Текст книги "Цена твоей Любви (СИ)"

Автор книги: Доминика Магницкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 33. Шмидт

Дерьмо. Это сложнее, чем я думал. Я слишком отвлекаюсь на её эмоции и в самый ответственный момент могу подставиться, потому что голову рвёт от страха, мелькающего в глазах Моники. Я должен быть хладнокровным, чтобы мы оба выбрались из этой заварухи живыми. Но не получается.

Дико хочу подкинуть ей намёк. Заставить понять, что я не собираюсь её убивать. И уж тем более не желаю видеть её страдания, однако мне нужна настоящая реакция. Алдо просто обязан поверить в то, что я способен выстрелить в его дочь. И животный испуг, который она отчаянно прячет за напускной храбростью, мне в этом поможет.

Вкалываю обезболивающее, потому что знаю – потом будет больно. Иначе никак. Сперва разберемся с больным ублюдком, решившим отнять её у меня, а потом будем выяснять отношения. Всё, что мне остаётся – подыхать от злости на себя, на неё и на весь проклятый мир.

Пока выхожу из дома, ориентируясь по карте, оставленной одним из моих людей, вспоминаю жуткое – Моника помнит, что я натворил. А это чертовски не вписывалось в мои планы. Лишь всё усложняло.

Хрипло повторяю вопрос.

– Ты готов сдохнуть, Алдо? – откровенно блефую.

Бросаю взгляд на десятки пушек, нацеленных на мою голову, и громко усмехаюсь.

– Ты знаешь, на что я способен. Они не успеют выстрелить. Я буду быстрее.

Пускаю пыль в глаза. Для убедительности прижимаю дуло к спине Царапки, едва стоящей на ногах. Сейчас все её эмоции отрезаны. Это необходимо для того, чтобы в будущем она не получила травму из-за мяса, которое нам, увы, предстоит увидеть.

На горизонте появляется главный игрок. Алдо идёт плавно, уверенный в своей безопасности. И не зря – бронежилетом и боевой экипировкой всё тело закрыл. Остаётся в голову, но с таким количеством преданных псов далеко мы не уедем.

– Отпусти мою дочь, Шмидт. Живым тебе всё равно не уйти, не забирай её вместе с собой, – говорит лениво, даже вяло.

Но я вижу признаки острой тревоги. Его сдают подрагивающие ладони, нервная походка и орлиный прищур. Он тщетно пытается понять суть моего замысла, но мыслит слишком узко. Полагаясь лишь на силу, сам подставляется. Я не просто так устроил фейерверк с поджогом его припасов. Это был сигнал, но Алдо слишком поздно поймет, кому он был послан.

– Прикажи людям сложить оружие, – кривлю губы. – Или сегодня же похоронишь вторую дочь.

Усиливаю хватку на шее Моники. Зло щурюсь, чувствуя, как по венам бежит утерянный контроль. С демонстрацией пора кончать, иначе потом я никогда не смогу заполучить прощение Царапки. Даже сейчас желание залепить ей отрезвляющую пощечину обжигает руки. Меня безумно злит, что она поверила в спектакль, умело сыгранный кукловодом. Я втайне надеялся и вместе с тем до хрипоты боялся, что она не купится на жалкую драму. Тогда было бы хуже.

Черт возьми. Еще немного, и меня сожрёт проклятое чувство вины. И в качестве финального аккорда – её бледное, фарфоровое лицо с осунувшимися щеками и болезненно красными глазами.

– Я не глуп, – холодно бросает Алдо и кивает головой.

Со спины людей подсылает. Думает, что сможет заговорить мне зубы, но я улавливаю даже тихий шорох его крыс.

– Еще шаг, и я выстрелю, – бездушно роняю, фокусируя зрение на виновнике этой войны.

Снимаю ружье с предохранителя. До скрипа сжимаю зубы и подвожу дуло к голове единственного человека, которому я бы никогда не смог навредить.

– Ладно. Подожди, не торопись, – поднимает руки вверх и временно отступает. – Что ты хочешь?

