Текст книги "Император ярости (ЛП)"
Автор книги: Джаггер Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
3
МАЛ
Страх – восхитительное чувство.
Она, наверное, думает, что я исчез в тенях, но я все еще здесь. Смотрю. Жду. Она бежит, я знал, что она побежит – сначала немного неуверенно, с дрожащими руками, когда она судорожно пытается найти ключи от машины, ее дыхание прерывистое, резкие вздохи.
Я наблюдаю через треснувшее стекло, к которому прижал ее. Смотрю, как она спотыкается, направляясь к черному «Ауди», ее шаги неровные на темной, пустынной улице.
Она думает, что в безопасности. Думает, что сбежала.
Она ошибается.
Я просто люблю погоню.
Ночь обвивает ее, словно щит, но я вижу все. Каждый лихорадочный взгляд через плечо, каждый вздрагивающий отзвук слишком громкого звука в тишине. Она бежит на адреналине, пытаясь убежать от воспоминания о моей руке на ее горле. Пытаясь забыть тяжесть моего взгляда из-за маски.
Но я все еще наблюдаю.
Да, я люблю погоню, но до сих пор не понимаю, почему позволил ей уйти. Моя хватка крепнет на подоконнике, когда смотрю, как она садится в водительское кресло, ее силуэт едва различим сквозь стекло. Двигатель рычит, и на мгновение мне кажется, что она тут же сорвется с места, шины завизжат от страха, скользя по асфальту.
Но она медлит.
Ее лицо тускло освещено светом приборной панели. Она сидит, замерев, глядя в темноту так, словно ждет чего-то. Словно ждет, что я приду за ней.
Мои челюсти сжимаются.
Я, черт возьми, должен был закончить начатое, когда впервые поймал ее. Должен был убить. Это было бы чисто. Легко.
Никаких свидетелей. Никаких незавершенных дел.
Почему я этого не сделал?
Я убивал за меньшее. Чужаков, врагов, тех, кто случайно пересек мне дорогу. Но с ней… что-то другое.
То, как она посмотрела на меня – одновременно вызывающе и испуганно…
Я хмурюсь.
Мне не нравится это чувство.
Неопределенность.
Я к нему не привык.
Моя рука зависает над рукоятью катаны, запах крови только что убитых все еще висит в воздухе.
Запах смерти и прилив насилия меня не беспокоят. Никогда не беспокоили. Это единственное, на что я всегда мог положиться – ощущение веса смерти в руках и абсолютная уверенность в том, что я могу его контролировать.
Но с ней?
Не совсем.
Резко выдыхаю, заставляя себя отойти от окна. Тени снова поглощают меня, когда я двигаюсь по офису, переступая через тела у своих ног. Вернувшись к компьютеру, за которым сидел раньше, заканчиваю копировать данные с сети Orlov Financial Solutions на флешку.
Как и в большинстве случаев, когда погружаюсь в очередную бездонную кроличью нору, я не совсем уверен, что именно ищу.
Я просто надеюсь, что узнаю это, когда увижу.
Когда я заканчиваю, мой взгляд снова падает на тело Федора – без рук. В его неподвижности есть что-то странно успокаивающее. Эти люди были мертвы с того момента, как пересеклись со мной. Не только из-за того, кто я и что собой представляю, но и из-за того, кем они были.
Возможные соучастники преступления, которое я уже слишком давно пытаюсь раскрыть.
Этот путь может оказаться очередным тупиком. Я узнаю это только тогда, когда проанализирую информацию, которую забрал этой ночью.
Я мог бы сейчас зациклиться на мыслях «а что если», если бы Федор и его люди не были замешаны в преступлении, которое я пытаюсь раскрыть почти два десятилетия. Мог бы позволить себе погрузиться в иронию того, что сам являюсь чудовищем, охотящимся на других чудовищ.
Преступником, карающим преступников.
Но с ней все иначе.
Это… личное.
В любом случае, даже если Orlov Financial Solutions и Grigorov Bratva не имеют отношения к ужасу двадцатилетней давности, я сомневаюсь, что хоть кому-то из них будет не хватать ублюдка вроде Федора Гусева и его шайки придурков.
Но вот она…
Она оказалась сложностью, которой я не ожидал.
Я пинаю тело одного из людей Федора. Кровь из его перерезанного горла залила весь перед его спортивного костюма.
Они должны были умереть.
А она?
