Текст книги "Растворяюсь в тебе (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Тихо лежу в объятиях Коула, окутанная его теплом и силой. Пот остывает на моей коже. Огонь окрашивает двор в танцующие узоры света и тени. Его сердце пульсирует у меня под ухом сильным, ровным ударом барабана, и в кои-то веки мой разум спокоен.
Я не знаю, что будет дальше. Я знаю только, что с ним я чувствую себя как дома, чего я никогда не ожидала от мужчины.
Это ужасно.
Как только я это осознаю, мой спокойный разум разражается торнадо вопросов, тревог и воображаемых исходов наших несерьезных отношений, каждый из которых становится все хуже и хуже.
Коул встает, поворачивает голову, чтобы поцеловать мои волосы. Его голос звучит хрипловато.
– Ты в порядке?
– Да. А что?
– Ты думаешь.
– Боже упаси.
– Именно так. Отсюда и вопрос.
Вздохнув, закрываю глаза и прижимаюсь к нему поближе.
– Сегодня утром на лестничной площадке.
– И что?
– Мы не предохранялись.
Я жду, что Коул что-то скажет, но он молчит, поэтому я продолжаю.
– Я имела в виду, что нам, вероятно, стоит поговорить о контрацепции. При условии, что мы будем продолжать заниматься этим, а я надеюсь, что так и будет.
Он медленно вдыхает, затем тихо выдыхает, скользя кончиками пальцев вверх и вниз по моей руке. Он снова целует мою голову, затем перетягивает меня на себя, устраивая мое тело так, чтобы я использовала его как большую подушку. Он накидывает на мою спину мягкое пушистое покрывало, затем кладет руку мне на голову и прижимает ее к пространству между его шеей и плечом, удерживая там, когда говорит.
– Полагаю, ты не принимаешь таблетки.
– Я этого не говорила.
– Так ты принимаешь таблетки?
– Да. Я никогда не останавливалась после того, как мы с Четом расстались.
После паузы он говорит: – А. Этот разговор не совсем о контрацепции.
– Я не обвиняю тебя в том, что ты не раскрыл, что у тебя венерическое заболевание, если ты об этом подумал.
– Я думаю, что ты ищешь ответы на вопросы о нашей ситуации, которые я не могу дать.
В горле образуется комок. Обида собирается в маленький болезненный узел в моем желудке. Я хотела бы быть не такой эмоциональной, но это все равно что сказать, что я хотела бы, чтобы небо не было голубым. С этим ничего нельзя поделать.
Почему я все время забегаю вперед в отношениях с этим человеком? Почему я уже так глубоко залезла? Я знаю, что бы ни случилось между нами, это будет непросто, так зачем же я готовлю себя к разбитому сердцу, которое почти наверняка наступит?
Да, потому что я упрямый, глупый романтик, который никак не усвоит уроки, которые Вселенная пытается преподать мне о реальной цене любви.
Коул прав. Я должна перестать читать любовные романы.
– Могу я задать один вопрос? – Не дожидаясь ответа, я торопливо продолжаю. – Зачем ты сказал, что купишь мне кольцо, если у нас не может быть отношений?
– Я спросил, хочешь ли ты, чтобы я купил тебе кольцо, но я бы этого не сделал.
– Понятно. Прости меня, пока я лежу здесь и умираю от смущения.
– Шэй. Любимая. Почему мы не можем просто жить сегодняшним днем?
Я обижена и зла, но он назвал меня любимой, и это избавляет меня от раздражения. Я лежу на его груди и пытаюсь убедить себя, что прошу слишком многого и слишком рано, но потом снова начинаю злиться.
– Помнишь, недавно ты просил меня пообещать, что я найду тебя, если ты растворишься во мне? Наверное, я не так поняла. На самом деле ты говорил про мою вагину, верно?
Коул переворачивается, придавливая меня своим тяжелым телом, и пристально смотрит мне в глаза.
Он рычит: – Ты знаешь, что я имел в виду, и это не твоя чертова вагина.
– Значит, ты намекал на то, что влюбился в меня.
– Хочешь, я нарисую тебе картинку?
– Не нужно быть язвительным. Кстати, отличный обходной маневр. Ты невероятно хорош в них.
