Текст книги "Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав"

Автор книги: Джеффри Дивер

Соавторы: Дебора Смит,Джек Хиггинс,Филип Керр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

– Спасибо.

– Я на минуточку – надо будет помогать шкуру обдирать.

– Ага. Мне тоже.

– И тебе?

Губы у меня дрожали, но я сказала гордо:

– Я не неженка.

– Знаю, – кивнул он.

– А ты ходишь на охоту? – спросила я, взглянув на Ронни.

– Хожу. Только не люблю.

– Зачем же тогда ты это делаешь?

Он немного помолчал, а потом ответил:

– Привык. Все лучше, чем питаться овсянкой и бутербродами с колбасой.

Раздался глухой звук выстрела, и я снова упала в сено, зажав руками уши.

– Герберт! – взвыла я.

Ронни осторожно погладил меня по голове.

– Ему не было больно, – сказал он тихо. – Можно сказать, ему повезло.

Ронни немного требовалось для счастья – только чтобы больно не было.

Одолжив у отца ружье, Ронни с Хопом и Эваном пошел охотиться на оленя и на рассвете в лесу у перевала подстрелил самца с раскидистыми, в шестнадцать отростков рогами. Этот олень сделал его знаменитым.

Все мужское население городка собралось на нашей ферме полюбоваться выставленной на скамье у амбара головой, которую венчала роскошная ветвистая корона. Приехал и дядя Калли, с тоской и завистью осмотревший трофей. В приемной его зубного кабинета висело двадцать оленьих голов, и их дядя Калли любил даже больше, чем удаленные зубы пациентов.

– Какая красотища! – сказал он Ронни, с нежностью оглаживая рога.

– А этого хватит, чтобы оплатить счет за мой зуб? – спросил Ронни.

– Твой счет оплачен, – ответил удивленный дядя Калли.

– Знаю. Но вы вернете мистеру Малоуни деньги?

– Тебя никто не торопит, – сказал отец. – Я же говорил, можешь каждую неделю отдавать мне понемногу из своего жалованья.

– Так мне полжизни придется выплачивать. Хочется покончить с этим поскорее.

– Не любишь быть в долгу? – спросил отец, пристально глядя на Ронни. – Ну что ж, причина уважительная. Думаю, Калли, мы договоримся?

– Господи, да конечно! – радостно согласился дядя Калли, погрузил оленью голову к себе в пикап и был таков.

Вечером мама сказала с уважением:

– Да, надо признать, парнишка знает, чего хочет.

Я просияла от гордости. Ронни всякий раз оказывался умнее и сообразительнее, чем того все, кроме меня, ожидали.

 Глава третья

Бабушка Элизабет и прабабушка Алиса, в отличие от некоторых других наших родственников, Ронни не боялись. Они вообще мало чего боялись.

Как-то в субботу незадолго до Дня Благодарения Ронни совершил нечто, что неожиданным образом заставило враждовавших старушек выступить единым фронтом.

За трапезой в нашем доме всегда собиралось много народу, поэтому даже завтракали мы за огромным дубовым столом на кухне, которая была королевством в королевстве – огромная, светлая, сияющая медной утварью, выскобленными деревянными полами и ослепительно белыми полками. В то утро за завтраком собрались я, Ронни, Хоп, Эван, мама с папой, дедушка и бабушка Малоуни, часто заходившие поесть к нам, и, конечно же, бабушка Элизабет с прабабушкой Алисой.

Мы мирно поглощали сытный деревенский завтрак, состоявший из яичницы с колбасой, оладий с сиропом и дыни. Я, все еще полусонная, сидела в пижаме и халате между бабушкой Элизабет и прабабушкой Алисой. В мои обязанности входило передавать обеим блюда с едой, чтобы им не приходилось просить об этом друг друга.

– Сегодня я поеду за покупками в Атланту, – заявила вдруг прабабушка. – В «Рич».

Это была не просьба. Прабабушка известила нас о принятом решении. Значит, кому-то надо было четыре часа, именно столько и занимала поездка, поработать шофером.

– Я, пожалуй, тоже поеду, – встряла бабушка Элизабет.

Все замерли – кто с вилкой в руке, кто с чашкой у рта.

Единственным, кто не понял, что случилось, был Ронни, но и он перестал жевать и с любопытством наблюдал за происходящим.

