Текст книги "Брошенные тела"

Автор книги: Джеффри Дивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Он уже не маленький, Бринн. Ты слишком избаловала Джоуи. Его спальня – просто выставка дорогих вещей.

– За все, что ему куплено, я платила сама. – Она тут же пожалела об этих злых словах, заметив, как расстроился Грэм. Деньги, конечно же, здесь ни при чем.

– Я считаю, что вседозволенность дурно влияет на него. Тебе ни к чему проявлять излишнюю строгость. Но иногда следует сказать ему «нет». И наказать, если он тебя не слушается.

– Я наказываю его.

– Нет, не наказываешь. Это выглядит так, словно ты ему чем-то обязана, будто чувствуешь какую-то вину перед ним и расплачиваешься за нее. Почему так происходит, Бринн?

– Ты делаешь из мухи слона. Честное слово. – Она улыбнулась, хотя сердце обдало тем же мертвящим холодом, который сковал ее, когда темная, ледяная вода озера Мондак наполнила машину. – Его школьная драка – это… В этом мы можем разобраться сами. Джоуи и я.

– Вот, Бринн! В том-то и проблема. Разве ты не понимаешь? Все дело как раз в этом. Ничто не касается всех нас. Всегда только тебя и Джоуи, а я остаюсь в стороне.

– Это неправда.

– Неужели? Тогда что такое вот это все? – Он жестом обвел их дом. – Это для нас троих, для всей нашей семьи? Или только для тебя? Тебя и твоего сына?

– Конечно, для всех нас, Грэм. – Она старалась смотреть ему в глаза и не могла.

«Больше никакой лжи между нами, Бринн…»

Но так было с Хартом. Так было с Кейтом… А ведь Грэм – другой. «Это же неправильно, – подумала она. – Быть до конца честной с негодяями, а хорошим людям лгать и пренебрегать ими».

Он потянулся. Она заметила, что бутылки с пивом остались на три четверти нетронутыми.

– Ладно, забудь об этом, – сказал Грэм. – Пойдем спать. Нам обоим нужен отдых.

– Когда? – вдруг спросила она.

– Что «когда»?

– Когда ты уйдешь от меня?

– Бринн, на сегодня достаточно, – рассмеялся он. – Мы вообще не разговариваем. По крайней мере, о серьезных вещах. А теперь вдруг не можем остановиться. И почему-то именно после такой ночи. Мы оба выбились из сил. Давай отдохнем и придем в себя.

– Когда? – повторила она вопрос.

Грэм потер глаза. Сначала один, потом оба. Опустил руки, разглядывая глубокую царапину, полученную этой ночью в лесу. Кожу, ободранную о колючку или острый камень. Он казался удивленным.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Через месяц, через неделю. Не знаю.

– Я чувствовала, что к этому идет, – вздохнула она.

– Чувствовала? – Его удивление, казалось, возросло многократно. – Как ты могла что-то чувствовать? Я сам впервые подумал об этом только прошлым вечером.

Бринн не поняла, что он имеет в виду, и прямо спросила:

– Кто она?

– О ком ты?

– Ты знаешь, о ком. О той женщине, с которой у тебя роман.

– У меня нет никакого романа. – Голос звучат обиженно, словно ему нанесли совершенно незаслуженное оскорбление.

Несколько секунд она колебалась, но затем решила продолжить и резко сказала:

– Как насчет игры в покер в баре «Джей-Джей»? Иногда ты действительно там бываешь, но не всегда.

– Так ты шпионила за мной?

– Ты лгал мне. Я это чувствовала. Мне за такие вещи платят, если ты забыл.

Врать он не умел совершенно.

«В отличие от меня».

Теперь он злился, но ее больше встревожили нотки презрения, прозвучавшие в его голосе.

– Так что ты сделала? Установила жучок в мою машину? Попросила коллег проследить за мной?

– Я увидела вас однажды. Совершенно случайно. У входа в мотель «Албемарль». А потом, да, проследила за тобой. Ты сказал, что едешь играть, а сам отправился туда снова…

Она всхлипнула.

– Какого черта ты смеешься, Грэм? Ты разбил мне сердце!

– Чтобы разбить кому-то сердце, надо для начала хотя бы завладеть его кусочком. А у меня ничего нет, Бринн. Ты не дала мне ни грана. За все это время.