Его губы тонкие. Глаза сужаются. Над его головой сгущаются грозовые тучи. Все это могло бы убедить меня отказаться от темы, но я только что решила, что с меня хватит ходить вокруг да около.
– Ладно, Коул. Я просто спрошу, потому что мне не нравится вся эта твоя маскировка. Что ты скрываешь? У тебя где-то спрятана жена? Девушка, о которой ты мне не рассказал? Куча детей?
– Нет, нет и нет. А сейчас мы пойдем наверх, примем душ и ляжем спать.
Нос к носу, мы смотрим друг другу в глаза. Я вижу, что он действительно хочет сказать, что разговор окончен. Он больше не будет отвечать на вопросы. Он не даст мне больше, чем уже дал.
Может быть, когда-нибудь.
Коул молча ждет, пока я борюсь с противоречивыми желаниями: оставить все как есть и посмотреть, куда нас приведет время, или встать и уйти из его дома и из его жизни навсегда.
Вместо этого я бросаю теннисный мяч обратно на его сторону корта.
– Хорошо. Я верю тебе. И пока оставлю все как есть. Но я хочу, чтобы ты кое-что обдумал, особенно в свете того, что произошло в пятницу вечером, и того, за что ты потом извинялся, а именно того, чем ты не гордишься, например, хлопая дверьми и повышая голос.
Я делаю паузу, чтобы убедиться, что завладела его вниманием. Так и есть, поэтому я продолжаю.
– Существует тонкая грань между приватностью, которая является правом каждого, и контролем над потоком информации, которым занимаются плохие парни.
Его реакция мгновенна. Коул произносит это низким, спокойным тоном, глядя мне прямо в глаза.
– Поверь, я прекрасно знаю, как ведут себя абьюзеры. И если бы у нас были серьезные отношения, я бы рассказал тебе обо всем. Ни одна часть моей жизни не была бы скрыта от тебя, и я ожидал бы того же в ответ. Но, как я тебе постоянно повторяю, я не завожу отношений. На это есть причины, очень веские, мать их, причины, но главная из них – это то, что быть со мной небезопасно. Не потому, что я причиню тебе физический или эмоциональный вред, а потому, что мой образ жизни опасен. И это не преувеличение. Он опасен, Шэй, и то, с чем ты столкнулась в связи с тем, как я обошелся с Диланом, – лишь верхушка айсберга. Так что да, я хочу тебя, и да, я влюбляюсь в тебя, но поскольку я знаю то, что знаю, я не могу позволить этому зайти дальше.
У меня перехватывает дыхание. Пульс учащается. Мой стыд – это бездонный колодец, в который я бросаюсь с головой.
Коул прямо говорит мне, что это все. Случайные связи в удобное для него время.
Никаких обязательств, никаких вопросов, только секс.
Я не должна быть такой обиженной. Он же говорил об этом с самого начала. Я просто не слушала.
– Я понимаю. Думаю, теперь я хочу пойти домой.
– Шэй, пожалуйста, послушай...
– Нет, ты послушай, Коул. Я слышу тебя. И понимаю. То, как ты хочешь прожить свою жизнь, зависит только от тебя. Но знаешь что? Я заслуживаю большего, чем ночные звонки с перепихонами и непостоянное сердце. Так что да, это было потрясающе, и да, я без ума от тебя, но тебе нужно отпустить меня сейчас, потому что я иду домой.
Коул закрывает глаза и бормочет: – Черт.
Затем он тяжело выдыхает и скатывается с меня.
Я встаю, беру свои туфли и иду по выложенной дорожке к террасе, где беру со стула платье и влезаю в него. Пока я застегиваю молнию, он приближается, обнаженный и невероятно красивый, его лицо искажено болью.
Коул смотрит, как я надеваю туфли на каблуках, а затем внезапно притягивает меня к себе.
Хриплым голосом он умоляет: – Останься. Пожалуйста.
Когда я не отвечаю, он прижимает меня крепче.
– Утром я отвезу тебя домой. Просто останься со мной сегодня, детка. Пожалуйста, останься со мной.
Ранимость в его голосе растапливает мою хрупкую решимость. Я прижимаюсь щекой к его груди и закрываю глаза, стараясь, чтобы боль не прозвучала в моем голосе, когда говорю.
