Текст книги "Оскар Уайльд и смерть при свечах"

Автор книги: Джайлз Брандрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18
Где же кровь?

– Нам действительно нужно успеть на поезд? – спросил я, когда миссис О’Киф закрыла за нами дверь дома номер двадцать два на Литтл-Колледж-стрит, и нам пришлось некоторое время привыкать к ослепительному свету дня.

Было немногим больше половины второго, небо затянули тучи, воздух пропитал едкий туман, который частенько опускался на районы поблизости от реки, но по контрасту с комнатой, озаренной лишь мерцающими свечами, улица казалась слишком ярко освещенной.

– Нет, – ответил Оскар, доставая платок, чтобы высморкаться. – Не сегодня. Уже слишком поздно. Завтра я занят, должен присутствовать на репетиции новой пьесы, которую ставит мистер Ирвинг в «Лицеуме». Я жду этого с огромным нетерпением. Но в четверг, Роберт, если вы свободны, нам и в самом деле нужно будет успеть на поезд. Первым делом мы съездим в Бродстэрс и постараемся отыскать О’Доннела – трезвого, если получится. И мы еще раз поговорим с миссис Вуд. Такова наша программа на послезавтра. А сейчас, друг мой, раз уж мы оказались здесь, давайте попытаемся восстановить последние шаги несчастного Билли Вуда. Думаю, нам сюда.

Он указал тростью на противоположную сторону улицы и решительно сошел на пустую проезжую часть. Оскару тогда исполнилось тридцать пять, но мне он казался старше своих лет. Он был крупным мужчиной, можно даже сказать тучным, и плохо переносил физические нагрузки. Он регулярно повторял, что жалеет об исчезновении паланкинов. Если ему приходилось двигаться, он делал это неохотно со скоростью черепахи, а не зайца. Однако в то утро на безлюдных улочках Вестминстера его походка стала пружинистой и энергичной, чего я не замечал прежде.

Он прочитал мои мысли.

– Да, Роберт, – сказал Оскар, положив руку мне на плечо, когда мы переходили вымощенную булыжником улицу, – мы повторяем последние шаги несчастного Билли Вуда, однако у меня превосходное настроение. Меня возбуждает нечто большее, чем дешевое шампанское Беллотти. Мой разум ненавидит стагнацию, я презираю рутину обычного существования. Игра началась, и сердце бьется быстрее. Я возбужден, потому что трагедия рождает азарт и толкает меня вперед. Нас вдохновляет Еврипид, Плавту же это не дано.

Он помедлил посреди дороги и повернулся назад, чтобы посмотреть на окно второго этажа дома, который мы только что покинули. Тяжелая штора была частично отодвинута, и мы увидели глядящего на нас Астона Апторпа в его дурацком берете. Он поднял руку и помахал нам. Оскар ему ответил.

– Бедняга, как он любил Билли Вуда! Неразделенная любовь старика вызывает жалость, вы согласны? Надеюсь, мы избежим такой грустной участи.

Неожиданный цокот копыт прервал его сентиментальные размышления. Повозка угольщика свернула на улицу и покатила в нашу сторону. Оскар схватил меня за руку, и мы поспешили к противоположному тротуару.

– Итак, Роберт, юноша выходит из дома, и, по словам Апторпа – нашего единственного свидетеля, – поворачивает налево и перебегает улицу. Он не медлит, чтобы решить, куда идти. Он знает. У него на два часа назначена встреча, но он ничего о ней не говорит до тех пор, пока не бьют часы. Почему? Потому что он знает: нужное ему место близко. Он доходит до угла, поворачивает направо… потом снова направо… и вот, он уже пришел. – Я обнаружил, что мы стоим на Каули-стрит. – Дорога заняла у нас с вами не более двух минут. Шестнадцатилетний юноша легко пробежит это расстояние за тридцать секунд. Таким образом, Билли был с друзьями в доме номер двадцать два на Литтл-Колледж-стрит, но уже через несколько мгновений оказался здесь, на ступеньках дома номер двадцать три по Каули-стрит. Почему? Почему именно в тот день? Зачем? Кто его ждал?

– Как раз это нам известно, – заметил я. – Билли Вуд собирался встретиться со своим дядей, Эдвардом О’Доннелом.

