Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 2."

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

4. ПРЕДАТЕЛЬ

Тэтчер

Алистер Колдуэлл, как известно, в первую очередь думает кулаками. Драка – визитная карточка игнорируемого мальчика, который превратился в жестокого мужчину.

Когда его кулак сталкивается с моей челюстью, нанося мощный боковой удар по моему лицу, я почти испытываю сочувствие ко всем тем, кого он избивал в прошлом.

Почти.

Тупая пульсация рикошетит по моему лицу, металлический привкус стремительно наполняет рот. Секунду я смотрю в пол, принимая насильственное действие, которое он только что нанес, прежде чем провести большим пальцем по нижней губе, когда поворачиваю голову, встречаясь с его темными глазами.

Я знаю его очень долгое время, но ни разу не был принимающей стороной его физического насилия. Ни разу.

– Скучал по мне, Али?

Он ничего не говорит, просто стоит молча. Я вижу слова в его глазах – все те, что он не произнесет вслух. История повисает в воздухе, воспоминания.

Если бы он был другим, если бы он не был рожден в тени и взращен забытым, он бы сказал что-то вроде:

Ты оставил меня.

И если бы я был другим, если бы был способен чувствовать и не был бы лишен человечности в детстве, я бы ответил:

Я бы вернулся ради тебя. Всегда.

Но это не наша реальность.

Мы – просто отточенное оружие, созданное для разрушения, отчаянно жаждущие мира и получающие только бесконечную войну.

– И это все? – ворчит Рук, ударяя излишне сильно своим плечом мое, когда врывается в пустой кабинет своего отца, закрывая за собой дверь. – Ты бил меня сильнее, когда нам было, блядь, двенадцать. Ты выбил мне коренной зуб.

Он постукивает по своей челюсти для акцента, смотря на Алистера, но отказываясь показывать мне что-то, кроме своей спины. Боясь встретиться со мной взглядом, напуганный тем, что я увижу все, что он пытается скрыть.

– Ты единственный, кто всегда орет громче, папочка, – огрызаюсь я, прищурившись. Он поворачивает голову, смотря на меня через плечо, с нездоровой ухмылкой на губах, крутя спичку между зубами.

– Как, блядь, он может быть твоим любимчиком – этого я никогда не пойму, – бормочет Рук, хлопая Алистера по плечу, проходя мимо. – Боже упаси, если мы повредим идеальное личико. Да быть такого не может, чтобы он получил по морде и его бы еще разыскивали за убийство.

Он неспешно подходит к письменному столу своего отца, садится в кресло, закидывая ноги на стол.

– Надеюсь, твой отец на работе и не собирается возвращаться в ближайшее время? Больше всего на свете ему хотелось бы посмотреть, как меня запихивают на заднее сиденье полицейской машины.

– Он весь день в отделе, не вернется допоздна. Наверное, будет слишком пьян, чтобы заметить разницу между твоим лицом и моей бледной задницей.

Я смотрю на обоих людей, с которыми вырос, осознавая, что преданность, которая связывала нас воедино, сильно пошатнулась из-за моего решения уйти. Станет только хуже, как только они выяснят, что я не могу рассказать им почему.

Во всяком случае, не реальную причину, а они – ищейки, когда дело доходит до правды. Они увидят ложь насквозь, но никогда не выяснят истины.

Им необходимо было бы доверять мне. Слепой верой.

Которой у них мало на данный момент, и это вызывает во мне что-то взрывоопасное. Ни разу я не подвергал никого из них опасности; ни разу не рисковал ими.

Зачем сомневаться во мне сейчас?

– Давайте покончим с этим, – вздыхаю я, разминая ноющую челюсть. – Мой уход был в интересах каждого. Если бы я рассказал кому-то из вас, вы бы только встали на пути.

Алистер усмехается, сжимая кулаки. Я знаю, он хочет ударить меня снова, но воздерживается, выбирая вместо этого жестокие слова.

– Ты оставил нас, обнаружив свою бабушку расчлененной. Попробуй найти другой ответ. На этот раз отбрось чушь.

