Текст книги "Оскар Уайльд и смерть при свечах"

Автор книги: Джайлз Брандрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– В таком случае, тело Билли Вуда давно бы нашли, – сказал я.

– Совсем не обязательно. Я думаю, это случилось в Бродстэрсе. Он прикончил мальчишку и избавился от тела. Или утопил его – сбросил с утеса в Викинг-Бэй или столкнул с конца пирса. Я не знаю. Знаю только, что Билли Вуд не умел плавать.

– А откуда вам это известно? – спросил Оскар, отвлекаясь от своих размышлений.

– Однажды я водил его в бани в Фулеме, мистер Уайльд. Вместе с мистером Апторпом. Билли рассказал мне, что не умеет плавать и испытывает ужас перед водой. Он получил водобоязнь по наследству от матери.

– А зачем О’Доннел к вам приходил? – спросил я.

– За деньгами. О’Доннел рассчитывал получить то, что заработал Билли.

– То, что заработал Билли? – переспросил я.

Жерар Беллотти медленно приоткрывал окно в совершенно незнакомый мне мир.

– Деньги получает опекун. Чаевые и подарки достаются мальчику. Мистер Уайльд подарил Билли красивый портсигар, не так ли, мистер Уайльд? Припоминаю, что на нем была трогательная гравировка. Билли гордился подарком и правильно делал.

Оскар ничего не ответил. (Портсигар не привлек моего внимания. Оскар всегда был удивительно щедрым. Особенно часто он дарил друзьям портсигары с гравировками. За годы нашей дружбы я получил целых три штуки.)

– Значит, О’Доннел был опекуном Билли Вуда? – спросил я.

– Он был его дядей. И любовником матери, насколько я понял. Именно он привел ко мне Билли год назад. Полагаю, с благословения мамаши. Вероятно, они делили деньги между собой. Билли очень неплохо платили – он получал удовольствие от своей работы, ему это нравилось. Он был прямо создан для такой работы… вы согласны, мистер Уайльд?

– Я не знал, что вы ему платили, мистер Беллотти, – холодно сказал Оскар.

– А вы нет, мистер Уайльд?

– Стыдно признаться, но мне это и в голову не приходило.

– Всякий работник достоин нанимателя, ведь так, мистер Уайльд? Быть моделью нелегко, в особенности когда работаешь для такого художника, как мистер Астон Апторп.

– Боюсь, я незнаком с его работами, – сказал я.

– Вы и не можете их знать, – глухо рассмеялся Оскар. – И я не верю, что Эдвард О’Доннел убил Билли Вуда. Зачем ему это делать, если Билли зарабатывал для него деньги? Зачем убивать курицу, которая несет золотые яйца?

– Я и не утверждаю, что Билли убил О’Доннел. Я лишь говорю, что он мог это сделать. У него вспыльчивый характер. Он склонен к насилию даже в обычном состоянии, а уж когда выпьет… Вот что я хотел сказать: такое возможно, вы ведь не станете возражать? А если предположить, что мальчик был уже мертв, когда вы с вашим другом ко мне пришли, мистер Уайльд, помните, на катке? Если предположить, что Билли уже тогда был мертв…

– Так и было.

– В таком случае О’Доннел последний видел мальчика живым, – сказал Беллотти.

– Что? – вскричал Оскар. – Что вы такое говорите?

Обезьяны в клетке продолжали визжать и бегать друг за другом, а Жерар Беллотти посмотрел на нас с дьявольской улыбкой, приподнял соломенную шляпу, вытащил из кармана желтый платок и вытер лоб. Беллотти явно заинтересовала реакция Оскара на его последние слова.

– Вы оба приходили навестить меня в четверг?

– Да, второго сентября, – подтвердил Оскар.

– И спросили, когда я в последний раз видел Билли Вуда?

– Сначала вы ответили, что видели его накануне, – вмешался я, – а потом поправились и сказали, что это было во вторник.