– Хорошо. Только на сегодня. Я в твоем распоряжении до восхода солнца, красавчик, а потом я превращусь в тыкву.
Он целует меня в шею. Не говоря больше ни слова, он поднимает меня на руки и несет в дом.
Шэй молчит, пока я несу ее через весь дом и поднимаюсь по лестнице в хозяйскую спальню, но время от времени она тихо и печально вздыхает.
Я знаю, что она не осознает, что делает это, но меня это все равно убивает.
Мне следовало держаться подальше. Я должен был быть сильнее. Должен был знать, что все силы, которые привели к тому, что она стояла в дверях моего офиса в первый день в качестве моей новой помощницы, были темными и извращенными, потому что, что бы ни приготовила для меня судьба, я всегда знал, что это плохо.
Совпадений не бывает.
Шэй была поставлена на моем пути, чтобы напомнить мне обо всем, чего у меня никогда не будет. Чтобы напомнить мне, что есть причина, по которой я держусь подальше от людей. Причина, по которой я не сближаюсь с ними. Причина, которая больше, чем мои собственные эгоистичные желания, какими бы сильными они ни были.
Я дал обет, что моя жизнь будет посвящена служению чему-то большему, чем я сам. Я долгое время придерживался этой клятвы. Но несколько недель назад она села за мой столик в баре отеля, улыбнулась мне, и с тех пор я больше ни о чем не думал.
Я так хочу быть тем мужчиной, который ей нужен. Но единственное, что я могу ей дать, – это неопределенность.
Как она и сказала, она заслуживает лучшего.
Я несу ее в ванную комнату и ставлю на пол. Снимаю с нее платье. Пока Шэй пользуется туалетом, я включаю душ и довожу воду до приятной температуры, а когда она заходит, беру ее на руки.
Мы стоим в тишине, позволяя теплой воде струиться по нашей коже. Наши головы склонились, мы обнимаем друг друга, пар поднимается клубами, которые нежно ласкают нас... этот момент кажется священным.
Если бы я знал, что такое святость.
Затем Шэй переводит дыхание и берет брусок мыла из ниши в стене. Протягивая его мне, она улыбается.
– Хорошо, ковбой. Ты меня сильно испачкал. Лучше приведи меня в порядок.
И мое сердце разрывается. Просто, блядь, разрывается. За нее, за то, какая она храбрая, милая и замечательная, и за меня тоже, потому что ни один человек не должен получать все, что он когда-либо хотел, когда то, что он хочет, – это именно то, чего он не может иметь.
Я беру у нее из рук кусок мыла, заставляю себя улыбнуться и решаю, что не стану портить наши последние часы вместе сентиментальностью.
– Скажи, с чего ты хочешь, чтобы я начал.
Она поднимается на носочки и целует меня.
Я целую ее в ответ, стараясь притвориться, что туман в моих глазах – это от душа.
После душа я вытираю ее насухо и несу в постель. Шэй смеется надо мной, протестуя, что умеет ходить, но я знаю, что это последний раз, когда я могу это сделать, и я делаю это.
Мы снова занимаемся с ней любовью. Она совсем другая, чем прежде, более мягкая, сладкая и разрушительно сильная.
Наверное, потому что мы оба знаем, что это прощание.
Шэй засыпает в моих объятиях. Я лежу без сна, наблюдая за игрой теней на потолке, и мне больно за все те моменты, которые нам не суждено разделить. Наконец я засыпаю, но через некоторое время просыпаюсь от толчка.
В комнате темно и тихо, но я чувствую, что кто-то наблюдает за нами из тени.
Я напряженно прислушиваюсь, мои уши и глаза настороже, пульс неровный. Моя старая подруга паранойя заставляет меня сомневаться во всем – в гуле кондиционера, в скрипе половиц, в шелесте ветвей за окном.
Затем я слышу далекий звонок и понимаю, что меня разбудило.
Стараясь не разбудить Шэй, встаю и иду в чем мать родила к шкафу. Беру с комода спортивные штаны и натягиваю их в темноте. Затем выхожу из спальни и иду по коридору в свой кабинет, где на столе продолжает звонить мобильный телефон.
Я использую его для бизнеса. Номер, который знают только опасные или отчаявшиеся люди.
– Yonige-ya13.
Мне отвечает мужской голос с британским акцентом.
