Текст книги "Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав"

Автор книги: Джеффри Дивер

Соавторы: Дебора Смит,Джек Хиггинс,Филип Керр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

– Ты меня считаешь лицемером?

– Наоборот. Я думаю, ты изо всех сил стараешься поверить, что мир не прогнил окончательно. Поэтому боишься даже с дочерью общаться. Боишься к кому-нибудь привязаться.

– Не уходи от темы. Что ты собираешься делать с Роном?

– Я собираюсь сделать все возможное, чтобы убедить его, что он все еще член нашей семьи.

– Ты говоришь так, будто намерена прожить с ним всю жизнь. Он – чужой человек, Клэр.

– Он никогда не был мне чужим. И не будет.

– Ты же можешь привязаться к нему, а потом тебе придется сделать выбор, о котором ты будешь жалеть всю жизнь.

– Этого не будет.

Одна женщина только что сказала мне, что я пропащий человек. Она сказала, что ей кажется, будто я смотрю сквозь нее, будто я не с ней. Она права. Часть меня всегда где-то далеко.

У нас не будет будущего, пока прошлое не разрешится, пока мы не разберемся с твоей семьей. Пока мы с тобой, Клэр, не посмотрим друг другу в глаза и не решим, кому мы хотим причинять боль, а кому нет.

Я не хочу сближаться с другими людьми, потому что не хочу рассказывать им о себе. Я убил своего отца. Такого никому не расскажешь. Поэтому я всегда один.

Я хочу помнить только хорошее, Клэр. То, что помогает мне выдержать, забыть о том, что произошло. Я хочу, чтобы ты поговорила с тем мальчишкой, которым я был когда-то, и сказала ему, что его ждут дома и ты любишь его по-прежнему.

И еще я хочу, чтобы ты сказала ему, что он может мной гордиться.

Аманда на меня рассердилась не на шутку.

– Я не хочу с тобой разговаривать! – заявила она. – Почему ты не едешь к мистеру Салливану?

– Радость моя, ты многого не понимаешь. Нам надо снова узнать...

– Дедушка и бабушка мне все рассказали. Рассказали, что много лет назад они его услали отсюда, что ты очень переживала, и он переживал, и им было вас очень жалко, а теперь они очень хотят все исправить. Но ты должна им помочь.

– Я и стараюсь помочь. Знаешь, когда ты станешь старше, ты поймешь, что мужчины и женщины должны очень серьезно относиться к своим чувствам. И что спешить нельзя.

Она чуть не заплакала.

– Ты говоришь как папа. Он так много думает о своей работе, что иногда меня совсем не замечает.

– Твой папа, действительно, много работает. Но он тебя очень любит.

– Нет, не любит. Он ничего не говорит, значит, не любит. Ты тоже не любишь мистера Салливана, раз ему об этом не говоришь.

– Радость моя, я люблю мистера Салливана, но по-своему. Иногда кого-то любишь, но не знаешь, как об этом сказать.

– Ты же его целовала. В губы! Когда он вернулся.

– Люди целуются по разным причинам, и...

– Я ему о тебе все рассказала. Вчера я была в супермаркете и увидела его. Я подошла к нему и сказала: «Правда, тетя Клэр красивая?» Он ответил: «Она самая красивая, умная и сильная женщина из всех, кого я знал». А я сказала: «Если вы не приедете к ней, вы ее больше не увидите, потому что она даже в город не ездит». А он сказал: «Спорим, я сделаю так, что она поедет в город?»

– Ты так похожа на своего папу, – усмехнулась я. – Ты что, тоже будешь политиком?. Знаешь, когда ты станешь президентом, я приеду тебя навестить и украду наволочки из комнаты Линкольна.

– А еще я ему рассказала, что он тебе очень нравится и ты его никогда не забывала. И что медальон его хранишь.

– Видно, придется и простыни украсть.

Маленькую позолоченную коробочку привез бригадир Рона, коренастый мужчина лет сорока.

– Вы раньше уже работали у мистера Салливана? – спросила я.

– Иногда.

– А чем занимались?

– То тем, то этим.

– Понятно. Вы человек скрытный.

– Мне неплохо платят, и мне нравится работать на Рона Салливана. А вы, как я слышал, журналистка. Что, хотите из меня информацию выудить?

– Видно, я потеряла форму. Надо быть поизобретательнее.

