Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 2."

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

15. БАБОЧКИ

Лайра

В хижине пахнет чесноком.

Это первое, что я замечаю, когда вхожу в дверь.

Второе – что здесь чисто. Неестественно чисто.

Мой проект по-прежнему занимает все пространство в гостиной, все мои принадлежности не тронуты, но все остальное? Безупречно.

Я сдерживаю улыбку, пытаясь представить, как Тэтчер ходит по моему дому и наводит порядок. Только богам известно, что он нашел в этом месте, убираясь. Я провожу пальцем по полке на стене, по той, на которой стоят банки с существами, пропитанными формальдегидом, и когда поднимаю палец, на нем нет ни пылинки.

Я даже не знала, что у меня есть пипидастр²⁵.

За последние две недели мы с Тэтчером выработали определенную рутину. Я все еще чувствую, что эмоционально он держится на расстоянии, но он оставляет дверь в свою комнату открытой в течение дня. Как-то ночью я засиделась допоздна, работая над своей паучьей инсталляцией. Он спустился и сел на диванчик напротив меня, чтобы почитать.

Мы сидели в тишине, просто существуя в присутствии друг друга, в течение нескольких часов.

Его компания подобна тени.

Тихий, незаметный, но вы знаете, что он рядом.

Мои ботинки ударяются о стену, когда я сбрасываю их, бросая пальто на диван, прежде чем направиться на кухню, откуда доносится запах настоящей еды, не тех замороженных блюд, которые я ем обычно.

Когда я прохожу через арку, то вижу Тэтчера, повернутого ко мне спиной, фиолетовое кухонное полотенце перекинуто через плечо, на нем белая рубашка с закатанными до локтей рукавами и его стандартные черные брюки. Классическая музыка играет из моей колонки, и я с благоговением наблюдаю, как он подхватывает серебряную сковороду с плиты и подбрасывает, переворачивая в воздухе готовящееся в ней содержимое.

Он поворачивается, показывая профиль своего лица. Пряди белых волос падают на лоб, всего несколько, и именно эти пряди каждый раз сводят меня с ума.

– Ты готовишь? – спрашиваю я, направляясь к холодильнику, пытаясь сделать вид, что не пялилась.

Он смотрит на меня через плечо, признавая мое присутствие, прежде чем налить красное вино в сковороду, что вызывает обильное парообразование.

– Я великолепен во всем, где требуется нож.

Я хватаю бутылку воды, ухмыляясь.

– Стоит ли мне беспокоиться о том, откуда взялось мясо в этом блюде, Ганнибал?

Тэтчер закатывает глаза.

– Человеческие существа отвратительны. Я не трогаю их голыми руками, а ты думаешь, что я буду есть их плоть? Какой же ты сталкер. Ты вообще меня знаешь?

У меня отвисает челюсть.

– Ты придурок!

Улыбка растягивает уголки его губ, и пузырьки смеха поднимаются из моего живота. Он забавный, когда хочет. Теплый, когда не занят убеждением мира, что он Джек Фрост.

Я обожаю эту версию Тэтча, ту, которую могу видеть только я. Я люблю ее почти так же сильно, как ту часть, которая ужасает людей.

Он – и их кошмар, и моя мечта наяву.

– Говоря об убийстве людей, – я забираюсь на деревянный остров в центре кухни, подвигаюсь к середине, прежде чем сесть, скрестив ноги. – Коннер Годфри официально находится в отпуске после своего героического столкновения с Имитатором Пондероза Спрингс. Он до сих пор не смог идентифицировать человека в маске, ответственного за повреждение его языка.

– Трагично, – бормочет он.

– Я знаю, что Рук уже принял это за чистую монету, но ты веришь, что Истон – убийца-подражатель?

Тэтчер достает нож из подставки, подходя к столешнице, где нарезает овощи.

– А ты не веришь?

– Я должна. Ясно, что он тот, кто отправляет тебе записки, но я просто не знаю, – я пожимаю плечами, делая глоток воды. – Я знаю Истона с начальной школы. Он всегда был придурком, но убийцей? Нет.