– Ты едешь?
Это Аксель. Я хмурюсь.
– Куда?
– У нас сегодня переезд.
Блядь. Только не сегодня, из всех гребаных ночей.
– С каких пор?
– Со вторника прошлой недели. Я отправил тебе письмо. – Он делает паузу. – Только не говори мне, что ты забыл.
Именно так и произошло, но я не собираюсь признавать, что мое внимание было занято чем-то другим.
– Я перепутал даты.
– Ты никогда не путаешь даты. – Еще одна короткая пауза. – Она с тобой?
Я не могу сдержать рык, который поднимается в моем горле.
– Не твое гребаное дело.
Он усмехается.
– Это да. Посмотри на себя, у тебя ночевка. Я бы спросил, не сошел ли ты с ума, но я уже знаю ответ.
– Пошел ты, Аксель.
Он не обижается, потому что знает, что я недоволен собой, а не им.
– Я тоже тебя люблю, братан. Я пришлю тебе адрес еще раз. У тебя двадцать минут, чтобы добраться до Ван Найс. Будет непросто.
Аксель отключается, оставляя меня в ярости.
Быстро двигаясь, я возвращаюсь в спальню и одеваюсь в темноте. Мои глаза адаптировались, поэтому легко нахожу то, что мне нужно. Хватаю портфель, пишу записку для Шэй на случай, если она проснется, и оставляю ее на подушке.
Молча смотрю на нее, пока она спит. Почти невозможно оставить ее, но я должен.
Сегодня на 405-м шоссе неестественно тихо. Хоть бы повезло. Я мчусь по шоссе в Долину, вдавливая педаль газа в пол, мысли мои ясны, а руки спокойны.
Я в режиме ожидания.
Я делал это уже столько раз, что все происходит автоматически, как дыхание.
Я паркуюсь в трех кварталах от дома и прохожу оставшееся расстояние пешком. Улицы пусты. Район обветшал, в основном это многоквартирные дома, построенные после последней мировой войны, торговые центры с винными магазинами и прачечными самообслуживания, а также случайные закусочные быстрого питания на углу.
Так бывает не всегда. Я перевозил женщин и из богатых районов. Деньги решают одни проблемы, но усиливают другие.
Черный фургон Sprinter с поддельными номерами стоит напротив четырехэтажного жилого дома, к которому я направляюсь. За рулем сидит Аксель. Он замечает меня и показывает большой палец вверх.
Потом я стою перед квартирой 2B и легонько стучу.
Женщина, открывшая дверь, небольшого роста, с вьющимися каштановыми волосами и бледным цветом лица. Ее свитер поношен, туфли тоже старые, но фиолетовый синяк на скуле свежий. Как и ожог от сигареты на тыльной стороне руки.
У маленькой девочки с большими карими глазами, которая прячется за ее спиной и цепляется за ее ногу, на горле синяки в виде пальцев.
– Привет, Тереза. Вы готовы?
Она кивает, открывая дверь пошире, чтобы впустить меня.
Когда я захожу внутрь, то чувствую запах сигаретного дыма и несвежего пива. Гостиная небольшая, но опрятная. В коридоре, который ведет за кухню, горит единственный светильник. В конце коридора за закрытой дверью работает телевизор.
Хорошо. Окружающий шум маскирует все неприятные звуки.
Если, конечно, он не начнет кричать. Что иногда происходит. Тогда мне придется проявить изобретательность. Обычно помогает сокрушительный удар по трахее.
Я закрываю за собой дверь и поворачиваюсь к Терезе, которая грызет ноготь на большом пальце и сильно нервничает. Голос у меня низкий и успокаивающий, потому что я знаю, что ее нервы на пределе.
– Я выйду меньше чем через пять минут. Потом я отведу вас через дорогу к своему помощнику, который уже ждет. У него есть все ваши документы. Удостоверения, паспорта, билеты на самолет. Он отвезет вас в аэропорт и посадит на рейс. Когда вы прибудете в Ванкувер, вас встретит другой мой помощник, который будет помогать вам дальше.
– Как я узнаю, как его найти?
– Это она. Ее зовут Киёко. И она найдет вас сама. Просто оставайтесь в терминале. Она даст вам деньги и ключи от машины и вашей новой квартиры. Если понадобится, у вас есть мой номер.
