Текст книги "Маара и Данн"

Автор книги: Дорис Лессинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Но ничто не вечно под луной. Два ливня в этом «влажном» сезоне внушили всем надежды на следующий, народ расчистил и подремонтировал резервуары, починил крыши. Но дождя так и не дождались ни в этот сезон, ни в следующий. Четыре года назад выпало это нежданное счастье. С тех пор снова остановилась и зацвела большая река, снова пересохла малая, и уже досыхали оставшиеся от нее ямы. В мертвой траве валялись кости мертвых животных. Случалось небывалое. Жалохвост напал на ослабевшего водяного дракона, вдвое большего его по размеру. Толпа селян, подошедших к водной яме, увидела, как с полдюжины жалохвостов дерутся над трупом полуиздохшего ящера. Почти на границе деревни несколько крупных черных птиц, обычно клюющих ягоды да семена, средь бела дня напали на издыхающую дикую свинью, живьем разрывая ее в клочья. Свинья истошно вопила на всю округу. Стая этих птиц облюбовала себе местечко возле деревенских молочниц, подлетая все ближе и ближе. Данн рванулся к ним, крича и швыряя камни, и они неохотно отлетели. Да и сил-то у них не оставалось слишком далеко улетать или высоко подниматься. Молока молочницы тоже уже почти не давали.

– Может быть, в следующий сезон? – с мольбой в глазах и голосе гадали жители скальной деревни. – Или дождемся хоть какого-нибудь паводка из верховьев?

Из всего прежнего населения в деревне осталось двадцать человек. Рабат умерла. Умирали старики, умерло трое новорожденных. Малых детей вовсе не осталось. На севере, как говорили, дела шли лучше – даже хорошо. Многие уходили на север. Часто деревня на один-два дня снова наполнялась народом, когда через нее проходили беженцы с юга. Они требовали от местных проявления гостеприимства, но получали очень мало и снова покидали деревню.

Однажды шайка переселенцев ворвалась в дом Дэймы. Они увидели лежащую старуху – умирающую, как они подумали, выпили воду из кувшинов, которые обнаружили в этой комнате, и ушли. Дети в это время прятались в одном из задних пустых помещений. С этого дня Дэйма решила всегда иметь какое-то количество продуктов и воды в передней комнате, чтобы ворвавшимся мародерам не пришло в голову искать по всему дому. Внутренние двери стали все время держать на запоре, а ключи прятать подальше.

Однажды в самую жару, когда жители попрятались по домам, в деревню вошла толпа из двух десятков беженцев. Селяне вышли на шум, но, присмотревшись к прибывшим, озадаченно приутихли. Без сомнения, те принадлежали к их народу: коренастые, с сероватой кожей, с массой светлых волос. Но все они оказались на одно лицо. Люди смотрели друг на друга, снова на пришедших – сначала с недоверием, потом с ужасом… Да, действительно… Хотя этого и никак не может быть. Уж не сошли ли они с ума от недоедания и жажды? Все сразу? Тоже маловероятно. Физиономии всех пришедших выглядели совершенно одинаково. Те же носы картошкой, те же щели ртов, бледные глаза под желтыми бровями, низкие широкие лбы и соломенные щетки над ними. Местные застонали. Потом завопили. И тут Маара с замиранием сердца увидела, что Данн, как загипнотизированный, шагнул к пришедшим – точь-в-точь как когда-то шагнул к двоим братцам, безвольно, словно бы притянутый за веревку. Он остановился перед этой массой людей, которые были одним человеком, казались одним человеком, поскольку их движения, как и жестокие лица, тоже были абсолютно одинаковыми. Их глаза сосредоточились на Данне с одинаковым злобным прищуром; руки их, сжимавшие палки, в одинаковом жесте начали подниматься, медленно, в едином движении, чтобы сокрушить это чуждое существо, чуждое им, чуждое всем присутствующим, эту стройную фигуру. Маара подбежала и дернула Данна, оттащила его назад, выхватила из-под воздетых над ним дубин.

