Текст книги "Оскар Уайльд и смерть при свечах"

Автор книги: Джайлз Брандрет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4
Ресторан Симпсона на Стрэнд

На вокзале Ватерлоо в это душное сентябрьское утро было жарко и многолюдно. Вокзальные часы остановились, и на платформах царил настоящий хаос.

Когда Артур Конан Дойл вышел из кэба, я протянул ему его чемоданчик, дорожную сумку, шляпную коробку и букет летних цветов, которые он купил для жены. Он стоял на тротуаре в окружении багажа, улыбался, прощаясь с нами, и олицетворял собой такую надежность и порядочность, что не поддаться его обаянию было просто невозможно. В своей жизни я знал много выдающихся людей – поэтов, первооткрывателей, военных и государственных деятелей, – но мало кто из них мог сравниться с Артуром Конан Дойлом, обладавшим исключительной прямотой и благородством.

Оскар, который остался сидеть в кэбе, рылся в карманах в поисках денег, чтобы заплатить кэбмену.

– Позвольте мне внести свою долю, Оскар, и не отпускайте кэб! – крикнул ему Артур. – Я хочу, чтобы вы прямо отсюда отправились в Скотланд-Ярд. Сесть в поезд я и сам прекрасно сумею.

– В Скотланд-Ярд? – спросил Оскар.

– Да, – ответил Дойл твердо, подошел к открытой двери кэба и снова превратился в заботливого доктора. – В этом деле должна разбираться полиция. Я не сомневаюсь, что мальчика убили. Если, как вы говорите, он лежал головой к окну, а ногами к двери, тогда я подозреваю, что горло ему перерезали справа налево, одним сильным движением. Сонные артерии, которые доставляют кровь в мозг, были мгновенно разорваны. Он умер через несколько секунд. Учитывая его молодость, он практически сразу потерял значительное количество крови.

Оскар молчал.

– Как вы это узнали, Артур? – спросил я. – Мы ведь не видели в комнате даже намека на кровь.

– Да, ни на полу, ни на плинтусах ее нет, – сказал Дойл. – Но на правой стене, примерно на высоте пяти футов, если стоять лицом к окну, я заметил крошечные следы – не пятна, а мелкие брызги. Я подозреваю, что, когда яремная вена разорвалась, на короткое мгновение кровь мальчика фонтаном выплеснулась в воздух и попала на стену.

Неожиданно Оскар порывисто протянул к Конан Дойлу обе руки.

– Останьтесь, Артур, – взмолился он, – останьтесь и помогите мне найти того, кто совершил это ужасное преступление!

– Нет, Оскар, я должен ехать домой. Туи меня ждет. Вы не забыли, что сегодня у нее день рождения?

– Вы вернетесь завтра? – умолял его Оскар.

Конан Дойл покачал головой и улыбнулся. Его умные голубые глаза стали еще более печальными, но он быстро и радостно улыбнулся.

– Оскар, я не детектив-консультант, – смеясь, добавил он. – Я всего лишь сельский врач. Шерлок Холмс – это плод моего воображения. Я не в силах вам помочь, и он тоже. С таким же успехом вы могли бы попросить о содействии Счастливого Принца или еще кого-нибудь из героев ваших сказок. Обратитесь в полицию. Поезжайте в Скотланд-Ярд, и не теряйте времени.

– Я не могу, – сказал Оскар.

– Вы должны, – настаивал Дойл. – У меня в Скотланд-Ярде есть приятель, инспектор Эйдан Фрейзер. Скажите, что вы от меня, и он сделает все, чтобы вам помочь. Вы можете ему доверять. Он из Эдинбурга.

Оскар собрался запротестовать и даже молитвенно сложил руки, что выглядело довольно абсурдно, но Конан Дойл категорически стоял на своем. Мягко покачав головой, он начал пятиться от нас и вскоре исчез в толпе, крикнув напоследок:

– Он вам понравится, Оскар. Расскажите всё Фрейзеру. И следуйте его советам. Роберт, проследите, чтобы он это сделал! Поезжайте туда немедленно! Прямо сейчас!

Мы смотрели вслед и махали нашему новому другу, который, держа в руках сумки и букет, повернулся к нам спиной и скрылся среди водоворота пассажиров, мечущихся на платформах.

