Текст книги "Оскар Уайльд и смерть при свечах"

Автор книги: Джайлз Брандрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 11
Вероника Сазерленд

Должен признаться, что Вероника Сазерленд похитила мое сердце в тот самый миг, как я ее увидел. Она произвела на меня такое впечатление, что я задохнулся от восхищения. Ее немного удлиненное, худое лицо сияло живой энергией. Красоту огромных зеленых глаз подчеркивали изящные брови и орлиный нос. Это было одно из тех лиц, которые невозможно забыть. У меня возникло ощущение, будто я уже давно знаю ее, о чем я и сказал в первые же мгновения нашей встречи.

Когда Эйдан представил мне Веронику и я впервые пожал ее руку, я с удивлением обнаружил, что произношу следующее:

– Я знаю, мы никогда прежде не встречались, мисс Сазерленд, однако мне кажется, я вас уже видел – вы напоминаете мне одну из моих любимых картин…

– О! – насмешливо вскричал Оскар. – Роберт снова влюбился!

Вероника Сазерленд сжала мою ладонь и рассмеялась.

– Какие волнующие слова! И какую картину я вам напоминаю? Говорите же скорее!

– Ну… – запнулся я, – сразу несколько.

– Роберт! Вы заходите слишком далеко! – предупредил Оскар.

– Все они принадлежат кисти одного художника, – неуверенно продолжал я. – Джона Миллеса. [43]43
  Джон Эверетт Миллес (1829–1896) – известный английский живописец, один из основателей «Братства прерафаэлитов».


[Закрыть]Вы знаете его работы? Вы очень похожи на его любимую модель – невестку, Софи Грей.

– Боже мой, – сказал Оскар, делая шаг к мисс Сазерленд. – Вы правы, Роберт. Поразительное сходство!

– Неужели? – удивилась мисс Сазерленд. – Я должна познакомиться с Софи Грей. Она красива?

– Она завораживает, – ответил я, не вполне понимая, что говорю. – Поразительная, необычайная красота.

– Вы ее увидите, – обещал Оскар. – Я могу организовать вашу встречу. Студия сэра Джона находится неподалеку отсюда. Роберт вас отведет, не так ли, Роберт?

– Конечно.

– Естественно, с разрешения Эйдана.

Мисс Сазерленд повернулась к жениху.

– Кто эти удивительные люди, Эйдан? Где вы их нашли? Почему не познакомили меня с ними прежде? Ваши остальные друзья такие скучные, за исключением мистера Дойла, конечно. Я всегда рада его видеть.

Мисс Сазерленд отвернулась от меня и обратила все свое внимание на Конана Дойла, взяла его под руку, склонила голову набок, и ее огромные глаза внимательно посмотрели в его улыбающееся лицо.

Я окинул взглядом гостиную и увидел, что благодаря мисс Сазерленд все вдруг заулыбались, в том числе и Фрейзер. Билли Вуд, О’Доннел, Беллотти, Каули-стрит – все было забыто. Вероника Сазерленд ворвалась в дом Фрейзера, точно порыв свежего ветра. Наполнявшая эту девушку энергия делала ее неотразимой, она одарила каждого из нас новыми силами и словно околдовала. Несмотря на свой возраст и пол, Вероника Сазерленд обладала врожденной способностью воздействовать на других людей. Будучи моложе всех нас (ей исполнилось двадцать четыре года), Вероника Сазерленд тем не менее могла бы с легкостью нами повелевать.

Продолжая держать Конана Дойла под руку, она оглядела гостиную.

– Эйдан, жених мой и мой будущий муж, у вас нет цветов? Вы не предложили гостям освежающих напитков? Даже чая? И о чем вы только думаете?

Она театрально вздохнула, отошла от Конана Дойла, бросила на стол книгу, которую принесла с собой, и тряхнула головой, так что рыжие волосы взметнулись огненным каскадом.

– Неужели мужчины ничего не могут сделать сами? – воскликнула она.

Через несколько минут – мы все еще стояли с сияющими лицами возле камина, полные восхищения – Вероника Сазерленд вернулась. Она принесла большой поднос с тремя бокалами для шампанского, одним для вина и одним для шерри, серебряное ведерко, наполненное льдом, и бутылку «Дом Периньон».