– Это неправда. И тем более не оправдание для измены.

Он медленно покачал головой.

– Ах, вот ты о чем… Измена… А ты хоть раз пыталась поговорить со мной? Присесть рядом и сказать: «Дорогой, по-моему, у нас возникла проблема. Я волнуюсь. Давай обсудим ее. Может, нам вместе удастся найти решение?»

– Я…

– Ты еще не знаешь, но твоя матушка рассказала мне, что натворил Кейт. Что он сделал с твоим лицом. Боже! Насколько же многое это объясняет, была моя первая мысль. Как мог я сердиться на тебя? Но потом понял, что имел на это полное право. Более того, обязан был на тебя злиться. Потому что рассказать обо всем должна была ты сама. Я заслужил твое доверие.

Бринн много раз готовилась сказать ему правду. Но вместо этого придумала ерундовую версию об автомобильной аварии. «Но как я могла ему все это преподнести? – подумала она. – Что некто пришел в ярость и избил меня? А я месяцами ревела после этого в подушку? И меня передергивало при звуке его голоса? Что я была беспомощна, как малолетний ребенок. Стыдилась своего страха уйти от него – просто взять Джоуи в охапку и выйти за порог навсегда».

Что мне было страшно. Что я проявила слабость.

И моя нерешительность повлекла за собой гораздо более страшные последствия.

Кейт…

Но даже сейчас ей было бы трудно в точности описать ему, что произошло. И именно в этом, понимала Бринн, таился ключ к преступлению, которое она совершила по отношению к Грэму, к ним обоим: в ее молчании, в этой неспособности все высказать. Однако в то же время она сознавала: даже если ключ найден и теперь она отыщет нужные слова, время упущено. Это как обнаружить решающие улики в деле об убийстве и узнать, что преступник успел умереть своей смертью.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Но все же ты…

Бринн замолкла, увидев, что он достал из кармана брюк бумажник и роется в нем. Она наблюдала за ним, с преувеличенной тщательностью ощупывая бинт на щеке.

Господи, неужели он сейчас достанет фото своей любовницы?

Но он подал ей лишь маленький белый прямоугольник бумаги.

Бринн поневоле скосила взгляд – повязка мешала читать правым глазом, которым она видела лучше.

Рельефными буквами на карточке значилось:

«Сандра Уэйнштейн, доктор медицины. Частная практика. Авеню Албемарль, дом 2942, кабинет 302, Гумбольдт, штат Висконсин».

Ниже от руки было приписано: «Пятница, 17 апреля, 19 час. 30 мин».

– Так она… – начала Бринн.

– Психоаналитик. Терапевт… Проще говоря, мозгоправ.

– И, стало быть…

– Ты видела нас около мотеля, Бринн, а не внутри. Она работает в офисном здании, расположенном рядом. Обычно по вечерам я бываю ее последним пациентом. Поэтому иногда мы выходим на улицу вместе. В один из таких моментов ты нас и заметила.

Карточка хрустнула в пальцах Бринн.

– Позвони ей. Сходи на прием. Я позволю ей рассказать тебе обо всем. Пожалуйста, поговори с ней. Помоги мне понять, почему ты любишь свою работу больше, чем меня. Почему тебе приятнее проводить время в патрульной машине, а не дома. Помоги мне стать хорошим отцом для твоего сына, к которому ты меня не подпускаешь. И зачем ты вообще вышла за меня замуж? Быть может, вдвоем вы сумеете в этом разобраться. Я, как ни стараюсь, не могу.

Бринн сбивчиво попыталась защититься:

– Но почему же ты ничего не сказал мне? Почему не попросил сходить с тобой? Я бы согласилась!

Она верила, что говорит правду.

Грэм поник головой, и Бринн поняла, что задела его больное место – так кончик ее языка бередил десну выбитого дробью зуба.

– Я и должен был это сделать. Сандра постоянно предлагает. Я собирался несколько раз, но не смог себя заставить.

– Но почему?

