Текст книги "Маара и Данн"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
– Я полагала, что ты в полях с Мериксом.
– Кандас, когда я начну учиться?
– Чему ты хочешь учиться?
– Всему. Можно начать со счета, с чисел.
– Но, Маара, ты знаешь столько же, сколько и мы. Ты подсчитываешь мешки мака и конопли, сообщаешь нам результаты…
– Разве вы больше ничего не знаете?
– Мы знаем то, что положено знать.
– Но когда я докладываю, что собрано десять тысяч мешков, это значит, что собрано десять тысяч мешков. И это мой предел. То есть предел мешков, то есть… Но ведь числа на этом не кончаются, их больше, намного больше. Или вот мы слышим про старые времена… Десять тысяч лет назад…. Вчера Мерикс говорил о двадцати тысячах лет. Это предел того, что мы знаем. Или воображаем, что знаем. А что, как и когда происходило на самом деле… Как в этом убедиться?
Кандас опустилась на стул и предложила сесть Мааре. Внимание той сосредоточилось на руках Кандас, на ее длинных умных пальцах, постоянно двигающихся. «Она сдерживает себя, – подумала Маара. – Она не хочет проявить нетерпеливости, нетерпимости, она щадит меня».
– Давным-давно жили люди, настолько нас во всем превосходящие, что мы даже этого и вообразить не можем.
– Откуда мы это знаем?
– Пять тысяч лет назад ужасный ураган взрыл пески пустыни и там, где была пустыня, обнаружился город. Очень большой город. Город, построенный для того, чтобы хранить историю, записи, книги.
– У нас были книги дома, когда я была совсем маленькая.
– Не на коже книги, не на пергаменте. На бумаге. Материал, похожий на тот, из которого мы делаем домашние тапочки. И на этой бумаге они печатали тексты.
– Наши книги были написаны от руки.
– А у них была печать. Мы не знаем этой техники. Открывшийся город оказался хранилищем памяти, истории всего мира, всех его частей. Тогдашние ученые во время длительного мира обучили сотни молодых людей, вырастили из них хранителей памяти не только для того, чтобы помнить, но и для того, чтобы записывать события. Они решили сохранить историю мира…
– Историю мира… Всего мира, – пробормотала Маара. Ее охватило отчаяние.
– Историю всего мира. Одни записывали, другие запоминали. Эти древние библиотеки – источник нашего знания. И если бы не хранители памяти… Дело в том, что бумага очень непрочна, книги, как только попали на воздух, очень быстро разрушились, рассыпались в прах, их почти не осталось. Их можно обнаружить лишь в старых каменных гробницах, где сухо и прохладно.
– Значит, мы в сравнении с древними дураки?
– Ничего подобного. Мы умны по нашим потребностям, по нашему образу жизни.
– Мы такие же, как и эти древние люди?
– Полагаю, да. В одном из древних источников говорится об этом. Человек, по сути, тот же, но меняется в зависимости от среды обитания.
– Я чувствую себя дурой.
– Ты вовсе не дура. Ты жила в скальной деревне и знала лишь то, что необходимо для выживания в тех суровых условиях. Теперь ты живешь с нами и знаешь все, что знаем мы. Если тебе поручить заняться продовольствием, охраной, маком и коноплей, ты с этим справишься. Ты такая же, как и мы.
– И у нас здесь есть хранители памяти, которые держат все это в голове?
Кандас улыбнулась. Увидев эту улыбку, Маара почувствовала себя маленькой девочкой-несмышленышем.
– Нет. Мы народ неважный. То, что мы знаем, – лишь дошедшие до нас обрывки сведений, просочившиеся сквозь века и века. Но поскольку мы сознаем, насколько важно хранить в памяти прошлое, мы должны готовить своих хранителей памяти.
– И вы собираетесь сделать меня хранительницей памяти?
– Да. Но чтобы понять то, что ты собираешься запомнить, следует ориентироваться в делах насущных, в повседневной практике. Что проку сообщать тебе о культуре и обществе, если ты не знаешь, чем это общество живет? А ты это уже знаешь. И отлично нам помогаешь. И это важно, ибо толковых голов всегда не хватает.
