Текст книги "Цена твоей Любви (СИ)"
Автор книги: Доминика Магницкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава 31. Монике другой не нужен
Меня так и тянет спросить: «Ну что, гордишься собой? Я-то тебя подвела».
Но пока не до этого. Я бегло осматриваю дорогой кабинет с изысканной мебелью бежевого цвета и останавливаю свой взгляд на стеклянной рамке. Тусклая фотография висит на стене, прямо за роскошным креслом Алдо. На ней – маленькая девочка, которая мило улыбается и кому-то протягивает солдатиков. Игрушки разбросаны по всему полу, вдалеке проглядывает знакомый силуэт.
Снимок сделан сбоку. Удачно пойман момент – даже на расстоянии нескольких шагов я чувствую тепло и уют.
И от этого становится еще более мерзко. Меня откровенно мутит – трудно сопоставить счастливого ребенка и настоящую меня.
Чтобы окончательно не оробеть, я смело говорю.
– Хочу уйти домой.
Сразу привожу аргументы, не видя смысла затягивать разговор.
– В четыре года ты отправил меня к матери. Я восемнадцать лет ничего от тебя не слышала и хочу, чтобы так и продолжалось. Мне не нужен твой мир. Мне здесь не место.
Между строк сквозит горькое – мне не нужен отец. Особенно такой.
Алдо хмурится и откидывается на спинку кресла. Холодно твердит.
– Садись. Надо поговорить.
Ладно. Я покорно опускаюсь на стул, брезгливо бросаю на стол пистолет и кладу ладони на коленки. Спину держу прямо – чувствую, как цепкий взгляд каждую эмоцию анализирует. Нельзя выдавать страх. Картинками на стенах и сладкими речами он не убедит меня в том, что моя жизнь неприкосновенна.
– Ты сделала то, что я просил?
Ага. Просил. Как же. Небось еще думает, что милость оказал, и я должна радостно плясать, благодаря судьбу за такое родство.
С облегчением вздыхаю – какое счастье, что гнилое нутро по наследству не передаётся.
– Нет, но она мертва.
В его глазах резко появляется огонь неодобрения. Впрочем, он быстро маскирует истинные эмоции.
– Дело сделано – это главное, – кривит губы в сухой улыбке. – Почему уйти хочешь?
– Потому что я – пленница.
– Разве? – угрожающе отодвигает кресло и подходит к окну.
Осознанно встаёт ко мне спиной, прекрасно понимая, что до брошенного пистолета я в два счёта дотянусь.
Значит, он хорошо меня знает. Достаточно, чтобы быть уверенным, что я не выстрелю.
– Тебе трижды приносят любую еду на твой вкус. Всё, как ты любишь – никакого мяса, только зеленушка и овощная похлёбка. Тебе что угодно дадут, стоит лишь попросить. Ты живешь в просторных апартаментах, носишь дорогую одежду и ни в чём не нуждаешься.
Резко оборачивается ко мне и грозно шипит.
– Сотни тысяч людей благодарят бога за воду и хлеб, а ты еще чем-то недовольна. Как-то неблагодарно, не находишь, дочка?
Я рефлекторно вздрагиваю и нервно сцепляю ладони. Меня передергивает от небрежного обращения.
Дочка. Я не разрешала так себя называть.
– Зачем мне брендовые шмотки, если я не могу распоряжаться своей жизнью? Уж лучше ходить в поношенных одеждах, чем взаперти сидеть.
– Это не навсегда, – распахивает шторы и бесстрастно продолжает. – Когда ты забудешь о своих глупостях, мы подберем тебе хорошего мужа.
Быстро перебиваю, не в силах совладать с собой.
– У меня уже есть муж.
И другого я не хочу.
Пора признать – да, с ним сложно, больно и порой до чертиков невозможно, но Шмидт так глубоко врос под кожу, что никакой замазкой его чернила не сотрёшь.
– Это тоже ненадолго. Скоро овдовеешь.
– Что?! – отчаянно срываюсь на крик. – Ты с ума сошёл?
– Знаешь, как сильно он подорвал мой бизнес? Знаешь, сколько денег я из-за него потерял? Знаешь, что гадёныш натворил? – плюётся злостью. – Ни хрена ты не знаешь!
