Текст книги "Маара и Данн"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
– Ешь, Маара, ешь. Тебе нужно растолстеть.
Солнце всползало выше. Снова шагать по самой жаре. Они шли вдоль русла. Нигде никакого укрытия, ни скал, ни деревьев. Лишь изредка обгоревшие стволы, вытягивавшие к небу остатки ветвей. Огонь остался сзади. Впереди воздух – пыльный, но без дыма. Маара опять хотела рухнуть, и лучше всего в воду, в одну из быстро высыхающих ям.
Она глядела под ноги, чтобы солнце не слепило глаза, крепко держалась за палку, на которой висели бидоны.
– Глянь вперед, Маара! – услышала она вдруг.
Она подняла взгляд и увидела, что холмы резко переходят в горы. Сверху сочится жалкий водопадик – то, во что превратился бурный поток. К воде, конечно, не подобраться.
– Скоро остановимся, – пообещал Данн. Маара обратила внимание, что брат обращался к ней так, как она сама говорила с ним когда-то, уговаривая, заманивая. – Там, вверху, гораздо лучше, вот увидишь. К вечеру мы остановимся на середине подъема, а завтра влезем на самый верх.
Вечером они снова спустились к воде. Здесь вместо ям с водой текла настоящая река, когда-то большая, полноводная, и все еще текущая от водопада сплошным потоком, прежде чем потеряться в песках и скалах. Везде россыпи, кучи, груды костей. Большие, поменьше; ребра, черепа, а также рога и бивни. Данн и Маара обходили их, переступали и наступали на мелкие, рассыпающиеся, похожие на слипшийся меловой порошок. Маара боялась, что в воде могли спрятаться драконы и жалохвосты. Очевидно, Данн тоже этого опасался, ибо усердно тыкал в воду палкой. Но нет, ничто им не угрожало. Вода появилась лишь в результате ливней, до этого здесь так долго свирепствовала сушь, что вся живность передохла, не осталось ни жаб, ни лягушек. Снова они пили, купались, плескались, набрали воды. Затем начали подъем вблизи водопада, прислушиваясь к его неторопливому бормотанию. А ведь еще совсем недавно водопад этот был шириною в полмили, вода низвергалась там, где они поднимались, ее следы сохранились на скалах, настолько сглаженных переносимыми ею взвесями, что ноги скользили. Еще не стемнело, когда они остановились, чтобы осмотреться, вгляделись туда, откуда пришли. Вдали бушевал огонь. Деревню они не увидели, хотя до нее не так уж и далеко, ведь шли медленно из-за слабости Маары, шли по черной земле, меж тлеющими бревнами, дымящимися кучами костей. Маара попыталась разглядеть холмы старых городов, но они терялись в далекой дымке.
Она добавила в муку воды и снова выложила лепешки на горячие камни. Муки осталось совсем немного, а корней – всего восемь.
– Наверху пищи больше, – успокоил сестру Данн. Он вытащил кошелек, вывалил на камень и пересчитал свои сероватые монеты. – Много мы на это не купим. – Он пошевелил кучку монет пальцем. – Я вот о золоте думаю. Как бы нам его обменять? Давай поглядим.
Она вытащила мешочек, высыпала содержимое.
– Я, знаешь, никогда о них и не слышал, кроме как в разговорах… Ну, там – «дороже золота», «не все то золото, что блестит», «золотые россыпи» и все такое. Его используют, я знаю, но только богатые люди, потому-то я сначала и не сориентировался… – Он задумчиво тыкал пальцем в золотые монеты. – Нас убьют, если узнают, что у нас при себе такое.
– Если их не обменять, то как еду купим?
– Я не сказал, что нельзя обменять. – Данн напряженно что-то обдумывал.
Маара прикоснулась к одной из сверкающих монет – та уже нагрелась от горячего камня.
– На одну такую монетку можно купить дом, – процедил он сквозь зубы.
– О, Данн, давай купим дом там, где все время есть вода.
– Ты ничего не понимаешь, Маара, – поморщился он. Да, она не понимала, многого не понимала, и брат постоянно напоминал ей об этом.
– Так расскажи мне, объясни.