– Нет, Роберт, исключено; такая версия не имеет ни малейшего смысла. О’Доннел – скотина и пьяница, и никто не станет бежать на встречу с ним, скорее, Билли мог бежать от него. А Билли спешил, словно ему не терпелось увидеться с невестой. Он специально побрился и надел свой лучший костюм: все свидетели это подтверждают. Помните, бедняга Апторп сказал, что Билли «влюбился, но только не в него»… Может быть, Билли торопился на свидание с тем, кого любил?

– Вы хотите сказать, что он мог спешить на свидание с девушкой?

– Да, Роберт, это могла быть девушка… или женщина? Вы много раз рассказывали мне о женщине, которая похитила ваше сердце, когда вам было шестнадцать лет. Как ее звали?

– Мадам Ростанд.

– Сколько ей было лет?

– Двадцать семь.

– А ее груди походили на гранаты… Я помню. – (Оскар действительно пребывал в прекрасном расположении духа в тот день.) – Но если Билли собирался встретиться с женщиной, почему другие мальчики, Фред и Гарри, ничего о ней не сказали? Они должны были знать. Неужели шестнадцатилетний юноша способен держать в тайне от своих друзей появление «взрослой женщины» в его жизни? Вы бы смогли?

– Но, Оскар, – возразил я, решив перевести разговор в более серьезное русло, – мне до сих пор непонятна одна деталь: почему Билли всем сказал, что собирается встретиться с дядей, если это не соответствовало действительности?

– Причина либо в том, что Билли требовался повод уйти с «заседания» клуба, который не подвергся бы сомнению, в особенности со стороны Беллотти, либо – кстати, очень интересная мысль – он и в самом деле собирался встретиться с дядей, которого боялся, но вместе с кем-то еще, с человеком, в чьем присутствии, как ему казалось, мог чувствовать себя в безопасности, и кому было по силам избавить его от тирании О’Доннела…

Слова Оскара посеяли во мне сомнения, но не убедили.

– Мы не знаем, с кем он встречался, зато нам известно, что это произошло здесь, – сказал я, глядя на дом и пытаясь обрести хоть какую-то уверенность.

– Верно, – согласился Оскар. – Однако через час, в крайнем случае полтора, Билли настигла смерть. – Оскар резко постучал в дверь.

– Что вы делаете? – удивился я.

– Надеюсь, нас впустят. – Он постучал снова. – Посмотрите, как убого выглядит дверной молоток. Миссис О’Киф уже достаточно давно перестала присматривать за этим домом. Думаю, он сейчас пустует. – Оскар расстегнул пальто, вытащил из жилетного кармана маленький французский ключ и показал мне. – Ключ Беллотти.

– Один ключ и три замка, – пробормотал я, глядя на дверь.

– Ключ подходит ко всем трем, – заверил меня Оскар и поочередно открыл все замки. – Это универсальный ключ, которым пользуются горничные, чтобы попадать в номера отеля. Беллотти знает свое дело. – Оскар распахнул дверь.

В свете, падающем с улицы, мы увидели крошечный коридор, но дальше царила темнота.

– У вас есть спички? – спросил я.

– И свеча, – с улыбкой ответил мой друг, вытаскивая из кармана свечу. – Мне показалось, что на Литтл-Колледж-стрит их слишком много.

Он отдал мне трость и зажег свечу. Мы закрыли за собой входную дверь и направились к лестнице. Оскар держал свечу между нами, его глаза блестели.

– А у Билли Вуда был ключ? – спросил я.

– Я полагаю, да. Скорее всего, он получил ключ от Беллотти или Апторпа, но я не исключаю, что ключ ему не потребовался… Возможно, его впустила экономка…

– Вы думаете, она могла быть той «взрослой женщиной»?

– Кто знает?

– Но какая она, Оскар? Сколько ей лет?

– На этот вопрос я не могу ответить! – воскликнул он и так тяжело вздохнул, что свеча едва не погасла. Оскар в раздражении отвернулся от меня. – Не могу, потому что не знаю. Я не посмотрел на нее, даже мимоходом! Я опаздывал, мои мысли витали где-то далеко. Она открыла дверь, я прошел мимо. В тот день было очень жарко. Я положил шляпу и трость и сразу, без малейшей паузы, начал подниматься по лестнице. – И Оскар начал взбираться по ступенькам, держа свечу высоко над головой. – Я опаздывал. Я договорился встретиться здесь с учеником в три часа…

– С учеником? – перебил я его. – Я думал, речь шла о друге?