– У убийцы много лиц, – его тон равнодушен. – Почти всегда это не тот, кто прячется в углу. Более вероятно, что это будет человек в центре комнаты. Мы – хамелеоны, способные сливаться с окружением и копировать эмоции. Если Истон – Имитатор, тогда он достаточно эффективно маскируется, раз даже ты в это не веришь.

Я знаю, что не должна давить на него, что должна быть благодарна за то, что он так много показывает себя, даже если этого совсем недостаточно, но я всегда была любопытна по натуре. Невозможно не хотеть от него большего.

Как сказать кому-то, что ты хочешь знать все? Каждое воспоминание, каждое мгновение, каждую причуду и привычку – просто чтобы быть ближе. Я ревную все те секунды, которые не разделила с ним.

– Могу я задать тебе вопрос?

– Ты все равно его задашь, независимо от моего ответа.

– Наверное, – я подхватываю кусочек огурца из салата на кухонном острове. – Сколько людей ты убил?

Вопрос звенит в теплом воздухе. Я надеюсь, что непринужденная подача отвлечет его от жесткости вопроса. Может быть, он даже не заметит, что отвечает.

Но он замечает все.

В ответ я слышу лишь шипение сковороды и стук его ножа о деревянную разделочную доску.

Тук, тук, тук.

Когда он останавливается, я ожидаю некое сопротивление. Язвительный комментарий или прямой выпад за то, что спрашиваю о чем-то настолько личном. Но он просто берет еще одну морковку из кучки и продолжает ее нарезать.

– Семь, – выдыхает он. – По двое в год, с тех пор, как мне исполнилось семнадцать. Минус этот год, конечно – кто-то украл моего восьмого.

Мои щеки пылают, и я благодарна тому, что он стоит ко мне спиной. Образ Майкла, оставленного в центре циркового манежа с ножами, воткнутыми в глазницы, – это то, что я не скоро забуду.

– Семь, – повторяю я, пытаясь осознать, что человек, готовящий ужин передо мной, является тем же человеком, кто способен убить семерых. Мне должно быть от этого не по себе, это должно бы напугать или свести меня реально с ума, но я не чувствую к нему ничего иного, теперь, когда узнала это.

– Как ты... – я машу руками перед собой, пытаясь подобрать слова. – ...находишь их? Я имею в виду, у тебя есть определенный типаж или просто любой мужчина?

Произнесение этих подробностей вслух только напоминает мне, насколько странную пару мы представляем из себя. Насколько странный наш разговор за ужином по сравнению с другими.

Я не уверена, ответит ли он, поделится ли этой частью себя. Я даже не знаю, рассказывал ли он об этом кому-нибудь еще. Но он удивляет меня. Он продолжает говорить, работая.

– Мой дед, Эдмонд, знал, во что мой отец превратил меня. На что я способен. Они – и он, и Мэй, – в течение длительного времени пытались вернуть меня к нормальной жизни через любовь. Дать мне стабильность в надежде, что это изменит неизбежное. Но был нанесен значительный ущерб. Генри показал мне слишком многое, обучил весьма успешно. Так что... – он тяжело вздыхает, словно сдувая пыль со старой пластинки, которая не проигрывалась годами. – На мой шестнадцатый день рождения мой дед подарил мне стопку досье и прощальное напутствие: «Тебе не следует убивать, но если необходимо, убивай тех, кто заслуживает смерти». Все, чьи имена фигурировали в тех файлах, были мужчинами, ускользнувшимиправосудия. Другими убийцами, охотившимися на слабых и невинных. Каждого из них так или иначе не смогли поймать, или полиция не смогла уличить их. Письма с файлами продолжили приходить и после смерти Эдмонда, их всегда доставляют в первый вторник июня и последний четверг октября. Оставляют в почтовом ящике в центре города, зарегистрированном на фиктивное имя.

– Ты убиваешь других убийц?

– Угуу, – напевает он.

– А Мэй так и не узнала?

Его плечи напрягаются при упоминании ее имени, но он быстро бросает нарезанные овощи в сковороду, встряхивая ее, чтобы перемешать.

