Текст книги "Император ярости (ЛП)"

Автор книги: Джаггер Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

18

МАЛ

Десять утра, когда я оказываюсь на крыше своего лофта, смотря на город.

Воздух свеж, солнце светит. Я едва замечаю.

Не только потому, что я чертовски измотан.

Делаю еще один долгий глоток из кофейной кружки в руке. Ставлю ее на перила и провожу руками по лицу, стирая песок с глаз.

Если я продолжу эти игры с Фреей, мой режим сна будет разрушен.

Я копнул глубже в нее. Дело не только в том, что Фрея – сова, слишком увлеченная всей этой готической темой. У нее есть реальное – хотя и редкое – состояние, которое делает солнечный свет буквально токсичным для нее.

Ее дерзкий отказ прийти в тот раз теперь имеет смысл.

Я хмурюсь, делая еще один глоток кофе.

Да, я изучил ее больше. Не только чтобы выяснить, как она связана с каким-либо из плохих событий из моего прошлого. Я уже знаю все это.

Но потому что она теперь под моей кожей, больше, чем я хотел бы признать. Проблески этого были еще до прошлой ночи. Но после того, как я рванул в Монреаль, чтобы преследовать ее и трахнуть, она постоянно в моей голове, эхо, от которого я не могу избавиться.

Копаясь в ней, я, кстати, также ухмылялся, просматривая ее историю в интернете, листая грязные, извращенные, жесткие вещи, которые она любит читать и смотреть.

Плохая девочка.

Я стою на крыше, смотрю на мир внизу, но все, что вижу, это ее лицо. Ее тело. То, как она смотрела на меня, когда я уходил. То, как ее губы приоткрылись, дыхание перехватило…

Черт.

Я был ее первым.

В двадцать шесть лет.

Мог бы удивляться, как женщина с ее внешностью и особенно темными наклонностями дожила до этого возраста, ни разу не трахавшись.

Но мне не нужно.

Я могу читать между строк «острых наклонностей» и «не предавалась физическому контакту» лучше, чем большинство, и вижу надпись на стене.

В ее прошлом есть тьма.

Кто-то причинил ей боль.

Поврежденный, как видно, узнает поврежденного.

Шепот Фреи за пределами ее гостиничного номера снова врезается в мой мозг.

Я буду хорошей.

Это была простая фраза, достаточно невинная. Но она врезалась в меня, как нож в живот. То, как она сказала это – мягко, покорно, как будто она сложила себя во что-то хрупкое, – вызвало что-то темное внутри меня, что я думал, давно похоронил. Часть меня, которую я думал, запер.

Она вернула меня в место, которое я пытался забыть. В то время, когда те же слова были моей спасательной соломинкой, моей мольбой о милосердии.

Я буду хорошим.

Закрываю глаза, когда воспоминание о тех темных годах, проведенных в тюрьме, созданной моим дедом, невольно всплывает на поверхность, и прошлое угрожает поглотить меня.

Это были черные времена. Они наступили после ночи крови и ужаса в моем доме, когда моя семья была убита огнем и пулями, пока я прятался на глубине бассейна, дыша дымным воздухом через садовый шланг.

Ночь, когда я увидел Кира, крадущегося по периметру бойни, после того как я наконец поднялся из глубин.

После той ночи я пошел жить к моему деду, Касперу.

У большинства людей воспоминания о дедушках связаны с теплой улыбкой, креслом-качалкой, может быть, хобби столярного дела или рыбалкой.

Мои на вкус как яд.

Мой дед был нацистским симпатизантом⁴, горьким, жестоким, дьявольским монстром. В его загородном доме глубоко в норвежских лесах на краю озера был не только я. Там уже жили два других мальчика, когда я прибыл: Йонас и Филип.

Как и я, они были без семьи, из сломанных, черных прошлых. Но Каспер взял нас не из доброты.

Он сделал это из жестокости и садизма, из-за какой-то ебанутой, нацистской идеи, что он хочет сделать из нас «истинных арийцев».

Те годы, наполненные тем, что Каспер постоянно вбивал в нас свою ненавистную, злобную доктрину, были адом. Они были кровавыми и ужасающими.

Из нас троих я был тем, кто посередине. Я мог выдержать злобу и жестокость Каспера, но я никогда не принимал его извращенное мировоззрение и ядовитую риторику.

Йонас пошел другим путем. Сирота с улиц Осло, он тоже мог выдержать жестокость Каспера. Но там, где я держался против его промывания мозгов, Йонас нырнул с головой. Он был любимцем Каспера. Его лучшим учеником. Его идеальным маленьким ненавистным нацистским питомцем.

