Текст книги "Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав"

Автор книги: Джеффри Дивер

Соавторы: Дебора Смит,Джек Хиггинс,Филип Керр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Все. Я обречена, и нет мне прощения. Господь воскрес не для того, чтобы Клэр Малоуни в этот день чертыхалась над шоколадным зайцем.

Мне не разрешили искать вместе со всеми запрятанные пасхальные яйца, а мою драгоценную корзиночку со всем содержимым отдали детям Макклендонов со Стафим-роуд. И мне пришлось отправиться туда с мамой, тетей Доки и другими дамами – учиться смирению.

Стафим-роуд, где жили Макклендоны, показалась мне похожей на Салливанову ложбину. Покосившиеся дома и ржавые трейлеры стояли полукругом, между ними был грязный, замусоренный двор, где бегали тощие собачонки, пугливые и наглые одновременно.

Мы вылезли из «кадиллака» тети Доки, и дамы стали хором сокрушаться, глядя на сбившихся в кучку оборванных ребятишек, которые раскрыв рты смотрели то на меня и мое роскошное розовое платье, то на вытащенную мной из машины корзинку с пасхальными яйцами.

Эдна, Лула и Салли выскочили на улицу накрашенные, в обтягивающих джинсах и кофточках с огромными вырезами. Засмотревшись на них, я едва не уронила корзину.

– Ой, какая же ты хорошенькая! – сказала Салли, погладив меня по голове. – Не девочка, а кремовое пирожное! А какие глазки! Подрастешь – никто перед ними не устоит.

Мама подошла и молча встала между нами. Салли, ее побаивавшаяся, отошла в сторонку. Мама вынула из багажника коробку с угощением и, наклонившись, строго прошептала:

– От машины ни шагу. Если хочешь, можешь угостить детей яйцами. Подарки мы будем раздавать после молитвы.

И я осталась во дворе наедине с дюжиной чумазых босоногих ребятишек, которые уставились на мою корзину так, словно собирались ее у меня отобрать.

– Хотите яиц? – спросила я со вздохом.

Все закивали. Я стала шарить в корзине, отыскивая среди вареных яиц шоколадные, но детям Макклендонов было все равно. Они с жадностью хватали и те и другие, срывали обертки, отколупывали грязными ногтями скорлупу и медленно, с наслаждением ели.

Я подумала про Ронни: он такой гордый, а папаша у него такой злобный, что никто и не осмелится поехать в Салливанову ложбину отвезти яиц ему. И мне почему-то было приятно, что с Ронни не устраивают такой благотворительной показухи, как с Макклендонами.

Вдруг я услышала шум подъезжающей машины, и – вот уж помяни, так и появится – во двор въехал Ронни на старом отцовском грузовике.

Я рот открыла – ему же всего двенадцать! Но он сидел за рулем этой керосинки. Выйдя из кабины и увидев меня, он застыл как вкопанный.

– Ты зачем сюда приехал? – спросила я.

И тут распахнулась дверь дома Дейзи, она выскочила – волосы растрепанные, под глазом огромный синяк.

– Ронни, забирай его! Пусть этот ублюдок проваливает! Чтоб духу его здесь не было!

Дети кинулись врассыпную, а я застыла на месте. Дверь снова хлопнула, и на пороге, прихрамывая, показался Большой Рон, по пояс голый, огромный, мохнатый, как горилла. Его налитые кровью глаза остановились на мне.

– Чего на меня пялишься, Дюймовочка? – прорычал он.

Я испуганно прижалась к машине тети Доки. Он тяжело спустился со ступенек и заковылял ко мне.

– Не лезь к ней! – крикнула Дейзи. – Она ни при чем!

– Заткнись! – бросил он. – Видишь того пацана?

Большой Рон ткнул в сторону босоногого кудрявого карапуза. Салли, наверное, наблюдала за происходящим из своего окна. Она выскочила во двор и схватила ребенка на руки.

– Он не твой, Рон! – завопила она. – Ты его не впутывай!

– А х«ть бы и мой! С меня взятки гладки. Правительство послало меня на фронт и оставило без гроша в кармане. – Большой Рон снова повернулся ко мне. – Твоего папочку и таких, как он, отправили туда, где поспокойнее. А мне пришлось за них отдуваться.

Ронни встал между мной и своим отцом.

– Слушай, давай-ка лезь в машину! – велел он.