Независимо от того, что говорит любой из них, они чувствуют. Каждый из них испытывает эмоции по-разному, Алистер в более радикальной шкале⁵. Он либо зол, либо доволен, категоризируя все свои чувства по этим двум направлениям, в то время как Рук чувствует их все по негласной скользящей шкале⁶.

Я осознаю, потеря Мэй причинила им боль, что их горе реально – я просто не могу этого понять. Она одна из немногих родительских фигур – была, – которая проявляла к ним искреннюю доброжелательность. Они проводили праздники в моем доме, познакомились с единственным здоровым взрослым в моей жизни.

Ее потеря стала волновым эффектом для каждого из нас. Мы все ощущали это, мы все справлялись с этим по-разному, но мы все же чувствовали.

– У меня не было другого выбора. Полиция увидела бы место преступления, и мне предъявили бы обвинение в убийствах каждой из тех девушек. Дело сделано – я не выбрался бы из Пондероза Спрингс раньше, чем наручники оказались бы на моих запястьях.

– Ты мог бы, блядь, рассказать нам. Предупредить нас, – высказывается Рук, прикурив свой косяк и делая устойчивые затяжки.

– У ФБР есть ордер на мой арест. Как ты рассчитывал нарыть больше информации о Стивене и «Ореоле», когда они рыщут вокруг, как голодные псы? – возражаю я. – Мне необходимо было исчезнуть. Для нас это была лучшая ставка.

– Для тебя, – говорит он сквозь дым, витающий вокруг его лица, смотря ожесточенным взглядом в мою сторону. – Это было лучше для тебя. Рассказать нам, включить нас в свой план укрытия, вот что было бы лучше. Бесследное исчезновение было для тебя – не путай это, эгоистичный придурок.

В году немало дней, когда я задаюсь вопросом, как мы с Руком все еще остаемся друзьями. Это редкость, когда мы сходимся во мнении, и еще реже мы активно ладим.

Но по какой-то причине я все еще защищаю его. Всех их.

Это единственное, что было у меня на уме после того, как обнаружил Мэй. Убедиться, что они защищены, невредимы от любой ответной реакции, которую этот убийца-подражатель пытался спровоцировать.

– Они бы нашли меня, если бы вы знали.

– Да? Каким образом? Потому что ты не доверяешь нам настолько, чтобы сохранить это в тайне? Твой комплекс бога нереален – ты ожидаешь, что мы должны доверять каждому имеющемуся у тебя мотиву без вопросов, и самое безумное то, что мы, блядь, делаем это.

– Не подвергай сомнению мой...

– Почему ты вернулся? – перебивает Алистер, скрещивая руки на груди. – Если это был твой план, почему ты здесь?

Вопрос бьет сильнее, чем удар кулаком, это... недоверие в его тоне. Как будто не имеет значение, каким будет мой ответ, он не поверит в него, уже считая мои слова ложью.

Вопреки высказыванию Рука, я никогда не подвергал их сомнению. Их методы? Безусловно. Но не их мотивы, не их хрупкие, гребаные чувства. Ни разу.

Я смотрю на Алистера холодным взглядом.

– Я никогда не подвергал сомнению тебя, когда Брайар оказалась вовлечена. Мне это не нравилось, но я позволил этому случиться, даже без малейшего осуждения. Это я тот, кто оставался в больнице, когда она была под седативными, пока ты разбирался с Дорианом и своими родителями. Я слепо следовал за тобой годами, – выплевываю я с ненавистной злобой.

Если они хотят играть, мы можем играть.

– И ты, – я перевожу взгляд на Рука, скрывающегося за дымом. – Кто никогда не подвергал сомнению твою потребность к боли? Когда ты появился у моей двери, выпрашивая меня порезать тебя, я дал тебе то, что тебе было нужно. Поставил свою жизнь на кон, похищая копа для тебя, чтобы отомстить за девушку, и тебе даже не нужно было просить меня.

Слова повисают в воздухе, как пылинки, раскачиваясь между нами, словно маятник, а я просто жду, чтобы увидеть, кого из нас ранило сильнее.

Я был предан им почти всю свою жизнь, и это их оплата?