– Тебя, Элизабет, я не приглашала, – по-королевски вскинув брови, сообщила прабабушка.

– Мамуля, я отвезу тебя на следующей неделе, – пообещала мама.

Бабушка Элизабет промокнула глаза салфеткой. Она умела плакать по заказу – словно водопровод включала.

– Ну как мне купить подарки к Рождеству, если все мной распоряжаются так, как им заблагорассудится? А на себя саму я уже полагаться не могу. – По ее холеной щеке скатилась одинокая слеза.

– Прекрати ныть, – сказала, поджав губы, прабабушка.

Дедушка умоляюще вскинул руки.

– Мама, – обратился он к прабабушке, – я бы руки свои дал отрезать, лишь бы этого больше не слышать.

– Джозеф, все начала она.

Бабушка Элизабет перешла в наступление.

– Я непременно поеду в магазин сегодня. И возьму с собой Клэр, она будет носить покупки.

Я боялась шелохнуться.

– Она будет носить мои покупки, – объявила прабабушка.

– Поскольку ты, Алиса, слишком стара, чтобы возить нас в Атланту, не тебе принимать решения, – немедленно возразила бабушка.

– Машина моя. А ты свои покупки таскай сама.

– Я вовсе не желаю трястись в этой развалюхе. Она насквозь провоняла твоими жуткими духами. – Бабушка Элизабет победно улыбнулась и обвела взглядом собравшихся. – Так кто же нас повезет?

Все наперебой принялись извиняться. Папе с дедушкой нужно было срочно ехать в Гейнсвилл, маме – делать яблочное пюре из пяти бушелей яблок. Попалась бабушка Дотти, не успевшая придумать отговорки.

– Я... Ну, я тоже... – забормотала она.

– Ты совершенно свободна, невестушка, – констатировала прабабушка. – Ты нас и отвезешь. Зря, конечно, с нами увязалась Элизабет, но, если она тебя раздражает, мы можем запихнуть ее в багажник.

– В этой семье вовсе не я всех раздражаю, – язвительно заметила бабушка, – а всем известно кто.

– Ну ладно, ладно! Умоляю, замолчите обе, – сказала бабушка Дотти. – Я вас отвезу. Только не орите!

Дедушка попытался ее спасти:

– Все равно вы все не можете поехать в Атланту сегодня. Не позволю я вам таскаться в такую даль без меня, Холта или мальчиков. Это небезопасно.

– Вот он, наш спаситель! – объявила бабушка Элизабет, показав на Ронни. – Никто не посмеет обидеть бедную немощную Алису, если ее будет сопровождать такой паж. С нами поедет он.

«Спасайся», – прошептала я Ронни одними губами. Он смотрел на меня, не понимая, в чем дело. Увы, было поздно.

Универмаг «Рич» в центре Атланты был сказочным замком, идеалом социального благополучия многих поколений. Там можно было купить все – от ложек с вилками до мебели. Огромный, помпезно-роскошный магазин начал терять свое былое величие, когда я была еще ребенком, но прошло еще много лет, прежде чем все наконец решили, что покупать там ничего нельзя.

Бабушка Дотти припарковала свой огромный, поглощавший прорву бензина пикап и заперла его. Мы были одни в полутемной бетонной утробе подземной стоянки универмага.

С Ронни произошла какая-то едва уловимая перемена. Наверняка папа с дедушкой объяснили ему, что он должен охранять женщин. Он пристально вглядывался во все тускло освещенные закоулки, и вид у него был как у тигра на охоте.

У меня по спине пробежал холодок. Я испугалась не стоянки, не грабителей, насильников и прочих страшных типов, которые, как мне рассказывали домашние, обитают в городах. Нет, испугалась я самого Ронни, и еще у меня немного закружилась голова, и я почему-то догадывалась, что это каким-то образом связано с моей принадлежностью к женскому полу.

Когда мы наконец оказались в универмаге, вдохнули его запахи, увидели хорошо одетых, приветливых людей и шикарные вещи в витринах, я по-прежнему смотрела на Ронни, шестым чувством ощущая, что неприятностей не миновать.

Это случилось в отделе товаров для мужчин.

Бабушки делали покупки по давно отработанному ритуалу. Бабушка Дотти уговорила продавца принести из примерочной два стула, и прабабушка с бабушкой, усевшись на них, рассматривали товары, которые мы им подносили.

Бабушка Дотти предусмотрительно рассадила их по разным углам и, вздохнув с облегчением, сбежала в дамскую комнату, оставив старушек на нас с Ронни. Мы сновали взад-вперед, принося на осмотр галстуки, водительские перчатки, пуловеры и одеколоны.

Посетителей в отделе было немного. Я сразу обратила внимание на хорошо одетую пару с худеньким светловолосым ребенком лет четырех. Отец его был из тех нервных раздражительных типов, которых я терпеть не могу. «Осторожнее! – рявкнул он на жену, помогавшую ему примерить пиджак. – Ты зацепилась подкладкой за мои часы!» Женщина виновато улыбнулась. Я представить себе не могла, чтобы мой папа так говорил с мамой или так злобно смотрел на нее.

Вымотанный продавец то кидался на помощь мужчине, то бегал за малышом и водружал на место разбросанную им одежду. В оставшееся время он, нахмурившись, следил за Ронни, хотя тот ничего подозрительного не делал.

Ронни все больше мрачнел. Я не понимала, что происходит, пока бабушка Элизабет не поманила пальцем продавца. Тот услужливо над ней склонился, а она шепнула:

– Молодой человек, если вы опасаетесь воров, то советую вам оставить в покое моих помощников и обратить внимание вон на ту почтенную леди. Она страдает старческим слабоумием и имеет привычку прятать приглянувшиеся ей мелочи в карманы пальто.

У продавца челюсть прямо-таки отвисла. Я была в бешенстве – так он решил, что Ронни может что-то украсть! Продавец направился к прабабушке. Я решительно преградила ему дорогу и сказала сердито:

– Мои бабушки обе не в себе, но они не воруют. И мой... друг тоже.

Продавец утер со лба пот.

– И зачем только я бросил курсы барменов, – сокрушенно проговорил он и, отойдя к парфюмерному прилавку, принялся сосредоточенно перебирать чеки.

Вернулась бабушка Дотти. Я обрисовала ей ситуацию – бабушка пыталась подставить прабабушку, продавец принял Ронни за вора. Бабушка Дотти устало прикрыла глаза.

– Надо заканчивать и отправляться домой. У меня голова раскалывается, – сказала она.

Дальнейшие события развивались молниеносно.

Светловолосый малыш пулей промчался мимо нас. Мать попыталась его унять, сказав ласково:

– Джимми, радость моя, не бегай!

И тут папаша схватил его за воротник.

– Я же говорил, не мешайся! – сказал он грубо и, встряхнув сына, наотмашь ударил его по лицу.

Малыш не удержался на ногах и упал. Скрючившись, он валялся на застланном ковром полу и рыдал.

Я, оцепенев, смотрела на него. Никогда раньше я не видела, чтобы кто-нибудь так жестоко обращался с ребенком.

Бабушка Дотти положила мне руку на плечо. Я чувствовала, что ее рука дрожит. Взглянув на бабушку, я увидела, что она с трудом сдерживает ярость.

Мать бросилась к сыну, подняла его и смущенно огляделась, стараясь не встречаться взглядом с нами.

– Уведи его, – велел мужчина. – Я не могу ничего мерить, когда он путается под ногами.

– Прости, – пробормотала его жена. – Он просто устал.

Мужчина заметил, что мы на него смотрим, и рявкнул:

– Что уставились? Лучше занятия не нашли?

– Хуже не нашли, – сурово ответила бабушка Дотти.

Он отвернулся и стал рыться на вешалке с рубашками. Его жена унесла все еще рыдавшего мальчика.

– Я все видела, – заявила прабабушка. – Какая мерзость!

– Я первая увидела, – вступила бабушка Элизабет. – Мужчин, которые так обращаются со своими детьми, следует пороть на конюшне.

Они стояли рядом с бабушкой Дотти и метали в спину мужчине убийственные взгляды, но ничего не делали. А у меня в голове вертелось множество вопросов, на которые я не находила ответов. Что нам предпринять? Может, сказать что-то? Или кому-нибудь рассказать? Но кому?

Все случилось в одно мгновение. Ронни, в своей жизни встречавшийся с насилием куда чаще, чем со справедливостью, бросился к мужчине и, толкнув его в плечо, выкрикнул:

– Сукин сын!

– Эй, ты! – возмутился мужчина, отступив на шаг. – Тебе это так не пройдет!

– А по морде не хочешь?

– Ты мне тут не угрожай, мозгляк деревенский!

Ронни заехал ему прямо в челюсть. Мужчина повалился на вешалки с костюмами в полоску.

– Врежь ему еще, Ронни! – крикнула я.

Подбежал продавец.

– Остынь, парень, – сказал он, держась на безопасном расстоянии от Ронни. – Я вызвал охрану.

Ой, только не это! Надо было отступать. Однако сдвинуть Ронни с места было все равно что сдвинуть каменную стену. Я уперлась руками ему в грудь и с мольбой взглянула на него.

– Не смей больше бить своего сына! – крикнул Ронни через мою голову мужчине. – Так нельзя. Это нечестно.

– Да я тебя в тюрьму засажу! – разъярился мужчина.

Подбежали двое охранников. Я обняла Ронни за пояс и прижалась к нему. Мне хотелось укрыть его, сделать невидимым. «Я знаю, почему он такой, – думала я. – Большой Рон бил его точно так же. А он был слишком маленьким и не мог дать сдачи. И никто за него не заступался».

– Вызывайте полицию, – вдруг взвизгнула бабушка Элизабет. – Посмотрим еще, кого арестуют. Я расскажу им, что именно здесь произошло.

– И я тоже,:– заявила прабабушка. – Пусть закон рассудит. Я видела, как мужчина ударил ребенка и тот упал на пол.

– Я видела абсолютно то же самое, – подтвердила бабушка Элизабет. – Мы обе готовы дать показания.

Мне показалось, что мир перевернулся.

Короче говоря, когда старушки стали в подробностях рассказывать, почему Ронни ударил мужчину, тот перестал и заикаться о том, чтобы Ронни арестовали. Продавец подтвердил их рассказ. Охранники хмуро переминались с ноги на ногу, явно желая только одного – чтобы мы испарились. В конце концов они нас отпустили.

И мы ушли. Нельзя сказать, чтобы мы удалялись с достоинством, как бесспорные победители: я вцепилась Ронни в локоть и не выпускала его, бабушка Дотти подталкивала нас сзади, а завершали процессию шедшие парой бабушка с прабабушкой.

Я не могла изменить будущее маленького мальчика, так же как не могла изменить прошлое Ронни. Я могла только радоваться тому, что мы идем с ним в обнимку, что мы вместе выдержали испытание и что нас поддержали и обе старенькие бабушки, и молодая.

Всю дорогу домой бабушка с прабабушкой обсуждали случившееся, сидя рядышком на заднем сиденье. Я сидела впереди, между бабушкой Дотти и Ронни. Меня мучил один вопрос, и, наклонившись к нему, я спросила шепотом:

– А если бы на меня напал какой-нибудь негодяй, ты бы что сделал?

– Я бы его убил, – ответил он не раздумывая.

Я крепко сжала его руку и держала ее всю дорогу. Рука у него была влажная и холодная. Я не понимала, что он до смерти перепугался, как бы его не прогнали за то, что он сделал.

Прогонять его, естественно, никто не собирался. Отец прочел ему нотацию о том, что не следует решать конфликты кулаками, но совсем его не ругал. А потом, на кухне, мама обернула ему разбитые костяшки пальцев .полотенцем со льдом и велела нам накрывать на стол одним, без Ронни.

Пришли Хоп с Эваном, желавшие в подробностях узнать о происшествии в «Риче». У Ронни по-прежнему был такой вид, словно он боялся, что его посадят на электрический стул.

– Ты герой, – заявила я. – А героями все восхищаются.

– Но я же ничего не смог изменить, – вздохнул он.

– Ты пытался, – сказала бабушка Дотти твердо. – А у нас и на это духу не хватило. И я хочу попросить у тебя прощения за то, что первая не вступилась за малыша.

Людей разделяет множество преград. В тот день Ронни преодолел еще одну из них.

И все же Ронни никак не мог найти своего места: слишком часто прежде его бросало из стороны в сторону. В нашей семье много говорили о месте в жизни, о месте в семье, о месте на родной земле, о месте в сердце.

Ронни нашел место в нашей семье, но ему было нужно что-то еще. Что именно, я поняла в тот день, когда дедушка взял нас с собой за омелой на гору Даншинног.

Величественная Даншинног возвышалась на восточной границе нашей долины. Семейство Малоуни владело ею с незапамятных времен. Для земледелия Даншинног, в отличие от долины, была малопригодна, но красива была так, что дух захватывало.

Мы шли мимо сосновых рощиц, росших на спускавшемся уступами западном склоне, по которому было легче всего подниматься и на котором кто-то из Малоуни в стародавние времена разбил пастбища для скота. Все остальные склоны заросли лесом, и каждую весну мы любовались из долины на белые облачка цветущего кизила и розоватые ветви лавра. Осенью склоны становились золотисто-багряными. А в начале зимы, когда мы с Ронни и дедушкой туда отправились, Даншинног была мрачной и серой.

– Расскажи Ронни, откуда у горы такое название, – попросила я дедушку.

– Это все из-за сидов, – усмехнулся дедушка.

– Сиды – это ирландские феи, – объяснила я Ронни.

– Сиды помогали лисам по ночам спускаться в долину и воровать у Малоуни кур, – продолжал дедушка. – Они надевали лисам на лапы носочки, и люди не слышали, как те пробираются в курятники. Каждую ночь феи собирали цветочные лепестки и обматывали ими лисьи лапы, а утром, когда лисы возвращались на гору, феи прикрепляли лепестки на место, чтобы люди не прознали про их хитрость.

– Это были лепестки наперстянки, – вмешалась я. – Понимаешь – «на персты», то есть на пальцы, вернее, на лапы.

– Наши предки решили, что надо уважить и лис, и фей, – закончил дедушка торжественно. – Поэтому они назвали гору Дун-шионнах-сидх, что по-ирландски значит «крепость лис и фей».

– Но это было трудно выговорить, – добавила я. – Так что теперь мы называем ее просто Даншинног. Ну, как тебе история?

Ронни задумался. Засмеявшись, он бы уронил себя в глазах Малоуни.

– Похоже на правду, – сказал Ронни.

Зеленые ветви омелы остались только на самых верхушках, напоминая о давно прошедшем лете. Дедушка достал из рюкзака дробовик, и они с Ронни стали по очереди стрелять по веткам. Мы набрали полный мешок омелы, но одну веточку я оставила себе.

У меня был свой ритуал, который я исполняла каждый раз, когда мы собирали омелу.

– С кем мне целоваться? – спросила я.

Дедушка рассмеялся, наклонился ко мне, и я, держа омелу над его головой, поцеловала его в щеку, а он поцеловал меня. Потом я взглянула на Ронни: настала его очередь.

– Иди сюда.

Он замялся.

– Спорить бесполезно, – сказал дедушка со смехом. – Клэр это делает каждый год.

Ронни пригнулся. Рука моя, державшая омелу над его головой, дрожала. Я быстро чмокнула его в подбородок.

– А теперь ты меня, – велела я тоненьким голосом.

Он меня никогда раньше не целовал, и я не знала, решится ли сейчас.

Ронни взглянул на меня, наши взгляды на мгновение встретились, и он легонько коснулся губами моего лба.

Меня словно огнем обожгло, и захотелось взлететь.

– А теперь – за мной! – сказал дедушка.

Он провел нас через луг на гранитную площадку над обрывом. Перед нами лежали знакомые поля и пастбища, виднелся наш дом, а за ним – амбары и птичники.

– Хорошо здесь, – сказал Ронни хрипло. – Стоишь надо всем миром. Да, теперь я верю – это место волшебное.

У дедушки был свой ритуал. Он достал из нагрудного кармана свистульку и сыграл нам «Земную благодать», песню, которой когда-то его научил его дедушка.

Мелодия, нежная и тягучая, лилась над горами, и ветер нес ее дальше, в долину. У меня мурашки по спине побежали. «Блуждал во тьме, но дом обрел, был слеп я, но прозрел...» У Ронни сияли глаза, лицо светилось изумлением и восторгом.

Тогда, на вершине горы, он узнал волшебство, приобщился к традиции, которой ему так не хватало. С тех пор Даншинног стала нашим – его и моим – заветным местом.

Рождественским утром я всегда вставала первой и в пушистых розовых шлепанцах и ночной рубашке мчалась вниз. В доме стояла торжественная тишина – тишина ожидания. Я тихонько открывала дверь в гостиную и одна входила в рождественское царство.

Но на этот раз, спустившись вниз, я сначала отправилась к двери Ронни и стучала в нее, пока он наконец не открыл.

– Что случилось? – спросил он спросонья.

– Ничего. Рождество наступило. Пошли!

– Подожди, я оденусь.

– Нет-нет, в Рождество никто сразу не одевается. – Я смотрела на него в дверную щелку – мне было ужасно любопытно узнать, в какой пижаме он спит. На нем была серая фуфайка с растянутым горлом и застиранные серые кальсоны с дыркой на колене. – Ты замечательно выглядишь, – заверила я Ронни.– Ну, скорее, пока все не проснулись.

Он вышел в коридор, и я повела его в гостиную.

– А теперь – смотри! – Я потянула за медную ручку и распахнула дверь.

Мы ступили в Страну чудес.

У камина, в котором потрескивали поленья, стояла сверкающая огнями и блеском мишуры ель. Подарки в ярких обертках, положенные под елку простыми смертными, за ночь превратились в дары гномов. Из приемника лилась чудесная рождественская музыка.

Услышав за спиной взволнованное дыхание Ронни, я обернулась к нему. Лицо его светилось радостью.

– Никогда не думал, что когда-нибудь такое увижу. Разве что по телеку.

– Все-все настоящее, – сказала я гордо. – За то, что я проснулась первой, мне разрешается открыть один подарок до того, как все встали. Значит, и ты можешь открыть один из своих.

Он изумленно и недоверчиво посмотрел на меня:

– Мне тоже есть подарки?

– Ну конечно! – Я бросилась к елке и вытащила из груды подарков коробку, перевязанную золотой лентой. – Это от меня, – сказала я, протягивая ему коробку.

Он замер на мгновение, а потом присел на корточки и достал из-под елки маленькую зеленую коробочку.

– А это тебе от меня.

Мы обменялись подарками и уселись рядышком у камина.

– Ты первый открывай, – велела я.

Ронни очень осторожно, чтобы не порвать, развернул бумагу, открыл коробку и достал синий свитер, который я для него выбрала.

– И молью не изъеден, и пахнет новым, – сказал он, восхищенно рассматривая подарок. – Мне нравится.

Он натянул свитер прямо поверх фуфайки.

– Я хотела подарить тебе что-нибудь интересное, – объяснила я, – вроде охотничьего ножа. Но бабушка Дотти сказала, что тебе понравится это. – Я вздохнула. – А мне кажется, что одежду дарить скучно.

– У меня никогда не было новых вещей, Клэр. Свитер потрясающий! А теперь смотри свой подарок.

Я сняла обертку с крохотной коробочки и открыла крышку. Там был медальон на тоненькой золотой цепочке, настоящий ирландский трилистник размером с десятицентовую монетку.

– Ой! – Я, как сорока, обожала украшения. Мама умеряла мои аппетиты, иначе я бы все карманные деньги спускала на безделушки. – Какая красота!

Я надела медальон, прижала его к груди.

– Это самый лучший подарок в моей жизни! – Я взглянула на Ронни. Сердце мое бешено колотилось. – Я люблю тебя!

– Тс-с-с! – прошептал он и оглянулся по сторонам, словно боялся, что нас услышат. – Я-то знаю, о чем ты, но другие могут понять неправильно.

– А теперь – ты. Ну, скажи!

– По-моему, не стоит говорить это вслух.

– Тогда скажи, что это навсегда.

Он посмотрел мне в глаза и произнес тихо и торжественно:

– Это навсегда.

Перед самым Новым годом я услышала в коридоре повзрослевшие голоса братьев, Джоша и Брейди, приехавших домой на каникулы. Как мышь чует сыр, я почуяла какую-то тайну и, приоткрыв дверь своей комнаты, стала прислушиваться.

– Ты видел, какой у него был взгляд, когда отец сказал ему, что говорил с тетей Бесс и дядей Билли? Он был готов сорваться с места и удрать, пока отец не объяснил, зачем они оформляют эти бумаги.

– Да, паренек непрост.

– Мама говорит, что ради Клэр он пойдет на что угодно. И она права.

– А ты слышал, как его расписывают бабушки? Похоже, они все по нему с ума посходили.

– Смешно все это!

Ронни. Они говорят о Ронни. Я высунулась в коридор и строго спросила:

– Что происходит?

Джош и Брейди осторожно, по-взрослому, переглянулись. Я бросила на них уничтожающий взгляд и, едва не разрыдавшись, кинулась вниз по лестнице.

Мама с папой молча сидели за кухонным столом.

– Что с Ронни? – выпалила я.

Папа притянул меня к себе, усадил на колени.

– Мы сделали так, чтобы Ронни не надо было возвращаться в ложбину. Никогда.

– Значит, Ронни всегда сможет жить здесь?

– Это я и имел в виду, солнышко.

Я выбежала во двор. Ронни сидел на пригорке у ограды.

– Ты здесь навсегда! – радостно крикнула я, усаживаясь с ним рядом.

– Это здорово.

– Я люблю тебя, – сказала я, беря его за руку.

– И я тебя тоже люблю, – произнес он. – Только никому об этом не говори.

 Глава четвертая

В феврале состоялась знаменитая Большая игра в «Монополию», подтвердившая то, о чем я давно подозревала: когда речь заходила о земле и деньгах, Ронни становился непреклонен, как любой Малоуни или Делейни.

По телевизору метеорологи из Атланты в один голос уверяли, что погода ожидается теплая и никаких снежных бурь не будет, но дедушка Малоуни отказывался им верить.

– Заледенеете, как волосы в носу у эскимоса, – предупреждал он утром в субботу, наблюдая за тем, как мои родители усаживают прабабушку Алису и бабушку Элизабет в машину, чтобы везти их в Атланту. Туда приехала на гастроли Кэрол Чаннинг. Ради нее они готовы были отправиться в путь хоть на собачьих упряжках.

– Мы успеем вернуться, до того как завалит дороги, – пообещал отец. – Я скорее рискну замерзнуть в пути, чем сказать бабушкам, что не повезу их на Кэрол Чаннинг.

И они отправились в Атланту. Мы с Ронни остались дома с дедушкой и бабушкой Малоуни. Как дедушка и предсказывал, к четырем часам дня все замело снегом и полиция штата закрыла дороги. Отец позвонил и сказал, что они с мамой и бабушками останутся на ночь в гостинице.

Я была счастлива несказанно. Электричество отключили, едва стемнело. Мы поужинали сандвичами. Дедушка, укрывшись пледом, задремал в кресле, а бабушка зажгла две керосиновые лампы, поставила их на стол, потерла руки и лукаво спросила:

– А не сыграть ли нам разок в «Монополию»?

– Только не со мной, – ответила я. – Она – настоящая акула, – шепнула я Ронни.

Ронни отлично играл в «Монополию». Хопа с Эваном он обирал до нитки.

– А я сыграю, – ответил он с коварной улыбкой.

Бабушка с Ронни уселись за стол, разложив перед собой игровое поле, которому вскоре предстояло стать полем битвы. При свете керосиновых ламп их глаза отливали стальным блеском.

– Она никогда не проигрывает, – пробормотала я с дивана и тут же заснула.

Я проснулась рано утром, дрожа от холода. Огонь в камине погас, лампы потухли, в кресле храпел дедушка.

– Еще партию! – услышала я хриплый голос бабушки. – Ты выиграл четыре из пяти и должен дать мне отыграться.

Ронни, у которого глаза совсем слипались, с трудом ответил:

– Я так хочу спать, что фишек не различаю. Бросьте, миссис Дотти. Все равно вам у меня не выиграть.

– Ты же честный бизнесмен, Ронни Салливан. Не лишай меня последнего шанса. Вот мое предложение: если ты сыграешь еще раз, я снова все тебе объясню про высокодоходные облигации.

– Ладно, – пробормотал он, клюя носом.

Бабушка заставила его выпить две чашки кофе. Они играли, пока не проснулся дедушка и не надо было идти кормить скотину. После этого они продолжили игру.

Днем вернулись папа, мама и бабушки и застали Ронни спящим на полу, а бабушку Дотти – на диване. У обоих в руках были зажаты купюры из «Монополии».

Все мы были единодушны: тому, кто обыграл бабушку Дотти в «Монополию», суждено великое будущее.

Я решила, что мне тоже суждено великое будущее. Мне было мало славы корреспондента «Трилистника», еженедельника, издававшегося в Дандерри, и я готовилась покорить мир большой журналистики.

«Шлите нам рассказы о вашем городе!» – призывал один из маминых журналов, из тех, где учат делать заварной крем и маски для лида. Журнал предлагал за это пятьдесят долларов. Боже мой, пятьдесят долларов! Да у меня уйма рассказов!