На плоском камне грелись, как будто враждебно переглядываясь, золотые и серые, безобразные, тощие монеты. Вокруг никого, но Данн понизил голос.
Он поднял палку и принялся чертить в пыли между камнями. Изобразил какую-то фигуру неправильных очертаний: вытянутую, с одного конца толще, чем с другого, как будто нарисовал непомерно разжиревшую метательную дубинку.
– Это весь мир. Земля, а вокруг море.
«Весь мир» Маару не удивил. Сразу вспомнились давние занятия с родителями.
– Нет, Данн, мир больше. Мир – это много кусков земли, а между ними много воды.
Он пригнулся к сестре, как будто испугавшись чего-то.
– Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? Нам вообще ничего знать не положено.
– Нас учили. Ты не помнишь, ты был еще маленьким. Нас родители учили.
– А их кто научил? Нам ничего не говорят, хотят, чтобы мы дальше собственного носа не видели. Как скальники, которые воображают, что за их холмами земля заканчивается. – Он криво усмехнулся.
– Я помню этот рисунок, Данн. Это называется Ифрик. Тот большой кусок земли, на котором мы живем. Где мы тут, в каком месте?
Он ткнул пальцем в центр фигуры, пониже большой выпуклости.
– Рустам от нас далеко?
Он указал место, затем чуть раздвинул указательный и средний пальцы, продемонстрировав расстояние от Рустама до них.
Маара почувствовала себя мелкой и незначительной, как букашка. Ведь путешествие из Рустама ей казалось долгим, длинным, как между мирами, между жизнями. А тут, на этом рисунке, – расстояние между двумя чуть расставленными пальцами. Всего ничего. А она сама и того меньше.
Но Маара не пала духом.
– Я помню, родители говорили, что Ифрик очень большой. А куда мы завтра направимся?
Данн снова показал на карте такое же расстояние, но в противоположную сторону от места, в котором, как он сказал, они находились.
– Завтра, и послезавтра, и послепослезавтра…
– Это и есть север?
– Да, это север. Но настоящий север… – Данн показал на самый край нарисованной фигуры.
– Если мы так долго пробирались сюда, то сколько же времени у нас уйдет, чтобы добраться до севера?
– Почему долго? Всего-то два дня.
– Но… – Маара думала о ночном бегстве из Рустама, и поняла, что брат говорит не об этом. Да и не мог он его помнить.
– Отсюда на север легче будет.
– А на юг – тяжелее, так?
– Да, чем южнее, тем хуже, кроме самого юга, здесь. – Он ткнул палкой в самый край Ифрика. – Здесь, внизу, горы, вода, зелень…
– Почему тогда мы не идем на юг?
– Потому что сдохнем, прежде чем дойдем. Кроме того, когда началась засуха и пустыни поползли во все стороны, куча народу двинулась на юг, к южным горам, словно букашки, массами. Но тамошним жителям они оказались ни к чему, те не хотели делиться. Ну, пришлых всех и поубивали.
– Всех-всех?
– Так рассказывают.
– Когда это было?
– Давно. До нашего рождения. Дожди закончились, начались войны.
– Дэйма сбежала от войны. До нашего рождения.
Они помолчали, глядя на опускающееся в пыльную мглу солнце, следя за удлиняющимися тенями скал, вслушиваясь в журчание воды.
– Нам не выжить, Данн.
– Я ведь выжил? Я научился выживать. И ты научишься. Только надо все время оставаться начеку. – Он снова посмотрел на золото. – Дай-ка мне две тряпки из твоих запасов, подлиннее.
Маара достала со дна мешка две полосы ткани. Жалко было с ними расставаться. Сможет ли она получить их обратно? Брат следил за ней, и Маара подумала: «Жалеет… Добрый».
Он разделил монеты на две кучки по двадцать пять штук, завязал их в ткань, по одной, разделив узлами. Чтобы не звякали, поняла она и принялась помогать. Вскоре на камне лежали две длинные полосы ткани со спрятанными в них золотыми монетами.
– Примерь-ка одну на себя. Повыше, выше пояса.
Маара задрала рубаху и обвязала вокруг себя одну из полосок. Но поскольку груди у нее совсем не было, даже соски едва торчали, то полоска выделялась под тканью, сразу бросалась в глаза. Она заплакала.