– Удивлен, что вы не спросили меня, я ли сделал это. Зарезал свою собственную бабушку. Я имею в виду, вы могли бы посчитать, что это я? Не похоже, что вы доверяете мне.

– Тэтчер...

– Теперь я злодей. Как интересно. А я-то думал, мы все на одной стороне, – напеваю я. – Может, ты действительно пошел в своего отца, в конце концов, Колдуэлл. Предательство, похоже, заложено в вашем генофонде.

Ярость, расплавленная и горячая, льется из его глаз. Я чувствую, как она пылает в воздухе. Такова особенность близких отношений. Ты знаешь, какой порез болит сильнее, какие слова ранят глубже.

Я слышу скрип кресла и запах травки, когда Рук подходит ближе, готовый стать буфером между нами. Удар Алистера ранее был предупреждением. Нет сомнений, что он разбил бы мне лицо, если бы представился шанс. Я видел, как он дрался с мужчинами вдвое больше меня и уходил без единой царапины.

Но у меня даже нет необходимости прикасаться к нему, чтобы причинить боль. Его мозг работает не так. Никогда не работал так. Он, конечно, отрицал бы это, но если бы я ушел от него, от них – это уничтожило бы его.

Потому что я – лед, который охлаждает ярость в его венах. Тот, кто позволял ему пробираться в свое окно, когда его родители были дома. Я тот, кто показал ему, как перевязывать раны. Я человек, который позволял ему спать у себя на полу, человек, который не спал, пока он не засыпал.

Я делал это не потому, что я о нем заботился.

Я делал это, потому что он нуждался в этом. Я всегда занимаюсь тем, в чем они нуждаются, но кишка тонка сделать самостоятельно. Ярость Алистера, боль Рука, демоны Сайласа.

Я за него – он знает это – точно так же, как он за меня, но в чем разница? Я не нуждаюсь в нем.

Я ни в ком из них не нуждаюсь.

– Просто ответь на гребаный вопрос, Тэтчер.

Наклоняя голову, я слышу удовлетворительный хруст в шее, прежде чем ответить.

– Я следил за зацепкой. Посчитал, что справлюсь с убийцей-подражателем, пока вы двое закончите с остальным. Но она сдохла, – буквально, думаю я про себя. – После этого закончились варианты.

В мою защиту: это все правда.

Я следил за Колином – он был моей единственной реальной зацепкой, когда дело дошло до поиска информации касательно того, кто крадет славу моего отца. Им не обязательно знать, что уничтожение других серийных убийц – мой ритуал два раза в год. Что существование этого подражателя является прямым оскорблением всего того, что я делаю.

Им также не обязательно знать, что мне пришлось вернуться, потому что Лайра сорвалась, и мне необходимо было убедиться, что записи с камер видеонаблюдения в продуктовом магазине стерты. Объяснять им то, что я не могу объяснить себе, кажется лишним.

Это мой секрет, который я храню. Они все имеют свои. Мне позволено хранить парочку при себе.

– Было бы славненько знать, что ты жив, – бормочет Рук, вероятно, предполагая, что это все, что они получат от меня в рамках этого вопроса.

– Чего ты хочешь, Рук? – резко спрашиваю я. – Извинений?

Он крепко сжимает косяк между пальцами, стискивая челюсть, прежде чем сорваться.

Самое время. Он был слишком спокоен, чтобы считаться нормальным.

– Ты мой брат. Я ненавижу тебя – я ненавижу тебя так, блядь, сильно, но ты мой брат, – шипит он, сверкая татуировкой в виде монеты на внутренней стороне бицепса, которая зеркалит точно такую же у меня. Такая же, как у Алистера и Сайласа. – Ты брат Сайласа! Он заперт в проклятой палате. Я похоронил того, кого любил, без тебя, и думал, что ты будешь следующим. Я больше не потеряю ни одного из вас, независимо от твоей ледяной натуры.

Брат.

Всю мою жизнь на меня навешивали ярлыки.

Убийца. Психопат. Сын.

Но брат не был среди них.

– Я...

Стук в дверь прерывает меня, хотя я даже не уверен, что собирался сказать. Я оборачиваюсь, смотря через плечо, и вижу, как в комнату заглядывает голова с рыжеватыми волосами.