Она не стала вести Данна домой, боясь, что эти последуют за ними, а лишь оттащила в сторонку, ощущая, как он дрожит всем телом, спрятала за скальных людей. Брат уже не был маленьким мальчиком, ростом он не уступал Мааре, но дрожал точно так же, как тогда, несколько лет назад.

Пришельцы ушли, как и появились, все вместе. Рассеялись селяне, перешептываясь, переглядываясь и пожимая плечами, как будто боясь вернуть неведомое заклятие. Маара отвела Данна домой, и он лег в постель и отвернулся к стене.

Вскоре пришла соседка, сказала, что эти новые уже «съели все, что у нас было» и требуют дань с дома, где живет Данн. Маара подумала, что они боятся прийти сами, и не ошиблась. Действительно, как сообщила соседка, они думали, что Данн и его родичи призраки. Или проклятые.

Маара вытащила полдюжины уже подвялившихся, сморщенных желтых корней и вышла проверить, как чувствует себя молочная скотина. Пришедшие заняли крайние дома, при выходе из деревни. Когда сгустилась тьма, Маара заметила, что к стаду приближаются тени: одинаковые тени двигались с одинаковой скоростью, медленно, крадучись. Она вскочила и завопила, топая ногами и размахивая руками, и тени растворились во тьме, вопя, что на них напали демоны.

И Данна в доме никак не удержать. Привалившись к стене хижины, а то и подойдя поближе, он сверлил этихвнимательным взглядом, пытаясь что-то понять. Этиделали вид, что его не замечают, однако отчаянно трусили. Вскоре они покинули деревню, гонимые страхом и голодом.

Это событие оказало на Данна определенное воздействие. Он то становился нервным, беспокойным, то валился на свою лежанку, валялся часами, прижавшись лбом к камню стены. Он засовывал палец в рот и смачно, звучно его обсасывал, раздражая Маару, доводя ее до бешенства. Забросив игры с другими детьми, с готовностью откликаясь на просьбы сестренки скинуть с себя оцепенение, Данн взбирался на скалу, усаживался рядом с Маарой, но и там замирал, буравя раскинувшуюся внизу деревню остекленевшими глазами. «Данн, ты хоть понимаешь, почему ты их боишься, людей, которые выглядят одинаково, близнецов?» Но он не понимал. Какая-то дверца в его сознании, плотно закрытая, не поддавалась, отказывалась открыться, впустить мысль. Это состояние, когда он как будто сползал в ранние детские годы, стремился прижаться к Мааре, схватить ее за руку, длилось целыми днями.

Потом вдруг в деревне появились двое настоящих людей, в которых чувствовались личности, оба махонди. Деревенские сразу направили их к дому Дэймы, хотя они пришли вовсе не для того, чтобы ее повидать. Они и представления не имели о присутствии в этой скальной деревне троих соплеменников. С далекого умершего юга они пришли в Рустам, надеясь, что там обстановка лучше, но в Рустаме, увы, они не застали ни людей, ни животных. Песок засыпал дома, сады, песок погребал город. К северу от Рустама тоже сушь, умирают деревья, но появились и новые, лучше приспособленные к существованию в сухом климате полупустыни. Эти новые деревья как будто знали о приближении великой суши, ибо появились они еще до того, как климат изменился. Когда двое махонди вышли к руслу реки и увидели ямы с водой, они заплакали, потому что ямы, на которые они натыкались раньше, покрывала растрескавшаяся корка.

Маара угостила пришельцев желтым корнем и молоком, предоставила им для ночлега наружную комнату, перейдя на ночь с Дэймой в одно из внутренних помещений. Долго они слышали тихие голоса этих двоих и Данна. Трое разговаривали, обсуждали что-то, смеялись. Редко смеялся Данн, но в тот вечер он смеялся.

Утром, когда Дэйма еще спала, что-то разбудило Маару. Непонятно почему, ее вдруг бросило в жар. Она вскочила, выбежала в наружную комнату – никого. Ни пришельцев, ни Данна. И во всем доме их нет. Она выбежала на улицу. Одна из соседок заметила троих уходящих.

– Крались тихонечко, как будто что-то украли, – сказала она.