– Я знаю достаточно, – сжимаю руки в кулаки и мотаю головой. – Три года назад ты подставил его, вынудив пойти на крайние меры. Это подло.
Рывком встаю с места и подхожу к нему. Безрассудно взрываюсь, держа в мыслях ласковое «Царапка».
– Не смей его трогать. Слышишь? Не смей!
– У него слишком много жизней. Три раза он от меня уже ушёл. Четвертого не будет.
– Что? Какие три раза?
– Первый – когда я его за решётку посадить хотел. Он отмазался. Второй – во время вашей проверки. Я рассчитывал, что Шмидт сорвётся и убьёт Брайса, а я смогу этим воспользоваться. Третий – на твоей фальшивой свадьбе с Герра. Мерзавец тобой прикрылся, и поэтому я приказал моим людям отступить.
Ни на грамм не верю – Рон всегда собой прикрывал. Он не из трусливых. И даже будь я Амелией, мужчина бы не стал прятаться за женскую спину. Просто не в его принципах.
Алдо напрасно считает, что я поведусь. Его напыщенные попытки настроить меня против мужа до смешного глупы. Вызывают желание брезгливо скривиться и хлопнуть дверью прямо перед его орлиным носом.
Ведь мне не нужна память. Я душой чувствую – это ложь.
Наконец-то он признался, что специально закинул наживку. Церемония и проверка не случайны. Алдо изначально манил меня к себе. Планировал вернуть дочь на место, к которому она с рождения приговорена.
– Ты знал, что Брайс убил мою сестру?
Не мог же не знать.
Теперь, воочию увидев масштабы его власти, я быстро сопоставляю факты.
Брайс как был пешкой, так ею и остался. Его беда в том, что он не ведал, чью дочь посмел тронуть.
– Недавно узнал, – сухо отрезает. Без пояснений.
– Почему ничего не сделал?
– Труп бесполезен. Я хотел, чтобы напоследок он послужил мне. Но сейчас всё, чего я хочу – чтобы он сдох. Поиски не прекращаются. Скоро я порадую тебя хорошими новостями.
Желчно усмехаюсь – ну конечно. Раз убита Амелия, то и спешить не стоило, да?
Грош цена таким обещаниям.
Алдо тяжело вздыхает и хватается за шею, словно ему нечем дышать. Кривит губы от резкого припадка и возвращается в кресло. По пути мерит меня зловещим взглядом.
А я и не стараюсь изобразить тревогу. Мне будет плевать, даже если он на моих глазах задохнётся. После сцены в подвале я действую механически. Как кукла – без эмоций и сантиментов.
Спасибо «папе». Снял розовую пелену. Хоть сейчас не стал притворяться.
– Я думал, что ты умерла, Моника, – тихо шепчет. – Поверь, я изо всех сил пытался найти убийцу, но фортуна чертовски любит Брайса. Он сделал всё чисто, и, если бы не Шмидт, я бы никогда не узнал правду.
– Как Рон выяснил?
– Могу лишь предполагать. Видимо, когда он обнаружил, что ты жива, то основательно взялся за поиски. Каким-то чудом нашёл улики. Я не знаю. До меня информация дошла через крыс. Сам бы не разобрался.
– Что? – немею от зверского предчувствия. – Ты подослал к моему мужу крыс?
Беспокойство на моём лице вызывает насмешку. Алдо щурится и недобро цедит.
– Увы, он уже избавился от них. А перед бойней еще и пытки устроил. Многое узнал, поэтому не отступит. Либо я, либо он. Вопрос его убийства уже решён, так что не противься. Не переоценивай своего…
Осекается и нервно хватает со стола пистолет. Через силу добавляет.
– Мужа.
– А если я уговорю его уехать, ты оставишь Рона в покое? – с надеждой спрашиваю.
Заметив мои чувства, Алдо начинает смеяться. Его забавляет тревога в моём голосе. Он ни во что не ставит мою сумасшедшую веру в Шмидта и открыто насмехается над глупой, по его мнению, девчонкой.
– Клянусь, порой я очень хочу, чтобы ты была похожа на Амелию. Есть в тебе хоть капля безнравственности, эгоизма и жестокости?