– Во вторник тридцать первого августа, правильно? – спросил Оскар. – Вы рассказали нам, что Билли присутствовал на одном из ваших «клубных обедов», а вы их проводите в последний вторник каждого месяца.

– Все так, мистер Уайльд, вы не забыли. Вы и сами посещали наши обеды один или два раза, впрочем, вы уже давно нас не навещали – с тех самых пор, как мы перебрались на Литтл-Колледж-стрит.

– О’Доннела, конечно, не было на том ужине?

– Естественно, – с отвращением ответил Беллотти. – Но вот что интересно, мистер Уайльд. Билли ушел с ужина пораньше, чтобы встретиться с О’Доннелом. Ровно в два часа Билли встал, извинился и сказал, что ему пора. Он так и стоит у меня перед глазами. На Билли была матроска. Она была ему очень к лицу. Он сказал, что у него назначена важная встреча с дядей и что он ждет ее с нетерпением. Мальчик даже признался нам, что специально побрился. Мы все рассмеялись, ведь он был таким юным. Он остановился в дверях, отдал честь по-матросски и покинул нас. Он был чудесным юношей. Больше я его не видел.

– Вы говорите, это было в два часа?

– Ровно в два. Мы слышали, как пробил Биг-Бен.

– В течение следующих двух часов Билли Вуда убили, – сказал Оскар. – Его убили совершенно хладнокровно – и не в Бродстэрсе, а в комнате, где жгли ладан, в двух кварталах от места вашей встречи.

– Вот теперь вы рассказываете то, чего я не знал, – заметил Беллотти, вытирая лицо желтым платком.

В обезьяннике было душно и жарко.

– А кто еще присутствовал на обеде? – спросил Оскар.

– Мои обычные гости – мистер Апторп, мистер Тирролд, мистер Прийор, конечно, мистер Талмейдж – каноник Куртни, – и еще пара мальчиков.

– А чужих не было?

– Не было.

– Мне необходимо с ними встретиться, – заключил Оскар и посмотрел на меня, показывая, что нам пора уходить. – Мы должны выяснить подробности последних часов жизни Билли Вуда и побеседовать с теми, кто видел его до того, как он умер.

– Приходите на наш следующий обед, – предложил Беллотти, протягивая к Оскару обе руки ладонями вверх. – Они все будут у меня. Я об этом позабочусь. И приводите с собой друга, мистер Уайльд. Ему будет оказан самый лучший прием.

– Благодарю вас.

– Литтл-Колледж-стрит, дом номер двадцать два. В любое время после двенадцати. Насколько я понимаю, у вас есть ключ?

– Но вы ведь перебрались на новое место? – уточнил Оскар.

– Другой адрес, но замок тот же. Идея каноника Куртни. – Беллотти приподнял шляпу, адресуя этот жест мне. – Мы всегда собираемся в последний вторник месяца. И не налегайте особенно на завтрак. У нас превосходная кухня, не так ли, мистер Уайльд?

– Несомненно, – холодно ответил Оскар. – Спасибо, мистер Беллотти.

Мы развернулись, чтобы уйти, а Беллотти вновь обратил свой взор к обезьянам, нащупывая в кармане пальто пакет с орехами.

– Так вы говорите, это самки, мистер Уайльд?

– Вне всякого сомнения, мистер Беллотти.

Толстяк тяжело переместил вес с одной ноги на другую и задумчиво покачал головой.

– Внешность бывает обманчивой, – с коротким смешком сказал он.

– Несомненно, – откликнулся Оскар. – Всего хорошего.

Когда мы подошли к двери обезьянника, она, словно по волшебству, медленно распахнулась перед нами. Мы переступили через порог и увидели, что ее открыл карлик Беллотти. Уродливое существо смотрело на нас с плохо скрываемым презрением. Оскар бросил к его ногам шестипенсовик.

Когда мы подошли к воротам зоопарка, выяснилось, что нас ждет двухколесный кэб с распахнутой дверцей, перед ним застыл уличный мальчишка с симпатичным лицом, приветственно коснувшийся своей шапки, как и на Бейкер-стрит час назад. Когда мы сели в кэб, Оскар повернулся к мальчишке и сказал:

– Продолжай за ними следить, Джимми. Им нельзя доверять.

Кэб покатил в сторону города, а мальчишка помахал нам вслед.

– Кто это? – спросил я.

– Мой «шпион», – ответил Оскар. – Один из лучших.

Глава 16
«Посмотрите на постскриптум»

– Кто они такие, эти ваши «шпионы»? – спросил я, когда наш кэб с грохотом промчался через Кларенс-Гейт, выехал из Риджент-парка и покатил по Бейкер-стрит.

– Мальчишки с отзывчивым сердцем, вроде Джимми, – сказал он. – Уличные сорванцы, оборванцы, нищие – называйте, как пожелаете. Если сравнивать с сыновьями биржевых маклеров и государственных служащих, ребята ведут жизнь беспорядочную и необычную, но они отличные парни, мои «шпионы», работящие и честные.

– Они на вас работают? И вы им платите?

– Я даю им по шестипенсовику и слежу, чтобы они не ввязывались в неприятности. Они выполняют мои поручения: доставляют по городу послания, цветы, находят кэбы…

– И «шпионят» для вас?

Оскар улыбнулся.

– Когда возникает необходимость. Они мои вездесущие глаза и уши, Роберт, и, самое главное, ноги. Как вы знаете, я не склонен к длительным прогулкам. Я создан для другого. А эти парнишки ловкие и быстрые. Они за сорок минут могут раскинуть сеть по всей столице. Каждый из них мой Ариэль. [71]71
  Невидимый дух, персонаж пьесы Шекспира «Буря».


[Закрыть]

– И сколько же их всего?

– В Лондоне? Может быть, дюжины две, но не больше тридцати. Я считаю их своими истинными друзьями. Конан Дойл обеспечил Холмса такой же бандой юных помощников, но первому идея использовать их пришла в голову мне. Едва ли будущие поколения оценят по достоинству мою изобретательность, если только вы об этом не позаботитесь. Вы мой ангел-секретарь, Роберт. Моя репутация зависит от вас.

Оскар не вел дневник, но знал, что его веду я, и всячески меня поддерживал. Он любил повторять, что свою гениальность он сумел вложить в свой образ жизни, но в свои работы – только талант, и что он рассчитывает на меня и на мой дневник, – в нашу задачу входило показать всю полноту его дара.

Я серьезно относился к возложенной на меня миссии. К примеру, когда мы расстались после встречи с Жераром Беллотти, я первым делом отправился домой, чтобы описать наше утреннее приключение. Следует признать, что в те годы, когда мы с Оскаром много времени проводили вместе, мой дневник являлся в равной мере описанием и моей жизни, и жизни Оскара. И в этом нет ничего удивительного, ведь он представлял собой намного более значительную фигуру, чем я.

Перечитываю свой дневник за январь 1890 года – что мне удалось сделать за этот месяц? Почти ничего. Получается, что все мои дни были посвящены мисс Сазерленд. А вечера – до нашей традиционной встречи с Оскаром в одиннадцать часов в клубе «Албемарль» – оставались почти пустыми. Обычно я обедал в своей комнате, потом около часа бродил по улицам Блумсбери и Сохо. Изредка я позволял себе выпить кружку пива в баре на Ченис-стрит. Дважды побывал в театре (посмотрел пантомиму в «Друри-Лейн» и вместе с Оскаром – восстановленный фарс Г. Дж. Байрона [72]72
  Генри Джеймс Байрон – английский актер и драматург, автор комедий.


[Закрыть]в «Крайтерионе»). Однажды вечером, как написано в дневнике, я пригласил молодую леди по имени Люси (о которой ничего не могу вспомнить) в сельскохозяйственную выставку, где мы наблюдали, как американский ковбой на лошади соревнуется с французским велосипедистом на «пенни и фартинге». [73]73
  Старинный велосипед; диаметр его переднего колеса в пять раз больше диаметра заднего – размер пенни был в несколько раз больше размера фартинга.


[Закрыть](Я посчитал эту прогулку «дорого обошедшейся неудачей»; новизна зрелища быстро приелась, а Люси весь вечер объясняла мне, что ее брат будет очень недоволен, если она не вернется домой к половине одиннадцатого.)

За тот же период времени Оскар, согласно моему дневнику, обедал вне дома двадцать шесть раз из тридцати одного. Он проводил свои вечера в компании выдающихся людей того времени, поэтов, драматургов, политиков, актеров и актрис, мужчин и женщин, чьи имена спустя полвека все еще сохраняют свою значимость, а утром и днем работал за письменным столом Томаса Карлейля, писал, наслаждался прекрасными книгами и размышлял. За этот месяц я не написал ни одной достойной строчки (и не открыл ни одной достойной книги, если не считать «Праздные мысли праздного человека» Джерома К. Джерома), Оскар же читал (я могу утверждать это с уверенностью) Гёте, Бальзака, Бодлера, Платона, Петрарку и Эдгара Аллана По, успел написать две статьи, одну лекцию, три поэмы, план пьесы (для Джорджа Александера [74]74
  Джордж Александер (1858–1918) – английский актер и театральный менеджер.


[Закрыть]) и десять тысяч слов для «Портрета Дориана Грея».

Оскар открывал новые горизонты дела, которому посвятил жизнь. (Однажды он провел все утро, решая, где следует поставить запятую в одном абзаце, затем потратил остаток дня, чтобы ее изъять, один из его любимых jeux d’esprit. [75]75
  Jeux d’esprit (фр.) – игра ума.


[Закрыть]) Когда мы встречались, он всегда сначала спрашивал о моих успехах и лишь потом рассказывал свои новости. После того, как мы в одиннадцать часов выпивали по вечернему бокалу шампанского, он спрашивал: «Как сегодня поживает мисс Сазерленд? Она все еще хороша? Вам по-прежнему нравится проводить с ней время? Она не стала более сговорчивой?» Он вел себя так, что я не сомневался: ему действительно интересно, что со мной происходит. Оскар обладал удивительным даром смотреть в глаза собеседнику, у которого в этот миг возникало ощущение, будто он интереснее для него, чем весь остальной мир.

Обычно, после того, как мы в течение пяти минут обсуждали Веронику (и ее возмутительную способность одновременно обнадеживать и отталкивать), Оскар небрежно упоминал Эйдана Фрейзера. Говорила ли что-нибудь мисс Сазерленд о своем женихе?

– Нет, мы никогда о нем не говорим. Ведь он ее жених, вы же понимаете?

– Конечно, конечно, но неужели вы его не видели?

– В коридоре, когда проходил мимо.

– Да… и что?

– И ничего, Оскар. Фрейзер со мной поздоровался. Ничего больше. Он не спрашивал про вас. И не упоминал о нашем деле.

– Нашем деле! – взорвался Оскар. – Теперь это его дело! И он, кажется, собирается скрывать от нас, как идет расследование.

Однажды вечером в середине января (в тот день мы отправились посмотреть фарс Байрона в «Крайтерион») Оскар сказал мне:

– Роберт, вам не кажется любопытным, и более того, странным или даже извращенным, что наш друг Фрейзер, с которым вы встречаетесь два, а то и три раза в неделю, никогда не упоминает о расследовании убийства Билли Вуда? Исследовал ли он отсеченную голову несчастного юноши? Встретился ли с О’Доннелом? И беседовал ли с Беллотти? Он знает о нашем интересе к этому делу. Однако видит вас и молчит!

