Текст книги "Свирепый (ЛП)"

Автор книги: Дж. Б. Солсбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Полегче, здоровяк, – говорит он, как будто я ребенок. Что, полагаю, свидетельствует о нашей разнице в возрасте. – Мы с этой дамой просто разговариваем.

– Она ребенок.

– Я не ребенок!

Мистер Пластика наконец-то выглядит обеспокоенным.

– Слушай, чувак, я просто разговаривал с ней.

Я поворачиваюсь к Хейван, которая покраснела и свирепо смотрит на меня.

– Ты закончила.

Ее позвоночник напрягается вместе с челюстью, и я несколько раз моргаю от того, что в ее выражении лица так много от меня и Ванессы.

– Я только начала.

Во мне вспыхивает гнев, но я изо всех сил стараюсь его сдержать. Меньше всего мне хочется, чтобы Хейван меня боялась.

– Ты можешь уйти отсюда со мной, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Или я тебя вынесу.

– Уф. – Она сбрасывает свое тело с тренажера таким драматическим образом, что все сомнения мистера Пластики относительно ее возраста только что развеялись. И топает в сторону лифтов.

Я наклоняюсь к мистеру Пластика.

– Держись, блядь, подальше от молодых девушек. Ты никого не обманешь, старик.

Его рот разинут, словно он пытается подобрать слова для ответа, но я ухожу, чтобы дать ему возможность поразмыслить над правдой.

Хейван не ждет меня у частного лифта. Должно быть, она поднялась на общественном.

Воспользовавшись частным входом, я захожу в дом как раз вовремя, чтобы услышать, как Хейван кричит на Ванессу из спальни. Я колеблюсь, в каком направлении идти. Оставить ли Ванессу разбираться с ситуацией? Стоит ли мне вмешиваться?

– ...не такая шлюха, какой была ты! – кричит Хейван.

Не задумываясь больше, я иду по коридору и вхожу в комнату, где живет Ванесса. Она сидит в изножье кровати, а Хейван возвышается над ней.

– Что, черт возьми, ты только что сказала? – спрашиваю Хейван настолько спокойным голосом, насколько могу.

– О, да, папочка, пожалуйста, прочитай мне лекцию о том, почему семнадцатилетняя девушка не должна встречаться с мужчиной старше себя. – Ее брови высоко подняты.

– Потому что по закону это изнасилование.

Краем глаза я вижу, как Ванесса опускает голову на руки.

Ухмылка Хейван становится просто дикой.

– Значит, ты признаешь, что изнасиловал мою маму.

У меня дыхание перехватывает в горле. Черт, я не учел этот момент.

– Это было другое.

Она скрещивает руки на груди и наклоняет голову.

– Правда? И почему это?

– Мне было восемнадцать, а не сорок.

– Хм... совершеннолетний и ребенок.

– У нас были серьезные отношения.

– Хейс, – мягко говорит Ванесса, словно намекая, что мои доводы бессмысленны.

Хейван прищуривается.

– И это должно сделать вашу связь менее незаконной?

– Я любил ее!

У Ванессы перехватывает дыхание.

Я расстроенно провожу рукой по волосам.

– Мы с твоей мамой любили друг друга. Были двумя детьми, глубоко влюбленными друг в друга. Это не то же самое, что какой-то озабоченный старик, пялящийся на твои сиськи, пока ты бегаешь на беговой дорожке. Скажи мне, что ты, черт возьми, это понимаешь!

Ее взгляд становится жестким, и она двигает челюстью вперед-назад, прежде чем выбежать из комнаты. Клянусь, я слышу треск дерева, когда она захлопывает дверь своей спальни.

Ванесса встает на ноги.

– Ты в порядке?

– Она всегда была такой?

Она выдыхает и кивает.

– Да, всегда. – Ее темные брови поднимаются над глазами цвета весенней травы. – Ты действительно удивлен? Она же наш ребенок.

Напряжение в моей груди спадает при звуке того, как Ванесса называет Хейван нашей.

– Не думаю, что я хорошо справился со своим первым родительским моментом, – ворчу я, потому что насколько сложным может быть это дерьмо? Я говорю. Ребенок слушает. Разве не так все происходит?

