядя на меня снизу вверх, как будто я только что прилетел из космоса, она выдыхает: – Капо?
– Да. Винсента Морено, он же Капо, главу европейского преступного синдиката, главу транснациональной организации, занимающейся торговлей людьми и наркотиками, главу большой гребаной банды, которая специализируется на страданиях и эксплуатации. Твоего босса.
– Моего тюремщика, – яростно поправляет она. – Моего хозяина. Человека, который держит меня на поводке!
Я заставляю себя не реагировать на образ, который вызывают у меня эти слова: Мариана стоит на коленях, мужчина из лимузина с пустыми глазами сжимает цепочку от удушающего ошейника у нее на шее. Но ярость имеет свойство давать о себе знать, несмотря на все попытки сдержать ее. В данном случае меня выдает жар, поднимающийся по моей шее.
Она бросает взгляд на мое горло и неодобрительно фыркает.
– Если тебе достаточно этих нескольких слов, чтобы разозлиться, ты никогда не сможешь одолеть его. Он – источник негативных эмоций. Он питается чем угодно – гневом, страхом, стыдом, сомнениями, – становится сильнее и использует это против тебя.
Жар на моей шее разгорается все сильнее.
– Ну вот, ты снова меня недооцениваешь.
Мариана смотрит мне в глаза. Шок прошел. Теперь она просто рассуждает по существу, ее тон такой же ровный, как и выражение лица.
– Отбрось свое эго, ковбой. Это не было нападением на твою мужественность. Это была правда, полученная благодаря многолетнему опыту, заработанному тяжелым трудом. Если ты хоть немного серьезно настроен сблизиться с ним, тебе придется действовать хирургически точно, методично, без капли чувств, которые могут помешать тебе. И даже в этом случае у тебя, скорее всего, ничего не выйдет.
Неужели эта женщина понятия не имеет, что может сокрушить меня своими словами?
– Ну и дела, спасибо за вотум доверия, – огрызаюсь я.
Мариана раздраженно качает головой.
– Мы говорим не об уличном бандите. Винсент Морено – психопат с гиперактивной паранойей и гениальным IQ. Он неприлично богат, невероятно влиятелен и имеет обширные связи. Все, кто хоть что-то значит в криминальном мире, в долгу перед ним. Он бог среди королей-ублюдков.
Ее голос становится мягче.
– И я принадлежу ему.
– Ненадолго! – рычу я.
Она снова качает головой.
– Ты не понимаешь, о чем я говорю.
– Тогда объясни, блядь, понятнее!
После напряженной паузы Мариана говорит: – Правило номер один: еще раз заговоришь со мной в таком тоне, и ты лишишься ценной части тела. И я не сделаю это безболезненно. Правило номер два: я любимица Капо. Я могу попасть туда, куда тебе никогда не проникнуть. Каким бы ни был твой план, как добраться до него, он должен включать меня.
Весь этот разговор зашел на неожиданную и крайне нежелательную территорию. Я смотрю на Мариану, и моя кровь бурлит в жилах, как в котле с ядовитым зельем ведьмы. Тихо, с расстановкой я говорю: – Об этом не может быть и речи.
Она берет себя в руки, делает глубокий вдох и выпрямляется на стуле, затем откидывается назад и скрещивает руки на груди.
– Прекрасно. Давай послушаем твой план.
Это звучит как вызов, как будто она уже решила, что всё, что я собираюсь сказать, потерпит полный провал, так что, конечно, я злюсь ещё больше, хотя она только что велела мне отвалить.
– Мой план, – кричу я, – дать ему понять, что у меня есть бриллиант Хоупа, и если тот ему нужен, ему придется встретиться со мной, а когда он это сделает, ворвутся агенты ФБР и надерут ему задницу, а потом его отправят долго отмокать в камере сенсорной депривации, прежде чем его допросит кучка агентов, которым нравится издеваться над парнями так же сильно, как ему нравится продавать маленьких девочек в сексуальное рабство!
Моя лихорадочная тирада встречает гробовое, ледяное молчание, нарушаемое лишь глухим тиканьем часов на стене. Затем голосом, которым палач мог бы позвать свою следующую жертву на виселицу, Мариана говорит: – Повтори еще раз про бриллиант. Про ту часть, где ты сказал, что он у тебя?