– В следующий раз обращайтесь прямо к мистеру Салливану.

В коробочке лежал футляр, а в нем – усыпанный сверкающими камнями медальон-трилистник на тоненькой цепочке. Взамен старого. У меня перехватило дыхание.

– Это изумруды, – сказала стоявшая рядом мама. – И бриллианты.

– Передать что-нибудь мистеру Салливану? – спросил бригадир.

Я колебалась. Мама пристально посмотрела на меня.

– Если ты уедешь на озеро и останешься там с Роном, обещай хотя бы, что когда-нибудь вернешься домой и привезешь его с собой.

Я поняла, что теперь мы с мамой снова можем полностью доверять друг другу, как когда-то давно, когда я была маленькой.

– Обещаю, – кивнула я. – Скажите мистеру Салливану, что я приеду завтра утром, чтобы обменять этот медальон на письма, которые он мне должен отдать.

Мама обняла меня. Я наконец-то вздохнула с облегчением.

 Глава седьмая

Рон со своей бригадой за две недели сделал на озере столько, что об этом потом ходили легенды.

Он перестроил хижину – перекрыл крышу, заменил крыльцо, двери, рамы, проводку, а сзади пристроил кухню и открытую веранду, спускавшуюся уступами прямо к озеру.

Я приехала рано утром. Одета я была для стройки – в джинсах, футболке, кожаных ботинках – и никак не ожидала увидеть райские кущи и мужчин, которые выкладывали дерном идеально выровненную лужайку.

– Здесь просто изумительно! – воскликнула я. Рон помог мне вылезти из машины и крепко поцеловал.

– Стало изумительно, – поправил он меня.

Этот поцелуй был таким неожиданным, от прикосновения его губ у меня закружилась голова и перехватило дыхание.

– Видишь, – кивнула я на свою палку. – Вот, позаимствовала у бабушки. Больше никаких костылей.

– И никаких отговорок? – спросил Рон тихо и взял меня под руку – ну просто старый приятель, предлагающий прогуляться по саду (только мне показалось, что груди моей он коснулся не случайно). Он был еще красивее, чем я себе представляла в мечтах, и я внутренне трепетала.

Мы сели за покрытый скатертью столик в беседке, на котором красовалась серебряная ваза с алыми розами.

– Дедушка был бы рад, что это место купил ты.

– А ты рада? – спросил Рон.

– Ты же знаешь, что да.

– Жаль, что ты не надела кулон.

– Мне нужны письма, которые ты мне писал. Они мои.

– Я же сказал, тебе достаточно было приехать за ними сюда, – ответил он, кивнув на дом. – Но прошу, потерпи еще немного. В полдень рабочие уезжают. Эти письма – они очень личные.

Я вежливо кивнула, хотя каждая минута промедления была для меня мукой.

– Расскажи, чем ты занимаешься. И еще – как ты оказался на Западном побережье, – попросила я.

Он развернул стул и поставил его напротив моего.

– Нахожу земельные участки в подходящих местах, – ответил он. – Покупаю их, пока они дешевы, и продаю, когда подорожают.

– Купи дешево, продай дорого. Возьми то, что никому не нужно, и докажи, что оно того стоило.

– Главное – смотреть внимательнее, чем другие, и уметь заглянуть в будущее. Этому я научился у тебя.

Нам было хорошо вместе, но напряжение сквозило в каждом жесте, в каждом слове. Я знала, что хитрее ничего не придумаю, поэтому просто спросила:

– Ты женат?

– Господи, конечно, нет!

– А почему? И не был женат?

– Никогда, – ответил он, глядя мне прямо в глаза. – А ты почему не замужем?

– У меня бывали увлечения. Но недостаточно серьезные.

– Со мной та же история.

– Ты мне еще о многом не рассказал.

Он достал откуда-то из-под стола картонную папку и протянул ее мне. Там оказались документы о собственности на Западном побережье. И адрес фирмы «Ракаван инкорпорейтид». Я захлопнула папку и отложила ее в сторону.

– Ты все еще думаешь, что меня больше всего интересует, сколько у тебя денег?

– Я просто хотел, чтобы сначала ты узнала об этом.

– Вернее, чтобы об этом узнала наша семья.

– Ну, хорошо. Я хотел, чтобы они узнали. – Он достал из ведерка со льдом шампанское и наполнил бокалы.