– Я не нахожу такое поведение странным или извращенным, Оскар. Мне кажется, дело в профессиональной гордости. Он хочет раскрыть тайну в соответствии со своими представлениями и на собственных условиях. Так мне сказала Вероника.

Оскар нахмурился.

– В самом деле? Я думал, она не обсуждает с вами Фрейзера…

– Мы не обсуждаем Фрейзера-жениха. Упоминать же Фрейзера-из-Скотланд-Ярда дозволено.

Оскар цинично приподнял бровь.

– Вам не кажется странным, что Фрейзер вас терпит? Ведь вы его соперник?

Конечно, я задавал себе такой вопрос, но мне не хотелось на него отвечать.

– Не думаю, что Фрейзер видит во мне соперника, – быстро ответил я. – Он много работает и всячески показывает, что благодарен мне за то, что я развлекаю Веронику, пока он занят.

Оскар пробормотал что-то невнятное, но я видел, что мой ответ не показался ему убедительным.

– Я бы сказал, что Фрейзер-жених и Фрейзер-из-Ярда выглядят подозрительно доверчивыми. Он не спрашивает у вас о ваших намерениях относительно своей невесты, не задает вопросов о кольце, которое я снял с пальца жертвы…

– Он хочет сам разобраться в этом деле, – напомнил я.

– Да, возможно… в некотором смысле, привлекательная перспектива. – Казалось, эта мысль позабавила Оскара. Он бросил очередной окурок в камин. – А сама мисс Сазерленд не задает вам вопросов о наших успехах в расследовании? – спросил он.

– Задает, – ответил я. – Но не беспокойтесь, я веду себя осмотрительно.

– И совершенно напрасно, Роберт. Вы можете свободно рассказывать мисс Сазерленд все, в особенности если это поможет вам сорвать еще один поцелуй. Я рад слышать, что ей интересно. «Наше дело», как вы его называете, превратилось в единорога в углу гостиной: все о нем знают, но никто не говорит. – Оскар принялся похлопывать себя по карманам, словно что-то искал. – Сегодня я получил длинное письмо от Артура Конана Дойла – десять страниц, аккуратным эдинбургским почерком! – и ни одного слова об убийстве Билли Вуда. – Оскар нашел письмо и помахал им передо мной. – Артур подробно расспрашивает о моих «шпионах», но об убийстве молчит! Две недели назад у меня в доме он в собственных руках держал отсеченную голову юноши, сегодня же пишет мне, чтобы поведать о своих намерениях написать новую историю о Шерлоке Холмсе, и in extenso [76]76
  In extenso (лат.) – подробно, пространно.


[Закрыть]сообщить, что погода в Саутси на удивление мягкая для этого времени года! Нет, Роберт, тут что-то не так.

Я рассмеялся.

– Вы хотите сказать, Оскар, что имеет место заговор молчания?

– Я не уверен, – ответил он. – Прочитайте письмо сами. – Он протянул его мне. – Больше всего там говорится о погоде – да, вы и сами увидите, – но Артур упоминает и вас, передает вам привет. И еще он надеется, что, если вы читали «Знак четырех», то обратили внимание на цитату из Ларошфуко. Очевидно, она целиком и полностью на вашей совести. Ну а я в ответе за Гёте, Томаса Карлейля и за пристрастие Холмса к кокаину.

Теперь пришел мой черед приподнимать бровь.

– Как вам прекрасно известно, я никогда не любил кокаин и нахожу упоминание об этом несколько странным, но у меня нет сомнений, что Артур хотел сделать мне комплимент. По сути своей, он добрый человек.

Я просмотрел письмо. Почерк Конана Дойла был на удивление разборчивым.

– Тут очень много о вашем отце, Оскар, – сказал я.

– Да, сэр Уильям Уайльд в свое время был известным врачом по ушным и глазным болезням, более того, настоящим первопроходцем. Похоже, Артур хочет ему подражать. Он собирается специализироваться на офтальмологии. Некоторые люди готовы на все, чтобы выбраться из Саутси.

Пока Оскар говорил, я добрался до той части письма, где упоминались «Знак четырех» и пристрастие Шерлока Холмса к кокаину.

– Я не нашел места, где написано, что именно вы предложили сделать Холмса наркоманом, Оскар, – сказал я.

– Уверяю вас, Артур никогда не говорит прямо о моей любви к кокаину.

– Тут вообще ничего об этом нет, Оскар. Он пишет не о вас. Речь идет о Холмсе. Артур делится с вами своей озабоченностью тем, что обычный читатель станет плохо относиться к Холмсу из-за того, что великий детектив употребляет наркотики.

– Прочитайте следующий абзац.

– «И чтобы этого избежать, я заставил доктора Ватсона выразить ему порицание».

– И что же Ватсон говорит о Холмсе? Читайте, Роберт, читайте дальше!

– «Игра не стоит свеч. Зачем вам ради преходящих удовольствий рисковать потерей замечательных способностей, которыми вы наделены?»

– Вот видите, Роберт? Под маской доктора Ватсона Конан Дойл выражает мне порицание. Маска более откровенна, чем скрывающееся за ней лицо…

Я перечитал эту страницу.

– Но я ничего такого здесь не нахожу, Оскар!

– Артуру не нравятся люди, с которыми я провожу время. Речь не о вас, Роберт… Я имею в виду других. Артур за меня боится. Он считает, что ради «преходящих удовольствий» я ставлю под угрозу «замечательные способности», которыми наделен. Уверен, что у него самые лучшие намерения.

– Мне кажется, вы чрезмерно чувствительны, Оскар, – сказал я.

– Взгляните на постскриптум.

Я посмотрел на последнюю страницу письма.

– То, что вы не находите между строк, – сказал с лукавой улыбкой Оскар, он всегда так улыбался, когда считал, что говорит нечто остроумное, – обычно легко обнаружить в постскриптуме. Это вроде дополнительного распоряжения к завещанию. Именно так обычно удается увидеть самое главное.

Под подписью Конана Дойла я прочитал постскриптум:

«Р. S. Как давно вы знакомы с Джоном Греем?»

Сложив письмо, я вернул его Оскару.

– И какой вывод вы сделали из письма? – спросил я.

– Артуру сразу не понравился Джон Грей, что показалось мне досадным, ведь оба они очаровательны, но только по-разному. Я бы хотел, чтобы они подружились. – Оскар спрятал письмо в карман и легонько похлопал по нему. – Тем не менее здесь имеется любопытное послание – в том, что не сказано, и в том, что Артур написал. Почему он не упоминает об инспекторе Фрейзере? Почему нет ни одного намека на Билли Вуда?

– Вы уже написали ответ? – спросил я.

– Да, – ответил Оскар все с той же лукавой улыбкой. – Я послал доброму доктору подробнейший отчет о погоде в окрестностях Слоун-Сквер, Албемарль-стрит и Стрэнда – и строку из «Портрета Дориана Грея» в качестве постскриптума.

– И как она звучит?

– «Всякий преступник непременно делает какую-нибудь оплошность и выдает себя».

– Вы в это верите?

– Верю. Я знаю, что это правда.

– И с какой целью вы послали Артуру такой постскриптум?

– Я позволил себе легкое порицание в его адрес, хотел, чтобы он знал, что я продолжаю заниматься расследованием. Вот и все. Он может и дальше игнорировать единорога в углу, я же не стану. Я намерен раскрыть тайну, Роберт. Мы с вами это сделаем!

– Что же, так тому и быть, Оскар, – сказал я, поднимая свой бокал в его честь.

Энтузиазм Оскара был заразительным и милым.

– Мне кажется, следующая серия наших бесед с разными людьми покажется вам особенно интересной, – продолжал Оскар. – Я надеюсь, кто-нибудь из гостей мистера Беллотти снабдит нас последней уликой.