Мы смотрим друг на друга с неприкрытой враждебностью, как пистольеро23 в мексиканском противостоянии. Мне кажется, что вена на моем виске вот-вот лопнет от напряжения.
– Ага, – говорю я хрипло. – Он у меня. Настоящий, – говоря я язвительно и саркастично, потому что меня задела ее реакция – я ожидал благодарности, а получил высокомерие, – я добавляю: – Сюрприз.
Ее челюсти двигаются, как будто она жует что-то, что очень, очень трудно проглотить. Возможно, седельную кожу. И я никогда не видел, чтобы пара карих глаз светилась так чертовски ярко, как будто они подсвечены изнутри адским пламенем.
Прекрасно контролируя себя, ледяным голосом Мариана говорит: – И как, могу я спросить, это произошло?
Будь я поумнее, я бы сейчас по-настоящему занервничал, но я, очевидно, не настолько сообразителен, потому что становлюсь всё злее и злее.
– Это произошло, – насмешливо повторяю я, – когда я спросил у знакомого, которому он принадлежит, можно ли одолжить его, чтобы поймать одну змею.
Она делает то, что напоминает мультяшный чайник прямо перед тем, как он взорвется. Вся эта тряска и грохот, болты вылетают, как попкорн, пар вырывается наружу, звуки, похожие на свистки поезда, и скрежет раскалывающегося металла в воздухе… Да, это то, что начинает делать моя девочка, только это намного интенсивнее.
– Я планировала эту работу целую неделю, – говорит она, вставая со стула. Ее голос дрожит, а глаза горят. – Я семь дней жила в дерьмовом, кишащем тараканами номере мотеля, по двадцать часов в день занималась исследованиями и логистикой, слушала, как торчат наркоманы, проститутки завывают, имитируя оргазм, а бездомные дерутся из-за окурков, найденных на улице. Я продумывала каждую деталь, мне снились кошмары о том, что будет, если я потерплю неудачу, я рисковала жизнью, проникая в тот музей.
Ее голос поднимается до крика, который своими оглушительными вибрациями может нарушить траекторию полета.
– И всё это время бриллиант был у тебя?
Мариана делает шаг ко мне.
Я сотни раз смотрел смерти в глаза самыми разными способами, но от ее взгляда я отступаю на шаг.
– В свою защиту, – умиротворяюще говорю я, поднимая руки, – в то время мы не разговаривали. Ты снова бросила меня, помнишь? Простыни из окна? Акт исчезновения? Тебе это ничего не напоминает?
– О, я точно слышу звон колоколов, ковбой, и они звонят по тебе.
Я понимаю, что это какая-то отсылка к смерти из романа Хемингуэя, но не могу вспомнить конкретно, из какого именно24. Не то чтобы это имело значение, потому что она продвигается вперед, как штурмовой танк, и мне вот-вот надерут задницу. Помимо всего прочего.
– Милая, а теперь успокойся…
– Слишком поздно. Этот корабль уплыл. Теперь мы отправляемся в приятное долгое путешествие на пароходе «Стерва».
Мой смех звучит нервно.
– Господи. А я-то думал, что я темпераментный.
– О, умно. Оскорбления и сарказм – отличный выбор прямо сейчас. Просто продолжай копать себе яму, ковбой. – Мариана медленно кивает, ее глаза вращаются в режиме серийного убийцы. – Потому что я собираюсь столкнуть тебя с краю и похоронить в ней.
Она всё еще продвигается вперед, я всё еще отступаю и начинаю потеть.
Я понятия не имел, что женщина ростом пять с половиной футов может быть такой устрашающей.
Может быть, у нее вот-вот начнутся месячные?
Опасаясь за свою жизнь, мои яички недвусмысленно кричат мне, что я не должен произносить это вслух. Вместо этого я начинаю придумывать оправдания, как нервный смотритель зоопарка бросает сырое мясо в ров с аллигаторами, надеясь успокоить их щелкающие, жадные челюсти.
– Я же не мог ворваться в этот захудалый мотель и помешать твоим планам! «Тук-тук, кто там, это твой парень, от которого ты постоянно сбегаешь! Эй, смотри, блестящий предмет, тебе всё-таки не придется идти в музей!»
– Это именно то, что ты мог бы сделать! – горячо парирует она, из ее ушей валит пар.
– Ты сбежала от меня!
– А ты пересек океан, чтобы найти меня!
– Тебе нужно было время, чтобы соскучиться по мне!