– Конечно, – нетерпеливо ответил Оскар, – ученик и друг… мой студент. Это не имеет ни малейшего значения. – Он продолжал подниматься по лестнице. – Все дело в том, что я опаздывал на тридцать минут, или даже больше, поэтому очень спешил. И не обратил на экономку ни малейшего внимания – каким же я был глупцом!

Мы добрались до площадки и остановились возле закрытой двери комнаты, в которой Оскар нашел труп Билли Вуда. Мой друг немного помедлил.

– Тише! – прошептал он. – Тише! Послушайте! – Я так и сделал, но ничего не услышал. – Что это было? – спросил Оскар, протягивая мне свечу.

Я ждал и через несколько мгновений уловил слабый звук, доносившийся из комнаты, возможно, приглушенный плач ребенка или где-то далеко скулил раненый пес. Мы подошли ближе к двери, жалобные звуки стихли, но после короткой паузы, словно кто-то затаил дыхание, послышался необычный скрежет, а в следующее мгновение мне показалось, будто кто-то принялся стучать кулаком по стеклу. Оскар резко распахнул дверь, и в этот момент к нам вылетела маленькая птичка, которая тут же метнулась обратно в комнату, – она отчаянно взмахивала крылышками, снова и снова ударялась о стены, пол и потолок, яростно билась в оконное стекло.

– О господи! – воскликнул Оскар. – Это душа Билли Вуда, которая оказалась здесь в плену! Мы должны выпустить ее на свободу.

Он бросился к окну, толкнул обеими руками раму и широко распахнул створки. Затем встал спиной к стене, и как только он это сделал, птичка вылетела на улицу.

– Вы поступили правильно, – сказал я.

– Это была ласточка, – проговорил Оскар, закрывая окно. – «Бог поругаем не бывает». [81]81
  Новый завет. «Послание к галатам», 6–7.


[Закрыть]– Он закрыл оконную задвижку. – Мы оставили окно открытым, когда были здесь с Конаном Дойлом?

– Вполне возможно, – ответил я. – День был душным, я не помню. Может быть, миссис О’Киф открыла его, когда была здесь?

– Может быть. – Оскар стоял и смотрел на пустую комнату. – Удивительно, как мало мы помним даже в тех в случаях, когда события кажутся нам яркими. Мысленный взор не похож на фотоаппарат; скорее, это кисть художника. Увы, он не воспроизводит реальность. Он способен вернуть цвет дня, чувства, которые у вас возникли в какой-то момент, но детали исчезают. Вполне подходящий инструмент для поэтов и художников, но для детективов совершенно бесполезен!

Мой друг медленно подошел к окну и выглянул на улицу.

– Что я помню о вторнике тридцать первого августа 1889 года? Слишком мало, Роберт, слишком мало! – Он повернулся и пристально посмотрел на меня. – Примерно в половине четвертого я стоял на пороге этой комнаты – там, где сейчас стоите вы, – и что же именно я увидел?

– Вы увидели тело Билли Вуда.

Оскар перешел в центр комнаты.

– Билли лежал здесь. Его голова находилась там, где сейчас мои ноги, обнаженное тело было залито кровью, но его руки и ноги показались мне ослепительно-белыми. Так много крови! Где находилась его одежда? Не могу сказать. Я запомнил персидский ковер на полу. И свечи, которые стояли полукругом возле головы, они почти догорели, однако фитильки еще мерцали. Сколько их было? Четыре наверняка, возможно, шесть.

– И нож. Вы сказали, что был нож.

– Да, маленький нож. Или бритва. Лезвие сверкало, я помню, что оно испускало свет.

– А это важно?

– Если бы Билли убили им, оно было бы запачкано кровью.

– Разве его не могли сначала использовать, а потом вытереть?

– Могли, конечно, – не стал спорить Оскар.

Он прошел по воображаемой линии, начерченной вокруг тела, и встал рядом со мной. Достав сигарету, прикурил от свечи, которую я продолжал держать в руке, и мы вместе посмотрели на голые половицы.

– И что осталось в памяти самым ярким из увиденного в тот ужасный день? – спросил я.

Сигаретный дым медленно поднимался изо рта и ноздрей Оскара, образуя облачко над головой.