– Я редко пью, а если пью, то меня интересует не количество, а качество, – сказал он.

«Он не может забыть, как пил Большой Рои», – подумала я.

– А я не пила с тех пор, как... с того дня... – начала я.

– Со дня несчастного случая. Ну, скажи это вслух. Преодолей себя.

– Это был не несчастный случай. Я не знаю даже, как это назвать.

– Это был несчастный случай. В своей жизни я мог назвать судьбой, а не случаем только одно – встречу с тобой.

Я опустила голову. Мне очень не хотелось расплакаться у него на глазах.

– Ничего не бойся. Дай себе волю, – прошептал он. – Ты же со мной.

Я отхлебнула шампанского и часто заморгала, стараясь все-таки сдержать слезы. Нам обоим хотелось говорить друг с другом искренне и открыто, как прежде, но это было так трудно!

– А что значит «Ракаван»? – спросила я.

Он достал из нагрудного кармана ручку и написал прямо на папке слово «Раткабхайн».

– Это по-ирландски, – пояснил он. – Я упростил до «Ракаван».

– «Рат»... Крепость, да? – Я пыталась сообразить, как перевести остальное.

– Ложбина, – подсказал он. – Крепость в ложбине.

Рабочие уехали незадолго до полудня.

– Тебе надо поесть, – сказал Рон, когда мы остались с ним вдвоем.

Он отправился в дом и через несколько минут принес плетеную корзину с фарфоровыми тарелками, столовым серебром и крахмальными салфетками. Накрыв на стол, он достал из корзины керамические миски – в одной были вареные креветки, в других – салаты. Ко всему этому прилагалась бутылка охлажденного белого вина.

– Эта корзина бездонная? – спросила я, оглядывая все это великолепие.

– Ты мне приносила еду. И я хочу отплатить тебе тем же.

– Значит, придется есть, – ответила я.

В душе у меня пели соловьи.

Мы проговорили весь день. Все вокруг дышало миром и покоем. Свежий ветерок с озера, ароматы весеннего леса, несколько бокалов вина – и, повинуясь нахлынувшим на меня чувствам, я взяла Рона за руку и сквозь слезы взглянула на него.

Он прекрасно знал, что в нашей семье не принято выражать чувства вслух. Да, мои родственники заботятся друг о друге, любят делать близким подарки, собираются вместе за праздничным столом. Я достала из сумки альбом с фотографиями.

– Вот, – сказала я, листая его. Замелькали снимки – приемы, дни рождения, свадьбы. – Ты тоже часть всего этого.

– Только меня почему-то на этих снимках нет.

– Если бы ты не убежал из приюта, тебя бы взяли обратно на ферму. Ну почему ты мне тогда не доверился!

– Не доверился? Птичка, да ты всегда была единственным человеком, которому я доверял.

Я услышала это «Птичка» и чуть не разрыдалась. Смахнув слезу, я сказала:

– Скоро ты снова почувствуешь себя как дома. – А потом принялась убеждать его, что и в компромиссе есть свое благородство.

Сам он больше слушал, говорил мало, но я чувствовала, что наши отношения налаживаются.

– Неужели ты решила, что я приехал сюда, чтобы остаться? – спросил он. – Это же все временное и нужно мне ровно до тех пор, пока я не уговорю тебя уехать со мной.

– Ты останешься, – сказала я твердо. – И я даже подумать не могу, как ты здесь будешь ночью совсем один. Поехали к нам домой. Тебя же все приглашали. Ну, давай поедем!

– Ты – взрослая женщина. Останься здесь. Со мной.

– Я живу с родителями. И не хочу их расстраивать.

– А как тебе такой вариант: мы садимся на самолет и летим на побережье. Мы проводим ночь в гостинице на берегу океана.

– Ты что, пытаешься соблазнить женщину, которая и так нетвердо стоит на ногах, поскольку одна из них больная?

– Если я тебя соблазню, тебе не придется стоять на ногах.

Голова шла кругом. Хотелось отдаться на волю чувств – тепло его губ, глоток шампанского, упоение майского дня... Я встала и, опершись на палку, пошла по берегу озера. Он шел рядом.

– Мне надо много о чем подумать, – сказала я.

– Понятно, – кивнул он и взял меня под локоть. – Вот тебе моя рука. Доверься мне. А сейчас пойдем, я покажу тебе дом.