Она отшатывается с выражением шока и ужаса на лице, как будто я только что сунул ей под нос большой гниющий крысиный трупик.
– Что?
По крайней мере, она перестала наступать.
В своей лучшей манере мачо, которого не пугает его женщина, я скрещиваю руки на груди, расставляю ноги и смотрю на нее сверху вниз.
– Ты слышала меня, – говорю я, затем раздраженно выдыхаю, жалея, что говорю как чья-то пожилая, чопорная тетушка.
Мариана слегка наклоняет голову.
– Ты хотел, чтобы я скучала по тебе?
Я прищуриваюсь от ее подозрительно рационального тона.
– Ну… да.
– Почему?
Теперь жар, ползущий вверх по моей шее, – это смущение. Пытаясь сохранить хоть каплю мужского достоинства, я натянуто говорю: – Я не был уверен в том, какие чувства ты ко мне испытываешь.
Когда она просто стоит и смотрит на меня в ошеломленном молчании, я понимаю, что кот уже вылез из мешка, так что я могу пойти ва-банк.
– Так ты скучала?
– Я не знаю, – говорит она задумчиво. – Так ли это называется, когда ты думаешь о ком-то каждую секунду каждого дня, видишь его во сне каждую ночь и точно знаешь, что никогда не испытаешь ничего столь же прекрасного, как те чувства, которые он у тебя вызывал? Когда тебе больно от того, что всё закончилось, но ты всё равно чувствуешь себя счастливой от того, что испытала это.
Мне приходится сглотнуть, прежде чем ответить, потому что кто-то засунул мне в горло камень.
– Да, – произношу я.
Ее улыбка так прекрасна, что может положить конец войнам.
– Тогда я точно не скучала по тебе.
Этот грохочущий звук, эхом разносящийся по кухне, – рычание, исходящее из моей груди. То, что, услышав это, она улыбается еще шире, выводит меня из себя еще больше.
– И, если ты хочешь, чтобы я решила, что ты мне снова нравишься, и начала говорить тебе правду, тебе лучше включить меня в свой план относительно Капо и рассказывать мне всё, начиная с этого момента, – говорит она, полная нахальства и язвительности. – Включая, – добавляет Мариана, когда я открываю рот, чтобы заговорить, – любые вещи, которые мне поручили украсть и которые уже есть у тебя.
Мои глаза сужаются до щелочек.
– Тебе лучше подсластить это требование поцелуем, женщина.
Она поднимает подбородок и смотрит на меня так, как можно смотреть на кусок мусора в канаве, выпавший из проезжающего мусоровоза.
– Ты получишь свой поцелуй, когда я получу свое обещание.
Я удивленно вскидываю брови.
– Думаешь, ты можешь меня шантажировать?
– Да, Райан, – отвечает она с предельной уверенностью, как королева, обращающаяся к своему скромному подданному. – Это именно то, что я думаю. Итак, ты хочешь получить свой поцелуй или нет?
– Знаешь, мне уже приходилось вести переговоры с террористами.
– Ты называешь меня террористом?
– Я разоблачаю твой блеф.
– Я не блефую.
– О, да?
Я потираю подбородок и долго, пристально смотрю на нее, оценивая вероятность того, что меня ударят ножом, в зависимости от того, что я скажу дальше. Слева от нее на стойке лежит набор ножей, и я почти уверен, что она поглядывала на него во время нашего разговора.
– Значит, тебе всё равно, поцелуешь ли ты меня когда-нибудь снова? Ты вполне можешь жить без прикосновения моих губ к твоим губам? – Намек на улыбку приподнимает уголки моего рта. – Или к каким-нибудь другим частям твоего тела?
Ее щеки слегка краснеют. Она приподнимает подбородок еще на пару сантиметров.
– Совершенно верно.
Я усмехаюсь.
– Раньше ты лучше умела лгать, дорогая. Но ладно. Ты выиграла.
Она моргает, между ее бровями появляется легкая морщинка.
– Я выиграла?
Я пожимаю плечами, поворачиваюсь обратно к плите и начинаю соскребать подгоревший бекон со сковороды в раковину. Весело насвистывая, я достаю из-под стойки средство для мытья посуды и начинаю мыть сковороду, не торопясь оттирать все черные пятнышки. Одним ухом я прислушиваюсь, ожидая услышать свист – звук, с которым лезвие ножа рассекает воздух, направляясь к нежному месту между моими лопатками.
