Текст книги "Кровь, которую мы жаждем. Часть 2."
Автор книги: Джей Монти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Это прозвище – вздох, знак того, что моя воля ломается пополам.
Я в бреду, поймана в ловушку мучительного экстаза, но все равно вижу, как его взгляд смягчается. Как его глаза, кажется, светлеют, а уголки губ приподнимаются достаточно, чтобы я заметила это сквозь пелену слез.
Отстраняясь от меня, он создает пространство, достаточное для того, чтобы просунуть пальцы между моих бедер, нежно поглаживая меня через трусики, прижимая большой палец к моему клитору, прежде чем дернуть материал в сторону.
Холодный воздух заставляет мои ногти еще глубже впиваться в его кожу, мои бедра подпрыгивают на кровати, ища его прикосновения. Я выгибаюсь навстречу его руке, прикусывая губу изнутри, чтобы удержаться от крика, когда его ладонь трется о мой клитор.
– Боже, – ругается он, – ты насквозь промокла, чертовски мокрая. Для меня было бы так легко скользнуть своим членом в твою узкую дырочку, питомец. Ты позволяла кому-нибудь прикасаться к этой жалкой киске?
Я в отчаянии мотаю головой.
– Нет. Нет. Никогда.
– Это верно, потому что она моя. Я испортил тебя для всех остальных, да? Я предупреждал тебя, – используя один палец, он ласкает мои скользкие складки, дразня меня, держа удовольствие на расстоянии просто для того, чтобы я видела, как сильно мне придется постараться ради этого. – Я обладаю тобой, Лайра Эбботт. Твоим телом, твоей душой, твоим сердцем. Даже если я не могу обладать этим, ты принадлежишь мне.
Я принадлежала ему задолго до того, как он заявил права на мое тело. Задолго до того, как мы узнали друг друга. Задолго до этой жизни или любой другой. Когда звезды были пылью, а вселенная – черной бесконечной ночью.
У нас не существует истинного начала, и никогда по-настоящему не наступит конца. Ведь нити судьбы сплели нас в бесконечный круговорот. Это любовь, что простирается через века.
Мы – божественная связь, которая никогда не может быть разорвана. Даже руками смерти.
– Да! – отвечаю я громче, чем ожидала.
Когда он наконец проявляет милосердие ко мне, я сжимаюсь вокруг него. Я чувствую, как его средний палец погружается в мои стенки, они втягивают его, как тиски. Его ленивых толчков в сочетании с давлением на мой чувствительный клитор достаточно, чтобы довести меня до пика.
Волна нарастает во мне. Я напрягаюсь, подталкивая бедра навстречу его руке, встречая его на полпути, в погоне за своим оргазмом с одичавшим желанием, которое всецело овладевает мной.
– Эй, Лайра, – стук в мою дверь заставляет меня замереть. – У тебя есть лишнее полотенце? Я не могу уснуть, поэтому собираюсь принять душ, – голос Брайар разносится по комнате.
Мои глаза расширяются не только от шока, но и потому, что Тэтчер вводит еще один палец в меня, не заботясь о моей подруге за дверью. Он продолжает входить и выходить из меня, лаская то местечко глубоко внутри, приближает меня к звездам.
Он опускает голову к моему уху, горячее дыхание касается моей шеи. Его голос низкий и таинственный, но я слышу каждое слово.
– Лучше будь тихой, питомец. Не позволяй своей подруге узнать, насколько хорошо ощущаются руки убийцы внутри твоей киски.
Я хватаю его за запястье в слабой попытке остановить, но это только подстегивает его. Он ускоряется, заставляя мою киску издавать непристойные звуки от того, насколько я мокрая, используя мои соки, чтобы так легко входить и выходить.
Своими окровавленными губами он осыпает поцелуями мою грудь и шею, окрашивая меня в свой любимый цвет. Мои бедра сжимаются, колени слабеют, и я знаю, что ничего не остановит неизбежную катастрофу.
– Ответь ей, – он сгибает пальцы внутри меня, сильнее надавливая ладонью на мой клитор. – Сделай это ради меня, и я позволю тебе кончить.
