Текст книги "Оскар Уайльд и смерть при свечах"

Автор книги: Джайлз Брандрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 14
Билли Вуд

Первым пришел в себя Конан Дойл.

Он вскочил на ноги – Констанция все еще кричала – и накрыл своей салфеткой отсеченную голову, которая оказалась в центре стола. Жуткое зрелище, голова повернулась носом вверх и остановилась у края серебряного блюда с фруктами.

– Туи, отведи миссис Уайльд в ее спальню, – спокойно сказал Конан Дойл, посмотрев на жену. Миссис Дойл даже не пошевелилась. – Давай, Туи, сделай это немедленно. – Миссис Дойл встала, и Конан Дойл огляделся по сторонам. – Вероника, вы тоже идите с ними, пожалуйста. Миссис Райян, не могли бы вы принести бренди для леди? И для себя, естественно. Мистер Грей, вы не проводите леди? Благодарю вас.

Все зашевелились. Миссис Райян положила руку на плечи Констанции. Миссис Дойл сделала неуверенный шаг в их сторону, Джон Грей, выполняя просьбу Конана Дойла, принялся выпроваживать женщин из столовой.

– Разве нам не следует обратиться в полицию? – спросил Джон Грей, остановившись на пороге.

– В этом нет необходимости, – сказал Эйдан Фрейзер.

Все, за исключением Оскара, который продолжал сидеть во главе стола и застывшим взглядом смотреть прямо перед собой, начали двигаться. Когда дамы скрылись за дверью, Конан Дойл сказал:

– Давайте уйдем отсюда. – Он наклонился над столом и двумя руками осторожно взял голову, все еще накрытую салфеткой. – Идемте, Оскар, нам лучше перебраться в кабинет.

В тот момент не имело ни малейшего значения, что Оскар оказался прав: Билли Вуд был, несомненно, очень красив. Шокирующее, ужасающее зрелище являла собой отсеченная голова, но только не лицо юноши. Оно было безупречным.

– Он был точно бог, – пробормотал Оскар.

– Да, вне всякого сомнения, он был красивым мальчиком, – заметил Конан Дойл.

Сельский врач держал отсеченную голову в руках и внимательно ее изучал, как специалист по антиквариату из Британского музея, в руки которому после раскопок Помпеи попал ценный экспонат.

Голова выглядела так, словно ее откололи от мраморной статуи: четкие черты лица, гладкий лоб, высокие скулы, нос и подбородок, точно вылеплены гениальным скульптором, безупречная кожа, которая, приобретя серо-белый цвет, стала твердой и гладкой, как мрамор. Лишь одна деталь контрастировала со всем остальным и убеждала, что перед нами не муляж, а отсеченная человеческая голова – волосы, великолепные густые, каштановые пряди, зачесанные назад, словно Билли Вуд недавно побывал у парикмахера. У него были густые брови и длинные темные ресницы, как у девушки. Над верхней губой виднелся намек на первые усы.

Казалось, юноша вот-вот улыбнется.

– Он выглядит умиротворенным, – заметил я.

– Его забальзамировали, – сказал Конан Дойл.

– Забальзамировали? – спросил Эйдан Фрейзер, подходя к Конану Дойлу.

– Законсервировали при помощи химикатов, – пояснил доктор. – И очень искусно.

– А где коробка, в которой доставили голову? – спросил Фрейзер.

– В столовой, – сказал я. – Сейчас принесу.

Когда я вышел из кабинета Оскара за коробкой, то с удивлением обнаружил Веронику Сазерленд, которая стояла на лестничной площадке. Она держала в руках пальто.

– Вы уходите? – спросил я.

– Нет, – ответила она.

– Как она? – спросил я.

– Миссис Уайльд? Сильно встревожена, и ее можно понять. Она плачет. Я ищу нюхательную соль. В спальне у миссис Уайльд ничего не нашлось. – Вероника показала на свое пальто. – Но я прихватила немного с собой. В последнее время я плохо себя чувствовала. Путешествие в Шотландию на поезде оказалось очень утомительным. – Она улыбнулась мне. – А как мистер Уайльд?

– Он в шоке, – сказал я. – Ужасное событие. – Я подошел к ней. – Вероника, моя дорогая, я все еще вас люблю.

– Роберт, сейчас не время. – Она повернулась к лестнице и сделала шаг.

– Простите меня.