Данн улыбнулся, слегка ущипнул сестру за шею, покачал за плечо.
– Ладно, ладно. Скоро ты у нас расцветешь, не расстраивайся. Снимай, не получилось.
Она стащила тряпичный пояс и отдала ему.
– Надо на тебя что-нибудь потолще напялить, посвободнее, чтобы не выделялось.
– Ох, хотела бы я надеть что-то другое! – Она с ненавистью смяла обеими руками свою тунику. – Терпеть не могу эту дрянь. Вот бы такую, как на тебе…
Данн ничего не сказал, но помрачнел.
– Я знаю, это одежда рабов. Наши рабы носили такую, – вспомнила Маара.
– Не помню. – Но зато он помнил что-то другое, неприятное.
– Что угодно, только не это, – настаивала она, и Данн наконец улыбнулся.
Смеркалось, и ткань ее туники казалась уже не коричневой, а черной, поблескивающей, как будто светящейся.
– Интересная штуковина, эта тряпка, – сказал он, с отвращением проводя по платью Маары пальцем. – Цветом играет. Иногда белой кажется, на свету.
– Где можно раздобыть такую, как у тебя?
– Купить. Мелких денег у нас не хватит, значит, придется разменять золотой.
Данн опустил одну из полосок ткани с монетами в свой мешок, другую – в мешок Маары.
– А теперь ложись спать, я покараулю.
Маара улеглась между камнями, подложив руку под голову, и сразу заснула. Проснувшись, она не обнаружила Данна возле себя, но не успела испугаться, как ощутила его ладонь на губах и услышала шепот:
– Замри! Там люди…
Пониже и ближе к водопаду слышались шаги. Неуклюжие шаги: все время сыпались и отскакивали от скал срывающиеся из-под ног камни и щебень. Уже рассветало. Маара и Данн высунулись из-за камня и увидели спускающихся вниз мужчину и женщину. Те остановились, посовещались, потом легли и заснули.
– Устали, – шепнула Маара.
Данн осторожно двинулся к спящим. Когда он останавливался, в утреннем полумраке его можно было принять за один из валунов. Он нагнулся над распростертыми на земле телами – и почти мгновенно снова оказался рядом с Маарой, сжимая в руке украденный мешок. Они вытряхнули содержимое мешка на камень. Немного. Высушенные фрукты да плоские хлебцы. Данн сразу же разделил фрукты и принялся уплетать свою половину. Маара подумала, что эти двое из какого-нибудь места еще дальше скальной деревни, а там вообще негде взять пищу.
– А как же они? – прошептала Маара.
Брат уставился на нее, пытаясь понять, что она ощущала и чего ожидала от него.
– Ешь, – прошипел он с полным ртом. – Ешь, если хочешь выжить.
Маара принялась жевать. Хлеб спрятали в ее мешок.
Данн осторожно, чтобы не греметь, приспособил бидоны на палку, убрал ворованный мешок в свой. Они взвалили палку с поклажей на плечи и продолжили подъем. Когда добрались до верха, солнце тоже стояло в зените. Они обернулись, осмотрелись, кинули взгляд на юг, на вздымающиеся с черной земли сизые дымки последышей большого пожара. Огонь едва виднелся далеко на юге, на линии горизонта.
Между ними и огнем лишь серые камни да черная выжженная земля, ни пятнышка зелени. Они пошли вдоль реки, питающей водопад. Маара шагала легко, поспевая за Данном. Она замечала, что становится сильнее, набирает вес, хотя, коснувшись своего бедра или предплечья, сразу натыкалась на кость.
Перед ними раскинулась громадная котловина, окруженная со всех сторон горами. Река вытекала из маленького озерца. Та же, знакомая картина: была здесь вода, заполняла она всю котловину, переливалась потопом через край – но сейчас покрывает высохшее дно сетка растрескавшейся засохшей грязи, местами рассыпавшейся в пыль. И кости, конечно, везде кости.
В воде озерца – скорее, большой лужи – Маара заметила шевеление.
– Там, наверное, драконы!
– Нет, драконы передохли. Но жалохвосты остались.
– Тогда в воду нельзя.
– Не стоит. Я проходил здесь… Сунул ногу – еле отдернуть успел. Тут же подскочил, скотина.
