Текст книги "Цена твоей Любви (СИ)"
Автор книги: Доминика Магницкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Глава 13. Шмидт
Хватаю со стола стакан с виски, поднимаю его вверх и сжимаю с такой силой, что тот с громким нажимом лопается, как граната. Представляю вместо него тонкую шею Амелии. Черт, как же я хочу придушить дрянь. Увидеть в её больших карих глазах животный ужас. Заточить под моё оружие – чтобы заткнулась, забыла о слове «нет». Не смела перечить.
Всё, чего я жажду – уничтожить. Заклеймить позором. Унизить. Взять на мушку и контролировать каждый её гребаный шаг. Наслаждаться страданиями, разбивая и порабощая. Вдребезги. Чтобы до последнего вздоха, до самого конца.
Но в итоге я сам, как дворовый пес, с нетерпением жду восьми вечера. Это время – кайф для мозга. Срыв тормозов. Чертов ад на грани рая.
Она течет в моих венах. Бесповоротно впивается в сердце и выжигает остатки рассудка. Стоит хоть раз дотронуться, закрыть глаза и представить на её месте Монику – всё, башню сносит напрочь.
Хочу осуществить с ней каждую больную фантазию. Взять на кухонном столе, в ванной, в гостиной, на крыше. Безжалостно драть её тело, пока не захрипит. Не взмолится. Не попросит.
А она и рада. Молчит, кайфует, даже не пытается бороться. Будто для приличий строит из себя недотрогу, а сама просто умирает от желания и готова добровольно спуститься в преисподнюю. Туда, где рассвет никогда не наступает. Где есть только тьма. Жуткий мрак, вонзающийся в наши глотки.
Взор застилает пелена.
Какого черта я думаю о ней каждую гребаную секунду? Давно надо было прикончить.
Я упустил столько шансов. Всё время медлил.
Зря.
Жалел чувства Моники и в первую очередь думал о ней. Как же Царапка была наивна. Вроде и когти были, но она слишком редко ими пользовалась. Потакала своей омерзительной доброте.
И вот, к чему это привело.
Я обгладываю остатки. Живу иллюзией. Теряю контроль. Лишь в своей голове трахаю девушку, которой уже нет. Обманываюсь. Задыхаюсь.
И не могу по-другому. Без неё никак. Без неё я – труп.
Чем сильнее презираю себя, тем одержимее хочу втоптать Амелию в грязь. Сравнять с дерьмом. Вскрыть её черепную коробку и посмотреть, что творится в её больной голове.
Опускаю взгляд вниз. Вижу кровавые борозды на ладонях. Отмечаю это с холодным безразличием. Не чувствую ничего. Лишь омерзительное равнодушие.
Ложусь на кровать. Носом зарываюсь в белье, насквозь пропахшее её телом. Дурею от аромата. Сам толкаю себя в пропасть. Стираю грани, утопая в собственном безумии.
До хруста сжимаю руки в кулаки. С такой силой, словно в моих ладонях её жизнь. Жизнь, которую я желаю отнять.
Прокручиваю в голове все наши встречи. Она даже не догадывается, что их гораздо больше. Еще когда лежала в больнице, я десятки раз наводил на неё пушку. Но так и не смог выстрелить. Не закончил начатое. Сдался, слишком часто любуясь её сходством с Моникой.
И это стало началом конца.
Как только она выписалась, я сразу принял решение – будет моей шлюхой. Других девушек не хотел. Они все терялись на фоне Конте. Чёрт бы побрал эту фамилию.
Скоро уже полгода. Шесть месяцев со смерти Моники. Единственной женщины, которая имела для меня значение. А я так и не научился дышать без неё. Проклинал всяческими словами, потому что я не разрешал ей умирать. Мы должны были пройти этот путь до конца. Завести семью, детей. Отпраздновать золотую свадьбу.
Наши судьбы уже были связаны, и она не имела никакого права обрывать связующую нить. Оставлять меня в одиночестве и ежедневно подыхать от животной тоски.
Тянусь к карману брюк. Достаю зажигалку и сигареты. Делаю затяжку и впиваюсь пустым взглядом в потолок.
Без Моники всё теряет смысл. Чувства стираются, обнажая уродливую сущность и усиливая единственное желание – отыграться. Отомстить.
Хочу боли. Страха. Чувств, выходящих за грань.