– Ты, парень, не суйся, когда не просят. Захочу тебя послушать – влеплю пару горячих, и будешь визжать.

У меня дрожали колени. Они что, все с ума посходили? Большой Рон ткнул пальцем в ребенка у Салли на руках:

– Этот малыш, знаешь, чей он? Ты у дяди Пита спроси. Это его ублюдок.

Моего дяди Пита?!

Ронни, взвыв, как раненый пес, кинулся на отца. Тот, не удержавшись на ногах, рухнул наземь.

– Давай вставай, – процедил Ронни сквозь зубы.

Большой Рон протянул свою огромную руку, схватил сына за ногу, и тот повалился на спину. Большой Рон навис над ним, вцепившись ему в глотку.

– Ты мне, парень, не приказывай!

Ронни, тщетно пытаясь вывернуться, закашлялся.

– Отпусти его! – завизжала Дейзи.

Руки у меня были крепкие, а мои братья, фанаты бейсбола, научили меня подаче. Я не колебалась ни секунды – ужас мгновенно сменился яростью. Выхватив из корзины яйцо, я размахнулась, как заправский бейсболист, и послала его точно в цель – прямо Большому Рону в переносицу.

Большой Рон, взвыв от боли, отпрянул.

Ронни медленно поднялся на ноги. Лицо у него посинело, а на шее остался багровый след. Дышал он с трудом. Он уставился на меня.

– Это за Нили Типтона, – сказала я. – Теперь мы квиты.

Он молча кивнул.

Вся битва продолжалась секунд тридцать. Эдна помогла Ронни отволочь отца к грузовику и запихнуть в кузов.

– Я его убила? – сквозь слезы спросила я у мамы.

– Нет. – Она приобняла меня за плечи. – Не убила.

– Мам, он сказал, что у Салли ребенок от дяди Пита.

– Есть вещи, которые мы не обсуждаем, – сказала она, поджав губы.

Ронни залез в кабину. Как же это обидно – в пасхальное воскресенье везти домой пьяного отца! Не могла я так его отпустить. Выхватив из корзинки шоколадного зайца, я помчалась к грузовику. Ронни уже заводил мотор.

– Это тебе, держи! – сказала я, всхлипывая, и сунула ему зайца. – Только не думай, что это из благотворительности. Я тебе его дарю, потому что ты мне нравишься!

Он в недоумении пожал плечами. А я испугалась, что меня сейчас вытошнит – от него пахло помойкой и давно не стиранной одеждой.

Когда Ронни уехал, я раздала остатки угощения притихшим детям Макклендонов. Салли унесла в дом своего сына. Сына дяди Пита. Моего двоюродного братика.

Мне было так стыдно за всех нас!

В тот день я поклялась, что буду всегда защищать Ронни от зла, которого в нашей жизни немало.

 Глава вторая

Следующие пару лет я редко видела Ронни – он пошел в среднюю школу, – но слышала о нем постоянно.

– Ронни Салливан явился в школу с огромной шишкой на лбу, – сказал как-то вечером Хоп. – Арлан с Гарольдом снова колошматили по его почтовому ящику, он к ним полез, и они ему здорово наваляли.

– Ронни наверняка скоро вылетит из школы, – заявил Эван. – Вечно он во что-то ввязывается.

Я была просто вне себя. На следующем семейном сборище я заявила Арлану и Гарольду:

– Чтоб вы оба сдохли! И достались шакалам!

Но Ронни держался изо всех сил. У него не было денег ни на хорошие тетрадки, ни на школьные экскурсии в Атланту – на все то, что для нас было само собой разумеющимся. Он не мог себе позволить перекусить в школьном буфете, ему не на что было купить спортивную форму, и он обходился как мог – минимумом.

Бросал он школу только однажды – той весной, когда мне исполнилось девять. Большой Рон тогда ограбил магазин дяди Пита.

На одной из глухих улочек находился принадлежавший дяде Питу магазин автозапчастей. Однажды ночью, в марте, Большой Рон, как всегда пьяный, въехал на своем грузовике в витрину и покидал в кузов масляные фильтры, шланги для радиатора, радиоприемник и комплект покрышек. Дот и Ригби Бойлз, жившие по соседству, вызвали шерифа Винса О’Брайена, кузена моего папы, и через полчаса Большой Рон оказался за решеткой. Дядя Уильям Делейни приговорил его к двум месяцам тюрьмы. Ронни, которому тогда было всего четырнадцать, спрятался в лесу у ложбины. Мой папа и шериф Винс несколько дней его искали, но так и не нашли.