Мой страх быть пойманной – ничто по сравнению с моим желанием его.
Я хочу быть хорошей для него. Даже когда он просто обучал меня, я все равно хотела угодить ему, потому что его похвала заставляет меня чувствовать, будто я хожу по облакам.
– Под... – пальцы ног поджимаются, когда пружина в моем животе готова лопнуть, – ...раковиной в ванной!
Я встречаю каждый толчок его руки резкими рывками бедер, обхватывая его плечи и выгибаясь дугой над кроватью, когда подталкиваю саму себя к нему с безрассудством.
Она благодарит в ответ, но я едва слышу ее. В ушах у меня звенит, ослепительный белый жар разливается по венам. До меня доходит, что мне все равно, если она узнает или увидит. Все, что имеет значение – это он, это этот момент.
– Вот так, детка. Кончай для меня. Пропитай мои пальцы, – воркует Тэтчер мне на ухо. – Ты такая хорошая девочка для меня.
На долю секунды у меня перед глазами все белеет. Комната вращается, пальцы ног зарываются в матрас. Я вцепляюсь в плечи Тэтчера, содрогаясь вокруг его руки. Зубы впиваются в его кожу чуть выше ключицы, заглушая крики.
Каждый вдох заставляет содрогаться, оргазм накатывает на меня, словно обрушивающиеся волны, омывая снова и снова, бесконечной пульсацией блаженства. Моя кожа гудит от повторных толчков.
Он поглаживает мои волосы ласковыми похлопывающими движениями, успокаивая мое тело, пока я не расслабляюсь в его объятиях. Я позволяю ему уложить меня на кровать, чувствуя, как одеяло подтягивается к моей шее.
Я пытаюсь дотянуться до него, удержать рядом, пока приливные волны замедляются. Но изнеможение окутывает меня и утягивает к себе. Я даже не уверена, поднимаю ли руки, прежде чем погрузиться глубже в одеяло.
Дрожь пробегает по позвоночнику, когда я чувствую легкое прикосновение губ Тэтчера к моему влажному лбу. Это шепот поцелуя, и я хочу потянуться к нему, притянуть его и заставить остаться в моей комнате, но мои веки тяжелеют.
Темнота стремительно затягивает меня в дремоту, но прежде чем все погружается во тьму, я слышу его голос.
– Я хотел бы, чтобы ты остановила меня от причинения тебе боли, Милый Фантом, – шепчет он, – потому что я не могу остановить себя.
9. ЗИМНЯЯ РОЗА
Тэтчер
Это мой третий душ за сегодня, и я все еще чувствую ее на своей коже, ползущую, пульсирующую и находящую пристанище глубоко в моих венах. Я мог бы обвинить в этом тот факт, что она – девушка-паразит, которая не собирается уходить в ближайшее время. Но это было бы ложью.
У меня нет привычки говорить это самому себе.
Я был тем, кто искал встречи с ней в субботу вечером. У меня было множество возможностей уйти. Она даже не заметила, когда я открыл дверь – было бы легко ускользнуть обратно в свою комнату и выйти сухим из воды.
Но.
Я не мог не прикоснуться к ней.
Не тогда, когда она выглядела настолько измученной, ее лицо было искажено от боли разочарования. Луна была ее прожектором, кровать – ее сценой, а она была завораживающей исполнительницей. У меня не было шансов с того момента, как я увидел ее. Гвоздем в крышку моего гроба самообладания стало мое имя, слетевшее с ее губ.
Как кто-то мог уйти от такого? От нее?
С тех пор как она тихонько пробралась обратно в мою жизнь, я воюю с самим собой. Битва, в которой нет победителя, а мои внутренности терзает смятение. Но прошлой ночью я поднял белый флаг.
Может быть, это из-за изоляции, отсутствия контакта с людьми, или, может, я просто признал факт того, что я слаб перед одной темноволосой девушкой с глазами, которые рассказывают истории о мертвых. Что кое-кто нашел путь внутрь, и я не хочу, чтобы она выходила.