Жажду иметь лживую дрянь во всех позах. Задрать до полусмерти. Заклеймить её тело, не оставив ни одного участка кожи, к которому не прикоснулся мой язык. Отметить шрамами. Вкусить каждый болезненный крик. Подмять под себя. Чтобы дышала по указке. Всегда оборачивалась. Бежала к правосудию и умоляла о защите.
Потому что только так она поймет, что в её жизни есть лишь один судья – я.
Моё слово – закон.
Моё желание – приказ.
Мой приговор – пожизненный.
Пора напомнить Амелии о том, что её место – у моих ног.
Глава 14. Монике не нужна такая правда
Я делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю. Сажусь на скамейку возле колонн Сан-Лоренцо и опускаю голову. Сотни туристов, вспышек фотокамер и громкий шум немного выбивают меня из колеи, но я заставляю себя сидеть на месте. Пора прекратить скрываться ото всех и бояться собственной тени.
Жду Луиджину, которая должна прийти с минуты на минуту. Холодный воздух приятно бодрит и быстро приводит мысли в порядок.
Так. Нужно успокоиться. Нервы мне не помогут.
Сейчас я в безопасности, потому что Шмидт нуждается во мне только вечером. Он ясно обозначил место и время. Значит, слежку в течение дня можно смело отмести.
«Не станет же он круглыми сутками сторожить меня, как какую-то домашнюю зверушку» – мысленно усмехаюсь и тут же себя одергиваю, ведь мотивы Рона до сих пор скрыты тёмным полотном и остаются тайными.
Руки нервно подрагивают, и я решаю пройтись вдоль колонн, чтобы встряхнуться и успокоить колотящееся сердце. Выглядываю за угол, и меня тут же с головой накрывает сумасшедшая паника. Около площади припаркована чёрная машина. Длинная, вытянутая и явно скоростная.
Рядом с ней стоит Шмидт. Он прислонился спиной к двери и цепким взглядом изучает территорию. Хищно сканирует, напряженно всматриваясь в каждого прохожего. На нём белая майка, рваные джинсы, мощные ботинки и тёмная кожаная куртка, крест-накрест опоясанная широкими ремнями. Сейчас он выглядит очень непривычно. Как боевая машина, готовая к перестрелке.
Неужели ищет меня? Что он здесь забыл?
Запоздалый страх морозом проходится по телу, словно холод черных глаз уже проник под мою кожу и теперь измывается, отрезает по кусочкам.
Я резко отшатываюсь назад. Прячусь за колонну и судорожно набираю телефон Джины. Через несколько гудков она отвечает:
– Я уже почти на месте, – говорит запыхавшимся голосом, – прости, мой тиран-начальник заставил..
Резко её перебиваю:
– Нет! Стой! Не подходи!
Поздно. Я замечаю, как блондинка выходит из переулка и направляется в сторону колонн. До Шмидта и его машины – всего несколько метров. Стоит ему обернуться, и он тут же её увидит.
И наверняка задастся вопросом, что она здесь делает.
Кожу обжигает огнем. Я хрипло шепчу:
– Пожалуйста, обойди вон то белое здание с другой стороны. Оно справа от тебя, – буквально умоляю, – не иди напрямую.
– Что происходит? Почему у тебя такой странный голос? – тревожно спрашивает, озадаченная моим поведением.
– Там Шмидт. Не знаю, что он здесь ищет, но нам явно не стоит попадаться ему на глаза.
– Боже, ты права, – в её голосе прорезаются нотки страха.
И я в который раз задаюсь вопросом, почему девушку так пугает Рон. Ведь, по сути, к ней он не имеет никакого отношения.
Луиджина сбрасывает звонок и следует моим указаниям. Когда она наконец-то оказывается рядом со мной, я облегченно вздыхаю и еще раз оглядываюсь, на всякий случай проверяя местоположение Шмидта.
К счастью, он даже не смотрит в нашу сторону. На площади слишком много людей и машин, поэтому даже такому, как он, сложно проследить за всеми.
Мы с Джиной переглядываемся и дружно спешим на другую улицу. Идём тихо и крайне быстро. Едва не переходим на бег.
На наших лицах застыло сильнейшее потрясение. Мы петляем между зданиями и постоянно меняем маршрут, чтобы даже в случае слежки Шмидт не смог за нами угнаться.