– Меня пугала твоя возможная реакция. Ты могла решить, будто наша семья не состоялась и я слишком многого от тебя требую, боялся, что уйдешь. Или, по своему обыкновению, возьмешь все под контроль, и я перестану понимать, на каком я свете… И мне самому начнет казаться, что никакой проблемы не существует, – пожал он плечами. – Да, я должен был тебе рассказать об этом. И не мог. Но послушай, Бринн, время упущено. Ты – это ты, а я – это я. Яблоко и апельсин. Мы слишком разные. Так что расстаться лучше для нас обоих.

– Но ведь на самом деле еще не поздно. Не суди по последней ночи… Это был… Это был просто кошмарный сон.

Неожиданно для нее Грэм вспылил. Отшвырнул свое кресло и поднялся. Пивная бутылка упала, залив пеной тарелку. Добряком по натуре овладел гнев. Бринн внутренне сжалась, вспоминая вечера с Кейтом. Ее ладонь дернулась к подбородку, хотя она знала, что Грэм никогда не поднимет на нее руку. Жест самозащиты вышел непроизвольным. Она не сводила с него глаз, словно вновь видела перед собой волка, таившегося в заповеднике.

Она понимала, что злость его обращена не на нее. А только на самого себя.

– Но мне приходится судить именно по прошлой ночи. Она и стала решающей, Бринн. Прошлой ночью я…

«Не это ли он сказал чуть раньше? Что не думал об уходе до прошлой ночи. Как это понимать?»

– Что ты имеешь в виду?

– Эрик… – Он словно выдохнул это имя.

– Эрик Мюнс?

– Он погиб из-за меня.

– Из-за тебя? Нет-нет, это не так. Мы все знали, как он беспечен. Что бы с ним ни случилось, ты не имел к этому никакого отношения.

– Вот именно, что имел! Я и был единственной причиной его смерти.

– О чем ты?

– Я использовал его… – Четко обрисованный подбородок Грэма задрожал. – Я знаю, вы все считали Мюнса безответственным ковбоем. Прошлой ночью никто не хотел отправиться на поиски в сторону хайвея. Но я-то чувствовал, что именно туда ты и пойдешь. И тогда я сказал Эрику, что, если он хочет настоящего дела, ему следует поехать со мной. Потому что преступники выйдут туда же.

Грэм помотал головой.

– Я словно бросил охотничьей собаке ее любимую кость… И вот теперь он мертв по моей вине. Потому что я полез туда, куда не следовало. И как мне жить с этим бременем на душе?

Бринн потянулась к нему, но он отстранился от ее руки. Тогда она откинулась на спинку кресла и спросила:

– Тогда почему, Грэм? Почему ты приехал туда?

Он холодно усмехнулся в ответ.

– Ты же знаешь, Бринн. Я зарабатываю на жизнь, сажая кустики и цветочки. Ты ходишь при оружии и участвуешь в бешеных погонях. Я вечером хочу сидеть у телевизора – ты же предпочтешь этому изучение какого-нибудь новейшего детектора наркотиков. Я не могу состязаться с твоей полной приключений жизнью. И уж точно не в глазах Джоуи… А прошлой ночью я сам не понял, какой дьявол обуял меня. Быть может, где-то в глубине моего естества тоже сидит эдакий лихой стрелок. Я хотел доказать себе, что тоже что-то могу. Но все обернулось фарсом. Все, чего я добился, это послать на смерть другого человека… Мне нечего было там вчера делать. Да и здесь мне делать нечего. Ты не любишь меня, Бринн. И уж точно во мне не нуждаешься.

– Нет, милый, это не так…

– Это так, – прошептал он и поднял ладонь вверх. Жест означал: довольно, разговор окончен.

Он взял ее руку и мягко стиснул.

– Нам надо поспать.

Когда Грэм ушел наверх, Бринн в рассеянности принялась промокать разлитое пиво бумажной салфеткой, пока та не распалась на мокрые комки. Тогда она взяла кухонное полотенце и завершила начатое, другим краем смахивая набежавшие слезы.

Затем она услышала, как он снова спускается. Подушка и одеяло в руках. Даже не взглянув в ее сторону, он постелил себе на зеленом диване и закрыл дверь гостиной.

– Все сделано, мэм.

Маляр жестом обвел приведенные в порядок стены и потолок в гостиной.

– Сколько я вам должна? – Бринн осмотрелась по сторонам, словно ее чековая книжка витала в воздухе где-то рядом.