Я чувствую разочарование отца, как будто он каким-то образом узнал о моем проступке. Его голос живет в моей голове.
Как ты мог быть таким жалким, Александр? Как ты мог быть таким слабым? Ты потерпел неудачу.
Но он не видел то, как Лайра смотрела на меня. Не был в той комнате, не чувствовал запах ее кожи и не пробовал вкус ее губ. Я немного ненавижу себя за то, что поддался этому, но я бы ненавидел себя еще больше, если бы не довел ее до оргазма.
Я хотел ее и все еще не чувствую вины за потакания этому желанию. Не тогда, когда она ощущается как ангел для изголодавшегося по прикосновениям демона. Вероятно, я мог бы прожить всю свою жизнь, не нуждаясь в прикосновениях другого человека, но теперь, когда я ощутил ее кожу на своей, обходиться без этого ощущается болезненно.
Сегодня понедельник, и я, как трус, прячусь в этой комнате, избегая ее и разговора, который, я знаю, она отчаянно хочет со мной завести. Я надеюсь, отстраниться будет легче для нас теперь, когда занятия возобновились.
Я дистанцировался не потому, что я не хочу ее.
Это потому, что я хочу ее слишком сильно, и жить в этом доме с ней – ад.
Я не способен ей отказать. Проще просто избегать искушения, когда вы не сталкиваетесь непосредственно с ним. Я знаю: чем ближе она ко мне, тем в большей опасности она находится. Я не могу сосредоточиться на поимке убийцы, если постоянно думаю о ее безопасности.
Бзз. Бзз.
Я иду к одноразовому телефону на кровати, вытирая полотенцем влажные волосы. Идентификатор вызывающего абонента показывает, что он неизвестен, но я сразу узнаю номер.
– Колдуэлл, – резко говорю я. – Чем обязан такому удовольствию?
– Ты читал газету? – спрашивает он.
Никаких любезностей, всегда прямо и по делу.
– Не могу сказать, что читал. Не нашел времени, учитывая, как я был занят, пока вышагивал дыру в половицах дома Лайры.
Я слышу его усмешку, зажимая телефон между ухом и плечом и слушая его разговор, пока одеваюсь.
– Они назвали нашего подражателя, – тон его голоса дает мне понять, что мне это не понравится, – Имитатором.
Мои глаза закатываются, даже несмотря на то, что я единственный, кто может это увидеть.
– Насколько крайне банально.
Серийные убийцы имеют множество различий, начиная от возраста и пола, заканчивая мотивацией и техникой. Но есть несколько избранных черт, которые мы все разделяем. Наше эго, отсутствие раскаяния и потребность в контроле.
Будучи одним из них, я точно знаю, что это прозвище не произвело никакого эффекта, кроме как раздуло его и без того повышенный селф-имидж14. Дать прозвище убийце – значит сделать нас реальными, это не принесет ничего, только вселит страх в тех, на кого мы охотимся. Страх, которым пируем и используем как топливо для следующего убийства.
Однако, быть именованным и сравниваемым с кем-то другим оскорбительно, по крайней мере, для меня. Но, видимо, этот человек, расчленяющий тела, не имеет проблем с отсутствием у себя креативности.
– Согласно этому, ФБР уверено, что это мужчина, и установило обязательный комендантский час для всех жителей.
– Те очаровательные агенты также уверены, что это я. Давайте пока не будем сбрасывать со счетов женщину, – я просовываю руку в черную рубашку на пуговицах с холодной ухмылкой на лице. – Или сбросим, учитывая, что ты также склонен верить, что это я.
В моем голосе – лишь горькие отголоски нашего последнего разговора. Недоверие и скептицизм оставили кислый привкус в горле, который до сих пор не прошел.
– Тэтчер...
Он делает паузу, и я позволяю ему.
Это первый раз, когда мы разговариваем с тех пор, как я вернулся, и он наградил меня разбитой губой. Что, возможно, является самым долгим периодом без общения с тех пор, как мы были детьми.
Если он хочет относиться ко мне скептически, так тому и быть. Я не собираюсь умолять его о доверии.
– Когда нам было по тринадцать, я разбил все без исключения стекла в машинах Дориана.
Мои губы подергиваются при воспоминании. Это было средь бела дня, и я говорил ему, что это ужасная идея, что его поймают, но он был одержим, взбешен событиями предыдущей ночи и не заботился о последствиях.
– Я помню, что не мог и ступить на собственность Колдуэллов, по крайней мере, в течение шести месяцев после.
– Потому что ты взял вину на себя. Ты не спрашивал меня; ты просто признался и позволил моим родителям поверить в худшее о тебе.
– Да, но все уже и так верили в это, Алистер, – замечаю я. – Что значили еще два человека в списке?
– Они бы отослали меня далеко, если бы узнали, что это был я.
Да, так бы и было.
Забросили бы в какую-нибудь военную школу или школу-интернат из ада и совсем забыли бы о сыне, которого они создали как запчасти для своего наследника.
– Не уверен, что это имеет какое-то отношение к делу, – я сглатываю и вожусь с пуговицами на рубашке.
Он вздыхает, вероятно, ему так же дискомфортно от этого разговора, как и мне.
Я не виню его и не могу держать обиду за слова, которыми мы обменялись, особенно, когда сам не уверен, как бы отреагировал, находясь на его месте.
– Послушай, я не знаю, что ты делаешь в своем подвале или почему ты, блядь, хочешь делать все в одиночку, – наступает пауза, прежде чем он продолжает. – Но я понимаю это. Понимаю тебя. Почему ты это делаешь, эти вещи, которые ты всегда делал. Для Рука и для Сайласа. Я понимаю.
Я не уверен, когда мои мотивы стали настолько прозрачными для окружающих, но это начинает раздражать меня. Я не хочу говорить о том, почему я что-то делаю или почему решил защитить его от его родителей.
От этого всего у меня лишь болит голова, в ней полно вопросов, на которые я никогда не получу ответы.
Я делаю то, что делаю, и на этом точка.
– Это твоя форма извинения? – передразниваю я, смягчая разговор. – Она требует доработок.
– Не в этой гребаной жизни, – смеется он в динамик.
Вот так. Так гораздо лучше.
– Вы с Руком нашли что-нибудь в терминале тринадцать?
Я надеваю слаксы, меняя тему разговора.
– Стивена там не было.
– Фантастически.
– Но Джеймс Уиттакер был.
Мои брови сходятся на переносице.
– Отец Коралайн?
Я слышу, как закрывается дверь, где бы он ни был, и голос Брайар доносится через динамик, бормоча приветствие.
Он не отвечает мне, в трубке тишина. Как мило с его стороны поставить меня на беззвучный, пока он целуется со своей девушкой. Я опускаю взгляд на свои часы, прикусывая внутреннюю сторону щеки.
Лайра уже должна была вернуться.
Алистер прочищает горло.
– Мы видели, как он встретился с двумя мужчинами у ворот порта сразу после полуночи, обменивая связку ключей на увесистую черную спортивную сумку. Рук сделал несколько снимков и собирается попросить Сайласа объяснить, как прогнать их через компьютер, чтобы попытаться получить какую-нибудь информацию о них.
Интересно.
– Следовательно, Джеймс использует Коралайн как способ подобраться к Стивену. Доказать свою преданность группировке, – заключаю я.
– У Рука такая же теория.
Я подхожу к кровати, пролистывая файлы, которые просматривал, все собранные нами доказательства и несколько украденных документов из полицейского департамента благодаря Руку.
Пролистывая их, я быстро нахожу фотографию, которую Сэйдж нашла среди вещей своего отца. Снимок, на котором изображены Фрэнк Донахью, Грег Уэст, Стивен, Коннер и Джеймс в гостиной. От Лайры мы узнали, что все они дружили во время учебы в университете.
Но достаточно ли пары студенческих вечеринок и тяжелых наркотиков, чтобы связать их пятерых для создания группировки по секс-торговле? Сколько мужчин в этом городе продают собственных дочерей, чтобы расплатиться с долгами? Быстрая нажива от торговли людьми не кажется стоящей, особенно для кого-то вроде Уиттакера.
Я подхватываю распечатанную мной из интернета страницу, читая содержание.
– Почему Джеймс в этом замешан? «Элит» – одна из самых прибыльных нефтегазовых инжиниринговых компаний на западном побережье. Маловероятно, что он нуждается в деньгах.
– Жадность – мерзкая гребаная штука... таким людям никогда не бывает достаточно, – голос Алистера звучит яростно, он ненавидит вкус богатства собственной семьи. – «Ореол» нуждается в месте, чтобы прятать девушек, когда они приходят и уходят, верно? Территории компании «Элит» охватывают три города. Это гребаные акры земли.
Достаточно места, чтобы спрятать грузовые контейнеры, полные пропавших девушек, не вызывая подозрений.
– Итак, Уиттакер предоставляет убежище, чтобы прятать девушек, прежде чем их продадут за границу. Фрэнк держал это в тайне за деньги, Грег был пешкой, а Стивен дергает за ниточки, – я прижимаю пальцы к глазам. – И у нас нет никаких существенных доказательств всего этого.
– Бинго.
Я в разочаровании провожу рукой по влажным волосам. Мир снаружи движется без меня, пока я остаюсь в состоянии застоя в этой комнате. Ребята работают над получением информации об «Ореоле», а я просматриваю файлы об убийствах, но ничего из этого не приносит пользы. Ничто не говорит мне, кем является этот персонаж Имитатор.
Моя охота ограничена, и я чувствую себя, как животное в клетке в этой комнате, бесполезным и бесцельным.
Мы продолжаем собирать фрагменты головоломки, которые не подходят друг к другу, без какого-либо руководства, как их соединить. Я с самого начала знал, что ввязываться в это плохая идея, что, как только мы это сделаем, пути назад не будет. Мы не остановимся до тех пор, пока все не закончится.
Я бросаю бумаги на заправленную кровать, аккуратно расправляя их, прежде чем поднять книгу, лежащую рядом.
Провожу пальцами по обложке, открываю ее и вижу корявый почерк Лайры по краям. Я обнаружил, что она наслаждается искусством аннотирования15, и быстро поймал себя на том, что заимствую эту привычку.
Впервые в жизни я влюблен. Я знаю, это безнадежно, но для меня значенья не имеет. И дело тут не в том, что обладать стремлюсь я вами! Я лишь стремлюсь достойным быть для вас. Скажите же, что сделать мне. И покажите, как себя вести. Готов на все я, чтоб вы не сказали.
Я усмехаюсь записке рядом с выделенным отрывком.
Это любовь.
А чуть ниже ее почерка – мой собственный, красная ручка ярко выделяется на старых страницах.
Нет. Это неоправданная преданность. Его желание любить ее возникло только из-за ее нежелания любить его. Милая, ты можешь просто сказать, что Себастьян Вальмонт16 из «Жестоких игр» – твой типаж. Чтобы доказать это, нет необходимости читать текст, который вдохновил на создание фильма .
Это уже третья книга, в которой у нас происходит диалог. Без ее ведома, конечно, но что-то в этом заставляет меня чувствовать себя ближе к ее разуму, без необходимости быть поблизости с ее телом, просто существуя между страниц ее любимых книг, читая ее мысли, словно она находится рядом со мной, объясняя слово в слово, что именно ей нравится в каждой части.
– Тэтчер, ты еще здесь? – голос Алистера отрывает меня от книги.
Я закрываю ее, кладу обратно на кровать, прежде чем ответить.
– Ага, что ты говорил?
– Я спросил, где во всей этой истории Коннер Годфри.
Звук его имени вызывает у меня отвращение.
– В гробу, – моя хватка на телефоне усиливается.