С горящими от стыда щеками (в те дни я был таким глупцом!) я подождал, когда она поднимется по лестнице, и пошел в столовую. Картонная коробка и оберточная бумага все еще лежали на столе, там, где сидела Констанция. Я забрал их и поспешил обратно в кабинет Оскара.

Он успел прийти в себя, стоял за своим письменным столом – знаменитым письменным столом, принадлежавшим Томасу Карлейлю [64]64
  Томас Карлейль (1795–1881) – британский (шотландский) писатель, историк и философ.


[Закрыть], – опирался на него кончиками пальцев и обращался к Эйдану Фрейзеру, который в одиночестве застыл в центре комнаты.

– Вы хотели получить свидетельство убийства, инспектор. Надеюсь, отсеченной головы достаточно? Царь Ирод довольствовался меньшим.

Фрейзер невесело рассмеялся.

– О да, мистер Уайльд, теперь вы получите свое расследование, вам больше не о чем беспокоиться.

Когда я вернулся в кабинет, то не заметил Конана Дойла, поэтому вздрогнул, когда он заговорил. Артур стоял в углу, в стороне от остальных, опираясь спиной о стену и продолжая держать в руках голову юноши, но теперь он поднес ее к газовому светильнику и внимательно изучал через лупу.

– Холмс бы гордился этим, – сказал он.

– Что? – резко спросил Оскар.

– Нет, – успокаивающе ответил Конан Дойл. – Не мой Холмс, Оскар. Увы, сейчас мы находимся в реальном мире. Я имел в виду доктора Томаса Холмса, отца современного бальзамирования. Во время гражданской войны в Америке ему поручили забальзамировать тела погибших солдат северян, чтобы доставить их семьям. Бальзамирование было искусством – Холмс превратил его в науку.

Конан Дойл медленно переместился в центр комнаты, поднес отсеченную голову к носу и втянул воздух, а потом аккуратно уложил голову в картонную коробку, стоявшую на письменном столе.

– Очень качественная работа, – добавил он.

– При помощи формальдегида? – спросил Фрейзер.

– Нет, – ответил Конан Дойл, – мышьяк, так мне кажется… из чего я делаю вывод, что мы имеем дело с талантливым любителем, а не с профессионалом. Современные служащие похоронных контор не пользуются мышьяком.

– Вы полагаете, что сохранилась и оставшаяся часть тела?

– О да. Я считаю, что голова отсечена недавно. Посмотрите на чистый разрез в области шеи. Думаю, тело забальзамировано через несколько часов после убийства.

– Но способен ли обычный человек справиться с бальзамированием? – спросил Фрейзер. – Сам, без посторонней помощи?

– Конечно, – ответил Конан Дойл. – Это простой процесс. Если вы располагаете необходимыми знаниями… и насосом.

– Насосом? – невольно переспросил я.

– Прекратите, прошу вас, – взмолился Оскар.

Конан Дойл понизил голос.

– Бальзамирующая жидкость при помощи маленького механического насоса закачивается в кровеносные сосуды, как правило, через правую сонную артерию. Затем необходимо сделать массаж трупа, чтобы равномерно распределить жидкость. Именно этот процесс и требует мастерства. Как я уже говорил, в данном случае все проделано очень качественно, впрочем, молодость погибшего сыграла положительную роль. Как правило, чем старше умерший, тем хуже у него циркуляция крови.

– Похоже, вы хорошо знакомы с предметом, – заметил Фрейзер.

– Холмс был моим героем. Он подарил утешение многим скорбящим семьям. Я изучал его работы.

Оскар обошел письменный стол и теперь неотрывно смотрел на голову мертвого юноши в картонной коробке.

– Вы запомнили его именно таким? – спросил Конан Дойл.

– Да, – ответил Оскар.

– И таким он был, когда вы обнаружили тело?

– Да, так мне кажется, – ответил Оскар. – Сейчас уже трудно вспомнить. Было много крови. Огромное количество. Но его лицо оставалось таким же безмятежным.

– Умиротворенным, – сказал я.

– Да, умиротворенным, – повторил Оскар. – Именно так. – Он посмотрел на Конана Дойла. – Возможно, Билли Вуда убили во сне?

– Весьма возможно, – кивнул Конан Дойл. – Как видите, его лицо напудрено, как у женщины, но и под косметикой кожа остается безупречно чистой. Веки не повреждены, из чего следует, что в момент смерти глаза были закрыты – он их так и не открыл. И, несмотря на то что бальзамировщик зафиксировал положение рта при помощи иголки и лигатуры, нет ни малейших следов синяков, как можно было бы предположить. У меня не сложилось впечатления, что несчастный юноша пытался сопротивляться перед смертью.

