Текст книги "Оскар Уайльд и смерть при свечах"

Автор книги: Джайлз Брандрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Оскар разглядывал надпись под гравюрой на стене.

– Значит, Уильям погиб примерно через пять месяцев после вашей встречи, – проговорил он, – ночью седьмого января 1874 года во время страшного шторма, из-за которого «Дельфин» сел на мель на Гудвин-Сэндз.

– Да, – подтвердила миссис Вуд. – Три спасательных бота отправились в жуткую бурю на помощь сторожевому кораблю. Пять человек погибло, Уильям был самым молодым. Через три недели я обнаружила, что жду ребенка. Но я никому не сказала, кто отец. Я носила своего Билли – и позор: вдова, которая забеременела, не имея мужа. Я была одна, понимаете, мистер Уайльд. Никто не знал моей тайны. И сейчас не знает, кроме вас и… Эдварда О’Доннела. – Она поморщилась, когда произнесла это имя.

– Грубияна, которого мы встретили на улице? – спросил я, подняв голову от своих записей.

– Да, – ответила миссис Вуд. – Он ни в чем не уверен. Я ему не призналась, но он догадался, и знает, что не ошибся.

– А этот Эдвард О’Доннел, он отец Уильяма? – спросил Оскар.

– Нет, он старший брат моего Уильяма. Когда он напивается, то становится бессердечным и жестоким, а мой Уильям был нежным и любящим. Эдвард О’Доннел мучает меня вот уже два года.

– Два года? – переспросил Оскар.

– Когда Уильям погиб, а потом родился Билли, Эдвард находился за границей. Он на десять лет старше Уильяма. В шестнадцать Эдвард нанялся на французский пароход и отправился в Канаду в поисках удачи. Сначала у него все шло хорошо, но в Монреале, когда он жил среди французов, он начал пить. В конце концов, лишившись практически всего, он нашел корабль, на котором вернулся домой. Я не знала о его существовании, пока он не появился здесь два года назад. – Неожиданно ее поглотила новая волна горя, и она заплакала. – Этот человек разрушил мою жизнь. И жизнь Билли. Если мой мальчик мертв, в его смерти виноват Эдвард.

– Успокойтесь, мадам, – попытался утешить ее Оскар. – Я же вам сказал: тот, кто виновен в смерти Билли, обязательно будет наказан.

– Эдвард О’Доннел убил моего мальчика, прямо или косвенно, но он виноват! – вскричала она. – Он отвез Билли в Лондон. И развратил его. Эдвард познакомил Билли с человеком по имени Беллотти и через него с жизнью, наполненной пороком. Мне так стыдно… Пока в нашей жизни не появился Эдвард, мы были чисты.

– Прошу вас, успокойтесь, вы и сейчас чисты, – сказал Оскар.

– Вовсе нет, – возразила миссис Вуд. – Я пустила Эдварда О’Доннела в свою постель. Он заставил меня, и я согласилась. Я поддалась, мистер Уайльд. Он сказал, что раз он брат моего Уильяма, значит, имеет на меня все права. – Она уже не сдерживала горьких рыданий. – Он сказал, что, если я ему не отдамся, он откроет мою тайну всему миру. Мне следовало позволить ему это сделать. Какое всему миру дело до моего ребенка? Но я уступила яростному натиску и пьяному упорству. Эдвард пришел ко мне с письмом, которое Уильям прислал ему четырнадцать лет назад. Это было даже не письмо, а короткая записка, где говорилось, что Уильям познакомился со мной, что я вдова «с состоянием» и «любовь всей его жизни»…

Об остальном Эдвард догадался и воспользовался моим положением. Я позволила ему поселиться у нас. Дала крышу над головой. И деньги. Из-за того, что он был братом Уильяма и дядей моего Билли, его плотью и кровью, я допустила, чтобы мой сын попал под его влияние. Я позволила ему увезти Билли в Лондон. Билли мечтал узнать мир и разбогатеть. Я его отпустила. Господь покарал меня за слабость и за мои грехи! Скипвиты были правы: Бог все видит!

Ее горе превратилось в гнев, но она так же быстро взяла себя в руки. Снова вытерев глаза и поправив платье, Сюзанна Вуд протянула Оскару руку и сказала:

– Простите меня, мистер Уайльд. Вы с вашим другом приехали с добрыми намерениями, а я открыла перед вами свое несчастное, разбитое сердце. Я знаю, что вам пора возвращаться в Лондон.