– Он настоящее золото, – пробормотал Оскар. – Но он уехал.

Я снова забрался в кэб и крикнул вознице:

– В Скотланд-Ярд, кэбби.

Однако Оскар тут же вмешался.

– Нет, – сдержанно возразил он. – Нет. Уже первый час, Роберт, и я хочу устриц и шампанского.

– Но…

– Никаких «но», Роберт. Ресторан Симпсона на Стрэнд, кэбби, пожалуйста. – Оскар откинулся на спинку сиденья и посмотрел на меня внимательным взглядом. – Мне нужно подумать. А для этого требуются устрицы и шампанское.

Разумеется, переубедить его мне не удалось. Как всегда. И мы поехали на Стрэнд в «Гранд диван тэверн» Джона Симпсона. Но когда мы прибыли на место и уселись (за самый «лучший столик» на первом этаже, в дальнем левом углу, откуда виден весь зал), к моему удивлению, Оскар отмахнулся от предложенного меню и объявил:

– Мы начнем с креветок в горшочке и бутылки вашего лучшего рислинга, – сказал он официанту. – Потом подайте нам на передвижном столике вот что: мне – седло барашка, мистер Шерард, как обычно, будет есть ростбиф с кровью, надрезанный наискосок до косточки, с вашим свежайшим соусом из хрена, большим куском йоркширского пудинга и слегка отваренной капустой, которая должна быть, окажите нам такую любезность, немыслимо горячей. С жареным мясом мы будем пить красное бургундское по выбору вашего сомелье. Сегодня я настроен подвергнуть свою жизнь опасности.

Когда молодой официант, улыбаясь, ушел с нашим заказом, я спросил Оскара:

– И что же случилось с вашим страстным желанием поесть устриц и выпить шампанского?

– Это было четверть часа назад, когда мы находились к югу от реки, – ответил он. – С тех пор я передумал. Как вам известно, постоянство является последним прибежищем тех, кто лишен фантазии. Кроме того, я уже все обдумал и решил, что мы последуем совету Артура. После ленча съездим в Скотланд-Ярд и познакомимся с инспектором Фрейзером.

– Почему вы не обратились в полицию сразу – вчера, как только обнаружили тело?

Оскар нахмурился и, развернув салфетку, засунул один ее угол за воротник.

– У меня имелись причины…

Я выжидательно посмотрел на него, но он старательно пристраивал салфетку на свой солидный живот и молча глядел на меня. Я ждал. Он ничего не говорил. Я попытался его подтолкнуть.

– И?.. – проговорил я.

– Что? – поинтересовался он.

– Какие причины у вас были? – спросил я.

Оскар наклонился ко мне через стол и улыбнулся.

– Вы когда-нибудь встречались с полисменами, Роберт?

Я на мгновение задумался.

– Не думаю, – ответил я наконец.

– В таком случае вам повезло. Полисмены совсем на нас не похожи. Мы поэты. Мы любуемся лилиями и носим шелковые домашние туфли. Язык, на котором мы разговариваем, мир, в котором живем, наши друзья – все это чуждо заурядному столичному полицейскому офицеру. Он ведет приземленное существование и ходит в подбитых гвоздями башмаках. А посему все, что не прозаично и хотя бы отдаленно пахнет поэзией, все непредсказуемое, оригинальное и нетрадиционное пугает его и вызывает подозрения… Дело, приведшее меня в дом номер двадцать три по Каули-стрит, было абсолютно достойным, но мне известно, что по данному адресу происходят кое-какие не слишком законные вещи. И я сомневался, что наш обычный английский полисмен все правильно поймет. Возможно, друг Артура инспектор Фрейзер окажется другим.

– Вы считаете, что, вовлекая полицию в это дело, вы подвергаете себя риску?

– Риску оказаться неправильно понятым, не более того. Но, как я уже сказал нашему симпатичному официанту, я сегодня в настроении подвергать свою жизнь опасности. Кроме того, не думаю, что у нас есть другая возможность добиться справедливости ради Билли Вуда.

– А почему для вас это так важно, Оскар?

Мой друг посмотрел сердито на меня.

– Что вы имеете в виду, Роберт?

