Текст книги "Растворяюсь в тебе (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Аксель возвращается через десять минут и ухмыляется.

Сидя в кресле рядом с моей кроватью, Каллум смотрит на него и спрашивает: – Как она это восприняла?

– О, я бы сказал, что она приняла это довольно хорошо. На самом деле, приняла как чемпион. Ни одной слезинки. Хотя она произнесла хорошую речь. Довольно воодушевляющую.

Картер выглядит заинтересованным.

– Правда? Что она сказала?

Аксель смотрит на меня и улыбается.

– Она сказала, цитирую: «Скажите этому упрямому болвану, что я никуда не уйду, и он не имеет права меня бросать. Не так. Если он хочет, чтобы я ушла, ему придется сказать мне это в лицо. И ему придется быть очень убедительным. А это ему не удастся, так что передайте ему, чтобы он даже не пытался». Затем Шэй села, скрестила руки на груди и уставилась на торговый автомат.

Мои братья смотрят на меня, потом Каллум начинает смеяться.

– Так, так. Похоже, Гринч встретил свою пару.

Я хочу сказать ему, чтобы он отвалил, но у меня нет сил.

Поэтому я просто лежу в постели и позволяю слезам течь из уголков моих глаз.

Коул пробудет в больнице еще две недели. Ему предстоит операция на позвоночнике, бесчисленные диагностические тесты и снимки. И все равно он отказывается видеться со мной.

Я прихожу каждый день прямо с работы и сижу в зоне ожидания. Его отец приносит мне сэндвичи и тайком проносит вино, которое мы пьем из бумажных стаканчиков. Его мать, стройная рыжеволосая женщина по имени Катрин, учит меня играть в бридж. Его братья приходят и уходят, Киёко и Аксель тоже, но он никогда не пускает меня в свою палату.

Я могла бы ворваться, но с каждым днем все больше злюсь на него.

Коул пытается игнорировать меня, но только злит меня этим.

Во вторник его старший брат Каллум заходит ко мне на работу, чтобы сообщить, что Коула перевели в частный реабилитационный центр, где он будет проходить физиотерапию и получать постоянный уход.

Затем он сбрасывает на меня бомбу.

– Киёко переехала в его дом. Она останется там на неопределенный срок.

Потрясенная новостью, я смотрю на него, пока не обретаю дар речи.

– Ты хочешь сказать, что они снова вместе?

Он долго молча смотрит на меня, а потом качает головой.

– Я не знаю, что это значит, но я подумал, что ты должна знать. И он просил нас не говорить тебе, где он сейчас, так что извини, но... я не скажу.

Когда он уходит, меня тошнит в урну.

Проходит месяц. Потом еще один. Каждая минута разлуки с ним – это ад в приемной врача, где меня никогда не зовут и ко мне никто не выходит.

Однажды вечером в пятницу, после того как я выпила две трети бутылки вина и довела себя до белого каления от обиды и негодования, я достаю мобильный телефон, нахожу номер, с которого Коул звонил мне, как мне кажется, много лет назад, и отправляю ему сообщение.

Шэй: В тот вечер, когда мы встретились, ты сказал мне, что у любого мужчины, который меня отпустит, расстройство личности.

Я добавляю к этому шесть восклицательных знаков, потому что чувствую себя драматично. Ничего не ожидая, я отключаю телефон и ложусь спать.

Утром, когда я включаю его, появляется сообщение от Коула.

Коул: И я был прав. Но у меня их больше, чем одно.

Я так рада, что он ответил, что чуть не выронила телефон. Пульс учащается, руки дрожат, я смотрю на экран и пытаюсь решить, что ответить. Поскольку я всегда прямолинейна, то иду напролом.

Шэй: Я скучаю по тебе. Я люблю тебя. Я не остановлюсь только потому, что ты меня игнорируешь.

Его реакция мгновенна.

Коул: Забудь меня. Все кончено.