А потом был Филип.

Филип, с добрым сердцем и сломанной улыбкой. Филип, который просто хотел кого-то, кого он мог бы назвать семьей.

– У него никогда не было шанса.

Я буду хорошим.

Вздрагиваю, вспоминая, как Филип повторял эти слова Касперу снова и снова, отчаянно пытаясь остановить избиения, молясь, что на этот раз, только этот раз, Каспер будет удовлетворен.

Он никогда не был. Ни с Филипом, ни со мной.

Я больше не тот мальчик. Но слова Фреи – ее покорность – вытащили из меня что-то, что я не чувствовал годами. Это заставило меня снова почувствовать себя тем беспомощным, сломанным ребенком, и я ненавидел это.

Я ушел после того, как она сказала это, исчез в ночи без единого слова, не потому что хотел, а потому что мне нужно было. Мне нужно было расстояние, пространство, чтобы дышать и привести голову в порядок. Но даже сейчас, спустя часы, звук ее голоса все еще витает, как призрак в моем сознании. Он тянет за что-то сырое внутри меня, что должно было оставаться похороненным.

Я буду хорошим.

Я сжимаю кулаки.

Она заставляет меня чувствовать, что теряю контроль.

Я потратил годы на строительство стен, укрепляя себя против мира. Она убирает кирпичи один за другим. И я не могу себе этого позволить.

Заставляю себя отвернуться от балкона и отбросить мысли о Фрее. Сегодняшний вечер не о ней. Сегодняшний вечер о свадьбе Кензо и Анники.

Церковь заполнена солдатами Якудзы и Братвы. Это должно быть – ну, есть – пороховая бочка, готовая взорваться, но именно поэтому мы здесь: чтобы похоронить кровопролитие. Остановить спираль хаоса, прежде чем весь город превратится в зону войны.

Ножи могут быть убраны, но напряжение в воздухе ощутимо, как будто все здесь знают, что этот мир – хрупкая, легко разрушаемая иллюзия.

Хмурюсь, потирая глаза. Мне все еще не удалось поспать. Ранее хаос вспыхнул с обеих сторон этого предполагаемого перемирия, когда никто не мог найти Хану, Аннику или Фрею после девичника.

Я, конечно, точно знал, где они были.

Но не мог ничего сказать. Я не мог раскрыть, что отследил Фрею до чертового Монреаля, взломав ее различные социальные аккаунты и отследив IP.

В извращенном смысле, сегодня было слегка забавно наблюдать, как все мечутся, пытаясь найти невесту и ее подруг. Но двадцать минут назад они втроем появились, выглядя растрепанными и похмельными как черт, в Uber из Канады.

Я, возможно, испытал особое удовлетворение, заметив злобные фиолетовые следы на шее Фреи.

Мои следы.

Стою впереди, наблюдая, как Анника идет по проходу к Кензо, сопровождаемая этим ублюдком Киром. Кензо ждет у алтаря, стоический, как всегда, его выражение лица нечитаемо для большинства.

Я, однако, могу читать моего кузена как книгу.

Так было с тех пор, как мне было одиннадцать, и я сбежал из ада, в котором жил с моим дедом. Именно тогда я пришел жить к моей тете Астрид и моим троим кузенам, Кензо, Такеши и Хане. Так и Хана на несколько лет младше Кензо. Так что, когда я появился, почти его возраста, мы стали не разлей вода.

Для меня его чувства ясны: он ненавидит, что его заставляют вступить в этот брак по расчету. В то же время, Кензо был мужской главой этой семьи с тех пор, как был мальчиком. «Семейный долг» – это то, чем он живет и дышит. Так что, даже если это не то, что он выбрал бы для себя, он сделает это, потому что таков он.

Когда Анника останавливается перед ним, там только они двое и священник. Ни шафера, ни подружки невесты.

Мои глаза скользят в сторону, через проход, и моя челюсть сжимается.

Фрея стоит рядом с Киром в первом ряду, в облегающем черном платье, которое подчеркивает ее фигуру во всех нужных местах. Ее темные волосы ловят мягкий свет люстр, ее выражение лица нечитаемо.

Я позволяю своему взгляду насладиться следами на ее шее, которые галлон тонального крема отчаянно пытается скрыть.

Темные, сладострастные воспоминания бьют меня, как кулак в живот. Прошлой ночью. Ощущение ее тела против моего. Ее вздохи. Ее покорность.

