Текст книги "Оскар Уайльд и смерть при свечах"

Автор книги: Джайлз Брандрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Кэбмен прикоснулся к фуражке и услужливо кивнул. Лошадь, оскалив зубы, одобрительно фыркнула. Оскар взял меня под руку.

– Пойдем, Роберт, мы достигли той стадии, которую наш друг Холмс назвал бы «эндшпилем».

Мы свернули на Каули-стрит, улица выглядела так славно: всюду порядок и умиротворение, к тому же ее заливал бледный солнечный свет. Мы остановились посреди мощеной мостовой, напротив дома номер двадцать три.

– Тише! – прошептал Оскар. – Ничего не говорите, только смотрите! – Он тростью показал на окно второго этажа. – Солнце светит, но шторы опущены. Идемте. Ни звука. За мной!

Мы пересекли улицу и остановились перед входом. Оскар несколько секунд стоял и смотрел на дверь.

– Позвоним? – спросил я.

– Тише, Роберт. Ни слова. – Оскар поднес левый указательный палец к моим губам. – Вы не забыли, что у меня есть ключ Беллотти, но вполне возможно, он нам не понадобится. – Он протянул руку и слегка толкнул дверь, которая медленно и бесшумно отворилась. – Вот видите… – прошептал он, прижав палец к собственным губам. – Пошли.

Мы переступили через порог и немного постояли в коридоре. В доме царила тишина; пылинки танцевали в столбе солнечного света, падающего из окна на лестницу перед нами. Оскар осторожно затворил входную дверь и кивнул, показывая, что я должен идти дальше и подняться по узким ступенькам, ведущим на второй этаж. С каждым шагом, когда доски у меня под ногами скрипели, словно ружейные выстрелы, эхом разносящиеся по долине, дыхание Оскара, шедшего вслед за мной, становилось все более громким и частым. Мы разбудили бы и мертвеца, но я помалкивал. На не застеленной ковром лестничной площадке мы молча встали плечом друг к другу.

Перед нами была закрытая дверь – дверь, ведущая в комнату, где пять месяцев назад Оскар обнаружил тело Билли Вуда. Мы напряженно прислушивались, но в доме по-прежнему царила тишина. Так мы постояли некоторое время, пока Оскар не восстановил дыхание. Я посмотрел на своего друга и улыбнулся. Он улыбнулся в ответ и протянул мне свою трость. Двумя руками Оскар убрал с лица густые, волнистые волосы, сделав глубокий вдох, тихонько, очень осторожно постучал и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь.

В комнате было жарко, как в пекле, и очень сильно пахло ладаном. Мы стояли в дверном проеме, и наши глаза постепенно привыкали к сумраку. В свете полудюжины свечей мы увидели распростертое на полу обнаженное тело юноши. Рядом, склонившись над его головой, замер мужчина, и я узнал Эйдана Фрейзера. В руке он держал раскрытую бритву.

Как только мы вошли, Джон Грей перекатился на бок и потянулся к одежде, лежавшей позади свечей. Эйдан Фрейзер бросил на пол бритву и, повернувшись к нам, с мольбой протянул руки.

– Оскар! – вскричал он. – Это совсем не то, что вам показалось. Разрешите объяснить! Ради бога, разрешите мне дать объяснения!

– В этом нет необходимости, – сказал Оскар. – Я понимаю, Эйдан. Я все понимаю.

Оскар положил руку мне на плечо и мягко подтолкнул к выходу.

– Пошли, Роберт, нам нужно вернуться в кэб. Мы видели все, что нужно.

Он плотно прикрыл за собой дверь и молча повел меня вниз по лестнице.

Глава 25
Дни святых и искушения

– Дни святых и искушения… Теперь вы понимаете, Роберт?

– Боюсь, я ничего не понимаю, Оскар. Я в полнейшем недоумении. Наверное, временами я выгляжу ужасно бестолковым, но должен признаться, я совершенно смущен увиденным… смущен и испытываю ужас.