Я все еще чувствую ее пульс под пальцами – быстрый, сбивчивый. Все еще вижу вспышку страха в ее глазах, когда прижал ее к окну.
Но это был не просто страх.
Там было что-то еще.
Что-то более темное, мелькнувшее под паникой.
И с того момента оно гложет меня изнутри.
Я встаю, разминая шею. Мне нужно уйти. Из этого дерьма, очевидно.
Но и от нее тоже.
…Но я знаю, что не уйду.
По дороге в квартиру, которую я использую, пока нахожусь в Нью-Йорке, стоит тишина. Но недостаточная.
Этот город меня раздражает.
Слишком безликий. Слишком гордится собой без всякой на то причины. Он грязный, и здесь нескончаемая война теневых сил.
Напряжение, пузырящееся прямо под поверхностью, буквально отравляет воздух. Душит. И, черт возьми, тут шумно.
Я всегда предпочитал тишину. Ту, что окутывает меня, словно вторая кожа, заглушая шум окружающего мира.
Так легче думать. Объективно, для города с десятью миллионами засранцев сейчас тут довольно тихо.
Но этой ночью – нет.
Тишина давит, словно тяжесть её взгляда, требующего ответов, которых у меня нет.
Имя – Карен Вандершмит – очевидная чушь. Я видел, как дрогнули её глаза, когда она передавала удостоверение, едва заметную заминку перед словами. Она что-то скрывала.
Я выясню что. Я всегда выясняю.
Сегодняшний визит в офисы бригады Григорова был, в общем-то, двойной удачей. Формально я пришёл по приказу Кензо. Но на самом деле меня привела сюда попытка моего кузена копнуть глубже в мир братвы, пока мы расширяемся на этот грёбаный город.
Впрочем, у меня был и личный мотив.
Кензо поручает мне такие дела – такие, с которыми справился бы любой вака-гасира1 или даже рядовой солдат. Но делает это потому, что я хорош в этом.
А под «такими делами» я подразумеваю «решение проблем».
Вот только теперь у меня новая проблема.
Пока веду машину по почти пустым, но всё ещё до безумия шумным улицам Нью-Йорка, мысли снова возвращаются к её лицу.
К тому, как она на меня смотрела.
Большинство людей при встрече со смертью впадают в панику, судорожно ищут выход. Она тоже была напугана. Просила не убивать её. Но в глазах было что-то ещё. Вызов. И ещё нечто, чему я не мог найти названия.
Это застряло у меня в голове.
Чёрт, я должен был её убить. Должен был оставить её мёртвой на полу, в крови тех людей. Но отпустил её. И теперь она – нить, которую я не могу разорвать.
Телефон в машине звонит через Bluetooth. Я отвечаю, даже не глядя, кто это.
– Да?
В ответ – только тишина. Брови сдвигаются в хмурой задумчивости. И тут я слышу медленное, размеренное дыхание в трубке.
Незнакомый номер.
Чёрт. Я знаю, кто это.
– Это время года снова, да, Джонас?
Тяжёлое дыхание на мгновение обрывается, прежде чем он говорит.
– Ну, знаешь, Мал… – голос из прошлого звучит тихо, хрипло, с отголосками песка и гравия.
– Я бы предпочёл, чтобы нет.
Джонас коротко смеётся, глухо, почти беззвучно.
Я не отслеживаю эту дату. Мне плевать на неё. Но Джонасу – нет. И поэтому он тянет меня обратно в этот мрак, раз за разом набирая мой номер именно в этот день, каждый грёбаный год.
– Какого чёрта тебе надо, Джонас?
– Напомнить тебе, брат, – шипит он. – Чтобы ты никогда не забыл день, когда убил нашего отца.
– Он нам не был отцом, – спокойно отвечаю я. – Да и ты мне не брат. Мы вообще никто друг другу.
– О, но мы есть, Мал, – тихо говорит он. – Мы навсегда…
– Обратись к психиатру, Джонас, – отрезаю я. – Перестань позволять этому ублюдку и тому аду, через который он нас провёл, продолжать управлять твоей жизнью.
Он снова замолкает.
– Просто помни, брат… – рычит он. – Однажды я найду что-то… кого-то, кто тебе дорог. И я уничтожу их, у тебя на глазах.
– Найди себе врача, Джонас, – повторяю я. – И сотри мой номер к чертям.
Сбрасываю звонок и глушу двигатель возле своей временной квартиры в Сохо. Несколько секунд вдыхаю тишину салона, пытаясь выкинуть голос Джонаса из головы. Потом выхожу.
Здание ничем не примечательно – ещё один лофт среди модных булыжных улочек Манхэттена, где остальные жильцы либо накаченные наркотой модели, либо женатики, использующие эту квартиру как место для тайных встреч.
Для меня же это просто убежище.
Как только я переступаю порог, привычное укрытие тишины накрывает меня. Но даже теперь что-то не так.
Скидываю куртку на кожаный диван и двигаюсь сквозь тёмное пространство, словно тень. Мысли всё ещё крутятся вокруг неё. Вокруг того, как её тело дрожало под моими руками, как перехватывало дыхание, когда я наклонился ближе.
Она не должна меня волновать.
Она не должна иметь значения.
Мониторы оживают, когда опускаюсь в кресло за столом, а тихое гудение компьютера разрезает тьму.
Пора разобраться с этим призраком.
Пальцы быстро стучат по клавиатуре, открывая записи с камер в офисе, который я только что окрасил в красный. Я скачал оттуда не только файлы. Оставил лазейку в системе, потому что до этого мне не удалось взломать их сеть.
Вот почему мне пришлось разыграть роль инвестора и позволить Федору и его дебилам провести меня прямо внутрь.
Русские такие предсказуемые. Помаши перед ними пачкой денег – и они теряют бдительность.
Я хмурюсь, всматриваясь в экран, прокручивая запись назад.
Вот она.
Губы сжимаются, пальцы складываются в замок, упираясь в подбородок. Я наблюдаю, как «Карен» скользит в здание через боковую дверь. Двигается осторожно, будто точно знает, что делает.
Она профессионал.
– Временный работник, – назвала она себя.
Ага, конечно. Она вломилась туда. Искала что-то.
Смотрю дальше, наблюдая, как она сканирует помещение, взглядом оценивая заднюю часть офиса. Двигается легко, уверенно, как человек, привыкший оставаться незаметным.
Я не люблю незавершённые дела. И ненавижу опасных людей.
Смотрю, как она прячется за столом, ускользая из зоны видимости камер. Но спустя несколько минут её голова снова появляется – она выглядывает из-за угла, затем быстро затемняет экран ноутбука, когда я захожу.
Наблюдаю, как хладнокровно разделываюсь с Федором и его людьми. Затем вижу, как она срывается с места и бежит, а я устремляюсь за ней.
Я смотрю, как она извивается, когда моя рука сжимает её нежное горло.
Ставлю запись на паузу, всматриваюсь в её лицо – широко раскрытые глаза, ужас, но она не сломалась.
Она не сломалась.
Откидываюсь в кресле, постукивая пальцами по подлокотнику, снова и снова прокручивая этот момент в голове. Я мог бы закончить всё прямо тогда. Должен был. Но вместо этого положил руку ей на шею. Почувствовал дрожь её пульса под пальцами.
Позволил её мягким, припухлым губам сомкнуться вокруг моих пальцев и ощутил влажное тепло её рта.
А потом… отпустил.
Я до сих пор не понимаю, какого чёрта вообще всё это сделал.
Этот вопрос гложет меня, но сколько бы я ни пытался найти ответ, его просто нет. Может, я просто хотел посмотреть, что она сделает. Может, чудовище внутри меня иногда просто до одури скучает.
Может, хотел, чтобы она побежала, чтобы увидеть, насколько далеко уйдёт, прежде чем я её настигну.
Выключаю компьютер. Экран гаснет, и я наклоняюсь вперёд, кончиками пальцев постукивая по краю стола в задумчивости.
Я найду её снова. И когда это случится, колебаний уже не будет.
В следующий раз она узнает, с кем имеет дело.
4
ФРЕЯ
Никогда не любила больницы. Они всегда такие яркие. Такие стерильные.
Но я здесь не ради себя. Я пришла к Дэмиану.
Один из плюсов визитов в больницу задолго после окончания официальных часов приёма – здесь никого нет. Ну, кроме пациентов, врачей, медсестёр, технического персонала и всего прочего. Но врачи и медсёстры чётко знают, зачем они здесь, что им нужно делать и как именно. У пациентов тоже всё предельно ясно – они здесь, чтобы поправиться.
Настоящие нарушители атмосферы в больнице – это посетители. Туристы.
Но в час ночи этаж практически вымер.
Прекрасно.
Вперёд тянется длинный флуоресцентный коридор, белая плитка сверкает под жёстким светом. Я скидываю капюшон, проходя мимо поста медсестёр, и вижу пожилую женщину с добрыми глазами и улыбкой, которая никогда не меркнет, сколько бы пациентов ни прошло перед ней за день и как бы паршиво они себя ни чувствовали. Она мельком смотрит в свой блокнот, пока я прохожу мимо, а потом её лицо озаряется, когда она меня замечает.
– Ну-ну, кого я вижу! – окликает она меня, её голос мягкий и тёплый. – Как ты сегодня, дорогая?
Я улыбаюсь, снимая сумку с плеча и расстёгивая передний карман.
– Привет, Долорес.
– Знаешь, если ты будешь приходить сюда ещё чаще, люди начнут думать, что ты тут работаешь, – хихикает она.
– Либо начнут спрашивать, почему ты постоянно впускаешь меня после закрытия.
Часы приёма уже давно закончились. То есть буквально – когда солнце ещё высоко.
А это не для меня и моей пигментной ксеродермы.
Знаю, звучит как заклинание из «Гарри Поттера». Но нет. Это означает, что я аллергична к чёртовому солнцу.
Ну, я не совсем вампир. Я могу выходить на улицу днём. Просто для этого мне нужно покрыть каждый сантиметр кожи чем-то достаточно плотным, чтобы не пропускать ультрафиолет. В противном случае я сгорю заживо, как зефир, забытый в костре. Это – отстой.
Первый раз, когда я пробралась сюда после закрытия, дежурной медсестрой была Долорес. Я разыграла перед ней слёзную историю о том, что раньше прийти не смогла, и она сжалилась надо мной. В следующий раз она уже не купилась на это дерьмо.
А в третий раз я учла значок Fleetwood Mac, который она всегда носит на своём бейджике, и принесла ей в рамке автографированный платок-микрофон Стиви Никс.
Да, я полностью купила расположение Долорес.
И нет, мне не стыдно в этом признаться.
– К мистеру Секси пришла? – подмигивает она.
Я корчу гримасу, изображая рвотный рефлекс. Долорес хохочет.
– Эй, если он не хотел это прозвище, ему стоило быть менее симпатичным пациентом в коме. Просто говорю, дорогуша.
Я закатываю глаза.
– Ага, мы сейчас о моём брате говорим, напомни?
Долорес фыркает.
– Ты всё повторяешь это, а я вообще никакого сходства не вижу.
– Ну, он почти мой брат, – ухмыляюсь я. – Как он?
– Всё как обычно, милая.
Дэмиан, по сути, причина всего хаоса, что творится в моей и Анникиной жизни в последнее время. Пару недель назад Дэмиан и горстка парней из банды Николаевых ворвались в клуб, где их уже ждал Аоки Дзюра, глава якудзы Дзюра-кай, с несколькими своими людьми.
Они были готовы к бою.
Напряжение между русскими и японцами в Нью-Йорке копилось уже несколько месяцев. В частности, между братвой Николаевых – империей Кира, на которого я работаю и которого, по сути, считаю семьёй – и кланом Мори-кай, то есть Кензо Мори, который агрессивно расширял свои владения в городе.
Кульминация наступила, когда Аоки взглянул на Дэмиана и тут же выхватил пистолет. Спустя двадцать секунд Аоки был мёртв, трое его людей тоже, а двое парней Кира – мертвы. Дэмиан едва не последовал за ними.
И вот теперь моя лучшая подруга Анника должна выйти замуж за этого мрачного, опасного и угрюмого Кензо Мори, чтобы положить конец вражде между якудзой и братвой до того, как они порвут друг друга на куски.
Мне жаль Аннику, правда. Её и Кензо явно связывает не самая приятная история: ну, вообще-то, она его ограбила лет пять назад, и, кажется, он это не забыл. Но, как ни крути, настоящий пострадавший сейчас лежит в больнице этажом ниже, а медики выжидают, чтобы убедиться, что вынули все пули из его груди.
– Скажу тебе вот что, милая, – Долорес качает головой и широко улыбается, обнимая меня. – В реанимацию попадают двое типов люди: те, кто сдаются, и те, кто борются. Первые… ну, у них просто больше не осталось сил. Бак пуст. А вот бойцы? – она подмигивает. – Они не сдаются, никогда. А это именно то, что тебе нужно, когда тебя привозят сюда. Твой красивый братец? Он из бойцов. Он справится, увидишь.
Он должен.
– Я тебе тут кое-что принесла.
Что? Ну, я продолжаю завоёвывать любовь Долорес. Но, в моё оправдание, у неё отличный вкус на винил. Я достаю из рюкзака редчайший французский пресс Rumors от Fleetwood Mac – тот, где в буклете есть опечатка, а Кристин Макви по ошибке указана как барабанщица в Gold Dust Woman. Наткнулась на него в одном магазинчике в Бруклине неделю назад. И имя Долорес сразу всплыло в голове.
Её глаза расширяются, когда я достаю пластинку и протягиваю ей.
– Где, чёрт возьми, ты это нашла?! – выдыхает она.
– Фокусник не раскрывает свои секреты, – ухмыляюсь я.
Долорес обнимает меня крепко-крепко, а потом, сияя от радости, отступает.
– Ты просто чудо, Фрей. Иззи с ума сойдёт, когда увидит.
Иззи – это внучка Долорес, и, судя по всему, их связывает любовь к Fleetwood Mac. Долорес также обожает говорить мне, что я её напоминаю. Мол, у нас с Иззи «одинаковый вайб».
Иззи пятнадцать.
Не уверена, что именно это говорит о моих модных предпочтениях, но мне нравится думать, что Иззи просто невероятно крутая не по годам.
Я должна бы переодеваться как мрачный подросток.
– Мне нужно его проведать, – говорю я, бросая взгляд в конец коридора, на палату Дэмиана.
Долорес кивает:
– Загляни ко мне на обратном пути. И попробуй поспать, милая. Тебе явно не помешает.
Я натягиваю улыбку, снова кивая.
– Попробую.
Мы обе знаем, что нет.
Я оставляю Долорес и иду к палате Дэмиана. С каждым шагом напряжение внутри только растёт. Дверь тихонько скрипит, когда я толкаю её… и вот он, всё в той же больничной койке, где провёл уже несколько недель.
Неподвижный.
Безмолвный.
Единственный звук в комнате – ритмичное пиканье аппаратов. Единственный признак жизни – размеренный подъём и опускание его груди. Я придвигаю стул ближе к кровати, металл едва скребёт по полу. Когда я сажусь, мои пальцы касаются его прохладной, бледной кожи. Обычно он тёплый, наполненный жизнью. Сейчас он холодный. Слишком холодный.
Я ненавижу это.
Когда-то нас было двое – только я и Анника. Вернее, до того был ещё один период – кошмарное время, когда я осталась одна на улицах, после того как сбежала от семьи, с которой покончила, и от монстра, которого называла отцом.
А потом я встретила Аннику. Она была старше, опытнее, хладнокровнее и уже несколько лет жила на улицах. Она любит говорить, что мы взяли друг друга под крыло, но на деле всё было куда однобоким.
Вместе мы стали командой: у неё был талант красть то, что мне было не под силу, а у меня – то, что не удавалось ей. Мы начали зарабатывать себе имя в преступном мире как воровки наёмного плана. Нам только-только начинало везти – а может, мы просто слегка заигрались.
И вот тогда мы встретили Дэмиана. А если точнее, украли у него Ролекс на шикарном званом ужине, куда пробрались под видом обслуживающего персонала. Мы обчистили это место вчистую. И когда уже праздновали удачное дело в баре неподалёку, Дэмиан нашёл нас.
Он хотел вернуть часы. Но ещё больше – хотел работать с нами.
Дэмиан, наследник и правая рука Кира Николаева, имел связи в криминальном мире, о которых мы с Анникой и мечтать не могли. Высокий, поджарый, по-настоящему пугающий, с дьявольской ухмылкой и жаждой адреналина. Он, как и мы, презирал правила, любил рисковать, а ещё – испытывал слабость к вещам, которые ему не принадлежали. Только разница между нами была в одном: мы с Анникой крали, потому что были в этом хороши, нам нравился азарт охоты – и потому что это долгое время было единственным способом выжить.
Дэмиан же любил воровать, потому что ему нравилось причинять боль тем, кто, по его мнению, этого заслуживал.
Я наклоняюсь вперёд, упираясь локтями в колени, и смотрю на его лицо. Белые волосы растрёпаны, но зачесаны назад. Этот оттенок – редкий результат пигментного заболевания. Обычно его резкие черты выглядят драматично, но сейчас, во сне, смягчены, словно он не человек, а статуя.
Он всегда казался неземным, с этими призрачными волосами и аметистовыми глазами. Сейчас он словно вовсе не жив.
– Прости, – шепчу я в тишине.
Я не знаю, за что извиняюсь. Может, за то, что ничего не сделала – ничего – чтобы его остановить. А может, потому что в глубине души знаю: если бы всё сложилось иначе, если бы мы с Анникой в тот день не пересеклись с ним, меня бы здесь не было.
Закрываю глаза. Но едва я это делаю, передо мной снова вспыхивает образ человека в маске. Я старалась вытолкнуть его из памяти, но он преследует меня.
Он преследует меня.
Я снова открываю глаза, глядя на неподвижного Дэмиана.
– Я видела кого-то, – бормочу, слова срываются с губ, прежде чем успеваю их остановить. – Я выполняла задание для Кира, и увидела его. Мужчину. Он… Он убил четверых прямо у меня на глазах. Я думала, он убьёт и меня.
Грудь сжимается от боли. Именно этот разговор я бы сейчас вела с Дэмианом, будь он в сознании. Не преувеличивала, когда говорила Долорес: Дэмиан действительно был мне как брат.
– Но он не убил. Он просто меня отпустил.
Качаю головой, пытаясь осмыслить это.
– Я не знаю, почему. Даже не знаю, кто он. Он был в маске – жуткой виниловой штуке с крестами вместо глаз и прорезью для рта. Полный профессионал. Будто делал это сотни раз. Он увидел меня, схватил…
Замолкаю, исповедь застревает в горле. Я не говорю Дэмиану, что в тот момент, когда думала, что умру, часть меня не чувствовала страха. Чувствовала что-то другое.
Даже если он и так в грёбаной коме.
Закрываю лицо ладонями, борясь с волной смятения, грозящей накрыть меня с головой.
– Я разваливаюсь, – шепчу я, наклоняясь вперёд, пока лбом не касаюсь края кровати. – Знаю, что бы ты сказал. Чтобы держалась подальше. Что я сумасшедшая, если чувствую хоть что-то, кроме ужаса. И ты был бы прав.
Поднимаю взгляд на него. Его грудь ровно поднимается и опускается в такт мерному писку приборов. Он даже не шевелится. Я не знаю, зачем говорю всё это вслух. Он ведь меня не слышит. Но что-то в нём, даже сейчас, заставляет меня выговориться, доверить самые мрачные секреты.
– Знаю, что он опасен, – прошептала я, сдавливающее чувство в груди не даёт вдохнуть. – Но я не могу перестать о нём думать.
Голос гаснет. Я не договариваю последнюю мысль – ту, что гложет меня изнутри уже несколько дней. Это неправильно. Знаю, что это неправильно. Я ненавижу это. Но не могу избавиться от этой мысли.
Не могу избавиться от него.
Я сижу так долго, словно на мне лежит физическая тяжесть. Наконец поднимаюсь, приглаживаю складки на куртке. Последний взгляд на него, прежде чем развернуться к двери.
– Люблю тебя, придурок. Скоро увидимся, – шепчу я. – Ты, блять, обязан поправиться.
***
– Пссст.
Я вздрагиваю, резко оборачиваясь на голос, шипящий из кустов рядом с тротуаром. Брови хмурятся, пока я пытаюсь разглядеть, кто там, но тут же расслабляются, когда я вижу её.
– Через два часа из JFK летит рейс в Париж, – бормочет Анника. – У нас ещё есть связи. Мы могли бы снять деньги, исчезнуть, улететь в Тунис…
– Кидать Кира, даже не попрощавшись, звучит, мягко говоря, дерьмово.
Моя лучшая подруга выходит из кустов.
Да, она, возможно, самая неохотная невеста в этом чёртовом цирке под названием помолвка, но выглядит она божественно: длинное зелёное атласное платье с асимметричным вырезом, кокетливо приоткрывающее декольте. Ткань подчёркивает каждую чёртову линию её высокой, стройной фигуры, облегая на талии и плавно ниспадая по бёдрам.
Разрез на платье резко обрывается у самого бедра, кокетливо приоткрывая длинные ноги. На ступнях – золотые босоножки с жемчужными ремешками.
Я низко присвистываю, хищно ухмыляясь.
– Чёрт, да ты выглядишь сногсшибательно.
Анника закатывает глаза.
– Спасибо.
– Это Хана, твоя новая подружка, нарядила тебя?
Я ухмыляюсь ещё шире. Уже несколько дней подкалываю её за то, что она ходила выбирать платье вместе с Ханой – сверхорганизованной, правильной сестрой Кензо.
– Так и есть, – фыркает Анника, окидывая взглядом мой наряд. – Вижу, ты нашла ещё один способ сочетать чёрное… с чёрным.
Я довольно улыбаюсь.
– Знаю, ты пытаешься меня поддеть, но я приму это как комплимент. Спасибо.
Аннике приходится наряжаться для этого вечера. В конце концов, помолвка – часть всей этой договорённости… вещи… с Кензо.
А вот я решила, что наплюю на дресс-код за нас обеих.
Мой стиль для сегодняшнего вечера – нечто среднее между «Мортиша Аддамс на похоронах» и «злодейка из пикантного Диснея», с отсылкой к Хелене Бонэм Картер. Моё чёрное винтажное бархатное платье – подчёркиваю, винтажное – ниспадает до самого пола, а длинные рукава придают ему магический вид. Глубокий вырез мог бы быть чересчур откровенным, но наготу скрывает вставка из тонкой сетки.
Весь образ завершают лакированные ботинки Doc Martens и мой любимый шипованный чокер.
Анника ухмыляется.
– Ладно. На самом деле ты выглядишь потрясающе. Настоящая «это-не-фаза-мам». Обожаю.
– Благодарю, – расплываюсь в ухмылке. – Высшая форма лести.
Анника прочищает горло:
– Ну что, аэропорт? Ты в деле?
Я ухмыляюсь ещё шире.
– Ты же знаешь ответ. За тебя насмерть, сучка.
Она усмехается, но тут же тяжело вздыхает.
– Хотя, похоже, нам не удастся слинять, да?
Я качаю головой:
– Увы, нет. По крайней мере, не без того, чтобы не развязать третью мировую.
– А это точно испортит Киру выходные.
Я усмехаюсь:
– Ага. И не думаю, что он обсуждал бы с Дэмианом сплетни о нас так же активно, как мы его.
Анника фыркает:
– Абсолютно.
Она прочищает горло, а её голос становится низким и ленивым:
– Да-да, племянница, привет. Я вечно злюсь без причины. Это такоооой ужас – быть супербогатым, влиятельным, красивым и совершенно не заинтересованным ни в женщинах, ни в мужчинах.
Я громко смеюсь. Да, у Кира довольно сложный акцент – что-то среднее между русским и британским, – но это всё равно чертовски смешно.
Анника вздыхает, поднимая взгляд к особняку, в котором уже начался весь этот фарс. Вечеринка проходит в доме главы Акияма-кай, деревенском особняке Соты Акияма – смесь классического нью-йоркского таунхауса и традиционного японского стиля.
Я много знаю о семье Мори. Врага надо знать в лицо.
Сота – по сути, версия Кира для Кензо, что-то вроде его наставника. Глава Акияма-кай якудза – на самом деле не отец Анники. Но он был лучшим другом биологического отца Кензо, Хидео.
Хидео сумел сбежать от жизни якудза и начать новую главу в Америке, а когда Кензо вернулся в Японию, чтобы заново открыть для себя свою наследственность, Сота принял его как родного сына.
Любой нормальный человек либо:
A) смирился.
B) разозлился и попытался отомстить, но потом всё же.
C) отступил и принял поражение, когда Анника его обокрала пять лет назад.
Но не Кензо.
Он потратил последние пять, чертовски долгих лет, разыскивая её – а значит, и меня – после того, как она украла у него колье, предварительно накачав его наркотиками на коктейльной вечеринке в Киото.
Ну серьёзно, чувак, отпусти уже.
Его отец, Хидео, вообще не знал о существовании Кензо и его братьев и сестёр – их мать, Астрид, норвежская светская львица, скрывала это от него.
Сначала она увезла Кензо из Японии в своё поместье в Англии. Спустя несколько лет вернулась в Японию, чтобы попытаться возродить роман с Хидео.
Возродить-то не получилось. Но зато она уехала из Японии уже беременная… на этот раз близнецами: братом Кензо, Такеши, и его сестрой, Ханой.
Но это ещё не всё. В семье Мори есть ещё один парень – Мал Ульстад. Технически он кузен Кензо, Ханы и Такеши, потому что его мать была сестрой Астрид. Но он вырос с ними, был им почти как брат. Теперь он один из главных советников Кензо в Мори-кай.
Сегодня вечером я планирую его полностью избегать.
Мы никогда не встречались. Он не знает, кто я.
Но я знаю, кто он. Точнее, знаю, чьей он крови.
…И что эта кровь сделала со мной.
Я вздрагиваю, выдыхая в холодный воздух Нью-Йорка обрывки прошлой жизни – той, что оставила далеко позади. Когда я снова вдыхаю, наполняя лёгкие свежестью, я не та, кем была тогда.
Теперь я Фрея Холм.
И я больше никогда не оглянусь на ту тьму, из которой выбралась.
Меня отвлекает новый раздражающий запах. Я морщусь и оборачиваюсь к Аннике, которая затягивается своим дурацким электронным девайсом.
– Ты выглядишь тупо, когда сосёшь эту штуку, знаешь?
Анника делает ещё одну затяжку и ухмыляется мне, поднимая средний палец.
– Ой, ну прости, я тут немного стрессую. Можно мне спокойно справляться с этим привычным способом?
– Ой, ну прости, я просто не хочу, чтобы моя лучшая подруга сдохла от рака, – парирую я.
Анника закатывает глаза, делает последнюю затяжку и запихивает вейп обратно в клатч.
– Я бросаю, окей?
Я тяжело вздыхаю.
– Ладно, нам всё равно придётся войти туда. Так что давай просто оторвём пластырь разом и покончим с этим. А потом уже придумаем, как подделать тебе лицо и спрятать в Тунисе.
– Лаааадно, – ворчит Анника. Она кивает в сторону дома Соты, где у входа толпятся гости, пробираясь сквозь ряды охраны якудза и братвы. – Ты иди. А я… подышу свежим воздухом.
Я закатываю глаза:
– Ага. «Свежим воздухом».
– Отвали.
Я тихонько хихикаю, оставляя Аннику разбираться со своей гадкой привычкой. У входа трое парней из якудза машут металлодетекторами словно мы проходим через охрану в аэропорту. Один из них, высокий японец с козлиной бородкой и татуировками якудза, поднимающимися по шее, хмурится, увидев меня, и делает шаг вперёд, преграждая путь.
– Нет, – рычит он.
Я выгибаю бровь.
– Простите, что?
– У Сота-сана строгий дресс-код на этот вечер, – бурчит он, снова окидывая меня суровым взглядом. – Ты не…
– Она проходит.
Голос у меня за спиной заставляет одновременно облегчённо выдохнуть и закатить глаза.
Я медленно выдыхаю, натягивая улыбку, и оборачиваюсь к Дмитрию, одному из людей Кира.
За последние два года Дмитрий позвал меня на свидание не меньше десяти раз и до сих пор не осознал, что «нет»– это «нет».
Он не так уж плох. Но, во-первых, я никогда не смешиваю личную жизнь с работой, а мы оба работаем на Кира. А во-вторых…
Ладно, к чёрту «во-вторых». Просто не хочу с ним встречаться. Было бы прекрасно, если бы он наконец это понял.
Я поворачиваюсь к нему, и он одаривает меня, как ему кажется, своей самой обаятельной улыбкой. Может, это и есть его самая обаятельная улыбка… Но, как бы сказать помягче… Его слишком часто били по лицу, и это заметно.
Нет, не такая забавная кривая улыбка, которая делает человека очаровательным. Скорее… та, от которой у меня поднимается желудок.
А потом Дмитрий придвигается ко мне ближе и кладёт свою тяжёлую ладонь мне на шею.
Вот почему я не хочу с ним встречаться. Забудем его в целом… грубоватый стиль. Забудем то, как он лает на людей. Даже не будем вспоминать, что он трогает меня каждый раз, как будто я не просила его перестать.
– Пошли, Фрея, – прорыкивает он с сильным русским акцентом. – Проведу тебя через этот мусор.
Дмитрий ухмыляется и, держа меня за шею, ведёт к двери. Но на самом пороге тот же охранник из якудза останавливает его, преграждая путь рукой.
– Она может войти, – холодно сообщает он. – Ты нет. Ни солдат, ни с одной из сторон. Так решили оба наших босса.