Круг сплоченных солдат размыкается, но ружьё по-прежнему наготове. Это плохо. Даже с учётом уничтоженных припасов они смогут выстоять и отстрелиться.

Надо сильнее давить, хотя мне совсем не хочется, чтобы Царапка услышала предстоящий диалог именно сейчас.

Холодно приказываю.

– Пусть твои псы уберут пушки. Тогда и поговорим.

– Нет.

Сука. Зачем провоцируешь, если прекрасно знаешь, что за неверное слово будет расплачиваться Моника. Причем своей кровью.

– Хватит тянуть, не то за неделю всю семью похоронишь, – наматываю на кулак густые волосы Царапки и оттягиваю её голову назад, обнажая горло. – У тебя только она осталась. Нерешительность повлечь за собой то, с чем ты не справишься.

– Ты реально думаешь, что ради одного человека я готов потерять Каморру? – громко смеется. Искусственно и фальшиво.

– Да, потому что тебе нечего терять.

По щеке Моники течет слёза, и я как-то мимоходом начинаю поглаживать её затылок, не рискуя быть обнаруженным. Она не реагирует. Похоже, Нико дал крайне сильную дрянь.

– Ты смешон, Шмидт, – огрызается Алдо.

– Нет. Просто я знаю правду о твоём диагнозе, – желчно усмехаюсь, боковым зрением держась за хрупкие черты Царапки. – Зачем тебе деньги, власть, наркота и оружие, если жить-то от силы осталось полгода?

Его дыхание прерывистое и хриплое. Он сгибается от боли и пытается отдышаться. Похоже, новый приступ играет мне на руку.

– Откуда ты знаешь?

Слишком рано, старик. Главные карты еще не разыграны.

– Какая разница? – иронично смакую. – Ты подозрительно поздно вспомнил о дочери. Хочешь напоследок поиграть в счастливую семью, но ведь перед смертью не надышишься. Поверь, я с удовольствием заберу у тебя дочь. Прямо на твоих глазах. Это будет идеальная месть, не так ли?

Мысленно кричу – давай же. Мать твою, сделай то, что я хочу. Тузов за пазухой не осталось. Других вариантов нет.

– Ладно. Постой! – медленно выпрямляется и через хрип добавляет, обращаясь к своей шайке. – Опустите оружие. Не цельтесь.

Покорные псы подчиняются, запуская точку невозврата. Я быстро нахожу знакомое лицо и едва заметно киваю, чувствуя, как по пальцам струится бешеное облегчение.

Наконец-то. Пришло время финала нашей больной игры.

– Пусть выкинут пушки в сторону.

– Делайте так, как он хочет, – зло шипит Алдо.

В мгновение ока на улице остается лишь один вооруженный человек.

Я.

Хотя нет…я забыл о том, кто действовал по моему приказу и в тени тайно за мной следовал. О том, без кого я бы в жизни не выиграл в столь неравных условиях.

– Фелис, – криво улыбаюсь, – пора.

Смышлёный малый. Жаль, что так поздно смог нам информацию передать и о Монике рассказать, но чертяга всё же успел. Не зря я внедрил его. Алдо, конечно, никому не доверял, но в самом конце именно его оставил рядом с Царапкой. И это очень помогло. Хоть я ему и не приказывал, Фелис идеально выполнил то, что я бы хотел. Сперва специально играл на чувствах Моники, чтобы та поверила в сыгранную сценку, умело поставленную Алдо, а потом устроил огненное шоу и неплохо раскачал мрачную атмосферу.

Он же отправил мне планировку дома и указал точки с минимальным надзором. Иначе я бы ни за что до Моники не добрался.

Одним словом – хорошая работа. Из минимума максимум выжал.

Парень кивает и несется к воротам. Начинается жуткая суматоха, потому что я запускаю дымовую бомбу и сбиваю с толку солдат. Вокруг – хаос, крики и сирены.

Боже. Черт возьми, я до последнего не верил, что Гастон согласится на сделку. Он запросто может потребовать мою голову, но сегодня, к счастью, его цель – вовсе не я.