– Ты отлично справился. – Ванесса протягивает руку и сжимает мое предплечье. Точка соединения ощущается так, будто тысяча ватт бьет по моему телу. – Спасибо, что помог ей. – Снова сжимает мое предплечье. Еще один толчок. – Она не понимает, в какие неприятности может попасть из-за своей наивности. Девочка из маленького городка в большом городе, понимаешь?

Я не могу перестать смотреть на то место, где ее рука лежит на моем предплечье. Длинные изящные пальцы, короткие красные ногти, бледная кожа на фоне моей смуглой. Мне всегда нравились ее руки. Я отчетливо помню, как она прикасалась ими к другим частям меня, как ногтями впивалась в кожу. Как этими руками сжимала и грубо обрабатывала меня. Меня всегда удивляло, какой силой обладают эти нежные руки.

Ванесса ослабляет хватку, и я слегка покачиваюсь, как будто только ее прикосновение удерживало меня в вертикальном положении.

– Ужин готов. Не хочешь присоединиться ко мне? У меня такое чувство, что Хейван собирается прятаться до конца ночи.

– Да. – Я идиот. Из всех моментов, когда мог бы сказать что-то остроумное, очаровательное или кокетливое, я выбрал «да».

У меня нет практики.

Я отворачиваюсь и направляюсь в душ. Если собираюсь сесть за стол напротив Ванессы и разделить с ней трапезу, которую она приготовила своими прекрасными руками, у меня есть кое-какие собственные дела, о которых я должен позаботиться в первую очередь. Если не сделаю этого, то могу поддаться своим порывам и попытаться поцеловать ее, прикоснуться к ней и все испортить.

ГЛАВА 11

Ванесса

– Мне кажется, или здесь действительно прохладнее? – спрашиваю я, сидя на диване на террасе Хейса.

Летом в Нью-Йорке ужасная жара, которая липнет к коже, но на такой высоте и под покровом ночи легкий ветерок пробивается сквозь высокую температуру, которая кажется непроницаемой на уровне улицы. Полагаю, еще одно преимущество быть неприлично богатым.

– М-м-м... – Хейс дожевывает остатки жареного мяса, картофеля и овощей, затем отодвигает свою тарелку на несколько сантиметров, давая понять, что закончил. – Где ты научилась так готовить?

Разве плохо, что его комплимент по поводу моей стряпни наполняет меня гордостью? Феминистка во мне возмущается, что я хороша во многих вещах, и кулинария, как оказалось, одна из них.

– Кулинария – это как математика. Как только выучишь формулу, ее трудно испортить.

Хейс пристально смотрит на меня, как будто то, что я говорю, имеет значение, хотя я не говорю ничего важного. Он всегда обладал этой способностью заставлять меня чувствовать, что меня видят и ценят. Это была одна из многих вещей, которые я в нем любила. Если я находилась в комнате, то никого больше не существовало. Когда говорила, весь остальной мир словно замолкал. Забавно, но до этого момента я ни о чем таком не вспоминала.

– Ты назвала Хейван в честь нас?

Смена темы настолько резкая, что я немного запинаюсь, когда отвечаю.

– Д-да. – Благодарная за тусклый свет, чтобы он не видел, как я краснею, вздергиваю подбородок и отворачиваюсь, чтобы посмотреть на город внизу.

Не хочу, чтобы он думал, что я все еще любила его, когда родила Хейван. Или что надеялась, что он будет искать нас, чтобы извиняться и унижаться, пока я не позволю ему вернуться в нашу жизнь.

– Почему?

Я заставляю себя посмотреть на него, несмотря на то, что его пытливый взгляд заставляет меня чувствовать себя незащищенной.

– Потому что она единственное, что мы сделали правильно.

Его брови сдвигаются в замешательстве.

– И, наверное, я хотела помнить, что то, что у нас было, каким бы болезненным это ни было, служило большей, более значимой цели. Что боль была не напрасной.

Он потирает челюсть и прочищает горло.

– Это то, что ты помнишь о нас? Боль?

– В основном да. Потому что я должна была держаться за это, чтобы стать сильнее. Чем сильнее злилась, тем больше хотела доказать, что могу вырастить ее сама.

– Господи, Несс. – Он проводит обеими ладонями по лицу, надавливая на глаза, и так сильно ерошит волосы, что, когда опускает руки, волосы торчат во все стороны.

Его растрепанный мальчишеский вид пробуждает приятные воспоминания, которые я так старалась забыть. Те, которые не так болезненны.

Его темные карие глаза мерцают в тусклом свете.

– Мне так чертовски жаль, что тебе пришлось проходить через это в одиночку.

Из моих легких выходит весь воздух, и я практически падаю от облегчения. Это слова, которые мне так хотелось услышать, но верила, что никогда не услышу.

– Даже представить себе не могу, каково было растить ее в одиночку. Сегодня я попробовал самую малость и все испортил.

Я ухмыляюсь.

– Уверена, ужасно осознавать, что ты не лучший в чем-то, но ты должен знать, что воспитание детей – это не то, что можно измерить количественно. Это пожизненная работа на грани возможного, когда постоянно надеешься, что не облажаешься.

Хейс хмыкает и потягивает свой напиток.

– Сегодня ты поступил правильно. Хейван превратила раздвигание границ в искусство.

Он хихикает.

– Интересно, откуда в ней это?

– Серьезно? – Я смеюсь, пока не замечаю, что он поднимает на меня брови. – Погоди, ты думаешь, она унаследовала это бунтарство от меня?

Он хмурится.

– От кого же еще? Не от меня же.

– Значит, это кто-то другой налил средство для мытья посуды в фонтан Генри Д. Пенроуза в кампусе после того, как директор специально запретил это делать, потому что это испортит водяные насосы? И кто-то другой украл ключ от школьного кафетерия и отправился со всей хоккейной командой посреди ночи опустошать холодильники? О, а еще кто-то другой вломился в биологическую лабораторию, чтобы выпустить всех бабочек...

– Это на твоей совести, – говорит он, слегка улыбаясь. – Ты сказала мне это сделать.

– Хорошая попытка. Ты не можешь винить меня за это.

– Ты действительно думаешь, что мне есть дело до бабочек?

– А разве нет?

– Нет. Мне было не наплевать на тебя.

Все мое тело согревается.

– Ты ненавидела все эти исследования превращения гусеницы в бабочку.

Он прав. Наблюдать за тем, как они изо всех сил пытаются освободиться из коконов, расправляют крылья и врезаются в сетчатые стены своих вольеров, было пыткой.

– Не могу поверить, что ты это помнишь.

– Я помню все. – Его взгляд падает на мои руки, обхватившие остывшую чашку чая. Легкий ветерок кружит вокруг, как будто вселенная создает пространство только для нас.

– Я ухожу!

Голос Хейван разрушает чары.

Девушка стоит в дверях во внутренний дворик. Она сменила свою спортивную одежду на очень короткое обтягивающее платье-танк-топ. Ее волосы выпрямлены утюжком, на лице макияж.

– Куда ты идешь? – рычит Хейс.

– Не твое дело, – отвечает она с чрезмерно милой улыбкой.

– Прекрасно выглядишь, милая, – говорю я, надеясь снять напряжение. – Ты тусуешься с Дэвидом? – Я предполагаю, что да, поскольку он – единственный друг, которого она завела здесь, не считая членов семьи Хейса.

– Да, – легко отвечает она. – Он ведет меня в кино.

– Уже почти девять часов вечера! – говорит Хейс, ни к кому конкретно не обращаясь.

Хейван поворачивается к нему.

– Мне семнадцать. Остались считанные месяцы до совершеннолетия по определению Конституции США.

Я прочищаю горло.

– Это не совсем пра...

– Мой комендантский час во время летних каникул – полночь.

Хейс смотрит на меня с потрясенным выражением лица.

– Я вернусь к комендантскому часу, – заявляет она, а затем уходит и покидает пентхаус.

– Ты не собираешься ее останавливать? – Хейс двигается на край своего кресла, словно раздумывая, не пойти ли ему вслед за ней.

– Нет. – Я хватаю свою тарелку, чтобы отнести ее в дом, и он следует моему примеру, делая то же самое. – Я давно научилась выбирать битвы. Эту я не выиграю.

Он молчит, пока мы ходим вокруг друг друга по кухне, убирая остатки еды и ополаскивая посуду.

– Этим займется служба уборки, – говорит он, пока я загружаю посуду в одну из двух посудомоечных машин.

Что за званые обеды планировал устраивать Хейс, когда покупал эту квартиру?

