Текст книги "Маара и Данн"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
Утром снова в путь. Река все та же, медленное, ленивое течение, вода отдает зеленью, в ветвях прибрежных деревьев порхают птицы, настоящие птицы, по большей части неизвестные Мааре и Данну. По обе стороны от реки сухая саванна, ибо сезон дождей позади. Когда-то эту часть Ифрика покрывали густые леса, текли здесь многочисленные реки с притоками и притоками притоков. Теперь – саванна, сколько глаз хватает. Семь дней продвигались они вверх по реке, каждую ночь проводили на постоялых дворах, ели все ту же овощную тушенку, как будто возвращаясь в ту же деревню, на те же камышовые маты. За это время они одолели расстояние, соответствующее ширине указательного пальца Данна на пыльной карте, которую он чертил на земле. Здесь, при слиянии двух рек, можно было отдохнуть, но Данн неудержимо рвался на север. Их лодка отсюда возвращалась домой, большинство пассажиров обеспечило себе пересадку в другую, большего размера. Никто из них толком не знал, куда они направляются, но все надеялись, что тамбудет лучше. Не все попутчики бежали из Хелопса, некоторые выбрались из Маджаба. Маара и Данн проделали самый дальний путь, но остерегались рассказывать, откуда они. С них хватало и того, что все знали, что они махонди, и ненавидели их за это.
Река, к которой они прибыли, оказалась гораздо шире прежней, хотя тоже несколько усохшей. По сравнению с нею предыдущая казалась чуть ли не ручьем. Здесь на шестах далеко не уйдешь, поэтому в новой лодке, очень большой, с каждого борта сидело по двое гребцов, а на корме рулевой. Эта посудина держалась середины русла, дальше от берегов, у которых копошились драконы. По берегам притока городки и деревеньки встречались часто, а здесь поселения буквально лепились одно к другому, тянулись беспрерывно по обоим берегам. Дома все кирпичные, крыши тростниковые, лесов поблизости не видно; оба берега покрывала сухая полупустыня, поросшая какими-то колючками, а кое-где пятнами рыжели участки настоящей пустыни. На берегах камыш иногда сменялся бамбуком, берега украшали пальмы. Никто из пассажиров здесь ранее не бывал, и лодочники то и дело поясняли увиденное.
На первой остановке беженцы по привычке направились к постоялому двору сплоченной толпой, хотя лодочники и уверяли их в дружелюбии местных жителей, заинтересованных в проезжих и в деньгах, которые проезжие здесь оставляли. Можно было выбирать, спать в общем зале или снять отдельную комнатку. Маара и Данн уединились в комнатушке, получили возможность поговорить, пересчитать наличность. Мелочь подходила к концу, а разменять золото в этом городке, конечно, невозможно. Но тут заболел один из гребцов, и Данн вызвался его заменить. Он сел к веслу, а Маара пристроилась сзади, наблюдая, как он работает. Из-за жары брат снял проданный ему Фелис рабочий костюм, остался лишь в набедренной повязке, как и все мужчины. Маара наблюдала, как сокращаются его мышцы, играют под кожей. Красивая спина, красивая фигура. Худой слишком. Все здесь сильно потели, теряли вес, жара сбивала аппетит. Маара перевела взгляд на свою руку. Орфна явно назначила бы им дополнительное питание и приказала бы отдыхать.
Данн между тем быстро освоил греблю, работал от восхода до заката, не отказывался и воды зачерпнуть для желающих напиться, помогал людям при посадке и высадке. Его вполне могли нанять гребцом.
До середины реки кусачая мошкара не долетала. Маара наблюдала за берегами, обшаривала взглядом пальмы и камышовые заросли, щурилась от сверкания водной ряби. Ей хотелось покинуть большую лодку, улечься на твердую землю. От плеска воды кружилась голова, подташнивало. Ее стошнило раз, другой. Молчаливая женщина, сидевшая неподалеку, прошептала ей на ухо:
– Лучше бы никто не знал, что ты беременная, милая.
Только после этих слов Маара поняла, что она действительно зачала. Значит, Мерикс… Ведь все сомневались в его способности оплодотворить женщину.