– Алдо Грассо, вы арестованы по подозрению в контрабанде, нелегальном хранении и распространении наркотиков и оружия. Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде, – зачитывает Гастон.

Целый наряд карамбов оцепляет территорию. Копы вяжут всех без разбору. Им не мешает дым, потому что они передвигаются в специальной экипировке. Я же вынужден стоять на месте и наблюдать картину издалека.

– Какого дьявола? – хрипит Алдо. – Шмидт, что за херня происходит?

– Я опоздал на встречу, а знаешь почему? – вопрос риторический. Ответа он точно не знает. – Тебе не стоило хранить улики в комнате Моники. Слишком палевно, а уж раз ты решил раскрыть свою дочь, это место стало первым в моём списке. Как же надо было запугать Аннет, что она даже не стала использовать улики против тебя? Для этого ты и подобрался к Амелии, верно? Чтобы держать её на коротком поводке?

– Вы не имеете права! У меня договор с копами! – зло плюётся желчью.

Я убираю оружие и прижимаю к себе любимую жену. Мысленно обещаю, что исправлю всё это дерьмо, как только разберусь с последним призраком из её прошлого.

– Да, у тебя был договор, но ты стал слишком наглеть. Сделал монополию на рынке. Нарушил главное правило – не трогать гражданских. Напомни-ка, где сейчас мать Моники? А точнее – её тело? – холодно усмехаюсь. – Я обменял твою свободу на свою, так что удачи тебе. Хорошо проведи остатки своих дней в тюрьме.

Он начинает грязно материться и неадекватно вырываться из наручников. Несколько людей силком его уводят, после чего Царапка окончательно теряет сознание. Её тело совсем ледяное. Надо скорее сматываться.

Я лбом прижимаюсь к её щеке и хрипло шепчу.

– Молодец. Выдержала. Если бы раньше отрубилась, я бы отвлекся на тебя и живым точно не ушёл, – ласково вытираю мокрые глаза и задумчиво протягиваю, – хотя ты, возможно, была бы только рада. Пожалуйста, прости. Я не мог по-другому…

– Роналд Шмидт, – рокочет за спиной недовольный голос.

– Спасибо, Гастон, – оборачиваюсь и благодарно киваю, – ты меня очень выручил.

– Я долго думал, посадить ли тебя вместе с ним или оставить в покое…

– И что решил? – бесстрастно уточняю. Ни на мгновение не сомневаюсь в ответе.

– Я виноват перед тобой. Когда три года назад тебя подставили, весь отдел знал, что ты, всегда презирающий наркотики, никогда бы не стал с этим связываться. И я – не исключение, но мы струсили и в каком-то смысле виноваты, – делает паузу, бросает сухой взгляд на мою жену и тихо произносит, – можешь идти.

– Это в прошлом. Ты не обязан, но всё равно спасибо, – оглядываю улицу, больше похожую на поле битвы, и на всякий случай спрашиваю. – Ты же посадишь его?

– Конечно. С теми уликами, что ты нам предоставил, и убийством Аннет Конте мы без проблем дадим ему лет двадцать. Никакие деньги и связи не помогут. К счастью, пока что в моем отделе остались неподкупные люди.

– Отлично. Тогда я пошёл.

Снимаю куртку, накрываю замерзшие плечи Моники и подхватываю её ослабевшее и легкое, как тростинка, тело. Собираюсь уйти без прощаний, потому что судебным делом займется Гастон, проблемы в Каморре разрешит Фелис, ну а я…должен вернуть любовь своей жены. Я уже прожил без неё несколько месяцев, и потому больше ни дня не проведу без женщины, способной одной улыбкой растопить моё долбанное и кровоточащее сердце.

Буду годами вымаливать прощение. В ногах ползать, пылинки сдувать и чертовски одержимо добиваться её внимания. Мы выжили и до сих пор дышим. А это значит лишь одно – судьба наконец-то на нашей стороне.

Я быстрым шагом подхожу к машине и аккуратно кладу её на заднее сиденье. Сразу включаю максимальную температуру и завожу двигатель, но назойливая трель телефона вынуждает отвлечься.

– Да?

