Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 2."
Автор книги: Джей Монти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
12. КОРОБКА В ФОРМЕ СЕРДЦА
Лайра
– Мы призываем вас соблюдать введенный комендантский час, и убедитесь, что передвигаетесь парами. У вас больше шансов оказаться мишенью, если вы одни, – Одетт Маршалл стоит перед рядами кресел. – У вас есть вопросы?
– Является ли Имитатор психопатом?
Я демонстративно вздыхаю, глубже погружаясь в кресло, и натягиваю бини себе на глаза по мере того, как все больше рук поднимается в аудитории.
– Да, – отвечает ее напарник, Геррик Найт. – Садист. Тот, кто не ценит человеческую жизнь и лишен чувств.
Они рисуют портрет, который может изобразить более половины населения, и все же, прямо сейчас в сознании каждого есть лишь один образ.
Тэтчера Пирсона.
– Это так, блядь, глупо, – бормочет Сэйдж вполголоса.
Я киваю в знак согласия.
Хотя некоторые здесь надеются узнать, как обезопасить себя, большинство, если не все, сидят как стервятники в ожидании крошек, чтобы полакомиться, терпеливо выжидая, пока эти федеральные агенты признают, что Тэтчер – их один-единственный подозреваемый.
– Да, вы, в белой блузке.
– Так, – напевает она, – вы абсолютно уверены, что это мужчина?
– Да, посредством профиля мы установили, что убийца – мужчина, – продолжает Одетт, сканируя толпу своим бдительным взглядом, прежде чем остановиться на мне. – Он будет чрезвычайно хорошим манипулятором, способным легко сливаться с толпой и заманивать женщин без особых усилий. Он будет хорошо одет, привлекателен и высокоинтеллектуален. Истинный психопат.
Она не сводит с меня пристального взгляда, как будто хочет, чтобы я услышала эти слова. Чтобы они напугали меня.
Я борюсь с побуждением закричать.
Встать и кричать, пока она не поймет, что это не может быть он.
Что почти все, что она сказала, может быть правдой, но последняя часть – нет.
Тэтчер не психопат.
Странно так думать, и я могу себе представить, как некоторые обернутся, если я произнесу это вслух, но я знаю, что это правда. Несмотря на его тягу к убийствам и холодное поведение, он не был рожден психопатом.
Я считаю, что он стал таким, какой есть, под влиянием одного из психопатов.
Создан, вылеплен и подготовлен мужчиной, одержимым своим собственным наследием настолько сильно, что он хотел, чтобы это продолжилось даже после его ареста, и даже смерти. Генри насильственно убеждал Тэтчера с детства верить, что тот не способен чувствовать и заботиться о других.
Его мучили и унижали всякий раз, когда проявлялась искра эмоций. Вы может выдержать лишь определенное количество, прежде чем мозг сделает то, что необходимо для выживания. Поэтому Тэтчер отключил эмоции и начал уничтожать все хорошее, что встречалось ему на пути до тех пор, пока однажды не убедил самого себя, что вообще ничего не чувствует.
Но под всем этим, за этим парнем, есть мальчик, у которого были мечты. Который чувствовал и у которого был шанс, если бы не его отец. Хотела бы я увидеть его до того, как мир сделал его таким холодным.
Он все еще убийца и, вполне возможно, злокачественный нарцисс, но Тэтчер не психопат. Он просто ребенок, который был воспитан, чтобы стать таким.
Прошлой ночью я это увидела.
Я увидела, как он выглядит, когда ему не все равно, когда позволяет себе чувствовать, и насколько это болезненно для него, потому что он не понимает этих чувств. Когда вы воспитаны волком, все, что вы знаете, – это оскаленные зубы и дикий голод. Мягкость, доброта, эмоции – все это чуждые понятия.
Это как проснуться однажды утром и узнать, что небо все это время было зеленым. Все остальные знали это, но ты оставался в неведении.
В коридоре моего дома, под всем тем гневом, был просто парень, настолько напуганный собой, тем, на что он способен, что предпочел отвергнуть меня, чем причинить мне боль. Это значит, что он ставит на первое место кого-то другого, а не себя, ставит на первое место меня.