– Тут полно таких, которые сразу к тебе полезут, как только узнают, что ты носишь под сердцем ребенка, – продолжала женщина. Она вынула из своего мешка сухие листики. – Пожуй, успокоят.
Маара засунула листья в рот. Вкус вяжущий, горечь… Но тошнота прошла.
Женщину, одной из последних покинувшую Маджаб, звали Саша. Она пересела к Мааре, следила за ней, заставляла жевать сухой хлеб и пить, пить, пить… «Новый друг», – подумала Маара.
Перед высадкой она снова дала Мааре сухих листьев и повторила предупреждение: никому не дать заподозрить, что она беременна. Сообщить новость Данну Маара пока не нашла возможности, они все время находились на людях. На следующий день Маара предложила Саше монету и спросила, нет ли у нее чего-нибудь против дурных снов. Монету Саша взяла и выдала Мааре какую-то кору, велев замочить ее в воде.
– У многих сон нехорош в наши дни, – промолвила Саша печально, и Маара поняла, что история этой женщины, во всяком случае, не менее печальна, чем ее собственная. Может быть, из-за этого люди опасаются разговаривать. Они боятся того, что могут услышать.
На следующее утро по пути к пристани Маара и Данн немного отстали от группы, и Маара сообщила наконец брату о беременности и попросила его остаться на несколько дней в городе, чтобы она смогла прийти в себя. Он еле слышным шепотом сообщил сестре, что за ним следят, что он это заметил там, где они пересаживались. Данн собирался рвануться за остальными, но Маара придержала его.
– Данн, иногда у тебя разыгрывается воображение. Ты уверен?
Он, казалось, снова стал маленьким Данном, протянул плаксивым детским голосом:
– Он плохой, плохой, Маара!
Сестра сжала обе его руки:
– Данн, прекрати!
К ее удивлению, он послушался, приосанился, сбросил с себя маску малыша и сказал:
– Маара, в башнях много чего случилось. – Он попытался улыбнуться. – Я тебе расскажу как-нибудь. Потом. Даже вспоминать не хочется.
– Ты вспоминаешь во сне.
– Да, знаю.
И он заторопился в лодку. Если Данн и услышал ее сообщение о беременности, то явно оставил его без внимания.
Целыми днями Маара страдала: ее тошнило, перед глазами плыли сияющие круги. Саша поддерживала ее, то и дело подсовывала травки и листики, кусочки лепешек.
– Ничего, скоро пройдет. Это самая плохая пора беременности, потом легче будет.
Срок беременности не мог превышать шести недель. До этого цикл ее толком не наладился. Менструация могла начаться, прерваться и продолжиться после перерыва; следующая начиналась с задержкой… Да и как им сразу стать регулярными, если она и женщиной-то была всего ничего…. Фактически всего год. Очень хотелось ей увидеть Мерикса. Встать рядом с ним в зале собраний и оповестить всех о своей беременности. И все бы поздравляли ее, поздравляли бы Мерикса, он стоял бы рядом, держа ее за руку, гордый, счастливый… Как далеко он от нее – но мысленно Маара то и дело возвращалась к нему, к своей общине.
День за днем она сидела за спиной Данна, наблюдала, как он работает веслом, как играют его мышцы и как впадают его щеки, пополневшие за время, проведенное в общине махонди в Хелопсе. Она боролась с тошнотой, а Саша бормотала:
– Потерпи, потерпи. Не выдавай себя.
Маара возненавидела это путешествие по середине реки, в которой отражалось небо, возненавидела берега с их камышом и пальмами, под которыми часто виднелись драконы, как неподвижные, так и движущиеся. Иногда они замирали с распахнутыми пастями, и тогда в эти пасти впархивали мелкие птички и принимались выклевывать остатки пищи между зубов чудовищ. Она мечтала об остановке, о прекращении этого медленного монотонного путешествия. На двадцатое утро Данн проснулся в лихорадке, не в состоянии двинуть не только веслом, но и ногами. Судно ушло далее без них. Как обходиться без Саши? Лица уплывших попутчиков мелькали теперь в памяти как что-то родное, близкое. Без Саши… А если о ней донесут местным властям и задержат до прибытия первого работорговца? Они с Данном заняли крохотную комнатку и отсыпались. Он оправлялся от приступа лихорадки, она – от недомоганий, связанных с начальным периодом беременности. По ночам Маара просыпалась, подходила к брату, отирала его лоб, подносила к губам его воду, сдобренную Сашиными снадобьями.