– Сэм вышлет счет. Вы человек надежный. Мы вам доверяем. – Он указал на ее мундир помощника шерифа, улыбнулся, но потом лицо его стало серьезным.

– Похороны назначены на завтра? Я имею в виду помощника Мюнса?

– Да, на завтра.

– Сожалею о постигшей его кончине. Мой сын отделывал ему гараж. Говорит, Мюнс был с ним очень обходителен. Не все клиенты такие. Он угостил его холодным чаем… Очень жаль.

Она только кивнула в ответ.

Когда мастер уехал, она еще какое-то время продолжала оглядывать ровные стены. От следов девятимиллиметровых пуль ничего не осталось. Надо бы развесить по местам фотографии, но сейчас у нее на это не хватит энергии. В доме царила совершеннейшая тишина.

Она просмотрела список предстоящих дел – кому-то следует перезвонить, проверить кое-какие догадки, с кем-то побеседовать. Дважды звонил некто Эндрю Шеридан. По работе он был связан с Эммой Фельдман, и его крайне волновала судьба документов, найденных в ее доме на озере Мондак. «Интересно, что за документы?» – подумала она. Был звонок из офиса прокурора штата, куда обратилась пара из перевернувшейся на магистрали «тойоты», собиравшаяся судиться. Поступила жалоба и от владельца дома номер два по Лейк-Вью. На аммиак, бесповоротно погубивший пол в ванной комнате, и, конечно, на многочисленные пулевые отверстия. С нее требовали рапорт о том, что произошло. С этим она протянет как можно дольше.

С наружных ступенек донеслись чьи-то шаги.

Грэм?

Стук в дверной косяк. Она поднялась, чтобы открыть.

– Вижу, звонок у тебя не работает. – Это был Том Даль.

– Эй, привет! Милости просим.

Шериф зашел в дом. Он заметил только что обновленные стены, но ничего не сказал.

– Как чувствует себя твоя мама?

– С ней все в порядке. Немного раздражительна, знаешь ли. – Бринн мотнула головой в сторону соседней комнаты. – Мы устроили ей спальню на первом этаже. Сейчас она как раз спит.

– А! Тогда мне не стоит орать так громко.

– Ей прописали такие пилюли, что с ними она проспала бы и шумную вечеринку.

Шериф сел и потер ногу.

– Знаешь, мне понравилось, как ты это сформулировала. О двух убийцах: «брошенные тела». Прекрасно описывает ситуацию.

– Есть хоть какие-то новости, Том?

– Должен признать, новостей немного. Застреленного преступника звали Комптон Льюис. Жил в Милуоки.

– Что за имя такое, Комптон?

– Об этом лучше спросить его родителей. Парень был всего лишь прохвостом, но с преступными замашками. Работал на стройках вдоль озера и участвовал в мелких ограблениях – бензозаправки, магазина-самообслуживания. Самым громким делом, которое за ним числилось, была прошлогодняя попытка напасть на инкассатора, перезаряжавшего банкомат на окраине Мэдисона. Льюис – водитель у той банды – должен был обеспечить отход, но уронил ключи от машины в снег. Сообщники разбежались, а сам он попался. Отсидел шесть месяцев.

Даль покачал головой.

– Мне удалось отыскать только одного его родственника – старшего брата. Он, единственный, еще живет в этом штате. Новость стала для него ударом, скажу я тебе. Зарыдал, как дитя. Извинился, повесил трубку и перезвонил через полчаса… Сказать ему было особо нечего, но вот тебе номер его телефона, если захочешь поговорить.

Даль протянул ей бумажку.

– А что насчет Харта?

Она уже проверила базы данных полиции пяти штатов, включая клички и разные варианты фамилии: Харт, Хартман, Хартинг, Хартвел… Ничего.

– К нему ни одной ниточки. Этот Харт… Он свое дело знает. Одни только отпечатки пальцев чего стоят. Он не оставил ни единого. И даже вынул пулю со своей ДНК из стены. Учел все.

– А Мишель? Харту и Льюису она наверняка назвалась вымышленным именем, но, как мне кажется, Мишель – ее настоящее. Харт и Льюис нашли ее сумочку и порылись в ней. И ей не было смысла лгать мне – поскольку к утру я была бы уже мертва.