– Благодарю вас за приносящие утешения слова, – проговорил Оскар, коснувшись плеча Конана Дойла. – Это хоть что-то…

Наступило неловкое молчание, которое нарушил Фрейзер. В левой руке я все еще держал коричневую оберточную бумагу и бечевку, принесенные из столовой. Фрейзер протянул руку, словно намеревался конфисковать нечто недозволенное у нерадивого ученика.

– Отдайте мне это, пожалуйста, – сказал он.

Когда я послушно протянул ему бумагу и бечевку, раздался стук в дверь, и в кабинет вошла миссис Райян, которая принесла поднос с графинчиком бренди и четырьмя бокалами.

– Миссис Уайльд стало заметно лучше, – сказала она Оскару. – Она полагает, что вам, джентльмены, это совсем не помешает.

– Благодарю вас, миссис Райян, – сказал Оскар и повернулся спиной к письменному столу, словно пытался закрыть от миссис Райян картонную коробку.

Конан Дойл взял у кухарки поднос.

– Вы хорошо справились с непростой ситуацией, миссис Райян, – заметил он.

Она сделала вежливый реверанс и собралась уходить, когда Фрейзер ее остановил.

– Прежде чем вы уйдете, могу я задать вопрос? – спросил он, посмотрев на Оскара. – Когда вам вручили посылку возле входной двери, как вы узнали, что она для миссис Уайльд?

– Так сказал кэбмен.

– Посылку доставил обычный кэбмен? – спросил Фрейзер.

– Да, в двухколесной коляске. Он сказал, что его послали из клуба «Албемарль», и передал мне посылку. Я дала ему на чай, и он уехал.

– Что именно он сказал? Постарайтесь вспомнить точные слова.

– Точно я не припомню.

– А вы постарайтесь, женщина!

– Инспектор! – резко сказал Оскар. – Отнеситесь к миссис Райян с уважением. Сегодня вечером ей пришлось пережить серьезное потрясение. Как и всем нам.

Миссис Райян холодно посмотрела на инспектора Фрейзера.

– Он сказал: «Я привез из клуба „Албемарль“ подарок – его просили доставить немедленно».

– Так и сказал? – не унимался Фрейзер. – Именно такими словами? Вы уверены?

– Так, или немного иначе. Да, пожалуй, я уверена. И еще он добавил: «Доброго вам вечера». Вежливый господин.

– Благодарю вас, миссис Райян, – вмешался Оскар.

– Спасибо, – сказал Фрейзер. – Еще раз спасибо.

Когда женщина вышла из кабинета, детектив расправил оберточную бумагу и попросил нас прочитать, что на ней написано. Я произнес вслух:

– «Клуб „Албемарль“, для м-с О. Уайльд».

Артур прочитал иначе:

– «Клуб „Албемарль“, для м-р О. Уайльд».

– Вот видите, – спросил Фрейзер. – Может быть, мистеру, а может быть, миссис, вы согласны?

– Пожалуй, – сказал Оскар, разглядывая бумагу. – А это существенно?

– Возможно, – ответил Фрейзер. – Вы узнаете почерк?

– Нет, – покачал головой Уайльд. – Мне он незнаком. Я бы сказал, что писал не слишком образованный человек. Кроме этого… – Оскар смолк и повернулся к коробке с ее жутким содержимым.

– Кто мог послать вам такое, Оскар, не говоря уже о Констанции? – спросил Конан Дойл.

– Да, кто? – повторил Фрейзер. – Я думаю, нам следует немедленно отправиться в «Албемарль». Нельзя терять времени.

– «Нельзя терять времени»? – Оскар глухо рассмеялся. – Прошло четыре месяца с тех пор, как я сообщил об убийстве, а теперь, Эйдан, вы говорите: «Нельзя терять времени»!

– Тогда у нас не было тела, Оскар, отсутствовали улики… Пойдемте, – примирительным тоном продолжил инспектор, – если ваш юный друг Грей посадит Веронику и Туи в кэб, мы отправимся на Албемарль-стрит и в течение часа вернемся в Челси. Вы можете оставить Констанцию с миссис Райян?

– Конечно, она будет в полной безопасности с миссис Райян, – ответил Оскар. – Я обнаружил, что наши слуги принадлежат к числу наших самых верных друзей.