– Надо удирать, Маара… – бормотал Данн в полубреду. – Догонят…
– Кто, Данн, кто догонит?
Однажды он назвал Кулика, но чаще с губ его срывались другие имена, Мааре неизвестные.
Маара выздоровела быстрее, чем Данн, и, доверившись заверениям хозяина постоялого двора о дружелюбии жителей, выходила на улицы, точнее – на улочки города, бродила мимо кирпичных домов, ни на кого не обращая внимания, не замечаемая прохожими. Из окон комнаты она увидела на некотором удалении от города крупные сооружения и теперь направилась туда, всматриваясь в траву, чтобы не столкнуться со змеей, задевая кусты и вдыхая ароматы. Не в силах противостоять запаху, она сорвала несколько листиков, засунула в рот. Нет, не может это растение оказаться ядовитым! Разжевав и проглотив листья, Маара почти сразу ощутила чувство голода. Преодолевая желание немедленно что-нибудь съесть, она дошла до высоких, в шесть-семь этажей, зданий, очень старых, лишенных крыш и перекрытий. Одни стены остались от них, обожженные пожарами, почерневшие от въевшейся в них сажи. Стены облицованы камнем, – значит, где-то есть и карьер, ибо поблизости камня не видно. Те же ароматные кусты разрослись внутри стен, вскарабкались на кладку.
Большой город шумел здесь когда-то, продуманно распланированный, улицы его пересекались под прямыми углами; хорошо сохранилось мощение из больших прямоугольных каменных блоков, в которых колеса повозок на протяжении многих лет выели заметной глубины колеи. Город оккупировала растительность, ползучие и вьющиеся растения вскарабкивались на стены. Когда его покинули люди? Маара спросила хозяина, но тот ответил лишь, что еще до того, как сошли леса.
– Так люди говорят. Леса здесь были густые, деревья высокие, могучие… Да только так давно это было, что сейчас не то что бревна, а и куска древесины от тех деревьев, пожалуй, не сыщешь, сколько ни шагай. Дождевыми те леса звали. А какие сейчас дожди – пальмам, и то не хватает. Пальмы поливают местные жители, из реки воду таскают ведрами. Пальма – дерево полезное, оно и кормит, и поит – молока-то сейчас, почитай, только от пальмы и дождешься, молочной скотины уж совсем почти не осталось, кормить нечем… И волокно пальма дает для ткани, для одежды.
Навестила Маара и местных молочниц. Здешние мелкие молочные твари в холке едва достигали высоты ее уже чуть выпятившегося пупка. Маара подумала, как удивились бы Мишка и Мишкита, увидев свои уменьшенные копии, очень похожие: и выпуклое вымя, и рога, почти достающие до груди, у некоторых – и до плеч Маары. Увидела она и причудливых рогатых существ, у которых до плеч Маары доставало вымя – сверху. Очень высокие животные, с длинной шеей, позволявшей им объедать нижние листья некоторых пальм. Называли этих животных камелами, а привезли их с далекого севера, когда он еще весь покрыт был песками. Когда? О, давно, сотни, а то и тысячи лет назад, кто его знает… Маара спросила о небоходах – да, наведывались сюда небоходы, раз в неделю, а то и чаще, но теперь… давно не видно, уж сколько месяцев, а то и лет, кто помнит… Сейчас все рекой живут, рекой кормятся. Эта река впадает в другую, еще больше, в главную реку. Реки здесь всегда текли, но иногда вдруг русло меняли…
Дождливые дождевые леса… Маара стояла в покинутом городе, на зарастающей мостовой с сохранившимися следами колес, думала о лесах. Она закрыла глаза, услышала плеск воды, весел…
Выйдя к реке, она зажмурилась от блеска водяной ряби, сдерживая накативший приступ тошноты. Опять в лодку…
Долгие дни на воде, в жаре, в постоянном медлительном занудном однообразии… Услышала предостережения Саши. Не выдать себя! Открыв глаза, Маара поразилась, узрев чудесное видение. Перед ней стояла улыбающаяся красавица в розовом платье с заплетенными в косы волосами. Кайра.