Тереза кивает. Она облизывает губы, бросает взгляд в коридор, затем снова смотрит на меня. С яростным взглядом она решительно шепчет: – Да благословит вас Бог.
Слишком поздно. Дьявол уже сделал это.
– Запомните, вы больше никогда не сможете связаться ни с кем из своих знакомых. Ваша жизнь здесь закончена. Терезы Дэвис и ее дочери больше не существует.
Она кивает, но я уже отворачиваюсь. Молча иду по коридору, останавливаюсь у закрытой двери и достаю из портфеля перчатки.
Затем открываю дверь и захожу внутрь.
Потный мужчина в боксерах лежит на подушках в постели. Он лысеющий, без рубашки, с избыточным весом, ест картофельные чипсы из небольшой кучки на груди и курит сигарету. Пустые пивные банки валяются на тумбочке и на полу рядом с ним.
Не все насильники такие неряхи. Как и Дилан, большинство из них выглядят респектабельно. Это одна из причин, по которой им многое сходит с рук.
Хорошие люди не верят, что зло может выглядеть красиво.
Мужчина на кровати рывком поднимается на ноги и пытается скрыть свой страх за рычанием.
– Кто ты, черт возьми, такой?
Я позволяю ему на мгновение ощутить этот страх, лишь малую толику того ужаса, с которым Тереза и ее дочь жили долгие годы.
– Друг вашей жены.
Я улыбаюсь и закрываю за собой дверь.
Записка написана почерком Коула. Слова понятны, но основной смысл сбивает с толку.
Малышка,
Если ты проснешься, а меня не будет, не волнуйся. Мне нужно было уладить кое-какие дела. Я вернусь через несколько часов.
Обожаю тебя,
Коул
Стоя у кровати в белой рубашке, которую я нашла в его шкафу, я снова перечитываю записку. Беспокойство – это голодная канализационная крыса, прогрызающая дыры в моем желудке.
Все это странно. Он оставил меня здесь одну, «работа», о которой он должен был позаботиться, эта отписка.
Особенно подпись. Коул мастер превращать концовку письма в издевательство.
Итак, он обожает меня, но не хочет связывать себя обязательствами. Он обожает меня, но не отвечает на мои вопросы. Он обожает меня, но держит на расстоянии вытянутой руки, выдавая такие шедевры загадочности, как «Быть со мной небезопасно».
Я оглядываю комнату, все дорогие предметы обстановки, произведения искусства и элегантный декор, и говорю в тишине: – Это чушь собачья.
Я хочу порыться в его шкафу, но не делаю этого. Хочу порыться в его ящиках, но не делаю этого. Мне очень хочется найти хоть какие-то доказательства того, что он от меня скрывает, но я решаю уважать его частную жизнь.
Босиком спускаюсь по лестнице на кухню. Верхний свет включается автоматически, что удобно, но в то же время странно. Это заставляет меня задуматься, не управляется ли дом искусственным интеллектом, а потом мне становится жутко от мысли, что, возможно, разумный компьютер шпионит за мной из-за стен.
Содержимое массивного холодильника из нержавеющей стали причудливо. Два десятка вареных яиц в миске, семь одинаковых контейнеров с нарезанным стейком и картофельным пюре и четыре стеклянные банки с бежевой жидкостью, похожей на протеиновые коктейли, расположены отдельно, симметричными рядами на каждой полке. Ящики для сыра и овощей пусты, как и обе дверцы.
В холодильнике нет ни приправ, ни закусок, ни десертов.
Единственное, что есть в достатке, – это холодный воздух.
Я открываю одну из банок с протеиновыми коктейлями и нюхаю, тут же жалея об этом. Содержимое пахнет грязью и капустой, а это значит, что оно, скорее всего, полезно. Я ставлю ее обратно и беру один из контейнеров со стейком и картофелем, затем роюсь в ящиках, пока не нахожу вилку.
Стоя у кухонного острова, я ем холодный стейк и с каждой секундой расстраиваюсь все больше.
Он оставил меня здесь одну.
Он бросил меня.
Я сердито жую мясо, когда в дверь входит Коул.
Как гробовщик, он одет во все черное. Костюм, рубашка, галстук. На сером кожаном портфеле, который он держит в руках, есть странное темное пятно сверху и сбоку, а также узор в виде брызг, похожий на абстрактное искусство.