Это так меня злит, что я кричу. Стоя посреди своей спальни, я смотрю в потолок и кричу на него, пока мне не становится легче. Затем я пускаю в ход большие пальцы.

Шэй: Это еще не конец. Не будь таким слабаком. Позволь мне прийти и увидеть тебя.

Коул: ВСЕ КОНЧЕНО. ТЕПЕРЬ Я С КИЁКО.

Я смотрю на экран, испытывая зависть и боль, но все еще полная решимости.

Шэй: Чушь собачья. Я знаю тебя. Я знаю, что это такое. Ты меня так просто не отпугнешь.

Дрожа от волнения, я жду ответа. Когда ответа не последовало, я набираю его номер. Когда Коул берет трубку, я чуть не теряю сознание от облегчения.

– Алло? Коул?

Ответа нет, но я слышу его дыхание.

– Хорошо, я буду говорить, а ты слушай. Пожалуйста, не вешай трубку. Боже, с чего мне начать? У меня такое чувство, будто у меня сердечный приступ.

Я расхаживаю по комнате и грызу ноготь, пока не беру себя в руки настолько, чтобы сформулировать связное предложение.

– Я знаю, что ты ранен. Никто не говорит мне, насколько сильно, но все, что меня волнует, – это то, что ты жив. Для меня не имеет значения, есть ли у тебя инвалидность. Мне не важно, что ты не можешь ходить. Все, что мне нужно, – это ты. Пожалуйста, позволь мне прийти к тебе. Пожалуйста.

После минуты молчания, когда я умираю тысячей смертей, Коул наконец говорит.

– Я больше не мужчина.

Его голос сырой, пронизанный гневом и болью. Его голос заставляет мое сердце сжиматься, а на глаза наворачиваются слезы.

Я шепчу: – Не говори так. Ты все еще мужчина. Твоя мужественность не зависит от...

– Я не мужчина! – рычит он. – Ты понимаешь, что я говорю? Я больше не могу быть с тобой, Шэй! Я не могу быть ни с кем! Я ни хрена не функционирую!

Я начинаю рыдать. Слезы текут по моим щекам. Все мое тело сотрясают неконтролируемые рыдания. Я опускаюсь на колени на ковер и плачу так сильно, что у меня болят бока.

– Мне все равно.

– Тебе должно быть не все равно, черт возьми!

– Нет. Позволь мне увидеть тебя. Пожалуйста.

– Черт возьми. Проклятье. Почему ты никогда не слушаешь меня? Почему ты все так усложняешь? Почему ты не можешь просто забыть об этом?

Коул зол и расстроен, тяжело дышит. И я отчаянно пытаюсь поддержать его. Это опасно и неконтролируемо, как будто все зависит от этого разговора. Наше прошлое, наше будущее, вся наша жизнь.

Такое ощущение, что мы держимся за руки на краю высокого, продуваемого всеми ветрами обрыва, решая, отступить или прыгнуть.

– Я не могу забыть, потому что люблю тебя.

Его голос становится горьким.

– Ты также любила Чета. Посмотри, что это тебе дало.

Мое сердце разрывается. Оно раскалывается пополам и разрывается на части.

– Я не отвечу, если ты позвонишь снова, Шэй. Я не увижу тебя. Забудь обо мне. Живи своей жизнью. Все кончено. Ты для меня больше никто.

Внутри меня вспыхивает белый шар ярости. Я все еще плачу, но теперь я в ярости. На него за то, что он был таким неразумным, и на себя за то, что так опрометчиво поступила со своим сердцем.