Я оглянулась и посмотрела на дом, новенький, ухоженный. Доверие. Надежность. Счастье быть только вдвоем...

Над озером сгущались сумерки. Одинокий голубь пролетел в сторону леса, туда, где за горой начиналась ложбина.

Ложбина. Я вдруг подумала – как близко мы от нее. Страшная память о прошлом вернулась, и по глазам Рона я поняла, что он думает о том же.

– Гони эти мысли! – сказала я – ему ли, себе ли. – Ты сейчас здесь не один.

Он посмотрел на меня с благодарностью. Я взяла его под руку, и мы стали медленно подниматься по склону.

Я удобно устроилась в глубоком мягком кресле у камина. Комната была отделана заново – медные светильники, мягкие ковры, мебель темного дерева. Рон в этой элегантной обстановке чувствовал себя свободно и раскованно. Я подумала, что мужчины умеют принимать все эти бытовые мелочи как должное.

Я встала и заглянула в приоткрытую дверь спальни. Там была огромная деревянная кровать, застеленная пушистым зеленым покрывалом.

Рон стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на меня.

– Люблю зеленый цвет, – сказал он. – Знаешь, когда я впервые сел на это покрывало, я почувствовал себя пасхальным зайцем в корзинке.

Я рассмеялась, а потом вспомнила про пасхальные корзины, про сестер Макклендон, про Большого Рона, про драку на Стафим-роуд в то праздничное утро. Дрожа от волнения, я с трудом добралась до кресла. Рон положил мои ноги на кушетку, снял с меня ботинки и носки, а потом принялся умело массировать больную ногу.

– До сих пор болит, да? – спросил он. – Я заметил, как ты на нее припадаешь.

Мой мозг безуспешно посылал предупредительные сигналы, но искушение оказалось сильнее. Его руки были такими умелыми и ласковыми. Я почувствовала, как по всему телу разлилось успокаивающее тепло. Я отдавалась его воле, и никакого желания противиться ей у меня не было.

– Что с тобой делать – ума не приложу, – шепнула я. – Я так рада, что ты жив, что ты рядом.

Он приник щекой к розовому шраму у меня на лодыжке.

– Я чуть было не потерял тебя навсегда. И хочу только одного – всегда быть с тобой рядом. И мне плевать, что все кругом будут удивляться, как быстро все у нас с тобой произошло. Я хочу тебя.

Дрожащей рукой я коснулась его волос. Он поднял глаза, встал, склонился ко мне, и мы слились в долгом и нежном поцелуе. Я уже готова была обвить руками его плечи, но тут вспомнила, сколько лет он заставлял меня мучиться.

– Это нечестно, и ты прекрасно это знаешь, – сказала я, отодвигаясь от него.

– Разве жизнь всегда бывала с нами честна?

– Я люблю тебя, – почти выкрикнула я.– Я это знаю наверняка, и пусть говорят, что нельзя любить человека, которого не видела двадцать лет. Если ты хочешь меня использовать, чтобы доказать всем и вся, что можешь мной обладать, я все равно буду тебя любить, но никогда больше близко к тебе не подойду. Если ты не можешь рассказать, почему исчез на двадцать лет, значит, все, что есть между нами, – ложь.

Он пошел и принес из спальни металлическую коробку.

– Когда ты это прочтешь, возможно, ты действительно не захочешь ко мне и близко подойти.

Он открыл коробку и вытащил из-под кипы пухлых папок несколько пожелтевших листков.

– Сначала прочти вот это, – сказал он, кладя письмо мне на колени.

На этой неделе он едва не умер. Теперь, Клэр, я точно знаю, что мне делать.

Зима выдалась на редкость холодная, а у меня полно работы на двух старых ранчо, которые я купил осенью. Каждый день, когда он возвращается из школы, я беру его с собой на работу. Даю ему всякие инструменты – пусть учится.

Так вот, на днях у него разболелся живот, поднялась температура. Я отвез его в больницу. Оказалось, это приступ аппендицита, нужна операция. Я так боялся, что он умрет. Боялся опять остаться в этом мире совсем один.

Очнувшись после наркоза, он взял меня за руку – как раньше, когда был маленьким, и сказал, что не боится, потому что я рядом. Я пообещал ему, что буду рядом всегда.

Тогда-то я и понял, как сильно мы с ним друг друга любим.