– Вы же сами сказали, что он был всего лишь уличным мальчишкой…

Неожиданно Оскар с испугавшей меня яростью стукнул кулаком по столу, я побледнел. Люди за соседними столиками начали поворачиваться в нашу сторону.

– А что, только «джентльмены» имеют право на справедливость? – вскричал он. – Разве жалкий уличный мальчишка не заслуживает того же правосудия, что и герцог благороднейших кровей? Вы меня поражаете, Роберт.

– Вы меня неправильно поняли, Оскар… – запротестовал я.

– Надеюсь, что так, Роберт, – проговорил он уже спокойнее, когда к нам подошел официант, принесший креветки. – Надеюсь, что так, потому что нам с вами – кому дано так много – надлежит делать все, что в наших силах для тех, кому – как Билли Вуду – дано так мало. Мы должны стать друзьями для тех, кто лишен друзей, Роберт. Если мы, поэты, люди, ни в чем не нуждающиеся, не позаботимся обо всех Билли Вудах этого мира, кто это сделает?

Официант протянул Оскару корзинку с хрустящими тостами, тот поднял голову и улыбнулся.

– Спасибо, Тито, – сказал Оскар, посмотрел на меня и мимолетно коснулся моей руки. Как же часто у него менялось настроение. – У вас болезненный вид, Роберт. – Он улыбнулся. – Бледность подходит двадцатилетнему студенту и совсем не идет женатому мужчине тридцати лет. Я рад, что привез вас сюда. Мы должны поработать над цветом вашего лица. Не вызывает сомнений, что вас необходимо накормить; вы, очевидно, дурно питаетесь.

– Я не могу себе позволить хорошо питаться, – ответил я, радуясь возможности сменить тему. – Сегодня утром я получил очередное наглое письмо от Фокстона.

– От Фокстона? – Оскар приподнял одну бровь.

– Это адвокат моей бывшей жены. Если я хочу получить развод, мне придется отдать за него всё до последнего пенни.

– Забудьте о разводе, Роберт.

– Хотелось бы, но не получается, – жалобно проговорил я. – Марта упрямо на нем настаивает. Пути назад нет. Кроме того, пока я не разведусь, я не смогу жениться на Кейтлин.

– А зачем вам на ней жениться? – спросил Оскар, подцепив пропитанную маслом креветку. – В конце концов, она разделит судьбу Шарлотты, Лауры и Анны, и той симпатичной крошки польки, с которой вы меня познакомили, – она танцовщица. Как ее зовут, я забыл?

– Анелия, – грустно ответил я. – Я ее любил.

– Разумеется, любили, Роберт… тогда. – Оскар засунул креветку в рот. – Мужчина всегда должен кого-то любить. И поэтому ему не следует жениться.

– Вы надо мной смеетесь, Оскар, – сказал я.

– Нет, Роберт, – ответил он неожиданно серьезным тоном. – Я вам завидую. Ваша жизнь наполнена романтикой, которая не умирает только благодаря повторению. Каждый раз, когда человек влюбляется – это единственный раз, когда он любит. В жизни нам выпадает в лучшем случае одно потрясающее, великолепное, незабываемое любовное переживание, и секрет состоит в том, чтобы воспроизводить его как можно чаще. Вы владеете этим секретом, Роберт, и я вам завидую, – повторил он.

– А у вас, Оскар, есть Констанция, и я завидую вам.

– Да, – не стал спорить он, взглянув на сомелье, который стоял неподалеку с бутылкой вина в руке. – У меня есть Констанция, и она мое благословение. Жизнь представляет собой штормовое море. Моя жена для меня тихая гавань и спасение. А восемьдесят шестой год – это единственный год, когда сделали настоящий рислинг.

Вино действительно оказалось выдающимся. И, должен сказать, что для Оскара Уайльда его жена Констанция Ллойд на самом деле была настоящим благословением, его самым преданным другом и верным союзником. Мир должен узнать, что даже в самые черные дни его жизни, во время суда и последовавшего за ним заключения, и после него, до самой своей смерти – за двадцать месяцев до последнего часа Оскара, – жена оставалась с ним рядом. Констанция Ллойд любила Оскара Уайльда в беде и в радости, в болезни и здравии. И всю жизнь хранила верность клятвам, принесенным у алтаря.