Во всю мощь своих легких я кричу в трубку: – Пошел ты, Коул МакКорд! Ты не имеешь права указывать мне, как жить! Ты не имеешь права указывать мне, кого любить! И мне плевать, что ты больше не хочешь меня, я все еще хочу тебя, и всегда буду хотеть! Я хочу тебя, даже если это означает, что мне придется лежать рядом с тобой и заниматься сексом с вибратором, пока ты смотришь каждую ночь, до конца моей жизни, ясно? Ты тупой, упрямый мужик, твоя ценность не зависит от твоих ног, члена или любой другой части твоего чертова тела. И мне жаль, что так вышло, Бог свидетель, но иногда жизнь – дерьмо, и единственный выбор, который у нас есть, – это выжать из этого все возможное! Мы не сдаемся. Ни перед жизнью, ни друг перед другом. И я клянусь Богом, что, если ты откажешься от нас, я никогда тебя не прощу. Так что соберись с духом и приведи мысли в порядок. Когда я сказала, что принадлежу тебе, я имела в виду навсегда. Нравится тебе это или нет, но я твоя!

Я отключаю телефон и бросаю его в стену, где он разбивается вдребезги.

Потом я падаю лицом на ковер, сворачиваюсь в клубок и рыдаю, пока не засыпаю.

Я должен был знать, что Шэй не даст мне покоя. Эта женщина бросала мне вызов на каждом шагу с того самого дня, как мы познакомились.

Киёко берет телефон, когда я передаю его ей. Некоторое время мы сидим в тишине, а потом она говорит: – Мне очень нравится эта девушка.

Я закрываю глаза, сглатываю комок в горле и позволяю слезам скатиться по лицу.

– Я знаю, – шепчу я. – Мне тоже.

Я с трудом переживаю выходные. В понедельник на работе я едва могу связно говорить. Хожу как зомби, выполняю все необходимые действия и избегаю чужих взглядов.

До меня начинает доходить, что все действительно кончено. Коул не хочет меня. И как бы сильно я его ни хотела, в отношениях нужны двое.

Мне не раз приходило в голову, что надо уволиться и найти новую работу, но я не могу заставить себя сделать это. Это место – единственное конкретное напоминание о нем. Уйти отсюда было бы равносильно предательству. Как отрицание того, что то, что я сказала ему, что он значит для меня, было реальностью.

Да кого я обманываю? Я просто надеюсь, что он вернется на работу, и я смогу увидеть его в лифте. Я знаю, что это жалко, но даже этого было бы достаточно.

Зная, что Коул, скорее всего, никогда не прочтет ее, я пишу ему служебную записку и отдаю ее Скотти, чтобы он оставил ее на его столе.

Уважаемый мистер МакКорд,

Последний раз мы общались два дня назад. Удивительно, сколько слез я пролила за сорок восемь часов. Хотя, наверное, удивляться не стоит. Когда теряешь такую большу́ю часть себя, кажется, что ты никогда не оправишься.

Если я была слишком сурова к вам, простите меня. Простите за то, что причинила боль, но еще больше я сожалею о своей роли во всем этом. Я должна была прислушаться, когда вы сказали мне уйти в ту первую ночь. Я должна была быть более ответственной. Более осторожной. Менее безрассудно относиться к нашим сердцам.

Я ужасно скучаю по вам.

Единственное, что делает это терпимым, – знание, что вы все еще где-то там. Ну, более терпимым, во всяком случае. Сейчас мне кажется, что я иду одна в темноте, даже не пытаясь искать свет в конце туннеля, потому что знаю, что его там нет.

Надеюсь, вы не забудете меня. Потому что вы вырезали свое имя в моем сердце, и оно останется там навсегда.

Ваша навеки,

Мисс Сандерс

После ухода Скотти звоню Челси. Она берет трубку на первом же гудке.

– Привет. В последнее время от тебя ничего не слышно. Ты в порядке?

– Я выживаю. А ты?

– Немного лучше, чем ты.

Мы молчим немного, а потом она говорит: – Не хочешь выпить вместе?

– Я думала, ты никогда не спросишь.

– Отлично, завтра у меня выходной. Как насчет шести часов?

– Идеально.

– Где?

– Я кое-куда хочу пойти, но боюсь, что ты откажешься.