– Ужас, – ответил он, – и багряная кровь… то, каким красивым и невинным казался Билли. Его тело было залито кровью, но лицо оставалось чистым и безмятежным. Билли лежал с закрытыми глазами, так, будто обрел покой, Роберт. Его зверски убили, но он выглядел счастливым. Как такое возможно?

– Мне непонятно другое: мы вернулись на место преступления менее чем через двадцать четыре часа после убийства и обнаружили, что в комнате не осталось никаких следов ужасного преступления. Всё убрали.

– За исключением капель крови, найденных Артуром! – Оскар отошел от меня, чтобы осмотреть правую стену. – Где они, Роберт? Где кровь? – Он тщательно изучил стену, даже провел по ней рукой. – Дайте-ка свечу, становится темно. – Я отдал ему свечу. Мы остановились на том самом месте, где стоял Конан Дойл. – Артур обнаружил пятна где-то здесь, верно?

– Мне кажется, да.

– Давайте разделим стену на квадраты, Роберт, – так поступает наш друг Миллес, когда собирается написать большую картину. Теперь тщательно изучим каждый квадрат: сначала по вертикали, потом по горизонтали. Не торопитесь… Где кровь, Роберт?

– Я не вижу.

– Как и я, – признался Оскар.

Мы стояли и молча смотрели на обои. Оскар затянулся сигаретой, и на его лице появилась улыбка.

– Какие жуткие обои, вы согласны? Такая нелепая расцветка наверняка пользуется самой большой популярностью. – Я рассмеялся. Все еще ухмыляясь, Оскар повернулся ко мне, но теперь его улыбка стала мягкой и нежной. – Не думаю, что стены смущали несчастного Билли. Насколько я помню, он не обращал внимания на то, что его окружало. Его вполне устраивал собственный внутренний мир. Сейчас я начинаю думать, что он никогда не был так счастлив, как в момент своей смерти… «Если теперь, так, значит, не потом; если не потом, так, значит, теперь; если не теперь, то все равно когда-нибудь…» [82]82
  Гамлет, акт V, сцена 2 / Пер. М. Лозинского.


[Закрыть]Вы готовы, Роберт? Давайте, осмотрим остальные комнаты и уйдем отсюда.

Оскар взял из моих рук свечу и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Казалось, он куда-то торопится. Наш осмотр остальной части дома получился поверхностным. На каждом этаже имелось по две комнаты, а также туалет, гардеробная под лестницей, буфетная и умывальная по соседству с кухней. Оскар открывал двери в каждое помещение, приподнимал свечу и бормотал:

– Здесь ничего нет. – Или что-то в таком же роде и шел дальше.

Мне показалось, что дом выглядит так же, как во время нашего предыдущего визита: пустой, нежилой и почти полностью голый.

– Когда здесь проходили встречи клуба Беллотти, мебели тоже не было? – спросил я, когда мы шли от кухни к входной двери.

– Да, – ответил Оскар. – Беллотти – бродячий комедиант, он возит костюмы и все необходимое с собой. Когда ты арендуешь комнату в таком доме, все происходит примерно так стол и стул, голая тумбочка, чайник на кухне и больше ничего. Когда я приходил в дом в августе, он выглядел так же… вот только… только… – Мы стояли в коридоре, у основания лестницы. Внезапно Оскар возбужденно взмахнул руками. – Браво, Роберт! – вскричал он, и я с недоумением на него посмотрел. – Вот только здесь стоял высокий деревянный сундук. – Мой друг указал на стену у лестницы.

– Вы уверены?

– Да, – сказал Оскар, с трудом опускаясь на колени, чтобы осмотреть половицы. – На полу не осталось царапин, но сундук тут стоял, я уверен…

– Уверены?

– А куда еще я мог бы положить шляпу и трость? Ведь я не стал бы бросать их на пол? – Он поднялся на ноги, опираясь на мою руку. – Благодарю вас, Роберт, благодарю! Вы сумели отпереть еще одни врата на нашем пути.

– Неужели? – Я рассмеялся.

– Да, мой друг. Доктор Ватсон не мог бы сделать большего. Задав вопрос о мебели, которой теперь нет, вы напомнили мне о предмете, который здесь был. Когда я вошел в дом в тот день, я быстро прошел мимо экономки, но перед тем, как подняться по лестнице, машинально снял шляпу и положил на сундук вместе с тростью. Я оставил их на деревянном сундуке, в котором в дом доставили персидские ковры, свечи и другие атрибуты, а потом унесли тело несчастного Билли! Я салютую вашему гению, Роберт! Я должен вознаградить его чаем с кексами в «Савое», или даже рейнвейном с сельтерской. Сколько сейчас времени?

К тому моменту, когда мы добрались до отеля «Савой» и нам подали чай с кексами, крампетами [83]83
  Круглая оладушка из пористого теста (перед подачей на стол разогревается; подается к чаю).


[Закрыть], тостами с анчоусами и, разумеется, рейнвейном и сельтерской, было начало шестого. По дороге Оскар остановил кэб у цветочного киоска возле «Чаринг-Кросс» и купил нам в петлицу по бутоньерке – камелии в обрамлении зеленого папоротника.

– По-настоящему удачно оформленная петлица есть единственное, что связывает Искусство и Природу, – заметил я, когда мы садились в кэб. – Джентльмен должен быть либо произведением искусства, либо носить произведение искусства.

– Кто это сказал? – спросил Оскар.

– Вы, – ответил я. – И вам это прекрасно известно.

– Неужели? – переспросил он, нахмурив лоб. – Может быть, Уистлер?.. Да, скорее всего, именно он автор этой фразы.

Оскар был в великолепной форме.

– Никаких пирожных, Чезаре! Мы проголодались и решили соблюдать строжайшую диету! – сказал Оскар, когда мы пили чай за его любимым столиком в «Савое». Здесь он чувствовал себя, словно рыба в воде. – Сегодня мы заметно продвинулись вперед. Роберт, – заявил он, стирая масло с подбородка. Оскар обладал безупречными манерами, но был не самым аккуратным едоком. – И очень скоро, – уверенно добавил он, – мы добьемся большего.

Я задумался над его словами – что он имел в виду, говоря: «мы добьемся большего»?

– Вы поверили Беллотти, когда он сказал, что карлик его сын? – спросил я.

Оскар ответил не сразу.

– Да, – задумчиво проговорил он, опуская салфетку. – Я ему поверил. Он поразил меня, но я верю Беллотти. У него нет причин лгать.

– Я ему не верю, – заявил я.

– А я знаю, что это правда, и что карлик посещает женскую психиатрическую больницу в Рочестере по вторникам. Джимми и еще один из моих шпионов проследили за ним.

– Я все равно не верю Беллотти, – упрямо повторил я. – И он мне не нравится.

– Разве он может кому-то нравиться? – улыбнулся Оскар. – А как вам каноник Куртни и его приятели?

– Они мне симпатичны.

– Я рад, что вы разделяете мои вкусы. Реальная жизнь человека часто не имеет ничего общего с той жизнью, которую он ведет, – воображаемая жизнь, или мечты о ней, недостижимые мечты. Внутри этого необычного клуба каноник Куртни и его занятные спутники наделены особой свободой и живут так, как им хочется. Между двенадцатью и четырьмя часами они становятся самими собой. Они оживают, и я им завидую.

– Как вы считаете, может ли кто-то из них быть убийцей? – спросил я.

– Вы имеете в виду Астона Апторпа?

– Да, – сказал я. – Он любил Билли Вуда, но Билли Вуд полюбил кого-то другого…

Оскар задумчиво посмотрел на свой кекс.

– Говорят, что каждый, кто на свете жил, любимых убивал… [84]84
  Уайльд О.Баллада Редингской тюрьмы / Пер. Н. Воронель.


[Закрыть]У него был мотив, тут вы правы. И имелась возможность.

– Однако все они утверждают, что никто не выходил из комнаты, значит, у Апторпа есть алиби.

– Скажите-ка мне, сегодня, когда мы с ними разговаривали, все они находились в комнате?

– Думаю, да. Разве нет?

– Нет. Апторп дважды выходил облегчиться. И Беллотти. Стоук Талмейдж вышел один раз. Однако вы ничего не заметили. Если же и обратили на это внимание, то решили – и правильно, – что они следовали зову природы, и сразу забыли о том, что они отлучались. Апторп, как и любой из них, тридцать первого августа мог на несколько минут покинуть комнату и не привлечь к себе никакого внимания. Вполне достаточно времени, чтобы пересечь улицу и совершить убийство, так мне кажется.

Однако я не почувствовал убежденности в его голосе.

– Расскажите мне о человеке, который там не присутствовал, – попросил я.

– О Дрейтоне Сент-Леонарде?

– Вы знакомы?

– Нет.

– Но вам известно его имя.

– Я догадался о том, как его зовут, – сказал Оскар.

– Вы догадались?

– Это было совсем не сложно. Астон Апторп, Астон Тирролд, Саттон Куртни, Беррик Прийор, Стоук Талмейдж… Дрейтон Сент-Леонард. Это названия деревень в Оксфордшире, вероятно, в приходе, где «каноник Куртни» возглавлял католическую школу до того, как его лишили духовного сана. И не нужно удивляться, Роберт. Nom de guerre [85]85
  Nom de guerre (фр.) – псевдоним.


[Закрыть]не делает из человека преступника. Настоящее имя Генри Ирвинга – Джон Бродрибб.

Глава 19
27 января 1890 года

«Настроения быстро меняются, – любил повторять Оскар. – В этом их главная прелесть».

Конечно, расслабленное настроение, в котором я оставил моего друга после чая, выпитого нами в «Савое» во вторник днем, полностью испарилось, когда мы с ним сели в поезд, отправлявшийся в Бродстэрс в четверг, в девять утра. Оскар устроился в углу вагона первого класса, закутавшись в пальто и подняв каракулевый воротник до самых ушей, и печально смотрел на мутные дождевые капли, которые одна за одной стекали друг за другом по грязному стеклу.

– Здесь неуютно, Роберт, – пробормотал Оскар. – Очень неуютно.

Я слишком поздно понял, в чем проблема. Оскар забыл захватить с собой сигареты. У меня их тоже не было, а поезд уже тронулся.

– На платформе в Тонбридже есть табачный киоск, – сказал я.

– Тонбридж! – Оскар вздохнул. – До него целый час езды. Это длиннее, чем «Распятие» Стейнера! [86]86
  Джон Стейнер (1840–1901) – английский композитор и органист.


[Закрыть]И так же мучительно. Я очень устал.

По мере того как наш поезд медленно тащился по пригородам южного Лондона, Оскар все громче барабанил ногтями по металлической пепельнице, прикрепленной к двери вагона.

– Переключите мое внимание, Роберт! – потребовал он. – Отвлеките, расскажите о своем разводе.

– Мне нечего рассказывать, – ответил я.

– Но что-то должно быть!

– Фокстон, адвокат, замолчал. Я уже несколько недель не получал от него сообщений. От Марты тоже. И я не собираюсь дразнить собак. Боюсь, мне нечего вам рассказать.

Оскар снова вздохнул и прикрыл глаза. От Южного Кулсдона до Натфилда мы ехали погрузившись в молчание. В Годстоуне, где поезд сделал короткую остановку, я решил, что сумею разжиться сигаретами у молодого человека, которого заметил на платформе. Он был одет в гленгарри [87]87
  Шапка-пирожок шотландского горца из плотной шерстяной ткани с ленточками.


[Закрыть]и накидку, его лицо скрывало облако дыма. Он только что закурил сигарету и держал в руке портсигар. Сначала мне показалось, что он собирается сесть в наше купе, но он увидел нас и двинулся дальше. Когда поезд отошел от станции, Оскар зашевелился, с трудом сдержал зевок и бросил на меня укоризненный взгляд.

– Как давно вы знаете Джона Грея? – спросил я.

– Какой странный вопрос, – сказал Оскар, медленно наклоняясь вперед. – Почему вы спросили?

– Без всякой причины, – ответил я, пожалев, что заговорил об этом прямо.

– Но у вас должна быть причина, Роберт, – раздраженно возразил мой друг.

– Никакой причины, – настаивал я. – Просто я хотел поддержать разговор.

– Если бы вы спросили о «Ричарде III» в постановке Генри Ирвинга, о погоде в Дувре или о влиянии отмены рабства на экономику Кубы, я бы вас понял, Роберт. Но вы интересуетесь, когда один джентльмен познакомился с другим, значит, «проводите расследование». Так почему вы меня спросили?

– Это не важно, – я замахал руками в надежде, что мне удастся показать, что мой вопрос был пустяковым.