Оскар тоже любил Констанцию: я знаю, что это так. Когда они объявили о своей помолвке в ноябре 1883 года, еще до того, как я с ней познакомился и, по большей части, жил в Париже, он написал мне письмо (я сохранил его), в котором назвал ее «красавицей, каких больше нет». Он говорил о ней как о своей «маленькой Артемиде с фиалковыми глазами», восхищался «стройной, грациозной фигурой» и «великолепными, тяжелыми каштановыми локонами, заставлявшими клониться похожую на цветок голову». Оскара приводили в восторг «чудесные руки, словно выточенные из слоновой кости, умевшие извлекать из пианино такую сладостную музыку, что птицы замолкают, чтобы ее послушать».

Оскар любил Констанцию, и это не грех повторить. Они поженились двадцать девятого мая 1884 года в Лондоне в соборе Святого Иакова в Пэддингтоне. В тот же день они отправились на корабле и затем на поезде в Париж. На следующее утро после их бракосочетания я навестил их в отеле «Ваграм» на улице Риволи, чтобы поздравить с радостным событием. Они поселились на одном из верхних этажей в крошечных апартаментах, выходивших окнами на сад Тюильри. Констанция уже не была ребенком – ей исполнилось двадцать шесть, – но ее окутывал ореол молодости, а в то утро еще и сияние пробудившейся любви.

– Разве она не прелестна? – спросил Оскар.

– Она само совершенство, – ответил я.

Я помню, что мы оставили Констанцию отдыхать, а сами отправились прогуляться по улице Риволи до рынка Сент-Оноре, где Оскар остановился, скупил на цветочном лотке все самые красивые цветы и послал со своей визиткой, где начертал слова любви, жене, с которой расстался всего несколько минут назад. Еще я помню, как ему не терпелось поведать мне о сладостных удовольствиях их любовных утех, но я его остановил, сказав:

– Нет, Оскар, ca, c’est sacre [20]20
  Са, c’est sacre (фр.) – Это святое.


[Закрыть]– это святое, и вы не должны обсуждать это со мной.

В тот день мы втроем отправились на ленч, и я мгновенно и безоговорочно понял, почему Оскар так сильно полюбил свою маленькую Артемиду. Она была красива, но еще и прекрасно образованна, много читала и отличалась острым умом. А кроме того, Констанция познала страдание. Ее отец, которого она обожала, умер, когда ей исполнилось шестнадцать, а ее отношения с матерью были довольно напряженными. Наделенная прелестной внешностью девочки, Констанция обладала мудростью женщины. Она свободно говорила на французском и итальянском и учила немецкий, чтобы доставить удовольствие Оскару. Она польстила моему самолюбию, спросив о моей работе, но пробудила во мне зависть, когда сказала, что вся ее жизнь теперь посвящена тому, чтобы радовать мужа.

– Я накрепко свяжу его узами любви и преданности, и он никогда меня не покинет и не полюбит никого другого, – сказала она.

После обеда мы ехали в открытом фиакре, был чудесный летний день, и, когда мы поворачивали на площадь Согласия, я неожиданно проговорил:

– Оскар, вы не возражаете, если я выброшу свою трость?

– Не дурите, Роберт, – ответил он. – Это вызовет скандал. И, вообще, с чего вдруг вы решили ее выбросить?

– Внутри у нее шпага, – объяснил я. – Не знаю, откуда взялись такие мысли, но последние несколько минут мне отчаянно хочется достать ее и проткнуть вас насквозь. Возможно, дело в том, что у вас немыслимо счастливый вид.

Констанция рассмеялась и забрала у меня трость.

– Я возьму ее у вас, – сказала она. – И буду хранить всю жизнь.

В ресторане «Гранд диван тэверн», поедая креветки в горшочке и запивая их прекраснейшим рислингом мистера Симпсона, мы подняли бокалы за «миссис Оскар Уайльд»:

– За миссис Уайльд, да благословит ее Господь, – сказал Оскар.

– Аминь, – ответил я.

Когда нам принесли мясо, мы подняли бокалы с бургундским (великолепное «Жевре-Шамбертен» 1884 года) за миссис Артур Конан Дойл.

– Счастливого ей дня рождения и пусть их будет еще очень много, – сказал Оскар.

– Точно, – подтвердил я.