Она смеется.

– Когда, черт возьми, я тебе отказывала?

Я улыбаюсь, впервые за долгое время. Когда я говорю ей, где я хочу встретиться, она не упускает ни одного шанса.

– Хорошо. Увидимся.

– Увидимся. Я люблю тебя, Челси.

Она делает паузу. А когда снова заговаривает, ее голос звучит мягко и слегка дрожит.

– Я тоже люблю тебя, дурочка.

Вешаю трубку, и стараюсь не расплакаться.

Следующим вечером мы сидим за столиком посреди бара отеля в Беверли-Хиллз, где я впервые встретила Коула.

Потому что, видимо, термин «жаждущий наказания»¹⁶ был придуман для меня.

Мы заказали напитки прямо в баре, а не попросили официантку принести их нам – новая паранойя, от которой вряд ли кто-то из нас когда-нибудь избавится. Я взяла виски, Челси – «Маргариту», и мы почувствовали себя как в старые добрые времена.

Или, по крайней мере, в основном так и есть. За исключением дыры в груди, где раньше было сердце.

– Рассказывай, – говорит она, потягивая свой напиток. – Что нового?

Я излагаю ей сокращенную версию своего телефонного разговора с Коулом. От этого у нее загораются глаза. Она хмурится.

– Я слышала, что у него травма крестцового отдела позвоночника.

– Если бы я говорила на языке медсестер скорой помощи, я бы поняла, что ты имеешь в виду.

– Учитывая его положение, в больнице все было строго засекречено, но медсестра из отделения реанимации сказала одной из знакомых мне медсестер в педиатрии, что у пациента, которого они назвали Мистер Биг, была травма крестца. Любая травма позвоночника в той или иной степени серьезна, но из всех видов эта считается наименее серьезной. Многие пациенты могут ходить.

Я чуть не подавилась виски.

– Ходить?

– Все зависит от человека и степени повреждения нервов, но... да.

Мое сердце бьется так сильно, что я прижимаю руку к груди, чтобы замедлить его.

– Тогда я не думаю, что дело в этом. Он сказал так, будто ниже пояса ничего не работает.

– Я бы зашла и посмотрела его карту для тебя, но все отслеживается в системе. Меня бы уволили, если бы поймали. Нам не разрешено получать информацию о пациентах, за которыми мы непосредственно не ухаживаем.

– Я бы никогда не попросила тебя об этом.

Челси улыбается.

– Ты бы точно попросила, и ты это знаешь.

– Да. Я бы попросила. Но не буду. Если бы тебя уволили, это стало бы вишенкой на торте моего полного фиаско. – Я вздыхаю и делаю еще один глоток виски. – Так если его присутствие было такой большой тайной, то откуда они узнали, что его зовут мистер Биг?

– О, он получил это прозвище не потому, что он МакКорд. Он получил его потому, что у него такой большой. Ассистентка, которая меняла ему постельное белье, начала называть его Мистер Биг в первую же ночь, когда он поступил в больницу.

Я в ужасе смотрю на нее.

Через мгновение Челси говорит: – По крайней мере, они не называли его мистером Шримпи. Или Бумаванг¹⁷, если он был кривой. Я слышала и такое.

– Боже мой. Напомни мне больше никогда не заходить в больницу.

Она стучит костяшками пальцев по столу.

– Постучи по дереву.

Некоторое время мы сидим в тишине, потягивая напитки. Потом она говорит: – Как дела у твоей мамы?

– Теперь мы разговариваем каждое воскресенье. Она все еще не пьет. Я все жду, когда грянет гром, но пока все хорошо. Я собираюсь встретиться с ней на День благодарения.

Челси протягивает руку и сжимает мою ладонь.

– Хорошо. Нет худа без добра, верно?

Я выдыхаю и пожимаю плечами.

– Ага. Ты разговаривала с Джен или Энджел в последнее время? Я была так погружена в свой собственный маленький пузырь, что не выходила на связь.