Оскар в последний раз окинул взглядом гостиную.

– Мы вернемся, когда у нас будут новости, – заверил он миссис Вуд. – А пока… вам ничто не угрожает? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – Я больше не представляю интереса для Эдварда О’Доннела. Он уже сделал все самое страшное. Большей боли он причинить мне не может. Кроме того, он во мне по-прежнему нуждается и, даже когда напивается, знает это. Он живет в комнате рядом с кухней, и у него есть ключ от подвала. Он приходит и уходит, когда пожелает. Иногда я его не вижу по нескольку дней. В первое время он иногда бывал трезвым, и я к нему привязалась, в чем-то он был похож на моего Уильяма. Он брат Уильяма и дядя Билли. Я знаю, он разрушил наши жизни, но, кроме него, у меня никого нет.

Как только миссис Вуд закрыла за нами дверь, Оскар сказал:

– На вокзале есть телеграф, на котором командует настоящий мистер Джингл – можете не сомневаться. Мы отправим Фрейзеру телеграмму прежде, чем сядем в поезд. Я признаюсь, что снял с пальца Билли кольцо. И мы расскажем ему про О’Доннела и Беллотти. Ему придется еще раз нас принять – выбора у него нет.

Глава 9
Свеча в окне

Но Эйдан Фрейзер мог выбирать, и он этим воспользовался.

Когда мы добрались до клуба «Албемарль», наступила полночь. Входная дверь была закрыта, окна, выходящие на улицу, темны, однако Оскар позвонил в звонок. Почти сразу Хаббард открыл дверь и подобострастно отступил, чтобы впустить нас.

– Желаете выпить стаканчик на ночь, мистер Уайльд? – пробормотал он.

– Благодарю вас, – сказал Оскар, вложив монету в руку слуги, – вы и сами заслужили стаканчик. – (Я никогда не видел, чтобы Оскар шарил по карманам в поисках мелочи. Без малейших усилий, словно профессиональный фокусник, он умудрялся вытащить нужную монету именно в тот момент, когда это требовалось.) – Вы уже закрываетесь, я знаю. Мы устроимся в Кеппель-Корнер. Обещаю, мы вас надолго не задержим. Для меня есть какие-нибудь сообщения?

– Четыре телеграммы, сэр, – с удовлетворенным видом сообщил Хаббард. – Я немедленно принесу их вам вместе с шампанским.

В «Албемарль» еще не провели электричество. Мы сидели в Кеппель-Корнер, окруженные могильным сумраком, под единственной газовой люстрой в алькове рядом с центральной лестницей. Альков получил свое имя в честь красивого юноши с веселыми глазами и изящным ртом, чей превосходный портрет кисти сэра Годфри Кнеллера украшал заднюю стену. В возрасте девятнадцати лет Арнольд Йост ван Кеппель приехал из Голландии в Англию в свите короля Вильгельма Третьего. [34]34
  Вильгельм Третий, принц Оранский, или Виллем ван Оранье-Нассау (1650–1702) – правитель Нидерландов, король Англии (под именем Вильгельм Третий).


[Закрыть]По слухам, он был любовником короля. И, вне всякого сомнения, одним из его фаворитов. В возрасте двадцати шести лет, в 1696 году он получил титул графа Албемарля. Всякий раз, когда Оскар смотрел на портрет, он тихонько вздыхал и шептал: «Когда-то и меня обожали».

Хаббард принес шампанское и телеграммы, и Оскар принялся по очереди изучать конверты.

– Пожалуй, начнем с этого, – сказал он, вскрывая один. – Он и в самом деле от нашего друга, если нам, конечно, следует так его называть.

Оскар передал мне телеграмму. Я с некоторым удивлением прочитал:

«СОЖАЛЕЮ, НЕ МОГУ ВСТРЕТИТЬСЯ С ВАМИ НЕМЕДЛЕННО. КОГДА НАСТУПИТ ПОДХОДЯЩИЙ МОМЕНТ, Я С ВАМИ СВЯЖУСЬ. С УВАЖЕНИЕМ, ФРЕЙЗЕР».

– И как это понимать? – спросил я.

– А как понимать это? – ответил вопросом на вопрос Оскар, который вскрыл второй конверт. – Второе сообщение от инспектора Фрейзера, отправлено ровно через час после первого.