Я тайком напечатала на машинке пять страниц через один интервал. Используя максимум прилагательных, которые я отыскивала в огромном переплетенном в кожу словаре, я поведала, как Ронни подстрелил оленя и расплатился с дядей Калли. Попутно я сообщила о том, как дедушка стрелял японских солдат, а папа застрелил моего обожаемого Герберта. Рассказ мой был о том, что в моем родном городе те, кому кого-то приходится подстрелить, очень по этому поводу переживают. И поэтому все мы – очень хорошие люди.

Редакция журнала находилась в Нью-Йорке. Я написала золотыми чернилами адрес и украдкой опустила конверт в почтовый ящик. Ответ не заставил себя ждать.

Уважаемая мисс/миссис Малоуни!

Вашей работе не хватает мастерства и отточенности стиля.

Из-за машинописи в один интервал и множества опечаток рассказ читать практически невозможно. Будучи по происхождению японкой, я сочла ваше сравнение японских солдат с быком оскорбительным. Желаю вам дальнейших успехов.

Джейн Такахаси, редактор

Это был жестокий удар. Я порвала рассказ на мелкие кусочки, а потом их сожгла. Ронни то ли учуял запах дыма, то ли почувствовал, как я несчастна. Он нашел меня за курятником. Лицо у меня опухло от слез.

– Что случилось, Птичка? – спросил он встревоженно.

– Ничего. Уходи. Я размышляю.

– Может, поразмышляешь вслух?

Я, не в силах сдержаться, всхлипнула еще пару раз, а потом все ему выложила.

– Ты написала обо мне? – спросил он.

– Ну да, только дала тебе другое имя.

– И какое же?

– Дирк Деблейн. – Он уставился на меня в изумлении. Я сникла. Мне это имя казалось таким романтичным. – Тебе оно не нравится, – грустно констатировала я.

– Нет, очень нравится. Про меня никто никогда не писал рассказов. – Он задумался. – А почему ты обо мне так написала?

– Потому что это... это романтично. – Щеки у меня пылали. – Мне скоро десять. Мама говорит, что я смогу встречаться с мальчиками, когда мне будет шестнадцать. Так что до нашего первого свидания тебе придется подождать шесть лет.

– Огромное спасибо, – сказал он сухо.

– Ноу тебя будет полно дел. Ты поступишь в колледж.

– Может быть. Насчет колледжа я еще не решил.

– Обязательно поступишь. А потом и я поступлю в колледж, и, когда я его закончу, мы с тобой отправимся путешествовать.

– Как скажешь, Птичка.

Я взглянула на него исподлобья.

– Наверное, нам тогда придется пожениться. Чтобы экономить на отелях.

– Я заработаю кучу денег, – сказал он серьезно и уверенно. Но в уголке его рта пряталась улыбка. – Мы сможем позволить себе снимать два номера. И нам не придется жениться.

– Я лично ничего не имею против. Если, конечно, ты не женишься на ком-то другом.

– Этого в планах нет.

– Так тебе не нужны подружки? – спросила я придирчиво.

– Остынь. В ближайшее время я не собираюсь ни' с кем встречаться.

– Слушай, не делай из меня дурочку. Я отлично вижу, как ты смотришь на девчонок, которые крутятся вокруг Хопа с Эваном. И как они на тебя смотрят. У них уже выросла грудь, а у меня нет. Вырастет еще, ты только подожди.

Ронни нахмурился.

– Ты... ты не девчонка. Ты – Клэр.

– А зачем ты на них пялишься?

– На них интересно смотреть. Только хлопот с ними слишком много.

– А со мной – никаких хлопот. И я тоже интересная.

– Это совсем другое. – Он взглянул на меня серьезно и добавил: – Только не говори никому, что я твой парень. Все совсем не так.

– А как?

Он смотрел на меня долго и пристально и наконец сказал:

– Ты – все хорошее, что я могу себе представить.

– Что? – В груди у меня стало тепло-тепло.

– Ты дала мне шанс. Шанс, которого у меня никогда не было, – сказал он. – Когда-нибудь люди будут прислушиваться к твоим словам. Тебе обязательно надо писать. Ты должна говорить за нас, за тех, кто не умеет ничего выразить словами.