Этот звук не доносится. К тому времени, как я заканчиваю со сковородкой, Мариана устраивается на стуле за столом, скрестив ноги, постукивая пальцами и прожигая мое лицо взглядом.
Я улыбаюсь ей.
Она улыбается в ответ с коварством гадюки.
– Получаешь удовольствие? – говорит она.
– Просто наводил порядок, детка. Это вроде как моя работа – наводить порядок.
Если бы человека можно было убить одним взглядом, я бы уже был на глубине шести футов.
– Забавно, – произносит Мариана непринужденно. – А я-то думала, что твоя работа – это ослеплять своими зубами. Сколько ты потратил на эти клыки? Этот оттенок белого, должно быть, стоил целое состояние. Они белоснежные, как бок единорога.
Я, как модель, всплеснул руками, улыбаясь.
– Эти старые штуки? О нет. Они настоящие, детка. У меня даже брекетов никогда не было.
У Марианы такое лицо, будто она съела дольку лимона.
– А как насчет твоего носа? И этой челюсти, которой ты вечно размахиваешь, как будто рубишь дрова? Я видела топоры с более мягкими лезвиями. Здесь явно не обошлось без пластической хирургии, верно?
Я одними губами произношу: – Как скажешь, — подхожу к холодильнику, открываю дверцу и заглядываю внутрь. – Ты хочешь позавтракать или пообедать? – спрашиваю я через плечо. – Сейчас как раз время позднего завтрака, поэтому я взял бекон – хотя на самом деле бекон подходит к любому блюду, потому что он очень вкусный, – но у меня есть всё для сэндвичей, омлетов, пасты, блинчиков…
– Блинчики? – громко переспрашивает она.
Я оборачиваюсь и смотрю на нее, а она сверлит меня взглядом, как военачальник, сидящий за кухонным столом. Невинно моргая, я говорю: – Я знал, что ко мне приедет гость из Парижа, поэтому запасся всем необходимым. – Мои губы дергаются, но я изо всех сил стараюсь не улыбаться. У меня это получается с трудом. – Еще у меня есть улитки. Хочешь немного? Это не совсем мое, но я подумал, что тебе, как француженке, – я делаю акцент на слове «француженка», – это понравится.
Мариана кладет руки на стол и выдыхает. Я представляю, как из ее ноздрей вырываются клубы белого пара, похожие на дым от сухого льда, и втягиваю щеки, чтобы не расхохотаться.
– Нет, спасибо, – отвечает она голосом, похожим на размахивание мечами.
– Ладно. Тогда я тебя удивлю, как тебе такое?
– Для разнообразия пойдет, – бормочет она себе под нос.
И кто тут еще язвит?
Я принимаюсь готовить поздний завтрак, не обращая внимания на волны враждебности, накатывающие на меня со всех сторон. Я взбиваю яйца с молоком вилкой, когда слышу: – Так где ты все-таки хранишь бриллиант?
– Ха! Тебе бы хотелось узнать? – продолжаю я, и тут меня осеняет. Я поворачиваюсь к ней с улыбкой, на что она кривит губы. – Я предлагаю тебе сделку.
Она стучит указательным пальцем по моему кухонному столу. Тук. Тук. Тук. Тук.
– Это должно быть интересно.
– Назови мне свою фамилию и скажи, откуда ты, а я скажу, где храню бриллиант. – Когда она слишком долго колеблется, я напоминаю ей: – Ты решила довериться мне, помнишь?
– Это было до того, как я решила, что хочу дать тебе по яйцам, – парирует Мариана.
Я пожимаю плечами, как будто мне в любом случае все равно, и возвращаюсь к яичнице.
– Как хочешь.
Бормотание на испанском наполняет воздух, словно стая разноцветных птиц. Кажется, я слышу ругательства в адрес моей матери и несколько прямых угроз в мой адрес, но я не очень хорошо владею языком, так что, возможно, мне это кажется.
– Моя фамилия Лора. Л-О-Р-А. – Она произносит это по буквам, как будто я слишком тупой, чтобы догадаться, ее тон громкий и снисходительный. Я проглатываю смешок.
– А где вы живете, когда не путешествуете по миру в поисках добычи, мисс Лора? – Я бросаю на нее взгляд через плечо. – Драгоценности, а не что-то другое. Я не имел в виду, что ты путешествуешь по миру в поисках мужчин.