Есть, но ты об этом не узнаешь, потому что всю свою агрессию я направлю в твою сторону.
Я позволяю себе слабую улыбку и вкрадчиво шепчу.
– Надо было забирать её. Ты дочерей перепутал. С моей сестрой у вас бы был идеальный альянс. Она в точности скопировала твой характер.
Мысленно ошпариваю себя кипятком. Вот зачем грублю? Мой яд никак не поможет Рону.
– Нет. Она была копией этой женщины, – бросает с презрением.
Опять. Эта.
Глаза наливаются кровью. Чтобы хоть как-то собраться, я невольно впиваюсь ладонями в плотную ткань джинсов и до боли стискиваю коленки. Почти до треска.
– Ты так и не ответил, – выжимаю скупую улыбку, – если Рон отступит, ты оставишь его в живых?
– Да.
Очень сомнительно, но я хватаюсь за тростинку. Выбора нет – придётся поверить ему на слово.
– Можно я поеду прямо сейчас?
– Нельзя. Как стемнеет, так и отправишься. Но у меня одно условие – с тобой будет Фелис.
– Зачем? – рвано выдыхаю, чувствуя почти нестерпимое покалывание в районе затылка.
– Для твоей безопасности, – щелкает пистолетом и сухо протягивает. – Не пойми меня превратно, но сейчас он опасен. Даже для тебя.
Уверенно заявляю.
– Рон никогда не сделает мне больно.
– Не зарекайся. Либо так, либо ты останешься здесь.
Скрепя сердце я соглашаюсь и уже мысленно прикидываю, как буду убеждать Рона, но возле двери меня останавливает тихий вопрос.
– Ты винишь меня за приказ убить твою мать?
– Я виню вас обоих за тот кошмар, в который вы превратили нашу с сестрой жизнь, – ухожу от ответа.
Слишком больно вспоминать. Я боюсь, что, если замру хотя бы на миг, шквал агонии сожрёт меня заживо, и потому быстро скрываюсь за дверью, отстраняясь от человека, лишенного права быть отцом.
Меня провожают в комнату, и я начинаю быстро собираться. Переодеваюсь в удобные штаны, накидываю майку и застегиваю джинсовую куртку. Ледяная дрожь сотрясает тело, и я дико зажмуриваюсь, мечтая прямо сейчас оказаться в надежных руках Шмидта. От них пахнет кровью и жестокостью, но, тем не менее, только его вкрадчивое обращение «Царапка» способно остановить назревающую истерику.
Если бы я не сбежала, ничего бы не произошло. В любом случае от меня мало что зависело. Я так и не смогла никого спасти и продолжала винить себя за то, что даже не попыталась. В этом не было смысла, но, возможно, тогда бы я смогла спокойно посмотреть на своё отражение. Без презрения и горечи в глазах.
Я возвращаюсь в ванную, включаю кран и умываю лицо ледяной водой. На потрескавшихся губах тлеет намек на улыбку.
Скоро я увижу его. Что он скажет?
Наверняка не то, что мне понравится. Назовет глупой, безрассудной и неоправданно жертвенной. Сожмёт в хищных ладонях, пообещает не отпускать и пригрозит, что цепями свяжет. Так он уже делал раньше, но то, что произошло на самом деле, просто перевернуло мою реальность.
Снесло к чёрту последнюю грань и морально убило.
Через несколько часов, когда тьма сгустилась, Фелис учтиво постучался в мою дверь. Он был непривычно напряжен и постоянно оглядывался. Будто и правда думал, что на нас нападут.
– В чем дело? – насмешливо подкалываю. – Боишься?
– Ненавижу ответственность. Еще не хватало пулю отхватить из-за тебя, – сверлит взглядом.
Бросает чёрную повязку и загораживает проход. Не даёт пройти.
– В чём дело? Зачем это?
– Пока что ты не заслужила доверия Дона, поэтому он приказал завязать твои глаза, чтобы ты не смогла узнать, где мы находимся.
– Но я и так видела двор…
– Этого мало. Ты ведь всё равно не понимаешь, где мы, – с нажимом добавляет. – Завязывай. Пора выдвигаться.
– Ладно, – растерянно поднимаю повязку и подчиняюсь его приказу.
– Прекрасно. Держись за локоть, а то упадешь.