Меня отправили с инструкциями к Джону Грею. Ему следовало позаботиться о том, чтобы доставить мисс Сазерленд и миссис Дойл в дом номер семьдесят пять на Лоуэр-Слоун-стрит, а миссис Райян предстояло уложить Констанцию в постель, пока Фрейзер поведет Оскара, Конана Дойла и меня по «следу отвратительной посылки».

Однако след уже остыл. Мы нашли четырехколесный экипаж на Кингс-Роуд и добрались до клуба «Албемарль» через двадцать минут. Хаббард выложил нам кучу самой разнообразной информации (в тот вечер он был весьма предупредителен; члены клуба, и особенно Оскар, никогда не скупились на чаевые), но помочь нам не смог. Да, Хаббард помнил, что около семи часов прибыл пакет. Обычного вида кэбмен, Хаббард его не узнал, да и номер не запомнил, привез посылку к будке носильщиков. Кэбмен – южный лондонец, или кокни; акцент был неочевиден. «Это подарок для Уайльда, его необходимо доставить немедленно» – примерно такие слова он произнес.

Как только кэбмен уехал, Хаббард увидел на пакете адрес, прочитал его и понял так, что посылка предназначена миссис Уайльд, а поскольку она редко посещала клуб, Хаббард решил, что ему следует найти кэб и немедленно отправить пакет в дом номер шестнадцать на Тайт-стрит. Так он и сделал, постаравшись исполнить свой долг. Он искренне надеется, что поступил правильно. Оскар заверил его, что все в порядке, поблагодарил за труды и дал половину соверена ( половину соверена!), чтобы тот не сомневался в его искренней благодарности.

– И что будем делать дальше? – спросил я, когда мы остановились на ступеньках у входа в клуб.

Уже перевалило за одиннадцать часов, январский вечер выдался промозглым и туманным, а Фрейзер все еще держал в руках «отвратительный пакет».

– Я должен отвезти это в Скотланд-Ярд, – сказал он. – Вам я предлагаю разъехаться по домам. Мы возьмем кэбы на Пикадилли.

Пока Фрейзер говорил, я оглядел пустынную улицу и заметил очертания одинокой фигуры, показавшейся мне знакомой. Человек стоял совсем недалеко от нас, перед входом в отель «Албемарль». Я понял, что Оскар также его заметил, потому что мой друг повернулся, посмотрел на меня и едва заметно покачал головой.

– Джентльмены, – неожиданно предложил он, – еще не пробило полночь, почему бы нам не выпить по стаканчику?

– Уже поздно, Оскар, – заметил Конан Дойл.

– Бросьте, Артур, всего лишь по стаканчику и домой. – Оскар не стал слушать возражений и терять времени.

Не обращая внимания на протесты Конана Дойла и Фрейзера, он решительно направился к входу в клуб. С недовольным бормотанием мы с Конаном Дойлом и Фрейзером поплелись за ним, причем Фрейзер продолжал держать в руках коробку.

– Джентльмены, – сказал Оскар, как только мы расположились в Кеппель-Корнер, – Хаббард, к вашим услугам. Что вам заказать?

Хотя Кеппель-Корнер пустовал, и после того, как Хаббард принес нашу выпивку (шампанское со льдом для Оскара и меня; бренди с содовой для детектива и доктора), мы остались в полнейшем одиночестве, однако в течение следующих сорока минут – удивительное дело! – никто из нас не упоминал о мрачных событиях этого вечера. Оскар увел разговор далеко в сторону от убийства Билли Вуда, и его манера вести себя, учитывая все обстоятельства, показалась мне неестественно веселой. Он сказал Эйдану Фрейзеру, который сидел в шляпе и пальто, держа жуткий пакет на коленях:

– Если бы я вас не знал, инспектор, то принял бы за фения [65]65
  Фений, член тайного общества ирландцев, основанного в Нью-Йорке в 1857 г.; фении боролись за освобождение Ирландии от английского владычества и создание независимой республики.


[Закрыть]в бегах. Вы ужасно похожи на революционера, который не может расстаться с самодельной бомбой.

Особенно же Оскар поддразнивал Конана Дойла.

– Так вот какова ваша новогодняя решимость, Артур, – «всего один стаканчик»? Вы соблюдаете умеренность во всем, не так ли? Однако в умеренности нет ничего хорошего. Невозможно познать истину, не предаваясь излишествам. Только таким образом удается добраться до сути. Могу я попросить вас прожить этот год, отбросив осторожность? Сделайте 1890-й годом, в который вы будете культивировать хотя бы один искупаемый грех.