– Последней уликой! – воскликнул я. – Я не уверен, что мне известна первая, Оскар!

– Бросьте, Роберт. Мы уже почти закончили. Неужели вы и сами не видите? Перечитайте свои заметки, сверьтесь с дневником. Встретимся в следующий вторник в полдень. Устроим rendes-vousна северной стороне Вестминстерского моста, не возражаете? Я на пять дней уезжаю в Оксфорд. Джон Грей составит мне компанию. Мне предстоит выступить с лекцией на тему: «Поэзия и страдание». Истина состоит в том, что поэт может перенести что угодно, за исключением опечатки, но является ли Оксфорд подходящим местом для истины? Я не знаю. Мне лишь известно, что я постараюсь воспламенить своими словами сердца выпускников, а Джон Грей попытается успокоить их, раздавая мои локоны. Мы хорошо развлечемся. Берегите себя, пока меня не будет, Роберт.

Оскар сказал мне – ясно и четко, – что уезжает в Оксфорд на пять дней. Однако через четыре дня я своими глазами видел, как он ехал по Стрэнду в двухколесном экипаже.

На самом деле, первой его заметила Вероника Сазерленд. Мы обедали в отеле «Савой» – нелепое расточительство с моей стороны, но день выдался холодным и мрачным, и Вероника сказала, что ей хочется в тепло и яркий свет электрических ламп «Савоя». В результате мы вышли на Стрэнд немногим позже половины четвертого и стояли на тротуаре, держась за руки. Я смотрел по сторонам, делая вид, что ищу свободный кэб, но надеялся, что меня ждет неудача (путешествие на метро от «Чаринг-Кросс» до «Слоун-Сквер» и дешевле, и быстрее).

– Смотрите! – воскликнула Вероника. – На противоположной стороне улицы, мистер Уайльд… и красивая молодая леди. Как вы думаете, она актриса?

Я повернулся в том направлении, куда указывала Вероника, и действительно с боковой улицы, ведущей к театру «Лицеум», на Стрэнд выехал кэб, в котором сидел Оскар. Он смеялся, закинув голову назад, и выглядел совершенно счастливым. Это был точно он – в экстравагантном зимнем пальто бутылочно-зеленого цвета, с каракулевым воротником, но молодую леди я никак не назвал бы красивой. Конечно, черты ее лица скрывали капюшон и шляпка, но я сумел увидеть вполне достаточно, чтобы понять, что это та самая девушка с изуродованным лицом, которую я заметил на втором этаже в доме на площади Сохо.

– Вы думаете, она актриса? – снова спросила Вероника.

– Понятия не имею, – ответил я, – но я бы не назвал ее красивой.

– Неужели? – удивленно спросила Вероника. – У мужчин такие странные представления о женской красоте. А я утверждаю, что она прелестна. Мистер Уайльд неравнодушен к красоте, разве нет?

– И к ужасам уродства, – ответил я. – Он не раз при мне переходил на противоположную сторону улицы, чтобы не встречаться с теми, кому судьба не даровала красоты. Он считает уродство формой болезни, поэтому мне странно видеть его в компании именно этой молодой леди.

Между тем кэб скрылся в сгущающихся сумерках.

– Вы ошибаетесь, Роберт. Если вы полагаете, что она уродлива, то странным следует считать вас.

– Возможно, все женщины кажутся мне обыкновенными по сравнению с вами, – сказал я.

– Вы очень галантны, мистер Шерард, – улыбнулась Вероника, сжимая мою руку и разворачивая меня в сторону Трафальгарской площади. – Я желаю насладиться прогулкой с таким блестящим джентльменом. Вы проводите меня до «Чаринг-Кросс»? Там мы сможем сесть на поезд подземки за два пенса.

Я наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Скажите мне, – сказала она, когда мы зашагали по улице, – я давно хотела вас спросить, когда мистер Уайльд познакомился с мистером Джоном Греем?