– У него возникли сомнения?

– Да, похоже, он передумал, – сказал Оскар и прочитал телеграмму: – «УВЕРЯЮ, ВЫ ВСЕ ПОЙМЕТЕ, КОГДА Я ОБЪЯСНЮ. ФРЕЙЗЕР».

– Он хочет нас успокоить, – продолжал Оскар. – Но почему?

– Однако все получилось с точностью до наоборот! – воскликнул я. – Эдвард О’Доннел на свободе и может совершить новые преступления.

Оскар поставил бокал на стол и посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– О’Доннел не убийца, Роберт. – Он рассмеялся. – Друг мой, почему вы так решили?

– У меня нет в этом ни малейших сомнений, – запротестовал я. – Мы ведь его видели и знаем, что он собой представляет. Мы слышали рассказ миссис Вуд…

– О’Доннел скотина и пьяница.

– Совершенно верно.

– Роберт, Билли Вуда убил не пьяница. Я обнаружил тело Билли, аккуратно лежащим на полу со сложенными на груди руками, а вокруг были расставлены оплывающие свечи. Вы сами побывали на месте преступления менее чем через двадцать четыре часа и уловили аромат мастики из пчелиного воска. Тело исчезло, в комнате царили порядок и чистота, мы не сумели найти никаких улик, лишь Артур отыскал пятнышки крови на стене. Все это было бы непосильной задачей для такого пьяницы, как Эдвард О’Доннел.

– Однако миссис Вуд сказала, что он во всем виновен…

– Возможно, косвенно. Не исключено, что в тот фатальный для Билли день именно О’Доннел привез его в Лондон. Да, Роберт, О’Доннел может привести нас к виновникам преступления, но я убежден, что он не убийца.

– Миссис Вуд сказала, что именно О’Доннел познакомил Билли с Беллотти, и…

– Да, – перебил меня Оскар, – меня этот факт заинтересовал, ведь Беллотти, как вы, наверное, помните, рассказал нам, что познакомился с Билли два года назад, когда снял номер в «Замке». Вы полагаете, миссис Вуд забыла, что мистер Беллотти останавливался в ее отеле летом?

– Вполне возможно.

Оскар рассмеялся.

– Думаю, нет, Роберт. Присутствие такого человека, как мистер Беллотти, нельзя не заметить и невозможно забыть.

– Вы хотите сказать, что миссис Вуд солгала нам? – скептически спросил я.

– Я утверждаю, Роберт, что, когда речь идет об убийстве, никому нельзя верить. И по мере того как дело начнет усложняться, помните об этом. Обман правит всем. Взгляните на меня! Я снял обручальное кольцо с безжизненного пальца Билли через несколько минут после его убийства – его рука все еще оставалась теплой, а пальцы мягкими и гибкими. Я рассказал что-нибудь о кольце Конану Дойлу? Упомянул ли я о нем Фрейзеру?

– У вас имелись на то веские причины, – сказал я. – Миссис Вуд могла не поверить в смерть Билли, если бы вы не показали ей кольцо.

– Действительно, у меня были на то причины, – не стал возражать Оскар. – У Сюзанны Вуд, несомненно, тоже имелись основания для того, чтобы сказать нам, что именно Эдвард О’Доннел познакомил ее несчастного сына с Жераром Беллотти, а не она сама.

– Мы вернемся к Беллотти и зададим ему новые вопросы? – спросил я.

– Когда наступит подходящий момент, – небрежно ответил мой друг.

– А разве нам не следует самим встретиться с О’Доннелом, раз уж Фрейзер не желает заниматься этим делом?

Оскар улыбнулся, слегка приподнял бокал с шампанским и посмотрел на меня.

– Я не верю в то, что мы с вами, Роберт, какими бы сильными мы ни были, в состоянии допросить такое грубое животное, как Эдвард О’Доннел.

– Тогда, давайте выясним, кто послал третью телеграмму. Быть может, инспектор Фрейзер все-таки решил прийти нам на помощь.

Оскар разорвал третий конверт.

– Нет, – сказал он, прочитав послание, – его автор Стоддард, мой американский издатель. Он хочет, чтобы я написал сто тысяч слов к ноябрю! Какой абсурд. В английском языке не найдется и сотни тысяч красивых слов.

– Вы выполните его пожелание?