– Неудачное время?

– Как всегда идеальное, ТГ, – вздыхает Рук, словно до этого не мог, пока она не появилась. – Иди сюда, детка.

Сэйдж быстро оглядывает комнату, прежде чем войти полностью с еще двумя людьми на буксире. Она спокойно прижимается к боку Рука, в то время как Брайар не находит ничего лучше, чем открыть рот.

– Ой, – говорит она с легкой ухмылкой. – Ты выглядишь так, будто тебе это не помешает.

Пакет со льдом вылетает из ее рук и приземляется мне в грудь, и я быстро подхватываю его, чтобы он не упал. Они вполне могли подслушивать, и именно так она узнала, что ее парень врезал мне в челюсть, или, может быть, она знает его лучше, чем я думаю.

Брайар держит еще один пакет со льдом, бережно прикладывая его к костяшкам Алистера, качая головой. Но он просто прижимается губами к ее лбу в знак благодарности.

Лайра, которая зашла в комнату последней, все еще стоит позади меня, прислонившись к двери. Я сдвигаюсь так, чтобы все мое тело оказалось перед ней, ограждая ее своим корпусом.

Я могу чувствовать, как гнев волнами исходит от ее маленького тела. Наверное, глупо с моей стороны стоять спиной к кому-то настолько склонному закалывать мужчин из-за эмоций.

– Рада, что ты не умер, – говорит мне Сэйдж. – Иначе только я бы доставала Рука, а это невероятно скучно.

– Что ж, теперь, когда он жив, нам необходимо найти, где его разместить. Он не может оставаться ни в одном из связанных с нами мест; сейчас рискованно, чтобы он был здесь. Они знают, что мы бы его спрятали.

– Вот почему мне следовало бы оставаться мертвым еще немного, – говорю я Алистеру, уже зная, что это станет проблемой.

– Ты богаче Бога. Ты не можешь купить место, где спрячешься? Улететь из страны? – добавляет Брайар, как будто это так просто.

– Все, что я могу использовать, – это наличные, которые взял из сейфа своего деда, когда уходил. Попытка воспользоваться своими кредитными картами, паспортом, все что угодно, кроме как залечь на дно, приведет к тому, что Одетт Маршалл арестует меня по национальному телевидению.

– Так мы можем...

– Моя хижина, – тихий голос Лайры доносится из-за моего плеча. – Она глубоко в лесу, далеко от радаров. Даже если полиция появится, под фундаментом есть бункер. Они никогда не найдут его.

Мой позвоночник напрягается.

– Нет.

Я медленно оборачиваюсь, смотря вниз на нее. Замечаю, что ее волосы собраны в пучок. По какой-то причине хочется распустить их. Мне не нравится идея, что она сдерживает эти дикие кудри.

– Почему? Это не поместье. Там нет ни дворецких, ни личных шеф-поваров, – она поднимает бровь с нахальством, которое мне не нравится. – Но ты будешь спрятан. Ты будешь в безопасности.

– Ты – не будешь.

Я ненавижу, что сказал это вслух. Что не смог остановить самого себя от произнесения этого.

Между ее бровями образуется глубокая складка, поэтому я засовываю руки в карманы, чтобы удержаться от скольжения большим пальцем по ее лбу, разглаживая эти морщинки. Касаться ее, быть внутри нее – боже – это было ужасной ошибкой.

Я говорил ей, если возьму ее однажды, то не смогу остановиться, и это я и имел в виду.

Это все, касательно чего я могу думать, когда она рядом. Как она ощущалась, как звучала, как моя кровь текла по ней, и как хорошо она принимала все, что я давал.

Я хочу ее, не буду отрицать это перед собой. Она единственный человек, к которому я испытываю физическое влечение, но это все, чем это является – физической, биологической реакцией. Это все, чем это может быть.

Взгляды устремлены мне в спину, и у каждого свои вопросы, но никто из них не получит ответа. Я едва могу признаться в своем собственном сознании, что причина, по которой я ушел, почему исчез и вернулся, – была в ней.

Все из-за Лайры. Чтобы защитить мою кровожадную, пахнущую вишней девочку.