Я ненавижу то, как он смотрит на Лайру. Она добрая и иногда слишком доверчивая; она не замечает то, как он пялится. Как намеренно вторгается в ее личное пространство. Он может дурачить всех остальных своим модным, крутым образом преподавателя, но я убиваю мужчин в качестве хобби.
Все, что вам необходимо знать о мужчине, читается в его глазах, а он отчаянно хочет Лайру Эбботт, использует ее доброту против нее, притягивает ее ближе для гораздо большего, чем просто дружеские отношения.
Любой, кто смотрит на нее слишком долго, раздражает меня, но больше всех – Коннер.
Потому что она улыбается ему.
Этой глупой улыбкой.
Ослепительной и раздражающе счастливой. Ее улыбка, как банка с маленькими светлячками, которых дети любят ловить летом.
Та, что освещает ее лицо и озаряет любую комнату, куда она входит. Это невозможно упустить. Как мир не замечает этого, не замечает ее – за гранью моего понимания. Потому что, как только вы заметите, это все, что вы будете видеть. Она существует повсюду.
Я наблюдал, как с годами улыбка на ее лице растет, и никогда не тускнеет в своей радости. Лайре нравится верить, что она ничто, кроме смерти и тьмы, но внутри нее душа, созданная для того, чтобы любить людей.
Ее улыбка – проблеск ее любви. Ее преданности. Ее счастья по отношению к другим.
Улыбка, которую она ни разу не подарила мне.
– У тебя проблема с ним?
– У меня проблема с любым, кто близок к Синклерам, – легко вру я, проводя языком по зубам.
Раздается стук в мою дверь.
Это что-то новенькое. Полагаю, наша ночь вместе придала ей немного смелости приблизиться ко мне.
– Лайра задержалась сегодня, чтобы поговорить с ним. Я увидела, как они обнялись, прямо перед тем, как ушла. Спроси ее, выяснила ли она что-нибудь, – кричит Брайар откуда-то из комнаты.
– Обязательно, – моя челюсть подрагивает, я оглядываюсь через плечо на закрытую дверь, зная, что за ней она ждет меня. – Позвони, если найдешь что-то еще.
Я знаю, мы все говорили о том, что она использует дружбу как рычаг получения информации от Годфри, но это не значит, что мне это нравится. Мне также не нравится идея того, что она остается с ним наедине дольше двадцати секунд.
Гнев гудит в венах. Я говорил ей, что произойдет, если она позволит Годфри прикоснуться к тому, что принадлежит мне. Как я и сказал прошлой ночью: даже если я не могу обладать ею, она принадлежит мне.
Это эгоистично и это худший вид токсичности, но мне все равно.
Она моя.
Я бросаю телефон на кровать и иду к двери. Надеюсь, она попытается защитить его – тогда его измельченные пальцы в моем утреннем смузи будут более сносными.
Однако когда я открываю дверь и вижу ее, стоящую там, весь мой гнев улетучивается, как дым на ветру, словно его никогда и не было.
Ледяное выражение моего лица оттаивает.
Я чувствую, как мои брови подергиваются, хмурюсь, когда смотрю вниз на ее обветренные щеки. Минусовая температура на улице заставляет ее тело дрожать в теплом доме. Снежинки все еще покрывают завитки ее волос цвета эбенового дерева.
Любимая роза зимы.
Ее губа зажата между зубами, и она бережно протягивает руки, предлагая мне тяжелую прямоугольную коробку, все это происходит в полной тишине, словно она ожидает моей реакции прежде, чем заговорить.
– Что это? – слова дрожат в моем сознании, но выходят слаженно.
– Цифровое пианино, – она переносит свой вес, пытаясь удержать его, но ее слабенькие ручки сопротивляются. – Я не смогла быстро достать рояль, и не была уверена, как я затащу его в дом. Так что я подумала, что это ближайшая лучшая альтернатива.
Мой желудок скручивается, а в грудной клетке трепещет.
Никто не проявлял ко мне внешней доброты.
Я – человек, созданный из ночных кошмаров. Люди крепче прижимают к себе своих детей, когда я прохожу мимо. До Лайры я никогда даже не прикасался к кому-то с добрыми намерениями.