Тэтчер не хочет оставлять меня опустошенной, а я не хочу оставлять его одиноким.
– Леди, пожалуйста, присматривайте друг за другом, – я моргаю, слыша, как голос Коннера эхом разносится по помещению. – Если кто-то услышит или увидит что-нибудь, имеющее отношение к делу, пожалуйста, дайте мне знать, и я с радостью свяжу вас с этими детективами. Моя дверь всегда открыта.
Коннер тепло улыбается, прежде чем Одетт и Геррик оставляю свои заключительные комментарии. Это занимает еще пятнадцать минут, прежде чем нас отпускают. Я надеваю рюкзак на плечи.
– Алистер хочет встретиться и поговорить о произошедшим с Истоном, – говорит Брайар, смотря в свой телефон. – Девочки, у вас есть время до следующей пары?
– Ага, у меня есть час, – отвечаю я, вставая со своего места.
– Лайра, – бормочет Сэйдж рядом со мной, заправляя прядь волос за ухо, – я не прошу тебя лгать, так что не думай, но не могли бы мы, пожалуйста, упустить любые упоминания того, что Истон сказал относительно меня?
Мои брови сходятся на переносице.
– Почему? Что случилось?
– Ничего, ничего, – она качает головой. – Я просто... если Рук узнает, будет невозможно отвести его от края пропасти. Я не смогу справиться, если потеряю его снова.
– Сэйдж, ты его не потеряешь. Он никогда не оставит тебя, даже если ты этого захочешь.
Нет никакого способа, чтобы Рук Ван Дорен оставил Сэйдж Донахью. Это физически невозможно ни в одной вселенной.
– Потеряю, если он узнает. Он этого так не оставит – это будет грызть его до тех пор, пока он не совершит что-нибудь неосторожное, например, убьет его. Я не позволю ему сесть в тюрьму из-за Истона, из-за меня. Я не могу.
Я поглаживаю ее по плечу, пытаясь унять страх в ее голосе.
– Я не буду впутывать тебя в это, обещаю.
Она кивает в знак благодарности, обхватывает меня за плечо и заключает меня в короткое объятие. Втроем мы направляемся к выходу из аудитории, обходя компании девушек, которые все еще разговаривают с детективами.
Мы почти выходим, когда я чувствую, как чьи-то пальцы обхватывают мое плечо.
– Лайра.
Я оборачиваюсь, смотря на Коннера. Он поправляет очки, одаривая меня ухмылкой. Разговор, в котором он предостерегал меня держаться подальше от Тэтчера, оставил неприятный привкус, но он все еще мой друг.
Он все еще был им летом, и в глубине души я понимаю, что он лишь пытался сделать то, что считает правильным. Не могу сказать, что если бы я была на его месте, не поступила бы так же.
Я просто чуть больше… опасаюсь его теперь. Он слишком близок со Стивеном, и хотя я не хочу верить в его причастность, все признаки указывают на то, что он прямо в центре этого беспорядка.
– Что такое? – спрашиваю я, улыбаясь одними губами.
– Я хотел увидеть тебя в своем кабинете. Леди, не возражаете, если я ненадолго украду ее?
Брайар и Сэйдж пассивно смотрят на него, на их лицах нет ни тепла, ни приветливости, прежде чем они переводят взгляд на меня.
Я знаю этот взгляд. Это взгляд «Тебя устраивает, что ты уйдешь с этим гребаным типом, или нам необходимо тебя выручить?»
– Идите вперед, девочки. Встретимся в библиотеке позже.
Я знаю, о чем бы ни захотел поговорить Коннер, это не так важно, как ввести Рука и Алистера в курс дела, но, по крайней мере, возможно, мне удастся получить от него больше информации. К тому же мы давненько не общались. Было бы неплохо наверстать упущенное.
– Напиши нам, если тебе что-нибудь понадобится, – обнадеживает Брайар, прежде чем еще раз пристально посмотреть на Коннера и последовать за Сэйдж из аудитории.
– Пойдем? – предлагает он, и я киваю.
Я следую за ним по коридору, на небольшое расстояние до его кабинета. Годфри широко распахивает дверь, придерживая ее, чтобы я могла пройти.