Воздух в котловине оказался намного чище. Пыль все равно висела в воздухе, но не было гари и дыма. Скоро вышли к деревне. Дома не из камня, а из больших блоков-кирпичей, крыши соломенные и травяные. Здесь тоже бушевал пожар, но давно, гарь смыло и снесло ветром. Соломенная кровля домов выгорела, они стояли без крыш. Жители покинули деревню. Данн и Маара обошли все дома один за другим, заглянули в каждое помещение, и везде Данн подпрыгивал до верха стен, проверял, не осталось ли там чего. Он говорил, что люди прячут там, под крышей, ценные вещи и могли их впопыхах забыть. Резервуаров для воды в этих домах не было, но в каждом доме имелись большие, неподъемные кувшины. Пищи они не нашли нигде, кроме самого последнего дома, который осаждали скорпионы. Данн прогнал скорпионов, а в доме нашел кувшин, доверху набитый сухими листьями, съедобными и питательными, как он утверждал. Листья они взяли с собой. Упаковывая листья, они услышали голоса и затаились. Мимо прошли обворованные ими мужчина и женщина. Таких людей Маара увидела впервые: копны черных волос и почти черная кожа. Худобой эти двое от нее не отличались, можно было подумать, что их ветер колышет.
Данн подтянулся, чтобы посмотреть под застрехой. В этом доме выгорела не вся кровля. Он издал радостный возглас, протянул руку и скинул вниз что-то завернутое в слегка обгоревшую ткань. В ней оказалась рубаха из того же материала и примерно того же покроя, что и туника Данна. Маара тут же стянула свою коричневую змеиную кожу и облачилась в находку, не в состоянии сдержать слез радости. Она хотела швырнуть ненавистную тряпку в угол, но Данн перехватил ее.
– Продадим, – сказал он, засовывая ее в мешок Маары. Теперь у них было семь таких одежек.
Сменив одежду, Маара ощутила, что всему старому пришел конец, что начинается новая жизнь, хотя одежду эту кто-то уже носил, она побурела от времени, пыли и чужого пота. Но она могла выстирать свое приобретение и сжиться с ним. Данн снова извлек из мешка полоску с монетами, Маара обвязала ее вокруг туловища, и под толстой тканью свободной рубахи полоски не было заметно. Прибрали и ткань, из которой извлекли это новое платье Маары.
Они вернулись к берегу озерца и остановились, глядя на воду. Маара думала, как бы платье выстирать да на себе и высушить. Погруженная в эти практические соображения, она вдруг с удивлением заметила новое выражение на лице брата. Страх? Гнев? Боль? Он глядел на воду, на засохшую грязь вокруг, перевел взгляд на горы. Маара ничего не понимала.
– Почему? – прошептал он. – Почему? Не понимаю. Здесь была вода. До самых гор. Почему все сохнет, почему нет дождя, почему? Должна же быть причина.
Данн подошел к сестре, схватил за плечи, заглянул в глаза, как будто ожидая от нее ответа.
– Вот и в тех городах, – сказала она. – Там жили люди, тысячи лет, Дэйма говорила, а теперь там пусто.
Маара произнесла слово «тысячи», потому что слышала его от Дэймы, но не знала ничего, кроме десяти пальцев на руках да десяти на ногах. Учили ее и еще чему-то, дома и в школе, но сотни и тысячи и другие слова – колдовское страшноватое число миллион – означали для нее примерно одно и то же, безразмерную неизвестность.
Данн опустил руки.
– Кости и кости, все время идем по костям. – Она понимала, что в умные, проницательные глаза Данна просятся слезы, но губы его не дрогнули. – Когда я проходил здесь, направлялся за тобой, я видел человеческие черепа. Много, горы… Не сосчитать! – Его глаза приблизились к ее лицу, щекой она чувствовала его тепло. – Почему, Маара? Почему мы ничего не понимаем? Никто ничего не понимает.
Он отвернулся, поднял свой конец палки, подождал, пока сестра поднимет свой.
– Там у них лодка была неделю назад. – Голос его уже приобрел обычное звучание.