Оскар улыбнулся и распахнул дверцу кэба.

– Ваша невинность делает вам честь, Роберт. – Он крикнул кэбмену: – Вокзал Чаринг-Кросс, пожалуйста, потом на Бедфорд-Сквер. Сколько сейчас времени?

– Без двадцати четыре, сэр.

– Хорошо! Хорошо! – Оскар забрался в кэб вслед за мной и устроился на сиденье с видом одновременно и удовлетворенным, и радостно предвкушающим нечто. Он похлопал меня по колену. – И не тревожьтесь так, Роберт. Мы почти закончили.

– Я ничего не понимаю, Оскар, меня переполняет отвращение. Что подумает Вероника?

– Вы не должны ей ничего рассказывать, – отрезал он. – Во всяком случае, пока.

Я понизил голос. Мне представлялось, что события, происходившие на Каули-стрит, постыдны и отвратительны, и, став их свидетелями, мы каким-то образом взяли на себя этот позор и порочность.

– Джон Грей и Эйдан Фрейзер любовники… – прошептал я.

– Или могли ими быть, – кивнул Оскар. – Боюсь, что мы прервали их первое свидание.

– Что это значит?

– В каком смысле?

– Обнаженный Грей лежал на полу… свечи… ладан…

– Это значит… – Оскар смотрел в окно кэба на другой берег Темзы. – Для некоторых людей любовь есть таинство, так мне кажется, – произнес он небрежно, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

– Таинство? – резко переспросил я. – А какую роль в этом таинстве играла бритва в руке Фрейзера?

– Я не знаю. Могу лишь строить предположения. Наши друзья разыгрывали воображаемую драму: легенду о жреце и его ученике. Жрец подготавливает мальчика – бреет его тело перед тем, как умастить елеем. Бритва является символом очищения… Очищения, предшествующего завершающему акту…

– Какое варварство!

– Варварство? Нет, это очень по-английски, Роберт, или даже «по-британски»? Вероятно, в юности Фрейзер играл в похожие игры в Феттесе.

– Как вы можете находить светлую сторону в таких чудовищных вещах, Оскар? Это выглядит нелепо!

– Мы стали свидетелями шуточного ритуала, и не более того, Роберт. Любовного ритуала по-английски. Вы видели, как играют в крикет? Наблюдали за охотой на нашем острове? Англичане не могут охотиться, как это делают в других странах: чтобы добыть себе пропитание. Нет! Англичане спускают гончих, надевают алые сюртуки, трубят в рожки, преследуют беззащитных лисиц. Когда же им удается загнать несчастное животное и принести его в жертву своим диковинным богам, они мажут кровью своей жертвы лицо самого юного участника ритуала. Это нелепо, не по вкусу вам и мне, но англичане не находят в подобных развлечениях даже намека на преступление – просто таков их образ жизни.

– Оскар, Оскар! – воскликнул я, стараясь приглушить голос, чтобы кэбмен нас не услышал. – Джон Грей и Эйдан Фрейзер не охотились с гончими. И не играли в крикет. Они предавалась противоестественному пороку. Они были обнажены. И оба были возбуждены.

– В самом деле? Я не заметил. – Оскар невозмутимо смахнул нитку с рукава.

– Мы только что стали свидетелями мерзкой сцены. Это ужасно. Отвратительно!

– Отвратительно, Роберт? Неужели? Джон Грей красивый юноша. Вы его видели и должны признать, что он прекрасен, как греческий бог. Джон Грей стал искушением для Эйдана Фрейзера – и тот не устоял. Что тут плохого? Единственный способ избавиться от искушения – поддаться ему. Если же ты сопротивляешься, твоя душа заболевает от желания получить то, что считается запретным. Мы пытаемся задушить живущие в нас инстинкты, и они отравляют наш разум. А согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление – это путь к очищению…

– Оскар, – запротестовал я, – вы пытаетесь убедить меня, что Эйдан Фрейзер пытался «очиститься»? Вы слишком далеко заходите!