Соседка видела, как Данн сначала подбежал к Мишките, прижался к ее мохнатой щеке и заплакал, не стесняясь попутчиков. Этот плач Данна убедил Маару в окончательности его ухода, расставания с ним. Она вернулась домой, шагая осторожно, боясь упасть. Сообщила страшную новость Дэйме. Старуха обняла ее, и Маара зарыдала.

3

В доме полутьма, ибо дверь закрыта, лишь узкая полоска света проникает сквозь щель в окне, оставленную для освещения. Сквозь эту же щель ветер усердно вдувает пыль. На каменном столе сидит тощее создание с длинными руками и ногами, всклокоченными волосами, грязное и запыленное, с красными воспаленными глазами. Коричневая рубаха, однако, сияет как новая, как и сотни лет назад, когда ее только что изготовили. Существо это – Маара, и прошло почти пять лет.

На лежанке Дэйма, тоже тощая, кожа да кости, но более аккуратная, волосы расчесаны. Маара заботится о старухе. Лежа на боку, Дэйма ковыряется в мешке из блестящей коричневой ткани, достает какие-то безделушки: беззубый гребень, погнутую ложку, отполированный камушек, ободранное птичье перо, сброшенную шкурку змеи… Удивленными глазами оглядывает Дэйма свои сокровища.

– Маара, но здесь же ничего, ничего нет, так мало, совсем мало…

Маара не отвечает. Этот вопрос она слышит слишком часто. Чуть ли не единственная фраза, оставленная возрастом в словаре старухи. «Неужели вся моя жизнь свелась лишь к этим пустякам?» – вот что означает вопрос Дэймы. Сначала Маара отвечала: «Все там, Дэйма, я проверяла». Дэйма с подозрением, недоверчиво вперяет взгляд в Маару. Содержимое мешка – содержимое ее жизни, и Маара тоже принадлежность прожитого и пережитого. Прикасаясь к какому-то клочку кожи или ткани, старуха бормочет:

– Маара… это Маара…

Девушка улыбается, стараясь сесть так, чтобы Дэйма заметила ее улыбку. Присутствие Маары подбадривает старуху, она беспокоится, когда не видит рядом тощей призрачной девицы в болтающемся, как на пугале, коричневом балахоне. Дэйма не знает, насколько худо обстоят дела, но чувствует, что есть о чем беспокоиться.

Перевалило за полдень. Дэйма облизнула сухие, растрескавшиеся губы, прикрыла пересохшие глаза. Маара прошла внутрь дома, к запасу желтого корня. Осталось лишь тринадцать штук. Им на двоих нужна штука на день, чтобы хоть как-то существовать и не утратить остатков жизнеспособности. Выходить из дому с палкой-ковырялкой, ползти к пересохшим водным ямам Мааре не хотелось. Тем более не хотелось лазить по развалинам древнего города. Маара накромсала желтых стружек корня, разделила пополам, половину скормила Дэйме, пытавшейся отказаться от части своей трапезы в ее пользу.

Последние дожди прошли год назад, довольно чахлые; вода, запасенная тогда, подходила к концу. Подземный желтый корень, ссохшийся до твердости дерева, налился соком. Изредка попадались и крупные белые клубни. И народ, собиравшийся уходить, тогда решил задержаться. Но с той поры все снова пришло в запустение, и остались во всей деревне лишь Маара и Дэйма. Маара осталась потому, что Дэйма уже не могла двигаться. Иначе она бы тоже ушла, несмотря на то, что последнюю группу уводил Кулик.

Когда деревенские ушли, Маара проинспектировала их жилища. То, что она увидела, рассказывало о событиях тех дней лучше всяких слов. Ничего не нашла она в оставленных домах.