По ощущениям мы спускаемся вниз и преодолеваем несколько коридоров. Мои руки невольно начинают трястись, стоит нам сесть в машину. Привычный озноб проходится по спине, напоминая о моём главном страхе – страхе темноты.
Я скукоживаюсь, вгоняю ногти под кожу и молюсь, чтобы мы как можно скорее добрались до нужного места. Меня мутит, тошнит и колотит. Сердце грозит выпрыгнуть из груди вместе с гортанью. Все силы уходят на контроль, текущий по венам.
Я отчаянно себя подбадриваю и нервно выдыхаю.
– Скоро?
Будто в ответ на мои молитвы машина начинает тормозить. Фелис развязывает мою повязку и тихо произносит.
– Приехали.
Вопль облегчения рвёт горло. Я судорожно открываю дверь и выбегаю на улицу, губами хватая прохладный воздух.
За спиной раздаётся недовольное.
– Ты не можешь быть тише?
– Могу, но тогда я сознание потеряю. Этого хочешь? – раздраженно хриплю, чувствуя, как меня понемногу отпускает.
– Было бы неплохо. Мы бы просто вернулись обратно и не рисковали своими жизнями из-за твоей прихоти.
Боги. Врезать бы ему, да я едва держусь на ногах. С трудом отрываю взгляд от земли и быстро оглядываюсь. Нервы снова до предела оголяются.
Это не дом Шмидта. Это то место, в котором он измывался надо мной. Наказывал и ядовито терзал. Бездушно насмехался и втаптывал в грязь.
Проклятье. Я рефлекторно сжимаюсь, не в силах с собой совладать.
Тело всё еще помнит холод стали, прижатой к горлу. Рваный выпад с последующим тресканьем одежды. Жуткий взгляд черных глаз, замутненных ненавистью.
И этого не изменить. Наравне с любовью я вкусила горечь и распалась на сотни осколков, тщетно ища спасение в бездне Шмидта.
– Эй. Ты в порядке? Даже не огрызнёшься?
Фелис тянет меня за куртку и удивленно вскидывает брови. Я выдавливаю слабую улыбку и тихо шепчу.
– Нормально. Ты уверен, что мы в правильном месте?
– Да. Люди Дона доложили, что сегодня он здесь.
– Ладно, – отмахиваюсь и прочищаю горло. – Рон же не знает, что мы приехали?
– Нет, поэтому не будем спешить. Пойдём скрытно. Может, что-то интересное услышим.
Не понимаю, что он хочет услышать, но быстро соглашаюсь. Напряжение Фелиса буквально сквозит в каждом слове, и это сильно настораживает.
Вдруг я правда чего-то не понимаю и очень переоцениваю свою важность?
Мы тихо подкрадываемся к дому. Мимо проходят люди Шмидта, но они нас не замечают – Фелис вовремя оттаскивает меня за угол и внимательно следит за периметром возле входа.
Грозный голос настигает нас рядом с окнами. Звук идёт из дома, и, благодаря приоткрытым ставням, мы слышим почти всё.
– Что нам с ней сделать? – спрашивает кто-то.
– Убить, – холодно отрезает Рон.
От явной угрозы мороз бежит по коже. Я настораживаюсь и вздрагиваю, когда он продолжает.
– Наш приоритет – Ндрангета. Если сейчас не избавимся, предательство может повториться. Мне не нужны крысы, втирающиеся в доверие, – грязно ругается. – Мать твою, пригрел же змею на груди.
– Нам нечего бояться. Твоя жена немногое знала.
Фраза резко обрывается. Скрип стекла режет слух. Жёсткая насмешка убивает последнюю надежду.
– Нельзя недооценивать одного человека, – нутром чувствую его хищную ухмылку. – Когда встретите – убейте на месте. Не смейте возвращаться без трупа.
– Хорошо, Шмидт.
Наступает зловещая тишина.
Первая мысль – ворваться в дом и выплеснуть всю обиду, да так, чтобы он захлебнулся от моей злобы. Теперь истерика в машине кажется надуманным пустяком. И даже страх, испытанный в подвале этого дома, не идёт ни в какое сравнение с той долей ужаса, что порабощает мой рассудок.
Вторая мысль обрывается резким.