– Я лишь хочу сказать, что мы видели, как Эйдан Фрейзер в канун религиозного праздника уступил искушению, поддался соблазнам запретного плода. Вот и все. Обстоятельства могли выглядеть немного необычно, возможно, слишком вычурно, но сама история стара, как сад Эдема – там ведь также не носили одежд, Роберт! Насколько я понимаю, прошли долгие годы, прежде чем матросский костюмчик проник в рай.

– Почему вы относитесь к этому так легко, Оскар? Почему вы их защищаете? Почему?

Я говорил с жаром и слишком громко. На какое-то время наступило неловкое молчание, мы смотрели каждый в свое окно, слушали грохот колес экипажа и ровный цокот лошадиных копыт. Мы проезжали мимо Уайт-Холла, глядя на людей, вышедших на воскресную прогулку – старых солдат, юношей в канотье, женщин, толкающих детские коляски, мальчика с деревянным обручем, – и все они наслаждались неожиданным для этого времени года солнечным теплом.

Оскар повернулся и прикоснулся к моему колену.

– Я вовсе не оправдываю их поведения, Роберт. Я лишь пытаюсь его объяснить. – Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. – Важно понимать других, если хочешь понять себя.

Я с восхищением посмотрел на своего друга.

– Вы удивительный человек, Оскар, но иногда мне кажется, что вы слишком щедры, терпимы и добры.

– Слишком добр? – повторил он. – Легко быть добрым по отношению к людям, которые для тебя ничего не значат.

– Неужели Джон Грей и Эйдан Фрейзер ничего для вас не значат?

– Я беспокоюсь за Джона Грея. Он мой друг, и его судьба меня тревожит. Эйдан Фрейзер меня не интересует. Совсем. Он убийца.

– Тпру-у! – Кэб резко остановился.

– Оскар! Оскар! Что вы сейчас сказали? – Я был так поражен его словами, что наклонился вперед, но он поднял ладонь, заставляя меня замолчать.

Мы находились во внешнем дворе вокзала Чаринг-Кросс. Оскар распахнул дверцу кэба.

– Здесь я выйду, – с улыбкой сказал он. – Мне нужно купить сигареты и встретить два поезда.

Я попытался его удержать.

– Но если Фрейзер…

– Сейчас не время для вопросов, Роберт, – сказал он, закрывая дверцу кэба. – Я думал, вы сами все поймете, но, если дело обстоит иначе, тем лучше. Вы должны кое-что сделать.

В голове у меня все перепуталось, но Оскар выглядел совершенно спокойным. Он стоял на мостовой и смотрел на меня через открытое окно кэба.

– Вам следует поехать на Бедфорд-Сквер, – проинструктировал меня Оскар, – за кэб я заплатил. Вы заберете мисс Сазерленд, чтобы отвезти на вечеринку, посвященную ее дню рождения, как и планировалось. Ничего ей не рассказывайте о событиях сегодняшнего дня и о том, что случилось вчера вечером. Ничего, совсем ничего. Вы меня поняли? Говорите о Миллесе и Пастере; о чем угодно, но только не об убийстве. И ведите себя с ней, как всегда. Смотрите в ее красивые глаза и произносите нежные слова – как вы умеете. Перескажите какую-нибудь историю Мопассана: это займет вас на час или два! Поезжайте, мой друг, и спасибо вам. – Оскар протянул руку в окно экипажа и тепло пожал мою ладонь. – Вы сыграли в нашем деле исключительно важную роль, о чем сами не догадываетесь. Сегодня будет восстановлена справедливость. Теперь же уезжайте. Уезжайте! И не выпускайте мисс Сазерленд из вида, Роберт. Привезите ее на Лоуэр-Слоун-стрит к шести пятнадцати. В шесть пятнадцать ровно, ни минутой раньше. Удачи вам!