Я не могу допустить, чтобы кто-то его у меня забрал. Пусть я больше ничего хорошего в этой жизни не совершу, но хотя бы его выращу. Я стану для него отцом, настоящим отцом, которого у меня никогда не было, и, может быть, это хоть как-то искупит то, что мой отец сделал с тобой.

Вот поэтому-то я и не могу сейчас сообщить тебе, где я. Если бы мы с тобой стали общаться, твои родственники рано или поздно об этом бы узнали. А этого я допустить не могу, по крайней мере, пока он не вырос. Знаешь, сегодня вечером я скучаю по тебе, как никогда. Просто места себе не нахожу. Я выращу этого парнишку, потому что люблю его и потому что он – мостик к тебе.

Думаю, ты бы хотела, чтобы я поступил именно так. Потому что, если бы ты знала о нем то, что знаю я, ты бы поняла, почему твоя семья никогда ничего не захочет об этом знать.

И наверное, пожалела бы о том, что я вернулся.

– У тебя есть сын? – спросила я, задыхаясь от волнения.

– Приемный.

– Понятно. Ты знал его мать? Ты ее любил? Кто она была?

– Я не любил ее, – ответил он просто. – Несколько лет я жил с пей и с ее сыном. Сразу после того, как убежал. Потом она умерла. Мальчику тогда было семь лет.

– Но почему ты не мог рассказать об этом мне? Почему не хотел, чтобы моя семья узнала о том, где ты? О том, что ты воспитываешь чужого ребенка?

Рон накрыл мою руку ладонью.

– Его зовут Мэтью. Его матерью была Салли Макклендон.

– Мэтью... – изумленно прошептала я.

Сын моего дяди Пита. Рон воспитал Мэтью Делейни.

Я сидела на новой веранде. Рон стоял во дворе. Настало время просто помолчать, привести в порядок мысли и чувства.

Еще мальчишкой Ронни слушал, как Салли рассказывала о своих мечтах. Когда она уехала, он догадывался, где ее искать. И он ее нашел. Она снимала крохотную квартирку и работала стриптизершей в городке, которого он не назвал. Она приютила его на несколько лет.

Рон подошел и сел рядом со мной.

– Я с ней не спал. Снимал у нее комнату. Вот и все.

Я кивнула. Салли нашла ему работу в подпольной мастерской, где разбирали ворованные машины. Работал он хорошо, и ему удалось скопить денег.

– А что случилось с Салли?

– Ее убили. Какой-то тип, с которым она отправилась в мотель, забил ее насмерть.

– Сколько тебе тогда было?

– Почти девятнадцать. Я прожил с ней и Мэтью года четыре. Я менял ему штанишки, кормил с ложечки, читал сказки на ночь. Заботился о нем. И после смерти Салли тоже.

– Ты мог обратиться за помощью к нам.

– О чем ты? Твои родственники никогда бы не признали Мэтью и к себе наверняка не взяли бы. Отдали бы в какой-нибудь приют, как меня.

– Ты не прав. Они бы с радостью приняли тебя и его.

– Этот спор бессмысленный. Что произошло, то произошло. Когда Салли умерла, я Мэтью почти что выкрал. Раздобыл поддельное свидетельство о рождении, записал его Салливаном, и мы отправились на запад.

– Ой, Рон! – Он просто представить себе не мог, как мои родственники будут ему благодарны, когда узнают, что он спас Мэтью. – Надо им все рассказать.

– Он им не нужен.

– Ты не прав. За эти годы столько всего произошло. Дядя Пит погиб несколько лет назад на охоте, Гарольд – в автокатастрофе, Арлан просто исчез.

– О Пите и его сыновьях я знаю все, – мрачно сказал Рон.

Я коснулась ладонями его лица.

– Все еще не поздно изменить.

Он накрыл мои ладони своими.

– Двадцать лет я не знал, как разобраться с этим, и до сих пор не знаю. Одно я знаю точно – я люблю тебя.

– Меня никогда не волновало, что о нас говорят люди. Главное – я знаю, кто ты. Ну, здравствуй!

Глаза его засветились радостью. Он хрипло рассмеялся и поцеловал меня, и мы наконец-то, словно сбросив с плеч тяжелый груз, прижались друг к другу. Он гладил меня по лицу, по волосам, и прожитые годы отступали назад.