– Я должен, – вздохнул Оскар. – Мне необходимы деньги. – Он наклонился ко мне с бутылкой шампанского и наполнил мой бокал. – Работа это проклятие пьющих классов. Мы должны платить за наши удовольствия. Мистер Стоддард предлагает мне аванс в сто фунтов.

Это произвело на меня впечатление, и я даже ему позавидовал. (В то время я писал книгу об Эмиле Золя и рассчитывал, что за мои труды мне заплатят от десяти до пятнадцати фунтов.)

– Я завтра же начну работать над заказом Стоддарда. И еще я намерен навестить мою тетю Джейн. Захвачу с собой книгу для записей и буду сидеть у нее в саду, под сенью падуба.

– Оскар, – с улыбкой заметил я, – у вас нет тети Джейн.

– Она очень старая, – заявил Оскар, глядя в свой бокал. – Если хорошенько подумать, выяснится, что она мертва. Тетя Джейн умерла от пренебрежения. Такие особы, как вы, никогда в нее не верили. Молодые люди бессердечны. Раз уж я не могу навестить тетю Джейн, тогда поеду-ка я в Оксфорд.

Я уже знал, что Оксфорд стал для Оскара особенным местом. В периоды напряженной работы, когда он искал убежище, поддержку или утешение, когда ему хотелось отвлечься или требовался источник вдохновения, он отправлялся в Оксфорд. Именно там, в семидесятых годах, когда Оскар был блестящим студентом последних курсов, он впервые услышал медные трубы славословий и познал сладость и горечь национального признания. Оксфорд стал источником мифа об Оскаре Уайльде. Оскар это прекрасно знал и всегда помнил.

А я никогда не забывал, что Оскар, всегда остававшийся джентльменом, был не англичанином, а ирландцем. Он прекрасно понимал английские обычаи (как никто другой!) и говорил по-английски, как способен говорить только ирландец. Однако Оскар не получил образования в английской частной средней школе; не чувствовал Диккенса, как англичанин; не играл в регби (да и могло ли быть иначе!), не интересовался крикетом; не охотился с собаками, не увлекался стрельбой и не ловил рыбу. И не носил старый школьный галстук. В целом он был в Англии чужаком. Однако в Оксфорде – удивительное дело! – всегда чувствовал себя превосходно; там был его дом.

Он любил повторять: «Оксфорд – это столица Романтизма, по-своему, столь же запоминающаяся, как Афины».

Я часто его дразнил и говорил, что он так трепетно относится к Оксфорду только потому, что именно там, в возрасте двадцати лет отдал дань увлечениям молодости. Оскар упрекал меня с шутливым возмущением: «Роберт, все наоборот, это молодость взяла с меня дань».

Оскар утверждал, что преклоняется перед Оксфордом из-за его архитектуры и кипения интеллектуальной жизни, но на самом деле его влекла туда надежда на возвращение юности. Он приезжал в Оксфорд, чтобы проводить время со студентами и молодыми университетскими преподавателями, его развлекали беседы с ними, очаровывала их красота, он наслаждался их восхищением. Оскар признался мне в этом в ту ночь в клубе «Албемарль».

– Я вижу ту часть своего отражения в их глазах, которую мне хочется видеть, – сказал он. – Я смотрю в их лица, как в зеркало, и на несколько мгновений вновь ощущаю себя молодым. Молодость! Молодость, Роберт! В мире есть молодость, и ничего больше!

Я рассмеялся.

– Оскар, сорок восемь часов назад в мире существовало только правосудие! А позавчера, насколько я помню, воспламенившись превосходными винами мистера Симпсона, вы были готовы полностью посвятить себя тем, кто лишен друзей. Вы поклялись не знать покоя до тех пор, пока не свершится правосудие, и убийца Билли Вуда не будет наказан. Теперь же получается, что самое главное это молодость, а правосудие может немного отдохнуть, пока вы будете плыть в Оксфорд.

Мой друг прищурился и бросил на меня суровый взгляд.

– Я не собираюсь плыть в Оксфорд, Роберт. Я поеду на поезде. И, находясь там, не забуду о правосудии. Наше расследование будет продвигаться вперед – даже без нас. У меня свои методы, Роберт. – Он постучал себя по переносице. – У меня имеются собственные шпионы. Ш-ш-ш.

Хаббард кружил около нас, поэтому мы допили наше шампанское и встали. Слегка покачиваясь, мы покинули Кеппель-Корнер, прошли по коридору и оказались на улице. Немного постояли на ступеньках, окруженные ночью, прислушиваясь, как Хаббард стучит ключами и засовами, закрывая за нами двери.