Челси не отвечает. Я поднимаю на нее взгляд, и она смотрит на меня через плечо большими округлившимися глазами.

– Что случилось?

Она слабо говорит: – Тебе лучше повернуться.

Нахмурившись, я оглядываюсь через плечо. Потом вижу, на что она смотрит, и у меня сводит желудок, легкие сжимаются, а пульс подскакивает.

Темноволосый мужчина в кабинке великолепен, но с одного взгляда я понимаю, что от него одни неприятности. Волк в овечьей шкуре. В консервативном черном костюме и белой рубашке он мог бы быть любым другим бизнесменом, наслаждающимся выпивкой с друзьями после работы.

Вот только он один.

И он не получает удовольствия.

Мужчина выглядит так, как чувствую себя я: несчастным.

На глаза наворачиваются слезы. Грудь сжимается. Со шрамом на лице и коротко подстриженными волосами, как у Акселя, он выглядит так же, как и в последний раз, когда я его видела, но в то же время совсем по-другому.

Он похудел. Бледнее. Но, боже мой, как горят эти синие глаза.

Справа от его кабинки стоит пустая инвалидная коляска.

Я вскакиваю на ноги, не успев принять осознанное решение. Бегу через бар, уворачиваясь от столиков и чуть не сбив с ног официанта, а затем бросаюсь в распростертые объятия Коула и заливаюсь слезами.

Я плачу и плачу, пока он крепко держит меня, укачивая и повторяя мое имя снова и снова, как молитву.

Все еще всхлипывая, я говорю: – Это ты. Ты здесь. Как ты здесь оказался?

Он отвечает голосом, невероятно теплым и мягким.

– Я наконец понял, что никогда не избавлюсь от тебя. Я знал, что ты будешь возвращаться, как плесень. О, и Скотти прислал мне твою записку с курьером. Я решил, что раз уж я вырезал свое имя на твоем сердце, то должен на него претендовать.

Я хочу стукнуть кулаком по его плечу, но вместо этого прижимаюсь к нему, испытывая облегчение и эйфорию.

– Но как ты здесь оказался?

– Просто повезло со временем, наверное.

С мокрым лицом и икотой я отстраняюсь и смотрю на него.

Его улыбка легкая и невероятно красивая.

– Ладно, хорошо, я позвонил шефу и попросил его приставить к тебе одного из его ребят.

– Его ребята? Ты имеешь в виду шефа полиции?

– Да.

– Ты заставил полицию следить за мной?

– Это звучит плохо, когда ты это говоришь.

– Потому что это плохо!

– Это был всего один раз. Я просто хотел узнать, где ты будешь сегодня, чтобы сделать тебе сюрприз.

– Вздор!

Коул вздыхает.

– Не прошло и двух минут, а ты уже кричишь на меня.

Я решила, что разозлюсь позже. Сейчас я слишком ошеломлена, чтобы сделать хоть что-то, кроме как взять его лицо в руки и поцеловать.

Прижимаясь к моему рту, он бормочет: – Я в полной заднице, детка. Я действительно в полной заднице.

– Мне все равно. Прекрати болтать и поцелуй меня.

– Это будет нелегко. У меня впереди долгий путь. Я никогда не стану таким, как прежде.

– Ты жив, Коул. Ты жив, и я люблю тебя. Все остальное – мелочи.

Я целую его в обе щеки, не обращая внимания на то, что люди, скорее всего, смотрят на нас, или на то, что наша жизнь станет сложнее, или на то, что я, возможно, больше никогда не почувствую его внутри себя.

Единственное, что меня волнует, – это он.

Через мгновение я перестаю его целовать и хмурюсь.

– Коул?

– Да, детка?

– Ты случайно не забыл вытащить что-нибудь из карманов?

– Нет. А что?

– Просто что-то тычет меня в задницу.