– Ронни умрет с голоду! – ревела я, прибежав к дедушке Джозефу.

– Не умрет. Я знаю, где он, – шепнул мне на ухо дедушка.

С каких пор озеро Десяти Прыжков принадлежало Малоуни, никто уже давно не помнил. Оно было маленькое, со скалистыми берегами, и добраться до него можно было только по узкой горной тропинке.

Дедушка говорил, что озеро названо так, потому что в одной из легенд индейцев чероки рассказывается о воине, в десять прыжков перебравшемся через него по спинам гигантских черепах. Много лет назад дедушка со своим братом построили на озере охотничий домик. Домик и земля вокруг отошли по наследству одной из дедушкиных племяш ниц, но она жила в Миннесоте и в наших краях не показывалась.

Дедушка оставил грузовик в лавровой роще, и мы по тропинке пробрались к озеру. На берегу я увидела зиявшую пустыми оконными проемами хижину.

– Ронни здесь? – прошептала я.

– Ага, – ответил дедушка. – Ловит в озере лещей. Я его видел пару раз. Пусть это будет нашей маленькой тайной. Кроме твоей бабушки, об этом никто не знает. Если он поймет, что его обнаружили, может и отсюда сбежать.

Мы вернулись к грузовику, достали коробку с едой и отнесли ее на берег. Дедушка вырвал из блокнота листок, а я на нем нацарапала: «Ронни, это тебе. Дедушка говорит, чтобы ты не беспокоился. Мы никому не скажем. Твой друг Клэр».

– Если он кому и доверяет, то только тебе, – сказал дедушка.

Когда на следующий день мы снова пришли к озеру, еды в коробке не было. Я этому ужасно обрадовалась и потом всегда вместе с едой оставляла Ронни длиннющие письма.

Целый месяц мы с дедушкой каждый день возили ему приготовленную бабушкой Дотти еду: ветчину, жареную курицу, запеканку и пироги.

– Не знаю уж, где парнишка прятался, – сказал мой отец, когда Большого Рона выпустили и Ронни вернулся в школу, – но, судя по его виду, жизнь на природе пошла ему на пользу. Похоже, он умеет о себе позаботиться.

– Да, сынок, ты прав, – согласился с ним дедушка.

На Рождество Женская ассоциация Дандерри устраивала рождественские гулянья. В субботу вечером сотни людей собирались на городской площади послушать церковный хор, поглазеть на парад в честь приезда Санта-Клауса и полюбоваться огромным наряженным кедром.

Мы, Малоуни и Делейни, пришли пораньше и стояли, сгрудившись дружной толпой. Вдруг я встретилась взглядом с Ронни.

В девять лет я была крепенькой невысокой девочкой, а он в свои четырнадцать – тощим долговязым мальчишкой. Он стоял у витрины магазинчика, в стороне от всех, и поеживался от холода. Я незаметно выбралась из скопища родичей и подошла к Ронни. Он посмотрел на меня чуть настороженно.

– Здорово, приятель! – поприветствовала его я, манерно растягивая слова.

Он стоял не шелохнувшись – так замирает кошка, выслеживающая воробья. Готова поклясться, он прикидывал, что будет, если он ответит на приветствие бойкой девчушки, у которой куча задир кузенов и общение с которой может доставить ему множество неприятностей – как от ее заботливых родителей, так и от всех прочих добропорядочных Малоуни.

– Привет, птичка-невеличка! – наконец ответил он.

– Сам ты птичка!

– Ты похожа на рыжего эльфа.

– Еще вырасту.

– Знаешь, а ты ничего, – сказал он, глядя поверх меня.

– Ты тоже.

– И пишешь здорово.

Я просияла.

Начался парад. Его открывала ярко-красная пожарная машина, на крыше которой сидели пожарные и кидали в толпу конфеты. Прямо мне в голову угодил пакетик ирисок. Ронни поймал его и протянул мне.

– В тебя попало, – сказал он.

– А ты поймал, тебе пусть и достанется. А я вообще не люблю ириски.

Я соврала, потому что подумала: а вдруг это будет его единственный рождественский подарок. Он пожал плечами и сунул пакетик в нагрудный карман.