– Думаю, она подозревала, но наслаждалась блаженным неведением. Эдмонд сказал мне, что единственный способ защитить тех, кто окружает меня – это держать их в неведении. Он был единственным, кроме тебя, кто знал об этом. Для Мэй я всегда был Тэтчером, ее внуком, никак не тем, кто убивает людей в подвале семейного поместья.

Она знала больше, чем ему хотелось бы думать. Наш разговор в саду подсказал мне, что она знала, но, думаю, она любила его. Может, это было отрицание, но Мэй была более чем осведомлена о том, кем был ее внук.

Это... обретает смысл. Почему он такой скрытный. Он чувствовал, что это единственный способ защитить парней, Мэй, меня от того, кем он является. Дистанция является фактором защиты нас от него.

– Подожди, – я хмурю брови, от страха учащается пульс. – Подвал? Вот где ты это делал? Тэтчер, полиция обыскала поместье. Ты оставил...

– Я не дурак, Лайра, – перебивает он меня, вынимая из духовки какой-то хлеб и ставя его на столешницу. – Подвал – это просто подвал. Я устранил каждое доказательство пыток до того, как они нашли тело Мэй. Вычистил и оставил в безупречном состоянии.

Тишина воцаряется между нами, пока он готовит, доставая тарелки из шкафа. В этот интимный момент, когда правда о нем оседает между нами, я принимаю то, насколько сильно он мне нравится.

Как сильно я его люблю. Как бы я растерзала мир зубами, чтобы обладать им. Солгала бы, украла и обманула ради его безопасности.

И все же, это еще не гарантия нашего счастливого конца.

Один только этот факт убивает меня. Осознание того, что можно так чертовски сильно заботиться о ком-то, и этого все равно будет недостаточно, чтобы вселенная позволила тебе жить в этой любви.

Моя мама не была религиозной, я тоже не религиозна, но если бы это означало сохранить его навсегда, я бы молилась.

Мир уже показал мне так много тьмы, принес Тэтчеру больше страданий, чем должен вынести человек. Я бы молила любого бога, к которому мне нужно было бы обратиться, ради того, чтобы у нас был мягкий финал. Тихий, тот, что не требует ничего другого, кроме умиротворения.

Знать его – это одновременно и благословение, и проклятие.

Теперь это еще опаснее. Ставки растут с каждым слоем, который я снимаю. Чем ближе я к нему, тем больше потеряю в конце.

Я смотрю ему в спину, на то, как он двигается, и мое сердце вздыхает.

Пожалуйста, думаю я, пусть у нас будет тот финал, которого мы заслуживаем. Даже нет необходимости, чтобы он был счастливым. Мне просто нужно, чтобы в нем был он.

– Я слышу, как усердно ты думаешь, – говорит он, ставя передо мной тарелку с дымящейся едой, ледяные голубые глаза искрятся от веселья. – Не хочешь поделиться, что тебя так озадачило?

– У меня никогда не было домашней еды прежде, – неожиданно говорю я, это может и не то, о чем я думала, но это правда. – Это впервые для меня.

Тэтчер опирается руками о край островка прямо передо мной, с ухмылкой на губах.

– В таком случае ты можешь добавить это в список вещей, сделанных впервые, которые я украл у тебя.

Тепло разливается у меня в животе.

Я стараюсь игнорировать румянец на своих щеках, когда беру вилку и накалываю кусочек курицы.

– Моя мама была ужасной кухаркой. Это одна из тех вещей, которую я отчетливо помню о ней. Это и запах сгоревшего попкорна.

Еда Тэтчера именно такая, какой я ее представляла. Чертовски вкусная. Не думаю, что есть что-то, что он делает плохо.

– Расскажи мне о ней, – он наклоняется, опираясь на локти передо мной, мышцы его плеч изгибаются.

Я сглатываю.

– О моей маме?

Он кивает, наматывая спагетти на свою вилку, а затем поднимает взгляд на меня как раз в тот момент, когда отправляет еду в рот.

– Зачем?

– Ты не единственная, кто заинтригован кем-то в этой комнате, Лайра.

Обычно это я допрашиваю его, заставляя открыться, так чтобы я могла изучить все то, из чего он состоит. Я не привыкла быть той, кого знают, и думаю, это потому, что я никогда не хотела, чтобы кто-то знал меня.

Не по-настоящему.