– Да, вот ею занимаются вплотную. В ФБР убеждены, что ее нанял Манкевиц, и сейчас всеми силами пытаются выяснить, сделал он это лично или кто-то из его подчиненных. Но концы с концами у них пока не сходятся. Ничего конкретного.

– Они показывали фоторобот, составленный с моих слов, в театральных школах и оздоровительных центрах?

Бринн понимала, что большую часть своего жизнеописания той ночью Мишель выдумала, но некоторые детали прозвучали настолько правдоподобно, что заслуживали проверки.

– Как мне показалось, они сразу попытались взять быка за рога и начали с ее предполагаемой связи с Манкевицем.

Потом Даль рассказал, что открыл уголовные дела по четырем изготовителям мета, убитым Хартом и Льюисом. Наркодельцы ни малейших симпатий не вызывали, но и убивать их безнаказанно тоже нельзя.

Что до таинственного снайпера, открывшего стрельбу в заповеднике Маркетт ранним утром восемнадцатого апреля, то его связь с наркомафией Висконсина или со Стэном Манкевицем установить тоже не удалось. Офицеры полиции штата обнаружили вероятное место, откуда он вел огонь, но там не осталось ни единой улики. Он собрал стреляные гильзы и тщательно затер следы своих ног.

– Чертовы профессионалы теперь повсюду, – проворчал Даль и спросил: – Как дела у той малышки, что была с вами?

– У Эми? К сожалению, служба материнства не нашла других ее родственников.

– Печально.

– Не скажи, Том. По крайней мере, теперь у нее появится шанс достойно прожить свою жизнь. С Гэнди и его женой она была обречена… И должна тебе сказать, выглядит девочка вполне нормальным, даже счастливым ребенком.

– Ты с ней виделась?

– Нынче утром. Купила ей нового Честера и завезла.

– Нового кого?

– Это такая игрушка. Даже не знаю, что за зверь. То ли заяц, то ли ослик. Вообще-то я хотела вернуться в заповедник и найти оригинал, но не хватило духу.

– А вот это было бы действительно неразумно, Бринн. Физически она в порядке?

– Не лучше и не хуже остальных.

– Что ж, и на том спасибо.

– Но вот отметины у нее на шее, помнишь? – Лицо Бринн помрачнело. – Врач, осматривавший ее утром, сказал, что их нанесли всего несколько часов назад.

– Несколько часов. Думаешь, это работа Мишель?

– Именно так, – вздохнула Бринн. – Эми начала шуметь, а Харт и Льюис были поблизости. Мишель отвела ее в сторону, якобы поговорить. И девочка вдруг замолкла. Еще бы – ее, бедняжку, почти задушили.

– Боже мой, ну и гадина!

– И Эми казалась перепуганной весь остаток ночи. А я и представить не могла, с чего бы это.

Потом Бринн спросила:

– Сотрудник ФБР, который занимается проверкой Манкевица, хотя бы свяжется с нами? Или они там считают нас никчемной деревенщиной?

– Кто это так нас называет?

Бринн удивленно вскинула брови.

– Ладно, ты права. Они действительно считают нас деревенщиной, но обещали держать в курсе, – сказал Даль.

– Все равно дай-ка мне его номер. Позвоню сама.

Усмехнувшись, Даль порылся в бумажнике и, достав визитку, показал ее Бринн, переписавшую себе в блокнот всю необходимую информацию.

– У тебя утомленный вид. Я задолжал тебе хороший отдых и прослежу, чтобы ты этой возможностью воспользовалась. Это приказ начальника. Отвлекись. Пусть Грэм возьмет хозяйство на себя. Мужчина должен управляться на кухне, бегать по магазинам и сдавать белье в прачечную. Видит бог, я все это умею. Моя Кэрол – отличный дрессировщик.

Бринн рассмеялась, и Даль не уловил в ее смехе иронии.

– Я отдохну. Обещаю. Но только чуть позже. Мы расследуем убийство. И пусть здесь замешан Манкевиц, пусть хоть генеральный прокурор США возьмет под свой контроль дело об организованной преступности и заговоре против общества, преступления-то все равно были совершены в пределах юрисдикции нашего штата и округа.

– Что ты намерена предпринять? – спросил Даль.

– Проследить, куда ведут все имеющиеся у нас ниточки. Здесь, в Милуоки, где угодно.