Умерших не зарывали в землю, ни у кого не было уже сил долбить могилы в каменистой почве. Трупы сносили в один из пустых домов с плотно закрытыми окнами и дверьми. Покойники мумифицировались в сухом воздухе, усыхали до размеров своих скелетов. Шнырявшие по округе ящеры-драконы безуспешно пытались выломать окна или отодвинуть дверь, но затем один из них умудрился продавить соломенную кровлю и рухнуть вниз сквозь потолок. Когда-то эти животные питались лишь растениями, но голод заставил их пожирать все, что усваивал организм. Когда вода еще оставалась в ямах, на берегах разгорались кровавые схватки за добычу. Однажды Маара увидела в окне голову дракона, пытавшегося отодвинуть ставню. Он стремился дотянуться до спавшей в помещении Дэймы. Маара огрела чудище подвернувшимся под руку пустым ведром, голова исчезла.

Поэтому двери теперь всегда держали закрытыми. Хотя вряд ли в округе остались ящеры, они тоже все передохли. А если нет? Поэтому Маара остерегалась выходить из дому, остерегалась бывать на развалинах. В одном из погребов старого города Маара обнаружила сокровище. Не древнее оружие, не золото, не ювелирные изделия – воду. Застоявшуюся воду, проникшую туда давным-давно не сверху, не из туч, а из каких-то подземных расщелин. Плохая вода, невкусная, но неядовитая. Девушка несколько раз ходила туда за водой, однажды спугнула больших ящеров, а в другой раз обнаружила дракона, стоявшего в той воде. Она подумала, что чудище обитало там, но нет, этот дракон оказался сухопутным. Источник той воды, однако, тоже иссяк, ибо в последний раз Маара обнаружила на месте подвального водоема лишь влажное пятно, на котором копошились скорпионы, возможно надеявшиеся, что вода появится снова. Откуда? Маара стала видеть вещи иначе. Она воспринимала изменения, происходившие у нее на глазах. Молнии отламывали куски от скал, вода появлялась и исчезала в реке, травоядные животные становились хищниками, переставали бояться человека и нападали на людей. Однажды, выкапывая желтый корень, она натолкнулась на подземный ключ, но он иссяк у нее на глазах. Сколько воды там, под землей? Жители всех исчезнувших городов, наслоившихся один над другим, пили воду, им нужно было много воды для мытья, для поливки растений. Как тогда текли реки? Все менялось: реки, холмы, города, деревья, животные… даже скорпионы меняли обличье.

Скорпионов в деревне скопилось видимо-невидимо. Приходилось внимательно следить за каждым шагом. Их приманили покойники. Маара видела, как скорпионы пытались протиснуться – и протискивались – сквозь щели в кладке, в ставнях. Слышно было, как шуршали они там, внутри, копошась в трупах. Чтобы спасти трупы от поедания скорпионами, люди стали засовывать умерших в водные резервуары пустых домов. Иногда приходилось складывать тело вдвое или втрое, чтобы засунуть в ограниченный объем. Крышки резервуаров прилегали к краям плотно, на них наваливали тяжелые камни, и скорпионы топтались поверху, ждали… чего? И тоже умирали. Мертвыми сухими скорпионами шелестел ветер, они покрывали землю толстым слоем, вместо давно не виданных опавших листьев. Скорпионы тоже менялись, они увеличивались в размерах. Маара даже думала, что это новые породы, но заметила растущих – и растущих быстро. Попадались уже такие, что могли и руку отхватить клешней или вырвать клок мяса из ноги.

Маара сидела на каменном столе, подтянув под себя ноги – на всякий случай, вдруг она недоглядела, не заметила скорпиона или мелкую ящерицу, – наблюдала за спящей Дэймой и размышляла. Она погрузилась в мысли, казавшиеся ей интересными. Вот пройдет много времени, и люди в далеком будущем обнаружат занесенную песком деревню, найдут покойников, втиснутых в питьевые резервуары, и подумают: «Эти древние хоронили своих мертвых в домашних могилах». Они найдут кости сухопутных ящеров и драконов в снова заполнившихся водой ямах и подумают: «Надо же, совсем разные виды животных, а жили и те, и другие в воде». Увидят разбросанные кости свиней с отметинами птичьих когтей и клювов и решат: «Эти большие птицы охотились на кабанов!»

Больше всего Маару беспокоило, однако, что эти люди из будущего смогут сказать: «Жили в то время здесь в почве значительного размера насекомые, величиной с большой палец мужской руки». Оглядывая равнину, на которой она искала желтый корень, Маара не могла не заметить светлых пятнышек, бледнеющих на темной старой траве. Подземные насекомые, жилища которых тут и там торчали на равнине, – явление новое, когда Маара и Данн пришли сюда, такого еще не было, – по ночам вылезали на поверхность и вгрызались в старую траву. Они, должно быть, докапывались до подземных источников воды, ибо туннели их всегда оставались влажными. Сельчане даже подумывали раскопать какую-нибудь из их построек, но боялись связываться с обладателями челюстей, способных за несколько минут оставить обглоданный скелет от мелкого млекопитающего. Да и рыть эту ссохшуюся землю было им уже не под силу. Не говоря уж о том, что обычными инструментами для выемки грунта жителям деревни служили простые деревянные палки.

Насекомые росли, жирели. Сначала они не слишком удалялись от своих наземных построек, но вот Маара заметила их колонну, движущуюся к холмам старого города. Девушка испугалась и убежала прочь. Со дня на день ожидала она появления их в деревне.

Жители деревни начали опасаться, как бы эти разбойники, наряду со скорпионами, ящерами и прочей нечистью, не напали на молочный скот, и приставили к молочницам усиленную круглосуточную стражу.

Эта проблема отпала сама собой, когда проходившая мимо банда переселенцев просто-напросто силком отобрала и увела с собой скотину. Маара плакала так же, как после ухода Данна. Теперь у нее осталась лишь Дэйма, которой вскоре суждено было умереть. Да все равно жить молочницам оставалось считанные дни. Маара стала однажды свидетельницей душераздирающей картины: ее любимая Мишкита расставила пошире передние ноги, чтобы не поранить их рогами, и, протянув голову под животом, принялась сосать свое собственное вымя. Маара подумала, что смерть, пожалуй, принесет бедному животному лишь облегчение, и, как следствие, задумалась, не будет ли и ей самой легче, если на нее вдруг набросится из-за угла дракон или если ее заедят во сне земляные насекомые. Девушка изнемогала от ежедневной борьбы. Трудно было передвигаться, то и дело кружилась голова… Но нет, она не хотела умирать. У нее Дэйма… А когда Дэйма умрет, она попытается пробиться на север.

И еще одна забота появилась у Маары, оттеснившая все остальные. Однажды, когда ямы вдоль русла реки еще не совсем пересохли, она отправилась за водой и вдруг ощутила, что по ноге течет кровь. Никто ее не кусал, на коже ни царапины. Девушка заинтересовалась, в чем дело, и выяснилось, что кровь течет из нее, изнутри. Осторожно шагая, она направилась домой, держа ведро так, чтобы прикрыть это странное кровотечение. Дэйма заметила сразу и ахнула.

– Я надеялась, что этого не случится. Ты ведь такая слабая, в чем душа держится…

Она рассказала Мааре то, что ей положено было знать. Больше всего старуху беспокоило, как бы Маара не подпустила к себе какого-нибудь мужчину. Забеременеть в такое время – верная смерть. С этого дня Маара по-новому смотрела на мужчин и на их детородные приспособления, однако всерьез эту опасность не воспринимала, ибо мужчины селения сами еле держались на ногах. Все же она остерегалась – в основном ради Дэймы, которая не находила себе места от беспокойства.

С кровью надо было что-то делать. Обычно местные женщины подвязывали сухой мох, но весь мох в округе давно рассыпался в пыль. Коричневая ткань влагу не впитывала. Дэйма велела Мааре разорвать на лоскуты одну из хранящихся в сундуке прекрасных вещей. С большой неохотой послушалась ее Маара. Она иногда поднимала крышку и рассматривала эти свидетельства иной жизни.

Кровь текла два-три дня, затем кровотечение затихло, потом снова началось. Кулик, у которого хватало собственных забот, тем не менее учуял эти изменения. Исхудал Кулик, но жизненной силы не утратил. Подойдя к Мааре, ухмыльнулся и схватил ее за руку.

– Чего ждешь, мужа-махонди?

Она вырвала руку и убежала. Когда кровотечение утихло, Кулик и это заметил.

Два сына было у Кулика. Одного убил жалохвост, причем не у воды, а на околице деревни. От него остались лишь обглоданные кости. Второй пристал к проходящим беженцам, ушел на север. Вскоре после этого ушел и сам Кулик. С последними жителями деревни.

Как-то Маара подумала, что, будь у нее дитя, ей было бы кого любить. Иногда руки ее аж ломило от желания обнять кого-нибудь. Они еще помнили маленького Данна, помнили Мишкиту.

А вдруг она настолько ослабнет, что не сможет уйти, не вынесет пути? Сомнения, множество самых разных сомнений неожиданно овладели ей.

В тот вечер Маара сидела на каменной скамье, вслушиваясь в хриплое дыхание Дэймы, и понимала, что слышала такое дыхание, когда к кому-то приближалась смерть.

Ей захотелось покинуть это мрачное жаркое гнездо, в котором они с Дэймой оказались пленницами. Ей померещилась вода, как будто прохладная вода потекла по лицу, по рукам, по телу. Девушка взяла ведро из ряда стоявших вдоль стены и вышла. Глаза застилал туман, она едва различала долину, по которой лениво кружились пыльные вихри, взвивались и опадали. Где-то что-то горело, должно быть, сухая трава. Ветер доносил до нее запах пала и крохотные чешуйки сажи, недогоревшей обугленной травы. Одна такая чешуйка попала в рот, оставив горький привкус. Другие опустились на лицо и руки, и Маара принялась оттирать оставленные ими черные отметины. Дым клубился где-то в направлении старого города.

Промежутки между домами скальной деревни засыпал песок. Маара прошла мимо дома, в котором лежала мертвая Рабат. Лицемерная улыбка соседки превратилась в злобный оскал. На крыше толклись скорпионы, не находя пути внутрь. Маара шла, сознавая, что отклоняется от выбранного направления, возвращалась к нему, сбивалась снова, стараясь держаться тропы к гребню. Нет, думала она, никуда отсюда не деться. Здесь придется и умереть. Долог оказался путь до гребня, откуда она смогла увидеть мертвые деревья внизу, возле высохших ям. Она стояла на гребне, переводя дыхание, водя сухим языком по пересохшим губам. Постояв, продолжила путь по мертвой траве. Везде кости, хотя больше костей, конечно, за второй грядой, по берегам большой реки. Туда устремлялись умирающие животные в надежде отыскать воду. Множество костей разных размеров, разных животных. Первыми умирали крупные, которым нужно было больше воды. Маленькие пушистые зверьки держались дольше, выбегали к домам, клянча воду, прежде чем умереть.

Возле первой сухой ямы Маара не остановилась. Здесь Кулик пытался утопить Данна. Прошла она и мимо второй, в которой заметила два пустых панциря жалохвостов, один – большой черепахи и множество костей водных ящеров. Далее начиналась широкая полоса чистого белого песка. Она опустила на песок ведро, вода в котором в последний раз плескалась уже не один месяц назад, стянула тунику, опустилась на колени. Она и раньше приходила сюда, когда чувствовала себя сильнее, чтобы очиститься от грязи. Долго, очень долго девушка обсыпала себя белым песком: ноги, руки, бока… оттирала шею, щеки. С волосами, к сожалению, ничего не поделаешь, песок застревал в них. Плотно сжав веки, Маара терла лоб и глаза, а потом улеглась на спину, принялась тереться спиной и плечами. Она каталась в песке, как это делают животные. Подумав о животных, девушка быстро подняла голову. Но нет: ни скорпионов, ни больших птиц с острыми клювами и когтями, ни ящеров, – пустынно вокруг. Она склонилась, чтобы проверить, не вернулась ли кровь, но сжатые ее нижние губы так же сухи, как и верхние. Мочеиспускательное отверстие так же горело от жажды, как и рот, все тело ныло от истощения и иссушения. Моча изливалась редко и столь концентрированная, что пить ее не было никакой возможности, хотя Маара и пыталась, все ее существо протестовало против утраты любой жидкости.

Стоя на коленях с закрытыми глазами, Маара раскачивалась взад-вперед, так делала и Дэйма в минуты боли и печали, и вдруг услышала далекие раскаты грома. Открыв глаза, девушка увидела облака – нет, не клубы дыма от степного пожара, а небесные тучи! Там, на севере, на горизонте – вода, дождь! Маара медленно пересекла свою крохотную песчаную пустыню, вышла на берег пересохшей реки, не отрывая взгляда от неба, от облаков. Когда она в последний раз видела зигзаги молнии меж черными тучами? Кожа кричала… Скорее, скорее, пусть наконец упадут на эту иссохшую кожу капли воды… Было такое и раньше, стояла она, вглядывалась в тучи на горизонте, но дождь не доходил до их мест. Но на этот раз тучи надвигались на нее все ближе и ближе. Маара принялась поджидать животных, которые, как и она, наверняка поспешат прибежать к берегу. Но животных не было, не осталось их живых в округе. И тут она увидела то, что видела ребенком. Как будто земляной вал катил на нее, коричневая лавина. Намного уступающая по объему той, прежней, давнишней. Эта волна катила без рычания, без вырванных из земли вековых деревьев, без смытых с берегов животных. Однако она приближалась. Наконец-то можно будет напиться, набрать воды и отнести Дэйме, уже забывшей ощущение воды на губах, получавшей в течение последних дней лишь влагу из желтого корня.

Поток дошел до нее, степенно, медленно заполняя ямы. Пена выплеснулась на ноги Маары, она невольно отступила на шаг. Да, это не был тот сметающий все на своем пути поток прошлого, но он принес воду. Маара встала на колени, погрузила в воду лицо и руки, опустилась туда всем телом, перекатывалась в воде, как незадолго до этого каталась по песку. Тут она услышала какое-то клацанье и увидела, что вода несет гору костей. В потоке показались и деревья, пришлось спешно отступать. Не зеленые деревья давнего паводка неслись на нее, а сломанный сухостой. Маара выскочила из воды и переждала, пока вода унесет свою опасную ношу дальше. Большое дерево застряло у берега чуть ниже по течению, в него уперлось еще одно; получившаяся запруда задерживала кости, кусты, отцеживала щепки из потока. Маара вспомнила обнаруженное ими береговое захоронение костей, вспомнила, как мужчина велел ей запомнить то место. Не так уж далеко до него было, но и здесь, когда схлынет вода, эти груды костей занесет песком, пылью, и станет это место берегом реки до следующего потопа, который вскроет захоронение. Стук костей поутих, течение замедлилось. Небо на севере посинело, налилось жаркой, яркой, противоречивой синевой засухи. Скоро поток пройдет, надо поторопиться. Маара отчаянно бросилась в воду, рискуя попасть под удары последних крупных костей, принялась плескаться и пить, пить, впитывать в себя грязную воду. Тело ее охладилось и посвежело, прежде чем вода опустилась и загустела в жидкую грязь. Маара покрылась грязной сероватой пленкой. «Я такая же, как и скальники», – думала она, но не расстраивалась. Главное теперь – напоить Дэйму. Чувствуя себя сильнее, девушка уверенным, но осторожным шагом направилась в деревню, остерегаясь скорпионов. И она действительно встретила направлявшихся к воде крупных скорпионов.

Дэйма стонала в темноте жаркой комнаты, дышала тяжко и натужно. Маара распахнула ставни, приоткрыла дверь, принялась поить умирающую, рассказала ей про грозу и про поток, меньший, чем прежние. Но Дэйма уже ничего не понимала. Маара обмыла ее, стараясь, чтобы пересохшая кожа старухи впитала побольше влаги, протерла мокрой тряпкой поредевшие ломкие волосы.

Утром Маара невольно потянулась к ведрам, чтобы снова отправиться за водой, наполнить цистерну, домашний бак в незапертой – не от кого теперь запирать – кладовке. Но зачем? Дэйма скоро умрет, и ничто более не будет удерживать ее здесь. Всю ночь Маара не спала, стоя у двери, вглядываясь во тьму и в многозвездное сверкающее небо. С рассветом она схватила ведра и направилась к гребню гряды, единственное живое существо, сколько видит глаз. Взобравшись наверх, девушка остановилась осмотреться. Поток исчез, оставив на всем жирную серую пленку. Ямы заполнились водой, вокруг каждой толпились скорпионы, жуки, пауки. Где они только прятались до этого? Белый песок ее микропустыни светился в лучах восходящего солнца. На мертвых ветвях деревьев копошилась живая пленка: множество напившихся насекомых спасались от скорпионов.

Маару мучил голод. Тело насытилось водой, и каждый орган его приобрел собственный голос, заявляя о своих скорбях и потребностях. Громче всех вопил желудок. Он нуждался в заполнении. Но чем его задобрить?

Маара поднялась на второй гребень и увидела примерно то, что и ожидала увидеть. Бурый поток полз под мертвыми деревьями, в посмертной мольбе вытянувшими руки-ветви к воде. По обоим берегам кости, россыпями и кучами, на костях скорпионы. Она осторожно приблизилась к воде, несущей взвесь размытой глины, которая скоро покроет засохшее дно, затвердеет, станет похожей на белую штукатурку древних. Нечасто Маара тут бывала, потому что, когда пересыхали ближние к деревне водные ямы, пересыхала и большая река, и нечего здесь было искать. Кроме того, ей больше нравились старые города. Деревенские их сторонились, уж, там, боясь призраков или избегая ее общества. Они как бы поделили территорию, оставив Мааре древние руины в единоличное пользование. Грязь в водных ямах осела на дно, вода приобрела прозрачность. Воздух наполнился звуками: на мертвых ветвях пели, ликовали жуки. Давно она их не слыхала… Как долго? И еще один звук…. Послышалось? Нет, какие-то жабы, не то лягушки выжили, зарывшись неведомо в какую глубь, пережили сухие годы. Недолго им радоваться. Скоро все снова засохнет, умрет, затихнет.

Маара стащила с себя коричневую тунику, погрузилась в воду. Снова принялась плескаться, пока не замутила воду. Затем перешла к следующей воронке, присела, вгляделась в свое отражение. Увидела то, что и ожидала. Кожа да кости, провалившиеся глаза, свалявшиеся волосы. Всматриваясь в свое изображение, девушка вдруг почувствовала чье-то присутствие. Сначала Мааре показалось, что ее отражение раздвоилось. Она подняла глаза и увидела на другой стороне водоема глядящего на нее юношу. Он сложил ладони, погрузил их в воду чашей, зачерпнул воды, поднес к губам, не отрывая от нее взгляда. В промежности его Маара заметила то, от чего ее предостерегала Дэйма: два шарика в мешочке и длинную толстую трубку перед ними, совсем не похожие на сморщенные висюльки скальных мужчин, которые она видела, когда те купались. Юноша выглядел на диво здоровым и упитанным, кожа его вовсе не прилегала к костям, обтягивая усохшие остатки плоти, под нею упруго перекатывались мышцы. Маара подумала, что незнакомца следует бояться. Она подумала, что он не скальник. И после этого поняла, что перед нею Данн и что она это знала с первого взгляда. Она протянула к брату руки над водою, опустила их и произнесла:

– Вернулся…

Он молчал, смотрел на нее, разглядывал, воспринимал детали, оценивал… Почему он молчал? Не улыбался, как будто не слышал ее. Хмурился. Пять лет его не было. Ушел он десятилетним, сейчас ему пятнадцать. Уже мужчина. Скальные женятся в тринадцать-четырнадцать, в пятнадцать у них уже дети…

– Мне сказали, что ты еще здесь. Я уж не чаял тебя в живых застать.

– Все умерли или ушли. Только мы с Дэймой остались.

Данн встал, прихватив с земли светлую тунику, вроде тех, что дома носили рабы, отряхнул ее, натянул на тело. Маара вдруг осознала, что и на ней ничего нет, потянулась за своей ненавистной коричневой хламидой, заметила его взгляд – он помнил об этой ее ненависти к одежде скальных людей. Что он еще не забыл?