– Не надо. Ты слышала, что он сказал? Убьёт и глазом не моргнет, – шепчет Фелис, отгораживая от сумасбродства. – Если сейчас появишься рядом с ним, то сделаешь подарок. Почти на блюдце поднесёшь свою жизнь. Не глупи.
Вскипает кровь, жгучей жижей растекаясь по венам. Я не могу. Просто не могу уйти и даже не заглянуть в его бессовестные глаза.
Такова цена его любви, да? Из-за моего родства с Алдо он готов собственными руками меня придушить?
Фелис назойливо сжимает меня за плечи и продолжает уговаривать.
– Здесь пятеро. Бог знает, сколько еще людей в доме. Ты же умная девчонка. Не ломай свою жизнь из-за такого мудака, как он.
Сипло усмехаюсь.
– Он уже меня сломал.
Забавно. Я такая глупая, ведь он сделал это дважды.
И я всё равно прощала, наплевав на растерзанное сердце. Наивно тянула его к свету, не замечая, как мою душу оплели сети тьмы. Жестокие, зависимые и болезненные. Ему принадлежащие.
– Уходим. Я достаточно услышала.
– Отлично.
Мы прячемся за кустами и перебежками доходим до машины. Затем быстро срываемся с места, оставляя после себя облако дыма.
Фелису даже не приходится завязывать мои глаза – я настолько разбита, что через несколько минут теряю сознание.
Или просто засыпаю. Не знаю, это не важно.
Ведь во мраке передо мной проносятся новые воспоминания.
Теперь у меня есть ответ на главный вопрос.
А именно – что сделал со мной Рон после просмотра того видео, на котором была Амелия.
Глава 32. Моника не будет кричать
– Так и будешь в потолок пялиться? – насмешливо иронизирует Фелис. – Скоро все бока отлежишь. Уже второй день ни черта не делаешь.
– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – равнодушно бросаю, даже не поворачиваясь к нему.
– Чтобы ты пришла в себя. Хватит уже по мужику страдать. Тебя предупреждали, что он чокнутый.
Верно. После нашего возвращения Алдо встретил меня загадочной ухмылкой и всем своим видом буквально кричал: «Убедилась, что я был прав?». А потом сказал шокирующую новость, которая до сих пор бьётся у меня в голове.
Сегодня Рон будет здесь. Он явится на переговоры, и это – его последний шанс сдаться. Если откажется, начнется война. И самое ироничное, что я даже не знаю, как мне поступить.
Защищать его?
Но зачем? Он лично приказал меня убить. Поставил мафию на первое место и, судя по всему, решил, что я тайком на него докладывала. Я и рта не успею открыть. Не смогу даже объясниться – сгоряча мужчина разорвёт меня на части. Я прекрасно это понимаю, но всё равно не питаю к нему злых чувств.
Мне просто больно. От воспоминаний, жестокости и той легкости, с которой он лично вынес мне приговор.
Убить. Так он сказал.
Но я уже мертва. Морально. Мне ведь не на что надеяться. В играх мафии я – простой наблюдатель. От меня ничего не зависит. Вольна только слёзы собирать и тихо оплакивать тех, кого уже потеряла. И молча бояться момента, когда он смерит меня высокомерным взглядом и сотрёт в порошок.
Я поворачиваюсь на бок и с головой залезаю под одеяло.
– Пожалуйста, уйди, – слёзно прошу. – Мне нужно побыть в одиночестве.
– Ладно, – Фелис встаёт с места и подходит к двери. Напоследок шепчет. – Сегодня всё закончится. Завтра ты должна быть в форме.
Громко хлопает дверью, да с такой силой, что я невольно вжимаюсь в матрас. Закрываю глаза и тщетно пытаюсь уснуть, моля лишь об одном – чтобы Шмидт живым отсюда выбрался.
Я плохо знаю своего отца, но игры по правилам – не его конёк. Скорее всего, он просто загоняет Рона в ловушку. Мне бы проклинать их обоих, но я слишком раздавлена, чтобы трезво мыслить.
Я просто хочу, чтобы они выжили. И нашли менее кровавый путь.
Даже забавно – жертва боится за жизнь палачей. Обычно бывает наоборот.
Проходит час. Затем второй. Шум за дверью прекращается, и наступает мучительная тишина.
Неужели он уже здесь? Почему так тихо и холодно?
Несмотря на теплое одеяло, я чувствую пронизывающий ветер. Медленно приподнимаюсь на локтях и замечаю открытое окно.
Раздражённо шиплю.
– Какого чёрта?
Я точно помню – всё было закрыто. Или у меня крыша окончательно поехала?
Внимательно приглядываюсь – створки настежь распахнуты. Температура в комнате очень низкая, а я лежу в майке и шортах. Тут никакое одеяло не поможет.
Я осторожно подхожу к подоконнику и на секунду замираю, чувствуя острый аромат знакомого одеколона.
Холодный пот мгновенно прошибает – нет, не может быть. Я, наверное, всё еще сплю.
Резко встряхиваюсь и зажмуриваюсь. Пока не передумала, быстро закрываю окно и поворачиваюсь к нему спиной.
Ощущаю лёгкий мандраж. В кровь начинает поступать адреналин – тело реагирует быстрее, чем сонный разум.
Я бросаюсь к двери, совершенно не заботясь о своём внешнем виде. Мне плевать, что посторонние люди могут увидеть меня настолько раздетой. От жуткой тревоги сердце бешено колотится, и, кажется, я начинаю считать шаги.
Просто чтобы успокоиться. Выдохнуть и взять себя в руки.
Один. Два. Три.
Тянусь к дверной ручке, уже отчетливо слыша скрип половиц.
Четыре. Пять.
Звук приближается.
Шесть. Восемь. Десять.
Я сбиваюсь, чувствуя себя зверем, загнанным в клетку. Число «одиннадцать» повисает в воздухе.
Холодная ладонь ложится на поясницу и ошпаривает своим морозом.
Вторая рука затыкает мне рот. Мотив ясен – никто не должен узнать о том, что в комнате я не одна.
Крик тонет в аномальном стуке крови в висках. Хриплый голос царапает нервы.
– Опять бежишь, Царапка? – шею обжигает горячее дыхание. – Думаешь, что здесь я до тебя не доберусь?
Мотаю головой, не имея возможности ответить напрямую. Передергиваю плечами и опускаю руки.
Гулко сглатываю. От осознания простой истины судорога сводит горло – это конец. Он пришёл, чтобы убить меня. В таком состоянии я даже не думаю о сопротивлении, ведь это глупо. Я сразу проиграю.
История повторяется. Мрак, ледяная комната и борьба между нами. Мы по разные стороны баррикад, и в этот раз мне точно не выбраться.
– Умница, – сталь режет слух, – хорошая девочка. Правильно мыслишь – покорность продлит твою жизнь.
Шмидт размыкает пальцы и неуловимым движением отбрасывает меня назад. Я больно падаю на коленки и подползаю к кровати, изо всех сил пытаясь скрыться от циничной усмешки, блуждающей в его глазах.
Сипло спрашиваю.
– Ты пришёл, чтобы убить меня?
С трудом выдерживаю тяжелый взгляд, но продолжаю смотреть, подмечая детали. Рон сжимает руки в кулаки и, вопреки здравому смыслу, опирается о дверной косяк. Я в любой момент могу закричать и привлечь внимание, но он будто этого и не боится.
Однако я точно знаю – его расслабленная поза обманчива. В каждом хищном жесте прослеживается бешеное напряжение. Словно ему больно даже просто видеть меня.
Шмидт рвано цедит.
– Верно, милая. Я здесь, чтобы убить свою жену, – отталкивается от стены и нервно усмехается. – Тебе не кажется, что пора начать кричать?
И правда пора, но я упорно молчу. Жду какого-то сигнала, который подскажет мне, что Рон ведет двойную игру и притворяется, но он так и не наступает.
Стараюсь спокойно дышать в надежде на то, что это поможет сконцентрироваться, но всё равно вздрагиваю, когда мужчина делает шаг вперед. Я сижу перед ним совсем беззащитная и как-то особенно остро чувствую каждый миллиметр обнаженной кожи, плавящейся под давлением его жесткого взгляда.
Он носом тянет воздух и довольно улыбается, изучая изгибы моего тела.
– Шикарное шоу. Браво, Моника. Я и не думал, что оказался в постели с дочерью своего врага.
– Он стал твоим врагом лишь потому, что ты выбрал меня, – выжимаю слабую улыбку.
Все беды Шмидта возникли из-за меня. И, судя по его ухмылке, он уже прекрасно об этом осведомлен. В черных глазах бушует такая ярость, что мне впору бы молить о пощаде, но я прекрасно знаю – это не сработает. По сути, у него есть полное право на ненависть.
Ведь, если бы не я, его бы не подставили. Рону бы не пришлось испачкать свои руки в крови и встать на темный путь. Он бы не потерял работу и спокойно продолжал жить.
Но любовь ко мне его погубила. А, значит, и я сама стала причиной его тотального краха.
– Да. Ты права. В нашу первую встречу я должен был отдать тебя полиции и посадить в тюрьму. Конечно, было бы жаль, что твоя милая мордашка сгинет в таком зверском месте, но, с другой стороны, я бы избавился от сотни проблем.
Его слова бьют, как груда кирпичей. В буквальном смысле придавливают меня к полу и наизнанку выворачивают остатки прекрасных чувств. Хотя мне уже начинает казаться, что ничего прекрасного в наших отношениях не было.
Шмидт передергивает плечами и с тихим смешком наклоняется ко мне.
– Ни одна девка не стоит тех жертв, что я пережил. Особенно такая дрянь, как ты.
По щеке катится одинокая слеза, но я быстро её смахиваю, не желая, чтобы он понял, насколько я сломлена. Собираю всю волю в кулак, прочищаю горло и смело шиплю.
– Делай, что должен.
Похоже, мне удаётся его удивить. Рон открывает рот, чтобы ответить, но внезапно хмурится и еще сильнее отгораживается. Его тело в опасной близости от меня, но разум витает где-то вдалеке. Там, где нет для меня места.
– Не терпится сдохнуть? – громко рявкает, да так, что я подскакиваю и от слабости снова падаю на коленки.
– А ты хочешь, чтобы я умоляла? – сбрасываю оцепенение и нервно смеюсь. – Зачем? Это бесполезно. Я знаю, что ты меня не послушаешь.
– Тебе смешно? – вкрадчиво шепчет и грубо хватает за подбородок. Не даёт отвернуться.
– Да, мне смешно, – твёрдо отвечаю и выпрямляюсь. Сижу спокойно, будто меня не трясет от обжигающего взгляда. – Ты приказал своим людям убить меня, но почему-то решил сам это сделать. Я польщена такой честью.
Тяжелая ладонь ложится на затылок. На щеках Рона появляются желваки.
– Честью, значит, польщена? – пальцами оттягивает нижнюю губу.
Я специально язвлю. Пытаюсь вывести его на эмоции.
– В конце концов, смерть от твоей руки…это первый пункт в списке моих желаний.
Стискиваю майку, ощущая, как волна тоски с головой меня накрывает. Я разглядываю любимые черты лица и понимаю, что безумно скучала.
Надо отдать ему должное – он умеет привязывать к себе. И даже цепи не нужны, потому что он дёргает за те струны души, что другим недоступны.
На мгновение мне мерещится, что его глаза теплеют, но ненадолго. Буквально через секунду Шмидт пронзает меня искрами ярости и заживо сжигает в огне своей ядовитой похоти.
– Скудные у тебя желания, – смотрит глазами хищниками, – да и у меня не лучше, раз тебя захотел.
– Забавно, – вспоминаю интересный момент из прошлого и усмехаюсь, – когда мы только познакомились, тебя никто не заставлял следить за мной, искать встреч и ждать возле университета.
Опускаю голову, чтобы скрыть испуг, и ледяным голосом продолжаю.
– Раз обычная девчонка смогла так сильно напакостить спецназовцу, значит, он не настолько хорош, насколько думает.
Вздыхаю и медленно поднимаюсь, морально подготавливая себя ко всему. Жду удара, гнева, синяков на шее и боли от крепких рук, способных запросто сломать мне позвоночник.
Но вместо этого Рон просто хрипло шепчет.
– Вспомнила, кем я работал? – дьявольски улыбается.
– И не только это, – скрещиваю руки на груди, особенно остро чувствуя притяжение между нами.
Нет смысла отрицать. Он пришёл, чтобы убить меня, но почему-то тянет время. И я словно воочию вижу борьбу, происходящую в его сознании. Главный вопрос – мозги вышибить или прямо здесь разложить. Сорвать одежду и кожу в алый раскрасить.
Шмидт выбирает третий вариант – повременить и подождать. Вот только что это изменит?
– А что еще ты вспомнила?
Смотрю ему прямо в глаза и сипло бросаю.
– Я вспомнила, почему ушла от тебя, – тихо усмехаюсь, – ответ всё время был на поверхности, но из-за таблеток и страха я забыла, что ты сказал в нашу первую встречу. В день, когда похитил меня.
Плечи трясутся под гнетом эмоций, но я не поддаюсь голосу сердца. Выпрямляю спину и из последних сил выдерживаю его жесткий взгляд.
– Ты провел моими руками по своему животу и позволил прочувствовать каждый шрам. А потом сказал, что мне предстоит вспомнить, из-за кого они появились. Через некоторое время ты снова оговорился, что несколько шрамов на твоём теле оставила я. Казалось бы, отгадка лежала на поверхности, но я упорно её не замечала.
Развожу руки в стороны и недовольно цокаю языком.
– Как ощущения? Ты чувствовал себя героем, когда свихнулся от ревности и напал на свою жену?
Он не отвечает. Молчит и бесстрастно взирает на мои жалкие попытки до него достучаться.
– Ты не пытался меня убить. Просто хотел растоптать самым низким способом – сломать и подмять под себя. Оставить без гордости и какой-либо надежды, но ты не учёл одного фактора, – нервно кусаю губы и на выдохе выпаливаю, – того, что ты сам научил меня давать отпор. И в тот день, когда ты вдрызг пьяный завалился в мою комнату с намерением наказать своим насилием, я была готова. Стеклянная ваза удачно на глаза попалась. Разбилась на осколки, и одним из них я тебя ударила, пытаясь себя защитить. Но это не помогло. Уже спустя сутки ты решил, что необязательно ломать физически. Можно и морально. Например, переспать с моей сестрой за соседней стенкой. Называть её моим именем. И угрожать, чтобы я не смела за порог выйти.
Нутром чувствую – он звереет. Что-то опасное и не поддающееся контролю меняет его в лице, делая черты еще более резкими.
– Хорошо, что ты вспомнила. Тем слаще будет то, что я для тебя приготовил.
Одной фразой надвое ломает. С наигранной скукой уничтожает всё, что позволяло мне выживать.
Я отвожу взгляд и прислушиваюсь. По моим подсчетам, помощь уже должна была подоспеть, и не то чтобы я реально рассчитывала на чужих людей, просто мне было легче думать, будто моя жизнь кого-то волнует.
– Что? Ждёшь, когда спасут любимую дочку главаря? – с насмешкой спрашивает Рон. – Опять не на тех людей полагаешься. Раз за разом глупишь.
Он быстро подаётся ко мне, и я не успеваю отскочить. Хватает за локоть, ожесточенно впечатывает меня в стену, заставляя удариться спиной, и стальным голосом цедит.
– Никто тебя не спасёт. Алдо слишком поздно поймёт, что взрывы их припасов – моих рук дело.
Я сжимаюсь, увидев в его руке шприц, и отчаянно кричу.
– Что ты пытаешься сделать? Покончи уже со мной! Прекрати…
Плечо обожгла резкая боль. Шмидт ввёл мне какой-то препарат и подхватил на руки, потому что ноги больше не держали. Тело сковала жуткая слабость, сравнимая с тяжелой болезнью, после которой не остается никаких сил.
– Тише. Это просто сильное успокоительное. Так. На всякий случай – чтобы ты ничего не выкинула. Шоу только начинается. Пора посмотреть, чего стоит твоя жизнь для папочки.
Ногой распахивает дверь и вместе со мной выходит в коридор. Он прекрасно ориентируется и безошибочно находит парадный выход. Будто специально хочет привлечь к нам внимание.
Хотя, полагаю, так и есть, ведь окружающий гул нарушает его громкий голос.
– Твоя дочь у меня. Ты готов сдохнуть, Алдо?