И прежде всего проверить возможные связи с театральными курсами и фитнес-центрами, и вообще все, что придет в голову. Вероятно, даже стрелковые кружки. Девушка явно была на ты с пистолетом.

– Я так понимаю, что запрещать тебе это бесполезно?

– Можешь меня уволить.

Он лишь усмехнулся.

– И все это свалилось на нас совершенно внезапно, – вздохнула Бринн.

– Знаешь, пулю, предназначенную тебе, обычно выбирать не приходится. В большинстве случаев ты и не слышишь, как она уже летит.

– Чем вы с Кэрол занимаетесь в эти выходные?

– Наверное, пойдем в кино. Но только если ее мамаша согласится посидеть с детьми. Ох уж эти старшеклассницы! Требуют по десять долларов за вечер плюс ее еще и покормить надо. А вы сколько платите?

– Мы с Грэмом редко куда выбираемся.

– Оно и к лучшему. Остаться дома, вкусно поужинать. И никуда не надо тащиться. Особенно теперь, когда есть кабельное телевидение… Ну, ладно, мне пора.

– Передай от меня привет Кэрол.

– Передам. А ты – своей матушке. Пусть скорее выздоравливает.

Она закрыла за ним дверь, потом взяла список и прочитала первый пункт плана.

II
МАЙ

Сидя за ужином в ресторане Милуоки, крупный и широкоплечий Стэнли Манкевиц разглядывал в стекле свое отражение, подчеркнутое темно-серым послеполуденным светом. Первое мая, но погода стояла мартовская.

Эта дата для Манкевица была важна. День международной солидарности трудящихся, в конце восьмидесятых годов позапрошлого века выбранный рабочими организациями по всему миру, чтобы чествовать своих членов. Именно эта дата увековечивала память о «Хеймаркетской бойне» в Чикаго в мае 1886 года, когда при разгоне организованной «Международным товариществом трудящихся» демонстрации за введение восьмичасового рабочего дня погибли несколько ее участников и полицейских.

Майский праздник имел для Манкевица двойное значение. Во-первых, это было торжество в честь трудящегося люда, к которому он когда-то принадлежал и интересы которого всем сердцем рвался отстаивать и сейчас, как миллионы его «братьев и сестер» во всем мире.

А во-вторых, он служил лишним доказательством того факта, что жертвы бывают порой необходимы для пользы общего дела.

Над своим рабочим столом в кабинете он вывесил цитату – фразу из последнего слова на суде одного из повешенных затем организаторов событий в Хеймаркете Августа Шписа (историки позднее доказали, что он, как и остальные его казненные товарищи, был невиновен). Шпис тогда сказал: «Наступит время, и наше молчание зазвучит более мощно, чем те голоса, которые вы хотите удавить сегодня».

Жертвы…

Размышляя о достопримечательном дне, Манкевиц не сводил глаз со своего отражения, отмечая не столько лишний вес, который по временам его все-таки расстраивал, сколько общую усталость во всем облике. Она читалась прежде всего в позе, хотя, различи он яснее черты лица, это впечатление наверняка только усилилось бы.

Он вгрызся в клубный сандвич, безошибочно отметив, что ему положили американский сыр вместо швейцарского, который он заказывал. И слишком много майонеза на салатные листья. «Они делают это постоянно», – раздраженно подумал Манкевиц. И зачем он только ходит в это заведение?

Детектив-«Хоббит» почти исчез в последнее время с горизонта, а это, как остроумно заметил Манкевиц в разговоре с Джеймсом Джейсонсом, означало, что он «перебздел».

После гибели Эммы Фельдман жизнь превратилась в сплошной кошмар. Его «пригласили» в офис ФБР, а потом и прокурора штата. Он пришел со своим адвокатом, ответил на некоторые вопросы, воздержался от ответов на другие и удалился, услышав вслед лишь холодное «до скорой встречи». Адвокат терялся в догадках, что все это предвещает.

Потом до него дошли слухи, что юридическая фирма, на которую работала Фельдман, готовит иск против него с обвинением в причинении смерти и требованием возместить их материальные потери. По мнению адвоката, все это была чушь собачья, поскольку не существовало законного прецедента для возбуждения уголовного дела на подобных основаниях.

Но все равно чертовски неприятно.