В какой-то момент я дергаю её за рукав пиджака и замираю. С трудом перевожу дух, удивляясь нашей удаче.
– Господи, мы были на волоске, – сипло шепчу.
– Почему он был там? – блондинка с ужасом озвучивает мой вопрос.
Я тщетно пытаюсь привести себя в порядок. Прохожусь ладонью по волосам и одергиваю низ майки.
– Ты никому не говорила обо мне?
– Конечно же нет, – обиженно надувает губы и фыркает, – неужели ты мне не доверяешь?
– Доверяю, – искренне убеждаю, нисколько в ней не сомневаясь, – просто ты – единственный человек, который знает правду. После такого забега на длинную дистанцию я с трудом могу связно мыслить. Извини.
Больше получаса мы бесцельно бродим по улочкам Милана. Подруга рассказывает о моих самых любимых местах, но я едва ли её слушаю. В голове застыл хищный образ Шмидта, и он – всё, о чем я могу думать.
Джина замечает мою рассеянность и неожиданно останавливается возле небольшого ресторанчика «Сибарио» с вегетарианской кухней.
– Здесь очень вкусно кормят. Ты просто обожала это место. Давай зайдем, а то я даже позавтракать не успела, – воодушевленно улыбается и подбадривает, – может, у тебя получится хоть что-то вспомнить. В последний раз ты отмечала свой день рождения здесь.
– Конечно, – с легкостью соглашаюсь, хотя из-за жуткого кома в горле я совершенно не голодна.
Мы заказываем еду и напитки и садимся как можно дальше от окон. У нас рефлекторно появляется желание скрыться из виду и забиться в самый тёмный угол.
Я решаю начать неловкий разговор:
– Скажи…мы часто бывали на площади Сан-Лоренцо?
– Почему ты спрашиваешь?
– Пока я тебя ждала, у меня возникло такое смутное чувство, словно это место очень мне знакомо.
Джина поправляет макияж и довольно улыбается, услышав мой ответ.
– Да, мы постоянно там гуляли, – кивает, – брали с собой разные вкусняшки и часами болтали, обсуждая всё на свете.
Вдруг она резко подается ко мне и хватает меня за плечи:
– Я так рада, что твоя память начинает восстанавливаться! Думаю, с моей помощью мы быстро уничтожим твою амнезию, – воодушевленно улыбается.
Вот бы мне такую уверенность.
– К сожалению, я вспоминаю лишь короткие отрывки, которые не особо мне помогают, – грустно хмыкаю и уточняю, – а сколько мне лет?
– Двадцать два, – хмурится и сводит брови к переносице, – ты даже это не помнишь?
– Я и имя-то своё узнала только от мамы, что уж говорить о возрасте.
Приближение официанта вынуждает меня замолчать. Я с благодарностью беру крепкий кофе, а Джине отдают салат «Капрезе» и Ламбруско ди Сорбара. Девушка с наслаждением делает глоток алкоголя, после чего переводит взгляд на меня:
– Давай. Смелее. Задавай вопросы, ты же знаешь, что я не буду лгать.
– Как я познакомилась с Роном? – усмехаюсь и тут же себя поправляю. – Вернее, как меня угораздило влюбиться в такого жестокого и сумасшедшего человека?
– Должна тебя предупредить – я знаю далеко не всё. Какое-то время ты скрывала от меня ваши отношения, поэтому я могу путаться.
– Что?! – потрясенно спрашиваю, с удивлением разглядывая её лицо, полное глухой печали. – Но ты ведь говорила, что мы делились почти всем друг с другом.
Джина кивает, накалывает на вилку дольки сыра и хмуро отвечает:
– Поверь, твоя скрытность меня тоже шокировала. Поначалу я даже обижалась. Очень сильно, – тихо выдавливает, с трудом сохраняя самообладание.
На мгновение она замолкает. Я терпеливо жду, легко считывая по её грустным глазам, что обида до сих пор тлеет где-то там, в глубине её сердца.
Как жаль, что я даже не способна подбодрить. Нечем крыть. Пока не верну память, так и буду в проигравших. И Джина, наверное, единственный человек, которому я могу доверять. Безоговорочно. Без сомнений.
Уверенность в нашей дружбе крепнет с каждым днём. Подкармливается чем-то необъяснимым, смутно знакомым и крайне теплым.
Она – мой ключ к прошлому. Лучик света посреди бесконечной мглы, и потому я сделаю всё, чтобы девушка от меня не отвернулась.
Если говорить откровенно, я до ужаса боюсь, что однажды она решит выкинуть меня из своей жизни. Испугается Шмидта и возможных последствий и уйдет.
Я искренне улыбаюсь и неловко перебиваю:
– Как бы мне хотелось объяснить тебе, почему я так поступила. Пожалуйста, прости меня.
Её лицо светлеет. Блондинка насмешливо фыркает:
– Ты что, сумасшедшая? Это я должна извиняться, потому что от меня нет никакой пользы. Я не могу тебя защитить, – сиплым голосом шепчет, – если с тобой что-то случится, я никогда себя не прощу.
Её плечи нервно подрагивают. Девушка облокачивается о спинку стула и горько усмехается:
– Самое страшное, что может произойти – Шмидт узнает правду о тебе. И тогда нас с тобой ничего не спасёт. Обеим попадёт за ложь.
– Послушай, – проникновенно говорю, – если он узнает, что я – Моника, с тобой ничего не случится. Я проконтролирую.
Делаю глубокий вдох, совсем не уверенная в том, что однажды я смогу найти действенные методы для борьбы с Роном. Пока что предпочитаю не думать. Не анализировать. Не строить прогнозы.
И без того волосы встают дыбом от одного упоминания его фамилии.
Осторожно спрашиваю, стараясь отвлечь подругу от гнетущих мыслей:
– Сколько времени я врала? Как долго ты оставалась в неведении и не знала о наших отношениях? – сглатываю мерзкую горечь, сцепляю ладони и задаю последний вопрос. Самый страшный, – он был моим первым парнем?
Она кивает, и этот простой жест вгоняет острое лезвие в моё разбитое сердце, полное сомнений.
Угораздило же так ошибиться с выбором партнера.
– Год. Целый год ты скрывала от меня Рона, – грустно улыбается, – я даже узнала совсем случайно. Не уверена, что без той жуткой стычки ты бы осмелилась мне рассказать.
– Стычки? – взволнованно уточняю. – Что именно произошло?
С каждым вопросом ситуация лишь усложняется. Я совершенно сбита с толку, потому что не нахожу логичных причин для того, чтобы скрывать от самой близкой подруги наличие парня.
Шмидта. Черт бы его побрал.
– Была какая-то студенческая вечеринка, – неопределенно встряхивает головой, – мы вместе с тобой поехали туда, чтобы развеяться и отдохнуть. Поначалу ничего не предвещало беды – веселые разговоры, невинные игры, алкоголь лился рекой. Непринужденная обстановка быстро сняла напряжение. Это был первый курс в университете, и все старались произвести хорошее впечатление. Я прекрасно помню, что ты совсем не хотела идти на вечеринку. Я несколько дней уговаривала тебя, и лишь в последний момент ты согласилась. Могу предположить, что ты опасалась реакции Шмидта и, как оказалось, не зря.
Взор Луиджины затуманен. Глаза бегают из стороны в сторону, руки впиваются в стол и стремительно белеют от крепкой хватки. Она мысленно возвращается в тот день, и я чувствую едкий мороз по коже.
Заранее предугадываю – ничего хорошего она не скажет.
– Я отошла от тебя всего на несколько минут. Увидела знакомых и решила перекинуться парой слов. А потом…раздался оглушительный грохот. Повсюду крики, звон стекла и чудовищные удары, – охрипший голос подрагивает от волнения, – всё случилось так быстро. Вечеринку посетил Шмидт и тут же превратил её в кровавое месиво. Он до полусмерти избил парня, с которым ты разговаривала, и насильно увёз тебя с собой. Я тогда так испугалась. Было по-настоящему жутко. И, к твоему сведению, после того дня мы больше никогда не ходили на студенческие тусовки.
Сипло спрашиваю:
– Тот парень выжил? – залпом допиваю кофе и начинаю трястись от аномальных мук совести.
Забавно, но всё, что меня волнует – судьба постороннего человека.
– Да, но он был на грани смерти. На нем живого места не осталось. Шмидт сломал ему несколько рёбер и «наградил» щедрой порцией гематом, – едко цедит каждое слово, со злостью сжимая стакан в ладони.
Даю руку на отсечение – представляет лицо Рона и мечтает о его быстрой кончине.
– Неужели он избил его только из-за обычного разговора? Кем был тот парень? Может, у них свои личные счёты? – в моей голове просто не укладывается, как человек мог творить такие ужасные вещи и оставаться безнаказанным.
Я даже не спрашиваю – ответ ясен. Наверняка Шмидт с лёгкостью ушёл от ответственности и задурил мой рассудок красивыми словами о любви. От него буквально веяло властью и силой, словно всем своим существом он подавлял волю противника.
Мне страшно представить, насколько он безумен. Если единственная причина избиения – ревность, то, черт подери, его больная одержимость не знает границ. И я в полном дерьме.
– Я не знаю, почему он так жестоко набросился на того парня, но, какими бы ни были причины, он не имел никакого права калечить другого человека, – резко обрубает и пронзает меня недовольным взглядом, – теперь ты понимаешь, насколько он опасен? С ним нельзя связываться, Моника!
Поздно. Господи, как же чудовищно поздно.
– Хорошо. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы лишний раз не встречаться с ним, – отвожу взгляд и убираю руки под стол, чтобы Джина не заметила, как сильно меня потряхивает.
Почему-то до жути стыдно признаться, что вчера я была у Рона. И определенно увижусь с ним сегодня. С одной стороны, мне не хочется вовлекать подругу в неприятности, и я стараюсь максимально отгородить её от Шмидта, но, с другой стороны, у меня просто не хватает духу признаться, что я давно на мушке. Произнести это вслух.
Сказать, что прошлой ночью я позволила ему сделать с собой всё, что угодно. Стала игрушкой. Покорной куклой. Глупой дурочкой, добровольно отдавшейся жестокому человеку.
Но апофеоз грёбаного стыда даже не в этом, а в том, что вместо ожидаемой боли я получила наслаждение. Познала дикий огонь похоти и разврата, не оставляющего ни единого шанса на спасение. Всё летела и летела к языкам пламени, прекрасно понимая – в итоге пострадаю только я.
Я просто ненормальная. Безнадежная. Больная. Зависимая.
По-другому не скажешь. Даже красивых слов не найдешь, чтобы описать мерзкую потребность в нём. В Шмидте.
Я встряхиваю головой, поправляю упавшие на лоб волосы и решительно спрашиваю:
– Неужели после жестокого избиения я осталась с ним?
Джина кивает и передергивает плечами. Сухо роняет:
– Более того – после той вечеринки ты почти всё время стала проводить с ним. Он отвозил тебя в университет, постоянно звонил на парах, и ты выходила в коридор, чтобы ответить. Встречал с учёбы. Смотрел на всех студентов с подозрением. Уже тогда тебе нужно было задуматься, что его сумасшедший контроль не является нормой. Это нездоровые отношения. Он относился к тебе не как к любимой девушке, а как к игрушке. Возомнил себя владельцем твоей жизни, ублюдок, – зло выплевывает последнее слово и нервно стучит ногтями по столу.
– Может, он угрожал мне? Силой заставлял встречаться с ним? – возмущенно уточняю, шокированная собственной глупостью.
Меня одолевают сомнения, ведь я слишком хорошо помню зверский оскал и глухую боль на лице Шмидта, когда он бросался обвинениями в мою сторону. Моника значила для него слишком многое. Если бы не любил, он бы быстро наигрался и нашёл новую жертву.
– Не думаю, что угрожал. Ты выглядела крайне счастливой, стоило тебе увидеть его силуэт на парковке. Добровольно тянулась к нему. Часто волновалась, если он пропадал и не отвечал, – горько цедит, – а лучше бы угрожал. Уж не знаю, чем он вскружил твоё наивное сознание.
Я опускаю голову на стол и хмуро протягиваю:
– Господи, почему у меня такая странная жизнь.
Джина даёт мне минутку, чтобы я пришла в себя и справилась с горьким клубком сожалений.
Тщетно ищу логику в своих действиях и путеводную нить, которая вытащит меня на поверхность, однако, чем дольше я думаю, тем сильнее нарастает ноющая боль в рассудке. Правда режет глаза и заставляет захлебываться от немых рыданий.
Черт. Теперь я не знаю, как жить в этом мире хаоса. Ощущение слепой безнадежности сковывает по рукам и ногам.
Блондинка откладывает пустую тарелку в сторону и хрипло замечает:
– Я так и не ответила на твой первый вопрос.
Выпрямляюсь и скрещиваю руки на груди, морально подготавливая себя к её словам.
– По поводу знакомства?
– Да. Могу сказать только то, что услышала от тебя. Ты говорила, что вы встретились на улице. Случайно столкнулись во время какой-то потасовки. Тебя загнали в угол и требовали деньги, а он чудесным образом оказался рядом и спас тебя, – хмыкает и презрительно кривит губы, – этакий принц на белом коне. А на деле – чудовищный манипулятор, который сломал тебе жизнь.
Очередная ложь. Некстати вспоминаю насмешливую фразу Шмидта: «По-твоему, за преступниками гоняются с волшебной палочкой?».
Это было в моём сне. А точнее – это то, что я вспомнила. Было слишком реалистично – ладонь жгло огнём. Я даже чувствовала ароматы и могла воссоздать в памяти каждый момент.
Значит – я опять врала. Совсем не так мы познакомились. Понять бы еще, что происходило на самом деле. Какая облава. Какие преступники, и при чём тут я.
– Что случилось потом?
– Он пропал на три года, – холодно обрубает подруга.
Руку покалывает, как иголками, кровь вскипает в жилах и туманит разум.
– Что?! – вскрикиваю и рефлекторно подаюсь к ней, едва не слетев со стула. – Почему он исчез?
– Прекрасный вопрос, но лучше бы тебя волновало, почему он вернулся, – недовольно щурится.
– Джина, не время для шуток!
– Мне не до смеха. Я серьезно – в один день он просто перестал отвечать на твои звонки. Ты приехала к нему домой, но там было пусто – ни одной вещи, которая бы напоминала о его существовании. Шмидт буквально стёр себя из твоей жизни, и я уже собиралась возводить руки к небу и благодарить судьбу за такой подарок, но потом…он снова вернулся. А через месяц ты, по его мнению, умерла.
Я сглатываю подкативший к горлу горький смешок и тихо замечаю, глядя в одну точку на стене:
– Я смотрела новости. Они выставили всё, как случайность. Сильный удар. Глобальная утечка топлива. Машина загорелась и взорвалась, – всхлипываю, вспоминая жуткую боль во всём теле, – я не верю в такие «случайности». Кто-то явно это подстроил. Хотел убить либо меня, либо Амелию, а, может, и нас обеих.
Задаю вопрос, который терзает меня уже вторые сутки:
– Почему у тебя не было сомнений? Неужели ты даже не допустила мысли о том, что выжила именно я?
Джина смотрит в мои глаза с тоской и сожалением.
– Я пришла к тебе в больницу. Меня не хотели впускать, но после того, как ты впала в кому, у врачей больше не осталось причин держать меня в коридоре, – из её глаз текут слёзы, – ты была такой белой. Неживой. Почти мёртвой и, – всхлипывает, – у тебя были белые волосы. Как у Амелии. Мы ведь виделись с тобой за день до той катастрофы. Я понимала, что ты бы не успела перекраситься. В этом не было смысла. Так что…да, я сдалась и ушла. Слишком больно было смотреть.
В нашу первую встречу Рон насмехался, полагая, что я специально изменила цвет волос, чтобы быть более похожей на Монику. Вот, почему он так злился.
Каждое случайное совпадение воспринимал в штыки. Когда узнал, что я не ем мясо. Когда я рассказала ему о боязни темноты. Когда дерзила и не поддавалась на провокации, показывая настоящий характер.
Словом, когда я была собой. Чисто рефлекторно и по наитию реагировала на его слова, в то время как Шмидт видел в моём поведении лишь притворство. Угрожал и требовал, чтобы я перестала.
Забавно, ведь это именно то, чего он хочет. Вернуть Монику. Слепить из Амелии идеального двойника.
Тихий голос Джины вырывает меня из мыслей:
– Ты подумай, о чём еще хочешь узнать, а я пока пойду умоюсь, – встает и фыркает, – здесь так душно.
Она скрывается за дверью туалета. В этот момент экран моего телефона загорается. Приходит сообщение с незнакомого номера:
«Тик-так, Мел. Уже успела обзавестись друзьями? Шустрая девочка. Это хорошо. Будет, кому цветы на могилу носить, а если ты вечером не убедишь клиента купить всю партию, то похороны я тебе гарантирую».
И подпись: «Приятного аппетита. Сегодня в девять я тебя заберу. Всегда твой. Брайс».