Я – призрак, потому что выбрала быть им. Это всегда проще, чем делиться частичками себя.

– Она была... – я замолкаю, пытаясь подобрать все слова, которые опишут мою маму тому, кто никогда не знал, насколько невероятно особенной она была. – Нам никогда не было скучно. Я знаю, что многие дети ненавидят домашнее обучение, но я обожала проводить время с ней. Она помогала мне ловить божьих коровок, брала с собой на работу и позволяла кормить всех животных, которые пугали людей. Я помню, что она была строгой, но все равно разрешала мне есть десерт первым.

Внезапный голод по сладкому заставляет слюнки течь. Слезы жалят уголки глаз от осознания того, что впервые за долгое время я говорю о ней вслух.

– Она никогда не пыталась сделать из меня кого-то другого. Не было никаких ожиданий, что я должна стать кем-то другим. Кем бы я ни стала, она бы любила меня.

Я чувствую, как слезинка скользит вниз по моей щеке, и я быстро вытираю ее рукавом, тихонько улыбаясь Тэтчеру, который наблюдает с бесстрастным выражением лица.

– Когда я была маленькой, я была одержима платьем с бабочками. Оно было фиолетовым, и на нем повсюду были изображены данаиды монархи. Я безостановочно носила его в течение нескольких месяцев подряд, а она стирала его для меня каждую ночь.

– Ты скучаешь по ней, – говорит он, поднимая большой палец и бережно вытирая мои слезы. Это так естественно, как будто он делает это постоянно. Нежное скольжение его кожи по моей уговаривает меня поддаться его прикосновению.

– Очень сильно, – я прижимаюсь к нему, обхватывая пальцами его запястье. – Я сохранила их все для тебя, знаешь?

Он приподнимает бровь.

– Платья с бабочками?

– Нет, – я выдавливаю из себя смешок. – Свои первые разы. Я сохранила их для тебя.

Осознание вспыхивает в его глазах, и прежде чем я успеваю сказать что-то еще, он отодвигает тарелки в сторону и хватает меня за бедра, притягивая к себе. Мои колени соприкасаются с его грудью, а он нависает надо мной.

– Думаю... – он замолкает на мгновение, словно ищет правильные слова. – Думаю, я тоже сохранил все свои первые разы для тебя.

– Ты никогда... Я была твоей первой?

– Мне не нравится прикасаться к другим людям, Лайра. Думаешь, трахаться с ними было бы как-то иначе?

Это ошеломляющее чувство – осознавать, что эти частички Тэтчера принадлежат мне. Гордость распирает грудь.

Даже стоя вот так, он намного выше меня. Я могу прижаться к его телу и чувствовать себя окруженной. Я обхватываю руками его рубашку спереди, собственнически удерживая его.

– Зная все, что сделали эти руки, что они продолжат делать… – он сжимает меня, словно напоминая, – ...ты не боишься их?

Мне следовало бы бояться. Было бы нормально – бояться.

– Я не могу измениться ради тебя, Лайра. То, что между нами, не изменит то, кем я являюсь.

Я чувствую биение его сердца под своими ладонями. Я чувствую, что он в той же мере человек, что и убийца. И люди, даже такие, как он, созданные для разрушения, заслуживают любви.

– Независимо от того, на какую жестокость способны твои руки, они всегда будут тем местом, где я чувствую себя в безопасности. Как я могу бояться пальцев, созданных, чтобы касаться меня?

Он смотрит на меня, словно пытаясь решить, лгу я или говорю правду. Что бы он ни решил, его губы оказываются опасно близко к моим. Шепот поцелуя. Так близко, но судьба распоряжается иначе, мой желудок издает звериное урчание.

Я ожидаю, что это разрушит возникшую между нами уязвимую атмосферу, но происходит обратное.

Это создает воспоминание. Ключевое воспоминание, которое я никогда не забуду.

Тэтчер смеется.

И смех не холодный или мрачный.

Нет, он насыщен и полон азарта.

Как рябь на спокойной глади пруда после брошенного камня, он излучается, растягивает уголки его глаз и стремительно становится моим любимым звуком. Я даже не осознаю, что это заставляет меня улыбаться, пока он не чмокает меня в лоб, след от его смеха щекочет мою кожу.