На мгновение мне показалось, что упоминание жены Артура естественным образом вернет наш разговор к драматическим событиям утра, однако этого не произошло. Но я знал, что не стоит даже пытаться вывести моего друга на тему, которую выбирает не он. Одно из правил дружбы с Оскаром Уайльдом заключалось в том, что правила устанавливал он.

В тот день в «Симпсоне» он ел и пил, потом снова пил и громко рассуждал о том, следует ли заказать десерт, острую закуску и сыр с плесенью (с подходящим вином). Он говорил на самые разные темы, о капусте (одном из немногих блюд, которые у Симпсона не удавались) и о королях (Оскар был в восторге от того, что в Сербии на престол взошел Александр, «мальчик-король»), хотя и не упоминал об убийстве, башмаках, кораблях и сургуче. [21]21
  Почти точная цитата из стихотворения «Морж и Плотник» из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.


[Закрыть]

В разговорах с Оскаром поражала его непредсказуемость и размах. Во время того ленча, быстро меняя темы, он пускался в философские размышления о любви и литературе, мечте Уильяма Морриса о социалистическом государстве, об опере Шабрие «Король поневоле», о том, что он обожает маргаритки и испытывает ужас от станции метро «Бейсуотер» (пурпурного цвета). Потом речь зашла о тринадцатиэтажном здании «Такома» в Чикаго, первом в мире небоскребе.

– Пожалейте американцев, Роберт, – добавил он. – По мере того как будут расти в высоту их дома, мораль начнет падать все ниже и ниже, уж можете мне поверить.

Я часто смеялся в обществе Оскара, но далеко не всякий раз чувствовал себя непринужденно. Я всегда любил бывать с ним, но нередко испытывал страх и тревогу. Его настроения, как и темы, которые он обсуждал, отличались непредсказуемостью. Впрочем, Оскар знал о своей импульсивности и переменчивости и понимал, что эти качества делают его не таким уж приятным собеседником.

– У меня самый странный склад ума в мире, вы уж меня простите, – часто повторял он.

Когда часы пробили три, Оскар неожиданно положил ложку и вилку и отодвинул тарелку.

– Что мы здесь делаем, Роберт? Какое безумие! Моего юного друга убили, ему перерезали горло, тело несчастного исчезло, а я сижу тут и спокойно ем. Я рассуждаю о справедливости и правосудии и при этом набиваю брюхо tarte aux poires au chocolat courant. [22]22
  Tarte aux poires au chocolat courant (фр.) – грушевый торт с шоколадной глазурью.


[Закрыть]Я отвратительный человек и трус. Вчера я не пошел в полицию, потому что боялся… Сегодня же, когда я достаточно опьянел, мне уже не так страшно.

Он вытащил салфетку из-за воротника, бросил ее на стол и поднялся на ноги.

– Идемте, Роберт, нам следует немедленно поехать в Скотланд-Ярд. – Оскар ухватился за мое плечо, чтобы сохранить равновесие. – Я расплачусь, потом мы остановим кэб и сделаем то, что следовало сделать три часа назад. Мы должны встретиться с инспектором Фрейзером, чем бы это ни грозило. Бросим кости, пусть судьба решает, как они упадут.

Глава 5
Фрейзер из Скотланд-Ярда

За время дружбы с Оскаром Уайльдом мне посчастливилось узнать многих выдающихся людей, но, думаю, ни один из них не оказал на мою жизнь более заметного влияния, чем Эйдан Эдмунд Феттес Фрейзер.

Первого сентября 1889 года – в тот день, когда мы с Оскаром с ним познакомились, ему исполнилось тридцать два года. Несмотря на глубоко посаженные глаза с тяжелыми веками, Фрейзер выглядел значительно моложе своих лет. Он был гладко выбрит, с четко очерченными, пропорциональными чертами лица, белой, как мел, кожей и высоким, точно вылепленным из алебастра, лбом. Темные, почти черные волосы, чуть длиннее, чем диктовала мода, инспектор Фрейзер зачесывал назад без пробора. С первого взгляда он производил невероятно сильное впечатление: высокий, худой, атлетически сложенный и одновременно угловатый. Оскару он напомнил картину Россетти [23]23
  Данте Габриэль Россетти – английский художник и поэт, один из основателей «Братства прерафаэлитов».