Если подражатель пришел за Мэй, то Лайра следующая в его списке. Если Одетт Маршалл это выяснила, ему не потребуется много времени. Я не могу рисковать ею. Чем ближе я к ней, тем большей опасности она подвергается.

– Из-за тебя? – спрашивает она, скрещивая руки на груди. – Что ты собираешься сделать? Убить меня, пока я сплю?

– Не флиртуй со мной так, – ухмыляюсь я, наблюдая, как ее щеки розовеют.

Ее гнев не отменяет ее влечения ко мне. Оно встроено в нее, и ничто из того, что я делаю, не изменит этого. Я знаю, потому что со мной происходит то же самое. Наша связь – серьезное неудобство.

– У тебя нет другого выбора, – она прикусывает внутреннюю сторону щеки, но держится немного прямее обычного. – Моя хижина или тюрьма. Будь благодарен, что я вообще предлагаю это.

Мои губы растягиваются в улыбке.

– Впечатляющий хребет ты отрастила, мисс Эбботт. Дай знать, кому отправить благодарственную открытку.

Может, она и правда чему-то научилась на наших занятиях.

Мне нравится то, как она стоит передо мной, даже если ее уверенность фальшивая и подпитывается болью, которую я причинил. Лайре становится более комфортно с существом, которое скрывается под ее кожей, больше не прячется от него.

Но это не меняет моего решения.

Я не могу допустить, чтобы с ней что-то случилось. Особенно не могу позволить неоригинальному серийному убийце добраться до нее. Она не заслуживает моей ненависти, но заслуживает права жить. Я не стану подвергать ее риску.

– Я тоже не хочу делиться своим пространством с тобой, Тэтчер. Но это твой единственный вариант.

– Нет.

Она слегка вздыхает, закатывая глаза.

– Тогда тюрьма. Сгниешь, мне все равно.

– Я...

– Что-то случилось между вами двумя? – прерывает меня Брайар, призывая Лайру к ответу вне фальшивого рассказа, который она сочиняет.

Смотря на меня и извергая слова, которые, как она думает, повлияют на меня. Притворяясь, что маленькое сердечко в ее бледной груди не бьется ради меня. Как будто мой призрак не существует лишь ради меня. Как будто она не истекает кровью ради меня.

Однако, остальным в этой комнате не нужно знать об этом.

– Ага, наподобие траха? – добавляет Рук.

Моя челюсть сжимается.

Я не хочу переезжать к ней, но определенно не нуждаюсь, чтобы кто-то задавал вопросы относительно нас с Лайрой. Соглашаться на это, все равно что подписать ее смертный приговор, но, может быть, если я смогу побыть с ней несколько дней, я быстро найду другое решение.

Лишь несколько дней.

– Забавно, – рассуждаю я, – но нет. Тюрьма и длительное пребывание с Лайрой прямо сейчас кажутся очень похожими вариантами. Я надеялся на третий вариант.

Боль вспыхивает на ее лице, и я хочу схватить ее. Встряхнуть за плечи и сказать, что это к лучшему. Что я хочу, чтобы она смогла увидеть, насколько опасно находиться рядом со мной, что все это ради нее. Заставить ее понять, что по какой бы то ни было причине, мой мозг не может справиться с мыслью о ее юном трупе.

Но я сохраняю молчание, позволяя ей верить во все наихудшее обо мне.

– Ты уверена, что все в порядке с этим? – обеспокоенно спрашивает Брайар у подруги.

Если бы Брайар знала, насколько пугающей может бывает Лайра Эбботт, она бы никогда не беспокоилась о ее безопасности. Она сама бы испугалась этой маленькой убийцы. Лучшая подруга Лайры стояла бы перед ней и думала: как эта милая девочка превратилась в такое ужасающее существо?

Стена захлопывается перед ее глазами, скрывая все эмоции, она переводит взгляд на людей позади меня с натянутой улыбкой.

– Ага, – бросает она. – Просто вынуждена отменить свои планы с Годфри на эти выходные. Он собирался приехать помочь с инсталляцией пауков, над которой я работаю.