То, как она так красиво сломалась для меня.

Пытаюсь сосредоточиться на церемонии, но мои глаза продолжают возвращаться к ней. Я не должен быть так зациклен. Она моя, да, но это чувствуется… по-другому. Личным. Это опасно.

Церемония проходит, как ожидалось. Произносятся клятвы, Кензо и Анника обмениваются кольцами. Но в воздухе витает странная энергия, что-то, что я не могу точно определить. Мои инстинкты щекочут, предупреждая, что что-то вот-вот пойдет не так. Я сканирую толпу, моя рука тянется к пистолету, спрятанному в моей куртке. Я чувствую, как напряжение нарастает с каждой секундой.

Кензо и Анника говорят «да». Затем – шокирующе, учитывая, что я искренне думал, что они не могут терпеть друг друга – мой кузен хватает свою новую невесту, обхватывает ее лицо и целует с такой интенсивностью, что она тает в его объятиях.

Я не могу не усмехнуться.

Черт возьми. Возможно, это было предчувствие, которое я ощущал, как покалывание в затылке. Не надвигающаяся опасность, просто мой кузен решил полностью отойти от сценария и действительно проявить некоторую привязанность к своей вражеской невесте по расчету.

– Черт, – бормочет Хана, хлопая вместе со всеми и качая головой, бросая взгляд в мою сторону. – У кого, черт возьми, это было на карточке фальшивой свадьбы?

Рядом с ней Так фыркает.

– Я не знаю, какой у него там угол, но…

– Да ладно, – вздыхает Хана. – Может быть, его угол в том, что он хочет поцеловать свою новую невесту?

– Эти двое не хотят целовать друг друга, поверь мне, – хихикает Так. – Один из них сейчас издевается над другим, мне просто интересно, почему…

Я разворачиваюсь, все чувства звенят, когда передние двери церкви распахиваются внутрь и разлетаются на тысячу осколков.

Фургон врезается в них, мчась по центральному проходу. Собрание взрывается хаосом, криками, разбегаясь во все стороны, когда он с визгом останавливается посреди церкви.

Мое тело реагирует раньше, чем ум успевает сообразить. Пистолет в моей руке, и я двигаюсь к фургону, даже когда оглядываюсь через плечо, чтобы крикнуть Таку, чтобы он убрал Соту и Хану отсюда к черту. Но люди Соты уже заняты этим, и Такеши прямо за мной, его собственный пистолет наготове.

– Держись подальше, – шиплю я ему, когда крики заполняют церковь, вместе с пылью и обломками от аварии. Затем моя голова резко поворачивается в другую сторону, мой взгляд пронзает пыльный, заполненный обломками воздух.

К Фрее.

Сердце сжимается в груди, когда я вижу ее застывшей в толпе, ее лицо бледное от шока. Все, о чем я могу думать, это убедиться, что с ней все в порядке. Я не могу объяснить или рационализировать это, мне просто нужно знать, что она в безопасности.

Отрываю взгляд от нее, сосредотачиваясь на фургоне, пока медленно приближаюсь. Внутри нет движения, но я держу пистолет направленным на дверь водителя, пока подкрадываюсь ближе.

Пыль все еще душит воздух. Люди все еще кричат на фоне, когда охранники с обеих сторон отдают приказы и заряжают оружие.

Но я полностью сосредоточен на двери, пока приближаюсь, каждый шаг занимает вечность, напряжение нарастает с каждой секундой.

– Выходи из фургона! – реву я. – Сейчас!

Нет ответа. Я подхожу ближе.

– Выходи!!

Все еще ничего.

Да, к черту это. Я бросаюсь к двери, стискиваю зубы, делаю пыльный вдох, затем хватаю ручку и резко открываю ее, прежде чем вставить ствол пистолета внутрь.

Он пуст.

Нет водителя. Нет пассажира. Никого сзади.

Что за черт?

Я хмурюсь, отворачиваясь, мои глаза встречаются с глазами Кензо, где он стоит у алтаря, его тело прикрывает Аннику.

– Он пуст! – кричу я ему.

Он хмурится. Затем, в замедленной съемке, все меняется.

Смущенное выражение Кензо внезапно превращается в чистую панику. Его глаза расширяются, лицо бледнеет.

– ОТОЙДИ!! – ревет он, спрыгивая с алтаря и бросаясь ко мне. – МАЛ! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТУ…

О, черт.

Нужно двигаться.

Как только я отпрыгиваю, фургон рядом со мной внезапно превращается в оранжевую, пузырящуюся жидкость. Я не думаю. Я просто разворачиваюсь, бросаюсь на Такеши и вталкиваю его за пустую скамью, как раз когда весь чертов фургон взрывается с силой солнца.

Ощущение, как будто тебя сбил товарный поезд на полной скорости.

Удар взрыва разбивает и раскалывает скамью, за которой мы с Таком пригнулись, ударяя в меня с такой силой, что поднимает меня с ног и отправляет лететь назад, когда воздух вырывается из легких.

На мгновение мир становится тихим и спокойным, за исключением высокого, звенящего звука в ушах – но приглушенного, как будто через ватные шарики.

Я моргаю, откашливая серую пыль с потрескавшихся губ, когда поднимаю голову, только тогда осознавая, что я на земле.

Святой. Черт.

Пыль и обломки заполняют воздух, затягивая церковь дымом. Смутно слышу крики и людей, мечущихся в поисках укрытия, но все звучит далеким, приглушенным звоном в ушах.

На мгновение зрение плывет, мой ум пытается догнать хаос вокруг. Но затем, сквозь дымовую завесу, я заставляю себя сесть, мой пистолет все еще крепко зажат в руке.

Фургон охвачен пламенем, жар обжигает воздух вокруг него. Дым валит густыми, черными клубами, и я слышу треск пламени, пожирающего обломки. Я поднимаюсь на ноги, игнорируя боль в боку, пока сканирую комнату в поисках любых признаков нападавших. Так выползает из-под разбитой скамьи, показывая мне знак «ок», пока яростно кашляет.

Все, о чем я могу думать, это Фрея.

Я не вижу ее сквозь дым.

Мне нужно найти ее.

Такеши внезапно рядом, хватает мою руку, пытаясь потянуть к выходу.

– Пошли! – кричит он мне в ухо. – Нам нужно уходить!

Я отталкиваю его, мои глаза все еще сканируют комнату. Не уйду, пока не увижу ее. Пока не узнаю, что она в безопасности.

Затем, сквозь дым, я замечаю ее через открытую боковую дверь – пригнувшуюся за машиной снаружи, Кир и его люди образуют защитный круг вокруг нее. Ее лицо бледное, глаза широко раскрыты от шока и ужаса.

19

ФРЕЯ

Голос Кира заполняет библиотеку, его низкие, резкие команды прорезают тишину. Я сижу, свернувшись в кресле с высокой спинкой, с бокалом виски в руке, жжение алкоголя удерживает меня, пока я пытаюсь осмыслить все это. Быстрая, жестокая атака в церкви стала резким напоминанием об опасности, скрывающейся в тени нашего мира.

Напротив меня Кир ходит взад-вперед, телефон у уха, его выражение лица холодное. Его слова отрывисты, тон деловит, когда он отдает приказы тому, кто на другом конце провода, переключаясь между английским и русским.

Это тот Кир, которого видят большинство людей – босс Братвы, который всегда контролирует ситуацию и на шаг впереди. Но я знаю лучше. Под этой холодной, расчетливой внешностью скрывается человек, который вырежет собственное сердце ради тех, кого считает семьей.

Это утешительное чувство, на которое я привыкла полагаться, которое вытащило меня из довольно темных мест с тех пор, как я стала одной из тех, кого он считает семьей. Когда остальной мир становится черным и холодным, я всегда знала, что Кир будет рядом.

Я делаю еще один глоток виски, позволяя его теплу разлиться по груди. Ставлю бокал и смотрю на ноутбук. Мои пальцы летают по клавишам, пока копаюсь в различных онлайн-базах данных, которые нашла в даркнете, пытаясь найти хоть крупицу информации о нападавших.

Пока ничего. Ничего. Ноль. Ничего.

Кто бы ни организовал это, был дотошно осторожен. Что только делает меня более решительной раскрыть правду.

К счастью, сегодня никто не погиб. Но это не значит, что мы все вышли невредимыми. Лев, один из людей Кира, находится в больнице с куском взорвавшегося фургона, все еще застрявшим в животе. Есть также четверо других людей Николаевых, которые получили осколочные ранения и потребуют времени на восстановление.

Мягкий звук прерывает мое сосредоточение, и я смотрю вниз, чтобы увидеть, что Анни ответила на мое первое сообщение. Пока я здесь на карантине с Киром в его особняке, она в пентхаусе своего нового мужа – по настоянию Кензо, кстати.

Я:

Ты УВЕРЕНА, что там все в порядке??

Анника:

Да. Куча охраны. В лобби стоят пятеро парней Кензо, плюс трое Кира.

Слава богу.

Анника:

Ты в порядке?

Я:

Я в порядке. Немного потрясена. Типа WTF.

Я:

Думаешь, враги Кензо или наши?

С таким количеством сил Якудзы и Братвы в одном месте, задним числом, было бы почти более шокирующе, если бы кто-то не попытался использовать свадьбу как возможность для атаки – если бы они были достаточно самоубийственны или глупы, чтобы попробовать.

Анника:

Без понятия, честно. Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО больше похоже на ход Братвы, чем Якудзы.

Она не ошибается. Это русские – фанаты прямых, взрывных атак. Якудза более тонкие. Типа, если бы это были они, я бы ожидала, что свадебный торт будет отравлен или что-то в этом роде.

Анника:

Кир отправил людей присмотреть за Дэмианом, верно?

Я:

Как будто это не было моей первой мыслью?

Я:

Или Кира?

Наш квази-брат только что перенес последнюю операцию перед свадьбой, и она прошла успешно. Но врачи собираются держать его в коме еще несколько дней, чтобы убедиться.

Я понимаю, откуда берется беспокойство Анники. Обычно Дэмиан – сильный, помешанный на спортзале, самоуверенный, готовый стрелять крутой парень. Но пока он ослаблен и лежит без сознания в больничной кровати? Он идеальная цель для тех, кто хочет причинить боль Киру.

Анника:

Извини, просто в панике

Я:

Я знаю. Я тоже. Просто дразню тебя. Да, сейчас в больнице около десяти парней.

Кир заканчивает звонок резким приказом и бросает телефон на стол, потирая виски, пока опускается в кресло напротив меня. Он выглядит нехарактерно уставшим. Кажется, даже он не может противостоять давлению.

Я:

Мне нужно идти. Я помогаю Киру с разведкой. Свяжемся позже?

Анника:

Конечно. Люблю тебя, будь осторожна.

Я:

Веселитесь в свой особенный вечер!

Анника:

Ненавижу тебя.

Я улыбаюсь, закрывая приложение для сообщений.

– Какие-то успехи? – спрашивает Кир, его глаза скользят к моему ноутбуку.

Я качаю головой.

– Пока ничего. Кто бы это ни сделал, они хорошо замели следы.

Он вздыхает, его выражение лица темнеет.

– Хорошо. Продолжай, если сможешь. Я хочу найти этих ублюдков и повесить их за яйца.

– Или яичники.

Он смотрит на меня. Я пожимаю плечами.

– Это могли быть женщины.

– Женщины были бы достаточно умны, чтобы не нападать на свадьбу моей дочери.

Я смеюсь.

– Тушé.

– Мы найдем их, Фрей, – рычит он. – Обещаю.

Да. Если есть что-то, чему я научилась у Кира за эти годы, это то, что он не сдается. Никогда. Это одна из причин, почему всегда так уважала его – он неумолим, как и я. Вот почему мы так хорошо работаем вместе.

Я откидываюсь в кресле, делая еще один глоток виски, пытаясь сосредоточиться на текущей задаче. Поднимаю взгляд, когда дверь библиотеки скрипит, и Мия, одна из новых сотрудниц дома, входит внутрь. Она несет свежий напиток для Кира, ее глаза широко раскрыты и нервны, пока она приближается к нему.

Но в ее взгляде также есть дерзость, которая заставляет меня хотеть закатить глаза. Я также не пропускаю, что ее макияж свежо подправлен, юбка ее униформы горничной поднята немного выше, чем обычно, или что верхняя пуговица этой униформы расстегнута, показывая щедрый вырез и проблеск черного кружевного бюстгальтера.

Уф, даже ничего вкусного. Это как распродажа в Victoria’s Secret.

Подними свою игру, девочка.

Она ставит напиток перед Киром, ее рука задерживается на стакане немного дольше, чем нужно, ее голос мягкий и сладкий, когда она шепчет:

– Могу я еще что-то принести вам, сэр?

Кир даже не смотрит вверх.

– Это все, Мия.

В его голосе нет злого оттенка, но отказ ясен. Он не заинтересован. Он никогда не бывает. Но Мия, как и многие до нее, просто не понимает намека. Ее улыбка дрогнет только на секунду, прежде чем она берет себя в руки и прочищает горло.

– Ну, я доступна весь вечер, если вам что-то понадобится, сэр…

– Я сказал, это все, Мия.

В его тоне теперь звучит окончательность, которая ставит точку во всем этом. Лицо Мии мрачнеет, она резко кивает и, повернувшись, быстро выходит из комнаты, щелкая невероятно высокими каблуками.

Я жду, пока дверь закроется, прежде чем взглянуть на Кира с усмешкой.

– Кажется, она уже должна была понять намек.

Кир наконец поднимает глаза, на его губах мелькает легкая улыбка.

– К утру она исчезнет. Обещаю.

Я усмехаюсь.

– О, не увольняй ее ради меня.

– Я не ради тебя. А ради себя. – Он вздыхает. – Мне не нужно это дерьмо в доме.

Я качаю головой.

– Не понимаю, зачем они вообще стараются.

– Они видят власть и думают, что могут очаровать свой путь к ней, – пожимает плечами Кир, поднося бокал к губам. – Но власть исходит из контроля, а не из отвлечений.

Я киваю, полностью понимая. Мы с Киром вырезаны из одного куска ткани. Не отвлекаемся. Мы не позволяем эмоциям или мелким желаниям затуманивать наше суждение. Это еще одна причина, почему мы всегда так хорошо работали вместе. Мы видим общую картину.

– Ты уже связалась с Брокером? – спрашивает Кир, его острый взгляд скользит к моему ноутбуку.

Я сдерживаю гримасу. Брокер – это посредник на черном рынке, который свел меня и Аннику с работой у Улкана Гакафери, чтобы украсть желтый Ламбо, что, к сожалению, снова привлекло внимание того монстра – Валона Леки.

Однако Кир ничего об этом не знает, потому что мы не рассказали ему о работе с Ламбо.

– Еще нет, – быстро отвечаю я. – Но свяжусь.

Кир смотрит на меня мгновение, его выражение смягчается так, как это бывает только рядом со мной или Анникой.

– Мы во всем разберемся, Фрея. Мы всегда справляемся.

Я отвечаю ему легкой улыбкой, тяжесть его доверия окутывает меня, как теплое одеяло.

– Да. Справимся.

Через несколько часов, когда приближается рассвет и мои глаза затуманиваются от долгого взгляда в ноутбук, я наконец делаю перерыв. Кир спит на офисном диване, когда я накидываю на него одеяло и ухожу в свою комнату, события дня тяжелым грузом давят на меня.

Это были безумные сутки.

Ужин и караоке… скоростная погоня на угнанной машине… пересечение международной границы… разыгрывание серьезно извращенной фантазии с Малом и потеря моей чертовой невинности с ним… и, чтобы завершить все это, взрыв машины на свадьбе Анники?

Серьезно, кнопка паузы была бы кстати.

Усталость накрывает меня, еще хуже от того, что сегодня я не спала днем. Но мой разум слишком беспокоен, чтобы позволить мне покой. Слишком много мыслей крутится, слишком много эмоций спутано внутри меня.

Мал.

Я закрываю за собой дверь, выпуская долгий, дрожащий вздох. Пальцы касаются шеи, где все еще остаются фиолетовые синяки от его прикосновений.

Напоминание о власти, которую он имеет надо мной, даже когда его нет рядом.

Мне не следует хотеть его. Мне не следует хотеть этого. Не следует жаждать его так, как я это делаю.

Мал – монстр – темный, опасный, извращенный так, что это должно, и действительно, пугает меня. Но этот страх смешан с чем-то еще. Я не могу объяснить это, не могу понять, как мое тело реагирует на него, как разум зацикливается на нем. Я должна ненавидеть его.

Подхожу к окну, глядя в темноту. Город тих сегодня, далекий гул трассы едва слышен через толстое стекло, но эта тишина не приносит мне покоя.

Я ловлю себя на мысли, где сейчас Мал. Думает ли он обо мне?

– Сожалеет ли он о том, что так резко ушел прошлой ночью?

Затем я стону и чуть не бью себя по лицу.

Взрослей уже.

Это не школа. Мы два взрослых человека, которые немного повеселились по-взрослому, вот и все. И я отказываюсь быть той самой девушкой, которая ноет из-за парня.

В смысле, ну уж точно он ничего подобного не чувствует. У Мала нет сожалений. Он не знает, что такое вина, или даже эмоции – по крайней мере, я в этом сильно сомневаюсь.

И все же, несмотря ни на что, я не могу не хотеть, чтобы он был здесь со мной.

Это чертовски сводит с ума.

И самое худшее?

Я не хочу, чтобы это прекращалось.