Мое плечо задевает его грудь, когда я прохожу мимо. Это вызывает воспоминание о том, как Тэтчер предупреждал меня о том, что произойдет, если Коннер снова приблизится ко мне. Я делаю мысленную пометку держать расстояние между нами.
Несмотря на то, что я не верю, что Тэтч бесчувственный психопат, я знаю, он не блефовал. Если он что-то говорит, он это и имеет в виду, и нам необходимо избегать любого ненужного кровопролития.
Когда мы оба оказываемся внутри, я позволяю себе осмотреть ряды книг, расположенных на встроенных полках вдоль стен. Большинство из них – академические исследования, но несколько сокровищ уютно устроились среди научного материала.
Все выполнено в глубоком цвете махагони20: от тяжелого деревянного письменного стола до кожаного дивана. Шахматы аккуратно размещены между двух окон справа от меня, а рядом с ними стоит коричневый глобус. Это смело, богато и точно отражает характер Коннера.
– Вольтер? – я провожу пальцем по раме изображения известного философа, висящего на стене. – Я считала, что ты в команде Сократа.
– Каждый человек виновен во всем добре, которое он не совершил, – произносит он откуда-то позади меня. – Мой отец читал мне Вольтера в детстве.
Я усмехаюсь, оборачиваясь.
– У него закончились книги Доктора Сьюз21?
– Очень смешно, мисс Эбботт, – он ухмыляется, слегка качая головой, прежде чем прислониться к столу и скрестить руки перед собой. – Ты ценитель философии?
– Я предпочитаю поэтов, если быть честной.
– Надеюсь, ты всегда честна со мной, – он подзывает меня к себе. – Иди сюда, давай поболтаем.
– Если это насчет моего следующего проекта, я говорила уже тебе, что это секрет. Тебе просто придется подождать, чтобы увидеть его, когда он будет закончен, – передразниваю я, обходя стол так, чтобы мы оказались лицом к лицу.
– Я знаю, у тебя скоро занятие по генетике с Хейзом, так что...
Я встревоженно хмурю брови, не в силах сдержать свои мысли.
– Откуда ты знаешь?
Начался новый семестр. Моя учебная нагрузка полностью отличается от той, что была осенью. Если только он специально не посмотрел расписание, то не знал бы, какие дисциплины я посещаю.
Он усмехается, опираясь руками о край стола.
– Лайра, сколько раз ты говорила мне, что боишься изучать сигнальные пути22?
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, когда киваю.
Вероятно, он прав. Учитывая все, что произошло за последнее время, я не удивлена своей паранойей. Особенно учитывая выбор друзей Коннером. Но он преподаватель в этом университете, и нет ничего странного в том, что он знает, какие у меня предметы.
– Должно быть, я забыла, – размышляю я вслух, хватаясь за лямки рюкзака.
– Ты выглядишь напряженной, Лайра. Я знаю, что ты вращаешься в том же кругу, что и Тэтчер, и я слышал о том, что произошло с его бабушкой. Это ужасно, а учитывая, что он исчез, это отразилось бы на любом.
Коннер наклоняет голову, осматривая меня с ног до головы, словно проверяя на наличие травм или синяков.
– Полагаю, я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
– Я не хочу об этом говорить, – мой голос резок, как удар кнута в спокойной атмосфере, эта необоснованная реакция прозвучала гораздо более резче, чем я планировала. Своего рода рефлекс на обсуждение этой темы. Смена моего настроения, должно быть, становится шоком также и для Коннера, потому что мускул на его челюсти подергивается.
Я замечаю, как его хватка на столе немного усиливается. Обидеть его – это последнее, что я намеревалась сделать, но потеря дружбы с Коннером Годфри – это наименьшая из моих забот. Я не могу допустить, чтобы он заподозрил о наших намерениях относительно Стивена, насколько мы близки к тому, чтобы отыскать что-то, чтобы его прижать.
Это может уничтожить всю собранную информацию, и все потому, что я не могу сдерживать свою эмоциональную реакцию.
– Извини, – я кручу кольцо на пальце, прерывисто вздыхая. – Это были долгие несколько месяцев. Рана еще свежа – я знаю, ты просто беспокоишься обо мне. Простишь меня?