Моя челюсть напрягается, руки сжимаются в карманах. Я бросаю ей вызов взглядом, пусть попробует пригласить его к себе домой. Она проведет вечер, рыдая в луже его искореженных частей тела.

Ему тоже не позволено обладать ей.

Никому не позволено.

Потому что даже если я не могу обладать ей, она все еще мой призрак.

Она все еще преследует меня.

И каждый убийственный дюйм принадлежит мне.

5. БЕЛОСНЕЖНЫЙ

Лайра

Открывая дверь для Тэтчера, я чувствую, будто впускаю его еще глубже в свою душу, как будто он и так недостаточно внедрен в нее. Наблюдение, как его стройная фигура переступает порог моего дома, моего собственного забытого мира, заставляет грудь сжиматься.

Все внутри было создано моими собственными руками. От коллажа «Невермор»,⁷ приклеенного к стене в гостиной, до темно-фиолетовой кухни. Готический, уютный, приглушенный шедевр. Таксидермические инсталляции усеивают все пространство, запах лаванды – это я, и он видит все это.

– Здесь четыре комнаты, – напеваю я, слыша, как его шаги следуют за мной вверх по лестнице. – Две ванные.

Это не вызывает никакой реакции. Не то чтобы я думала, что это произойдет, учитывая, что, когда он вошел внутрь, он едва кивнул в знак признания, когда я поприветствовала его.

Я не глупа и не наивна, вопреки тому, во что он, вероятно, верит в своем твердолобом черепе.

Тот, кто не знает его, мог бы списать его злобное поведение в отношении меня на факт недавней смерти его бабушки, что отчасти верно. Другой мог бы подумать, что он просто такой, какой есть, что с самого начала ему было все равно, и он всего лишь играл с моими жалкими чувствами.

Но ни то, ни другое не является верным.

Дистантный клин Тэтчера, который он вбил между нами – его уход, все его нелепое поведение, – было результатом страха. На данный момент, конечно же, он никогда бы не признался в этом ни себе, ни вслух, но я вижу это.

Он боится.

Этот убийца-подражатель пришел за его бабушкой, последним живым родственником, который заботился о нем. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он напуган, что то же самое случится с парнями. Со мной.

Пространство, жестокость, дистанция. Это был единственный вариант, который, как он думал, у него есть. Оттолкнуть нас, чтобы мы остались в безопасности. Хотя это и не было очевидно, когда мы хоронили тело игрока номер один, которого, как я узнала, звали Колин, это стало ясно, когда мы были у Рука вчера.

Он хотел, чтобы я была в безопасности, все мы, и для него это означало отстраниться.

– Это моя спальня, – я указываю рукой на первую дверь напротив балюстрады⁸, открывающей вид на гостиную. – Ты можешь занять ту, что рядом с моей.

– Почему не вон ту? Или ту, что внизу?

Я не сдерживаю закатывания глаз на его попытку отдалиться как можно дальше от меня.

– Та комната, что внизу – мое рабочее пространство, разве что тебе по кайфу спать с моей змеей и всеми мертвыми насекомыми.

Он качает головой, стискивая челюсти.

– Разве люди не заводят пушистых домашних животных – тех, что вряд ли их съедят?

– А где в этом веселье? – я выгибаю бровь, открывая дверь в чистую гостевую комнату. – К тому же Алви ведет себя тихо и занимается своими делами.

– А что в той комнате? – он указывает рукой на дверь в конце коридора. – Безопасное убежище для остальных твоих ползучих питомцев?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, переводя взгляд на дверь комнаты, скрытую в тусклом свете. Тепло расцветает на моем лице, и я, прочищая горло, смотрю на него.

– Это кладовка, и она все еще нуждается в реконструкции, поэтому заперта, – ложь выходит плавной, и я надеюсь, он оставит в покое. – Здесь есть ванная комната, кровать и комод. Немного, но сойдет.

Он пристально смотрит на дверь в конце коридора еще мгновение, заставляя мои ладони потеть, прежде чем пройти мимо меня в комнату. Я вдыхаю знакомый аромат его одеколона, наслаждаясь близостью те секунды, что он позволяет.