[Закрыть]«Данте, рисующий ангела в годовщину смерти Беатриче», одну из его самых любимых; почти каждый красивый, бледный молодой мужчина вызывал у него ассоциации с «Данте» Россетти. Мне же показалось, что именно так должен выглядеть Шерлок Холмс, придуманный Конан Дойлом.

В тот момент Фрейзер занимал должность инспектора столичной полиции и был самым молодым среди своих двадцати двух коллег, однако, он родился джентльменом. Конан Дойл, который хорошо знал семью Фрейзера, рассказал нам, что его покойный отец унаследовал банановую плантацию в Вест-Индии, а благодаря денежным пожертвованиям двоюродного деда (брата деда Фрейзера по материнской линии) сэра Уильяма Феттеса, известного шотландского предпринимателя и филантропа, в Эдинбурге в 1870 году открылся колледж, получивший его имя. Эйдан Фрейзер был среди его первых учащихся и, разумеется, относился к числу образцовых студентов: хорошо воспитанный, высокоморальный, целеустремленный, капитан команды по крикету, потом команды по регби и, в конце концов (что не вызвало удивления или возмущения у его сверстников), капитан школы.

Только после Феттес-колледжа в «curriculum vitae» [24]24
  Curriculum vitae (лат.) – краткое жизнеописание.


[Закрыть]Фрейзера возник элемент неожиданности. Он мог поступить в Оксфорд, в Баллиольский колледж и изучать там юриспруденцию. Но вместо этого решил остаться поближе к дому и заняться естественными науками в Эдинбургском университете. Именно там он и познакомился с Артуром Конаном Дойлом, который был на два года его младше (хотя Дойла всегда принимали за старшего из них). На целых три года они стали закадычными и неразлучными друзьями.

Дойл рассказал, что их дружба родилась из восхищения, которое оба испытывали перед спорными творениями профессора Томаса Гексли (биолога, прозванного «бульдогом Дарвина»), и укрепилась (что было вполне естественно) в те долгие часы, что они провели за игрой в гольф. Гексли приписывается изобретение термина «агностик», и Фрейзер с Конаном Дойлом – к огромному возмущению своих родных, являвшихся истинно верующими – начали открыто и с энтузиазмом защищать «агностицизм».

Еще большую тревогу у семьи Фрейзера вызвало поразившее всех заявление, которое он сделал сразу после того, как ему исполнился двадцать один год. Став совершеннолетним и будучи единственным сыном своего покойного отца, Фрейзер унаследовал состояние, превышавшее сорок тысяч фунтов, однако он поставил своих родных в известность, что после окончания обучения не собирается продолжать традицию семей Феттес и Фрейзер и заниматься коммерцией. Вместо этого он намерен уехать из Эдинбурга в Лондон и поступить на службу в недавно созданный в столичной полиции Департамент уголовного розыска.

Фрейзер объяснил, что департамент привлек его своим многозначительным адресом – Большой Скотланд-Ярд, а также перспективой делать «что-то настоящее и полезное», применяя к полицейской работе философские постулаты профессора Гексли, знаменитое высказывание которого звучало так: «Наука есть не что иное, как вышколенный и организованный здравый смысл».

Чтобы стать детективом в Скотланд-Ярде, Фрейзеру сначала пришлось служить констеблем. У него были все необходимые для этого качества. Ему исполнился двадцать один год, но было меньше двадцати семи; его рост составлял пять футов и девять дюймов без носков и обуви; он мог продемонстрировать, что умеет «хорошо читать, а также разборчиво и грамотно писать»; его посчитали «достаточно умным» и «не имеющим никаких жалоб на здоровье». Учитывая преимущества полученного Фрейзером образования, неудивительно что он без усилий поднимался по служебной лестнице, получая повышение каждый год.

В тот день, когда мы с ним познакомились, Фрейзер как раз начинал службу в новой должности – детектива-инспектора, отвечающего за координацию всех оперативных действий Скотланд-Ярда в пяти из семнадцати дивизионов столичной полиции: А (Уайтхолл), В (Челси), С (Мэйфер и Сохо), D (Мэрилбоун), F (Кенсингтон). Как он сам сказал, исключительно из соображений алфавитного порядка, он хотел бы получить еще и дивизион Е, но, по его словам, «логика никогда не являлась сильной стороной столичной полиции», и потому Е (Холборн) оказался в одной компании с G (Кингс-Кросс) и N (Излингтон), которыми командовал его друг, тоже шотландец, инспектор Арчи Гилмор.