– Рон, и еще кое-что, – раздается глухой голос Гастона.

– Что?

– По поводу Ндрангеты мы ещё поговорим.

– Хорошо. Тогда до скорой встречи? – ухмыляюсь.

Мне нечего бояться. Больше нет смысла в мафии. И у меня на примете есть достойный человек, который руководствуется хоть каким-то подобием морали, а не раздутым эго.

– Сделай всё возможное, чтобы мне не пришлось тебя арестовывать, – монотонно чеканит Гастон.

– Замётано. Я не буду рисковать, – бросаю взгляд на зеркало заднего вида и смотрю на смысл своей жизни, – теперь мне есть, что терять. Проблем не будет.

Сбрасываю звонок и резко трогаюсь с места. В голове бьётся лишь одна мысль – потерпи еще немного, Царапка. Завтра ты проснешься, и я лично заставлю тебя всё забыть.

Глава 34. Моника согласна

– Как ты себя чувствуешь? – в сотый раз допытывается Шмидт.

Впрочем, от количества попыток мой ответ не меняется, но почему-то мужчина продолжает напирать и буквально взрывается от недовольства.

– Нормально, – сухо роняю, стеклянным взглядом рассматривая потолок.

В нём нет ничего интересного. Он белый и какой-то излишне светлый, прямо в глазах рябит, но это куда проще, чем лицезреть физиономию моего мужа.

Ах да. Забыла упомянуть, что острое до болезненных судорог зрение – его заслуга. Рон испугался, что я нарушу его планы, и потому решил одним уколом уберечь себя от проблем. Жалкая пешка не должна встать у него на пути.

Наверное, еще ждёт благодарностей, но вместо сгустка добрых эмоций я чувствую злость. От души проклинаю за то, что он втянул меня в жестокую игру, где я стала разменной монетой. Было унизительно слушать его грубые угрозы и молча прижиматься к рельефному животу, не имея возможности ответить и постоять за себя.

Я просто поражаюсь – так искусно притворяться не каждый сможет. А Рон сумел, да так, что я сама поверила в его дикое желание убить меня.

И сейчас я бездумно пытаюсь понять, как мне реагировать. Его улыбка, нежные руки, забота, чашка кофе на столе – всё приводит к комку в горле. Я вытягиваюсь, как струна, и проваливаюсь во вчерашний день.

До сих пор не могу принять правду…

Первое – в моей комнате хранились улики. И, раз мама ими не воспользовалась, значит, Алдо был способен по щелчку пальцев избавиться от моей сестры. Таким скелетам в шкафу не позавидуешь.

Второе – Фелис работал на Шмидта, и лишь поэтому он позволил мне его обдурить и приставить дуло к спине. Загадочная фраза: «Сегодня всё закончится. Завтра ты должна быть в форме», – обретает смысл. Он говорил не о крахе Рона, а о крахе криминальной империи Алдо.

Третье – отец в тюрьме. И почти при смерти, но эта новость не кажется мне ужасной. Я не чувствую ровным счётом ничего. Он это заслужил. Сломал жизнь маме, сестре, Рону и даже мне.

Преступники должны отвечать за содеянное.

И это иронично, ведь, будь на месте Алдо мой муж, я бы так не считала.

Чертова лицемерка. Тону в облегчении, что он в порядке, но в то же время мечтаю расцарапать ему лицо за те круги ада, через которые он щедро меня прокрутил.

– Эй, ты меня вообще слушаешь? – злой крик резко отрезвляет.

Я пожимаю плечами, не желая открывать рот. Мне лень даже моргать. Ослабевшее тело пока не пришло в норму, что уж говорить о заторможенном рассудке.

– Ладно. Не хочешь по-хорошему, поступим по-другому.

Резко хватает меня за ноги, подтягивает к себе и берет на руки. Затем заносит в ванную, открывает створки душа и включает ледяную воду, надеясь привести меня в чувства.

Я вздрагиваю и начинаю рьяно сопротивляться, молотя кулаками по его груди, но Шмидт не отступает. Вместе со мной стоит под струями и быстро меняет температуру, включая обжигающий кипяток.