Фрейзера несколько обеспокоила болтовня Оскара, но Конан Дойла это лишь забавляло.

– А что намерены предпринять вы в новом году, Оскар? – спросил Артур.

– Забудем старую любовь и дружбу прежних дней! [66]66
  Перефразированная строка из стихотворения Р. Бёрнса: «Забыть ли старую любовь и дружбу прежних дней?» / Пер. С. Маршака.


[Закрыть]– без колебаний ответил Оскар.

– Надеюсь, этого не случится, – со смехом сказал Конан Дойл.

– Естественно, с некоторыми исключениями, Артур, – заверил его Оскар. – И вы окажетесь в их числе. Я знаю и свято верю в то, что мы друзья на всю жизнь, но почему бы нам обоим со смехом не признать, что некоторых людей мы не хотели бы больше видеть? И дело тут вовсе не в неблагодарности. И не в равнодушии. Просто они дали нам все, что могли, и пришла пора двигаться дальше.

– Сам себе поражаюсь, но мне кажется, что я с вами согласен, – сказал Конан Дойл, поднимая бокал и глядя на Оскара.

– О нет! – воскликнул Оскар. – Пожалуйста, Артур, нет! Когда со мной сразу соглашаются, я чувствую, что я неправ.

Мы рассмеялись.

– Роберт? – спросил Фрейзер, поворачиваясь ко мне. – Каковы ваши планы на новый год?

Я посмотрел на Эйдана Фрейзера и подумал о Веронике Сазерленд.

– Следовать велениям моего сердца, куда бы они меня ни привели, – ответил я с некоторым избытком чувств.

– И куда они могут вас завести?

Оскар тут же пришел мне на помощь.

– Не спрашивайте, Эйдан. Роберт не знает ответа, я вас уверяю. Но будет ли этот год для вас, Эйдан, годом, когда ваши сердца приведут вас и мисс Сазерленд к алтарю?

– Думаю, да. Надеюсь, во всяком случае. В этом году мне исполнится тридцать три…

– Тридцать первого августа, – сказал Оскар.

– Да, – ответил заметно удивленный инспектор. – Откуда вы знаете?

– Мне кажется, вы нам сказали, когда мы познакомились – первого сентября, на следующий день после вашего дня рождения. Вы либо сами нам рассказали, либо я обнаружил этот факт, когда читал справочник столичной полиции.

Фрейзер рассмеялся.

– Вы не перестаете меня удивлять, мистер Уайльд.

Оскар укоризненно на него посмотрел.

– Меня зовут Оскар, Эйдан. Мы друзья…

– В любом случае, – продолжал инспектор, – я считаю, что тридцать три года подходящий возраст для женитьбы.

– Мужчина никогда не бывает в подходящем возрасте для женитьбы. – Теперь Оскар принялся дразнить Фрейзера. – Брак деморализует, как сигареты, но обходится намного дороже.

– Не слушайте, Оскара, – вмешался Конан Дойл. – Он говорит чепуху, и сам прекрасно это знает.

Теперь пришел черед Оскара смеяться.

– Я не стану с вами спорить, Артур. Тот, кто спорит, всегда остается в проигрыше.

Высказывания Оскара всегда были столь блестящи, что он мог заставить забыть даже о зубной боли. В тот вечер мы сидели в темном уголке лондонского клуба с головой мертвого юноши в коробке и в течение сорока минут ни разу о ней не упомянули. (Несомненно, шампанское и бренди нам помогли.)

Наконец, наступила полночь, наши бокалы опустели, и Оскар вернул нас к реальности.

– Ну, инспектор, что дальше? – спросил он, пристально глядя на Фрейзера. – Как будет развиваться расследование убийства?

– Надеюсь, вы ничего не станете предпринимать, Оскар. Пожалуйста, предоставьте расследование мне.

Оскар кивнул, словно соглашался с инспектором.

– И каким будет ваш первый шаг? – спросил он.

– Я поручу своим людям отыскать кэбмена, который доставил посылку. Сам же завтра поеду в Бродстэрс. Мне необходимо повидать миссис Вуд. Вы рассказали мне ее историю, но я должен с ней побеседовать. И показать голову юноши.

– Но этого нельзя делать! – вскричал Оскар.

– Я должен.

– Потрясение может ее убить!

– Так поступать опасно, Эйдан, – вмешался Конан Дойл.