– Ешь, – шепчет он, – пока твой желудок не съел сам себя.

16.

МАКАБР ²⁶

Лайра

Это облегающее платье было гораздо лучшей идеей три макарона²⁷ назад.

Но я всем сердцем верю, что никакое платье не достаточно красиво, чтобы отказываться от сладостей. Оно было потрясающим, когда Брайар застегнула последнюю пуговицу сзади у основания моей шеи, и будет таким же прекрасным даже с моим раздутым животом.

Красные огни рассеиваются по бархатному материалу, тугая ткань практически вшита в мою кожу. Независимо от того, как плотно оно сидит, я не смогла отказаться от платья с длинными рукавами, не тогда, когда его цвет так напоминает сине-фиолетовую иризацию²⁸ бабочки Императора Павона.

– Мне нужна сигарета, – стонет Алистер, наконец-то вырвавшись из хватки своих родителей. Я наблюдаю, как он прислоняется к колонне, поднося напиток к губам.

Я почти ожидала, что он появится в своей кожаной куртке, но он сменил ее на черный смокинг. Пожалуй, в таких же щеголяет большинство гостей здесь, но от Алистера исходит другая энергия.

Независимо от того, как сильно его родители хотят облагородить печально известного сына-изгоя, он всегда будет источать порочность. Им нужен наследник, чтобы управлять всеми землями, которыми они владеют в Пондероза Спрингс, кто-то, кому они передадут их наследие теперь, когда старший Колдуэлл впал в немилость.

Но Алистеру слишком долго принадлежал титул паршивой овцы, и никакое количество хорошо подогнанных костюмов не изменит его мнение. Он всегда будет запасным. Тенью. Просто назло им.

– Не фанат Дня святого Валентина? – предлагаю я.

– Конечно же, я фанат. Обожаю. Где еще я бы провел свою субботу, если не на очередном экстравагантном балу с элитой Холлоу Хайтс? – его голос пропитан сарказмом. – Это просто дает моему отцу больше возможностей пощеголять со мной на публике.

Бал-маскарад в День святого Валентина – это способ университета быть славным. Празднование всего, что мы преодолели за такой короткий период. Время ликовать связям и взаимоотношениям, которые мы завели в Холлоу Хайтс.

По крайней мере, я думаю, что в флаере говорилось именно об этом.

– Ты пробовал сказать ему «нет»? Что у тебя ноль интереса занять его место в совете или владеть городом?

– При каждом удобном случае, который у меня появляется. Я также супер вежлив, говоря об этом. Добавляю «иди к черту» после каждого разговора.

Я сдерживаю смех, слизывая остатки малиновой начинки с губ. Студенты толпятся в каждом углу обеденного зала Сальваторе. Золотые сердечки рассыпаны по полу, красные огни отражаются от фресок, нарисованных на потолке, а из динамиков играет слащавая музыка.

– Где Рук? – спрашиваю я, всматриваясь в толпу студентов на танцполе, все в разных масках. – Предполагалось, что мы здесь в режиме разведки, и моя работа – обеспечить вам двоим алиби, на случай, если произойдет что-то подозрительное. Как я должна это делать, если у меня есть только половина Твистед Систерс²⁹?

– Ты пришла только ради сладостей, – ухмыляется Алистер. – Он, вероятно, курит в туалете. Видит бог, он не продержится эту ночь без курения.

Он дергает свой галстук, ослабляя его вокруг шеи. Поднимает серебряную маску на голову, и я вижу, что он в двадцати секундах от того, чтобы закурить прямо посреди этого зала.

– Я должна была сказать тебе это раньше, – я прикусываю внутреннюю сторону губы, смотря на его профиль. – Но я прошу прощения за то, что сказала на похоронах. В том, что со мной случилось, не было твоей вины. Ты просто пытался защитить Би, я понимаю.

Я была зла в тот день, когда мы провожали Мэй в последний путь. Ярость кипела, и я выплеснула ее на него. Я хотела, чтобы мир скорбел так же, как я, и была настолько ослеплена своей болью, что просто не видела, насколько сильно Алистер уже был ранен всем этим.