– Когда я начну учиться?
– Да ты уже начала. Историю махонди ты знаешь за период в три тысячи лет, с самого переселения с севера.
– Мы – потомки древних хранителей памяти?
– Да, Маара.
– Мир. Я хочу узнать обо всем мире.
В этот момент в дверях возник Мерикс.
– Вот ты где, Маара. А я тебя разыскиваю повсюду.
***
Сворачивая за угол хранилища мака, Маара лицом к лицу столкнулась с Куликом. Облаченная в одежду Мерикса, с волосами, спрятанными под мужским головным убором, она ничем не напоминала того мальчика-подростка, в обличье которого видел ее Кулик в последний раз. Однако он уставился на нее, остановился и проводил взглядом. Прикинувшись хадроном, он устроился в охрану. Людей не хватало, его приняли, не особенно донимая расспросами. И теперь Маара видела его каждый раз, появляясь в складах с Мериксом или Юбой. Она рассказала Мериксу о Кулике, о его злобности, об опасности, которую мог представлять этот человек. Мерикс ответил, что такому самое место в хадронской милиции. Наступала пора дождей.
– Я, кажется, всю жизнь провела, глядя в небо, ожидая дождя, – сказала Маара, и Мерикс сочувственно покачал головой:
– Я тебя понимаю.
Но он не мог ее понять, не ведал о мучивших ее дурных предчувствиях. Он не мог читать ее мысли. Маара боролась с собственными мыслями, убеждала себя в том, что все будет хорошо, что она подойдет к Мериксу, что они будут вместе, что она родит ребенка, и тогда…
Дожди задерживались. Пора было уже сеять мак и коноплю, но земля оставалась сухой, твердой, ветер сдувал семена. Самовоспроизводящаяся конопля чувствовала себя все же лучше, чем мак.
Кайра родила, и все поняли, что на самом деле нужен был этой своенравной особе не ребенок, а Юба. Новорожденного она без всяких сожалений отдала Иде. Ида сразу встрепенулась, пригласила с полей женщину, у которой случился выкидыш, и они вдвоем принялись хлопотать над колыбелькой.
Почувствовалась нехватка воды. Ежедневное мытье рабов-мужчин заменили еженедельным, женщинам двора пришлось отказаться от принятия ванн. Жителям города, привыкшим видеть на улицах водовозов по утрам и вечерам, объявили, что отныне воду будут доставлять лишь раз в сутки, а за небрежное обращение с водой и ее расточительство пригрозили всяческими карами, вплоть до смертной казни.
Население проявляло инициативу. Сады превращались в огороды, нелегально принялись выращивать и мак, при попустительстве властей, делавших вид, что ничего не происходит. Эта самодеятельность даже негласно поощрялась, так как несколько смягчала напряженное положение с продовольствием. На некоторых участках владельцы оживили старые колодцы, кое-кто даже бани открывал. Монополия властей на воду если и не рухнула – колодцев оказалось не слишком много, – то несколько пошатнулась. Вообще ослабление власти ощущалось на каждом шагу, и Юба объявил, что дни правящей верхушки сочтены.
Мерикс предложил Мааре жить с ним и попытаться зачать ребенка.
Маара перешла в комнаты Мерикса и почувствовала себя во власти любви. Не представляла она ранее, что сможет ощутить такое счастье. И страха такого никогда ранее не испытывала. Родить ребенка, когда с юга неумолимо наступает великая сушь… В благоприятное для зачатия время ее сковывал ужас, но она видела, что Мерикс ощущает ее настроение, и пренебрегла своими страхами, как будто бросившись в бурную реку, не зная, найдет ли способ выбраться на берег. Она любила и страдала, любила Мерикса и страдала от страха за судьбу ребенка, который мог стать плодом этой любви.
Дожди все же дошли до Хелопса. Короткий шквальный ливень заполнил резервуары лишь наполовину. Река снова выползла из ущелья. Мак пророс, но дождей более не было, и посевы засохли. Пересев сопровождался небольшими осадками, конопля взошла обильно, крепкая и душистая, но росла намного медленнее, чем обычно.