Он пристально смотрит на меня безучастным взглядом, прежде чем сморгнуть пустое выражение на своем лице. Обычная, расслабленная улыбка возвращается.
– Уже простил. Не извиняйся за свои эмоции, мисс Эбботт. Способность так неистово сопереживать людям, как делаешь ты, – это дар.
Я одариваю его извиняющейся улыбкой, надеясь во имя всех нас, что это не было провалом с моей стороны.
– А теперь о причине, по которой я затащил тебя в свою темницу, – сцепляя руки перед собой, он прочищает горло. – По программе судебной энтомологии в Дартмуте меня информировали, что ты отклонила заявку.
Блядь.
Я совершенно забыла об этом.
– Коннер, я собиралась поговорить с тобой насчет этого, – я прикусываю нижнюю губу, по какой-то причине беспокоясь. Я не хочу его подводить; он человек, которого я считаю наставником, и он достаточно верил в меня, чтобы подарить мне эту возможность. Конечно же, я нервничаю, рассказывая ему, что я отклонила предложение. – Я безмерно благодарна за возможность. Просто неподходящее время, и я не думаю, что это лучший вариант для меня прямо сейчас. Мои друзья... – я замолкаю, на мгновение выглядывая в окно. – Я не могу оставить их – не хочу оставлять их. Пока нет.
Я не хочу оставлять Тэтчера.
Не сейчас, никогда.
Но я храню эту правду при себе.
К его чести, он сохраняет ту же улыбку на лице. Ту самую, с которой он всегда щеголяет, ту беззаботную, которая напоминает мне о Коннере, которого я узнала за лето.
– Твоя преданность – одно из многих качеств, которыми я восхищаюсь в тебе. Твои друзья счастливчики, что у них есть такой человек, как ты.
– Спасибо, и мне так жаль, что ты старался ради меня. Я знаю, что было нелегко получить заявку.
– Я бы сделал это для любого из своих студентов, которые продемонстрировали бы такие же способности, как ты, мисс Эбботт.
Я смотрю на портрет Вольтера на стене, размышляя, что, раз уж я здесь, я могла бы заодно кое-что разузнать. Крошечная часть меня все еще надеется, что он не виновен, исключительно по причине того, что я верю в то, что он хороший человек.
– Почему Вольтер? – спрашиваю я, пытаясь изящно сменить тему. – Кажется, для ребенка это слишком сложно переварить.
Он смотрит на портрет вместе со мной, прежде чем ответить:
– Я вырос в очень бедной семье. Моя мать была швеей, а отец работал на разных должностях на нескольких фабриках, пока я рос. Но он был невероятно умным. У него не было возможности поступить в университет, но я подозреваю, что он преуспел бы в такой среде, как эта. Он верил, что знания – это единственное богатство, в котором нуждается человек. В детстве все время говорил мне, что мы можем быть бедны в материальном плане, но никогда не будем бедны в мудрости.
Я и не подозревала, что он не из богатого мира. Я всегда думала, что его деньги – это то, что сделало его и Стивена друзьями. Но больше смысла имеет то, что он вырос таким. Думаю это то, что делает его таким близким по духу со студентами. Он просто кажется обычным парнем.
– Поэтому философия вместо сказок на ночь, – замечаю я, слегка улыбаясь.
– И химия на завтрак, физика на обед, – подшучивает он в ответ, скрещивая руки на груди.
– Что насчет твоей мамы? Она была так же воодушевлена обучением, как и твой отец?
Что-то нечитаемое мелькает на его лице, холодное и застывшее, как будто порыв ветра только что пронесся мимо.
Больная тема, я полагаю.
– Она умерла, когда мне было пять, – он дергает галстук, повязанный у него на шее. – Откуда такой внезапный интерес к моей личной жизни?
Грусть охватывает меня.
– Мы практически не болтали с рождественских каникул. Полагаю, я скучала по тебе, – с сочувствием говорю я, даже несмотря на то, что хочу сказать, что я пытаюсь раскопать твое прошлое, чтобы понять, связано ли оно с этим гнилым настоящим. – Я сожалею насчет твоей мамы.
– Не стоит. Это было давно.