Он переводит взгляд на меня, внимательно всматриваясь.

– А ты защищала Тэтчера. Никогда не извиняйся передо мной за это.

Я киваю, и между нами возникает понимание, что мы сделали бы все что угодно, что было бы необходимо ради безопасности людей, о которых мы заботимся. Любовь – не всегда приятные переживания. Порой она превращает нас в разъяренных, жаждущих возмездия существ. Тех, кто уничтожит все, что представляет угрозу.

– Я не видела Истона сегодня. Думаешь, он пропустит мероприятие?

– Возможно. Хотя его отец здесь – он время даром не теряет, трется вокруг моей матери. Ставлю на то, что Годфри тоже появится.

Между Алистером и Стивеном Синклером нет ни малейшей симпатии, и это не имеет отношение к его причастности к «Ореолу». Роман между Стивеном и Элис Колдуэлл нанес достаточный ущерб их взаимоотношениям на протяжении многих лет.

– Нет, если он умен. Чтобы вылечить такую травму уйдет не меньше месяца, – я подношу к губам бокал с шампанским и делаю глоток.

– Интересно... – ухмылка Алистера всезнающая. – Что нужно сделать, чтобы заслужить нож, воткнутый в рот, Лайра?

Румянец заливает мои щеки. Я приподнимаю бровь в ответ, пожимаю плечами и прячусь за бокалом в своей руке.

– Понятия не имею, – ложь, дешевая и очевидная.

Он смеется глубоким грудным смехом, наблюдая за мной взглядом, который говорит мне, что он знает гораздо больше, чем я думаю.

– Тэтчер будет отрицать, – он скрещивает руки на груди, – но я не встречал никого, кто так защищал бы, как он. Больше нет никого, кого бы я хотел видеть на своей стороне, даже если он немного брезгливый.

Это похоже на разговор одобрения, Алистер демонстрирует мне большой пальце вверх, зеленый свет для развития отношений с Тэтчером. Хотя я не нуждаюсь в этом, все равно приятно. Быть принятой никогда не было чем-то, в чем я была хороша.

Я как раз собираюсь поблагодарить его, когда Брайар и Сэйдж входят в парадную дверь, возвращаясь со своей части плана наблюдения. Голубое платье Брайар переливается, пока она идет со всем этим блеском, волны ее светлых волос каскадом ниспадают по спине.

Заметив нас, она тут же обвивает руками талию Алистера, кладя голову ему на грудь, в то время как он оборачивает свою руку в защитном жесте на ее талии.

– Он жалуется насчет Дня святого Валентина? – поддразнивает Брайар. – Не позволяй ему врать – в глубине души он романтик!

В считанные секунды Алистер превращается из мрачной тени в углу в… ну, все еще в ту же мрачную тень, но с улыбкой в уголках губ. Они как бы растворяются друг в друге, сияние ее энергии объединяется с его темнотой, создавая потрясающий оттенок оружейной стали.

– Нашла что-нибудь в кабинете Годфри, Маленькая Воришка? – он смотрит вниз на нее, а она задирает голову, встречаясь с его пристальным взглядом.

– Нихера! – ворчит она, утыкаясь лбом в его грудь с глухим стуком. – Либо он все вычистил, либо там искать было нечего с самого начала.

– Может, я больная, но я молилась, чтобы мы нашли труп, – добавляет Сэйдж с раздраженным выражением на ее безупречном лице. Она караулила, пока Брайар шныряла по кабинету. – Буквально все, что угодно, кроме очередного тупика!

Очевидно, наш план по поиску компромата на Коннера был пустой тратой времени. Все это, по-видимому, пустая трата времени. Я устала. Бегаем по кругу, пытаясь найти доказательства тому, чего, кажется, не существует. Создается впечатление, что мы сами роем себе могилу, все глубже и глубже.

– Не против? – кивает Сэйдж на мой едва тронутый бокал с шампанским.

– Весь твой, – я протягиваю ей его, она одаривает меня печальной улыбкой, прежде чем опустошить игристый напиток. Закончив, она перекидывает прядь волос через плечо.

Я прижимаю ладонь к животу, сахар ударяет в голову, и внезапно я жалею о съеденных сладостях.