– Я с удовольствием это сделаю.

Он помогает мне, принося грязную сковороду для жарки и вынося мусор в мусоросборник. Я вытираю столешницу и вешаю полотенце для посуды сушиться.

– Когда она родилась?

– Шестнадцатого июля. Десять часов схваток, и сразу после полуночи она оказалась у меня на руках.

– С тобой никого не было? Друга или члена семьи?

– Со мной была Хейван. Она – все, что мне было нужно тогда и каждый день с тех пор.

– Тебе было одиноко?

– Не знаю, можно ли назвать это одиночеством. Я помню, что мне чего-то не хватало... может быть, привязанности. Когда проводишь каждую минуту бодрствования и сна, заботясь о маленьком ребенке, то понимаешь, как сильно хотелось бы, чтобы кто-то был рядом и просто обнял тебя.

Хейс подходит ко мне в три шага на своих длинных ногах и прижимает меня к груди. В тот момент, когда он обхватывает меня своими большими руками, я замираю. Мои руки остаются висеть по бокам, но ему, кажется, все равно.

– Ненавижу слышать это дерьмо, – грубо говорит он мне в макушку.

– Ты же спросил.

– Я знаю. И хочу услышать все. Просто хочу сказать, что чертовски неприятно – впервые слышать о том, как я подвел тебя и даже не подозревал об этом. – Его голос срывается, хотя не могу сказать, от злости или от печали. Он судорожно втягивает воздух, и я решаю, что это печаль.

Мое сердце болит за испуганную семнадцатилетнюю девушку, оказавшуюся в одиночестве, а также за мужчину, который хочет все исправить и не может. Наконец мои мышцы расслабляются, и я обхватываю его руками.

– Ты феноменальная мама, Несс. Хейван повезло, что у нее есть ты.

Боже, как сильно мне нужно было услышать это от него? Очевидно, очень сильно, потому что прижимаюсь к нему еще ближе, обнимаю чуть крепче и закрываю глаза, впитывая его одобрение.

– Я серьезно, – говорит он и отстраняется настолько, чтобы видеть мое лицо.

Мы так близко, что я чувствую его дыхание на своей щеке, биение пульса у него под ребрами. Он поднимает руки, чтобы обхватить мое лицо, и я вдруг превращаюсь в ту влюбленную девочку-подростка, которая не могла поверить, что Хейс Норт хочет меня.

В то время это чувство было единственным, что могло нарушить мои планы на жизнь. Ни у кого больше не было сил отговорить меня от цели поступить в Стэнфорд. Ни у моих родителей с их предложениями денег и финансовой свободы, если я выберу правильную школу и займусь политикой. Ни у школьных консультантов, которые говорили мне, что «такие девочки, как я, должны стремиться к цели пониже», ни учителя, которые говорили, что я должна быть «разумной».

Единственным человеком, который заставил меня усомниться в том, что я покину Нью-Йорк и поступлю в Стэнфорд, был Хейс. Я бы последовала за ним в Гарвард. Черт, я бы осталась в Нью-Йорке и поступила в Нью-Йоркский университет, только чтобы проводить с ним несколько дней то тут, то там и на каникулах.

Я бы бросила все, чтобы быть с ним.

И одна эта мысль волновала меня так же сильно, как и пугала.

Поэтому я никогда не рассказывала ему о Хейван. Все эти годы назад он понятия не имел, что, если бы Хейс захотел, чтобы я оставила нашего ребенка, я бы осталась в Нью-Йорке и ждала его. Сколько бы времени это ни заняло.

– Несс, – шепчет он. – Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Хейс

Держать Ванессу в своих объятиях – все равно, что держать в руках мир, который перестает вращаться. Время замирает. Ее глаза сверкают, губы приоткрываются, и в этот момент нет места для гнева или разочарования. Нет места для того, кто прав, а кто виноват. Все причины, по которым я был расстроен после того, как узнал о Хейван, улетучиваются из головы, и есть только мы.

Я скольжу руками по ее спине к плечам и обхватываю ладонями ее лицо. Боже мой, она потрясающая. Возможно ли, что Несс стала еще красивее? Или мои глаза настолько отчаялись, а разум настолько был лишен ее, что она разрушила все ожидания и далекие воспоминания?

– Хейс, – мягко говорит она. – Я уже сделала это. – Она берет меня за запястья и надавливает.

Волна желания разливается по моим венам.

– Мы не можем.

Моргаю сквозь туман и убираю от нее руки. Она удаляется из моего личного пространства, и я пошатываюсь от усилия, которое требуется, чтобы не преследовать ее.

– Мне жаль, – тихо говорит она.

– Не стоит. – Я сглатываю сквозь внезапно пересохшее горло. – Я не должен был... – Прикасаться к тебе. Потому что ощущение ее прикосновения лишь напомнило мне о том, как сильно я по ней скучал. Мое тело узнало ее, и это знание вернуло голод.

– Все в порядке, – говорит она с улыбкой в голосе. – Думаю, я нуждалась в этих объятиях больше, чем готова признать.

– Я... – Засранец. Эгоистичный мудак. У меня вспыльчивый характер. Со мной невозможно сблизиться, и еще труднее понравиться, а тем более полюбить. – У меня ничего не получается.

– Ты лучше, чем думаешь. – Она грустно улыбается, и мне хочется стереть поцелуями эту грусть с ее лица.

Не слишком ли много просить об одной ночи вместе, чтобы поддаться сексуальной химии и позволить ей поглотить нас? Одна ночь, когда не будем думать обо всех ошибках? Мы могли бы направить всю эту эмоциональную хрень в секс, и когда будем измотаны и бесполезны, возможно, сможем, наконец, взяться за сложные вещи.

– Спокойной ночи, Хейс.

– Спокойной ночи. – Я смотрю, как Ванесса исчезает за углом, а затем отправляюсь в постель, где смотрю в потолок, чувствуя себя слишком взвинченным, чтобы заснуть.

ГЛАВА 12

Хейс

Выходные я обычно провожу в кабинете. Если не в моем офисе в «Норт Индастриз», то дома. После более длительной, чем обычно, тренировки сегодня утром, когда я вернулся домой, было уже почти девять часов утра.

В доме тихо, но на кухне горит свет, что говорит о том, что Ванесса не спит. Я был так близок к тому, чтобы поцеловать ее вчера вечером. Если бы она не остановила меня, сделал бы это. Я не готов встретиться с ней лицом к лицу после этого колоссального конфуза, поэтому нырнул в свой кабинет, как будто в доме нет моей бывшей девушки и дочери.

– Что, черт возьми, я должен делать? – говорю себе. Не знаю, что мне делать.

В моем арсенале нет ни одного инструмента, чтобы справиться с подобной ситуацией. Перебираю в памяти старые воспоминания о том времени, когда жил дома с родителями. Я видел отца, может быть, раз в неделю. Его всегда не было дома. А мама была либо на светских мероприятиях, либо принимала таблетки за дверью своей спальни. Нас воспитывали повара, домработницы и, честно говоря... друг друга.

Моя семья – ужасный источник советов по воспитанию. Я вспоминаю, как хорошо Хадсон и Лиллиан общались с Хейван, как легко им было рядом с ней. Откуда Хадсон знал, что делать? Может, все было иначе, потому что Хейван не его дочь? Может, Лиллиан помогла с...

– Тук-тук, – слышу голос Ванессы из коридора возле моего кабинета. – Я буду стоять здесь с закрытыми глазами, пока ты не скажешь мне, что полностью одет.

Любопытствуя, я выскакиваю из-за стола и высовываю голову в коридор. Ванесса стоит там, закрыв глаза руками.

– Ты можешь...

Она подпрыгивает и визжит.

– ...открыть глаза.

– Черт возьми, ты опять это сделал! – Она сгибается пополам, упираясь руками в колени. – Нужно привязать тебе чертов колокольчик на шею. Как человек твоего размера может не издавать звуков при ходьбе?

Черт, она такая чертовски милая. Я хочу поцеловать ее. Согласился бы даже на объятия. Черт, да хоть на рукопожатие, лишь бы мог дотронуться до нее.

Засовываю руки в карманы брюк.

– Наверное, много тренировался тайком сбегая из дома родителей.

– Наверное. – Она вновь обретает самообладание. – Я хотела спросить – сегодня должны доставить мой компьютер. Сможет ли кто-нибудь внизу расписаться за него, если меня не будет?

Я киваю.

– Я позвоню вниз и удостоверюсь, что они знают. – Тут я замечаю, что она одета в широкие брюки и обтягивающую рубашку с короткими рукавами под цвет ее глаз. На ногах туфли без каблуков. – Ты куда-то идешь?

– Должно быть, Хейван вчера хорошо провела вечер, потому что согласилась сегодня пройтись со мной по магазинам и осмотреть достопримечательности.

Напряжение в моей груди ослабевает, когда понимаю, что Хейван снова потеплела к своей маме. После их вчерашнего разговора я забеспокоился, что мое вмешательство в спортзале вызвало какой-то постоянный разлад в их отношениях.

– Ты... – Она обходит меня, чтобы заглянуть в мой кабинет, где на столе стоит открытый ноутбук. – Работаешь? В воскресенье?

Я прислоняюсь плечом к дверному косяку.

– Я работаю каждый день.

На ее лице появляется гримаса.

– Почему?

Потому что мне нечем заняться.

– А почему нет?

– Эм... потому что это жалко.

Я кусаю губы, чтобы не улыбнуться во весь рот. Мне очень не хватало рядом женщины, которая не боялась бы противостоять мне, не боялась сказать то, что она на самом деле думает. И тут я понимаю, что не пугаю Ванессу так, как большинство людей. И никогда не пугал.

– Пойдем с нами. Будет здорово выбраться, и ты сможешь показать Хейван все свои любимые уголки Нью-Йорка.

Чувство, которое я могу описать только как панику, пронзает меня.

– Думаешь, она захочет этого?

– Не вижу причин для отказа. И я не была в Нью-Йорке с тех пор... с тех пор...

Я киваю, понимая, что она не была здесь с тех пор, как уехала, одна и беременная.

– Ты можешь показать мне все, что изменилось.

– Хорошо, позволь мне... – Я поворачиваюсь к своей спальне, словно дверной проем каким-то образом подскажет мне слова, которые ищет мой нервный мозг.

– Не торопись. – Ванесса начинает уходить.

– Несс.

Она поворачивается, и ее блестящие темные волосы так сильно лезут в ее лицо, что та заправляет их за ухо. Я помню, что раньше мог сделать это для нее.

– Спасибо.

Ванесса улыбается, кивает и оставляет меня на краю обрыва.

Я произносил речи перед самыми богатыми и влиятельными людьми в мире. Сидел за обеденным столом с людьми, у которых достаточно денег, чтобы купить целые страны, и ни разу не почувствовал нервного напряжения. Но от идеи провести день с Ванессой и Хейван, я дрожу в своих носках из смеси хлопка и шерсти.

– Я этого не делала! – отнекивается Ванесса сквозь приступ смеха, когда мы сидим во внутреннем дворике кафе на 5-й авеню.

– Подожди. Ты хочешь сказать, что моя мама, вот эта женщина, бегала топлес по Бродвею? В шестнадцать лет? – Она переводит взгляд на свою маму. – И ты ругалась за то, что я окунулась голышом в водохранилище Норт-Катамаунт?

– Во-первых, у Хейса немного отшибло память. Мы ехали в лимузине после выпускного вечера, и я вылезла из люка. Мое платье без бретелек зацепилось за край в тот момент, когда я подняла руки вверх, и бум. Сиськи на Бродвее.

– Это совсем не то, что я помню, – возражаю с ухмылкой. Где-то между шоппингом и прогулкой по Центральному парку я обнаружил, что улыбаюсь, сам того не осознавая. Будь то в ответ на комментарий Хейван, когда мы проходили мимо старушки, кормящей голубей, или наблюдая, как Несс и Хейван поддразнивают друг друга. Чем дольше продолжается день, тем легче становится улыбаться.

Ванесса фыркает.

– Слишком много ударов хоккейной клюшкой по голове.

– Почему ты перестал играть? – спрашивает Хейван, поедая кусок чизкейка.

Я разделяю затянувшийся момент напряженного зрительного контакта с Несс, размышляя, насколько честным мне следует быть с Хейван.

– Наверное, мне это перестало нравиться. – Это не ложь. Когда родители Ванессы сказали мне, что она проводит выпускной год за границей и что та даже не попрощалась, я потерял интерес ко всему, что мне раньше нравилось. Стал больше пить, больше веселиться, пытаясь заполнить ту дыру внутри себя, которую она оставила. В конце концов, мой образ жизни сказался на моей игре. И через год меня выгнали из команды.

– Я понимаю это, – говорит Хейван. – Я хорошо играю в волейбол.

– Она отлично играет в волейбол, – с гордостью заявляет ее мама.

– Но... – Она делает паузу, размазывая крошки по тарелке. – Не думаю, что сейчас мне это нравится.

Выражение лица Ванессы падает.

– С каких пор?

Она ковыряется в чизкейке и пожимает плечами.

– Некоторое время назад.

– Могла бы сказать мне.

Она качает головой.

– Конечно. Ладно. Как будто ты не разочаровалась бы во мне.

– Конечно, нет.

Хейван смотрит на меня.

– Она лжет. Мама была бы разочарована.

Я пожимаю плечами.

– Я так не думаю. Насколько могу судить, твоя мама хочет, чтобы ты была счастлива. Если этот вид спорта больше не позволяет этого, она тебя поддержит.

– Да, но ты не знаешь ее так, как я.

Не могу с этим поспорить. Но я знаю ее по-другому. Ванесса никогда не поддавалась настояниям своей семьи изучать политологию и работать в кампаниях своего отца. Когда они пытались уговорить ее, обещая деньги и престиж, она без раздумий отказывалась.

– Твоя мама никогда не делала того, чего не хотела, Хейван. Думаешь, она ожидает от тебя чего-то другого?

Хейван прикусывает нижнюю губу, затем качает головой.

– Думаю, нет.

Ванесса одними губами произносит: «Спасибо».

Я просто киваю, но в душе задаюсь вопросом, не первая ли это настоящая отцовская победа в моей жизни.

ГЛАВА 13

Хейс

– Может, закажем пиццу на ужин? – Глаза Хейван загораются.

– Я думала, ты не ешь хлеб? – замечает Ванесса, приподняв бровь.

– Я передумала. Лиллиан сказала, что нью-йоркская пицца такая вкусная, потому что в водопроводной воде много минералов или что-то в этом роде. Я хочу ее попробовать.

Мы пробыли в пентхаусе не более нескольких минут, а Хейван уже спрашивает об ужине. После целого дня прогулок и походов по магазинам я бы и сам не отказался от раннего ужина.

– Я не против, – соглашается Ванесса, поднимая взгляд от своих сумок, которые только что принес служащий. – Хочешь пиццу? – спрашивает она меня. – Если нет, я могу разогреть оставшееся жаркое.

Посмотрите на нас, мы обсуждаем ужин, как настоящая семья. Правильно ли вообще так думать? Что мы втроем, как бы нетрадиционно мы ни жили, каким-то фигом образуем семью? За то короткое время, что провел с ними, то, что у нас есть, гораздо больше похоже на семью, чем все, что я разделил с собственными родителями. Не помню ни одного случая, когда ужин был бы согласован между нами. Обычно выбор делали работники кухни.

– Звучит здорово. – А я даже пиццу не люблю.

Хейван достает свой телефон.

– Что вы, ребята, хотите?

Она говорит «вы, ребята» так непринужденно. И от того, что меня причисляют к Ванессе, мне становится легко и... Боже мой, когда я успел стать таким нежным цветком?

– Как решите, так и будет. Пойду переоденусь. – Я отправляюсь в свою комнату и опускаюсь в кожаное кресло, пытаясь разобраться со всеми противоречивыми сообщениями, которые мое тело посылает мозгу.

Изначально я хотел, чтобы Ванесса и Хейван остались со мной, чтобы узнать дочь получше. Где-то между тем выбором и сегодняшним днем все изменилось. Не могу точно сказать, что именно, но я думаю о том что будет, когда наше время здесь закончится. Как я отпущу их?

Захотят ли они остаться в Нью-Йорке? Есть ли такая сумма денег, которую я мог бы предложить, чтобы убедить их остаться?

Я уже вижу выражение ужаса на лице Ванессы, если бы предложил заплатить ей за переезд сюда. Какие еще варианты у меня есть?

На моем телефоне раздается звонок и я вижу, что это сотрудник здания.

– Да, – грубо отвечаю я.

– Мистер Норт, вам пришла посылка...

– Хорошо. Поднимите ее.

– Сэр, это уже вторая попытка курьера. Он утверждает, что ему нужна подпись Ванессы Осборн, чтобы передать посылку.

Думаю, не стоит рисковать с ее ноутбуком.

– Отправьте его наверх.

Я нажимаю «Завершить» и иду за Ванессой, чтобы сообщить ей, что требуется ее подпись.

Дверь ее спальни приоткрыта, и я легонько стучу.

– Несс? Твой ноутбук здесь. Думаю, тебе нужно за него расписаться.

– Правда? – Она выходит, одетая в более повседневную одежду, чем та, что была на ней раньше. Мешковатые, но стильные брюки для отдыха и мягкий топ на бретелях, который опускается достаточно низко, чтобы показать кружевной бюстгальтер.

Ее босые ноги шлепают по мраморному полу, и я следую за ней в прихожую, как раз когда раздается стук в дверь.

Зная, что она только оттолкнет мою руку, если попытаюсь открыть для нее дверь, я отступаю, пока Ванесса открывает ее сама.

– О, боже! – Звук, который раздается в следующий момент, я могу описать только как смесь визга и хихиканья.

Ванесса бросается на курьера, который, как я теперь вижу, высокий мужчина с бородой, опоздавший со стрижкой на год.

– Что происходит? – спрашивает Хейван из-за моей спины, но как только видит мужчину, то делает то же самое, что и Ванесса, бросаясь в его объятия.

Ему удается обнять обеих женщин одной рукой, его голова между их головами. Его глаза ненадолго закрываются, как будто парень действительно наслаждается их объятиями.

– Мои девочки.

Его девочки?

Он прижимает свое бородатое лицо, чтобы поцеловать голову Ванессы, затем поворачивается и делает то же самое с головой Хейван.

– Боже, я скучал по вам двоим.

Обычно я не склонен к собственничеству. Мои самые серьезные романтические отношения были с работающей проституткой. И все же мне хочется вырвать руки этого засранца из его тела и избить его ими.

– Не могу поверить, что ты здесь, – говорит Ванесса и высвобождается из его лап.

Его ухмылка дерзкая, но чертов огонек в его глазах выглядит искренним. Он снимает с плеча сумку и протягивает ей.

– Я не мог доверить твои вещи кому попало.

Ванесса берет ее и прижимает к груди.

– Ты проделал весь этот путь, чтобы принести мне мой компьютер?

– Неужели в это так трудно поверить? – Он поворачивается к Хейван. – Я принес кое-что и для тебя.

Хейван подпрыгивает на носочках.

Он достает сотовый телефон в ярко-розовом чехле.

– Полагаю, ты наверняка скучаешь по этому.

– Спасибо, Ти-Мэн! – Она снова обнимает его, и парень обнимает ее в ответ, отрывая от пола.

– Не за что, милая.

Ти-Мэн? Милая?

Он смотрит на меня поверх ее плеча, и что бы он там ни увидел, это заставляет его немного съежиться.

– Тэг, – говорит Ванесса с нервными нотками в голосе, – познакомься с Хейсом.

Он отпускает Хейван и протягивает руку.

Я смотрю на его ладонь так, словно в центре ее находится гигантская мокрая собачья какашка.

– Тебя зовут Тэг? – слышу себя со стороны.

Он смотрит на Ванессу, как бы говоря: «Что с этим парнем?».

– Таггарт Далтон. – Парень прищуривает глаза.

Хейван обнимает парня за талию.

– Тэг – мой крестный отец... ну, он единственный отец, который у меня когда-либо был.

Ванесса вздрагивает, а Тэг тайком улыбается.

Я хмурюсь, мои зубы болят от скрежета.

– Правда?

– Да! Он научил меня ловить рыбу, кататься на велосипеде, менять спущенное колесо, стрелять из пистолета...

– Стрелять из пистолета? Серьезно? – Что это за деревенская хрень?

Хейван с обожанием смотрит на парня.

– Да! Я подстрелила свою первую индейку, когда мне было двенадцать.

– Ел ее несколько недель, – с гордостью говорит бородач.

– Чудесно. – Выражение моего лица, должно быть, ужасно. Я пытаюсь улыбнуться, но у меня ничего не получается, только губы кривятся над зубами. Такое ощущение, что солнце светит мне прямо в глаза, обжигая сетчатку. И от напряженного взгляда начинает болеть голова.