– Не вызывает сомнений, что ответ на ваш вопрос значения не имеет, – заявил Оскар, который переместился на самый краешек сиденья и наклонился ко мне. – Важен вопрос. Вы задали его в своей обычной манере – прямо, без экивоков и совершенно неожиданно – по той простой причине, что он вас занимает. Вы ждали момента, чтобы спросить меня об этом. Думаю, вы обратились с ним ко мне потому, что он интересует Эйдана Фрейзера, не так ли? Я прав?

Я промолчал. Мне не хотелось лгать своему другу.

Оскар снова принялся барабанить пальцами по металлической пепельнице.

– Инспектор Фрейзер ведет себя довольно странно, – негромко сказал Оскар. – Он красив, умен, дружит с Конаном Дойлом. Мы с ним должны были бы легко сойтись, но…

– Что? – спросил я.

– Совершенно очевидно, что ему не нравятся люди, с которыми я имею дело. Фрейзер им не доверяет.

Я начал было протестовать.

– Нет, Роберт, это правда. За исключением Артура и вас – и, возможно, принца Уэльского, премьер-министра и поэта-лауреата [88]88
  Поэт-лауреат, придворный поэт, в его обязанности входило сочинение стихов по случаю коронации.


[Закрыть], а также, с некоторыми оговорками, мистера Ирвинга и мисс Эллен Терри – инспектор Фрейзер испытывает сильнейшую неприязнь к окружению Оскара Уайльда. Он мне так и сказал. Разве вы не присутствовали, когда он пытался убедить меня не продолжать расследование? Он считает моих друзей «врагами». Я полагаю, Фрейзер презирает Джона Грея из-за того, что подозревает его в том, что он музыкален.

– А это преступление?

– Судя по всему, с 1885 года в соответствии с Поправкой к Уголовному праву. [89]89
  В 1885 г. английский парламент принял закон о защите девушек и женщин, запрещении проституции и мужского гомосексуализма.


[Закрыть]

Я рассмеялся.

– Почему вы смеетесь? – спросил Оскар.

– Разве это не шутка?

– Увы, нет.

Я был озадачен. Наступило долгое молчание.

– Я понятия не имел, что Джон Грей музыкален, – наконец заговорил я. – На каком инструменте он играет?

– Он не играет на музыкальных инструментах.

– И, конечно, он не композитор?

– Верно.

– Значит, он дирижер?

Оскар улыбнулся, продемонстрировав мне свои неровные зубы.

– Ах, Роберт. Мы говорим о разных вещах. Очевидно, вы слишком много времени провели во Франции. Вы не знакомы с английским сленгом полусвета. Когда говорят, что мужчина «музыкален», это имеет совсем другое значение. Таким образом хотят намекнуть, что в вопросах телесных нужд он может быть приверженцем греческой любви.

– Ах вот оно как, – пробормотал я и покраснел.

Снова наступило молчание.

Не думаю, что в 1890 году знали слово «гомосексуалист». Если и знали, то мне об этом ничего не известно. В наши дни на любой вечеринке вы можете услышать словечки «гомик» или «педик», которыми регулярно перекидываются без малейшего смущения, но в викторианскую эпоху подобные темы вслух не обсуждали – и никто от этого не страдал. Сейчас о том, что Оскар и его друг, лорд Альфред Дуглас, стали называть «любовью, которая не осмеливается громко произнести свое имя», можно услышать в любое время и в любом месте, но тогда действовали иные правила. Пятьдесят лет назад светский человек, вне всякого сомнения, был знаком с таким понятием, как сексуальные отклонения, но открыто о них не говорили.

– Так он музыкален? – спросил я после небольшой паузы.

Оскар рассмеялся.

– Джон Грей? Да. И бедного мальчика это тревожит. Он пытается «лечиться» – холодные ванны, влажные обтирания, спит на дереве, беспрестанно молится. Я ему много раз говорил, что последнее – ошибка. Всемогущий любит грешников, но не переносит зануд. Однако Джон Грей не хочет быть отверженным. Он мечтает стать «чистым» перед тем, как его примут.

– «Примут»? – осторожно повторил я, потому что мне вдруг стало не по себе, а вдруг я столкнулся еще с одним незнакомым эвфемизмом. – Кто его примет?

– Католическая церковь. Джон Грей вот уже несколько месяцев проходит обучение. Он надеется, что его примут через две недели – четырнадцатого февраля. При данных обстоятельствах эта дата приобретает зловещий смысл.

– И как давно вы с ним знакомы? – Я почувствовал, что сейчас можно спокойно задать этот вопрос.