Коул ставит портфель на стойку рядом с холодильником, затем поворачивается ко мне, выражение его лица пустое.
– Привет.
– Привет.
– Ты в порядке?
– Да. А ты?
– Да.
Его энергия странная. Он кажется спокойным, но это похоже на спокойствие, которое наступает после тяжелой тренировки, когда ты выложился физически, а разум остался ясным.
Костяшки пальцев обеих рук черно-синие.
Мое сердце начинает колотиться. Я медленно откладываю вилку, глядя на ушибленные руки и заживающие царапины, оставшиеся с того утра, когда он сказал, что Дилана уволили, большинство из которых снова открылись и сочатся кровью.
– Коул?
– Тебе лучше не знать.
– Забавно, потому что я как раз думала, что хочу.
Он не отвечает. Просто стоит и смотрит на меня со своим странным, нервирующим спокойствием.
– Ты сказал, что доверяешь мне.
– Доверяю.
– Так расскажи мне, что это за работа, которая была настолько важна, что тебе пришлось уйти посреди ночи и оставить свои руки в таком состоянии.
– Это был кадровый вопрос.
– Кадровый вопрос. Как это было с Диланом?
Он ничего не говорит.
– Что ты делал в темноте, пока я здесь спала? Расскажи мне.
По-прежнему ничего. До моего носа доносится слабый запах сигаретного дыма.
Его странное спокойствие заразило меня, потому что я должна была бы испугаться, но не испугалась. Единственная физическая реакция, которая у меня пока есть, – это ускоренное сердцебиение.
– Я не знала, что ты куришь, Коул.
– Я не курю.
– Просто вышел побить деревья, да? Побоксировал с приятелем в спортзале?
– Нет.
– Ну а что?
– Я не могу тебе сказать.
– Почему?
– Потому что я не могу допустить, чтобы ты меня ненавидела. Если бы ты меня ненавидела, это бы меня убило. Я могу справиться со всем, кроме этого.
Я смотрю на него, такого спокойного и красивого, такого странного и загадочного, и чувствую, как от него исходит такая явная опасность, что она пронизывает воздух вокруг него, и понимаю, что этот мужчина, стоящий передо мной, способен на все.
Включая крайнее насилие.
Я знала это и раньше, но теперь понимаю это по-другому. Коул не только способен на насилие, он выходит на улицу и ищет его. Он ходит с ним в темноте, держа его за руку. Он готовится к нему, о чем свидетельствует тот портфель со зловещим пятном и все инструменты, которые в нем находятся.
И, если я не ошибаюсь, какая-то часть его самого тоже получает от этого удовольствие.
Мой голос звучит тихо в тишине кухни.
– Ты кого-то убил?
Коул смотрит на меня, его тело неподвижно, а синие глаза сверкают.
Его молчание говорит о многом.
Я жду, когда придет страх. Или шок. Ни то, ни другое не приходит. А это значит, что я забралась слишком далеко в эту кроличью нору, чтобы найти выход.
Я люблю его, монстр он или нет.
Не сводя с него взгляда, я говорю: – Я никогда не буду тебя ненавидеть. Неважно, что ты сделал. Неважно, будешь ли ты продолжать это делать. Я не буду ненавидеть тебя, потому что не могу, Коул. Мое сердце не позволит мне. Что бы ни случилось сегодня, это не изменит моих чувств. Может, и должно, но не меняет, и это правда.
Наконец его странное самообладание нарушается. Он закрывает глаза, сжимает челюсти и сглатывает. Его правая рука дрожит, затем замирает. Голос становится хриплым.
– Ты не можешь так думать.
– Ты знаешь, что я так думаю.
– Ты не понимаешь, что говоришь.
– Я ненавижу, когда ты со мной так разговариваешь. Позволь мне кое-что у тебя спросить. Последний вопрос по этому поводу, обещаю.
Коул открывает глаза и смотрит на меня. Его взгляд прожигает меня до мозга костей.
Я показываю на его руку.
– Ты сделал это с кем-то плохим? Да или нет.
На этот раз он отвечает сразу.
– Да.
– Я так и думала. А теперь скажи, у тебя болит что-нибудь еще, кроме рук?