Когда он улыбается знающей улыбкой, у меня перехватывает дыхание.

– Но я думала... ты сказал...

– Единственный раз такое случилось, когда медбрат мыл меня губкой в больнице. Это было довольно неловко, но он сказал, чтобы я не беспокоился об этом. – Его улыбка становится шире. – Он был довольно милым. Гораздо симпатичнее, чем лысая чихуахуа.

Я снова плачу. Плачу и смеюсь одновременно. Потом Коул тоже плачет, целует меня и снова и снова говорит, что любит меня.

И что я совсем не похожа на лысую чихуахуа, ни капельки.

Коул

Два месяца спустя

Меня заводят мелочи. Интимные мелочи, которые не видит никто, кроме меня.

Как Шэй выглядит, когда просыпается утром. Как она расчесывает волосы, наносит макияж, зевает поздно вечером, когда хочет спать, закрывает глаза, когда делает первый глоток утреннего кофе.

Как она улыбается, когда я прикасаюсь к ней.

Как она вздыхает, когда я ее целую.

Как она плачет после того, как кончает.

Чаще всего я пользуюсь пальцами или языком, но эти маленькие голубые таблетки очень кстати. Боже, благослови большую фармацевтику.

Если бы только они могли создать лекарство, которое заставило бы меня ходить, как раньше, я был бы готов.

– Милый, будь осторожен.

– Я в порядке.

– Я знаю, что ты в порядке, но доктор сказал не спешить.

– Черепахи двигаются быстрее, чем я.

– Но ты не используешь свои ходунки!

Тяжело опираясь на трость, я смотрю на нее.

– Любимая.

– Да?

– Пожалуйста, помолчи и позволь мне сделать это.

Шэй делает глубокий вдох и кивает. Затем, практически вибрируя от волнения, она прикусывает нижнюю губу и смотрит, как я медленно ползу по ковру гостиной к своему креслу на колесиках.

Мои ноги словно налились свинцом.

Когда добираюсь до кресла, я задыхаюсь и потею как свинья. Я бросаю трость, хватаюсь за подлокотники и пытаюсь отдышаться.

– Ладно, я ничего не говорю, но, если тебе нужна помощь, чтобы сесть, я рядом.

Я закрываю глаза и усмехаюсь, качая головой.

– Приятно знать, что ты ничего не говоришь. – Мне удается забраться в кресло-каталку лишь с несколькими ворчаниями и проклятиями, затем я поднимаю глаза на Шэй и оборачиваюсь.

– Видишь? Не о чем беспокоиться. А теперь садись ко мне на колени.

Это одна из команд, которую она всегда выполняет без боя. Улыбаясь и явно радуясь, что я ничего не сломал во время своей шестифутовой прогулки, Шэй подходит ко мне и осторожно садится мне на колени. Затем она обнимает меня за плечи и целует.

– Привет.

– И тебе привет.

– Нужна вода?

– Разве ты не собираешься сказать мне, как это было потрясающе?

– О да. Прошу прощения. Это было очень удивительно. Теперь тебе нужна вода?

– Нет, детка. Мой уровень гидратации достаточен.

Она хмурит брови.

– Только достаточный?

– Перестань беспокоиться обо мне.

Шэй фыркает.

– Конечно. Скажи мне, чтобы я еще перестала есть, это примерно так же вероятно.

– Кстати, о еде, это напомнило мне. Мои родители хотят, чтобы мы приехали к ним на День благодарения.

– Я обещала маме, что проведу День благодарения с ней.

– Так пригласи ее.

– Правда? Думаешь, они не будут против?

– Нет, они не будут возражать. Они тебя любят. Пригласи своего отца и его жену тоже. Я приглашу Акселя и Киёко. Давайте соберем всех вместе.

Я вижу, что ей это приятно. Она рада и удивлена, потому что мое желание иметь рядом людей все еще в новинку для нас обоих.

– Ты разговаривал с Киёко в последнее время?