Перед нами расстилалась темная и враждебная улица. В те дни на Мэйфере [35]35
  Мэйфер – квартал офисных зданий в Вестминстере, ограниченный с юга Грин-парком и Пикадилли, с востока – Риджент-стрит, с севера – Оксфорд-стрит и с запада – Гайд-парком, а также жилым кварталом Белгравия.


[Закрыть]было совсем немного уличных фонарей. Воздух наполнился ночной прохладой; тяжелые тучи скрывали луну. Оскар взял меня за руку.

– Проводите меня до стоянки кэбов, мой добрый друг.

– Конечно, – ответил я.

Мы спустились по ступенькам, свернули налево по Албемарль-стрит и рука об руку зашагали по направлению к Пикадилли. Было уже почти два часа ночи, и темнота стала такой непроглядной, что мы видели лишь асфальт перед собой. На пустынной улице царила кладбищенская тишина. Мы слышали только звук собственных шагов, ничего больше. А потом, неожиданно, когда мы проходили мимо отеля «Албемарль», расположенного в шести домах от клуба, я скорее почувствовал, чем увидел, присутствие какого-то человека, затаившегося во мраке.

– Роберт, давайте, поспешим, – выдохнул Оскар.

Мы пошли быстрее, и почти сразу я услышал за спиной шаги. Тогда я резко остановился; шаги тут же стихли. Оскар потянул меня вперед.

– Идемте же! – прошипел он.

Сердце сильнее забилось у меня в груди, во рту пересохло. Мы продолжили наш путь, только теперь почти бежали, но наш преследователь не отставал. Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть назад через плечо, но Оскар пробормотал:

– Не надо! – И потащил меня дальше.

Однако краем глаза я успел увидеть мужчину среднего роста и крепкого телосложения в плаще. Но больше ничего разглядеть не сумел. Мне хотелось еще раз на него посмотреть, но Оскар меня остановил.

– О’Доннел? – прошептал я.

– Там никого нет.

Мы уже почти добрались до Пикадилли, впереди появился свет, и Оскар замедлил шаг.

– А мне кажется, это был О’Доннел, – настаивал я.

Оскар резко остановился.

– Там никого нет, Роберт, – повторил он. – Посмотрите сами.

Мы повернулись и принялись вглядываться в темную улицу у нас за спиной, но никого не увидели. Мужчина исчез. Улица оставалась совершенно пустой, а потом, неожиданно послышался топот.

– Что такое? – вскричал я.

– Ничего, – ответил Оскар. – Какой-то мальчишка.

Он убегал от нас по дороге и вскоре исчез в темноте – маленькая фигурка с большой головой.

– Карлик Беллотти, – сказал я.

– Думаю, нет, – рассмеялся Оскар. – Пойдем, отыщем кэб.

На углу Пикадилли и Албемарль-стрит стоял молодой полисмен. Когда мы подошли, он прикоснулся пальцами к шлему, приветствуя нас.

– Доброй ночи, офицер, – сказал ему Оскар.

– Доброй ночи, джентльмены, – ответил молодой констебль. – Холодная погода для этого времени года.

Мы пересекли Пикадилли и направились к стоянке работающих всю ночь кэбов, занимавшей территорию, на которой теперь расположен отель «Риц». Пока мы ждали появления кэба, Оскар вытащил из кармана стопку телеграмм и принялся аккуратно складывать их в бумажник.

– Завтра из Оксфорда я пошлю записку Фрейзеру, в которой расскажу, что нам удалось узнать от миссис Вуд, – сказал он. – А также про Эдварда О’Доннела. Постараюсь не упустить ни одной детали.

– Рад слышать, – ответил я.

– Как только я получу от Фрейзера ответ, я сразу дам вам знать.

Я заметил, что Оскар так и не вскрыл последнюю телеграмму.

– Вы не прочитали последнюю телеграмму, Оскар, – напомнил я. – Быть может, в ней еще одно сообщение от Фрейзера?

– Нет, – ответил он, держа в руке нераспечатанный конверт. – Она из Йоркшира, от Констанции.

– Но вы ее не открыли.

– В этом нет нужды. Я могу читать ее мысли.

Я с улыбкой отобрал у него конверт.

– И что там написано? – спросил я.