– Не беспокойтесь, я отвезу миссис Вуд в полицейский морг, чтобы провести формальное опознание. Голову молодого человека положат над валиком, который накроют простыней, так что у миссис Вуд возникнет впечатление, что перед ней тело. Она не узнает, что голова отсечена.

– Неужели это так необходимо, Эйдан? – спросил Оскар.

– Совершенно. Мы должны знать наверняка, кому принадлежала голова.

– Билли Вуду.

– Да, вы так говорите, Оскар. И мы знаем это с ваших слов. У нас нет никаких фактов, подтверждающих вашу правоту. Вы писатель, Оскар, raconteur [67]67
  Raconteur (фр.) – рассказчик.


[Закрыть], вы сочиняете сказки. А я полисмен, и в настоящий момент речь идет о полицейском расследовании.

Глава 15
3 января 1890 года

– Это унизительное признание, – сказал Оскар, погасив окурок каблуком и закуривая новую сигарету. – Но все мы сделаны из одного теста. – Мы стояли в северном конце Бейкер-стрит, возле железнодорожной станции и собирались перейти на другую сторону улицы. Мой друг с удовольствием затянулся новой сигаретой. – Чем больше мы анализируем людей, – продолжал он, – тем быстрее исчезают причины для анализа. Рано или поздно, всё сходится к одному и тому же: всё определяет некая универсальная сущность, которую называют человеческой природой.

– Что вы хотите этим сказать, Оскар? – спросил я.

Было одиннадцать часов утра следующего дня после дня рождения Констанции, и мой разум находился не в самом подходящем состоянии для восприятия фундаментальных истин об универсальности человеческой природы.

– Я знаю, кто убил Билли Вуда, – сказал Оскар, выдыхая серо-белое облачко сигаретного дыма в холодный январский воздух. – Во всяком случае, мне так кажется.

Я удивленно посмотрел на него.

– Что вы хотите этим сказать, Оскар? – повторил я.

– Все сводится к человеческой природе. Мы все сделаны из одного теста. Наше поведение определяют одни и те же импульсы: ваши, мои, убийцы…

– И вы знаете, кто он? Вы поняли, кто убил Билли Вуда?

– Я думаю, да, – сказал он, лукаво улыбаясь, – главным образом благодаря словам, которые вы, Роберт, произнесли вчера вечером…

– Я произнес?..

– Но пока у меня нет доказательств. Именно их мы сейчас и пытаемся отыскать.

– Ну, пожалуйста, не томите меня, – взмолился я. – Кто, по вашему мнению, является убийцей?

– Не сейчас, Роберт…

– Что значит «не сейчас, Роберт»? Вы не можете держать меня в неизвестности!

– Не только могу, Роберт, но и должен. – Мы шагнули на оживленную проезжую часть улицы, Оскар пробирался между молочным фургоном и омнибусом. – Неизвестность это все! – вскричал он. – Только люди банальные – бородатые и лысые – живут тем, что существует здесь и сейчас. Вы и я, Роберт, существуем ради будущего, ведь так? Мы живем в предвкушении. – Мы быстро шагали между движущимся транспортом, и Оскару приходилось повышать голос, чтобы его не заглушал скрип колес и цокот копыт. – Мы живем обещаниями удовольствий, о которых можем только мечтать: о новых прелестях, о ненаписанных и непрочитанных книгах.

Наконец, мы сумели добраться до безопасного тротуара на противоположной стороне улицы. У самого его края, опираясь на фонарный столб, стоял уличный сорванец, симпатичный мальчишка двенадцати или тринадцати лет. Увидев нас, он приветственно приподнял шапку. Оскар кивнул в ответ и протянул ему шестипенсовую монетку.

– Конечно, мы благодарны прошлому за воспоминания. Прошлое нас поддерживает. Но лишь будущее заставляет человека двигаться вперед.

– В самом деле? – спросил я, слегка выведенный из равновесия перенесенными опасностями и потоком его слов.

– Разумеется. Именно погоня за ускользающей мисс Сазерленд так возбуждает вас, Роберт. Преследование – вот главное. Но что будет, когда вам удастся ее завоевать?

Я ничего не ответил. Оскар взял меня под руку, и мы зашагали в сторону Риджент-парка.

–  Mon ami, – сказал он, – когда я буду уверен в том, что знаю имя убийцы, уверен целиком и полностью, тогда я назову его вам. Обещаю, вы станете первым, кто его услышит. А сейчас я знаю лишь одно: мне следует раскрыть тайну до того, как это сделает наш друг Фрейзер.