– А не потому ли все это чушь собачья, – злобно заметил Манкевиц, – что просто нет никаких доказательств моей причастности к ее убийству?

– Конечно, Стэн. Это подразумевается как бы само собой.

«Как бы само собой».

Он поднял глаза от своего перекосившегося на бок сандвича и увидел, что к нему направляется Джеймс Джейсонс. Присев за тот же столик, он заказал официантке диетическую колу.

– Ты не ешь?

– Зависит от обстоятельств.

«А это что значит?» – подумал Манкевиц.

– У меня есть кое-какие новости.

– Выкладывай.

– Прежде всего я позвонил тамошнему шерифу Тому Далю. Позвонил, разумеется, назвавшись другом четы Фельдманов. Их скорбящим другом по имени Ари Паскелл. Попытался надавить на него: мол, как это вы до сих пор не нашли убийц? И все такое.

– О'кей.

– Убежден, он поверил, что я тот, за кого себя выдавал.

– Он сообщил что-нибудь о расследовании?

Джейсонс прищурился.

– Честно говоря, ничего. Но он и не должен был. Я хотел проверить, не вызвал ли подозрений мой визит туда той ночью.

Манкевиц кивнул. В таких вопросах он доверял суждениям Джейсонса.

– А как насчет нашей подружки?

Он имел в виду, разумеется, помощника шерифа Кристен Бринн Маккензи. Сразу же после событий семнадцатого-восемнадцагого апреля Джейсонс стал выяснять, кто конкретно занимается расследованием убийства Фельдманов. Дело оказалось в руках одного болвана из ФБР по фамилии Бриндл и еще пары копов из полиции Милуоки, но именно эта женщина из маленького провинциального городка взялась за поиски всерьез.

– Ее не остановить. Она носится с этим делом, как бульдог.

Манкевиц не считал бульдогов особо склонными к беготне, но промолчал.

– Она профессиональнее, чем ФБР и полиция Милуоки вместе взятые.

– Что-то я в этом сомневаюсь.

– Изволь, но работает она значительно усерднее остальных. С того времени она только в Милуоки приезжала четыре раза, проверяя различные версии.

– У нее есть на это полномочия?

– Не думаю, что на данном этапе это хоть кого-то волнует. В конце концов, дерьмовая каша с убийством юристки заварилась в округе Кеноша.

– Почему же все пытаются валить только на меня?

У малыша Джеймса Джейсонса не было ответа на этот вопрос, да Манкевиц и не ожидал его. Поскольку для него ответ был очевиден: «Потому что, по моему мнению, трудолюбивые иммигранты должны допускаться в страну и занимать рабочие места тех, кто слишком ленив, чтобы вкалывать».

И еще, конечно же, потому что он высказывал свою точку зрения публично.

– Значит, миссис Маккензи не остановится, пока не узнает истинную подоплеку событий?

– Не остановится, – эхом отозвался Джейсонс.

– Хочет прославиться?

Его собеседник ненадолго задумался и сказал:

– Не думаю, что ей нужна лишняя засечка на пистолете, повышение по службе или что-то из этой серии.

– Тогда какова ее цель?

– Засадить плохих парней в тюрьму.

Джейсонс еще раз напомнил Манкевицу о том, чему был свидетелем в ту апрельскую ночь: безоружная Бринн Маккензи на вершине скалы бросала камни и бревна на головы своих преследователей, отвечавших ей огнем из дробовика и автоматического пистолета. И ретировалась она только после того, как сам Джейсонс открыл стрельбу из своего бушмастера.

Манкевиц не сомневался, что помощник шерифа Маккензи ему не понравится. Но не уважать ее он не мог.

– Что ей удалось раскопать?

– Не знаю. Она побывала на озерном побережье, на Уэст-авеню, Брюлайн, ездила в Мэдисон и Кеношу. День провела в Миннеаполисе. Говорю же, ее не удержать.

Несущийся бульдог.

– Есть что-то, чем я мог бы воспользоваться? Хоть что-нибудь?

– Кое-что есть. – Джейсонс все черпал из памяти, не нуждаясь в записях.

– Рассказывай.

– Имеется и у нее свой секрет.

– Если кратко, в чем там дело?

– Хорошо. Это было лет шесть-семь назад, когда она еще жила с первым мужем. Он служил в полиции штата, был награжден, уважаем коллегами. Но с тяжелым характером. В прошлом не раз избивал ее.