– Думаю, они бы гордились тобой. Я имею в виду, посмотри на себя сейчас. Преподаватель в университете, – я пожимаю плечами, надеясь, что это немного облегчит боль воспоминаний. – Ты ожидал, что твоя дружба со Стивеном приведет тебя сюда? К состоятельной и привилегированной жизни?
– Нет, но я благодарен за это. У нас со Стивеном было схожее, и все же очень разное воспитание. Наши отцы были очень строги к нам. Что означало, что, как мужчины, мы оба ничего не хотели больше, чем превзойти все их ожидания.
– Проблемы с папочкой, как связующее звено дружбы, как мило, – поддразниваю я. – Так значит академическая среда это то, что вас со Стивеном связало? Только не говори мне, что вы оба были ботаниками.
– Боже, нет, – он смеется, на его лице появляется улыбка, словно вспоминает теплые моменты из университета. – Стивен был ужасен в университете, абсолютный качок даже в аспирантуре. Я искал квартиру в кампусе, а ему нужен был сосед по комнате. Мы мало что знали друг о друге, но несколько месяцев совместной жизни многое рассказывают тебе о человеке.
– Расскажи об этом, – бормочу я, думая о том, насколько одержимо организован теперь мой шкаф для кофейных кружек. Я скучаю по беспорядку, но Тэтчеру необходимо, чтобы везде был порядок. – Почему у меня такое чувство, что мы быстро сдружились бы в университете?
Коннер отталкивается от стола, делая медленные шаги ко мне, одна рука в кармане, в то время как другой он потирает щетину.
– Лайра, – шепчет он. – Мы были бы гораздо большим, чем просто друзьями.
Я чувствую, как мои брови хмурятся, а мои ноги тянут меня назад от него, только он продолжает надвигаться. Я чувствую густыми волнами запах тикового дерева от его одеколона. Слишком близко – он слишком близко.
– Что...
Он прикусывает зубами свою нижнюю губу, тыльной стороной ладони поглаживая мою щеку, заставляя вздрогнуть.
– Ты была бы всем для меня. Я бы жил и умер ради тебя.
Мое сердцебиение отдается эхом в моих ушах, грохочет с каждой секундой все громче и громче. Я упираюсь ладонями ему в грудь, отталкивая его, чтобы создать немного пространства. Но он гораздо сильнее меня.
– Коннер, остановись, – дрожь в моем голосе является достаточным доказательством моего страха. – Серьезно.
Он больше не тот человек, которым я восхищалась, преподаватель, на которого равнялась. За тридцать секунд он превратился в мужчину, которого я боюсь. В того, от кого хочу убраться подальше.
– Я мог бы так многое сделать для тебя, Лайра.
Затем его губы накрывают мои.
Насильственно, без моего согласия или желания.
Мои глаза расширяются, ладони сильнее толкают его грудь, но он обвивает рукой мою талию, сжимая крепче. Его пальцы проскальзывают в мои волосы, хватая пряди. Он запрокидывает мою голову назад, и я вскрикиваю от боли.
Его язык холодный и нежеланный. Его прикосновения ощущаются неправильными, а мое тело чувствует себя в заложниках.
Это не может происходить. Этого не происходит.
Паника накачивает адреналин в мою систему, я вгрызаюсь зубами в его язык, сильно кусая, пока он не начинает мычать, отстраняясь от меня. Воспользовавшись его болью как отвлекающим маневром, я отталкиваю его, вырываясь из хватки, увеличивая расстояние на несколько футов между нами.
– Что за нахер! – кричу я, вытирая рот тыльной стороной ладони с отвращением. Моя грудная клетка вздымается, кабинет кружится.
Слезы жгут глаза, а в груди болит от предательства. Мое тело ломит от вторжения. Я провожу дни, копаясь в земле, покрывая себя грязью, но прямо сейчас, в этом кабинете, я ощущаю себя настолько грязной, какой не ощущала никогда.
Я доверяла ему, подарила ему свою дружбу. Я, блядь, заступалась за него и верила, что он честен. И ради чего? Ради того, чтобы он, притворяясь моим другом, мог залезть ко мне в трусы?
– О боже, меня тошнит, – я прижимаю руку к животу, борясь с рвотными позывами.