Рон взял меня на руки и отнес в спальню, на ту самую новую кровать с зеленым покрывалом. Он неторопливо снял с себя одежду, а потом так же неспешно помог раздеться мне.

– Ну, вот мы и вместе, – сказал он тихо и посмотрел на меня. Я почувствовала, что от его взгляда у меня мурашки побежали по коже.

Затаив дыхание, я целовала его шею, грудь, живот, а он осыпал поцелуями меня. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и руки наши сплетались в ласке.

– Если бы судьба сложилась иначе, это случилось бы много лет тому назад, – сказал он с нежностью. – Мы бы наверняка нарушили все приличия, но любви было б море.

– Чуточку приличий и много-много любви – вот все, что мне нужно.

Он подложил под мою больную ногу подушку. Я ему сказала, что она даже не ноет, но он все равно пообещал быть осторожным, и я знала, что он обязательно будет осторожен. Он обнял меня за плечи, склонился надо мной.

– Я так долго мечтал об этом, – шепнул он.

И я тоже.

Я надеялась на лучшее – была уверена, что уговорю Мэтью Макклендона-Делейни-Салливана вернуться домой. Все тайное в прошлом Рона прояснится, и пусть устыдятся те, кто в нем сомневался. Уже много лет я не чувствовала себя так спокойно и уверенно.

– Спасибо, что позвонила и предупредила, что раньше утра не появишься, – сказала мама, когда мы с Роном на рассвете приехали на ферму. – Спасибо, что о нас вспомнила.

– Нам с Роном надо было о многом поговорить.

Отец сказал только:

– Надеюсь, вы всласть наговорились.

Рон выступил вперед и посмотрел в глаза им обоим.

– Я предложил Клэр слетать со мной на несколько дней на Западное побережье,’– сказал он. – В Сиэтл.

– В Сиэтл? – встрепенулся папа. – Зачем?

– Не волнуйся. Нам нужно туда слетать.

– Ты же обещала, – напомнила мама.

– Мы вернемся, – успокоила ее я. – С подарком.

В тот же день мы полетели на запад.

«Ракаван инкорпорейтед» занимала четыре комнаты в кирпичном здании рядом с кофейней. Рон познакомил меня с Беа, своей помощницей и начальницей над тремя секретаршами. Она приветливо объяснила:

– Р. С. предупредил, что вы приедете.

– Я сказал, что, скорее всего, ты и есть та таинственная незнакомка, которая звонила на прошлой неделе и якобы искала помещение под магазин, – сухо сказал Рон.

Щеки у меня запылали, но я невозмутимо пожала плечами.

– Я же журналистка. Мне было интересно, чем именно ты занимаешься. В этом нет ничего дурного.

– Р. С. сказал, что вы наверняка нс удержитесь и начнете наводить справки, – рассмеялась Бел.

– А вы хорошо знаете Мэтью? – спросила я вдруг.

– Конечно, – немного удивленно ответила Беа. – Он дружит с моими внуками. Они в школе вместе играли в баскетбол. Этой весной Мэтью с отличием закончил университет. И женился на самой прелестной девушке па свете. Впрочем, это вы и без меня знаете.

– Так он женат? – спросила я у Рона, когда мы вышли. – Ты что, решил, что меня эта новость не касается?

– Весной мне надо было быть с ним – он заканчивал университет и женился почти одновременно, – ответил Рон. – Поэтому-то я и не мог сразу приехать к тебе.

– Хорошо, что ты съездил, – тихо сказала я. – Ты же самый близкий ему человек. Я все понимаю.

– Знаю, – ответил Рон и обнял меня.

Дом Рона стоял у дороги в нескольких минутах езды от города. Это был отличный двухэтажный особняк – из кедровых бревен, с медными водосточными трубами, на солидном каменном фундаменте, с участком в несколько акров.

– Хороший дом, надежный, – сказала я. – Мне нравится.

– Может, тебе понравится и жить в нем, – сказал Рон, когда мы вошли в просторный холл, стены которого были увешаны гобеленами.

– Я с удовольствием буду здесь останавливаться, приезжая в Сиэтл.

Мы грустно переглянулись и оставили эту тему.

В тот день я узнала о нем много чего интересного. В его шкафах было полно дорогих костюмов и ботинок, а еще – несколько пар ковбойских сапог. Стеллажи с полу до потолка заставлены книгами, а в кабинете рядом со спальней – компьютер, принтер, факс и ксерокс.