– Вовсе не удивляюсь, – проговорило видение. – Любой, у кого сохранились хоть какие-то мозги, должен был сбежать оттуда.
Кайра подхватила Маару под руку и ввела в большой, больше соседних, двухэтажный дом, в огромную прохладную комнату, забитую множеством подушек, занавесов, вышивок, ваз, кувшинов, горшков. Маара опустилась в тростниковое кресло, а Кайра хлопнула в ладоши. Вбежала служанка, чернокожая девушка с точно такой же прической, как у хозяйки. Кайра велела ей принести напитки.
– Ну, рассказывай, рассказывай, – торопила Кайра, обмахиваясь красноперым веером, складывая его и распуская, как это делала Ида, расправляя свое просторное платье.
Поведав ей о своем странствии, Маара спросила:
– Если бы ты знала обо всех трудностях пути, решилась бы ты бежать?
Прямота и откровенность никогда не были отличительными чертами характера Кайры, она поиграла веером, посмеялась, попыталась отшутиться, но, взглянув в серьезное лицо собеседницы, вздохнула и ответила:
– Нет. Я думала, что не выдержу. Эта лодка… кошмар.
– Не жалеешь, что бросила ребенка?
– Это не мой ребенок. Это Иды ребенок.
– Кайра, ответь.
Еще вздох. Надутые губы, досадливые взгляды.
– Маара, никакой ребенок не выдержал бы этого пути. Его бы заела мошкара, он бы не вынес жары… Это немыслимо!
Вошла служанка, принесла пальмовое молоко и фрукты.
– Здесь еды хватает?
– Еще бы. К тому же мой муж купец.
– Муж? Вот уж не думала, что тебя привлекает замужество.
– Оно меня и не привлекает. Но здесь по-разному живут, существуют браки разных степеней. Муж, конечно, хочет, чтобы я полностью принадлежала ему, он от меня без ума. – Кайра засмеялась, показав свои безупречные зубы. Наклонившись к Мааре, прошептала: – Знал бы он, что я была рабыней в Хелопсе… Я не давала ему к себе прикоснуться, пока не обеспечила места в обществе, – похвасталась она и вдруг снова повысила голос: – Я его люблю, и он добр ко мне.
Сразу же после этих ее слов в комнату вошел высокий чернокожий мужчина. Он слышал последнюю фразу, явно ему понравившуюся. Улыбнувшись, супруг положил руку на плечо Кайры и с подозрением посмотрел на Маару.
– Кто твоя подруга?
– Это моя двоюродная сестра. Она из Хелопса. Замужем за сыном тамошнего главного.
Мужчина кивнул, пожал плечо Кайры и вышел.
– Ревнует, – сказала Маара.
– К каждому столбу. К мужчинам и к женщинам. К водяным драконам. Но я ни-ни, даже и не думаю. Жить еще не надоело. Сразу убьет. Да мне девицы-то никогда и не нравились. Я с ними и раньше только так, чтобы время убить… – Кайра продолжала болтать, не задавая Мааре более никаких вопросов, ибо картина жизни в Хелопсе и вне его полностью сложилась в ее голове и она не желала вносить в нее никаких изменений.
Очевидно, однако, что Кайра отчаянно скучала и нуждалась в собеседнике, точнее, в слушателе. Мааре редко удавалось вставить слово, она даже не пыталась прервать словоизвержения изголодавшейся по общению Кайры. Вскоре, однако, это удалось служанке. Та вошла с сообщением, что Маару хочет видеть хозяин постоялого двора.
Разумеется, Маара сразу испугалась, подумала о Данне и распрощалась.
– Я к вам обязательно зайду, – пообещала Кайра напоследок, и Маара понеслась по раскаленным улицам.
У хозяина она застала человека, который представился как Чомби. Увидев его, Маара еще больше испугалась. Высокий, тощий, светлокожий. Такой белой кожи Маара никогда еще не видела. Волосы совсем как у махонди, но кожа… невероятного, отталкивающе белого цвета.
– От брата твоего большое беспокойство, – сказал Чомби.