Позади меня раздается звук, внезапный и безошибочно узнаваемый.
Щелчок открывающейся двери.
Я молюсь, чтобы это был другой студент, чтобы я могла выскользнуть прямо отсюда без необходимости слушать, что он хочет сказать в свое оправдание.
– Лайра, мне так жаль, – Коннер поднимает руку, кровь сочится из его рта. – Пожалуйста, пойми, это было...
Я наблюдаю, как его глаза расширяются при виде того, кто вошел в кабинет, где находимся мы.
У меня перехватывает дыхание.
И голос, мрачный, как жидкая ночь, пронизывает воздух:
– Худшей ошибкой в твоей гребаной жизни.
13. ПРОГЛОТИЛ ЯЗЫК?
Лайра
Мужчина, на которого я смотрю, не тот, что стоял со мной в коридоре прошлой ночью.
Прошлой ночью он был осязаем.
Тот, по кому я могла провести пальцами, почувствовать плоть и кости. Я могла ощущать его сердцебиение, пульс на шее.
Этот же – тот, что в настоящий момент передо мной? Он заставляет богов преклонять колени.
Пленительный ночной кошмар, которого остерегаются в Пондероза Спрингс. Мужчина, которого они боятся. Покров непроницаемой тьмы, его интенсивность душит этот кабинет. Мурашки пробегают по моим рукам, зимний воздух следует за ним, когда он входит.
Черный, подогнанный под него, костюм ловит частицы солнечного света, которые просачиваются сквозь жалюзи. Темный материал поглощает весь свет, лишая всякой надежды на что-либо, кроме жестокости.
Я в таком шоке, что не могу даже осмыслить, как задать все вопросы, которые у меня есть. Почему он покинул хижину? Почему он здесь? Откуда он узнал, где я?
Они мчатся по кругу в моей голове, как по треку, несутся и несутся. Но все они кружатся вокруг одной грубой правды.
Он пришел за мной.
Я – его, и он пришел за мной.
Обе версии Тэтчера полностью принадлежат мне: та, что беспокоится обо мне так, как он, возможно, никогда не поймет, и та, что является убийцей. Человек, который не верит ни в одного бога, а верит лишь в жестокость, которая может искупить грехи.
– Тэтчер...
Он поворачивает голову, и я замечаю, насколько мертвы его глаза. В его взгляде нет никакого узнавания. Я могла бы быть кем угодно, стоящим перед ним прямо сейчас. Эта холодность вышибает воздух из моих легких.
– Он прикасался к тебе?
Вопрос пугает меня.
Страх не за меня, не за Коннера, а за последствия действий Тэтчера.
Детективы находятся в кампусе. Коннер Годфри – уважаемый преподаватель. Он лучший друг нашей основной мишени. Эта смерть не останется безнаказанной. И я вижу в его глазах, что его это не волнует.
Я видела, как выглядит Тэтчер, охваченный жаждой крови. То, как он меняется, принимая личность, которую создал его отец, – и процветает. Но это? Я никогда не видела этого. Царственная элегантность садистского убийцы, тот, кто не заботится о последствиях и не испытывает ни капли раскаяния за человеческую жизнь.
Может ли он быть и тем, и другим?
Может ли он быть человеком, который чувствует так много, и в то же время тем, кто вообще ничего не чувствует?
– Тэтчер, – Коннер прочищает горло. Я наблюдаю за ним периферийным зрением, за тем, как он немного выпрямляется. – Есть довольно много людей, которые ищут тебя. Я не думаю, что находиться здесь разумно для тебя.
Пытается ли Годфри защитить Тэтчера? Или, скорее, себя?
Тэтчер невиновен в убийствах подражателя, но вся его жизнь окрашена кровью. Нет ни одного человека в Пондероза Спрингс, который не верит в каждый злобный слух, рассказанный о нем.
Они все боятся его.
Мое горло сжимается, когда я пытаюсь сглотнуть. Взгляд Тэтча напряжен. Он наблюдает за мной, ожидая от меня ответа. Очень медленно, словно скользя, он движется в моем направлении. С таким же успехом голос Коннера мог бы быть белым шумом.