– Если вам так хочется узнать, Роберт, там написано: «Я люблю тебя. Всегда».

– Могу я проверить? – осведомился я.

Он улыбнулся и кивнул. Я разорвал конверт. Как и предсказывал Оскар, там было написано: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ВСЕГДА».

– «Всегда»! – вскричал Оскар. – Какое ужасное слово, Роберт! Его особенно любят женщины. Они портят всякий роман, желая, чтобы он длился вечно.

Появился двухколесный экипаж. Оскар спрятал бумажник в карман и уселся в кэб.

– Спокойной ночи, Роберт, – сказал он. – Наш день был полон событий – до самого конца. Отметьте это в своем дневнике. И помните, теперь вы мой доктор Ватсон.

– Спокойной ночи, Оскар. Берегите себя, – сказал я на прощание.

Пока я смотрел ему вслед, подъехал еще один кэб, и я под влиянием момента испугался за друга и решил последовать за ним, чтобы удостовериться, что он благополучно доберется до дома. Усевшись в экипаж, я сказал кэбмену:

– Следуйте за этим кэбом, только не приближайтесь к нему.

– Как скажете, сэр, – равнодушно ответил кэбмен, словно разъезжать ночью по Уэст-Энду и следить за другими кэбами для него самое обычное дело.

Возможно, так и было – во всяком случае, действовал он весьма умело. Наш хэнсомовский кэб [36]36
  Наиболее известная разновидность кэба, назван в честь изобретателя, Джозефа Алоизиуса Хэнсома, двухместный двухколесный экипаж.


[Закрыть]следовал на расстоянии около сотни ярдов за экипажем Оскара, который неожиданно для меня направился не на юг, в сторону Челси, а на север, к Сохо. Мы проехали по Пикадилли, пересекли площадь и оказались на одной из новых оживленных лондонских улиц: Шафтсбери-авеню. Сейчас проезжая часть и тротуары были пустыми: я заметил лишь несколько неудачливых «ночных бабочек», – как правило, они ходили парами, их работа еще не закончилась. Попадались и мужчины – из тех, кто заявляется домой только утром, – они искали, где бы еще выпить. Одинокие клубные завсегдатаи, возвращавшиеся с Пэл-Мэл, взвешивали имеющиеся у них возможности. Расстояние между экипажами немного уменьшилось, когда мы проезжали мимо нового театра «Лирик», где дебютировала молодая Мари Темпест [37]37
  Мари Темпест (1862–1942) – английская певица и актриса.


[Закрыть], затем резко свернули на Фрит-стрит. Я уже начал понимать, куда мы направляемся, и, когда кэб Оскара выкатил на площадь Сохо, сказал своему кэбмену:

– Тпру! Стоп!

Кэб Оскара остановился прямо на площади.

Я наблюдал за моим другом, который выбрался на тротуар и остановился, глядя на высокое узкое здание, расположенное в восточной части площади. Его почти полностью скрывал полог ночного мрака, если не считать небольшого круга света, выделявшегося на темном фоне, точно бледная гвоздика в петлице. В окне третьего этажа со свечой в руке стояла девушка с изуродованным лицом. Оскар неотрывно на нее смотрел. Как только девушка его увидела, она вздрогнула и подняла руку, приветствуя моего друга. Оскар помахал ей в ответ, она наклонилась и задула свечу. Окно погрузилось в темноту. Оскар тут же вновь сел в экипаж и поехал дальше.

– Следуйте за ним, – сказал я своему кэбмену.

И мы покатили на север от площади Сохо, потом на запад по Оксфорд-стрит, на юг по Бонд-стрит к входу в отель «Албемарль», в шести домах от клуба «Албемарль», который мы с Оскаром покинули сорок минут назад. Иногда Оскар останавливался в отеле. Мне это было известно, но я не ожидал, что он направляется именно сюда, поэтому, как только его кэб остановился, мой оказался совсем рядом.

Оскар подошел к двери отеля и позвонил. Почти сразу дверь распахнулась, и ночной портье впустил его внутрь. Переступив порог, Оскар оглянулся, посмотрел в мою сторону и сказал:

– Спокойной ночи, Роберт. Как видите, мне ничего не угрожает.

На следующее утро Оскар отправился в Оксфорд и начал писать роман, который впоследствии получил название «Портрет Дориана Грея». И я не имел известий от моего друга в течение шести недель.