Тэтчер кладет свои вещи на кровать, затем скользит руками в карманы и осматривается. Я прослеживаю взглядом вены на его руках, пальцы так и чешутся, чтобы пробежать по синеватым линиям. Подогнанные по фигуре слаксы облегают его стройные ноги, а простая накрахмаленная рубашка не скрывает, насколько подтянут его живот под ней. Ни единого непослушного волоска, ни единого изъяна.

Свет проникает сквозь окно без штор, отбрасывая вечернее сияние на его кожу.

Он выглядит здесь настолько неуместно. Дорогостоящая мраморная статуя, которую родственник купил за внушительную цену без фактического понятия, что мне нравится. Тэтчер выглядит чересчур чистым, слишком дорого, чтобы оставаться на моей запасной кровати, которую я купила на распродаже в универмаге.

Его шаги эхом отдаются по деревянному полу, когда он подходит к тумбочке рядом с кроватью. Я наблюдаю, как он подхватывает книгу в черном кожаном переплете, ту, что я забыла здесь какое-то время назад, проводя рукой по корешку, прежде чем открыть ее.

Кусок ткани служит закладкой. В том, как его пальцы пробегают вдоль краев страниц, есть что-то почти интимное. Он читает слова на них с врожденным любопытством.

– Кожа белая, как снег, губы алые, как кровь, а волосы черные, как эбеновое дерево, – читает он вслух, поднимая взгляд на меня с понимающей ухмылкой. – Эта страница отмечена, потому что ты остановилась на ней или потому что это твоя любимая сказка братьев Гримм?

– Это была любимая сказка моей мамы, – отвечаю я тихо, покалывание, словно от булавок, пробегает по спине. – Она читала мне ее, когда я была ребенком.

– Умная женщина, что не воспитывала свою дочь верующей в счастливый конец.

Я хмурюсь, проходя дальше в комнату, выхватываю книгу из его рук и прижимаю ее к груди, словно могу защитить воспоминания, хранящиеся внутри.

– Злые люди, танцующие на раскаленных углях, и короли, умирающие от своей жадности, – счастливы. Не для тех, кто смотрел диснеевскую классику, но для таких, как я.

– Таких, как ты? – он выгибает бровь.

– Тех, кто знает, что счастливый конец не всегда сопровождается обещанием солнечного света или полуночных поцелуев, – я усиливаю хватку на книге. – Ночь может быть холодной, окутанной горькой тьмой, и даже тогда у твоей сказки все еще может быть счастливый конец.

Как в истории о мальчике по имени Джек Фрост, который спас меня от монстра.

В его глазах вопрос, но он сдерживает его при себе, прерывая наш разговор, продолжая осматривать комнату. Я возвращаюсь обратно к дверному проему, позволяя ему освоиться, и уже готова уйти, когда он снова начинает говорить.

– Здесь чище, чем я ожидал. Хаотично, без ощущения продуманного дизайна, но чисто.

Как мило с его стороны – оскорблять меня. Интересно, это он пытается напомнить мне о моем месте в его жизни, чтобы я не привязывалась к тому, что мы под одной крышей, прямо по соседству? Или он пытается напомнить самому себе?

Я не утруждаю себя тем, чтобы оглянуться через плечо на него, просто стою в дверном проеме спиной к нему.

– Вау, как мило получить твое одобрение моего дома.

Прискорбно для него, что я знаю, как работает его разум и как он играет в игры.

Я не злюсь на него, не по-настоящему, даже несмотря на то, что я хотела бы сделать это в прошлую ночь. Я люблю его, понимаю его слишком хорошо, чтобы сердиться на него за то, что он ведет себя единственным известным ему способом.

Холодно. Отстраненно. Резко.

Но я больше не собираюсь быть смиренной. Не тогда, когда мои руки были ответственны за три смерти. Барьер, разделяющий то, кем я была и кем являюсь сейчас, разрушился, когда он ушел, пока я гадала, жив он или мертв.

Если Тэтчер собирается резать меня словами, я отвечу ему тем же. Я знаю, кем мы являемся друг для друга, но я больше не позволю ему ранить меня, не отвечая в ответ. Мы были созданы из одного и того же клинка; не трудно догадаться, какая рана кровоточит сильнее всего.