– Не заставляй меня повторять, Лайра, – говорит он спокойно, расстегивая пуговицы на пиджаке и скользя рукой в карман.
В моих руках судьба Коннера Годфри.
Его сердце практически бьется в моих крошечных руках, ожидая удара клинка. Я судья и присяжные. Тэтчер – палач на виселице, ожидающий моего сигнала. Что бы я ни сказала, это определит судьбу – жизнь или смерть.
Это власть, которой я обладала раньше, но никогда не задумывалась об этом до этого самого момента.
Независимо от исхода катастрофических последствий, я не могу солгать ему.
Он знает, что я не буду. Я обещала, что не стану.
– Да, – выдыхаю я, слово вырывается из моих легких, словно черная магия.
Я чувствую, как обрываются нити судьбы. Тэтчер приближается ко мне, блокируя меня у стены с книгами.
– Ты помнишь, что я сказал тебе о том, что произойдет, если он снова приблизится к тебе, питомец? – его пальцы ледяные, когда они касаются меня. Двумя он поглаживает мою щеку.
Воспоминания о нас в мавзолее всплывают в памяти. Собственническое, дикое вожделение овладело его телом. Это был первый раз, когда он прикоснулся ко мне интимно, и когда он дал мне одно-единственное предупреждение о том, что случится с Годфри, если он подойдет слишком близко.
Это может все испортить, погубит Тэтчера, если кто-нибудь узнает.
– Пожалуйста, – умоляю я, глаза жжет. – Я этого не стою.
Он проводит пальцем по моей щеке, ловя слезинку, прежде чем она упадет дальше. У меня перехватывает дыхание, и я ничего не могу поделать, кроме как смотреть, как он прижимает большой палец к своим губам, стирая мои слезы со своей кожи.
– О, милая, – мурлычет он, проглатывая мои слезы, – ты того стоишь. Кровопролитие и все такое.
Тэтчер
Напольные часы бьют ровно в тот момент, когда моя рука скользит в кожаную перчатку. Я сжимаю кулак, ощущая, как материал растягивается по кисти.
Коннер неуклюже ерзает в кресле, куда я его усадил. Его ремень обернут вокруг рук и талии, чтобы удержать его на месте, что было мило с моей стороны. Слишком много движений заставило бы меня действовать небрежно.
– Осторожнее, – рекомендую я. – Будешь слишком много дергаться, и я задену артерию или отрежу какой-нибудь придаток.
Хватая спинку кресла, я разворачиваю его от стола так, чтобы он был повернут лицом к двери. Позволяя ему видеть, насколько близко сладкое, сладостное спасение. Кресло издает протяжный скрип по паркету, затем глухой звук, когда я перестаю его двигать.
– Это нелепо, – усмехается он, дергаясь. – Мы оба просто увлеклись моментом. Твоя ревность заставляет тебя слишком остро реагировать!
– Ревность потребовала бы от меня завидовать чему-то, что есть у тебя, Коннер, – я бросаю пиджак на диван поблизости, кружа перед ним. – Ты здесь потому, что не смог держать руки при себе. Ты тронул то, что принадлежит мне.
Собственническая ярость – мерзкая штука.
Она гноится.
Это вечная язва, пораженная гангреной, превращающая твои внутренности в черную, сочащуюся инфекцию. Эта рана гнила с тех пор, как я увидел, как он смотрел на нее в начале учебного года.
Я улавливаю то, как его глаза ищут Лайру, находят ее, прижавшуюся к двери. Обхватив себя руками за талию, она стоит в молчании. Это подпитывает мою ярость – его уверенность в своем праве на нее.
– Лайра, пожалуйста, объясни ему. Мы друзья! Ты не можешь просто так позволить ему это делать.
Мои пальцы обхватывают его лицо, сжимая его челюсть болезненно сильно, заставляя смотреть вверх на меня, пока я нависаю над ним. Нож, который я достал из кармана, размещен поперек его горла, задевая волоски на шее.
Лезвие цвета оружейной стали не блестит. В нем нет лоска. Матовое, острое – оно создано для потрошения диких зверей. Или, в данном случае, преподавателей, не уважающих границы дозволенного.
– Если хочешь уйти с глазами, советую держать их подальше от нее.