– Мне показалось, что вечером вы обещали предоставить полиции вести расследование.

– Разве я обещал? Не думаю. Но, даже если и так, это было тогда, сейчас же я скажу совсем другое. Кто желает постоянства? Только скучные педанты, утомительные люди, несущие свои принципы, словно флаг, уничтожающие любое действие и доводящие до абсурда любое дело. Но только не я!

– Вы сегодня в ударе, – заметил я, восхищаясь энергией и живостью своего друга, поскольку знал, что он спал не более пяти часов.

– Неужели? – весело откликнулся он. – Если так, я должен благодарить за это вас и Конана Дойла. Вчерашний вечер был трудным для всех нас, но вы оба нашли козыри…

– Я ничего не сделал.

– Вы сделали гораздо больше, чем вам кажется. Сегодня утром за завтраком я сказал Джону Грею: «Шерард истинный друг», да и в Конане Дойле, несмотря на его чудовищное рукопожатие, есть нечто, поднимающее настроение.

– Артур порядочный человек, – сказал я.

– Он гений, – заявил Оскар. – Конан Дойл оставил мне экземпляр своего нового рассказа «Знак четырех», который только что закончил. Это маленький шедевр. Шерлок Холмс – вот источник моего вдохновения!

Я рассмеялся.

– Теперь мне понятно, почему мы пришли на Бейкер-стрит.

– Нет, Роберт, мы идем в зоопарк. Нам предстоит встреча с Жераром Беллотти.

– В зоопарке?

– Сегодня понедельник, не так ли? Беллотти всегда проводит утро понедельника в зоологическом саду в Риджент-парке. Он раб привычек, но лишь немногие из них достойны похвалы.

– А что он делает в зоопарке по понедельникам?

– А что он делает на катке по средам или в «Альгамбре», или в «Эмпайр» [68]68
  «Альгамбр» и «Эмпайр» – театры в Лондоне.


[Закрыть]по субботам? Ищет мальчиков.

Весь мир знает, что двадцать пятого мая 1895 года в Центральном уголовном суде «Олд-Бейли», Оскара Уайльда признали виновным в совершении грубых непристойных актов с другими мужчинами и приговорили к двум годам заключения и принудительным работам. Судья Уиллс, который вел дело Оскара Уайльда, заявил, что никогда не слышал ничего хуже, обвинил Оскара «в полном отсутствии стыда» и назвал «центральной фигурой в кругу отъявленных развратников, дурно влияющих на молодых людей».

«Мальчики» Беллотти были именно такими молодыми людьми, о которых говорил судья Уиллс: тут я спорить не стану. Однако никогда не соглашусь с тем, что Оскар являлся центральной фигурой среди каких-то извращенцев. Да, он охотно общался с молодыми людьми, наслаждаясь их юностью, но он их не развращал. Оскар им поклонялся. Достойны ли они были его обожания – уже совсем другой вопрос. К некоторым из тех, кто давал показания против Оскара во время процесса, он относился как к друзьям, однако они отплатили ему черной неблагодарностью и дали ложные показания, совершив сделку. (С весны до лета 1895 года всем свидетелям обвинения по делу «Regina vs Oscar Wilde» [69]69
  Regina vs Oscar Wilde (лат.) – Королева против Оскара Уайльда.


[Закрыть]платили по пять фунтов в неделю.)

В беседе со мной, уже после смерти Оскара, Артур Конан Дойл сравнил «патологическое увлечение нашего друга силой и красотой юности» с приверженностью созданного им Шерлока Холмса к морфию и кокаину.

«Мой опыт, – сказал Конан Дойл, – подсказывает, что великие люди часто страдают маниакальными пристрастиями, которые могут показаться отклонением от нормы и даже вызвать отвращение у всех остальных. Однако это никак не умаляет их величия и позволяет нам понять, что и они страдали от человеческих пороков».

Если иногда, в моменты слабости, в темноте своей спальни, Оскар уступал зову плоти – что ж, так тому и быть. Так случалось, он был таким. Но из этого вовсе не следует, что он совращал молодых людей. Я познакомился с Оскаром, когда ему исполнилось двадцать восемь лет, и знал его до самой смерти; вы должны верить мне, когда я говорю, что он был джентльменом в самом полном и истинном смысле этого слова. Как написал Конан Дойл в своих воспоминаниях [70]70
  Артур Конан Дойл.Воспоминания и приключения, 1924. (Прим. автора.)