– Не слишком давно. Я бы хотел узнать его лучше. Мы познакомились в «Кингс-Роуд», на встрече поэтов. Он один выглядел романтично. Джон Грей подошел ко мне и представился.

– Он вас искал?

– Да, и на меня снизошло благословение Божье, ведь он красив, вы согласны? Даже вы и Фрейзер не можете этого не видеть. Он сказал мне, что добился приглашения на встречу с единственной целью – увидеть меня. Он сказал, что «одержим мною». И произнес эти слова с удивительным очарованием. Я был польщен. А кто бы почувствовал себя иначе на моем месте?

– И когда это произошло?

– Через несколько дней после убийства Билли Вуда. Я не понимаю, как вы или Фрейзер можете связывать Джона Грея с этим делом.

– А я и не пытаюсь, – запротестовал я, – ни на мгновение, но…

– Но что?

Я втянул в себя побольше воздуха.

– Я не совсем понимаю, как молодой человек, которого вы едва знаете и которого встретили случайно, появившийся неизвестно откуда, внезапно начал фигурировать во всех ключевых моментах драмы… Вот и все.

– «Ключевых моментах»? – резко переспросил Оскар. – Каких еще «ключевых моментах»?

– Когда на вас напали на площади Сохо, когда голову Билли Вуда доставили в ваш дом…

– Роберт! Роберт! Роберт! – Оскар принялся медленно раскачиваться на сиденье, не спуская с меня мрачного взгляда. – Думайте, что говорите! Когда голову Билли Вуда доставили в мой дом, вы там тоже присутствовали! А также Фрейзер и мисс Сазерленд, а еще Констанция и Конан Дойл! Вы хотите сказать, что Конан Дойл является одним из подозреваемых?

– Нет, Оскар, конечно, нет, но я должен сказать, что убийца Билли Вуда знает о вашем интересе к данному расследованию, и ему известно, где вы живете. Голову несчастного юноши доставили к вашей входной двери.

– Ее привезли в мой клуб, Роберт, а список тех, кто знает о моем интересе к делу об убийстве Билли Вуда и членстве в клубе «Албемарль», получится очень длинным. Следует начать с несчастной миссис Вуд и негодяя О’Доннела, включить в него Беллотти и его веселую банду, Фрейзера, а через него половину столичной полиции – и в первую очередь тех офицеров, которые расследуют «отвратительную историю на Кливленд-стрит», как ее называет сам Фрейзер. Даже миссис О’Киф известно, что я состою в клубе «Албемарль». Вы ведь помните, она приходила ко мне туда. Вы включили ее в список?

Я был побежден, меня смел поток слов Оскара. Я взглянул в окно. Дождь начал утихать.

– Скоро мы прибудем в Эшфорд, – сказал я. – Там мы пересядем на другой поезд.

Оскар опять взорвался.

– Что случилось с Тонбриджем?! – пожаловался он. – Мне было обещано, что мы купим в Тонбридже сигареты!

Я видел, что он не знает, ворчать или смеяться. Оскар закашлялся, приступ сухого кашля никак не прекращался. Он наклонился вперед и показал, чтобы я постучал его по спине. Теперь он смеялся, кашлял и чихал, и говорил одновременно.

– И, вообще, Роберт, не следует считать, что человек, пославший голову, и есть убийца. – Он показал, что мне следует стукнуть его сильнее. – Голову мне отправили, чтобы что-то сказать, – прохрипел мой друг, – вот только, что? – Кашель никак не проходил. – Пониже, – простонал Оскар. – Стукните пониже.

Он сполз на самый краешек сиденья, наклонившись вперед и опустив голову между коленями. Я стоял над ним, опираясь коленом на соседнее сиденье, и продолжал ритмично стучать сжатым кулаком по его спине, когда поезд дернулся и остановился. Мы прибыли в Эшфорд. Внезапно дверь вагона распахнулась, вбежал здоровенный дежурный вокзала, схватил меня за плечо и отшвырнул в сторону.

– Прочь! – прорычал он и, повернувшись к Оскару, спросил: – С вами все в порядке, сэр? – Я видел, как он засунул руку в карман за свистком.

Оскар поднял голову. Легкие его прочистились, и он улыбнулся дежурному.

– Я в порядке, благодарю. Уверяю вас, полиция здесь не требуется. Этот джентльмен мой друг. Он мне помогал.