Обнаруженная девушка в бухте Блэк-Сэндс была последней жертвой, так что, возможно, Имитатор дает нам передышку, прежде чем продолжит сеять хаос.

– Вы все выглядите унылыми, блядь.

Мы все оборачиваемся, видя, как Рук проходит мимо пары студентов. Его каштановые волосы неукротимы и вьются у воротника костюма. Красная маска с рогами, которую он надел, скрывает большую часть его лица, и я понимаю, что она такая же, как у Алистера.

– Не беспокойтесь. Я здесь, чтобы спасти положение, – ухмыляется он, глаза затуманены.

Рук обнимает Сэйдж за плечи со спины, притягивая ее к своей груди.

– Не надо шутить насчет своего члена, – закатывает она глаза, прижимаясь к нему еще ближе и нежно целует его руку. Она на своих каблуках практически одного роста с ним. Они так идеально подходят друг другу, два кусочка головоломки, которые сошлись.

На долю секунды я испытываю зависть.

Это последнее, о чем я должна думать, особенно прямо сейчас, но я хочу то, что есть у них, с Тэтчером. Я довольствуюсь нашей секретной связью, и если это единственный способ, чтобы он был рядом, я приму это.

Я просто ничего не могу поделать, но я хочу публичных проявлений любви. Руку, обнимающую меня за талию, поцелуй в лоб на глазах у всех. Что угодно, что покажет наши отношения, что это не просто плод моего воображения.

– Позже ты вдоволь насладишься моим членом, детка, – Рук целует ее в щеку.

– Ван Дорен, – перебивает его Алистер, – у тебя есть информация, которая не является дерьмом собачьим или нет?

– Остынь, папаша, – он лезет в карман, доставая телефон. – Благодаря Сайласу и его программному обеспечению по распознаванию лиц на его компьютере, я получил кое-какую информацию о тех мужиках, с которыми Джеймс встречался в терминале. Я только что получил их файлы обратно.

Он бросает свой телефон Алистеру, и мы по очереди передаем его по кругу. Когда телефон доходит до меня, я изо всех сил стараюсь сохранять пустое выражение лица, чтобы окружающие этого не заметили.

Имя: Аарон О'Хара.

Возраст: Тридцать три года.

Три эпизода содействия проституции. Два эпизода сексуального насилия. Один эпизод вооруженного ограбления.

Был приговорен к десяти годам лишения свободы в возрасте двадцати двух лет в исправительном учреждении Аттика; Аттика, штат Нью-Йорк. Отбыл восемь лет из назначенных из-за переполненности тюрьмы.

Короче говоря, он бывший или действующий сутенер, которого повторно не арестовали. Я пролистываю магшот³⁰, сделанный несколько лет назад, ко второму имени в документе.

Имя: Деклан О’Хара.

Возраст: Тридцать семь лет.

От двадцати пяти до пожизненного заключения по обвинению в организованной преступности. Согласился на сделку о признании вины за информацию относительно своей причастности к наркобизнесу и секс-трафику и связи с известными членами организованной преступности.

Был освобожден из-под защитной опеки ³¹ шесть лет назад.

– Блядь, не может быть, что Синклеры работают с мафией, – кричит шепотом Сэйдж, оглядывая всех вокруг. – Правда же?

Алистер проводит рукой по лицу в раздражении.

– Нам нужно проникнуть на территорию корпоративного центра компании «Элит». Если мы найдем транспортные контейнеры, это будет достаточным рычагом давления на Джеймса, чтобы он выдал всех причастных.

Пространство немного кружится перед глазами.

Как необходимость Сайласа отомстить за убийство своей девушки обернулась этим? Насколько глубоко мы провалились в кроличью нору и как мы собираемся выбраться?

– Как, блядь, ты планируешь...

– Ну, разве это не прекрасная компания?

Мы все замолкаем.

Теперь болтовня окружающих нас людей громче, когда воцаряется эта напряженная тишина. Я обхватываю рукой живот, температура падает на несколько градусов.

Стивен Синклер стоит с краю образованного нами круга. Его светлые волосы безупречно уложены, голубые глаза пронизывают каждого из нас насквозь, в то время как сам он держится невозмутимо, с собранным выражением на лице.