В теле Коннера Годфри недостаточно крови, чтобы расплатиться за эту ошибку. Он потеряет сознание или умрет прежде, чем я дойду до самого интересного. Если бы все было иначе, я бы подождал.
Я бы отобрал его, выследил и убил. Добавил бы его имя в картотеку с нотными листами на моем столе. Я бы не торопился, создал бы концерт, от которого в зале бы воцарилась тишина, а его крики подпевали бы в унисон каждой ноте.
– Тэтчер, – он сглатывает, лезвие царапает его кадык легким касанием. Осознавая, что Лайра не поможет, он переходит к переговорам со мной. – Давай просто сделаем паузу. Мы можем это обсудить.
Я впиваюсь чуть глубже в его шею, прокалывая первый слой кожи. Шипя от боли, он капитулирует, прежде чем обмякнуть в кресле, это вызывает мурашки вдоль моего позвоночника.
О, как же я скучал по звукам криков.
То, как они устремляются по моим венам и накачивают адреналин прямо в мое обсидиановое сердце. Как они вырываются из голосовых связок, извлеченные скрупулезной, мучительной пыткой.
Я не нуждаюсь в музыке, чтобы возродить этот момент, не таким образом, как было с другими.
Нет, у меня есть что-то гораздо лучшее.
Свидетельница.
Та, которая будет наблюдать за каждым моим движением, записывая на подкорку своего блестящего ума и сохраняя там, как перманентное воспоминание. И позже, когда я с силой буду вгонять свой член в нее, я заставлю ее рассказать мне все, что она видела.
Каждую. Отдельную. Деталь.
Пока она не начнет кончать, выкрикивая мое имя в память о его страданиях. Это будет ее наказанием за то, что она оказалась в таком положении, за то, что была слишком доверчивой, наивной с мужчиной, имеющим порочные намерения.
– Ты думаешь, совет директоров увидит это в таком свете? – моя бровь приподнимается. – Когда они узнают, как неподобающе ты ведешь себя со студентками? Ты веришь, что они пожалеют человека, который не имеет никакого веса и проложил себе путь сюда, облизывая задницы?
Если он думает, что может напугать меня, угрожая рассказать об этом, он чрезвычайно заблуждается. Он рискует всем, идя против меня, разыскиваемого за убийство или нет. В моем мизинце левой руки больше власти, чем во всем его теле.
Он ничто по сравнению со мной. У Коннера нет ни имени, ни наследия, лишь чистая удача, что он подружился со Стивеном Синклером в университете. Он просто расходный материал, которого никто не поддержит.
Мой нож рассекает мышцы на его шее так, что под ним появляется тонкий багровый порез. Страх наполняет глубины его глаз, а мои губы растягивает кривая ухмылка.
Ничто так не усмиряет мужское эго, как нож у горла.
– Ты собираешься убить меня? Прямо здесь? – он стискивает зубы. – Тебя поймают, прежде чем ты успеешь покинуть кампус. Может, эти стены и звуконепроницаемы, но ты не сможешь избавиться от моего тела.
– Как отважно с твоей стороны предполагать, что от тебя что-то останется, – парирую я, проводя языком по передним зубам.
Я осознаю, что нарушаю одно из заветных правил отца – убивать из эмоций. Во второй раз я проливаю кровь мужчины ради Лайры. Во второй раз меня подталкивают к этому.
У моего отца никогда не было никого, ради кого стоило бы убивать. Он убивал без всякой цели. Генри никогда не терял рассудок. Он никогда не был полностью поглощен другим человеком, так что сама мысль о том, что кто-то дышит поблизости с ним, – это слишком. Слишком близко.
– Тэтчер, пожалуйста, – умоляет он, дергаясь в кресле. – Ты не твой отец. Не будь таким человеком.
Я убираю нож от его кожи, вертя его между пальцами, рассеянно водя лезвием по ладони.
– Ты прав, я не он, – киваю я в знак согласия. – Я гораздо хуже.
Со скучающим вздохом я выпрямляюсь, поворачиваясь к Лайре. Маленькая Мисс Смерть тихонько прячется в углу. Как будто она может исчезнуть из моего поля зрения. Как будто она не единственное, что я вижу в этом кабинете.