Оскар отступил в сторону, махнул рукой, повернулся и исчез из вида. Кэбмен щелкнул кнутом, и экипаж покатил дальше.

Я пребывал в полном смущении. Меня переполняли тревога и недоумение. Но я все сделал, как просил Оскар. Он обладал поразительной властью над людьми и даже в школе пользовался уважением тех, кто был старше. И в самом конце, после ареста и в ссылке (когда злобные чужаки в своих фальшивых рапортах писали об «упадке духа» и «сломленном человеке») те из нас, кто его знали, чувствовали, что сила его личности едва ли ослабла. В тот день я выполнил все его указания до последнего слова.

Ну, если быть честным до конца, не до последнего… Вероника и я не говорили о Миллесе, Пастере и Мопассане в тот день; мы беседовали о любви и о поэзии любви. Я рассуждал о Бодлере и Байроне. А Вероника о Вордсворте (чтобы доставить мне удовольствие), о Джоне Китсе и миссис Браунинг. [108]108
  Элизабет Баррет Браунинг (1806–1861) – известная английская поэтесса викторианской эпохи, жена поэта Роберта Браунинга.


[Закрыть]Когда мы целовались, целовались снова и снова, она повторила слова, которые произнесла в ту памятную ночь возле памятника Альберту: «Благодарю вас, – прошептала она, – благодарю. Как ужасно сидеть дома с нецелованными губами».

– Я люблю вас, – сказал я Веронике. – Вы поразительная!

Странный получился день! Наше поведение, если учесть все обстоятельства, выглядело совершенно неуместным. Нечто вроде флирта на похоронах: нереально (пожалуй, даже непристойно), неожиданно, а потому особенно возбуждающе! Для меня этот день был наполнен магией, опьяняющий и незабываемый. С тех пор прошла половина столетия, но я помню все мельчайшие подробности и свое ликование – несмотря ни на что! Я вел себя заметно смелее с Вероникой, чем прежде, я уступил искушению, и слова Оскара без конца повторялись в моем сознании.

Возможно, хотя тогда я и не отдавал себе в этом отчета, я надеялся, что увиденное мной на Каули-стрит и слова Оскара, произнесенные при расставании возле вокзала Чаринг-Кросс, означают, что Вероника вскоре освободится от Эйдана Фрейзера, и я почувствовал себя увереннее. Когда я держал Веронику в своих объятиях, я понимал, что наша любовь незаконна, что мы поступаем неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Я был очарован Вероникой Сазерленд, акт любви между нами – позвольте мне в этом признаться – дал моему духу ощущение свободы и замечательное чувство облегчения.

«Согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление – это путь к очищению…»

Мы не покидали Бедфорд-Сквер до шести часов. Был вечер воскресенья в конце января; спустились сумерки, улицы опустели. Тем не менее, несмотря на все старания нашего терпеливого кэбмена и его верной лошади, мы добрались до Челси только через сорок минут. Я волновался, поскольку Оскар настаивал, чтобы я привез Веронику ровно в шесть пятнадцать; впрочем, должен признаться, что тревожился я не слишком сильно, ведь каждая лишняя минута, проведенная рядом с ней, дарила мне наслаждение. Вероника была так прекрасна.

Ни один из нас не обращал внимания на маршрут, которым следовал наш экипаж, и даже когда кэб свернул со Слоун-Сквер на Лоуэр-Слоун-стрит, мы не смотрели в окно. Только после того, как я выбрался из экипажа и помог Веронике сойти на тротуар, меня словно толчком вернуло к реальности, и я вдруг сообразил, что наступил «эндшпиль», как говорил Оскар.

Сцена, которую мы увидели на Лоуэр-Слоун-стрит, оказалась совершенно для нас неожиданной. Три экипажа выстроились в одну линию с нашим. Чуть впереди, напротив дома номер семьдесят пять я заметил еще один двухколесный кэб с задвинутыми на окнах занавесками. Еще дальше – четырехколесный экипаж, а с ним рядом двух констеблей в форме. Большой крытый полицейский фургон без окон и с дверцей сзади – «Черная Мария», для перевозки заключенных – стоял перед остальными.