Я не тот, кто заслуживает сострадания.
Особенно от нее.
Но вот она стоит здесь, одаривает меня им, несмотря ни на что. Неважно, какие ужасные вещи я говорил или делал ей – ничто из этого не повлияло на то, как она смотрит на меня, на ее искаженное восприятие того, кем, по ее мнению, я способен стать.
Ее лицо вытягивается от моего молчания. Воодушевление в ее глазах тускнеет ровно настолько, чтобы мне это стало заметно.
– Если тебе не нравится, я могу оформить возврат. Я сохранила чек, так что это не великое дело. Я просто подумала, что тебе хочется чем-то занять время, поскольку ты редко выходишь.
Мое лицо пылает, когда я поднимаю руку, потирая затылок, все еще не отрывая взгляда от коробки, которую она пытается удержать. Она оседает, перестраивая хватку вокруг предмета.
Я никогда не был в такой ситуации раньше и знаю, я знаю, что это обычная вежливость, сказать «спасибо тебе», но эти два слова не кажутся достаточными. Я получал подарки от того небольшого количества членов моей семьи, но никогда от того, кто ничего мне не должен.
Ничего из того, что я скажу, не будет достаточно, чтобы передать то, что происходит внутри меня.
Это шипение.
Нет другого способа описать это. Это первый раз, когда я испытываю что-то подобное. Как пузырьки, плавающие вокруг моих органов, или переваривание Поп-Рокс17.
Я забираю у нее коробку, ставя ее у стены в своей комнате. Когда я поворачиваюсь к ней, она уже направляется к своей комнате, приняв мое молчание за достаточный ответ.
Инстинктивно я протягиваю руку, пальцы обхватывают ее холодное запястье. Она оглядывается на меня, будто я позвал ее по имени, и ждет слов, которые я не знаю, как произнести.
– Я живу во тьме, – выпаливаю я, не успев вовремя поймать свои мысли, прежде чем они выскользнули изо рта. – Доброта там не обитает. В этом ящике нет света. Я ничего не знаю о мире, и он не знает меня. Я не знаю, как…
Я резко останавливаюсь, потому что она выглядит так, как будто вот-вот рассмеется, и все, что я говорю, кажется глупым, ее пальцы прикрывают ее губы, которые искривлены в насмешливой улыбке.
Мой рот захлопывается, и я сверкаю взглядом, лишь слушая ее хихиканье в ответ.
Я отпускаю ее запястье и собираюсь захлопнуть дверь так, чтобы та слетела с петель. Но вместо этого она тянется ко мне.
– Подожди, подожди. Я не смеюсь над тобой, – выдыхает она. – Я просто… я думаю, я сломала тебя.
Ага, я тоже думаю, что ты сломала меня.
Потому что ничего не работает корректно. Ничего не ощущается нормально внутри моего тела или разума, и я ненавижу эту незнакомую реакцию. Я хочу вернуться к тому времени, когда я злился из-за ее объятий с Коннером Годфри. Я хочу вернуться к тому времени, когда мог игнорировать ее лицо в толпе, и ощущение такой близости не делало меня диким.
Еще до того, как я узнал, как выглядит ее сердце, когда оно бьется для меня.
Я поворачиваю голову, встречая ее зеленые глаза своими собственными. Между нами двумя возникает какая-то неопределенность. Ни один из нас не знает верный способ, как справиться с этим.
Поэтому я выбираю честность.
Как минимум, она заслуживает этого.
Я подхватываю один из локонов, обрамляющих ее лицо, медленно накручивая его на палец, прежде чем осторожно потянуть.
Я пытаюсь, но безуспешно, держать ее на расстоянии, чтобы не пришлось признавать, что она пугает меня. Мужчина, который ничего не боится, напуган всем, чем является она. Всем, что она заставляет меня желать. Всем, что она заставляет меня чувствовать.
– Твой подарок, – заявляю я, тот трепет, который был ранее, возвращается, и я останавливаюсь, прежде чем продолжить. – Ты – солнечный свет.