Когда нас с Оскаром провели в кабинет Фрейзера на четвертом этаже нового здания Скотланд-Ярда, было около четырех часов дня. Фрейзер стоял около своего письменного стола, к нам спиной, в полном одиночестве. Очевидно, смотрел в узкое окно вниз, на набережную Темзы.

– Прошу вас, – сказал он, услышав, что мы вошли, и быстро повернулся. – Уверяю вас, я не просто так смотрю в окно. Я изучал ваши визитные карточки. Сегодня мой первый день в этом кабинете. Здание совершенно новое, и архитектор – шотландец, но свет здесь просто ужасающий. Прошу меня простить.

В кабинете, тесном и Неуютном, действительно было темно, но Фрейзер держался тепло и доброжелательно, что нас порадовало. Он пожал нам руки, хлопнул в ладоши и наградил сияющей улыбкой.

– Добро пожаловать, – сказал он.

У него был маленький рот, но замечательная улыбка и безупречные зубы, белые и ровные, сверкающие, точно перламутр.

– Добро пожаловать, – повторил Фрейзер и присел на край пустого деревянного стола, предложив нам садиться.

В кабинете имелось всего два жестких стула с прямыми спинками, которые стояли около стены, и Оскар с подозрением на них посмотрел.

– Мы просим прощения за то, что побеспокоили вас… – начал он, не слишком грациозно присев на край стула.

– Никакого беспокойства, – сердечно заверил нас Фрейзер. – Вы оказали мне честь своим визитом. Друг Конана Дойла – мой друг. – Его лицо было таким бледным, кожа гладкой, а глаза такими темными, что энергичные манеры и ослепительная улыбка вступали в противоречие с внешностью. – Сегодня я первый день на новой должности и вы мои первые посетители. Могу я предложить вам чашку чая?

– Нет… спасибо, – быстро ответил Оскар, который, вне всякого сомнения, опасался, что качество чая будет соответствовать обстановке кабинета. – Позвольте представиться…

– Вам нет нужды представляться, мистер Уайльд, – перебил его Фрейзер. – Я о вас слышал. И восхищаюсь вашими произведениями. Уже несколько лет с тех пор, как случайно, на последнем курсе университета, наткнулся на одно из ваших ранних эссе.

– О! – выдохнул Оскар, довольный его признанием. – Могу я поинтересоваться, о каком эссе идет речь?

– «Истина масок», – ответил Фрейзер и медленно перевел взгляд с Оскара на меня. – Мистер Шерард, на этой неделе я прочитал вашу статью о великом Эмиле Золя в «Блэквудс мэгэзин». Вы – реформатор общества, сэр, каким я надеюсь стать.

Эйдан Фрейзер очаровал и обезоружил нас. Он сделал все, чтобы мы успокоились и чувствовали себя непринужденно, а потом предложил рассказать, что нас к нему привело.

Оскар поведал ему свою историю, великолепно, в деталях, но без преувеличений. Фрейзер слушал внимательно, время от времени переводил взгляд с Оскара на меня, иногда кивал, показывая, что все понимает, или легонько постукивал указательным пальцем по подбородку, чтобы Оскар не сомневался, что он следит за повествованием, но ни разу его не перебил. Когда Оскар закончил, Фрейзер заговорил только спустя некоторое время.

– Джентльмены, у нас проблема, – сказал он наконец, наклонившись к нам и прищурив глаза. Он даже слегка нахмурился.

– Проблема? – переспросил Оскар.

– Да, мистер Уайльд, проблема… Видите ли, убийство без трупа это настоящая загадка…

– Но я видел тело! – вскричал Оскар.

– Да, вы так и сказали, – спокойно проговорил Фрейзер. – Двадцать четыре часа назад вы видели труп… но он исчез.

– Я видел тело, – жалобным голосом повторил Оскар.

– И вы его узнали… – продолжал Фрейзер.

– Это был Билли Вуд…

– …которого вы знали, но не слишком хорошо?