Рон усиливает напор. Бедрами прижимается ко мне и кладёт ладони на талию, стискивая до синяков. Действует как настоящий солдат – после секундного разговора приступает к агрессии и безжалостно нападает.

К щекам приливает кровь. Откуда ни возьмись появляются силы на вторую попытку.

– Отпусти! Хватит, не надо! – приоткрываю губы и захлебываюсь от рыданий.

Мотаю головой, не понимая, зачем он это делает. Я не хочу вытаскивать себя со дна. Мне там комфортно и относительно тепло. Похоже на действие обезболивающего, которое вот-вот прекратится. И тогда все чувства просто сожрут меня, не оставив ни кусочка.

– Всё закончилось, ты меня слышишь? Всё в прошлом. Забудь, – сцепляет пальцы в замок и кладёт ладонь мне на затылок, притягивая ближе.

– Это было вчера, черт возьми! – гневно восклицаю и вспыхиваю, как спичка.

Крик тонет в жадном поцелуе, от которого за версту несёт отчаянием. И я снова пропускаю момент, когда дикая смесь эмоций приближается к опасной грани. Сумасшедшей, ненормальной и чертовски правильной.

Но я не хочу это чувствовать, поэтому выражаю протест и сипло выдавливаю ему прямо в губы.

– Остановись. Что ты делаешь?

Вопреки ожиданиям, мой вопрос приводит к совсем другой реакции. Шмидт протяжно стонет и жестко обрушивается на губы, припечатывая меня к стене. Затем он подхватывает под ягодицы, вклинивается между ног и как-то особенно алчно приподнимает футболку, стискивая талию.

– Хочу, чтобы ты забыла, – хрипло шепчет.

А раньше ты хотел другого. Так рьяно убеждал меня в том, что амнезия – единственная помеха между нами. Так нагло лгал, выворачивая правду наизнанку…

Чего добивался? Разве секс поможет забыть дуло, прижатое к виску?

– Твой член не решит наши проблемы, – раздраженно шиплю и отворачиваюсь.

Почти не вздрагиваю, когда он пальцами скользит по груди и едва задевает сосок. Шумно тянет носом воздух и хрипло усмехается.

– Звучит как приглашение.

Выключает воду, отходит на шаг и липким взглядом окидывает меня с ног до головы. Будто вообще не моргает. Тупо пялится, ведет плечом и убирает руки в карманы, словно ему сложно контролировать собственное тело.

Проклятье. Я ведь тоже недалеко ушла. Теряю рассудок от низкого голоса и обжигающего языка, который поднимает температуру гораздо быстрее, чем кипяток.

Чтобы хоть как-то утихомирить сумасшедшие желания, я беру с полки полотенце и вытираю волосы. Ясно даю понять, что хочу остаться в одиночестве, но у Шмидта, видимо, другие планы.

Он прёт напролом. Во всём видит угрозу – в станках, ножницах и даже в металлической расческе, лежащей возле зеркала.

– Давай лучше я, – пытается поймать меня за руку.

– Боже, Рон, я правда в состоянии о себе позаботиться.

– Да? – кривит губы. – А по тебе и не скажешь. В глазах желание либо повеситься, либо меня убить. И если со вторым я ещё согласен, то с первым – однозначно нет.

– Я не собираюсь умирать.

– Вчерашний день говорит о другом, – щурит глаза.

– О чём ты? – прочищаю горло и нервно сглатываю.

– О том, что ты была готова к смерти. Ты не психовала, не сопротивлялась, не использовала ни один приём и ни одну тактику, которым я тебя научил. Запросто поверила в то, что я способен тебя убить.

– А разве в борьбе был смысл? – качаю головой и сухо констатирую. – Ты сильнее. Быстрее. Хитрее. И к тому же, как выяснилось, прекрасно притворяешься. Я просто не хотела валяться у тебя под ногами и слёзно умолять. Ты давно растоптал мою гордость, но какие-то остатки самоуважения еще при мне.

– Царапка…

Я узнаю этот пренебрежительный тон, который не светит ничего хорошего. Лучше прямо сейчас перевести тему. И сделать так, чтобы он ушёл, потому что с каждой секундой воздух становится всё более горячим.

Долго я не продержусь. Меня раздирает от противоречий. Я выдавливаю злые слова, идущие от обиженного сердца, и в то же время слабею, стоит мне услышать хриплый голос, пропитанный мольбой.

– Прости меня.

– За что? – вздергиваю бровь.

Он вздыхает и, кажется, тщательно обдумывает свои слова.

– За то, что не уберёг. Поверил тому дерьму, что Амелия мне наговорила. Сорвался на тебе. Вёл себя, как полный мудак. На тебе отыгрывался. Был эгоистом и конченным уродом, – взъерошивает жесткие волосы и тихо выдавливает. – За всё. Прости, пожалуйста.

Я скрещиваю руки на груди, бросаю полотенце на пол и осторожно уточняю.

– А ты меня простил?

– За что? – недоуменно переспрашивает.

– Всё случилось по моей вине. Если бы не я, ты бы никогда не попал в это дерьмо, – опускаю взгляд.

В который раз моё сердце разбирается на осколки. Я чувствую вину, горечь, злость, любовь и ненависть одновременно. И каждая эмоция переламывает меня надвое.

– Прекрати. Ты ничего не сделала, – впервые искренне отвечает. – Ты не виновата в том, что твой ублюдочный отец посчитал меня недостойным и решил подставить. Я даже начинаю думать, что твоя сестра тоже не виновата. Алдо искусно манипулирует людьми. Кто знает, что он ей наговорил.

Не сдерживаю облегченного стона. Мне нужны эти слова. Даже дышать стало легче.

– Я причинила тебе много боли, как и ты мне. Мы в тупике, Рон. Не думаю, что сможем забыть.

– Сможем, – уверенно припечатывает, – просто дай нам шанс. Давай вместе постараемся вернуться в те дни, когда мы с тобой были неразлучны. Будем гулять по Милану и заново узнавать друг друга.

Не всё так просто. Тогда он не был главой мафиозной группировки. Это в прошлом не оставить. И я сильно сомневаюсь, что Шмидт способен забыть, чья кровь течёт в моих венах.

– Хватит думать, Царапка. Я не спрашивал. Я поставил тебя перед фактом.

В мгновение ока оказывается рядом со мной и прижимает к крепкой груди. Сдавливает в медвежьих объятиях и хрипло роняет.

– Я буду за нас бороться. Мне плевать на время. Я дождусь, когда ты сможешь меня простить. А пока всё, о чём я прошу – не отталкивай. Разреши быть рядом.

Меня немедленно окутывают нотки знакомого одеколона и странное тепло. На миг даже захотелось прижаться к нему щекой и поглубже вдохнуть аромат, но я вовремя себя остановила.

Мне всё еще больно. Я в клетке собственных страхов, которым невозможно сопротивляться. И в то же время, как представлю жизнь без него, чувствую вообще зверский ужас, потому что мир без Шмидта мне не нужен.

– Хорошо, но как же Ндрангета? Разве ты не должен…

– Пойдем, – резко перебивает и слабо улыбается. – Нам надо высохнуть и переодеться, а потом я расскажу тебе две новости.

– Ненавижу ждать, – глухо бормочу себе под нос.

Рон наклоняется и нежно целует меня в щеку. Обволакивает давно забытой нежностью.

– Ладно. Одну расскажу сейчас. Ты официально признана живой, так что…

Я задерживаю дыхание. Многозначительная пауза быстро обрывается.

– Наш брак по-прежнему в силе. Но не переживай, на сексе настаивать не буду, – трётся бедрами, – подожду, когда ты сама меня захочешь.

– А ты уверен, что я захочу? – поднимаю голову и наталкиваюсь на насмешливый взгляд.

– Черт возьми, да.

Рон отводит меня в гардеробную и указывает на аккуратно сложенные стопки одежды. В глаза сразу бросается резкое деление – моя сторона цветная и достаточно разнообразная, а его – чисто чёрная. Будто существование других тонов мужчина в принципе игнорирует.

– Откуда это всё? – с удивлением узнаю собственные платья.

– Я решил, что ты обрадуешься, увидев свою одежду, – пожимает плечами, – вчера мы зафиксировали улики, а ночью я отправил людей, чтобы те забрали все вещи, которые тебе принадлежали. Не думал, что ты сразу их узнаешь.

Я замираю и едва касаюсь красного шёлка. Ткань приятно ласкает ладонь, напоминая о дне, когда я пришла в дом Шмидта и должна была станцевать в этом откровенном платье. Но он по-другому меня взял, и, судя по блеску в глазах, Рон прекрасно понимает, о чём я думаю.

– Знаешь, почему я выбрал именно его?

Чтобы меня разозлить – не иначе. Я чувствовала себя настоящей шлюхой. Куклой. Девушкой по вызову. Каким-то сплошным пустым местом без мозгов и души. Он тогда напряжение снял, а я всю ночь собирала себя по кусочкам.

В сердце снова тлеет обида, и я невольно начинаю сомневаться в том, что у нас получится. Мы женаты. Поздновато узнавать друг друга.

– Почему? – убираю ладонь и глазами ищу что-то тёплое. Лучше даже шерстяное – смогу согреться и откинуть бесполезные эмоции.

– Потому что платье тебе принадлежало, – смакует каждое слово и изучает мою реакцию, – удивлена?

– Не очень. Я столько узнала о своём прошлом, что уже разучилась удивляться, – едко комментирую. – Ты купил?

– Не кипятись, – между бровями залегла тень, – да, это я его тебе подарил. Но, скажем так, оно не для публичных выходов в свет.

– А для чего? Чтобы потешить твоё эго?

Боги, почему я срываюсь? Меня злит вовсе не Рон, а то, что я упускаю частичку светлого тепла. Буквально на стены готова лезть из-за своей проклятой амнезии.

Я оборачиваюсь и замечаю подозрительно добрую улыбку на губах Шмидта. В отличие от меня, он прекрасно может пробегаться по вихрям прошлого и выбирать лишь то, что для него важно.

– Когда мы только познакомились, ты была зашуганной девчонкой. Да, дерзкой, острой на язык, но всё равно закомплексованной и почти дикой. В том плане, что ты принимала мои комплименты, как насмешку. Ты не верила и не видела, насколько прекрасной, уверенной и шикарной ты была, – хрипло бормочет.

На глаза слёзы наворачиваются. Я рефлекторно опускаю голову, от души проклиная себя за излишнее любопытство, и тут же чувствую на щеке его тёплую руку.

– Не надо. Не закрывайся. Лучше посмотри еще кое-что.

Открывает нижний комод, достаёт несколько фотографий и протягивает их мне.

Внезапно ноги слабеют. Я торможу и сипло уточняю, боясь даже случайно посмотреть на кадры.

– Что это?

– Наше наследие, – туманно отвечает и еще сильнее запутывает.

Дыхание сбивается. Я несмело дотрагиваюсь до его ладони и разглядываю первую фотографию, на которой мы вместе прыгаем с парашютом. Руки Шмидта уверенно держат меня за талию, а я, судя по всему, ищу повод для бегства. Моё лицо будто мелом намазали, мимика выражает все диапазоны страха.

Выглядит настолько комично, что я едва подавляю смешок и спешно вытаскиваю другие снимки. На них разные локации и разные времена, но есть кое-что общее – наши неподдельные эмоции. Искренность такая бешеная, что за мгновение в душу западает, лишь увеличивая чувство безумной потери.

– Разве мы не скрывали наши отношения? – задаю вопрос невпопад.

– Скрывали, поэтому ты никому их и не показывала. Даже мне, – наклоняется и хрипло выдыхает возле мочки уха. – Ты такая трогательная. Хранила фотки под матрасом. Пока меня не было, каждый день перед сном любовалась?

– Мечтай больше, – огрызаюсь, скрывая смущение.

– Но ты же этого не помнишь. Вдруг и правда глаз не могла от нас оторвать? – сгребает в охапку и кривит губы.

Не поймешь – то ли улыбается, то ли издевается. А, может, всё в одном.

– Ты прав. Я всё забыла, – внутренне сжимаюсь. Сказочная идиллия не обещает быть вечной. – Мы правда прыгали с парашютом?

– Да. Ты сама этого захотела, а потом струсила и бежать собралась, – тихо усмехается, – наивная. Кто бы тебе позволил.

– Мне…понравилось?

– Очень.

Теперь ещё обиднее. Я словно специально вспоминаю лишь то, что приносит сплошную боль. Нет ни конца, ни края.

Всхлипываю и лицом утыкаюсь ему в грудь. Рон нежно убирает мои волосы и вовремя останавливает надвигающуюся истерику.

– Если хочешь, мы можем повторить все события, которые ты забыла. С воздуха посмотрим на Соборную площадь, погуляем по Королевскому дворцу и съедим твои невкусные вегетарианские бургеры в «Сибарио». Как тебе идея?

– Ты серьезно? – распахиваю глаза от шока.

– Конечно. Какая разница – вспомнишь ты прошлое или же нет? Настоящее всегда в наших руках. Мы с легкостью повторим эти моменты. Ты только намекни, и я всё организую.

– Но я чувствую пустоту, которая постоянно меня съедает.

– А ты не позволяй ей. Концентрируйся на том, что происходит сейчас, – кладёт голову на моё плечо и тихо выдыхает. – Иногда лучше просто забыть.

Мы замолкаем. Делимся друг с другом теплом, и впервые тишина между нами не кажется мне напряженной. Я не хочу говорить и уж тем более не хочу, чтобы этот миг заканчивался.

Так комфортно. Безопасно. Спокойно. Надежно.

Рядом с ним я всегда чувствовала себя под защитой. У меня была сумасшедшая уверенность в том, что я не одна. Что я любима и счастлива.

Возможно, я бы бесконечно тонула в этих крепких объятиях, если бы не резкий кадр, бьющий прямо по рассудку.

Рон – скала, которая надежно меня скрывает. Мне реально не о чем беспокоиться, пока он рядом.

Проблема в другом. Шмидт защитит меня от всего мира, но не защитит от себя. Пальцы леденеют, стоит мне вспомнить его скорость, силу и меткость.

Теплые руки, обнимающие за талию, в мгновение ока могут превратиться в стальные щипцы, ломающие ребра.

Я просто надеюсь, что мы не повторим наши ошибки. Умело извлечём урок и отойдём подальше от грабель.

Другого раза я просто не переживу.

– Я хочу еще кое-что тебе показать. А точнее – отдать, – вытаскивает подвеску, спрятанную между файлов, и протягивает мне. – Пожалуйста, никогда её не снимай. Она была тебе очень дорога, и я надеюсь, что ты примешь её обратно. В знак наших отношений.

Это золотая цепочка с маленьким кулоном, в центре которого изображен изящный дракон. Не такой агрессивный, как рисунок на моей спине. И безумно красивый. Почти трогательный.

– Спасибо, он прекрасен. Я высушусь и обязательно его надену.

Только сейчас я вспоминаю, что мы оба мокрые. Капли воды давно стекли на пол, волосы прилипли к шее, а кожа покрылась мурашками от холода.

Но это кажется неважным. Я чувствую тепло, исходящее от его тела, вдыхаю мужской аромат и погружаюсь в сладкую негу, которой нет оправдания.

Да и зачем оно мне? Разве незаконно наслаждаться минутами счастья, повисшего в воздухе?

Увы, радость и правда оказывается недолгой. Нас прерывает деликатный стук в дверь, отчего улыбка сразу спадает с лица Рона.

– Ты переоденься и подожди меня здесь. Я скоро вернусь, – возвращается властный тон.

Шмидт наспех выбирает рубашку и чёрные джинсы и быстро выходит за дверь, оставляя меня в полной растерянности.

Реальность бьёт наотмашь. Мне нельзя забывать, кем является мой муж. И какой опасности он постоянно себя подвергает.