– На прошлой неделе.

– Как она себя чувствует?

– У нее был бодрый голос. Она переехала на новое место в Ванкувере, в какой-то многоэтажный дом с видом на воду. Они с Акселем пытаются найти кого-то, кто займет мое место в бизнесе. А пока она рада, что у меня есть ты, чтобы присматривать за мной.

– Я и весь твой медицинский персонал. Знаешь, мне кажется, что тот здоровяк, который приходит по четвергам с татуировкой якоря на предплечье, неравнодушен к тебе.

– Мне не следовало рассказывать тебе о том медбрате в больнице. Кроме того, якорные татуировки меня не привлекают. Это должен быть дракон или что-то подобное, чтобы я заинтересовался.

Мы улыбаемся друг другу. В миллионный раз я думаю о том, как мне повезло с ней.

Я по-прежнему считаю, что не заслуживаю ее, но я достаточно эгоистичен, чтобы больше не позволять этому мешать.

Шэй опускает взгляд на воротник моей рубашки и начинает возиться с ним.

– Так... это странно, что я все время здесь?

Я кладу костяшку пальца под ее подбородок и наклоняю голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Нет. Мне нравится, что ты живешь со мной.

– Ты же знаешь, я оставила свою квартиру на случай, если ты захочешь меня выгнать.

– Еще раз скажешь что-то подобное, и я перееду тебе ногу этим креслом.

Ее голова все еще опущена, но она смотрит на меня.

– Ты мог бы мне сказать. Я обещаю, что буду плакать всего минуту.

– Мне что, придется тебя отшлепать?

– Я серьезно, Коул. Мне нравится быть с тобой, но я знаю, как сильно ты любишь уединение...

– У меня есть идея, – громко прерываю я. – Почему бы тебе не засунуть руку в мой карман?

Шэй морщит нос, и я вздыхаю.

– Не для этого. Боже, твои мысли грязнее моих.

– А зачем еще я должна засунуть руку в твой карман?

– Не могла бы ты оказать мне услугу и сделать то, о чем я тебя попрошу, один раз, не сомневаясь в этом?

Ее улыбка ослепительна.

– Где тут веселье?

Когда я смотрю на нее сердито, она смягчается.

– Отлично. Я засовываю руку в твой карман.

– Не этот. В другой.

Шэй бросает на меня недовольный взгляд, затем наклоняется ко мне с другой стороны и похлопывает по бедру, пока не находит карман брюк. Затем она засовывает руку внутрь.

Я понял, когда она нашла коробочку, по тому, как расширились ее глаза.

– Ты говорила, что у тебя шестой размер кольца. Я не забыл.

Дрожащей рукой она достает маленькую черную коробочку и смотрит на нее. Ее глаза наполняются слезами.

– Я люблю тебя, Шэй. Я влюбился в тебя в первый день нашей встречи, когда ты села за мой стол и улыбнулась мне. И я буду любить тебя до последнего вздоха. Никто другой не был так добр ко мне или для меня, как ты, и я хочу провести остаток своей жизни, стараясь быть таким же добрым для тебя. Поэтому, пожалуйста, окажи мне честь и выйди за меня замуж, потому что без тебя я ничто.

Она морщится. Слезы скатываются по ее щекам. Она обнимает меня за плечи и начинает всхлипывать.

Обнимая ее, я начинаю смеяться.

– Я так понимаю, это «да»?

– Это «да», невозможный человек! Это «да»!

– Ты еще даже не видела кольцо.

Она кричит: – Мне плевать на кольцо!

– Тебе, наверное, стоит посмотреть на него. Совы не отличаются хорошим вкусом в украшениях.

Шэй зарывается лицом в мою грудь и рыдает.

– Когда я перестану плакать, я убью тебя.

Я целую ее в макушку и смахиваю слезы с глаз. Ухмыляясь, шепчу: – Я знаю, детка. Знаю.