– Что все это значит, Роберт?

– Понятия не имею, – искренно ответил я.

Дверь дома номер семьдесят пять была широко распахнута, и на пороге, словно дожидаясь нас, стояли двое мужчин. Один – полицейский сержант, коренастый, неопределенного возраста, с равнодушным лицом. Другой – Джон Грей, в строгом костюме, но с веселой улыбкой на губах.

– Добро пожаловать, – сказал он, когда мы подошли к нему. – Вот мы и встретились снова.

Я ничего не ответил, но пожал протянутую руку. Вероника прошла мимо него в коридор. Там, возле лестницы, стоял еще один полицейский – молодой констебль.

– Кто мне объяснит, что тут происходит? – вскричала Вероника.

– Оскар объяснит, – дружелюбно ответил Джон Грей. – Он вас ждет в гостиной. Могу я взять ваши пальто?

– Нет, благодарю вас, – холодно ответила Вероника, и в ее глазах вспыхнул гнев.

– Вам будет нелегко, я знаю, – продолжал Джон Грей, распахивая перед нами дверь в гостиную.

Войдя в гостиную, мы с удивлением обнаружили, что она ярко освещена (газовые лампы горели на полную мощность; кроме того, на каминной полке были расставлены зажженные свечи) и в ней полно народа. Гости беседовали и смеялись, во всяком случае, так мне показалось. Миссис О’Киф в платье из черного крепа и тафты ходила между гостями с подносом, на котором стояли бокалы. Оскар был в центре внимания, он стоял возле камина, а вокруг него собралось несколько групп людей. При нашем появлении разговоры мгновенно стихли, и глаза всех присутствующих обратились к нам.

– Вот и вы, – сказал Оскар, с укором глядя на меня. Он подошел к нам и заботливо взял Веронику за руку. – Мисс Сазерленд, – с поклоном добавил он.

– Это вечеринка, посвященная моему дню рождения? – осведомилась она, глядя на него несчастными глазами.

– Увы, нет, – сказал он. – К сожалению, мисс Сазерленд, смерть Билли Вуда бросила тень на ваш день рождения, как и на день рождения миссис Уайльд, который, как вы помните, мы отмечали несколько недель назад. Вы ведь не забыли мою жену? – Он повернулся и указал на Констанцию, одиноко сидевшую у камина и смотревшую на каминную решетку.

(Констанция явно не собиралась на праздник, она была в обычном пальто и шляпе, словно ее пригласили сюда, когда она направлялась на почту. У нее на коленях лежал небольшой пакет, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой.)

– Все, кто были у нас в гостях на Тайт-стрит, – продолжал Оскар, – в ту ночь, когда мы получили отсеченную голову несчастного Билли, снова собрались сегодня вечером. – Он оглядел комнату. – Джона Грея вы уже видели. Доктора Конана Дойла вы, конечно, знаете. – Конан Дойл стоял возле каминной полки спиной к нам. Я перехватил его взгляд в зеркале. Он выглядел усталым, но его лицо оставалось бесстрастным. – Артур оставил в Саутси своих страдающих от кори пациентов и приехал к нам, – сказал Оскар. – Я ему благодарен.

– А миссис Дойл? – спросил я.

– Туи? – отозвался Оскар. – Да, она тоже с нами и, как всегда, занимается добрыми делами. Она снаружи, в двухколесном экипаже, который стоит у входной двери, с Сюзанной Вуд, матерью Билли.

Я встретил миссис Вуд на вокзале Чаринг-Кросс сегодня днем и привез сюда, но ей требуется женское общество. Вы же понимаете, что она очень страдает. Туи, как может, утешает миссис Вуд. Возможно, они присоединятся к нам позже.

– Но зачем вы привезли сюда миссис Вуд? – спросил я.