Когда Коул качает головой, я выдыхаю с облегчением.
– Хорошо. Теперь, когда мы все выяснили, давай съедим этот стейк, а потом вернемся в постель. Не знаю, как ты, а я устала.
Когда он не сдвигается ни на дюйм, я начинаю терять терпение.
– Не стой здесь и не смотри на меня так, будто я говорю на латыни. Подойди сюда и поешь.
Когда Коул по-прежнему не двигается, я отрезаю кусочек мяса и подношу к нему, держа его у рта.
Нахмурив брови, он пристально смотрит на меня.
– Пожалуйста, не заставляй меня делать звук поезда «чух-чух», чтобы заставить тебя открыть рот. Это будет унизительно для нас обоих.
Он выхватывает вилку из моих рук, откладывает ее на столешницу и берет мое лицо в свои ладони.
– Это не та битва, которую ты выиграешь. Мы не можем быть вместе.
– Я ничего не говорила о том, что мы будем вместе. Я сказала съесть стейк.
Когда Коул не отвечает, я закрываю глаза и вздыхаю.
– Послушай. Ничего не изменилось. Все это невозможно. Я понимаю это. Утром ты отвезешь меня домой, и мы вернемся к тому, что будем жить отдельно друг от друга и делать вид, что между нами ничего нет, когда мы видимся на работе. Но сейчас просто съешь этот чертов стейк.
Я открываю глаза и встречаю его горящий взгляд.
– Хорошо?
Его выражение лица не поддается описанию. Иногда для вещей не хватает слов, и это один из таких случаев.
Я знаю, что Коул не сердится на меня. Скорее, он встретил кого-то из другого мира, кого отчаянно пытается понять, но не может, потому что не говорит на их языке.
– Знаю, что в этом нет смысла. Я тоже этого не понимаю. Я просто так чувствую. Ты мог бы попросить меня сесть за руль твоей машины для побега, и я бы согласилась. Ты мог бы попросить меня соврать ФБР, и я бы согласилась. Только, пожалуйста, не проси меня помочь тебе закопать тело, потому что копать большую яму, наверное, очень тяжело, а у меня не такие сильные руки, как должны быть.
Он глотает. Потом трясет головой. Видно, что ему тяжело.
Поэтому я поворачиваюсь к стойке и беру вилку. Отделяю кусок стейка и подношу его к губам.
– Ешь, милый. Это сделает меня счастливой.
Коул открывает рот и берет мясо, а затем стоит, как будто его ударило током, и жует.
– Мне нравится, когда ты послушный.
– Не привыкай к этому.
– Не буду. Хочешь еще?
Уставившись на мои губы, он кивает.
Я беру контейнер с острова, затем возвращаюсь и встаю перед ним, держа в руках еще один кусочек мяса. Я подношу его к губам. Он открывает рот и берет его.
Мы смотрим друг на друга в гробовом молчании, пока он не проглатывает.
– Еще?
Он кивает.
Когда я на этот раз подношу мясо к его рту, Коул обхватывает меня руками за талию и притягивает к себе. Я отдаю ему стейк, наблюдая, как пульс бьется на его шее. Его член все сильнее упирается в мое бедро.
Я шепчу: – Тебе нравится, когда я тебя кормлю.
– Да.
Его голос хриплый. Дыхание неровное. Зрачки быстро расширяются.
Он – человек, который совершает плохие поступки в темноте, как будто это очередной рабочий день, и возвращается домой немного уставшим, но собранным. Но стоит проявить к нему немного нежности, и он рассыпается, как песочный замок под ударами волн.
Как и мое сердце, наблюдая, как он распадается на части из-за меня.
Я ставлю контейнер на стойку, поворачиваюсь к нему, провожу руками по его груди и смотрю ему в глаза.
– Я думаю, что ты прекрасен. Все твои части. Все твои осколки. Они прекрасны для меня, как и ты. Так что, если у меня больше не будет возможности сказать тебе это, я говорю тебе сейчас, что если ты и твои монстры когда-нибудь решите, что вам нужен дом, то у вас есть дом во мне.
Коул молчит. Я и не ждала ответа.
Он слишком занят борьбой со своими демонами.
Я кормлю его оставшимся мясом из контейнера, а затем мы возвращаемся наверх и ложимся спать.