– Как вам новый семестр? – хладнокровно спрашивает он, как будто он всего лишь декан Холлоу Хайтс, проявляющий должную осмотрительность, а не гребаная змея в траве.

Стивен всегда был напыщенным кретином. Откровенно говоря, Истон унаследовал это от него. Они оба расхаживают вокруг, как будто владеют каждым местом, куда ступают. Они считают себя выше всех и каждого.

– Как там моя мама? – парирует Алистер, никогда не скрывающий своей неприязни к кому бы то ни было, независимо от того, насколько сложная ситуация.

Стивен воспринимает это спокойно, ухмыляясь.

– Я только что с ней разговаривал. Мы обсуждали твое будущее в качестве члена правления. Я слышал, ты подумываешь принять их предложение после выпуска?

Я наблюдаю, как челюсть Алистера тикает, а Брайар сжимает его руку своей так сильно, что ее костяшки белеют.

– Маловероятно, – цедит он сквозь зубы.

– Какая жалость, – Стивен слегка хмурится. – Было бы славно работать вместе. Но, полагаю, у тебя есть свой собственный путь, по которому ты следуешь.

Воздух настолько плотный, что его можно резать ножом. Я слышу стук своего сердца в ушах.

Он знает, насколько мы вовлечены. Он знает, что мы вышли на его след.

– Что ж, я просто хотел поздороваться. Выразить соболезнования и дать вам знать, что я надеюсь, они в скором времени найдут Тэтчера. Так странно не видеть его со всеми вами, – Стивен сияет, словно это шутка.

Я убью его нахрен.

Если он тронет Тэтчера, я закопаю его сама, черт возьми, и мне не понадобятся никакие доказательства его виновности, чтобы сделать это. Мои пальцы сжимают материал платья, и я чувствую теплую руку, обвивающуюся вокруг моего запястье.

Опуская взгляд, я вижу руку Алистера, обхватившую мою, удерживающую меня на месте.

– Леди, – Стивен наклоняет голову в нашу сторону, устанавливая прямой зрительный контакт со мной. – Постарайтесь быть осторожнее. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из вас пострадал.

***

Вечер подходит к концу. Музыка становится мягче, и пары выходят на танцпол. Нежная мелодия напоминает о том, что посреди хаоса, мы все еще есть друг у друга.

Мой гнев утих после того, как Стивен, извинившись, исчез, чтобы пообщаться с другими светскими львицами и представителями правления. Когда он ушел, я попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, кроме «Ореола».

Я улыбаюсь за бокалом шампанского, наблюдая, как Рук заключает Сэйдж в объятия, танцуя так, словно они одно целое, а не два отдельных человека. В этот момент они выглядят настолько влюбленными, что я уже почти забыла, ради чего мы здесь.

Брайар и Алистер ушли сразу после того, как Стивен, извинившись, ушел от разговора, а это значит, что я застряла здесь, потому что эти двое на танцполе – мой путь домой.

Решив дать им насладиться моментом, я проскальзываю сквозь толпу людей и поднимаюсь на второй уровень, смотря через перила на всех людей внизу.

Я прохожу немного дальше, мои каблуки стучат по полу, прежде чем замечаю двустворчатые французские двери справа от себя. Я рискую попытать удачу подышать свежим воздухом, нажимаю на ручку и обнаруживаю, что не заперто.

Морозный ночной воздух мгновенно поражает меня, и я благодарна, что пришла в платье с длинными рукавами. Однако дождя нет, что само по себе чудо, учитывая, что в Орегоне февраль.

С увитой плющом террасы, на которую я выхожу, открывается вид на коммонс. Территория освещена дорогими гирляндами, и я вижу, как несколько человек покидают бал, направляясь к машинам. Терраса в достаточном отдалении, чтобы я слилась с тишиной и темнотой, но все еще могла слышать музыку с вечеринки.

Внизу я вижу пару, бегающую друг за другом в снегу. Когда парень догоняет девушку, они кружатся, и их смех щекочет мне затылок. Я опираюсь о перила локтем, наблюдая за двумя очень влюбленными людьми.