– Работа, сон, снова работа, снова сон, – пошутила я. Начинало темнеть. Я вымоталась безумно, да и у Рона вид был усталый. – Завтра нам предстоит долгий перелет. Что ты сейчас будешь делать – спать или работать?

Он подхватил меня на руки.

– Ты же отлично знаешь, чего мне хочется.

– Ты – чудо! – улыбнулась я. И он понес меня в спальню.

Мне отнюдь не все равно, какое я произвожу впечатление на людей, с которыми встречаюсь впервые. Так что я надела практичные кожаные мокасины, длинную черную юбку, скрывавшую мою больную ногу, тонкий зеленый свитер и отвратительный желтый плащ, купленный мной в аэропорту в Сиэтле прямо перед отлетом на Аляску.

– Я так нервничаю, что меня подташнивает, – сказала я.

– Ты выглядишь потрясающе. Мэтью оценит.

– Я – его двоюродная сестра, Рон. Мы отлично поладим друг с другом.

– Ты, Птичка, для него посторонний человек, решивший вмешаться в его жизнь, – ответил Рои.

– Вмешиваться в чужую жизнь – это, по-видимому, мое призвание, – заявила я, взглянув на Рона со значением. – Тебя же мне удалось вернуть.

Аэропорт находился через пролив от Джуно, столицы Аляски. Стюардесса взяла нашу ручную кладь, я одной рукой оперлась на Рона, а другой вцепилась в поручень.

Худой высокий светловолосый юноша в серых брюках, клетчатой рубашке и кожаных сапогах шел к трапу. За ним едва поспевала невысокая миловидная девушка, одетая почти так же, как он. Пряди ее темно-русых волос развевались на ветру. Вид у этой пары был удивительно здоровый и цветущий, и они показались мне последними из пионеров-северян, приехавших некогда покорять Аляску.

Рон обнял меня за плечи. Юноша подошел прямо к нам, взглянул сначала на Рона, потом на меня, улыбнулся и протянул мне руку.

– Нет, рукопожатием ты не отделаешься, – сказала я. – Мы с тобой не чужие люди. Я твоя двоюродная сестра. Ты мне родственник. И жена твоя – тоже, – добавила я, взглянув на его спутницу.

– Я – Милдред, – представилась она. – Но все зовут меня Синичкой.

– Привет, Синичка! Я – Клэр, твоя кузина по мужу. – Мэтью я сказала: – Ас тобой я поздороваюсь по-родственному.

Шагнув к нему, я крепко его обняла, и он, поборов смущение, тоже обнял меня. Обнялись мы и с Синичкой, а потом я обернулась к Рону, с непроницаемым видом стоявшему в стороне, словно говоря ему: «Ну, видишь, как все хорошо вышло?»

Тогда мне казалось, что самое трудное позади.

 Глава восьмая

Прежде всего мне хотелось понять, что привело Мэтью на Аляску. Джуно показался мне' серым, холодным городом, насквозь продуваемым океанскими ветрами. И эта дикая, неприступная природа вокруг. Медовый месяц на Аляске оказался одним из свадебных подарков Рона.

Доктор Мэтью Салливан и доктор Милдред Салливан. Оба ветеринары, только что окончили Вашингтонский университет. Явно умные, способные ребята, хорошо знающие, чего хотят. Я всматривалась в длинное лицо Мэтью и никак не могла углядеть в нем черт дяди Пита. Разве что в его чуть бульдожьей челюсти было что-то от Делейни.

Из аэропорта мы ехали в забрызганном грязью «бронко» Мэтью. Синичка все время мне улыбалась и утирала слезы.

– Я слышала, вы с Мэтью оба ветеринары.

Она кивнула:

– Начинающие. В медовый месяц решили поработать. Программа охраны природы на Аляске.

– Мы – как «скорая помощь», – тут же включился в разговор Мэтью. – Лечим орлов, заглотивших рыболовные крючки, волков, попавших под машину.

Я взглянула на Рона. Он сиял от гордости.

– Знаешь, почему мы решили отправиться именно на Аляску? – скапал Мэтью. – Рон предупредил, что ему, возможно, придется рассказать твоим родственникам обо мне, и я хотел уехать куда-нибудь подальше, где меня никто не найдет, если я сам этого не захочу.