– Я знал юношу, но… – Оскар колебался, потом махнул правой рукой, словно что-то отбросил. – Я его знал, но… не близко.

Фрейзер заметил смущение Оскара, и в кабинете снова воцарилось молчание.

– А экономку вы знали? – спросил он.

– Нет.

– Вы ее узнали?

– Нет.

– Можете ее описать?

– Нет, я не слишком внимательно к ней присматривался.

– Сколько ей было лет? Какого она роста? Неужели вы не заметили никаких отличительных черт?

– Ничего такого, что я бы запомнил. – Оскар помолчал немного. – Мне кажется, у нее было что-то такое красноватое… может быть, цветок или шейный платок, не знаю. Я промчался мимо и не обратил на нее внимания.

Инспектор повернулся в мою сторону и заговорил так, словно обращался ко мне за поддержкой.

– Видите, в чем трудности? Так много вопросов и совсем мало ответов. – Он задумчиво посмотрел на Оскара.

– Мистер Уайльд, вы мне рассказали, что на месте предполагаемого преступления находилась экономка, но вы не можете ее описать. Вы говорите, что в одной из комнат находилось тело, но складывается впечатление, что оно исчезло. Из ваших слов выходит, что это труп юноши, которого вы знали, но не «близко»… Я не понимаю, почему никто из знавших его близко – родные, друзья, сверстники – не пришел в полицию и не сообщил, что он пропал? Где сейчас тело? Короче говоря, где улики, указывающие на убийство?

– На стене остались следы крови! – запротестовал Оскар.

– Вы их видели? – спросил Фрейзер.

– Их видел Дойл, – ответил Оскар.

– Ах да, – пробормотал Фрейзер, как будто обращаясь к самому себе. – Крошечные пятна крови, которые заметил Артур… – Он хлопнул в ладоши и поднялся на ноги. – На них мы должны посмотреть, – многозначительно заявил инспектор. – Это мы можем сделать. Я отправлю человека на Каули-стрит… прямо сегодня. Вы сказали, дом номер двадцать три? Если мы найдем какие-то улики, можно будет начать расследование, но без них и без тела, мистер Уайльд…

– Тело необходимо найти! – вскричал Оскар.

Фрейзер уже стоял около своего стола, опираясь на его крышку тонкими, длинными пальцами.

– Боюсь, наши возможности весьма ограниченны, – сказал он почти печально. – У нас тысяча триста полисменов, которые патрулируют город с населением пять миллионов. Мы не можем искать трупы, точно иголку в стоге сена, мистер Уайльд. А самая горькая правда состоит в том, что, даже если мы натыкаемся на труп и находим самые жуткие и кровавые улики, какие только можно представить, слишком часто случается так, что мы не в состоянии решить загадку и арестовать преступника… не слишком надейтесь на успех в этом деле, мистер Уайльд. Вспомните о несчастных женщинах из Уайтчепел.

В прошлом году в течение нескольких месяцев «Дело Джека Потрошителя» не сходило со страниц популярных изданий.

– Недавно обнаружили еще одну убитую женщину, если я не ошибаюсь? – сказал я.

– Да, – подтвердил Фрейзер. – Шесть недель назад, на Касл-Элли. Ее звали Элис Маккензи. У нас есть тело, точнее, то, что от него осталось. Нам известна ее история и что она делала за несколько часов до смерти. Мы разыскали и опросили всех, кто близко ее знал, и тех, кто видел ее последним. У нас имеются горы свидетельств и данных, даже письмо, предположительно написанное убийцей… и тем не менее мы ни на шаг не приблизились к разгадке преступления. Вполне возможно, что нам вообще это не удастся.

– Ей перерезали горло?

– Именно так, – ответил Фрейзер, – но не стоит строить догадки на этом факте, мистер Шерард. Ей разрезали и живот тоже. Убийца из Уайтчепел охотится на молодых женщин в темных переулках, он не нападает на юношей в комнатах, где горят свечи.

Не вызывало сомнений, что наш разговор подошел к концу. Фрейзер вышел из-за стола и направился к двери. Мы тоже встали, но Оскар покачнулся, и я заметил, что он побледнел. Прекрасные вина Симпсона и духота в кабинете Фрейзера сделали свое дело. Инспектор полиции протянул руку, чтобы поддержать Оскара.