Может быть, он почувствует вкус своего же собственного лекарства хоть раз.

Все, что я знаю – я не хочу быть под ним.

Я хочу быть равной ему. Зеркальным отражением друг друга. Он отражает все, кем я являюсь внутри, а я – то, что таится в нем. Две фигуры на равных позициях.

В конце останемся только мы, и в глубине души он это знает. Знает, что для нас обоих не может быть никого другого.

– Мое присутствие здесь доставляет тебе дискомфорт? Ты на грани? Или это просто твоя новая личность после того, как ты приняла в себе убийцу? – я знаю, что, обернувшись, увижу его ухмылку. Ту глупую ухмылку, от которой мои внутренности сжимаются.

– Это имеет значение? – предлагаю я в ответ, слегка поворачиваясь к нему лицом, прислоняясь к дверному косяку со скрещенными руками и плотно прижатой книгой. Пытаясь игнорировать то, как вопит мое сердце.

Он так близко. Прикоснись к нему. Дотронься.

Я бы хотела, чтобы оно понимало, как он все усложняет для нас. Что оно выбрало самого сложного мужчину для любви.

– Нет, – он прищелкивает языком. – Но я не могу не задаваться вопросом: как человек, который вторгался в мое пространство с тех пор, как мы были подростками, теперь не хочет делиться своим?

Я сжимаю челюсти, стискивая зубы, борясь с румянцем, который грозится залить мои щеки.

– Тебе нравится знать это? То, что я преследовала тебя? Твое и без того огромное эго подпитывается знанием, что у тебя был сталкер?

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Я не обязана отвечать только потому, что ты спрашиваешь меня о чем-то.

Он улыбается, прижимая язык к внутренней стороне щеки, прядь волос падает ему на лицо, когда он отвечает:

– Ты теперь хранишь секреты от меня, питомец? – его взгляд становится жестким. – Учитывая, что я не рассказал никому насчет совершенного тобой недавно убийства и о том, как помог тебе избавиться от тела, думаю, это заслуживает немного доверия.

Его слова пронизаны угрозой. Я решила держать все в себе из-за того клина, который он вбил между нами, а теперь меня шантажируют, чтобы я поделилась?

Он никогда не сможет отрицать, что он Пирсон, уж точно.

– Это никак не связано с доверием к тебе, Тэтчер, – говорю я с горечью в голосе. – Мне было бы дискомфортно с кем угодно здесь. Это мой дом, мое пространство, место, где мне не нужно прятаться. Что означает, что…

– Людям легче увидеть тебя, – заканчивает он за меня. – Тебя настоящую.

Я сглатываю ком в горле, во рту пересохло от жара его пристального взгляда. От того, как он не сводит с меня глаз даже на секунду. Я ненавижу, когда он так делает, смотрит на меня так, будто видит все, и это его не пугает.

Мою кожу покалывает от мурашек, когда я киваю.

– Это не то, к чему я привыкла. Что мир видит меня, – я тереблю края своего свитера, дергая за тонкую нитку. – Не все мы созданы для оживленных политических разговоров и присутствия в медийном пространстве.

Всюду, куда бы он ни зашел, он завладевает всеми взглядами. Упивается их страхом и ухмыляется из-за этого. Я видела, как он без труда завоевывает внимание каждого. Этот город осуждает его, но уважает за то, кем он является, и он это знает.

Он смеется – безрадостно и грубо. Звук похож на черную звуковую дыру, поглощающую весь свет в комнате.

Интересно, знает ли он, что значит в действительности смеяться?

– После того, как Генри был арестован, я оставался запертым в поместье месяцами. Нынешняя версия меня? Ее еще не существовало, – он оглядывает комнату, возможно, представляя свою детскую спальню. Затем снова смотрит на меня, его длинные ноги приближают его все ближе и ближе. – Я отказывался покидать территорию, почти ни с кем не разговаривал, включая деда, что сводило его с ума. Так что, чтобы избавить его от страданий, Мэй повела меня в сад, и мы просидели в тишине часы. Я наблюдал, как она ухаживает за цветами и разговаривает с персоналом. Только после того, как начало темнеть, она заговорила со мной.