[Закрыть]: «Никогда в беседах с Уайльдом я не замечал даже малейшего следа грубой или вульгарной мысли». Я могу лишь подписаться под его словами.

Однако ничего похожего нельзя было сказать о Жераре Беллотти.

Мы нашли Беллотти в обезьяннике, где он грыз земляные орехи. Он раскалывал скорлупу зубами и выплевывал ядрышки, пытаясь попасть между прутьями клетки.

– Нет, они друг друга не любят, – сказал он, когда мы подошли, но не повернулся, чтобы поздороваться. – Я думал, они могут проникнуться симпатией, но нет. Дерутся, точно кошки. Обезьяны, чего от них ждать? – Он визгливо рассмеялся и протянул бумажный пакетик в нашем направлении. – Хотите?

– Нет, благодарю, я позавтракал, – отвел я.

– Ого, мистер Уайльд, у вашего друга живое чувство юмора. Мы это любим в мужчинах, верно? – Оскар ничего не ответил. – У Мистера Уайльда замечательное чувство юмора, – добавил Беллотти, слегка перемещая свое огромное тело, но продолжая смотреть перед собой.

Обезьяны – долговязые тощие существа со свисающими животами и облезлыми серыми шкурами, невероятно уродливые, с пронзительным визгом бешено носились по клетке. Однако взгляд Беллотти не следовал за их перемещениями, складывалось впечатление, что ему и так известно, чем они занимаются. Одна из обезьян остановилась напротив Беллотти, улеглась на спину и принялась чесаться о землю.

– Отличные у них карандашики, – пробормотал Беллотти. – Мне нравятся обезьяны с такими кончиками, а вам?

– Это паукообразные обезьяны, – сказал Оскар. – И перед вами самки.

– Неужели? – пожал плечами Беллотти и только сейчас повернулся к нам.

Его глаза затянула молочно-белая пленка, в почерневших зубах застряли осколки ореховой скорлупы, землистую кожу покрывали оспины, а из-под полей шляпы выбивались жесткие завитки крашенных хной напомаженных волос, блестевших от пота. Не самое приятное зрелище.

– Из-за удлиненного полового органа самок паукообразных обезьян часто путают с самцами. Не переживайте, мистер Беллотти, это весьма распространенное заблуждение.

Я рассмеялся.

– Господи, откуда вы это знаете, Оскар?

Он улыбнулся.

– Я читал книгу «Майкрофт об обезьянах». Известный трактат. Мне интересны не только Софокл и Бодлер, вы же знаете, Роберт.

Беллотти фыркнул и засунул бумажный пакетик с орехами в карман. Потом ущипнул себя за нос, пристально посмотрел на указательный и большой палец и принялся старательно их потирать.

– Насколько я понял, вы пришли поговорить про Билли Вуда, – сказал он. – Я слышал кое-какие новости. Очень печальные новости. Он был умным мальчиком, одним из лучших. Вы его особенно любили, мистер Уайльд. Мои соболезнования.

– Кто вам рассказал? – спросил Оскар, подходя на полшага ближе к Беллотти и показывая, что мне следует записать все, что будет сказано.

– О’Доннел, его дядя, – ответил Беллотти.

– Когда? – Оскар приподнял бровь.

– Перед Рождеством. Он был пьян и вел себя оскорбительно. Угрожал, требовал денег, обычное дело. Я послал его подальше.

– Вы ему что-нибудь дали?

– Совет, больше ничего. Однако это был хороший совет. Я предложил ему покинуть страну, вернуться в Канаду или поехать во Францию. Он вроде как говорит по-французски, когда достаточно трезв, чтобы внятно произносить слова. С тех пор я ничего о нем не слышал. А вы, мистер Уайльд?

– Нет, – тихо ответил Оскар.

Мне показалось, что он отвлекся, погрузившись в размышления, и сейчас его занимает не то, о чем говорит Беллотти. Однако он едва заметно кивнул мне головой, чтобы я продолжал записывать.

– Я бы не удивился, если бы оказалось, что мальчика убил он, – продолжал Беллотти, изучавший грязный ноготь, которым он поправлял выбившиеся из-под шляпы сальные пряди волос. – Конечно, он все отрицал с исключительной страстью. Потом снова угрожал и отвратительно ругался. Весьма возможно, он убил мальчика в приступе пьяной ярости и попросту забыл о том, что сделал.