– У Эйдана в подвале есть винный погреб и ледник в саду, – сообщила она. – Погреб практически пуст, ледником он почти не пользуется. Вероятно, это единственный ледник в Челси, и я сомневаюсь, что Эйдан был там хотя бы раз. Он показал вам дом и сад? Здесь десять комнат, но он использует только три. Кухня представляет собой настоящее позорище, не ходите туда. Даже мыши находят ее негостеприимной. Он прожил здесь год, но так и не удосужился купить мебель. Вы видели его спальню? В одном углу стоит одинокая железная тумбочка, в другом – псише [44]44
  Старинное зеркало в раме с особыми стержнями, позволяющими устанавливать его в наклонном положении.


[Закрыть], и больше ничего. На двери нет ни одного крючка, я уже не говорю про шкафы. Он держит свои вещи в саквояже. Что мне с ним делать?

Конан Дойл рассмеялся.

– Выйти за него замуж! – воскликнул он.

– Ну, если ничего другого не остается, – рассмеялась Вероника в ответ. – Откройте вино, Эйдан. Я желаю выпить с вашими друзьями. И за Софи Грей. – Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. – А еще я хочу, чтобы мистер Уайльд прочитал нам одно из своих стихотворений. – Она повернулась к Оскару. – Или рассказал какую-нибудь мистическую историю. – И с улыбкой добавила: – Как видите, мистер Уайльд, на самом деле, я знаю, кто вы такой… Эйдан рассказал мне о таинственном убийстве и вашем намерении его расследовать. Доктор Дойл вам верит, хотя Эйдан продолжает испытывать определенные сомнения. – Искренность Вероники Сазерленд обезоруживала. Она повернулась к Конану Дойлу и подняла свой бокал. – Я так рада вас видеть, доктор Дойл. Мы снова сможем поговорить о моем герое, не так ли?

– О, вы тоже поклонница Шерлока Холмса? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Конечно, я поклонница произведений доктора Дойла, но я имела в виду не Шерлока Холмса.

– Полагаю, мисс Сазерленд говорит о докторе Джозефе Белле, – вмешался Оскар.

– Вы правы, – сказала она, изящно кивнув Оскару. – Как вы догадались?

– Я обратил внимание на книгу… его книгу – ту, что вы читали по дороге сюда в подземке, – ответил Оскар, показывая на красный томик, который мисс Сазерленд бросила на столик перед тем, как уйти за шампанским.

– Но откуда вы знаете, что Вероника приехала на метро? – спросил Фрейзер.

Конан Дойл взял книгу и показал нам.

– Вот билет на метро, который мисс Сазерленд использовала в качестве закладки. Оскар все замечает.

– А кто такой доктор Белл? – спросил я.

– Великий человек, – ответил Конан Дойл, изучая корешок книги. – Не только автор замечательного пособия, которое называется «Руководство по операционной хирургии», но и мой наставник. Доктор Белл преподавал в «Королевском госпитале» в Эдинбурге, когда я там учился. Он был дотошным хирургом и великолепным лектором, способным заворожить аудиторию. Кроме того, я не встречал равных ему диагностов. Если кто-то мог бы послужить прототипом для Шерлока Холмса, так это он. Доктор Белл постоянно повторял своим студентам, что для врача очень важно быть наблюдательным. Он бы гордился вами, Оскар.

Оскар удовлетворенно улыбнулся – он охотно принимал лесть.

– Доктор Белл произвел на нас огромное впечатление уже на первой лекции, – продолжал Конан Дойл, положив книгу. – В самом начале он продемонстрировал нам стеклянный сосуд с подозрительной жидкостью янтарного цвета. – Конан Дойл взял свой бокал с шампанским, словно это был сосуд доктора Белла. – «Джентльмены, – начал цитировать Конан Дойл с ярко выраженным эдинбургским акцентом, – перед вами очень сильное лекарство с необычайно горьким вкусом – да. Но я хочу, чтобы вы его попробовали! Что такое, джентльмены? Вы боитесь?» – Доктор Белл поболтал в янтарной жидкости пальцем – примерно так.

И Конан Дойл сунул палец в бокал с шампанским.

– «Естественно, – продолжал доктор Белл, – я не стану предлагать своим студентам то, что не выпью сначала сам. Я попробую жидкость, прежде чем пущу ее по рядам». Великий человек поднес руку ко рту, облизнул палец, и на лице у него появилась гримаса отвращения, словно ему в рот попал яд.

Одновременно Конан Дойл показывал, что делал доктор Белл.

– Затем доктор Белл протянул сосуд студенту, сидевшему в переднем ряду «А теперь, – сказал он, – повторите мои действия». Каждый из нас по очереди окунал палец в янтарную жидкость и облизывал его. Смесь оказалась отвратительной. Наконец, когда сосуд побывал в руках у каждого студента, Белл оглядел аудиторию и вздохнул. «Джентльмены, – сказал он, – с глубоким разочарованием должен вам сообщить, что ни один из вас не сумел развить в себе способность к восприятию и наблюдательность, о которых я так много говорю. Ведь если бы вы смотрели внимательно, то что бы вы увидели?»

Оскар знал ответ.

– Доктор опустил в жидкость указательный палец, а в рот отправился средний!

– Совершенно верно! – воскликнул Конан Дойл и чокнулся своим бокалом с бокалом Оскара. – Вы все замечаете, друг мой! Я решил, что у Шерлока Холмса должен быть еще более проницательный старший брат и с вашего разрешения в качестве модели я возьму вас! Холмс главным образом списан мной с доктора Белла, но он немного похож на мистера Фрейзера. А брат Холмса будет вашей копией, Оскар…

– Но я не похож на Холмса, – запротестовал Оскар. – Я никогда не был человеком действия. Я слишком ленив.

– Брат Холмса будет таким же, – ответил Конан Дойл. – Не спорьте со мной, решение принято.

Мы все рассмеялись и выпили шампанского, и я заметил, что мисс Сазерленд прижимает томик доктора Белла к груди.

– Почему вы читаете Белла? – спросил я.

– Потому что мне не дано посещать его лекции, – ответила она.

– Мисс Сазерленд мечтает стать врачом, – пояснил Конан Дойл. – Она хотела учиться в Эдинбургском университете, но ее надеждам не суждено осуществиться.

– Я женщина, мистер Шерард, а женщины не могут быть врачами. Мы вообще ни на что не годимся.

– Ну, мне об этом ничего не известно, – шутливо запротестовал Фрейзер.

– А мне известно, – с напором продолжала мисс Сазерленд. – Вы, Эйдан, доктор Дойл, мистер Уайльд и мистер Шерард имеете право наслаждаться преимуществами высшего образования. Почему? А потому, что вы мужчины. Я же такой возможности лишена. Почему? Из-за того, что я женщина. Какие возмутительные у нас законы! Однако вы ничего не предпринимаете, чтобы изменить порядок вещей – только смеетесь! В стены ваших древних университетов допускают два вида женщин: уборщиц и любовниц. Эйдан, вы прекрасно понимаете, что это позор!

На некоторое время в гостиной воцарилась тишина. Ее нарушил Оскар, взявший книгу, которую мисс Сазерленд прижимала к груди.

– Так чем вы занимаетесь, мисс Сазерленд? – спросил он.

– Ничем! – воскликнула она. – Я ничего не делаю – живу со своими родителями и жду дня, когда выйду замуж, чтобы поселиться здесь и существовать за счет бедного Эйдана. Вы правы, мистер Уайльд, мне не удастся реализовать свои желания. Я мечтаю оставить след в истории. Быть может, ваш друг сэр Джон напишет мой портрет, и я прославлюсь благодаря ему. Так или иначе, но я намерена вступить в ряды бессмертных.

– Вы могли бы, например, попытаться совершить убийство, – небрежно предложил Оскар, листая книгу доктора Белла.

– Перестаньте, Оскар, – укоризненно сказал Конан Дойл, – не стоит шутить на такие темы.

– А я и не шучу, – заявил Оскар. – Если мисс Сазерленд стремится к бессмертию, но обычные пути для нее закрыты, возможно, ей следует подумать об убийстве. В конце концов, кого будут помнить через сто лет? Лорда Розбери? [45]45
  Арчибальд Филипп Примроуз, граф Розбери (1847–1929), – английский государственный деятель, 48-й премьер-министр Великобритании с 1894 по 1895 год.


[Закрыть]Генри Ирвинга? Сэра Джона Миллеса? Или Джека Потрошителя?

– О, мистер Уайльд, какой вы удивительный человек! – радостно воскликнула Вероника. – Почему вы здесь? Почему в трауре? Расскажите об убийстве, которое вы расследуете. Расскажите всё, пожалуйста.

Фрейзер тщетно пытался протестовать. Конан Дойл беспомощно пробормотал какие-то возражения – без малейшего результата. А я стоял в стороне, потягивая шампанское, и мое сердце переполняло восхищение. Оскар завладел нашим вниманием и рассказал мисс Сазерленд свою историю – точнее, нашу: историю убийства Билли Вуда.

Несмотря на вмешательство детектива и доктора, Оскар не упустил ни одной существенной детали. Когда он завершил свой рассказ, мисс Сазерленд, которая слушала его с напряженным вниманием, спросила:

– Этот юноша, Билли Вуд, он вам нравился, мистер Уайльд? Вы говорили, что он обладал талантом, молодостью и красотой…

– Он был гением, мисс Сазерленд, – перебил ее Оскар. – Красота – один из видов Гения, она выше Гения, ибо не требует понимания. Она великое явление окружающего нас мира, как солнечный свет или весна, или отражение в темных водах серебряной луны. Не вызывает ни малейших сомнений, что красота неоспорима. Она имеет высшее право на власть и делает принцами тех, кто ею обладает. [46]46
  Цитата из романа «Портрет Дориана Грея» / Пер. М. Абкиной.


[Закрыть]Билли Вуд был принцем.

– Но вам он был близок, мистер Уайльд? – повторила Вероника свой вопрос. – Вы говорите о красоте как об абстрактном понятии, и ваши слова меня озадачивают. Несмотря на ваш торжественный тон, мне не совсем понятно, действительно ли вы любили этого юношу.

– В наше вульгарное время, мисс Сазерленд, – с улыбкой ответил Оскар, – неразумно открывать свое сердце миру. Мы все вынуждены носить маски, не так ли?

Эйдан резко изменил характер разговора.

– Так или иначе, – сказал он, собирая опустевшие бокалы на поднос, – Оскар решил пропустить мимо ушей наши советы. Он хочет продолжать расследование и полон решимости довести дело до конца, с нашей помощью или без нее.

– Я должен, – ответил Оскар. – И не только ради несчастного Билли. Не следует забывать, пока убийца на свободе, он – или она – может совершить новые преступления.

Глава 12
16 октября – 5 ноября 1889 года

– Вы действительно верите, что убийца может снова нанести удар? – спросил я моего друга, когда в тот же день мы с ним шли по набережной Челси в сторону его дома на Тайт-стрит.

– Да, это возможно, – ответил Оскар. – Более того, весьма вероятно. Редкие явления жизни остаются уникальными. Для большинства из нас – что бы мы ни делали – одного раза недостаточно. Поэт не пишет идеальный сонет, чтобы потом уйти на покой. Пьяница никогда не удовлетворится единственным стаканчиком вина. Однажды вкусив запретный плод, грешник неизбежно стремится к новым грехам.

– Но если убийца такой человек, как О’Доннел…

– Убийца совсем не похож на О’Доннела, Роберт, – перебил меня Оскар. – Если бы я обнаружил Билли избитым до смерти в одном из переулков Бродстэрса, то мог бы поверить, что это сделал жестокий пьяница О’Доннел или кто-то вроде него. Но убийство Билли совершено не под влиянием момента и не могло быть случайным проявлением одурманенного сознания. Преступление, с которым мы с вами столкнулись, тщательно продумано и осуществлено. Я нашел Билли в комнате на верхнем этаже, в окружении свечей, он лежал на спине со сложенными на груди руками, как на катафалке… В смерти несчастного Билли было нечто формальное или даже ритуальное.

– Вы хотите сказать, что это жертвоприношение? – в изумлении спросил я.

– И если дело обстоит именно так, – подхватил Оскар, – то о скольких жертвенных агнцах, убитых аналогичным образом, нам еще неизвестно?

Он замолчал и остановился, глядя на темную поверхность Темзы. Наступило время прилива, но вода оставалась спокойной.

– Завтра, я намерен предпринять печальное путешествие по моргам и покойницким столицы, – сказал он. – Насколько мне известно, всего их тридцать семь. Быть может, в каком-то из них, среди неопознанных трупов, я найду тело Билли Вуда. И – кто знает? – возможно, увижу трупы других молодых людей, убитых таким же способом.

– Тридцать семь моргов и покойницких… – повторил я.

– Да, Роберт, смерть повсюду. Только из реки за год вылавливают сотню безымянных тел.

– Но у вас уйдет несколько месяцев на посещение всех тридцати семи моргов.

Он покачал головой.

– Недель, а не месяцев, – возразил Оскар. – За день я намерен побывать в трех моргах. Это необходимо сделать, у меня нет выбора.

– А вы не можете отправить туда своих «шпионов»? – спросил я.

– Нет, – с улыбкой ответил он. – Я должен сделать это сам. Мне известно, как выглядел Билли, а моим «шпионам» – нет. Я спрашивал у миссис Вуд, но у нее нет фотографий Билли, даже детских. Таким образом, отыскать его тело может лишь тот, кто лично его знал.

– Я пойду с вами, Оскар, – заявил я. – С какого морга начнем?

Он рассмеялся, отвернулся от реки и положил руку мне на плечо.

– Вы очень добры, Роберт, но мертвых я предпочитаю навещать в одиночестве. Эта печальная работа подходит моему возрасту и расположению духа. А пока я буду занят поисками тела Билли Вуда, советую вам начать осаду сердца мисс Сазерленд. Не сомневаюсь, что от этого вы получите куда больше удовольствия.

– Но она обручена с Фрейзером, – запротестовал я.

– Совершенно верно, – ответил Оскар, взяв меня под руку, и мы зашагали дальше по набережной. – Это добавит frission [47]47
  Frission (фр.) – дрожь, озноб.


[Закрыть]вашему предприятию. Не бывает романтики без легкого привкуса опасности.

– К тому же я влюблен в Кейтлин, – с некоторой гордостью возразил я.

– Несомненно. – На лице Оскара засияла широкая улыбка. – Но Кейтлин в Вене, Роберт, а вы в Лондоне…

– Неужели я не способен на верность? – возмутился я.

– Верность, какой вздор! – вскричал Оскар. – Вы мужчина, Роберт! Вам известно мое правило: единственно верный способ вести себя с женщиной – это ухаживать за ней, если она красива, или за другой, если она некрасива. [48]48
  Уайльд О.«Как важно быть серьезным» / Пер. И. Кашкина.


[Закрыть]Сколько глупостей связано с верностью! Молодые люди хотят быть верными, но у них ничего не получается; пожилые мечтают нарушить свои клятвы, но не могут. Вот вам и вся история. Радуйтесь тому, что вы молоды, Роберт. Ловите мгновенья счастья, пока это возможно.

Я последовал совету Оскара (впрочем, ему не пришлось меня долго уговаривать!) и должен признать, что те несколько недель стали едва ли не самыми счастливыми в моей жизни. На следующее утро после нашей первой встречи, когда Оскар отправился в морг на Кеннингтон-Райз, я написал записку мисс Сазерленд и пригласил ее на чай в отеле «Кадоган». Она согласилась, прислав по почте ответную записку. Так для меня начались волшебные дни.

Той осенью и зимой у Вероники Сазерленд было много свободного времени, у меня тоже не имелось никаких особых обязательств, и мы часто встречались, проводя вместе целые часы день за днем: пили чай, гуляли, обедали, играли (нам было немногим больше двадцати, и игры еще не потеряли для нас своей прелести), смеялись (о, как много мы смеялись!) и разговаривали (о, сколько мы говорили!).

Однако мы никогда не обсуждали темы, касающиеся любви; только жизни – и жизни разума. Мы беседовали о живописи, драматургии и науке (интерес Вероники к медицине оказался подлинным); о Шотландии (которую она презирала); об Италии (которую любила: Вероника мечтала отправиться в Венецию); о Конане Дойле (которым она восхищалась); и конечно же об Оскаре (ее завораживала страсть, с которой Оскар продолжал искать убийцу Билли Вуда). Вероника редко упоминала Фрейзера; а я никогда не рассказывал про Кейтлин и Марту – или свой развод. (Фокстон, адвокат моей жены, с которой мы теперь жили раздельно, продолжал бомбардировать меня письмами; однако, я выкинул мысль о его существовании из головы, а письма отправлял в огонь.)