– Понятно, – грустно кивнула я.

– Я понял, чего мне хочется, – сказал Рон. – Показать Клэр город. Мэт, повози нас немного по Джуно, хорошо?

Мэтью вел «бронко» по узким извилистым улицам, то взмывавшим в гору, то круто спускавшимся вниз.

– Большой, мы с Синичкой приготовили вам комнату, – сказал Мэт. – Ничего особенного, но там отдельная ванная и большая... – Он запнулся.

– Что это – большой, большая? – спросила я.

– Там большая кровать, – договорила Синичка за Мэтыо, густо покраснев. – Вы на ней отлично поместитесь. А Большой – это прозвище Рона.

– Р. С., сколько всего у тебя прозвищ? – спросила я.

– Когда Мэтью пошел в школу, он решил, что я недостаточно взрослый, чтобы звать меня при всех папой, – без особого удовольствия объяснил Рон. – Брат – тоже не подходило. Поэтому он решил называть меня Большим.

– Большой... – повторила я. – Звучит забавно, но тебе идет.

– Когда я был мальчишкой, мне это забавным не казалось. Рон был для меня всем. – В голосе Мэтью слышалась обида.

– Не заводись, – тихо сказал ему Рон.

– Прости, Клэр, – поспешно извинился Мэтью. – Я просто не знаю, как с тобой разговаривать. Ты приехала сюда, потому что тебе небезразлична наша жизнь, и я ценю это, но мы с Роном отлично справлялись и вдвоем.

– Ты со мной встретился, – ответила я спокойно. – Принял меня. Большего я пока что и не жду.

Я глубоко вздохнула – не хватало воздуха.

– Несколько недель назад я была просто развалиной. Рон приехал, и все пошло по-другому. Пика формы я еще не достигла, но, если вы накормите меня ужином и позволите прилечь на диван – дать отдых ноге, – я буду вполне в состоянии ответить на все вопросы о нашей семье, которые ты, Мэтью, захочешь мне задать.

– О твоей семье, а не о нашей, – уточнил Мэтью. —Я им был не нужен. Моя семья – это Рои. Рон и Синичка. Прости, Клэр. Я рад видеть тебя здесь, потому что знаю, как Рон тебя любит. Он мне все про тебя рассказал. Но, если ты приехала специально ради меня, думаю, это были напрасные хлопоты.

– Посмотрим, – ответила я. Я вдруг заметила, как Мэтью теребит ухо – так делают мои братья, когда волнуются. И я тоже. Вот она – фамильная черточка Делейни. И тут я поняла, что мне удастся уговорить его приехать в Дандерри. – Сейчас мне больше всего хочется побольше узнать про вас обоих – про тебя и про Синичку.

– А я, – воскликнула Синичка, – я так рада, что ты приехала. Ты же сестра Мэтью. Мы тоже хотим узнать про тебя побольше. И я, и особенно Мэтью.

Я поймала на себе пристальный взгляд Рона. Он разгадал мои планы, понял, что я решила очаровать парнишку, а к намеченной цели я всегда иду не сворачивая.

Мэтью с Синичкой жили в одноэтажном деревянном коттедже на склоне холма. Две их собаки, дружелюбные дворняги, приветливо виляли хвостами, а когда мы зашли в дом, разлеглись кверху пузом на ковре в гостиной, требуя от меня ласки. В углу комнаты были устроены насесты для попугаев – двух зеленых, двух австралийских и двух длиннохвостых. Они перелетали с жердочки на жердочку и трещали без умолку.

Я поняла, что больше всего о Мэтью я узнаю от Синички. У меня нюх на разговорчивых людей, а Синичка, судя по всему, была человеком очень открытым. Мэтью с Роном во дворе жарили на гриле лососину, а мы с Синичкой уединились в гостиной.

Глядя на то, как Синичка воркует с попугаями, я сказала:

– Готова поспорить, что Синичкой тебя прозвали потому...

– Ага, – расплылась она в улыбке. – Я обожаю птиц. Вот с него, – она погладила одного из попугаев, – все и началось. Мне его подарили родители.

– А где живут твои родители?

– Они умерли. – Она взяла со стола бокал с вином и пригубила его. Я тоже сделала глоток. – Они погибли – утонули, катаясь на лодке, когда мне было двенадцать. Меня воспитали друзья родителей. Так что мы с Мэтом оба приемыши.