– Он муж мне, а не брат, – поправила Маара, опасаясь, что Данн забыл о необходимости маскировки.
Конечно, его опять преследовали кошмары. Она вбежала в комнату. Данн скорчился у изголовья кровати. Сестра успокоила его, уложила, дала выпить лекарства и несколько раз повторила, что им следует прикидываться мужем и женой. Данн пообещал, что запомнит, и снова заснул. Маара присела к окну, глядя в сторону текущей в сотне шагов реки. Луна бросила на водную поверхность сверкающую полосу, и Маара почувствовала тошноту от одного вида воды.
Пришел Чомби, пустился в расспросы о Данне. Вид у этого человека был недоверчивый, враждебный. Расспросил он Маару и о ее собственном здоровье. До него дошли слухи, что она прибыла в этот город больной. Маара заверила, что легкий приступ водной болезни прошел у нее бесследно.
Со слов Кайры Маара составила себе представление о городишке, в котором они оказались. В регионе этом правил народ гойдел. Соседний город так и назывался, оттуда управлялся этот речной край. В каждом городе правительство кто-то представлял, и здесь представителем власти оказался этот самый неприятный Чомби. Кайра назвала этого тощего белокожего шпионом. Кайра не заметила бы у Маары признаков недомогания, если бы ее гостью не одолел приступ тошноты, так что той пришлось удалиться. Тогда она и сказала, что нельзя, чтобы их с Данном даже заподозрили в нездоровье. В этом случае, опасаясь эпидемии, их наверняка отправят в больницу в Гойдел и упрячут там в изолятор. Здесь очень боялись всяческих заболеваний, ибо лишь недавно прокатилась волна эпидемий и многие умерли, больше всего детей. Маара ничего не сказала Кайре о беременности, но, когда ее затошнило снова, та, не спрашивая ни о чем, добавила:
– И лучше не признавайся, что ты беременна. Из города не выпустят, заберут на расплод. Но если поверят, что вы с Данном муж и жена, то все в порядке. Пары они не разбивают.
Тут нельзя быть ни больной, ни беременной. Выходит, надо бежать, бежать дальше. Выбора нет! Да есть ли на земле хоть кто-то, у кого богатый выбор? Вот Кайра, к примеру. Останься она в Хелопсе, община сплавила бы молодую женщину хадронам по причине ее несносного характера. Если бы Кайра не отдала ребенка Иде, та бы всеми силами постаралась испортить ей жизнь. А если бы она взяла ребенка с собой, тот бы наверняка умер в дороге.
Вернуться в Хелопс и предстать перед Мериксом, осчастливить его вестью об отцовстве? Но хадроны забрали бы ее к себе, как только родился бы ребенок. Да и долго ли еще протянет Хелопс?
Почему именно Кайра из всех махонди, живущих в Хелопсе, оказалась такой дальновидной? Она рано осталась сиротой, ее приняли в общину из другой, мелкой ветви тамошних махонди; она никогда не чувствовала себя полноправным членом общины, рассматривала свою большую семью словно бы несколько со стороны, с позиции стороннего наблюдателя.
Эти мысли приводили к жестокому выводу: Кайра, весьма вероятно, выживет, а ребенок, от которого она сбежала, скорее всего не выживет вместе с общиной махонди, вместе с хадронами – вместе с Хадроном.
А как поступить Мааре?
Она вслушивалась в бормотание Данна, утихомиривала брата, убаюкивала, пока он вдруг не очнулся и не потребовал немедленно уходить.
– Ты помнишь, что я беременна? – прошептала Маара. – Ты помнишь, что я твоя жена?
– На север, на север, – лихорадочно пробормотал он и снова провалился в забытье.
Кайра охотно сидела с Данном, позволяя Мааре отдохнуть и поспать. Конечно, Данн парень хоть куда, но сейчас… что в нем осталось привлекательного? Однако Кайра, похоже, придерживалась иного мнения, она как будто таяла, глядя на Данна, охотно помогала его переодевать, заахала, увидев шрамы вокруг пояса, и заявила, что скорее всего сбежит с ними. Здесь такая скукотища! Захудалый городишко захудалого речного края. Да и речушка-то… подумаешь, какой-то приток. Через десять дней пути она вливается в главную реку, по которой можно подняться до краев, откуда родом камелы. Но там другой язык в ходу, вот в чем загвоздка.
– Я думала, что на нашем языке везде разговаривают, – разочарованно протянула Маара, и Кайра звонко рассмеялась. Да, действительно, они полагали, что Хадрон – великая страна, чуть ли не весь Ифрик, и что, раз на юге все говорят на одном языке, то и везде то же самое.
Присутствие Кайры умерило пыл тощего белого, он остерегался появляться, пока она оставалась с Данном. Затем Чомби, однако, снова пришел и заявил о своих подозрениях, мол, он по долгу службы обязан доложить руководству о состоянии этой подозрительной пары.
– Но я совершенно здорова! – воскликнула Маара. Человек, вызывавший у нее отвращение, казавшийся ей чем-то вроде живущей под землей личинки жука или мелкой ящерицы, сжал тонкими пальцами ее запястье, прижал большой палец к шее, проверяя пульс, заставил ее открыть рот, осмотрел зубы, язык и нёбо, приподнял пальцами веко.
– Беременность… – бормотал он… Чего ж бояться… Значит, этот человек – твой муж, красавица?
– Да, муж.
– Уж очень вы похожи.
– Махонди все похожи. У нас часты браки между родственниками, – сказала она, не зная, так ли это на самом деле.
– Ну, этому горю можно и помочь.
Данн внимательно вслушивался в диалог, по лицу его видно было, что в нем бушуют демоны.
– И ты утверждаешь, что ее ребенок от тебя? – неожиданно обратился к нему Чомби.
– Да, утверждаю, – ляпнул Данн, забыв, что должен отрицать беременность Маары.
Маара спросила Кайру, скоро ли придет ответ из Гойдела. Два дня туда, затем два-три дня на начальственные раздумья, рассмотрение доноса Чомби, два дня обратного пути на лодке. Общим счетом неделя.
Маара сказала Данну, что местные могут забрать ее в наложницы, и он взвился:
– Еще чего!
Снова, как и раньше, требовалось подождать какое-то время, пока до него доходил смысл сказанного сестрой, и затем он отвечал. Очевидно, лихорадка не прошла бесследно. Данн поправлялся, здоровье улучшалось с каждым днем, но ночные кошмары не ослабевали, наоборот, наваливались все сильнее. Маара опасалась, уж не повредился ли разум ее брата. Иногда он был очень странным.
Неделю они провели, отъедаясь и гуляя по улочкам городка и по старому городу в саванне. За ними шпионили. Когда приходила Кайра, Маара следила, как на нее реагирует Данн. В Речных городах за мужеложство полагалась смертная казнь. Данн, кажется, действительно отвечал Кайре симпатией, но сама Кайра вела себя как-то странно, подшучивая надо всем на свете.
Прошло десять дней, и из Гойдела прибыли двое в форме. Маару и Данна они застали в таверне, где те обедали. Увидев этих мужчин, Данн вскочил, с криком выскочил в дверь и исчез в лабиринте улочек и проулков. Да, эти двое в одинаковой форме выглядели близнецами. И снова слились в воображении Данна в одно зловещее существо.
– Муж твой, как я вижу, сбежал, – добродушно заметил один из пришедших. – Что ж, нам легче будет. Собирайся, поедешь с нами в Гойдел.
Маара ничего не ответила, надеясь лишь, что Данн обратится к Кайре за помощью. Преступлений он не совершал и беременным тоже не был – чего ему бояться?
– Лучше б ты и впрямь оказалась беременной, чем больной, – рассудительно заметил второй стражник. – Больных совсем взаперти держат, это не шутка.
Под их внимательными взглядами Маара расплатилась с хозяином, причем мелочи у нее после этого совершенно не осталось. Она внимательно следила, как они совещались с Чомби, выслушивали его и в ответ сообщили инструкции начальства.
Все трое погрузились в лодку. Маара уселась на скамью так же, как и раньше, но на этот раз сзади нее сидели двое стражников, внимательно следивших за каждым ее движением. Неужели они боялись, что молодая женщина спрыгнет за борт, в зубы водных драконов? До берега мимо драконов не добраться. Да и доберешься – куда деться в сухой саванне?
Две ночи подряд Маара спала между этими двумя стражниками. Она не сердилась на них, они ведь лишь выполняли порученную им работу, да и к ней были добры, следили, чтобы она досыта наедалась, пила, сколько нужно. Вечером Маару сдали в городскую тюрьму Гойдела, где две надзирательницы накормили ее, вымыли, и все это с шутками-прибаутками, стараясь развеселить узницу.
На следующее утро Маара предстала перед пожилым судьей, который напомнил ей Юбу. Вел он себя, во всяком случае, очень похоже.
– Итак, ты утверждаешь, что замужем?
– Да.
– Какой степени брак?
Об этом Кайра ей сказать не забыла. Она посоветовала назвать вторую степень, при которой мужчина и женщина имели право поддерживать отношения с другими партнерами, но на мужчину ложились расходы на содержание любого ребенка, рожденного в браке. Разные степени брака внедрились в законодательство, когда резко упала рождаемость.
– Второй степени.
– Что ж, вне зависимости от степени, муж ведь отсутствует, так?
– Так, – пришлось согласиться Мааре.
– И поэтому придется тебе вернуться в тюрьму. Если в течение недели муж не объявится, включим тебя в программу воспроизводства.
В сопровождении двоих охранников Маара вернулась в тюрьму. Когда ее вели в суд, она слишком волновалась, чтобы много заметить. Теперь же она успокоилась, внимательно разглядывала улицы, надеясь высмотреть Данна, и видела много нового. Гойдел сильно отличался от небольших городков ниже по реке, в несколько раз превышая их размерами. Фасады домов здесь штукатурили, они уже не казались продолжением грязного речного берега, выделялись белизной, иногда желтым, розовым, чаще сероватым цветом. Чистотой и свежестью они не отличались, чаще всего нуждались в основательном ремонте, как и камышовые кровли, в которых охотно гнездились птицы – да и мало ли кто еще… Хватало и брошенных зданий. Но улицы кишели народом в пестрых цветных и полосатых одеждах из той же ткани, что и одежда, спрятанная на дне ее мешка. Тонкая, нежная ткань, вышивка на вороте и манжетах, кружева. Народ упитанный и, что бросается в глаза, уверенный в себе, спокойный, не задерганный. Люди спокойно расхаживали, стояли группами и парами, разговаривали, смеялись. В садиках перед домами люди сидели на траве, ели, пили, шутили. Охранники ее тоже шагали, как будто прогуливаясь, иной раз останавливаясь, чтобы что-нибудь объяснить узнице, обмениваясь репликами со встречными знакомыми. Так, с шуточками, легко и непринужденно они сдали Маару надзирательницам. Маара видела, что женщины эти умные, ушлые, и решилась им довериться. Что еще оставалось делать?
Маара спросила их в лоб, не помогут ли они ей избавиться от ребенка. Спрашивала шепотом, так что даже до стен звук не долетал. Женщины не удивились. Таким же еле слышным шепотом одна из них сказала, что, если такое откроется, то всем им грозит смерть. Вторая, однако, добавила, что вопрос в том, сколько им заплатят.
Маара сунула руки под платье, чтобы вытащить монету, и поняла смехотворность своего жеста. Как будто им трудно задрать ей платье и сдернуть денежный пояс… Она развязала пояс, вынула его. Двадцать две монеты. Она предложила им одну. Надзирательницы осмотрели монету, прикусили. Потребовали еще одну. Мааре показалось, что соблазн отобрать у нее все окажется слишком велик, но надзирательницы приказали спрятать остальное на прежнее место. Ей сказали, что, к счастью, в тюрьме, кроме нее, больше нет заключенных. Иначе они бы не решились. Еще пояснили, что их часто просят о лекарствах для укрепления плода и что эта их репутация только поможет скрыть то, что они проделают над Маарой.
Тут же они принялись поить свою узницу какой-то горькой дрянью, нагревая ее чуть ли не до кипения. Так прошло три дня. На четвертый, очень поздно ночью, они положили Маару на поддон и начали обрабатывать ее живот, сначала снаружи, затем перешли внутрь. Умелые пальцы нащупывали матку, искали плод. От боли Маара потеряла сознание, затем очнулась, а они все шарили в ней и тискали ее, внимательно следя за лицом страдалицы и давая ей время от времени выпить еще что-то, уже не столь противное.
К утру Маара ощутила меж ног жар.
– Хочешь взглянуть?
Маара уловила в кровавом месиве очертания крохотного существа. Она ощутила болезненный укол в сердце, больнее, чем ножом, зажмурилась и замотала головой. Она жалела, что согласилась посмотреть.
– Три месяца. Может, чуток старше.
Ребенок Мерикса родился живым, но вскоре умер. С мертвым плодом одна из женщин выскочила наружу, в саванну, – тюрьма находилась на самой окраине города. Вернувшись, как будто отрубила:
– Всё.
Был ли у нее выбор? Ребенок Мерикса или Данн. Маара утешала себя тем, что ребенок все равно бы не выжил, не пережил путешествия по реке в жару. Нет, выбора не было.
Надзирательницы оставили ее отсыпаться и разбудили, чтобы сообщить о появлении Данна. Он сразу направился в суд и предъявил на нее права. Смотрели на него с подозрением. Он всем казался больным. Маара понимала, что причина этого – страх. Чего ему стоило приблизиться к стражникам, охранявшим суд! Она ощущала страх маленького Данна, видела его лицо, лицо перепуганного до смерти малыша.
– Сказали ему, что ты выкинула, – сообщил стражник, принесший весть о прибытии Данна.
Прежде чем выйти из тюрьмы, Маара снова обратилась к надзирательницам с просьбой разменять одну или две монеты.
– Две. Каждая по одной. И полной стоимости не дадим. Слишком опасно.
Она отдала им две монеты, оставив в поясе девятнадцать, и вскоре получила кучу мелких, легких серых металлических чешуек. Примерно половина стоимости. Но Маара не жаловалась. Ссыпала мелочь в мешок, поблагодарила благодетельниц, и они обнялись на прощание.
Данн ждал в гостинице. Он выздоровел, но испуг доводил его до болезненного состояния. Когда Маара поблагодарила брата за то, что он спас ее своим прибытием, Данн разрыдался и прильнул к ней, почти как маленький, но не совсем. Чувствовалось в нем упорство взрослого, ответственность. И голос звучал по-мужски:
– Маара, если бы я тебя потерял… – Нет, это произнес не малыш.
– А если бы я тебя потеряла…
Они не привыкли к физическому контакту, но сейчас не могли без него обойтись. Обнявшись, оба сидели на кровати, отдыхали душой. Маара чувствовала, как напряжение покидает его тело, как успокаивается она сама.
– Те двое, которые пришли за нами в том городе… – начала она, ожидая, что Данн возразит: «Нет, не двое, один!» – Но он лишь беспокойно вглядывался в ее лицо.
– Маара, ты мне не хочешь верить, но за мной охотятся.
– Кто, Данн, кто охотится?
Он только застонал и уронил голову на ее плечо.
– Если бы ты не появился, меня забрали бы для их программы размножения.
– Знаю, мне сказали. – Он чуть помолчал и добавил тихо, почти кротко: – Маара, пожалуй, лучше бы тебе больше не беременеть.
В течение двух дней они отдыхали. Маара еще ощущала слабость, но уже вновь стала сама собой, как будто вернулась в себя. Она не чувствовала себя сама собой во время путешествия по реке. Маара много ела, много гуляла с Данном по этому приятному прибрежному городу. За парочкой следили приставленные судом агенты, не отставшие от них и на борту лодки. Как они узнали, делалось это для того, чтобы убедиться, что они не больны. Здесь все очень боялись эпидемий. Ужасные болезни нападали на Речные города неизвестно откуда, мучили, убивали людей и исчезали неизвестно куда и почему. Речную болезнь все понимали, ее не опасались. Ход этой болезни всем известен: приступ с ознобом и лихорадкой, потом затишье, затем снова приступ… Иногда человек умирал от нее, иногда нет. От этой болезни в каждом доме припасены средства, но беда в том, что появлялись все новые недуги. Народ поговаривал, что они приходят и уходят по течению реки.