Они шли осторожно, подальше от воды, опасаясь случайно пережившего все невзгоды озерного дракона или большого ящера. Жалохвосты сопровождали их клацаньем клешней. Маара размышляла. День, неделя, год… Каждое слово что-то означает, хоть вроде и роняешь их бездумно. День – свет, солнце сияет или просвечивает сквозь облака, а потом темнеет, наступает ночь. Но вот неделя… год… уже сложнее. Она мучительно пыталась вспомнить, чему ее учили. Да, учили, но никак ей не вспомнить, что означает год, почему идет дождь и почему наступает сушь, почему светят звезды… Конечно, отец показывал ей звезды, рассказывал о них: «Глянь, вон та звезда…» Теперь она даже имен их не помнит.
Они подошли к остаткам деревянного причала. Дерево сгнило, нового для починки не хватало, и его заменили камнем. А вот и лодка. Рыбацкая лодка, сказал Данн. Маара никогда таких не видела. По высохшей грязи приближалась толпа, человек двадцать. Двое с длинными веслами впереди и сзади. Маара и Данн влезли в посудину вместе со всеми. По краям лодки шел поручень, чтобы держаться, не выпасть в воду. Народ стоял вплотную, испуская тяжкий кислый дух. Перегруженная лодка низко осела в мутную воду. В последний момент приковыляли двое обворованных накануне. Похоже, они так и не нашли себе пищу, едва на ногах держались. Данн глянул на них мельком, так же как и на остальных. Из воды торчали стебельки глаз и клешни жалохвостов. Люди внимательно следили за ними, опасаясь получить смертельный удар из-под воды. Лодка вышла на середину водоема, горы как будто выросли, стали выше. Те, с которых спустились Маара и Данн, остались позади.
Маара не представляла, что люди такие разные. Была в лодке коренастая плотная женщина, похожая на женщин скального народа, но ярко-рыжая. С нею мужчина, больной и тощий, с клочьями седых волос, хотя и не старый. Трое похожих на махонди, стройных, высоких, но с шапками бледных курчавых волос. Махонди всего двое, Маара и Данн, но никто на них не обращал внимания, может быть, из-за их одежды, когда-то белой, которую носили рабы и слуги. Что бы подумали родители, если бы увидели сейчас своих детей? Признали бы они друг друга? Маара попыталась вспомнить лица отца и матери, но не сумела. Голоса – да. Смех. Запах. От отца пахло чем-то теплым, добротой, а от матери исходил терпкий дразнящий аромат. Здесь, в лодке, воняло подмышками и грязными ногами. Лодка едва продвигалась по грязной воде. Лодочники крикнули Данну, чтобы он использовал свою палку как шест. Мааре передали весло – приняли ее за парня. Плоская, тощая, с обстриженной наголо головой, она действительно смахивала на пацана. Женщинам весел не давали. Полуденное солнце пекло немилосердно, берега дрожали в дымке. Весла и шесты вздымали муть, поднимали с близкого дна кости, а что самое гадкое – трупы. Гниющие останки всплывали, испуская пузыри вонючего газа, удушая зловонием, и медленно опускались обратно. Но лодка продвигалась. Скоро она вышла из озера и двинулась вверх по питающему его потоку, узкому и мелкому, бывшему когда-то рекой. Здесь лодка продвигалась только при помощи шестов. Горы оказались дальше, чем это выглядело с причала, и прибыли они к шаткой деревянной пристани уже ближе к вечеру. Народ повалил на берег, лодочники при выходе собирали плату за доставку: лепешка, плод, мешочек муки… Маара и Данн предложили по желтому корню. Лодочник удивился, принялся вертеть корнеплоды в руках, очевидно увидев их впервые в жизни. Чтобы не тратить времени на объяснения, они спрыгнули на причал. Маара оказалась рядом с ограбленной ими женщиной. Та едва держалась на ногах. Маара вытащила еще один желтый корень и протянула ей. Она подумала, что понадобится нож, и в этот момент рядом оказался Данн, молниеносным движением разделивший корень пополам. Маара заметила, что глаза людей шарили по их мешкам, по ним, не оставили незамеченными и нож Данна, и ловкость, с которой он владел этим оружием. Он этой ловкости не стеснялся, наоборот, хотел, чтобы все ее заметили. Женщина тут же засунула в рот свою половинку, принялась сосать, обливаясь слезами. Ее попутчик вгрызся зубами в свою долю. Данн потянул Маару за собой, и они понеслись в горы, отрываясь подальше от толпы. Остановились они уже в скалах. Маара подумала, что Данн боялся погони, опасался за поклажу и за жизнь. Их могли и убить за мешки и за бидоны с водой. Она ожидала, что Данн отругает ее, но он даже ничего не сказал. А Маара задумалась. Эти двое обворованных… убил бы их Данн, если бы они проснулись тогда? За кусок хлеба и несколько плодов?