– Мне ничего не видно, – заныла я. – Может, мне на подоконник залезть?

– Свалишься.

– He-а. Я за тебя буду держаться. – Я оперлась о его руку и проворно взобралась на подоконник витрины. – Только стой смирно, тогда не свалюсь.

– Слушай, хватит! Давай слезай.

– Да не волнуйся ты. Я же сама это придумала.

В толпе зрителей я заметила маму, которая, оглядываясь по сторонам, явно искала меня. Наконец она увидела нас с Ронни. Она дернула за руку папу, и он тоже посмотрел на нас. Я им улыбнулась. Папа с мамой нахмурились, а потом отвернулись и стали смотреть парад.

– Ну вот, – приободрила я Ронни. – Никто не возражает.

– Ничего ты не понимаешь, – мрачно ответил он.

Мне казалось, что я понимаю все на свете, и я принялась ему что-то объяснять, но мимо нас как раз проходил школьный духовой оркестр, заглушивший мои слова.

– Знаешь что? – Я решила сменить тему. – Нарежь в ложбине остролиста и омелы и принеси моей маме – она украсит ими дом к Рождеству. А мама даст тебе коробку печенья.

– Ничего ты не понимаешь!

– Если ты еще раз это скажешь, я тебе все волосы выдеру!

Не успела я договорить, как по толпе пробежал возмущенный ропот. Кто-то крикнул:

– Да остановите же его!

К параду решил присоединиться Большой Рон.

Он ковылял по середине улицы – громадный, мрачный, в клетчатой рубахе и мешковатом комбинезоне. На губах его играла презрительная ухмылка. Размахивая бутылкой с пивом, он продирался сквозь отряд девочек-скаутов.

– На Сайту желаете посмотреть? – вопил он. – Щас штаны сниму – и целуйте его в обе щеки.

Он отшвырнул бутылку, угодившую в зад какой-то пугливой кобыле. Та рванула вперед, школьный оркестр бросился врассыпную, а моя кузина Астер грохнулась на свою трубу.

Папа и еще несколько мужчин устремились к Рону и схватили его. Он, вывернувшись, наотмашь ударил отца.

Я вопила от злости и страха и вдруг поняла, что стою на тротуаре, что Ронни снял меня с подоконника и поставил на землю, а самого его уже нет.

Он исчез – растворился в сумерках, а может, провалился сквозь землю – от стыда.

В Атланте и в газетах, и по телевизору рассказывали о рождественском параде в Дандерри. Ну как не посмеяться над чудаками из крохотного городка в горах? Все мы чувствовали себя словно оплеванными.

У папы был сломан нос. Большого Рона посадили на три месяца. Шериф Винс О’Брайен на сей раз был расторопнее и успел поймать Ронни до того, как тот смылся на озеро. Дядя Уильям подписал распоряжение суда, и Ронни отправили в детский приют. Тетя Бесс всем и каждому говорила о том, какая это радость, что на Рождество Ронни будет там, где за ним присмотрят и хорошо накормят. Меня от ее доброты просто тошнило.

Ронни в конце концов вернулся домой – одновременно с Большим Роном. Говорили, что Большой Рон почти все время проводит на Стафим-роуд у Дейзи Макклендон. Поэтому на следующую Пасху ни тетя Доки, ни мама туда не поехали, а корзинки с угощением отвезли дядя Берт и папа.

Не знаю, как провел Пасху Ронни. Хоп с Эваном, видевшие его в школе, говорили, что он стал совсем нелюдимым. Я пыталась уговорить Хопа передать от меня Ронни шоколадного зайца и записку, но Хоп сказал, что он моими причудами и так уже сыт по горло.

В сентябре я узнала, что любовь скупа на радости. Скорее получишь по зубам.

Наше семейство ходило почти на все школьные футбольные матчи, а на первую осеннюю игру – обязательно. Это был один из тех чудесных вечеров, теплых, почти летних, но уже напоенных ароматами осени, когда восходит огромная, круглая луна и заливает серебряным светом верхушки едва начавших желтеть деревьев.

Команда, как и группа поддержки, наполовину состояла из Малоуни, Делейни и прочих наших родственников вроде О’Брайенов.

– Стану старшеклассницей – обязательно пойду в группу поддержки, – мечтательно сказала Ребекка.

– И я, – подхватила Вайолет.

– А я не хочу. Неинтересно, – сказала я.

Группу поддержки муштровали, как курсантов военной академии. Никаких импровизаций, иначе выгонят без разговоров.

– Я тоже не пойду в группу поддержки, – заявила Тула Тобблер. – Я буду менеджером Элвина. Он обязательно прославится и разбогатеет.

Мы с сомнением посмотрели на Тулу. Крохотная, словно эльф, с шоколадной кожей и иссиня-черными кудрявыми волосами, плотно, как шапочка, облегавшими изящную головку. Ну какой из нее менеджер?

Стадион взорвался восторженными криками, грянул оркестр, мы обернулись и увидели, как высоченный длинноногий нападающий выбил мяч из центра поля.

Элвин Тобблер, брат Тулы, был лучшим из всех футболистов, белых и черных, когда-либо гонявших мяч на стадионе Дандерри.

– Видали? – гордо сказала Тула. – Элвина обязательно возьмут сначала в университетскую команду, а потом и в профессиональную.

Мы все торжественно кивнули и помчались туда, где неподалеку от закругления беговой дорожки торговал яблоками в сиропе дедушка Тулы и Элвина.

Босс Тобблер был у нас яблочным королем. На холмах за городом у него были огромные сады, и осенью все Тобблеры округи работали на него – собирали и продавали урожай.

Его действительно звали Боссом.. Они с дедушкой Джозефом дружили с детства – вместе охотились, вместе рыбачили. Оба терпеть не могли глупость и злобу и были милейшими людьми из всех, кого мне доводилось встречать. Дедушка звал его просто Боссом, а все остальные – мистером Тобблером.

От яблок и густого сиропа, варившегося здесь же на плитке, исходил неописуемый аромат. Вокруг стояла восхищенная толпа, и мы пристроились с краешку. Мистер Тобблер крутил ручку яблокочистки, и у его ног уже выросла целая гора кожуры. Потом он вынимал очищенное яблоко, ловко разрезал его пополам, клал на бумажную тарелку и поливал дымящимся сиропом. Счастливчик, дождавшийся своей очереди, клал в банку из-под кофе доллар и забирал тарелку.

– Дедушка, – попросила Тула, – дай нам яблочек!

– А что это вы в сторонке жметесь, словно дети малые? – Сотни ос тучей кружились вокруг стола. – Сами же знаете – бояться нечего! Жалит людей страх. Давайте-ка сюда, ко мне!

Ребекка с Вайолет с места не сдвинулись, а мы с Тулой шагнули вперед. Осы облепили нам руки, а одна даже уселась мне на палец. Мистера Тобблера они никогда не кусали, но я ждала – вот-вот ее жало вопьется мне в кожу.

– Да они знают, что вы добрые, – шепнул мистер Тобблер, протягивая нам тарелки. – Знают, что вы с ними поделитесь.

Ура! Испытание выдержано! Вздохнув с облегчением, я отошла от стола.

Мы с Тулой тоже положили в банку по доллару – собранные деньги мистер Тобблер отдавал клубу болельщиков.

Я сунула в рот облитую сиропом дольку и посмотрела по сторонам – оценил ли кто-нибудь мою храбрость?

Неподалеку на пригорке стоял Ронни.

Правда, я никак не могла разобрать, восхищен он моей храбростью или нет. Ронни был ростом со взрослого мужчину, только совсем тощий. На нем были потрепанные джинсы и заплатанная красная фланелевая рубашка размера на три больше, чем надо.

– Что это он на тебя так уставился? – шепотом спросила Ребекка.

– Он знает, что я его не ужалю.

Не сводя с Ронни глаз, я пошла к нему. Ронни нахмурился.

– Мы все твоей маме расскажем! – крикнула Ребекка, и, обернувшись, я увидела, как она, Вайолет и Тула побежали к трибунам.

– Догоняй их! – сказал Ронни, смущенно оглядываясь по сторонам. Голос у него стал взрослее. – Слушай, Птичка, – добавил он строго, – мне неприятности ни к чему.

В душе у меня что-то оборвалось.

– Ты что, меня боишься? – спросила я, остановившись.

– Нечего тебе за мной таскаться, – проворчал он. – Мала ты еще, ничего не соображаешь. Давай отсюда!

– А ты будто такой уж старый!

– Эй! – раздался голос за моей спиной.

У пригорка стоял мой кузен Карлтон, учившийся в выпускном классе и успевший превратиться в рослого здоровяка, а с ним – человек шесть его приятелей.

– Клэр! – заорал он. – Не связывайся с этим отребьем!

Нет, меня бы тогда ничто не остановило! Я взобралась на пригорок и встала рядом с Ронни.

– Он же хуже грязного ниггера! – вопил Карлтон.

Карлтон произнес слово, которого в нашем доме никто никогда не употреблял. Ни при каких обстоятельствах.

– Клэр, уходи, – сказал Ронни хрипло.

– Неужели... неужели ты стерпишь такое?

Ну что я была за идиотка! Решила поучить Ронни гордости, не понимая, что только еще больше унижаю его.

Карлтон направился к нам.

– Знаешь, – прошипел он, – если не одумаешься, кончишь тем, что окажешься на Стафим-роуд вместе с этими шлюхами Макклендон. – Он схватил меня за руку и потянул за собой.

В ту же секунду Ронни бросился на него, и они покатились с пригорка. Карлтон пытался сопротивляться, визжал и отбивался. Все кончилось бы в одно мгновение, Ронни придавил бы его, как собака муху, но тут подвалили дружки Карлтона.

Они окружили Ронни, в ход пошли кулаки. Увидев, как кто-то ударил Ронни в лицо, я не стала ждать подкрепления и, прыгнув Карлтону на спину, впилась зубами ему в загривок. Взвыв от боли, он швырнул меня наземь.

Я повалилась прямо под ноги дерущимся, кто-то наступил мне на руку, а когда я попыталась подняться, Карлтон со всего размаху заехал мне в челюсть.

Очнулась я на коленях у мамы. По подбородку лилась кровь, мама кричала отцу, чтобы он принес льда, вокруг толпились какие-то люди. Мама утирала мне рот подолом своей юбки. Над нами стояла бабушка.

– Мэрибет, – сказала она маме, – у нее выбиты зубы.

Зубы? Я закашлялась, и маме в подол упало два окровавленных обломка.

Бабушка подобрала их и завернула в носовой платок.

– Их вставят на место, – успокоила она маму.

– Как она теперь будет улыбаться? – убивалась мама. – Ну, попадись мне этот Ронни Салливан...

– Уонни! – позвала я. Лучше у меня не получилось.

Я увидела его неподалеку. Он стоял на коленях, опершись на руки. Дедушка и мистер Тобблер, присев на корточки рядом с ним, промакивали ему кровь его же рубахой. Во рту у Ронни зияла дыра на месте выбитого зуба.

– И ты беж жуба, – сказала я грустно. Я с трудом открыла рот и показала ему свою дырку. – Уонни не виноват! – заявила я громко. – Это Каутон.

– Успокойся, моя хорошая! – Мама обняла меня и прижала к себе.

Подбежал отец со льдом, высыпал его из бумажного стаканчика маме в ладонь.

– Пап, это все Каутон. Он меня удаил, – попыталась объяснить я.

Отец, вне себя от ярости, подскочил к Ронни:

– Как ты посмел втянуть мою дочь в драку! Да я тебе все кости переломаю!

– Сынок, остынь! – осадил его дедушка. – Ронни ни при чем. Это дело рук Карлтона. Босс все видел.

– Что тут произошло, мистер Тобблер? – спросил папа.

Мистер Тобблер выложил ему всю правду.

– Девочку твою ударил Карлтон. Причем нарочно. Так что, Холт Малоуни, если ищешь виновного, ступай разберись со своим племянником.

Я почувствовала, как напряглась мама. Они с папой взглянули на Ронни.

– Я... я... Послушай, парень... – пробормотал отец, протянув к нему руку.

Ронни отшатнулся, попытался подняться на ноги, ко не смог и сел, держась за ребра.

– Когда я рядом, вам нечего о Клэр волноваться. Я ей зла не причиню. Знаю, что вы все думаете, только я никого б и пальцем не тронул, если б Карлтон к ней не полез. Я... Я не позволю ее обижать. Никогда.

Тем сентябрьским вечером Ронни вошел в нашу семью.

Нас отвезли к моему дяде Маллори Делейни, врачу. Со мной было все в порядке, если не считать пары выбитых зубов и синяков на руке, с Ронни – тоже, если не считать выбитого зуба и сломанного ребра. У дяди Калли Малоуни, дантиста, мне вставили зубы на место, а с Ронни сняли мерку – нужны были коронки.

Мы взяли Ронни к себе на ферму. Мама устроила его в гостевой спальне. Отец несколько раз звонил Большому Рону, но так и не дозвонился – видно, тот где-то пьянствовал.

Взгляд у Ронни в тот вечер был испуганный и недоверчивый. Он не привык доверять ни удаче, ни Малоуни. Утром мы увидели, что окно в спальне открыто, а Ронни исчез.

Тогда я, преодолев собственное недоверие к родителям, рассказала маме с папой об озере Десяти Прыжков, где его и обнаружили папа с шерифом Винсом.

Вечером я слышала, как шериф Винс говорил родителям:

– К сожалению, я обязан принять меры. Нельзя, чтобы он болтался сам по себе. Большой Рон не желает нести за него ответственность, а больше парнишке податься некуда.

– Привози его сюда, – сказал отец. – Мы его возьмем.

Слова папы меня поразили. Да, людям надо доверять!

– Холт, я не позволю, чтобы этот мальчишка был рядом с Клэр! – Весь разговор мне был отлично слышен даже сквозь дубовую дверь. – Мы слишком мало о нем знаем. Клэр почему-то очень к нему привязалась. А вдруг он извращенец?

– Если так, то я его своими руками придушу, – сурово ответил отец.

Наступила тишина, я слышала только, как дышит мама. Посмотрев в щелочку, я увидела, что отец ее обнимает.

А потом он сказал:

– Мэрибет, если бы я подозревал мальчишку в чем-то дурном, я бы не позволил ему здесь появиться.

– А что мы скажем родственникам?

– Что нельзя перекладывать грехи отца на сына. Ронни не виноват, что у него такой родитель. Мне парня жалко.

Они еще о чем-то поговорили – отец тихо и серьезно, а мама спокойно, а может, и покорно. Наконец мама сказала:

– Ну хорошо, Холт. Только надо привести мальчишку в порядок. Для начала – отмыть.

У меня дыхание перехватило. Невероятно! Потрясающе! Теперь ответственность за Ронни будет только на нас троих – на мне, маме и папе, потому что остальные Делейни и Малоуни разделить ее не согласятся ни за что на свете.

– Клэр, чем это ты так встревожена? – спросила мама, зайдя поцеловать меня на ночь.

– Мама, Ронни не извращенец.

– Похоже, кто-то подслушивал под дверью, – сказала мама строго.

– Я уверена, с ним все будет хорошо. А Большой Рон не заберет его назад?

– Большой Рон сказал, что ему наплевать, где Ронни будет жить, лишь бы денег подкидывал.

Я вздохнула – с тоской и с облегчением.

– Большому Рону он никогда не был нужен. А мне нужен!

– Когда Ронни поселится у нас, – проговорила мама медленно, внимательно глядя на меня, – надеюсь, ты будешь относиться к нему так же, как к своим братьям.

Да уж, как к братьям, подумала я, но вслух ничего не сказала. Мама не сводила с меня глаз, нервно теребя единственную свою седую прядь. У нее, как и у всех Делейни, были каштановые волосы, густые и длинные, она их зачесывала назад и носила либо с обручем, либо с заколками. Она была изящной женщиной, любила изящные вещи и никогда не снимала подаренные папой бриллиантовые серьги – даже когда возилась в саду в старых джинсах и линялой майке.

– Клэр, – сказала она наконец, – что ты в нем нашла?

– Он похож на меня. Мы с ним оба не такие, как все.

– А ты-то чем не такая?

– Мне необходимо все время что-то делать. И думать. А остальные, они считают, ну, пусть все идет, как идет. Но почему все устроено так, а не по-другому? Зачем столько правил?

– Чтобы порядочные люди могли спокойно жить в мире друг с другом.

– А разве мы живем не в мире?

– Ты – милая маленькая девочка. Ты замечательная девочка, пройдет совсем немного времени, и ты станешь замечательной девушкой. Я хочу, чтобы у тебя все было нормально, чтобы ты окончила колледж, получила замечательную работу, вышла замуж , за замечательного человека и родила замечательных детей. Это отличный путь, прямой и ясный, только идти по нему надо, никуда не сворачивая.

– Ты что, думаешь, я хочу за Ронни замуж? Вот уж нетушки! Ни за кого я замуж не хочу. Мне даже целоваться ни с кем не хочется.

– Меня это вполне устраивает, – улыбнулась мама.

– Тогда не волнуйся из-за того, что мне нравится Ронни. Мне просто кажется, что по этому пути мы могли бы пройти вместе.

Этот вывод маму поразил. Она сказала твердо:

– У него совсем другой путь.

Она поцеловала меня и погасила свет. Той же ночью мне все это приснилось. Дорога, прямая и ровная. А на ней мы с Ронни.

Главное – он переезжал жить к нам.

На следующее утро отец с дедушкой поехали в город и забрали Ронни из тюрьмы. Когда я из своего потайного места на сеновале под крышей амбара увидела папину машину, то чуть с лестницы не слетела – так торопилась вниз. Ронни вылез из машины и встал на пыльной дороге.

Я выбежала из амбара, мама вышла из дома. Отец с дедушкой подтолкнули Ронни вперед, но он, сделав несколько нерешительных шагов, остановился под дубом. Я стояла рядом с отцом и не сводила с Ронни глаз, а он на меня даже не взглянул.

– В моем доме, – сказала мама, – ты должен будешь жить по моим правилам.

Ронни нервно откашлялся:

– Вы заплатили врачу, заплатили за мой зуб. Теперь еще взяли меня к себе. Но я не хочу быть должником.

– Понимаю, – кивнула мама. – И как же ты собираешься с нами расплачиваться?

– Я... я буду на вас работать. Буду делать все, что скажете.

Отец изучающе посмотрел на Ронни.

– Ты будешь ходить в школу и помогать по дому так же, как Клэр и ее братья. А еще ты будешь за жалованье работать на ферме, так что сможешь оплачивать свое содержание.

Ронни изумленно смотрел на него.

– Ну, так как? – спросил отец.

– Да, сэр. Конечно. Спасибо вам! – ответил Он, просияв.

– Я знала, что тебе здесь будут рады! – воскликнула я и позвала его в дом. В его глазах, все еще грустных, засветился огонек надежды.

Мама выделила ему спальню внизу, рядом с комнатами Хо-па и Эвана, и сказала, что ванная у них будет общая и каждый должен за собой убирать.

Я заскочила в его комнату и оставила на кровати корзиночку с пеной для ванны и двумя кусками розового мыла. Теперь в нее, как и в комнаты моих братьев, путь мне был закрыт.

К обеду Ронни вышел, сияя чистотой. Он подстриг волосы, а щеки пылали так, будто он скреб их пемзой. И пахло от него розами.

Позже я узнала, что водопровод у Большого Рона много лет назад замерз и трубы прорвало. Починить его Большой Рон не удосужился и построил за трейлером деревянный сортир. Стиральной машины у них не было, а прачечной самообслуживания Большому Рону пользоваться запретили.

Вот почему Ронни всегда ходил немытым и в грязной одежде. Вечером я лежала в своей ванне с пеной и с грустью думала о том, что ему, бедняге, пришлось пережить.

Если считать опрятность признаком благочестия, можно сказать, что Ронни в тот день крестился.

Каждый год я неизменно совершала одну и ту же ошибку – выбирала себе любимца из новорожденных телят, давала ему кличку, ухаживала за ним, а на следующий год мы его съедали.

Той осенью кандидатом на съедение был теленок, которого я назвала Гербертом. Герберт-герефордец.

Я, естественно, знала, что очаровательных рыжих с белым герефордских телят ждет одна печальная участь: их подрастят, откормят, кастрируют и забьют годовалыми, пока мясо еще нежное. И съедят – либо мы, либо кто-то другой. Если отец продавал телят, их грузили в огромный фургон и увозили навсегда.

Герберт был как все кастрированные бычки – покорный, доверчивый, с ласковыми карими глазами. Когда он был маленьким, я выкармливала его смесью из бутылочки и со смехом приговаривала: «Кушай, Герберт, кушай, вкуснее станешь». Я понимала, что, когда Герберта убьют, он перестанет быть Гербертом, а превратится в бифштекс.

Настал день его казни. Обезумев от горя, я забралась на сеновал и рыдала без удержу.

Там и нашел меня Ронни. Я лежала, уткнувшись головой в сено, но, заслышав его шаги, быстро села, вытерла слезы и сказала грустно:

– Папа собирается застрелить Герберта. Не могу на это смотреть.

– Я так и понял. Дедушка Малоуни сказал, что ты поэтому сюда и спряталась. Вот, решил тебя проведать.