– Чтобы исполнить данное ей обещание, – ответил он.

Вероника посмотрела Оскару в глаза и прошипела:

– Что вы творите, мистер Уайльд? Что за жестокая игра?

– О, это вовсе не игра, мисс Сазерленд! – воскликнул Оскар. – Если бы речь шла об игре, здесь бы не присутствовала полиция в таком количестве. – Он взял мою прекрасную возлюбленную за руку и подвел к пустому креслу возле окна. – Вы ведь знакомы с коллегой вашего жениха, инспектором Гилмором? Молодой мужчина с идеальным профилем, это его помощник, сержант Аткинс. Он также прибыл из Бродстэрса, так уж распорядился случай. – Оскар слегка подтолкнул Веронику к креслу, и она послушно села.

Я встал у нее за спиной и положил руку ей на плечо. Она посмотрела на меня снизу вверх, и я увидел ужас в ее глазах.

– Итак, кого из присутствующих вы не знаете? – весело продолжал Оскар. – Ах да…

Над подносом миссис О’Киф наклонился пожилой джентльмен, который поставил пустой бокал и тут же взял полный. Казалось, он сошел в гостиную со страниц книги волшебных сказок. Он походил на Румпельштильцхена [109]109
  Злой карлик из сказки братьев Гримм.


[Закрыть]с картины Доре и на Белого Рыцаря с рисунка Тенниела из «Алисы в Зазеркалье»: седой и согбенный, в ветхом темно-синем бархатном костюме с бриджами до колен, на голове абсурдно огромный берет художника. Когда он двигался, всего его тело дрожало.

– Его зовут Астон Апторп, – продолжал Оскар. – Он любил Билли Вуда – не слишком мудро, но очень сильно.

Между тем миссис О’Киф с подносом в руках устремилась к нам.

– Не хотите ли освежиться, мисс Сазерленд? – спросил Оскар.

– Нет, благодарю вас, – ответила она. – Я хотела бы получить объяснения, мистер Уайльд… Что происходит? Зачем эти люди здесь собрались?

– Я расскажу вам, – спокойно ответил Оскар. – Прямо сейчас. Это не займет много времени. – Он улыбнулся Веронике, но улыбка была холодной, и посмотрел на меня и мою руку, лежащую на плече девушки. – У вас собой ваш блокнот, Роберт? Возможно, сейчас появятся подробности, которые вам неизвестны. – Оскар вернулся к своему месту возле камина – центральной части сцены. – Леди и джентльмены, – провозгласил он, – я прошу вашего внимания…

В комнате стало тихо. В течение следующих нескольких минут все сохраняли полнейшую неподвижность. Инспектор Гилмор и сержант Аткинс стояли рядом на страже у двери гостиной. Миссис О’Киф переместилась в угол. Джон Грей и Астон Апторп присели рядом на неудобный диванчик. Конан Дойл стоял рядом с Констанцией Уайльд, и его рука лежала у нее на плече, как моя – на плече Вероники Сазерленд. Оскар заставил всех нас затаить дыхание.

– Благодарю вас, – начал он, – благодарю за то, что вы откликнулись на мое приглашение. Полагаю, вы уже догадались о цели нашей встречи… В своих расчетах с человеком Судьба никогда не считает его счет погашенным, но мы добрались до последнего акта нашей драмы – трагедии Билли Вуда, – и, поскольку каждый из находящихся в этой комнате сыграл в ней свою роль, мы должны были здесь собраться, чтобы стать свидетелями мгновения, когда опустится занавес.

– Но здесь не все, – взволнованно сказала Вероника, оглядывая комнату. – Нет Эйдана. Где он? Где Эйдан? Где мой жених? – Она попыталась встать, но я ее остановил.

– Он не присоединится к нам, мисс Сазерленд, – сказал Оскар, не глядя на Веронику. – Эйдана Фрейзера не будет с нами сегодня вечером. Он безжалостный убийца, и вы это знаете.