Во время нашей первой встречи, когда мы пили чай с пирожными в отеле «Кадоган», Вероника рассказала мне историю своей жизни. Она была единственной дочерью пожилых родителей. По ее собственному признанию, она росла капризным и непослушным ребенком, не уважала взрослых и стремилась все сделать по-своему. Мистер и миссис Сазерленд в равной степени любили Господа и Данди [49]49
  Четвертый по величине город в Шотландии.


[Закрыть], поэтому, когда Веронике исполнился двадцать один год, и она объявила родителям, что намерена оставить их, чтобы изучать хирургию в Эдинбурге, в семье Сазерлендов зазвучали рыдания и даже скрежет зубовный. Ее мать обещала умереть от стыда; отец угрожал лишить дочь средств к существованию. (Мистер Сазерленд составил неплохое состояние на импорте джутовых тканей.)

Однако им удалось достигнуть компромисса. Ни Эдинбургский университет, ни «Королевский госпиталь» не приняли Веронику в качестве студента, но кузен ее отца, женатый протестантский пастор, имевший связи в университете, согласился, чтобы Вероника жила с ним и его семьей в течение года и под его руководством прошла курс подготовительных лекций. Так она и поступила; именно в том году, который она провела в Эдинбурге, Вероника познакомилась с Эйданом Фрейзером. Очень скоро после этого они обручились. Ее семья пришла в восторг. Состояние Феттесов было значительным; более того, в Данди к ним относились с большим уважением. Когда Фрейзер перебрался в Лондон, чтобы служить в столичной полиции, Веронике позволили последовать за ним. Фрейзер поселился в доме на Лоуэр-Слоун-стрит, а Вероника – в меблированных комнатах на Бедфор-Сквер вместе со своей овдовевшей тетушкой.

Я редко видел Веронику по вечерам (она не менее четырех раз в неделю обедала со своей тетушкой) и почти никогда на выходных (в эти дни она встречалась с Фрейзером), но в течение недели, с понедельника по пятницу, пока Фрейзер исполнял свои обязанности в Скотланд-Ярде, а я был свободен, как и положено писателям и поэтам, мы с Вероникой почти каждый день проводили некоторое время вместе. Она с особенным удовольствием посещала студии модных художников, а благодаря тому, что все они знали Оскара, либо лично, либо по его книгам, нас там с радостью принимали. К тому же Вероника была настолько очаровательна и полна жизни – именно в этом и состоял секрет ее обаяния, – что нас встречали очень тепло и почти всегда приглашали приходить снова.

По пятницам мы часто делили ленч с сэром Джоном Миллесом, достойным и добрым человеком, недавно перешагнувшим шестидесятилетний рубеж, прекрасным художником (на мой взгляд, выдающимся), который пользовался известностью, как один из основателей «Братства прерафаэлитов», хотя в те времена молодые критики (и большинство друзей Оскара) всячески поносили его за то, что «он продал свой гений за груду соверенов», став придворным портретистом для высшего британского общества. Оскара приглашали на эти пятницы, но он редко радовал нас своим присутствием.

– Мне нужно побывать еще в огромном количестве моргов, Роберт, – объяснял он, – и писать роман. Я не нашел тело Билли Вуда и не закончил «Портрет Дориана Грея». И, хотя я восхищаюсь сэром Джоном, сказать того же о его поваре я не могу. Несомненно, треска прекрасная рыба, когда она плавает в море, но если вы предлагаете мне есть ее…

Я понимал сомнения Оскара. В то время как особняк Миллеса поражал своим великолепием – огромный прямоугольный дом, расположенный у Пэлес-Гейт, в Кенсингтоне, – ланч обычно бывал весьма скромным. Мы ели в громадной гостиной-студии за карточным столом, стоящим у камина. Каждый раз нам подавали треску и отварной картофель, и нас окружали портреты в натуральную величину (Гладстон, Дизраэли, Розбери, Теннисон, Лили Лэнгтри в период своего расцвета; каждую неделю портреты менялись), некоторые были в рамах, другие Миллес еще не закончил, они стояли на мольбертах полукругом, словно эти люди присутствовали на нашей трапезе. Насколько я помню, стены гостиной украшали тяжелые гобелены восемнадцатого века. Слева от камина над китайским лакированным сундуком висел последний портрет Софи Грей работы Миллеса, лишь присутствовал здесь постоянно.