– Мразь! Бить женщину…

– Так вот, выяснилось, что в него стреляли.

– Стреляли?

– Да, причем в его собственной кухне. Провели расследование. Вывод – неосторожное обращение с оружием. Несчастный случай.

– Понял. Но нам что с того?

– Это не был несчастный случай. Стреляли намеренно. А дело замяли. Вероятно, на уровне Мэдисона.

– Замявший это дело рисковал потерять работу, если бы всплыла правда.

– Потерять работу, а то и угодить за решетку.

– Надеюсь, это не просто сплетни?

Джейсонс открыл свой дипломат и достал мягкую папку для бумаг.

– Здесь доказательства.

Да, при своих миниатюрных габаритах этот парень умел добывать то, что нужно.

– Надеюсь, это нам поможет, – сказал он.

Манкевиц открыл папку. По мере прочтения его брови поднимались все выше.

– Это для нас чрезвычайно полезно. Спасибо, – искренне поблагодарил он, подняв взгляд на Джейсонса. – Да, чуть не забыл. С Первым мая тебя!

Ему нравился этот город.

По крайней мере, он был достаточно хорош для временного пристанища.

Грин Бэй располагался на гораздо более ровной местности, чем заповедник вокруг озера Мондак, и в этом смысле сильно уступал ему в живописности, но сам по себе залив являл собой идиллическую картинку, а река Фокс впечатляла как водный путь-труженик, полный рабочей активности, что обычно импонировало Харту. В детстве отец брал его с собой на металлургический завод, где служил в бухгалтерии. И сын буквально лишался дара речи, когда его облачали в прочный защитный шлем и устраивали экскурсию по цехам, пропитанным запахами дыма, угля, расплавленного металла и резины.

Дом, который он снял в пролетарском квартале на одной из улиц с номером вместо названия, был не особо хорош. Зато функционален и дешев. Больше всего Харт страдал от неизбывной скуки.

Он ненавидел прятаться и выжидать, но именно это ему и требовалось сейчас. Обязательно и без вариантов.

Когда становилось совсем тоскливо, он уезжал в лесной заповедник, где чувствовал себя комфортно. Ему особенно нравилось, что туда вела дорога, называвшаяся Лейк-Вью-драйв – это живо напоминало о проселке к озеру Мондак. В лесу он гулял или оставался в машине и работал. При нем всегда было несколько одноразовых мобильных телефонов, с которых он звонил по поводу будущих заказов.

Вот и сегодня он возвращался с прогулки, когда на одной из полян увидел «майское дерево». [29]29
  Украшенный цветами столб, вокруг которого 1 Мая по традиции танцуют в Англии и ее бывших колониях.


[Закрыть]Вокруг бегали детишки, украшая его цветными лентами. Потом они устроили пикник. Неподалеку стоял школьный автобус – желтое пятно среди моря свежей зелени.

Харт вернулся домой, на всякий случай объехав квартал, прежде чем войти. Он проверил автоответчик и сам сделал несколько звонков с очередного одноразового мобильника. Потом отправился в гараж, где оборудовал небольшую столярную мастерскую. Он трудился над вещью, дизайн которой придумал сам. Поначалу он уделял этому занятию час-другой в день. Теперь же мог просидеть за ним до четырех часов кряду. Ничто не помогало ему расслабиться лучше, чем работа по дереву.

Орудуя шлифовальной шкуркой, он мысленно возвращался к той ночи в лесу, припоминая встречавшиеся ему там деревья – дуб, ясень, клен, грецкий орех – твердые породы, дававшие материал для его ремесла. То, что он покупал в магазине в виде аккуратных чурбачков или досок с идеально ровными углами, являлось производным от огромных, внушительных, иногда даже грозных с виду созданий природы, уходивших ввысь ярдов на тридцать, а то и больше. И хотя, с одной стороны, его душу тревожила гибель этих деревьев, в нем жила также и уверенность, что он облагораживает древесину, трансформирует ее в нечто новое, в нечто, чем можно восхищаться.

Он снова оглядел свое детище – инкрустированную шкатулку. Ему нравилось, какой она получалась. Быть может, он даже ее кому-нибудь подарит. Но пока не уверен в этом.