– Тебе тоже нужен нож. И чтобы все видели, что он у тебя есть, – прервал Данн ход ее мыслей.
Они вскарабкались выше, туда, откуда видны были озеро, река и котловина. Горы, которые они пересекли вчера, казались издали свежими и высокими.
– Выходит, ливни пролились где-то в этих горах, – сказала Маара. – Главный поток ушел куда-то в сторону. Иначе озеро было бы больше. И не протухло бы.
– Здесь давно дождя не было, – мрачно ответил Данн. Маара снова задумалась. От того, где пролился дождь и куда пошел поток, зависело, жить ей или умереть. Как будто услышав мысли сестры, Данн продолжил: – Все от случая зависит. Повезет – жив, не повезет – покойник. Тебе нож нужен! – напомнил он.
Они разыскали местечко с хорошим обзором и залегли там. Несколько раз слышали голоса и шаги проходивших мимо людей с лодки.
– Они думают, что могут двинуться по реке дальше.
– А что, не могут?
– Нет.
Она хотела спросить, что станется с этими людьми. И что ждет их самих. Но Данн уже заснул. Маара дождалась, пока он проснется, и улеглась спать. С рассветом они позавтракали ворованным хлебом с водой и съели по одному желтому корню. Провизии почти не осталось. Сухие листья оказались настолько горькими, что Маара не смогла их в рот взять. Данн сказал, что их нужно сварить, но не было спичек.
– Ничего, завтра едой разживемся, – пообещал он и улыбнулся, похлопав сестру по плечу. Тут же отдернул руку: из-за валунов послышались голоса, и снова на лицо его вернулось настороженное выражение, а в руке сверкнул нож.
Но все стихло, и Данн вернул нож в специальный узкий карман за пазухой. Он присел возле мешков, вытащил сверток коричневых рубах и две расстелил на камнях. Одну из них лишь вчера сняла с себя Маара. Оба воззрились на эту рубаху с немалым удивлением. Она сверкала как новенькая, разгладилась, лишилась всяких пятен, морщин и потертостей, которыми изобиловала, будучи натянутой на отощавшее тело Маары, таскавшей ее каждый день, почти не снимая, на протяжении многих месяцев. Они смотрели на сияющую рубаху почти с ужасом, оба грязные, пропотевшие, запыленные.
– Как они это делали? – пробормотал Данн. – Эти рубахи, ведра – вещи, не мнущиеся и не бьющиеся… Как?
Он принялся вертеть рубаху, мять ее, тянуть, рвать – бесполезно, ткань не поддавалась. Данн вздохнул, и Маара поняла его ощущения, ибо чувствовала то же самое.
Затем он вытащил из мешка полоску ткани с монетами; все время оглядываясь по сторонам, отделил одну, остальные спрятал. Блестящий тонкий диск остался на сером камне. Оба одновременно вздохнули. Когда сделана эта монета? Тоже ведь очень давно. И сейчас лежит на старом валуне, самая примечательная и привлекательная вещь на много миль в округе.
– Если разменять хоть эту одну монету… – Данн засунул ее туда, где держал нож. – Скажем, что ты мой брат.
– Ага… И как меня зовут? – Вот снова возникший в памяти владетельный Горда велит ей забыть прежнее имя. И она забыла! Она больше не помнила, как ее звали в раннем детстве. И решительно шагнула еще дальше от своего старого имени. – Пусть будет Маро. Данн и Маро.
Они начали спуск, объединенные палкой с бидонами. Среди мертвых деревьев здесь попадались полумертвые и даже полуживые. Возможно, корни их уходили очень глубоко, доставали воду из глубин немыслимых. Сладковатый тошнотворный запах, усилившийся, когда они вышли на равнину. Очень сильный.
– Кладбище, – поморщился Данн. – Очень много народу зарыто.
– Умерли от засухи?
– Война.
– Из-за чего?
– Из-за воды, конечно. Кому владеть истоками реки, которая течет в котловину, в то озеро…
– Кто победил?
– Ха! Какая разница… Все проиграли. И все равно все сохнет.
Запах постепенно ослаб, затем они и вовсе вышли из сферы его действия.
Данн шагал легко и свободно, однако очень осторожно, то и дело вертел головой, поворачивался на любой подозрительный шум, причем иной раз так резко, что Маара дивилась, как его шея выдерживает. Ступни Данна, казалось, сами видели, где пыль, где камень, уверенно и бесшумно перемещали тело хозяина по бездорожью. Маара попыталась приспособиться к его манере ходьбы, перенять ее. Она знала, что впереди люди, а, когда улавливала взгляд Данна, жесткое и холодное выражение его глаз пугало ее. Они подошли к городу, дома которого размерами превосходили все виденные ею ранее, хотя, насколько Маара помнила, дом ее родителей тоже был велик и просторен: окна внизу, окна над ними… Они шагали по улице между безобразными кирпичными строениями, возле которых цвели когда-то сады. Но от растительности остались лишь голые высохшие палки да прутья, окутанные паутиной; в садах хозяйничали скорпионы и пауки. Иные пауки достигали размеров младенца – такой величины был Данн, когда его впервые доверили заботам сестры. Блестящие многоглазия пауков провожали идущих. И ни одной пары глаз людских!
– Люди все погибли на войне? – Маара спросила шепотом, чтобы не обеспокоить пауков, но паутина ближайшего завибрировала, и хозяин ее вылез и вылупил на них все свои восемь глаз.
Данн утвердительно кивнул, казалось, пауку. Никого в городе. Тут она увидела сидящую на пороге дома старуху – кожа, кости да глаза, глядящие на них, а между нею и ними толпы скорпионов. Старуха отбивается от напирающих скорпионов палкой, но ядовитые твари снова и снова бросаются в атаку. Надолго ли еще хватит у нее сил сдерживать натиск нападающих? Скоро рука ее уронит палку и она сдастся беспощадному врагу.
– Пойдем скорей отсюда, – просит Маара. – Не нравится мне здесь.
– Погоди. Тут у них рынок. Был, во всяком случае.
Они вышли на пыльную площадь, в центре которой сохранились покосившиеся прилавки, возле которых скучал какой-то тип неопределенной наружности. У стен окружающих домов копошились скорпионы, два засохших дерева от корней до макушек окутывала паутина, а на солнцепеке развалился большой дракон – так встарь лениво валялись изнемогавшие от жары собаки.
Данн остановился перед одиноким мужчиной, руку держа возле рукояти ножа. Прилавок украшали плоды, свежие и сухие, пакеты сухих листьев, несколько лепешек, мешок муки и пара полосок вяленого мяса, неизвестно какого. Мясо настолько засохло, что запахом не баловало.
Данн вынул коричневую тунику, с которой они возились утром, и Маара увидела, что глаза продавца сощурились, превратившись в узкие щелочки.
– Давно таких не видал, – протянул он. – Вы из скальной деревни, стало быть. Не думал, что там еще кто-то жив.
– Нет там никого больше. Стало быть, больше таких и не увидишь.
– Вы не скальные люди. – Это следовало понимать как «Вы махонди».
Это замечание Данн пропустил мимо ушей. Не выпуская из руки тунику, он спросил:
– Что дашь за это?
Человек, не сводя глаз с лица Данна, выложил перед ним на прилавок шесть плодов, один за другим, добавил пакет сухих листьев, но Данн замотал головой, и пакет вернулся на свое место. Лепешки – Данн согласно кивнул. И застыл в ожидании. Мало. Двое замерли, как будто готовые броситься друг на друга. Дракон не шевелился, как будто спал.
– Воду, – сказал Данн.
Продавец поднял на доски кувшин с желтоватой водой. Данн снял с палки оба бидона и принялся переливать в них воду.
– Ведра твои возьму, – оживился мужчина за прилавком. Данн не ответил, и мужчина добавил: – Сухофруктов дам.
Мешок с сушеными фруктами и ягодами стоял под прилавком. Данн покачал головой, повесил бидоны обратно на палку, лежавшую на плечах у него и Маары.
– Спички есть?
Мужчина усмехнулся, потом рассмеялся.
– И спичек дам. За ведра.
– Забудь. Свечи есть?
На прилавке появились недогоревшие свечи. Данн кивнул, и свечи присоединились к хлебу и фруктам.
Опять они уставились друг на друга. Маара подумала, что, если дойдет до драки, то продавец Данну не противник: тощий, похожий на больного ящера, волосы на голове какие-то безжизненные, как у голодающего.
– Хлеба еще, – потребовал Данн.
Продавец подвинул к нему еще шесть лепешек, одну за одной.
К удивлению Маары, Данн выпустил наконец рубашку, и новый владелец принялся вертеть ее в руках, рассматривать свое приобретение.
«Надо же, – подумала Маара, – то, что я носила годы, стоит чего-то. Свечки, хлеб, вода…»
– Еще есть? – поинтересовался продавец, пряча тунику в мешок.
Данн помотал головой, огляделся, и Маара почувствовала через объединявшую их палку с поклажей, что он задрожал.
– Золото меняешь?
Мужчина засмеялся как-то издевательски.
– Ишь ты! Что на золото купить хочешь? Тут любой из этих домов можно за пару спичек приобрести.
– Меняешь?
– Покажи.
Сверкающий посланец из иного мира снова увидел свет. Данн крепко сжал его в пальцах, поднял до уровня глаз. Продавец вздохнул. За ним вздохнул Данн, потом и Маара.
Глаза продавца сердито сверкнули:
– Можешь попытаться у своих друзей в том доме. Дождись темноты. И будь осторожен.
Данн быстро запихал все приобретенное в мешок Маары, и они резво зашагали прочь, подальше от жирного дракона.
Данн принялся заглядывать в двери домов, но везде его приветствовали шипение, шорох чешуи и клацанье клешней скорпионов-переростков. Наконец натолкнулись на помещение, показавшееся пустым. Вошли, Данн внимательно осмотрелся: пол, стропила, углы, закоулки… Какой-то звук донесся сверху. Кто там? Маара испугалась, но Данн просто припер дверь, ведущую в глубь дома.
– Теперь никто не пролезет.
Они уселись в центре комнаты лицом к выходу, отпили воды из бидона, съели каждый по две лепешки. Скоро вечер. Маара хотела спать, но Данн подозрительно оглядывался, не мог успокоиться. В наружной двери несколько раз возникали чьи-то головы и вновь исчезали. Маара все-таки заснула, а, когда проснулась, Данн стоял в двери, рассматривал скорпионов. Темнело.
Данн приспособил один из свечных огарков к щели в стене. «Ведь у нас нет спичек», – подумала Маара, но Данн вытащил из внутреннего кармана, в котором держал нож, длинную спичку и спрятал ее обратно.
– Последняя. Надо оставить.
Она не знала, что у брата есть спичка. «Он мне не доверяет, прячет, скрывает от меня…» – всплыла у нее мысль. Данн глянул на нее и объяснил:
– Вот спросит кто-то у тебя: «Что у твоего братца в мешке?» Если не знаешь, то и врать не надо, так? – Он засмеялся, но что-то в лице сестры ему не понравилось. – Ой, брось, Маара. Ты не понимаешь… – Опять то же самое… Он испытующе смотрел на нее, пока она не улыбнулась. Данн молча показал на дверь, и они вышли, перешагивая через скорпионов.
В сумерках они добрались до указанного дома, сиявшего светом, как будто вынырнувшего из прошлого, дома с садом. Поднявшись по каменным ступеням, брат с сестрой оказались в комнате, освещенной яркими напольными свечами. Какая-то мебель: стулья, столы… Улыбающееся лицо. Их ждали. Конечно, здесь все друг друга знают, народу-то в городе осталось – наперечет.
В комнате трое, и все махонди. Высокие, стройные, с гладкими темными волосами. Хотя по щетине на голове Маары не поймешь толком, что за волосы на ней вырастут.