Веронике Сазерленд нравился сэр Джон, она частенько повторяла, что «он лишен притворства, без претензий, не знает коварства». Она получала удовольствие, глядя на то, как он в ее присутствии попыхивал своей вересковой трубкой или садился за стол, не снимая охотничьего шлема. [50]50
  Шерстяная шапка с козырьком спереди и сзади; такую шапку носил Шерлок Холмс.


[Закрыть]

– Он честен, Роберт, а о многих ли людях можно это сказать в наши дни? К тому же он любит и понимает женщин. А о каком мужчине можно сказать это?

Сэру Джону нравилась Вероника Сазерленд, потому что она действительно напоминала его невестку Софи Грей.

– У вас есть ее чувство юмора и беззаботность, – сказал он как-то Веронике, – не говоря уже о красоте и уме. Софи обладала удивительной жизненной силой, но, в конце концов, именно это качество ее и погубило. Бедняжка превратилась в истеричку и покончила с собой. Софи слишком близко подлетела к огню.

Однажды в пятницу, в конце октября, после ленча с сэром Джоном, мы с Вероникой зашли на Тайт-стрит, пили чай с Оскаром и рассказывали ему о портрете Софи Грей, а он сообщил нам, что почти закончил свой новый роман для Стоддарда и решил, как его озаглавит.

– Я назову его «Портрет Дориана Грея», – сказал он.

– А Миллес не станет возражать? – спросил я.

– С какой стати? – с некоторым раздражением спросил Оскар. – Художник в моей истории совсем не похож на Миллеса. Дориан Грей, чей портрет находится в центре повествования, – само совершенство и не имеет ничего общего с Софи Грей. Возможно, он то, чем я хотел бы быть в иные времена.

– Но разве самоубийство не является одним из элементов вашей истории? – настаивал я на своем. – Разве Дориан Грей не покончил с собой? Я беспокоюсь о чувствах Миллеса, ведь Софи Грей тоже…

Оскар небрежно махнул рукой, показывая, что не желает больше спорить на эту тему.

– Если Дориан Грей и состоит с кем-то в родстве, так только с моим юным другом из министерства иностранных дел Джоном Греем. Фамилия вполне обычная, чего никак не скажешь о самом Джоне.

Джон Грей был новым увлечением Оскара, и только на него он позволял себе отвлекаться. Позднее я узнал: несмотря на все уверения, что «навещать мертвых» он предпочитает в одиночестве, на самом деле, во время «печальных посещений моргов и покойницких столицы» Оскара неизменно сопровождал Джон Грей.

Двадцатитрехлетний Грей работал в министерстве иностранных дел. Он не был дипломатом, всего лишь обычным служащим в библиотеке – молодой человек весьма скромного происхождения, который всего добивается в жизни тяжелым трудом.

«Его отец был плотником, – сказал Оскар. – А мать… единственное, что мы можем сказать с уверенностью – она была женщиной».

Бедность родителей привела к тому, что Грею пришлось уйти из школы в тринадцать лет, он стал рабочим-металлистом, но по вечерам продолжал учиться за собственный счет. Следует отдать ему должное, в шестнадцать лет он прекрасно сдал экзамены, которые позволили ему получить должность почтового клерка.

«Он сложный и многогранный человек, – сказал как-то мне Оскар, – интересуется живописью и музыкой, поэзией и языками, почтовыми марками и мной!»

Оскар познакомился с ним в сентябре, через несколько недель после смерти Билли Вуда, на литературном собрании в Челси.

«Мы сразу стали друзьями, – рассказал мне Оскар. – Джон похож на греческого бога, а ведь по внешнему виду не судят только самые непроницательные люди».

Я впервые узнал о существовании Джона Грея в последнюю пятницу октября 1889 года. А познакомились мы через неделю, в «ночь Гая Фокса» [51]51
  Ежегодно вечером пятого ноября отмечается раскрытие «Порохового заговора»; люди жгут костры, устраивают фейерверки, сжигают чучело главы заговора – Гая Фокса.


[Закрыть], пятого ноября 1889 года. Вероника обедала на Бедфорд-Сквер со своей тетушкой, мы же с Оскаром решили пойти в театр. (Ада Рехан, американская актриса ирландского происхождения, дебютировала в театре «Лицеум».) Оскар сказал, что заедет за мной в кэбе. Я должен ждать его в семь часов – и ни минутой позже – в своей комнате на Гауэр-стрит.

К шести сорока пяти я был обут, одет и причесан. В семь вышел на улицу. В семь пятнадцать начал беспокоиться. В семь тридцать я уже испытывал настоящую тревогу. Оскар изредка опаздывал на обед, но в театр всегда приходил вовремя. (Многие аристократы относились к актерам, как к слугам, Оскар же – никогда.) В семь сорок пять только чтобы успокоить себя, я решил, что неправильно его понял и на самом деле он предложил мне приехать отдельно, в другом кэбе, и встретиться в театре. Конечно, мне не хотелось нанимать коляску – все свободные деньги я тратил на чай с хлебом, сливками и вареньем и на охлажденное шампанское для Вероники, но если я собирался попасть в театр к восьми часам, другого выхода у меня не было. Приняв непростое решение, я принялся вглядываться в сумрак, прекрасно понимая, что в «ночь Гая Фокса» на Гауэр-стрит, когда уже начало темнеть, а на улицах Уэст-Энда полно народу, найти свободный кэб будет нелегко. Но к моему удивлению, именно в этот момент из желтого тумана появился четырехколесный экипаж и остановился рядом со мной.

– В театр «Лицеум», – сказал я кэбмену.

– Не выйдет, сэр, – ответил он. – Я еду домой.

– Тогда зачем ты остановился? – рявкнул я.

В этот момент дверца экипажа распахнулась, и я получил ответ на свой вопрос, увидев светловолосого юношу в матроске и Оскара Уайльда в измятом вечернем костюме. Его лицо покрывали сине-черные синяки, в волосах запеклась кровь.

– Я нашел его в таком виде, – сообщил мне юноша. – Он сказал, чтобы я привез его сюда.

Я расплатился с кэбменом, и мы с юношей помогли Оскару подняться по ступенькам в мою комнату.

– Меня зовут Джон Грей, – сказал юноша, который выглядел лет на пятнадцать, никак не больше.

Его светлые волосы следовало бы подстричь. Я сразу обратил внимание на ясные голубые глаза, золотистую кожу и бледные губы. Высокие скулы были усыпаны песочного цвета веснушками. Джон Грей походил на юного Адониса в матроске (скорее, в костюме французского моряка), в то время как несчастный Оскар с заплывшими глазами (синяки не позволяли ему полностью их открыть) напоминал стареющего Вакха после пьяной драки.

Мы положили Оскара на мою кровать, я расстегнул ему воротник, распустил галстук, налил в стакан бренди и поднес к его губам. Он застонал. Я видел, что мой друг ужасно устал и страдает от боли.

– Что случилось? – спросил я.

– Я и сам не знаю, – ответил юноша. (У него была хорошая речь и манеры молодого джентльмена.) – Я переходил площадь Сохо, шел в ресторан Кеттнера на встречу с другом, и возле церкви заметил стоящего на тротуаре Оскара, который разговаривал с каким-то человеком. Они о чем-то спорили.

– С каким человеком?

– Даже не знаю… обыкновенный мужчина в тяжелом пальто.

– Но какой он? – нетерпеливо спросил я. – Молодой? Старый? Бородатый?

– Не молодой и не бородатый.

– Он показался вам высоким?

– Довольно высоким и хорошо сложенным. Он был темным – нет, смуглым, вот правильное слово. И он держал в руках трость. Они с Оскаром кричали друг на друга, поэтому я не стал подходить близко.

– Что они кричали?

– Мужчина сказал что-то вроде: «Держитесь подальше! Держитесь отсюда подальше, иначе я вас убью!» – и вдруг начал колотить Оскара тростью. Оскар упал на ступени церкви, мужчина набросился на него и принялся бить его по лицу. Он наносил один удар за другим. Тогда я подбежал к ним с криком: «Прекратите! Полиция!» Мужчина поднялся на ноги, разразился проклятиями и убежал.

– Вы утверждаете, что он сказал: «Держитесь отсюда подальше, иначе я вас убью!»

– Да, что-то вроде «Laisse-la ou je te tue!»

– Что? – вскричал я. – Он говорил по-французски?

– Да, это был французский. Я уверен. Но с довольно странным акцентом.

– Этого человека зовут О’Доннел, – сказал я. – Он много лет прожил в Монреале. Настоящий зверь.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – кивнул юноша.

Оскар молчал, повернув голову к стене. Он дышал глубоко и хрипло, но ровно, и я понял, что он уснул.