В общине махонди появились на свет четыре младенца, все здоровые, крепкие, пропорционально сложенные. Женщины напирали на Юбу, напоминали о данном им обещании, но тут двое из новорожденных умерли от болезни засухи. Что это за болезнь, здесь знала только Маара, остальные не имели о ней представления, никогда с ней не сталкивались. Маара сказала Иде и ее компаньонке, что поить детей нужно только чистой водой, но воду трудно было уберечь от всепроникающей пыли. Община получала воду из глубокого колодца в саду одного из горожан, и эта вода помогала сохранять здоровье младенца Кайры – или Иды? – и двух других уцелевших. Детей все время держали в помещениях, чтобы предохранить от пыли. Трогательно было наблюдать, как все члены общины, независимо от пола и возраста, под тем или иным предлогом заглядывали в их комнаты, стремились прикоснуться к крохотным комочкам плоти, подержать младенцев в руках, просто бросить на них взгляд…
Однажды Кайра исчезла, сообщив подругам, что направляется искать счастья на север. Маара, как и все остальные, почувствовала себя оскорбленной. Маара упрекала себя за то, что отдалась своей любви к Мериксу. Жила бы себе холодной и спокойной, отгородившись от эмоций. А теперь она открыта чувству, уязвима.
Они с Мериксом жили в доме Юбы и Дромас, комнаты их выходили во двор, где цвели кактусы. Ложе их представляло низкий помост или поддон, устеленный мягкими матрасами и подушками. Маара лежала в объятиях Мерикса и думала, как странно и необычно это – лежать в мужских объятиях в чистой постели, в уюте, комфорте, вдыхать цветочный аромат. Ведь для Мерикса все это в порядке вещей. Рука Маары скользнула по его плечу, она почувствовала его ладонь на своем теле… Она воспринимала каждое прикосновение как неожиданный подарок судьбы, хрупкий, непрочный, словно цветок кактуса. Мерикс возлежал до нее с другими женщинами, каждый раз в мягкой, чистой, удобной постели, воспринимал все происходящее как само собой разумеющееся. Что ж странного в том, что два здоровых тела объединяются под бодрящий стук сердец? Маара часто не могла заснуть, стараясь растянуть мгновения наслажденья. Иногда в полусне ей казалось, что она держит в объятиях Данна, и она вздрагивала, просыпалась в печали. Иногда, когда Маара обнимала Мерикса, ей чудилось в нем что-то детское. Возможно, из-за Данна, думала она, ведь Мерикс – личность вполне сформировавшаяся, самостоятельная, не нуждающаяся в опеке. Не знал он лишь одного: что жизнь хрупка и нежна, как цветок кактуса, что ее легко уничтожить. И это разделяло их. Странно, что никто – даже самый умный человек – не может усвоить что-либо помимо собственного опыта. Жизнь свою Мерикс провел под постоянной защитой и опекой, с самого рождения, и поэтому он не понимал, когда Маара шептала ему:
– Так долго не может длиться. Давай, давай же, пока есть возможность…
Его рука часто задерживалась на том месте ее тела, где пояс с монетами оставил выпуклый рубец. Маара все-таки доверила ему тайну денежного пояса, умоляя не рассказывать никому, и Мерикс пообещал. Она спрятала жгут с монетами под большую подушку, постоянно лежавшую в изголовье их постели, и то и дело засовывала туда руку, проверить, на месте ли ее сокровище, настояла, чтобы в комнату не входила прислуга, убирала в ней сама. Иногда Маара среди дня специально заходила туда для проверки.
– Мне иногда кажется, что ты эти маленькие штучки любишь больше, чем меня, – сказал однажды обиженный Мерикс.
– Если бы не эти деньги, мы бы никогда не встретились, – парировала Маара. – Меня и в живых давно бы не было, кабы не они.
Нет, она не ожидала, что Мерикс поймет ее. Никогда его жизнь не висела на волоске, не зависела от одного-единственного желтого корня или от сухой лепешки – или от монеты, способной оплатить полет на машине, уносящей прочь от опасности. Мерикс гладил ее кожу, гладил рубец и вздыхал:
– Маара, я бы не удивился, если бы ты отказалась от меня из страха раскрыть свою тайну, чтобы только никто не узнал о твоем кладе.
Сезон дождей закончился, наступили засушливые месяцы, и по городу прошли слухи, что Хелопс покидают группы людей, не пришедших с юга, а нелегально проживавших в башнях. Причина – недостаток воды. Ранее они покупали воду у живших по соседству, но теперь…
Маара по-прежнему часто сопровождала Юбу и Мерикса, и однажды вместе с Юбой инспектировала склад мака. Когда она впервые появилась на этом складе, мешки лежали высокими штабелями, достававшими чуть ли не до крыши. Теперь же много мака растаскивалось, да и неурожай сказался, так что и склад был заполнен едва лишь наполовину. Чем торговать с купцами из Речных городов?
Юба залез на кучу мешков, проверяя зондом, не наполнены ли они шелухой или песком вместо мака, Маара осталась внизу. К ней вдруг подошел Кулик и громко заявил:
– Мне смены нету, сменщик заболел. – И тут же прошептал: – Твой брат во втором уровне Центральной башни. – И снова громко: – Я уже сутки дежурю. – Он нагло ухмыльнулся и медленно подмигнул ей, не скрывая ненависти. Маара едва сдержала дрожь, отпустила его отдыхать. Все с той же злобной ухмылкой Кулик отвернулся и зашагал прочь. Избавится ли она когда-нибудь от этой угрозы?
Юбе Маара о Данне не сказала, из-за чего ее мучила совесть. Но ведь он наверняка и сам знал, у него всюду шпионы. И у хадронов тоже. Вернувшись к себе, Маара сразу же полезла под подушку, но денег там не обнаружила. Значит, Юба знал, о чем сказал Кулик и отрезал ей путь к подкупу, необходимому для того, чтобы проникнуть в башни. Когда вошел Мерикс, Маара все еще бесцельно шарила рукой под подушкой.
– Значит, ты выдал меня. Они все время знали…
– Маара, это мой долг. Ты и сама понимаешь.
Она сразу же потребовала созыва общины. Все собрались в зале заседаний. Мерикс сел не рядом с ней, как обычно, а рядом с Юбой и Дромас. Маара снова осталась одна.
– Ты с самого начала нам не доверяла, – обвинила ее Кандас своим бесстрастным холодным тоном.
– А вы не доверяли мне. Вы знали, что Данн в городе. Все время знали, но мне не сказали.
– Видишь ли, Маара, мы не относимся к Данну с таким доверием, как ты, – высказался Юба.
– Вы его не знаете.
– Он торгует наркотиками, – сказал Юба.
– И сам принимает их, – добавила Кандас.
– Он послал мне весточку. Почему сейчас?
– Скорее всего потому, что народ покидает башни и уходит на север, – предположила Кандас.
– Кроме того, очевидно, он болен, – сказал Юба.
Маара молча оглядела лица присутствующих. Озабоченные, сочувствующие лица людей, превосходящих ее жизненным опытом, спокойные, понимающие. И Мерикс тоже… Он все же мог бы сесть рядом!
– Чего бы ты хотела от нас, Маара? – спросила Кандас.
– Чего хотела бы? Хотела бы получить вооруженную охрану для вылазки в башни. Понимаю, что это нереально, но… ты спросила – я ответила.
– Ты знаешь, что все зависит от нашей способности держаться тихо, не поднимая никакого шума, не привлекая к себе внимания.
– И все это для того, чтобы сохранить то, чего все равно долго не сохранить, – проронила Маара, горько усмехнувшись, глядя в пол.
– Мы понимаем, что ты собираешься в башни, – произнес Юба дрогнувшим голосом. Жалел он ее, все они ее жалели, и Маара это понимала. Но опущенные глаза ее не видели надетого утром чистого, свежего зеленого платья. Перед ней была запыленная до неразличимости рабская рубаха долгой дороги, рубаха фальшивого подростка Маро из скальной деревни.
– Мы не будем тебе мешать, – сказала Кандас.
– А деньги вернете?
Кандас вынула из мешочка ее пояс-жгут и швырнула его Мааре. Та поймала и быстро пересчитала монеты. Присутствующие переглянулись.
– Полагаешь, мы могли их украсть? – спокойно спросила Кандас.
– Маара, покажи, – с какими-то детскими интонациями попросила Ида. – Я в жизни не видела золотой монеты.
Все засмеялись. Послышались реплики:
– А кто видел?
– Никто тут не видел…
– Только Маара.
Маара развязала несколько узлов и вытряхнула монеты на синюю подушку. Все вытянули шеи. Юба подобрал одну монету и пустил по кругу.
– Очень красивая, – сказала Ида. – Ты, Маара, самая богатая из нас. – Она вернула Мааре монету, и та снова завязала узлы на поясе.
– Тебя же могут из-за этого убить, – попытался вразумить Маару Юба.
– Я вижу, вы считаете меня глупой. – И Маара продолжила, отчеканивая каждое слово и вглядываясь в каждого из присутствующих по очереди: – Данн вернулся за мной в скальную деревню. Вернулся с севера, дальше Хелопса он зашел, но вернулся. Никто не заставлял его возвращаться. Если бы брат не вернулся, я бы умерла. Я обязана ему жизнью.
Последняя фраза произвела на всех впечатление. Если тебе спасли жизнь, ты навек должник своего спасителя. Это дело чести.
– Поэтому я попытаюсь. Завтра же. И если я вас больше не увижу – спасибо вам всем. – Маара встала со слезами на глазах.
– Подожди! – Кандас бросила ей мешочек с мелкими монетами.
В спальне Маара прочно завязала пояс с золотом под грудью. Под внимательным взглядом Мерикса стянула с себя зеленое платье, надела выуженную со дна мешка рабскую рубаху, а зеленое платье аккуратно сложила и положила на постель. Мерикс обиделся, схватил платье и стал впихивать его ей то в руки, то в мешок.
– Маара! Неужели мы вдруг стали врагами?
– Откуда мне знать?
– Нет! – возмущенно воскликнул он, и Маара, улыбнувшись, насадила на голову шапчонку, приобретя вид обычной рабыни махонди. Она сняла домашние туфли, и Мерикс тоже засунул их в мешок. Маара положила туфли вниз, к чудесным старым одеждам из сундука Дэймы.
– Не знаю, что тебе и сказать, Мерикс. Жаль, конечно, что я не дала тебе возможности доказать свою способность зачать здорового ребенка. Но, с другой стороны, оно и к лучшему. Окажись я сейчас беременной или с грудным младенцем, что тогда?
– Тогда ты осталась бы со мной.
8
Когда Маара двинулась к центру Хелопса, за ней наблюдала не одна пара глаз. Конечно, свои следили за ней из окон. Кто еще? За все время проживания в городе она еще ни разу не направлялась на запад; поля, пастбища молочных животных, склады, резервуары, потоки – все это располагалось к востоку от квартала махонди, там она бывала ежедневно. Теперь же Маара решительно шагала в противоположную сторону, сначала мимо уютных домов махонди, мимо садов, по большей части заброшенных, ибо хозяева их покинули город. Весь год своего пребывания в Хелопсе Маара пользовалась защитой общины, привыкла ощущать себя ребенком, глядящим на мир, прильнув к сильной отцовской груди. Но сейчас она должна рассчитывать только на себя. Район особняков остался позади, теперь Маара шагала мимо маленьких домишек, по узким проулкам, где деревья потеряли листву, в воздухе клубилась пыль. Перед одним из домов за забором стояла молочница, за которой в былые времена кто-то ухаживал, кормил ее, поил. Но хозяин сбежал, забыв про животное. Маара открыла калитку, выпустила молочницу на улицу. Может быть, найдет нового хозяина. Маара держалась начеку, полагая, что может натолкнуться на шпионов махонди или хадронов. Пустота домов и улиц поражала. Неужели все сбежали из Хелопса? Ведь какой громадный город! До маячащих в перспективе башен еще далеко, к вечеру бы добраться… Наконец проулок влился в большую улицу, Маара натолкнулась на бегуна со стулом, ждущего клиентов. Наверное, шпион, скорее всего шпион Юбы. Она спросила о цене поездки. Ей показалось, что он сейчас нагло отрежет: «Пассажиров не беру», но парень наморщил лоб, подумал и буркнул:
– Десять.
Она отсчитала ему десять серых монеток, уселась на стул, и носильщик порысил по улице в направлении башен. Данну тоже приходилось выступать в роли носильщика: как с таким стулом на одного, так и со стулом, которые носят двое, держась за ручки спереди и сзади. Маара представила себе мускулистую фигуру брата, бегущего со стулом. Ее бегун тоже жилист, мускулист, но худ неимоверно. Рационы рабам срезали, но до голода городу еще далеко. Он ведь не спросил, куда нести, значит, знал, значит, ему сказали. Маара остановила носильщика там, где упорядоченная система улиц сменилась сутолокой улочек, переулков и проездов, отражающих отвращение первых поселенцев к громадам башен. Здесь уже двигался народ. Сойдя наземь, Маара заметила, что бегун оперся на стул, глядя ей вслед. Она быстро нырнула в харчевню-едальню, состоящую из одной весьма жалкого вида комнаты с несколькими столами и большой стойкой-козлами. На стойке куски хлеба на тарелках и кувшины с водой. Народу немало, но все почему-то враз повернулись в ее сторону. Разве рабы сюда не заходят? Маара почувствовала жажду, выпила стакан буроватой воды, чуть не забыв об оплате – не приходилось ей платить за еду. Забравшись в уголок, она сделала вид, что ничем не интересуется, и сидела, внимательно прислушиваясь к разговорам. О ней скоро забыли. Посетители – сплошь беднота, одежда на них со складов махонди. Все понурые, сутулятся, лица безрадостные. Услышанное Маару не поразило и даже не удивило, ибо, покинув относительное благополучие восточного Хелопса, она уже мыслила так же, как они. Здесь не делали различий между господами-хадронами и рабами-махонди. С точки зрения этих людей, и те и другие – беззастенчивые воры, притеснители, хапавшие все, что можно было захапать, пропускавшие мимо себя лишь жалкие ошметки, достававшиеся бедному люду. Маара поняла, что их комфортабельный пригород – лишь узкая кайма на краю громадного голодного города, льнущего здесь к настоящему центру, точнее – к бывшему когда-то настоящим, ибо город пустел на глазах. Ни махонди, ни хадроны, несмотря на свои густоячеистые шпионские сети, не имели представления, насколько их ненавидят и с каким удовольствием перерезали бы им глотки эти люди. Маара как будто услышала равнодушный голос Кандас: «Ну что ж, недовольные всегда найдутся, во все времена».
Маара сидела, поворачивая ухоженными пальцами стакан с мутноватой водой, через силу жевала хлеб и думала, что всего год назад такая трапеза показалась бы ей пиром. Она представляла себе умницу Кандас, флегматичную Иду, Юбу, о котором она привыкла думать как об отце, доброго и жизнерадостного Мерикса, Дромас, любящую своего мужа сказочной любовью, пожилых сыновей Кандас, Ларису с ее звонким смехом, целительницу Орфну, женщин двора – людей, которые стали семьей Маары и которых здесь ненавидели лютой ненавистью. Диким казалось ей это, необъяснимым.
На нее перестали обращать внимание, лишь иногда ловила она беглый взгляд, любопытный или враждебный. Женщина у стойки за ней следила, явно зная, кто она такая. Сколько ей платили? Главное – кто платил? Маара подошла к ней, спросила, сдает ли она комнаты. Женщина кивнула, спросила подчеркнуто равнодушно:
– Надолго?
– Не знаю. На сегодня, во всяком случае.
По лицу женщины проскользнуло что-то вроде усмешки.
– Вот как? – Усмешка проступила яснее. – Найдем комнатушку.
Маара вышла, внимательно наблюдая, не последует ли кто-нибудь за нею, но никого не заметила. Башни совсем рядом, громадные, безобразные, подавляющие все вокруг. Девушка почувствовала, как растет в ней озлобление против тех, кто построил эти башни, и это чувство связывало ее с людьми, оставшимися в харчевне.
Солнце садилось, заливая небо кровью заката. От башен на бестолковую мелочь окружающей застройки обрушились громадные тени. Маара вышла к дороге, перед которой возвышалось ограждение такого же типа, как у источников, похожее на кружева, которыми женщины во дворе украшали свои платья, но ржавое и во многих местах продырявленное. Маара обратилась лицом к северу и направилась в обход вокруг двадцати пяти башен, думая, что, прежде чем она найдет Данна, уже стемнеет. Почти сразу же наткнулась на того же бегуна с тем же стулом, молча сунула ему десять монеток и велела обнести себя вокруг башен, сообщив, что хочет глянуть на входы в туннели. Он не ломался, не удивлялся, но как-то насторожился, Маара заметила это по напряженности плеч, по изменению осанки. Сколько раз она наблюдала такую реакцию своего брата! Носильщик быстро обнаружил в стене подходящих габаритов дыру и нырнул в нее, вынес пассажирку на кольцевую дорогу. Входы шести башен юго-восточного квартала, который они огибали, были густо затянуты все той же колючей проволокой, без прорывов, однако почти тут же, рядом, зияла дыра туннеля, украшенная деревянным щитом с грубо намалеванным изображением желтого жука, вроде того, что Маара видела в горах над городом. Парень прорысил мимо испускающего зловоние туннеля, опасливо заглянув туда.
Еще две неудачные попытки. Один туннель через два десятка шагов уперся в каменный частокол, напоминающий зубастую челюсть ископаемого гиганта. Сквозь камни чернела дыра провала. Они пересекли гладкую твердую мостовую шоссе, ведущего на восток. И здесь никого. Маара глянула вдоль шоссе. Следуя по нему, можно было через час добраться до дома, до квартала махонди, до своих. Ей отчаянно хотелось этого, но она преодолела себя. За дорогой еще один туннель, на этот раз действующий. У входа сидели на земле две женщины, безучастно глядя перед собой. Из туннеля вывалилась группа мужчин, не обративших внимания ни на женщин, ни на Маару с ее стулом и носильщиком. Им вообще ни до чего не было дела, и пустые глаза их красноречиво сообщали почему. Они целеустремленно направились куда-то по кольцевой, вероятно в харчевню. Маара добралась до северного шоссе, оставив позади северо-восточный квартал. Интересно, по этому шоссе уходили на север беженцы? Маара не успела спросить. Бегун помотал головой:
– Слишком опасно.
В северо-западном квадранте несколько туннелей, возле каждого предупреждающие щиты с намалеванными на них жуками. Жуки… Можно ли существо размером с пятилетнего ребенка называть жуком? Маара поежилась, вспомнив это чудовище, и тут же одернула себя. До чего избаловалась, разнежилась! Жила ведь раньше средь жуков и скорпионов – и ничего, выжила.
Пересекли западное шоссе и сразу натолкнулись на большой, интенсивно используемый туннель. Возле входа группа молодых людей, как будто кого-то поджидающих. В руках у них палки, дубинки, за поясами ножи. Тоже «косые»: нажевались, насосались, надышались маковой отравы… Нет, скорее конопли. Который из двух туннелей ей выбрать? На объезд кварталов башен потребовалось больше времени, чем она ожидала. Ночь можно провести в харчевне, а с утра решить на свежую голову. Скорее всего в юго-западном квартале, он ближе. Усталый бегун потащил пассажирку по южному шоссе, которое она видела с небохода. Вскоре они приблизились к харчевне, Маара велела парню остановиться, и тот наклонил стул, и она спрыгнула… и увидела перед собой Кулика, вынырнувшего из-за угла в сопровождении двоих хадронов. Кулик впихнул ее обратно на сиденье и сам взобрался рядом. Бегун ничему не удивлялся, поднял поручни и запыхтел в каком-то известном ему направлении. Двое, сопровождавших Кулика, поглазели вслед и вернулись в харчевню.
– Куда? – спросила Маара, но ответа не получила.
Кулик сидел, перехватив поручень стула так, чтобы девушка не смогла спрыгнуть, в другой руке держа нож, готовый применить его против любого, в том числе и против нее. Два кошмарных шрама на физиономии, обращенные к Мааре, ничего хорошего не предвещали. Заросли они неровно, образовав уродливые рубцы и приподняв уголок рта, так что сквозь щель тускло высвечивались желто-рыжие зубы.
– Это дракон? – спросила она, не ожидая ответа, но он скривил физиономию и прохрипел, буравя ее глазами:
– Дракон. Водяной. Когтями. Ядовитыми. Но я не сдох. – Яду в его голосе не меньше, чем в когтях царапнувшего его дракона, и Кулик этим, очевидно, гордился. – У меня теперь аж в костях яд, я весь ядовитый, так что остерегайся, дрянь.
Они возвращались в восточные кварталы, миновали проулок, в котором Маара выпустила на волю молочницу. А вот и она: не в силах стоять, опустилась наземь, но рядом полевая рабыня махонди с ведром воды, отпаивает животное. Квартал махонди. Маара с ужасом подумала, не тащит ли он ее на виллу к старым жирным хадронам-наркоманам. Она решила, что лучше умрет, чем позволит прикоснуться к себе этим омерзительным чудовищам. Но носильщик миновал большой дом, окруженный свежим зеленым садом.
– Куда? – вновь спросила Маара, но Кулику было не до нее.
Территория чужая, опасная, в любой момент можно натолкнуться на махонди, на Юбу, Мерикса, Орфну, которые остановят их или, по крайней мере, поднимут тревогу. Бегун свернул в сад, окружающий дом, который, как знала Маара, использовался молодыми хадронами.
Носильщик стоял, тяжело дыша, утирая пот со лба. Кулик больно сжал руку Маары повыше локтя – и по его злобной ухмылке видно было, что боль он причинил ей умышленно, – поволок девушку вверх по ступенькам на веранду, на которой, мирно посапывая, спал стражник. Здесь Кулик постучал в створку открытой двери, и на веранду вышел молодой хадрон, которого Маара сразу узнала. Хадрон тоже ее знал. Он грубо бросил Кулику, не удостоив его взглядом:
– Убери лапу!
Преобразившийся из грозного чудища в ручную обезьянку Кулик отдернул руку, как будто ошпарившись.
Звали хадрона Олек, Маара знала, что это один из главарей мятежной молодежи. Над ним и сейчас нависала судебная дубина отсроченного приговора. Олек мягко подхватил Маару под руку и ввел в помещение, где она тоже увидела знакомые лица. Молодые хадроны восседали на подушках, расслабленные, спокойные – такие же, как и их папаши, Маара сразу это заметила. Нет, пока еще не пропитанные наркотиками, не обросшие слоями жира, но с тем же выражением ложного внутреннего величия в глазах, с теми же повелительными интонациями в голосе, что и их омерзительные предки. «А ведь такими же были махонди в Рустаме, – с горечью подумала Маара. – И такими же кажутся махонди тем горожанам в харчевне. И все горожане, в свою очередь, – жителям скальной деревни».
– Располагайся, Маара, – пригласил Олек, – указывая на подушки. – Сбежала? – В голосе его звучал не упрек, не обвинение, он как будто несколько свысока наслаждался необычной ситуацией.
– Беглая рабыня! – добавил еще кто-то, рассмеявшись.
Маара опустилась на низенькую скамеечку, глядя на развалившуюся «золотую молодежь» – так они себя называли – и думая, что и эти, пожалуй, уже точно такие же, как и теперешние властители Хадрона. Хотя сами молодые люди, разумеется, воображают, что они совсем иные.
– Зачем я здесь? – спросила пленница непринужденно, тоном чуть ли не дружеским, уместным среди равных. Во всяком случае, они ровесники, хотя бы возрастом равны.
– Интересно, удивишься ли ты, услышав ответ на свой вопрос.
– Попытайся меня удивить.
– Ты станешь моей наложницей, – сообщил Олек серьезным тоном, как бы переходя к деловой части беседы. – Будешь детей рожать. Для меня. Для нас. – У хадронов дети рождались и выживали хотя и чаще, чем у махонди, но не намного. – Мало у нас детей, мало, может быть, с рабынями получится лучше.
Маара заставила себя улыбнуться:
