Текст книги "Маара и Данн"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)
19
В последний вечер пути по суше Даулис предупредил, что, начиная со следующего дня, ночлег уже не будет доставлять им такого удовольствия, так что нужно извлечь из предстоящей ночевки как можно больше пользы и удовольствия. Они тщательно вымылись в горячей воде, плотно поужинали, хорошо выспались.
Утром путешественники продолжили путь по все той же дороге, с которой не сворачивали уже несколько дней, но вскоре путь им преградила вода. «Что ты видишь, Маара? Что ты видишь?» – «Я вижу, что дорога ушла под воду». Свободное от водорослей мощение дороги ясно просматривалось сквозь слой прозрачной воды, в которой шныряла мелкая рыбешка. На берегу у воды лежали лодки разных типов и размеров. На берегу чего? Нет, не реки: воду покрывала мелкая рябь от ветерка, но течение отсутствовало. Отсутствовал и другой берег, Маара его не видела. И не озеро. Какие-то каналы между песчаными или поросшими травой и камышом отмелями и островками.
Из торчавшей на берегу будки появился человек и показал им широкую плоскую посудину с кабиной для пассажиров. Даулис поторговался с ним, и Мааре пришлось расстаться еще с двумя монетами. Осталось восемь. Путешественники расположились на подушках, уложенных на доски, из-под которых доносились жалостливые всхлипывания придавленной днищем воды. Борт низкий, вода совсем рядом, можно окунуть в нее пальцы. Вспомнились водные драконы, но лодочник успокоил их, сказав, что мелкая рыбешка, конечно же, запросто может отгрызть пальцы, но драконов здесь отродясь не водилось. Лодка направилась вперед, держась над дорогой, которая постепенно уходила все глубже и наконец совсем исчезла.
Итак, вода поднялась здесь и скрыла под собой дорогу и ее окрестности. Когда это произошло?
– Давно, разумеется, – так сказал им лодочник.
– Сотни лет? Тысячи? – пытала его Маара.
– Нет-нет, этого я не знаю. Но дед рассказывал, что слышал от своего деда, что не вода была здесь когда-то, а твердый холодный лед, который постепенно растаял и превратился в воду.
Продвигались медленно, глубокая вода иногда сменялась заболоченным мелководьем, где лодочник пользовался шестом. Поверхность украшали цветы, плавали по ней островки сбившихся вместе опавших листьев, обломанных стеблей; по плавучим островкам туда-сюда носилась всякая живность, и издали казалось, что эти существа бегают по воде. На островках сидели и стояли, провожая взглядами лодку, большие белые птицы. Берегов путешественники так и не увидели, однако вечером лодка пристала к какому-то мыску, они получили комнату и пищу, достаточную, чтобы утолить голод, но кулинарными изысками не отличающуюся. После ужина расселись по спальным поддонам, разговаривали, любуясь заходящим солнцем. Одеял в комнате оказалось множество, они их все использовали. Наутро снова в лодку, снова в путь. Маара чувствовала, что мысли в голове уже не прыгают и не носятся как угорелые, а текут лениво, не сталкиваясь, не конфликтуя друг с другом. Лодка, камыш, лица Данна, Леты, Даулиса, ставшие настолько близкими, что даже представить невозможно, что когда-нибудь они расстанутся.
Одинаковые дни, одинаковые ночи… Чувствовалось, однако, похолодание. Над водой часто повисал туман, увлажняя их лица и волосы. Они сидели, закутавшись в свои серые одеяла, закрыв даже головы, только носы торчали. Маара как будто погрузилась в воду, не то дремала, не то грезила, ей казалось, что она живет в раковине; смутно вспоминалась другая вода, жаркая, жгучая, южная, с драконами. Очнулась она, когда увидела под собой крытую красной черепицей крышу. Над крышей лениво колыхались водоросли. Далее еще крыша. Лодка проходила над затонувшим городом. Лодочник рассказал, что много здесь затопленных домов, много затопленных городов, больших городов. Лед таял, вода наступала, пропитывала землю, дома оседали, тонули в почве, тонули в воде… И рыбы в них заменили людей. А уж те люди умели жить. Лодочник показывал роскошные строения с широкими лестницами, колоннами, разноцветными кровлями с прорезанными в них окнами. Маару так и подмывало соскользнуть с борта лодки и плавно опуститься на какую-нибудь террасу, прогуляться по ней, подойти к фонтану…
– Маара, Маара, – тряс ее за руку Данн.
Лодочник зафиксировал лодку, сунув весло в гущу камыша, вгляделся в Маару, прижал руку к шее, проверяя пульс. Потом перешел к Лете, оцепенело глазевшей перед собой, и к Даулису который сидел с закрытыми глазами и искаженным от боли лицом. Пошептался с Данном. Лодка не двигалась, но Мааре казалось, что ее трясет и качает. Затем лодка снова пришла в движение и вскоре остановилась возле длинного приземистого здания, крытого камышом.
– Болотная болячка, – проворчал лодочник, привязывая лодку.
Он поднял Маару и внес ее в дом. Даулис тем временем сполз на дно, лежал без сознания, и лодочник с Данном перенесли его вдвоем. Лета смогла преодолеть тот же путь самостоятельно. Себя на руках лодочника Маара смутно ощутила, затем уловила очертания высокой женской фигуры, угадала озабоченное выражение лица женщины, спорившей с лодочником и заверявшей, что неслыханное это дело, управиться сразу с тремя больными. Потом Маара очнулась в постели, устроенной на полу, в бедной постели и в бедной комнате. Камышовая кровля протекала, вода капала в какую-то подставленную под протечку емкость. У стены на поддоне лежала Лета, неподвижно, раскинув руки. Даулис скрючился на другом поддоне, тихо стонал. Воняло гадостно, и Маара ужаснулась, не она ли это разлагается заживо. Когда она очнулась в следующий раз, увидела над собой Данна. Он протирал ее лицо влажной тряпицей. Возле Леты присела высокая женщина, которой больная указывала на свой мешок. Женщина вытащила из него травы, показала Лете.
– Вот это вскипяти, дай нам выпить с водой. – Сказав это, Лета потеряла сознание.
Даулис лежал без движения, привязанный к поддону какой-то тряпицей. «Умирает! – ужаснулась Маара. И тут же: – И я умираю. И Лета. А бедный Данн останется совсем один». Она то впадала в забытье, то снова приходила в сознание. Высокая женщина, казалось, все время возилась с ведрами, то вносила их, то выносила. Кто-то застонал, Маара подумала, что это она, но оказалось, что Даулис. Потом вдруг до нее донесся шепот:
– Маара, Маара, не умирай, пожалуйста… – умолял Данн.
Тянулись дни, бледное солнце заглядывало в комнату сквозь прореху в крыше, сверкали покрытые пеленой пота лица Даулиса и Леты. Иной раз и темно было, тогда в углу горел светильник. Однажды Маара проснулась от тяжести, увидела, что Данн, сидя рядом с нею, заснул, навалился на сестру верхней частью туловища. Бред чередовался со сном, но все время она убегала, от врагов и от стихии, от кошмарного зверья, от песчаной бури. Голод вспарывал живот тупыми крючьями, но вдруг руки ее ощущали теплую тяжесть, прижимали к телу младенца… ее сына… ее брата, маленького Данна… ее маленькую Кретис… Потом Маара приходила в себя, видела Данна возле Леты или высокую женщину возле Даулиса.
Иногда, очнувшись, она не могла понять, где находится. Иной раз считала, что в скальной деревне. И однажды увидела Дэйму. Та сидела чуть поодаль, скрестив руки на груди, улыбаясь, глядела на Маару. Потом протянула к воспитаннице руки.
– Дэйма… Я не смогла отблагодарить тебя… Я ни разу не сказала, как люблю тебя, а ведь без тебя меня давно уже не было бы на свете.
– Не плачь, Маара, – сказала Дэйма, превращаясь в Данна. – Тебе уже лучше, ты скоро поправишься. Выпей-ка это. – И Маара проглотила какой-то горький отвар, обжегший желудок.
Лета поднялась первой. Высокая женщина помогала ей передвигаться по комнате, заново учила ходить. Лета поправлялась, но Даулис все еще лежал трупом. Маара с тревогой наблюдала за мрачными лицами склонявшихся над ним Данна и высокой женщины. Она зарыдала от жалости, от нежелания терять этого спасшего ее человека.
– Что, что, Маара, где болит? – заспешил к ней Данн. Но болело у нее сердце, болело за Даулиса, доброго Даулиса, умирающего в болотной глуши.
Даулис не умер, но поправился последним. Лета и Маара уже научились ходить, даже покидали дом, хотя и ненадолго: холод и сырость загоняли обратно, – а Даулис все не приходил в себя. Молодые женщины начали самостоятельно питаться, в основном кашей, которую варила хозяйка, вдова Мавид, перебивавшаяся доходом от редких постояльцев, которых ей поставляли лодочники. Большинство путешествующих предпочитало более удобные места для ночлега. К болящей команде она проявляла доброту и редкостное смиренное терпение, не раз отправляла Данна спать, дежуря возле больных. Данн исхудал, почти не спал и плохо питался. Они с Маарой как будто вернулись к худшим временам, осматривали друг друга, словно бы знакомясь вновь, уговаривали друг друга побольше есть. Глядя на них, Мавид рассказала, что у нее тоже был брат, но умер, и теперь она вспоминает о нем каждый день. Потом она рассказала, как Данн вел себя все это время, как он выхаживал всех, особенно Маару, как он буквально вырвал сестру из когтей смерти. Без него ей бы точно не справиться, куда там!
Когда Даулис снова пришел в себя, все трое сидели рядом с его поддоном. Он слабо, однако уже не корчась от боли, улыбнулся, и глаза всех увлажнились. Лета зарыдала, принялась целовать его руки.
– Лета, дорогая… – прошептал он и снова закрыл глаза. Но уже на следующий день Даулис поднялся, принялся обучаться хождению, поддерживаемый Летой и еще кем-нибудь.
У Мавид они провели месяц, и она сказала, что снова почувствовала себя в семье. Маара оставила доброй вдове четыре золотые монеты, и растроганная Мавид, плача, обняла ее. Теперь она отремонтирует крышу, запасется провиантом, и снова у нее будут гостить проезжающие. Их несчастье обернулось для нее неслыханной удачей.
От хозяйки они узнали кое-что о затопленных городах.
– Давно это было, – сказала Мавид и растопырила десять пальцев, и уперла их в стол, и повторила это движение десять раз.
– Сто лет, – сказала Маара. Но Мавид снова проделала то же самое.
– Двести.
И еще раз.
– Триста лет.
Триста лет назад лед начал таять, земля заболотилась и города утонули.
– Уходит лед, уходит, – говорила Мавид. – Я еще девочкой была, когда родители меня возили на крайний север Ифрика. Это не так уж далеко. Вдалеке виднелись громадные ледяные горы. А Срединное море, совсем пересохшее, до дна промерзшее, начало наполняться водой. Долго-долго оно совсем безводным было, долго… – Она снова вытянула пальцы, скептически глянула на них. – Нет, какие уж тут счеты…
От Мавид они решили отправиться дальше на большой лодке с парусом, с высоким бортом, настоящим полом и с комнатами под ним. Здесь уже могли проходить такие лодки; если и не везде глубоко, то глубоких проходов хватало до самого места высадки, откуда им предстояло продолжить странствие по суше, до Центра.
– Даулис, откуда ты все это знаешь? – удивлялся Данн. – Пути, постоялые дворы, порядки местные…
Даулис улыбнулся:
– Потому что махонди держатся вместе, так? – догадалась Маара.
– Да. Уж хорошо это или плохо…
– Понимаю твои сомнения.
– Не так все просто, Маара.
– Но заваривается густая каша, а мы с Данном к этой каше приправа?
– Если бы просто приправа. Боюсь, что на вас все и держится. Без вас этой каши не сваришь. Многого не могу сказать, но вы и сами ребята сообразительные. Конечно, позже вы все узнаете, все подробности.
От пристанища Мавид движение ускорилось, ибо можно было следовать прямым курсом, не виляя между островками и песчаными проплешинами. Затопленные города стояли здесь на белом песчаном дне, и Маара, перегибаясь, думала, что так когда-то на эти крыши смотрели с неба птицы. Города так же недолговечны, как и сны. Как и люди. Она вспомнила Мерикса. За все время болезни он не привиделся ей ни разу. Все, кого она любила когда-то, – нет их больше. Один лишь Данн остался. Ее маленький братик.
Лодочник сказал им, что задерживаться на заходы в береговые гостиницы нет особого смысла, можно ночевать и на борту. Первую ночь они так и провели: бросили якорь и заночевали в кабине под палубой. Однако сырость от близости воды, ночные туманы да жутковатые порхающие огни настроили женщин на другой лад. Об огоньках лодочник со смехом сказал, что местные считают их горящими глазами мертвецов, но на самом деле это мелкие ночные мошки. По поводу подводных городов он заявил, что старается на них не смотреть, чтобы зря не расстраиваться. «Все равно нам уж так не построить».
На следующий вечер путешественники предпочли большой постоялый двор с горячей водой и хорошей кухней. Конечно, болезнь прошла, но для полной поправки выздоравливающие нуждались в полноценном отдыхе и питании. Четыре ночи подряд они спали в комнатах путевых гостиниц, а лодочник ворчал, что они бросают деньги на ветер, ибо могли бы ночевать на борту, ничего не потратив. И, решив, что имеет дело с богатеями, затребовал добавку. В итоге от четырех монет к концу пути у Маары осталась лишь одна. Деньги Леты пока решили не трогать, у Даулиса мало что осталось, Данн все порывался вырезать монеты из себя, но остальные его удерживали.
Когда они утром покидали последнюю гостиницу, владелец, боязливо оглядываясь, громким шепотом сообщил, что ими интересовался гонец из Центра.
– Кажется, вы опаздываете, – пробормотал он.
– Похоже, они тут перед Центром трясутся, – заметила несколько позже Лета.
– Если б они знали всё… – неопределенно ответил Даулис.
Они проводили взглядом белый парус, удалявшийся от берега. Песчаная дорога вела от причала на северо-запад мимо болот и озер, по равнинам и мимо холмистых пустошей. По холодному голубому небу тянулись обрывки белых облаков, и Маара подумала, что снег выглядит точно так же. Мысли невольно обращались к льду и снегу, так как лишь два дня пути отделяли их от берегов Срединного моря, за котором в ясный день можно было увидеть белые громады ледяных гор. Скоро они увидят лед, белое пространство древней карты в зале собраний, скрывающее всю северную половину этого мира, громадного шара, поплавком болтающегося в пространстве. А на шаре этом запечатлелись грубые очертания
Ифрика. Шабис рассказывал, что похожий на Ифрик Южный Имрик должен скрываться еще где-то на том же шаре. Но что там происходит – этого никто не ведал. Одни считали, что в Южном Имрике сохранилось все, чем владели древние, и поэтому тамошние люди не интересуются таким отсталым захолустьем, как Ифрик; другие же утверждали, что тамошние живут точно так же, если не хуже, и потому заняты выживанием, ничем более не интересуются, не до Ифрика им. Все это в свое время рассказал Мааре Шабис.
Как много она от него узнала, сколь многим обязана ему… Об этом думала Маара, шагая по дороге, глядя под ноги, но не в сухую пыль, а огибая лужи. Вспоминала его доброе лицо, подтянутую фигуру профессионального солдата. Шабис любил ее, а она… Вот ведь балда! Конечно, она стремилась к знаниям, но сейчас ее переполнял стыд за свою неуклюжесть и слепоту. Маара то и дело возвращалась мыслями к этому человеку.
Шли они молча, отчасти из-за непривычности к холодной серости окружающего ландшафта, но в основном из-за сложности, возникшей в отношениях Даулиса и Леты. Лета полюбила Даулиса, Даулис ответил ей взаимностью. Однако Лета считала, что их чувство не имеет будущего. Не однажды она выражала сожаление, что не приняла предложение мамаши Далиды, но Даулис всякий раз с жаром разубеждал любимую, утверждая, что существуют и иные возможности в жизни. Вскоре выявилась одна из таких возможностей. Им встретились на дороге люди, напоминающие привидений, бледные, казалось, созданные специально для такой местности. Но еще больше они походили на Лету: тот же цвет кожи, светлые зеленые или голубые глаза, светлые волосы. Данн даже поддержал испуганно отшатнувшуюся Маару, а Даулис пояснил:
– Это альбы, народ такой. Они живут тут поблизости, в городе, который тоже называется Альб.
Альбы с любопытством осмотрели всех четверых, но обратились к Лете, сначала на своем языке, затем на чарад:
– Кто ты? Откуда?
– Из Билмы, – ответила Лета, вызвав на лицах бледнокожих удивление.
– Не думали мы, что в Билме альбы живут.
– Я одна там такая была. Теперь никого не осталось.
Даулис спросил, где их поселение, и они показали на север, а одна из альбов, женщина средних лет, сказала:
– Ее там примут. – Очевидно, имелось в виду, что махонди не будут желанными гостями в этом поселении.
– Так ты хочешь оставить меня у альбов? – спросила Лета у Даулиса.
– Ну, посмотреть-то ты на них можешь?
– Они для меня такие же чужие, как и для вас.
Маара оценила своеобразную красоту этих людей, столь подходившую к местности, в которой они обитали.
– Лета, послушай, ты должна изучить все возможности, – пытался объясниться Даулис.
– Я отлично вижу свои возможности, – резко возразила Лета. – Господин советник Даулис не желает и не может принять меня в своем доме в Билме. Где уж мне до пышки-крошки Кретис… – При этих словах Маара и Данн дружно зажали руками рты и отвернулись, чтобы не засмеяться. – Шлюха из заведения Далиды не может стать женой члена Совета. И кроме того, в Билме у советника Даулиса уже есть жена, госпожа Маара. – Она отстала, чтобы выплакаться. Маара тоже задержалась, обняла ее за плечи, но Лета все бормотала сквозь слезы:
– Конечно, я всего лишь шлюха… Обычная продажная шлюха.
Даулис в отчаянии кусал губы и не знал, что сказать, что предпринять.
Дорога иногда преодолевала водные препятствия, встречались мосты и деревянные мостки, а затем впереди показался город – не беспорядочное скопление сараев и лачуг, а настоящий город, вроде тех, что веками пребывали под водой. Некоторые дома на окраинах оказались подтоплены, но основная часть построек, расположенных слегка повыше, ничуть не пострадала.
– Перед нами точная копия города в северной части Йеррапа. Видите, какие крутые скосы кровель? Толстые стены, массивные ставни, – объяснял им Даулис. – Давным-давно, когда лед покрыл Йеррап, люди выстроили здесь, по всему северному берегу Ифрика, такие города, точные копии тех, к которым они привыкли. Но потом условия стали ухудшаться, здания разрушались, и люди принялись строить южнее. Мы видели те города под водой. Этот город, он называется Альб, сегодня один из немногих обитаемых. Обстановка, однако, напряженная, потому что городов осталось мало, а желающих на них предостаточно. И кое-кто хочет выкинуть отсюда альбов и отобрать у них это поселение.
– Значит, альбы не имеют права на свой город? – спросила Лета, и Даулис объяснил, что, когда лед захватил весь Йеррап, народ хлынул в северный Ифрик, за территорию дрались, воевали, но потом изменения климата и нехватка пищи убили множество народу, и альбы заняли несколько городов и получили на них права. Сейчас у них осталось лишь два города, и это один из них.
На аккуратных улицах города росли красивые деревья с белыми стволами. Даулис сказал, что такие деревья росли повсеместно в той части мира, которая сейчас скрыта подо льдом.
Он постучался в один из домов, на стук вышла немолодая женщина с серебристыми волосами, и они принялись беседовать, то и дело поглядывая на Лету.
– Я, конечно, принадлежу к альбам, но дома я здесь себя не чувствую, – сказала Лета Даулису.
– Прекрасно тебя понимаю, – ответила ей седовласая женщина. – Я сама долгое время жила на юге, а потом родственники вызвали меня обратно, когда умерла мать. Мне казалось тогда, что я приехала в город, где всех поразила кожная болезнь. Но потом привыкла. И ты привыкнешь.
Маара и Данн обняли убитую горем Лету. Даулис поколебался, потом тоже обнял ее, прижал к себе, и они вместе заплакали.
Женщина, которую Даулис называл Донной, увела Лету в дом, а Данн спросил своего спутника:
– Но почему ее обязательно надо было оставить?
– Лете не следует идти в Центр. И со мной ей нельзя, потому что я и сам еще не определился. В Билму возвращаться не хочу. И не только потому, что не могу взять туда с собой Лету. Ничего, так или иначе, но все будет хорошо.
– Без Леты? – укоризненно произнесла Маара. Некоторое время Даулис мрачно молчал.
– Есть вещи, которых вы не хотите учитывать. Лета долгое время знала меня как одного из обычных клиентов Далиды. Она может в душе считать меня такой же свиньей, как и большинство наших советников.
– Глупости говоришь, – отмахнулась Маара.
– Иной раз я вообще не знаю, что говорить и что думать.
– А я скажу, что я думаю, – вмешался Данн. – Лета считает, что она для тебя недостаточно хороша, а ты боишься, что ты для нее недостаточно хорош.
– Ну, может быть, и так, – вздохнул Даулис.
– Значит, вы с ней прекрасно поладите.
– Прежде всего надо мне убедиться, что есть место, где мы смогли бы, как ты выразился, поладить. И с вами надо разобраться. Я ни в коем случае не требую, чтобы вы считали, будто на Центре свет клином сошелся. Вы и без меня прекрасно справились бы, ребята хваткие, до сих пор-то ведь справлялись. А место, которое я имею в виду, – дом с участком земли, принадлежит моему дяде, глубокому старику… если он вообще еще жив. А если умер, то, возможно, там уже другие хозяева. Свято место пусто не бывает. Но это с Центром никак не связано.
– Что-то не лежит у меня душа к этому Центру, – нахмурился Данн. – Я б лучше с тобой отправился.
– Сначала послушай. То, что они собираются тебе предложить, дело прекрасное. С их точки зрения, во всяком случае. Будь я на их месте, я, вероятно, сделал бы то же самое. Никуда бы не делся. Но честно скажу: рад, что я не на их месте. На вас ложится громадная ноша ответственности, на обоих. Ваше решение повлияет… Ну, на многое повлияет. Я вам всего сейчас сказать не могу, но посоветую: прежде, чем принять решение, подумайте, не торопитесь. Хотя бы потому, что в Центре вы увидите вещи, которых нигде больше в Ифрике не найдешь. Не спешите. А если придется срочно удрать, по какой бы то ни было причине, можете направиться либо к Донне – туда, где мы оставили Лету, – либо на первый к западу постоялый двор. Как Донна, так и тамошний хозяин – мои давние друзья. Они вам помогут. Я их обоих предупредил. А я куплю лошадь, и в путь.
На глазах Данна выступили слезы:
– Не хочу я Лету оставлять. Откуда ты знаешь, что здесь она обретет счастье?
– Счастье? Ты думаешь, это слово ей хорошо знакомо? Но насчет Леты мы еще посмотрим… Многое еще неясно, и не только с Летой.
– Она думает, что ты ее бросил, – с упреком обратилась к Даулису Маара.
– Не мог же я пообещать ей то, в чем и сам не уверен! Если дядино имение пропало, мне придется вернуться в Билму. А что меня там ждет? И что меня здесь ждет? Если дядя умер… Это раньше, если вы говорили «махонди», народ вытягивался в струнку. Прошли те времена. Раньше при слове «Центр» у людей сердце замирало. Ну, это еще кое-где действует. Здесь-то все знают, что такое Центр. Точнее, не знают, во что он превратился. В общем, сами все увидите.
Они поднялись на невысокий холм, и глазам их предстала стена, высокая и длинная, охватывающая участок, круглой или овальной формы. Стена из камня, хотя вокруг и гальки не увидишь.
– Камень со дна Срединного моря. Больше ста лет строили.
Данн и Маара одновременно вскрикнули, вытянули руки в сторону стены. Над нею через равные промежутки возвышались сияющие диски солнечных ловушек.
– Мы такие штуки видели, – сказал Данн. – Они всасывают силу солнца.
– Когда-то всасывали, – поправил Даулис. – Давно не действуют. Но очень многие этого не знают и воображают, что это мудреные шпионские машины. А сейчас идите вокруг стены к югу, там увидите ворота. Скорее всего не охраняются. Войдете – и прямо в центральный зал. Я иду к северу. Желаю удачи, надеюсь вас скоро снова увидеть.
И он зашагал прочь, еще раз обернувшись, чтобы помахать рукой, прежде чем скрыться за поворотом.
– Снова мы вдвоем, – сказал Данн. – Что ж, отлично. – И он обнял сестру за плечи.
– Ты – единственное, что всегда было со мной. Ну, чаще всего, во всяком случае.
– Страшновато мне, Маара.
– А мне так даже очень страшно, Данн.
– Страшнее, чем среди пауков и скорпионов?
– Так же. А тебе страшнее, чем?.. – Она вспомнила башню в Хелопсе, но не хотела напоминать брату о тех ужасных днях.
– Ты вспомнила о башне, из которой вытащила меня? Нет, Маара, так страшно мне уже никогда не будет. – Он обнял ее. – Страшно, как тогда в большой лодке, где нас сцапали солдаты Шабиса.
– А я тогда совсем не успела испугаться. Слишком занята была, спасала денежки старухи Хан. А ведь если б она не умерла, то смогла бы, чего доброго, заставить эти солнечные штуки работать.
– Может, она последняя была, кто умел с ними обращаться.
Они постояли так, обнявшись, унимая дрожь друг друга.
– Ладно, здесь-то никак не страшнее того, что было, – сказал наконец Данн, и они зашагали вдоль стены.
Дошли до громадных железных ворот, угнетающих, подавляющих подходившего к ним и именно на такой эффект рассчитанных. Проход за воротами оказался не менее безотрадным, чем тундра снаружи: серая засохшая грязь с кочками сероватой болотной травы. Миновав еще одни внушительные внутренние ворота, брат с сестрой попали в высокий парадный коридор, по которому дошли до больших двустворчатых дверей, расписанных сверху донизу. Остановились они в громадном зале, круглом, окруженном колоннами, с расписанным купольным перекрытием. Краски, конечно, поблекли, облупились, кое-где осыпалась штукатурка.
Подождали. Маара хлопнула в ладоши. Данн поднес руки рупором ко рту, крикнул:
– Эй, есть тут кто-нибудь?
Они сразу же услышали шаги и увидели двоих: мужчину и женщину. Женщина почти бежала, подпрыгивая и размахивая руками, при этом ее многочисленные белые и серые вуали развевались; мужчина же шагал степенно, сдержанно. На нем была какая-то форменная одежда. Мужчина молчал, а женщина все время вскрикивала:
– О, радость-то, наконец-то, дождались, вот чудесно… – и все в таком духе.
Она склонилась сначала перед Маарой.
– О, принцесса, как долго мы ждали тебя! – Затем повторила поклон перед Данном. – О, принц, наконец-то…
Мужчина отвесил два поясных поклона и прошамкал что-то вроде «Добро пожаловать». Затем женщина отступила на шаг, чтобы насладиться лицезрением царственных особ. То, что она увидела, ей не слишком понравилось, но на причитаниях ее не отразилось. Она обняла Маару.
– О, принцесса Шахана, о, о, о…
Маара стояла спокойно, не трепыхалась, сильно пахнущие парфюмерией теткины вуальки лезли ей прямо в нос, и сознавала, что вид у нее совсем не царственный, что она грязная… пожалуй, даже и вонючая. Значение объятий Маара, впрочем, сразу поняла: «Я тебя из рук не выпущу!». Обняв Данна, женщина назвала и его имя:
– О, принц Шахманд! – Выражение лица ее, однако, показывало, что она вовсе не ослеплена: грязь на телах и одежде гостей не ускользнула от ее внимательного взора.
– Извините, господа, мы, к сожалению, жили не как принц и принцесса, – промямлила Маара.
– О, да, ах-ах, мы знаем, знаем о выпавших на вашу долю невзгодах. Но теперь это все в прошлом.
– Фелисса, – прервал ее излияния мужчина. – Им нужно отдохнуть, подкрепиться.
– О, о, конечно, конечно, прошу прощения! – И она шустро упорхнула в глубины этого Центра или Дворца… или как он там назывался…
Мужчина степенно провозгласил:
– Я Феликс. Прошу простить жену мою. Она возлагает на вас определенные надежды. Не скрою, я тоже.
Он последовал за Фелиссой, величественным жестом пригласив Маару и Данна следовать за собой, и привел их в небольшую комнату, намного более уютную и опрятную, нежели громадный облупленный зал. Из окна комнаты открывался вид на многочисленные крыши поселения, заключенного в циркульную стену.
– Прошу садиться. – Они сели. Хозяин тоже сел. – Мать ваша была двоюродной сестрой моей матери. Отец ваш – двоюродный брат матери Фелиссы. А вы – последние в семье. В королевском доме. Полагаю, вы все это знаете?
– Ничего мы не знаем, – буркнул Данн. Сквозь его дерзкий тон проскользнули, впрочем, довольные нотки. Ему услышанное явно польстило.
– Что ж, Шахана… Шахманд…
Маара подняла руку.
– Я попросила бы называть меня Маарой. – Тут она перевела взгляд на Данна и смотрела на него серьезно, слегка наклонив вперед голову, пока брат не пробубнил послушно, но без особой охоты:
– А меня Данном.
– Маара и Данн… Что ж, внутри семьи… Но для официальных церемоний придется употреблять настоящие имена. Я надеюсь, что мы придем к взаимопониманию и что вы полностью согласитесь с нашими планами.
К ним снова впорхнула Фелисса.
– Сию минуту подадут на стол! – Она плюхнулась на подушку рядом с мужем, погладила его руку. – Ах, Феликс, я уж почти отчаялась дождаться этого дня.
– Они хотят, чтобы их называли Маара и Данн! – как будто сам себе не веря, произнес мужчина. Мааре его интонация не понравилась.
– Что ж, пусть так и будет, – вздохнула женщина после некоторого колебания.
Вошел старик с большим подносом, заполненным пищей. Никакими особенными причудами кулинарии их здесь не порадовали, в хороших гостиницах едали они и лучше.
Фелисса с ахами и вздохами разъяснила обстановку:
– Вам придется извинить наш стесненный образ жизни. Уверена, что в ближайшее же время все коренным образом изменится.
И она принялась ворковать, излагая то, что уже сказал Феликс, и они дивились поведению хозяйки, ее жестам, мимике, ее многословию. Она умудрилась тарахтеть, не умолкая, все время приема пищи, но рассказать при этом не более того, что коротко в нескольких сжатых фразах уже изложил ее муж.
Маара дивилась про себя еще и тому, как она приняла свое новое – старое, забытое – имя, настоящее имя, которое ей велели забыть и не вспоминать ни при каких обстоятельствах. Она всю жизнь свою ждала момента, когда услышит его и радостно воскликнет: «Да, да, это я, я, наконец-то!» Но вот… услышала. Шахана. Принцесса. Неуютно, как в чужой одежде. Не надо ей ни Шаханы, ни принцессы. Не для нее это, для кого-то другого. Она Маара.
Тем временем вечерело. Тот же самый старик слуга внес светильники.
– И помещения для вас уже готовы, готовы, – продолжала щебетать Фелисса. Потом, почему-то гораздо более сдержанно, добавила: – И ванна. Одежда, если вам понравится. – Она бросила недовольный взгляд на полосатое пустынное одеяние Маары, мужскую хламиду из Билмы, достаточно грязную и мятую.
– Может быть, можно выстирать мою одежду? – спросила Маара, и Фелисса тут же закивала:
– Конечно, конечно… Только у нас сейчас с прислугой туговато. Старик, которого вы уже видели, жена его на кухне управляется, да еще по хозяйству и в комнатах пара женщин.
– Да я и сама выстираю, – заявила Маара без колебаний. Фелисса тут же превратилась в вулкан жестов и возгласов:
