Текст книги "О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Яшенин
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Лена хмыкнула, удивленная, видимо, подобным сравнением, а потом высвободила свою ладонь и снова прикоснулась к щеке Кирилла. Потом вздохнула и уронила голову на его грудь.
Несколько минут оба молчали и темнота уже начала ощутимо давить на веки Кирилла, норовя смежить их. По-прежнему ощущая на своей груди необременительный, приятный груз, он совсем уже собрался отдаться во власть подступающей дремы...
Вдруг Лена подняла голову и прошептала:
–Вот видишь, а ты спрашиваешь – зачем мне это надо? Да затем, что б не ушло вдохновение, и работа со мной не превратилась для тебя в тяжелую повинность.
Кирилл молча обнял ее и еще крепче прижал к себе. Нет, на этот раз вдохновение не упорхнет от него, оставив после себя смутный, неясный образ грядущего шедевра! На этот раз его муза имела слишком реальное воплощение, чтобы исчезнуть.
На этот раз все будет по-другому...
*
Наконец Эрнесто остановился и подозвал его. Здесь, на западном склоне горы, еще царил глубокий сумрак, но небо в зените уже начинало понемногу светлеть. Тонкая ниточка тропинки, которая петляя взбиралась вверх, просматривалась совершенно отчетливо.
Начиная с этого места промахнуться мимо вершины было уже невозможно и адмирал, хлопнув Кирилла по плечу, указал вниз. Очевидно ему не хотелось надолго оставлять "Пинту" без присмотра.
Кирилл отпустил его взмахом руки и направился дальше один.
Идти было непросто. Тропа словно испытывала его на прочность, то скользя по прямой, то начиная почти отвесно карабкаться вверх, то вдруг загибаясь под сто восемьдесят градусов, то жестко подставляя подножки каменных выступов. Приходилось мобилизовать ночное зрение и вспоминать полузабытые навыки горных прогулок. Хорошо еще, пальмовые заросли остались внизу, и корни деревьев, превращавшие прежде тропу в подобие ребристой стиральной доски, не лезли больше под ноги.
Время от времени он останавливался и, поднимая голову вверх, смотрел как бледно-розовая заря, поднимающаяся из-за вершины горы, стирает с неба звезды. Первыми сдавались самые маленькие, блеклые звездочки. Потом начали исчезать те, что ярче и в конечном итоге остались лишь самые крупные и сочные. Вега, Альтаир, Большая Медведица, припавшая необычайно низко к горизонту и быстро теряющая свой хвост...
...Тропа повернула последний раз и вывела его на маленькую ровную площадку. Это была вершина.
Со всех сторон ее ограничивал отвесный обрыв и лишь с запада, откуда пришел Кирилл, на нее выбиралась одна-единственная тропинка. Кирилл подошел к самому краю обрыва. Внешняя, наружная стена вулкана отличалась от внутренней гораздо большей крутизной и суровостью. Она обрывалась вниз практически отвесно и, несмотря на тысячелетние старания ветра, здесь так и не возникло горизонтальной поверхности, достаточной для того чтобы на ней смогла укорениться растительность. Лишь кое-где из глубоких расселин несмело высовывались крохотные кустики, сумевшие, видимо, отыскать там несколько крупинок плодородной почвы.
Внизу, в трехстах метрах под его ногами маленькие волны монотонно накатывались на россыпь гранитных глыб, сколотых и скинутых временем с вулканической стенки. Сразу за линией прибоя характерно темнела глубина.
Светало с каждой минутой. Солнце еще не показалось из-за восточного окоема, но уже успело выбелить все небо до западного. Обернувшись, Кирилл увидел как темная полоска у дальнего, закатного горизонта сжалась, истончилась и растаяла без следа вместе с последними звездами.
Он снова обернулся на восток, ожидая...
...Узкие, жесткие койки яхты не способствовали глубокому и здоровому сну. "Адмирал" Эрнесто, извиняясь, объяснил, что обычно дайверы вроде них даже отправляясь на ночные погружения, предпочитают спать на берегу. Вследствие чего сама "Пинта" плохо приспособлена для ночлега и при всем уважении к гостям, он им ничем помочь не может.
Не видя смысла ворчать, гости махнули рукой на мелкие бытовые неудобства и отправились на боковую. Усталость после шикарного погружения и отличного застолья быстро смежила веки Кирилла и он провалился в темную бездну.
Некоторое время спустя, однако, он начал ощущать плавные покачивания лодки и понял, что уже не спит. Выбравшись на палубу, Кирилл обнаружил там самые ранние сумерки, едва отличимые от ночной темноты. Над темным зеркалом лагуны, над песчаным пляжем, над пальмовой чащей стелилась тончайшая, слоистая дымка утреннего, рассветного тумана. Словно это полуночные гуляки забыли погасить свой костер и он, продолжая тлеть, укутал весь остров невесомым белесым покрывалом, которое чуть заметно колыхал ветерок. Из-под покрывала выступала лишь вершина, венчавшая остров. Визуально отсеченная от основания, она словно плыла в молочном океане и даже слегка покачивалась на его волнах...
Хотя, подумал Кирилл, запросто может быть, что покачивалась вовсе и не вершина...
Тем временем на палубе появился Эрнесто. Уже имея вполне конкретный план действий, Кирилл указал на вершину, и спросил: можно ли на нее взобраться? Капитан ответил, что можно, но тут же поинтересовался – а зачем? В ответ на это Кирилл просто пожал плечами и спрыгнул на песок. Капитан прикрыл люк яхты так, чтобы Паша с Леной, случись надобность, могли открыть его изнутри, и последовал за ним. Преодолев узкую песчаную полоску пляжа, они углубились в пальмовые заросли и начали карабкаться вверх...
...Легкий ветерок, прилетевший из-за горизонта предвестником солнца, чуть слышно касался его щеки и споро расправлялся с призрачной дымкой предрассветного тумана, унося ее прочь. Кирилл не отрываясь смотрел вдаль боясь пропустить момент когда в розовой ауре наступающего дня покажется солнечная макушка. Человеку, живущему напряженной творческой жизнью в одном из самых пасмурных городов мира, засыпающему далеко за полночь и просыпающемуся зачастую лишь к третьей академической паре, редко выпадала возможность понаблюдать восход солнца. А между тем и Викентий Максимович и Ракитин не раз говорили о важности подобной процедуры. Профессор настаивал, что такое зрелище вдохновляет и дает огромный заряд творческой потенции, а капитан утверждал, что вид восходящего светила исключительно качественно чистит и острит глаз. И тот и другой свое дело знали твердо и попусту не болтали...
И все же, как ни боялся он пропустить заветное мгновение, оно ускользнуло от него. Переливы розово-алой зари на темной, не истоптанной еще солнечными зайчиками поверхности моря настолько увлекли его, что момент, когда над горизонтом показался краешек солнца, остался незамеченным. Тонкий серпик начал стремительно увеличиваться в размерах, раздаваясь вширь и так же быстро менять цвет, перетекая из красного через оранжевый в желтый. Яркость нарастала не так быстро, и Кирилл несколько минут смотрел на него, чувствуя, что творческая потенция буквально переполняет его, а глаза, согретые первыми, мягкими лучиками, становятся как никогда чистыми и острыми.
Потом, однако, он почувствовал боль и, опустив веки, постоял так еще немного, глядя на солнце сквозь них. Затем повернулся к светилу спиной и, открыв глаза, опустил взгляд в лагуну. Ему показалось: творческая потенция и вдохновение вот-вот хлынут через край. Здесь, наверху, уже рассвело и день готовился вступить в свои права. Темная гладь воды окрест острова вспыхнула алым. Но внизу, в глубокой впадине, укрытой тенью горы, замешкались сумерки. Словно последний, быстро исчезающий отпечаток ночи, откатившейся далеко на запад, куда-то за Кубу и Мексику, в Тихий океан, в правильной, круглой чаше лагуны задремал сумрак.
Темное зеркало воды, которого еще не коснулось солнце, было совершенно прозрачным, и буйство подводного мира разворачивалось перед глазами Кирилла прямо так, безо всякого акваланга. Естественно, отсюда, с высоты, можно было различить лишь общий рисунок мозаики, сложенной на дне коралловыми кустами и зарослями водорослей. Но и это зрелище впечатляло. Особенно если учесть, что мозаика была укрыта многометровой толщей воды, которая сейчас, будучи идеально гладкой, не отражая и не преломляя свет, стала невидимой. Гигантская чаша кратера, казалась отсюда безупречной окружностью, не оставляя сомнений в ее происхождении. Скальные рифы замыкали ее идеальной дугой. За ними вода сразу же приобретала густой, насыщенный цвет, выдававший серьезную глубину.
"Пинта" отсюда казалась игрушечной шлюпкой, а Эрнесто, сидевший на корме яхты – крохотной куклой. Их бравый адмирал то ли спал, то ли был целиком погружен в созерцание далекого, просветленного горизонта...
Кирилл последний раз посмотрел на солнце, показавшееся уже до половины, болезненно сощурился и, развернувшись, направился по тропе вниз...
...-С ума сошел? – недовольно проворчал Паша. – Таскаться в потемках по незнакомому острову. Да еще и в одиночку!
...Вернувшись к "Пинте" Кирилл застал возле нее отчаянно зевающего Эрнесто и Пашу, возившегося со скубой. Тот сразу же осведомился: где это его носило ни свет ни заря? Ответ Кирилла его, вполне ожидаемо, в восторг не привел...
–Эрнесто меня проводил немного...
–Но на вершину-то ты пошел один.
–Да я тебя умоляю! – отмахнулся Кирилл. – Что это за вершина?!
–И все равно это – промашка, солдат! – резко ответил Паша. – Понял? В горах в одиночку не ходят. Это ты должен знать не хуже меня.
–И с меньших высот люди не возвращались. – прибавил он погодя немного.
–Ладно, забыли! – Кирилл примиряюще хлопнул его по плечу, словно извиняясь. – Завтракать будем?
–Завтракать будем дома. Сейчас нырнем и – в обратный путь. Капитан говорит: через три часа должен быть у своего пирса.
–Новых клиентов забирать?
–Наверно.
–Хорошо. Тогда давай снаряжение готовить...
...Полчаса спустя они уже скользили в кристальной прозрачности лагуны. С каждой минутой вода все больше насыщалась набирающим силу солнцем и начинала переливаться, отбрасывая блики на коралловое великолепие, расстилавшееся под ними.
Лагуна действительно потрясала! Геометрически правильная впадина двадцатиметровой глубины была аккуратно застелена желтым песочком и густо усеяна коралловыми кустами самых разнообразных форм и оттенков. Пышные красные веера, тянущие во все стороны свои острые когти. Огромные бледно-розовые сферы. Раскидистые зеленые лопухи, зависшие на необычайно тонких ножках. Изящные арки, образованные сросшимися кустами. Похоже здесь, в теплой заводи лагуны, укрытой от своенравных течений, склонных то разогревать то охлаждать воду, кораллы чувствовали себя особенно уютно и привольно...
Проскользнув над центральной, самой глубокой частью кратера, где вчера ночью наслаждались нереальной, космической пустотой и легкостью бытия, дайверы направились к скальной гряде, замыкавшей выход из лагуны в море. В самом глубоком провале между скалами было чуть более двух метров. Это закрывало доступ внутрь лагуны крупным судам. Попасть туда могли только маленькие лодочки вроде "Пинты".
Преодолев порог между двумя скалами, дайверы оказались в ином мире. Мягкие, теплые краски лагуны сменились более суровыми и сдержанными. Сразу же за рифами начинался отвесный обрыв, почти вертикальная стенка. Хотя волны уже порядком источили ее, а буйная морская флора задрапировала своими лианами, коренная вулканическая порода угадывалась безошибочно. Несомненно, это была внешняя стена вулкана, уцелевшая под водой, в то время как от надводной ее части, разрушенной волнами, осталось лишь несколько скал.
Оторвавшись от стенки, Кирилл, Лена и Паша зависли над бездной, разверзшейся под ними. В вертикальном столбе воды, над и под ними, разворачивалась вся гамма голубого цвета. Наверху, у поверхности он был разбавлен солнцем до самого бледного, а внизу, у дна, сгущался до темной синевы. Тысячелетние старания подземного пламени и волн выщербили стенку вертикальными щелями и глубокими гротами. Кое-где темные провалы, словно гардинами были задернуты колышущимися лентами водорослей и рыбы, выныривавшие из-за них, казались пришельцами из другого мира.
Издалека донеслось еле слышное, монотонное тарахтение лодочного дизеля. Подняв голову, Кирилл увидел темный, похожий на чечевицу силуэт днища "Пинты", застывший между скалами. Не желая тратить время на возвращение к месту ночевки, дайверы договорились, что Эрнесто подхватит их прямо здесь, на выходе из лагуны. Он посмотрел на консоль приборов. Воздуха осталось меньше половины. Пора наверх.
Кирилл осмотрелся. Лена неподвижно зависла неподалеку от него. На фоне стены было хорошо заметно как ее медленно сносит течением. А Паша? Кирилл оглянулся по сторонам и заметил товарища метрах в десяти ниже. Тот решительным жестом подозвал их к себе.
Спустившись, Кирилл увидел... даже не грот, а огромную пещеру, уходившую вглубь основания почившего вулкана. Сняв с пояса фонарь, Паша включил его и посветил внутрь. Луч заплясал на базальтовых стенах, распугивая больших пучеглазых рыб, шарахавшихся от него во все стороны.
Паша посмотрел на Кирилла и указал внутрь черного провала. Стекло маски не могло скрыть озорные, мальчишеские огоньки, сверкнувшие в его глазах.
Кирилл еще раз оценил остаток воздуха в баллоне, пожал плечами и, запалив собственный фонарь, сделал Лене знак следовать за ними...
*
-Ну, а сам ты его с чем сравниваешь? – Лена размахнулась и швырнула камень.
–Кого – его? – спросил Кирилл, глядя как тот описал дугу и плюхнулся в воду далеко под обрывом.
–Вдохновение.
Вспомнив ночной разговор, Кирилл усмехнулся и пожал плечами:
–Есть у меня один пример. Правда, послабее того, что использовал мой профессор.
...Они сидели на капоте "Ленд Ровера", стоявшего у самого берегового обрыва. Обрыв резко спускался вниз, переходя в неширокий, изгибавшийся красивой, правильной лукой пляж. Пляж тянулся до самого мыса, замыкавшего небольшую бухточку с запада.
За мысом лежал Судак...
...Почти весь день они кочевали из одной бухты в другую между мысами Рыбачий и Француженка, разыскивая интересное, заманчивое местечко для пленэра. Однако преуспеть в этом не смогли. Все без исключения места казались им на редкость тривиальными, недостойными стать достойными декорациями давно задуманного эпического полотна "Афродита Тавридская". Несколько раз выкупавшись и нырнув в пустынных бухточках, живописец и его натурщица так и не прикоснулись ни к мольберту, ни к остальным рисовальным принадлежностям, уныло громыхавшим на заднем сидении внедорожника когда тот, вальяжно переваливаясь с боку на бок, поднимался или спускался по грунтовке к морю.
Работа не шла совершенно.
Вдохновение, словно обидевшись на вчерашнюю отповедь Кирилла, не торопилось осенять его своим крылом.
Вместо этого, не пойми с чего, нахлынули воспоминания о жарком "зимнем лете" и карибских погружениях, отвлекавшие, еще больше мешавшие сосредоточиться...
–И что же это за пример? – спросила Лена.
–Чисто армейский. Боюсь, тебе он будет не вполне понятен...
–Да это ты просто не слышал какие разговоры идут у нас дома, когда Пашкины друзья приходят! – рассмеялась она. – Так мозги запудрят всевозможной армейской галиматьей – спасу нет! Так что – излагай.
–Армейскую галиматью? – усмехнулся Кирилл. – Ладно, слушай. Мне, как снайперу, связка вдохновение – творение представляется в виде патрона...
–Патрона?! Какого патрона?
–7,62 миллиметра. Творением, произведением, шедевром, если угодно, здесь является пуля. Согласись, аналогия неплохая: подобно пуле, произведение искусства способно... разить, поражать...
–Сбивать с ног!
–Точно. Ну а исходной точкой выстрела всегда является вспышка капсюля, который мы уподобим...
–Вдохновению?
–И снова – в десяточку. Именно вдохновению. Как капсюль – пуле, вдохновение дает первый импульс произведению, творческой работе. Но это – с одной стороны. С другой же – на одной вспышке капсюля, на этом первоначальном импульсе, пуля далеко-то не улетит. Если уж совсем точно: она вовсе никуда не улетит. Даже ствола не покинет. То же самое и с творчеством: на одном лишь вдохновении много не сотворишь. Возможно в каких-то отдельных, специфических видах искусства – да, но в большинстве случаев – нет...
–Например?
–Например?
–Да. Что это за специфические виды искусства?
–Ну, например – поэзия. Хотя... – Кирилл замолчал, размышляя над собственными словами. Солнце уже ощутимо склонилось к морской равнине, подпустив в желто-оранжевую гамму своих лучей сказочно красивой золотистой красноты. Или – червонного золота? – Хотя, пожалуй, и в поэзии, при всей ее стремительности, одно лишь вдохновение мало что решает. Выплеснув на лист свои мысли, чувства, идеи, то есть свое вдохновение, настоящий поэт потом еще работает и работает с ними, переставляя и подбирая слова, в поисках самого верного и точного, шлифуя рифму, выправляя размер. Собственно, это и дает ему право называется настоящим поэтом, в отличие от тех кто пишет стихи... только в девятнадцать лет, к двадцати пяти окончательно переходит на прозу, а в сорок не воспринимает уже ничего кроме биржевых сводок. Нет, – сказал он убежденно, – даже в поэзии одного вдохновения мало! Одной только вспышки капсюля для выстрела мало.
–Верно. – согласилась Лена. – Вспышка капсюля способна лишь поджечь порох... ну а с чем же ты сравнишь порох в своей модели?
–Во-вторых – не поджечь, так говорят только профаны, а воспламенить. – поправил ее Кирилл. – А, во-первых, порох в данной модели я сравню с куражом.
–С куражом? Мне всегда казалось, что кураж – исключительно игрецкое словечко. Разве нет?
–Нет. Не исключительно. – покачал головой Кирилл. – У них и у нас, даже разное значение этого слова. Для игроков кураж это – удача, везение... пруха. Для творческого человека кураж – особое состояние души, близкое к вдохновению, но все же отличающееся от него. Кураж – это когда на тебя снизошло вдохновение и ты чувствуешь, что настолько ясно рассмотрел образ, очерченный им, настолько полно ухватил все штрихи и грани будущего шедевра, что не упустишь уже ничего. Кураж – своего рода слепок, фотоснимок вдохновения, хотя, признаюсь, это – довольно грубое сравнение. Вдохновение ушло, улетело, упорхнуло, а снимочек-то остался. И, опираясь на него, ты сможешь закончить работу даже без вдохновения. Понимаешь?
–Откровенно говоря – не очень.
–Ладно, вот тебе пример. Нужно мне было прошлой зимой написать Петропавловскую крепость. Пришел я, получается, на Дворцовую набережную, расположился с этюдником, начал работать. А не получается! Ни в какую дело не идет. Рисую, рисую, а на бумаге – какая-то муть. Ну, то есть графически-то все верно, но... без души. Не картина – строительный эскиз! А погодка-то на улице соответствует сезону: мороз, да еще с нашим невским ветерком. Моментально до костей выстуживает. Промучился я час, замерз, плюнул на все и поехал домой. На следующий день – та же самая история. И на послеследующий – тоже. Короче, мучился я где-то с неделю и совсем уже собирался бросить эту безнадежную затею, как вдруг однажды – случилось! Поймал-таки вдохновение! То ли свет как-то правильно на пейзаж упал, то ли еще что, но вот вдруг увидел я Петропавловку именно так как мне хотелось. И пошло у меня дело. Никакого мороза уже не замечал. Часа три малевал, пока не сообразил, что ни черта уже не вижу – зимний день на Неве короток. Приехал домой, задубевший весь, еле отогрелся, а в голове одна мысль – картина-то и наполовину не закончена, а ну как завтра уже ничего не получится?! Но как только я назавтра снова на том месте оказался, тут же все вернулось! Как будто и не уезжал вовсе. Образ, композиция, тона, светотень – все на месте! Понимаешь: вдохновения уже нет, а картина, созданная им – есть. Словно она у меня в голове отпечаталась и никуда уже оттуда не исчезнет. И не исчезла. Все три дня, что я ее дописывал.
–Значит, кураж, это что-то вроде... эха вдохновения? – спросила Лена, дослушав его.
–Да. – согласился Кирилл. – Эхо вдохновения – сильное сравнение. Точное. Эхо ведь звучит куда дольше самого выстрела. Хоть и затихает постепенно. Так же и кураж: вдохновение уходит, а он остается, хотя и звучит все глуше и глуше...
–А как ты думаешь, есть связь между силой вдохновения и продолжительностью куража, остающегося после него?
–Безусловно есть. Чем сильнее выстрел – тем дольше и громче эхо. – он замолчал, размышляя о чем-то своем и рассеянно глядя на Солнце, неспешно падающее к горизонту.
Молчала и Лена.
–Только у нас что-то полное затишье. – вымолвила она, наконец.
–Ты о чем?
–О том, что у нас пока что никаких выстрелов не слыхать! – укоризненно покачала головой Лена. – Видно не вдохновляю я тебя совсем!
–Видимо – да. – ответил Кирилл, не глядя на нее. – Хотя представить это довольно трудно. Ерунда какая-то...
–Действительно не порядочек! – рассмеялась Лена. – Мои, извиняюсь, перси рассмотрели уже все мужики от Керчи до Тарханкута, а результата пока что – ноль. Другой бы на твоем месте сто раз уже вдохновился!
Кирилл ничего не ответил.
–Эй, ты меня слышишь? – обернулась она к нему.
Судя по всему – нет.
–Ты чего застыл? – спросила Лена.
–Тихо. – остановил он ее взмахом руки, неотрывно глядя на огромный валун, возвышавшийся прямо на береговой линии в центре бухты. Заходящее Солнце выплеснуло на поверхность моря мириады ярко-красных блесток, причудливо колыхавшихся и переливавшихся вместе с волнами, бежавшими к берегу. На их фоне, валун, и без того – темный, казался совершенно черным...
–Давай-ка в машину. – велел Кирилл, спрыгивая с капота.
Пожав плечами, Лена села в машину и "Ленд Ровер" покатился вниз...
*
-Ого! Ну и как же я туда заберусь?
–Давай подсажу. – он решительно подхватил ее и буквально затолкал на вершину валуна.
Лена испуганно присела на корточки, но Кирилл покачал головой:
–Да не так! По-человечески садись.
И, после того как она умостилась на пятой точке уже без риска сверзиться вниз, отошел немного назад.
–Так... – протянул он. – Спина!
–Что?
–Спину ровнее держи! Вот так! И ноги! Ноги подбери! Да вот так. Вот так. Выше. Колени к самому подбородку.
–Так?
–Да. И обопрись о них подбородком. Вот так! Хотя нет, не надо – подними голову как была. Повернись... да не голову поверни, а сама повернись! Боком ко мне повернись, чтобы я видел только твой профиль и ничего более. Вот так нормально! – он сделал еще несколько шагов назад и уперся спиной в капот внедорожника. – Так. – прибавил он тихо. – И что теперь? Теперь – солнце.
Кирилл сделал три шага влево, так что красный диск низкого солнца оказался перед Леной, выплеснув на ее лицо и грудь червонную позолоту заката. Так?
Нет, не так.
Кирилл вернулся к машине и сделал три шага вправо, так что волшебная кисть заката щедро позолотила рассыпанные по плечам волосы женщины. Так?
Снова – нет.
Кирилл опять вернулся к машине и одним махом взлетел на высоченный капот, так что солнце оказалось прямо над головой Лены, а между ним и ней пролегла неширокая полоска моря, помятая волнами, в хаотичной сутолоке которых синева перемешивалась с золотом как на палитре. Фон – шикарный, спору нет, но ракурс натурщицы – абсолютно проигрышный.
Досадливо поморщившись, Кирилл спрыгнул на песок и, опершись спиной о капот, засмотрелся на свою натурщицу, прилежно сохранявшую вымученную позу. При таком ракурсе солнце вообще не было видно, а его присутствие выдавали лишь сочные красные отблески на волнах, веером разбегавшиеся от горизонта и обнимавшие валун, возвышавшийся в центре композиции подобно угольно-черному, обсидиановому пьедесталу затейливой формы. Игрой светотени эта угольная чернота перетекала и на фигурку, венчавшую пьедестал. Подсвеченная сзади, изнутри, из глубины, она была прекрасна за исключением...
–Снимай купальник.
–Ты с ума сошел?! – возмутилась Лена. – Здесь же люди! – она кивнула на группу курортников, загоравших на некотором расстоянии от них.
–Плевать! До них километр. Ничего они не увидят.
–Какой километр?! Тут и полкилометра не будет!
Раздраженно дернув плечами, Кирилл снова обернулся к группе и щелкнул "встроенным дальномером", несколько раз, поочередно, прикрыв правый и левый глаз и сопоставив данные с поправкой на разницу в два диоптрия.
–До них – восемьсот пятьдесят метров. Ни черта они не увидят на таком расстоянии. Кому сказано – снимай трусы!
Лена возмущенно фыркнула, но, тем не менее, взялась за бретельки...
*
-Шедевр? А что такое шедевр?
–А то ты сам не знаешь! – рассмеялась Лена и крепче прежнего обхватила колени руками.
Кирилл смотрел на ее причудливый силуэт, вычерненный угасающим солнцем настолько, что граница между телом женщины и камнем, служившим ей постаментом, была практически неуловима. Этот момент нужно было поймать, во что бы то ни стало.
–Возможно ты удивишься, но однозначного, окончательного, бесспорного определения "шедевр" так до сих пор и не вывели. – ответил он, быстрыми, невесомыми взмахами кисти пытаясь обозначить, наметить, оконтурить границу между изящным овалом ягодиц и застывшей в причудливой форме, усугубленной многовековыми стараниями воды и ветра, лавой.
–Не может быть.
–Точно тебе говорю – нет такого определения. Что такое шедевр? В чем разница между шедевром и просто очень хорошей, высококлассной картиной? Вот ты как думаешь?
–Я? – Лена пожала плечами и Кирилл ухватил еще один сочный штрих: волнистую линию ее позвоночника: стекая от шеи к копчику, гребешок острых позвонков словно бы продолжался ниже него цепочкой маленьких бугорков-наростов на боку черной глыбы, воссоединяя исключительные по красоте творения природы. – Я думаю, что хорошая, высококлассная картина – это просто... высококлассная картина, где все на своем месте, все красиво и... ничего не хочется исправлять, а шедевр... – она остановилась и еще раз пожала плечами. – Шедевр – это такая картина, что посмотрел и прямо... прямо в обморок рухнул!
–Ага. – согласно кивнул Кирилл. – Ну, вот приблизительно такие же определения предлагают и все остальные. Теперь понимаешь, почему так трудно подобрать одно, единственно верное?
–Потому что все падают в обморок по-разному?
–Именно. Слишком разные они, люди. Слишком по-разному воспринимают они как реальность, так и живопись. Потому и нет до сих пор точного определения шедевра. Одно радует: самим шедеврам нет до этого никакого дела. Они просто существуют и все. Вне зависимости от определений.
Вздохнув, он сделал шаг назад, чтобы накрыть одним взглядом перспективу натуры и полотна. Что ж, получилось совсем неплохо: солнце опустилось к самому горизонту, но еще не зашло, однако огромный черный валун причудливой формы, стоявший на береговой линии, полностью укрывал его за собой, и лишь россыпь красных, закатных бликов на поверхности моря выдавала незримое присутствие светила в этом мире. Возможно, на самом деле камень был гораздо светлее, но подобная подсветка зачерняла его до максимума, равно как и женскую фигуру, восседавшую на его верхушке. Там где фигура, расположенная строго в профиль к зрителю, соприкасалась с камнем, различить границу между ними было почти невозможно. Словно это была скульптура, высеченная из верхушки валуна, бывшего, прежде, гораздо выше. Лишь по мере удаления от каменного пьедестала, словно перетекая из одного мира в другой, изваяние светлело и... теплело, превращаясь в живую женщину. Колени ее были плотно поджаты к груди, ладошки обхватывали скрещенные у самых ступней ноги, а голова была чуть-чуть склонена набок и развернута вглубь полотна, словно она провожала взглядом соскальзывающее за горизонт, невидимое зрителю светило...
Ну что ж, подумал Кирилл, рассматривая картину, пейзаж удался на славу: все было на своем месте, все красиво, исправлять ничего не хотелось. Еще пара – тройка таких же погожих вечеров и предварительный эскиз будет готов. А потом...
Он отложил кисть и подошел к валуну.
–Все?
–На сегодня – все. Давай, слезай.
–Ох! – Лена встала на ноги и выгнула затекшую спину. – Ох! Завтра надо будет какую-нибудь подстилку взять. У меня, извиняюсь, попа совершенно уже никакая от этого камня.
–Обойдешься. – хмыкнул Кирилл, удивляясь мелочности иных людей: только, блин, о заднице своей и пекутся, в то время как другие, высокодуховные личности пребывают в творческих исканиях!
Он протянул руку, но Лена решительным жестом потребовала вторую и, только опершись на обе, взвизгнув, сиганула вниз, опрокинув Кирилла на спину, подмяв его под себя.
Он подумал, что она вскочит и, как вчера, помчится к машине, одеваться. Но Лена вместо этого поудобнее умостилась своей измученной попкой у него на груди и покрепче стиснула его руки...
–Отпусти.
–Да. – улыбнулась она и, наклонившись, прильнула к его губам.
–У меня руки грязные. – хрипло прошептал Кирилл, когда поцелуй закончился.
–Да? – улыбнулась она еще раз и, отпустив его, действительно перепачканные красками руки, расстегнула своими, чистыми и красивыми, его рубашку.
Кирилл смотрел снизу вверх на ее темный силуэт. На ее высокие, упругие груди с темными кругляшками сосков. На распущенные светлые волосы, которые бережно и аккуратно перебирали своими пальчиками то ли последние, мягкие лучи заходящего солнца, то ли первые, робкие вздохи вечернего бриза...
Смотрел – смотрел, а потом резким движением опрокинул Лену набок и, перевернувшись, подмял ее под себя, прижав ее несчастную попку к кругленькой, хорошенькой, отшлифованной прибоем береговой гальке. Она застонала и, не менее резко сорвав с него рубашку, впилась ногтями в его спину...
Утомленное Солнце нежно с морем прощалось, в этот час прозвучали слова твои...
–Да! Да!! ДА!!!
Глава VI
Спуски ночью и в темное время суток затрудняют обслуживание пловца и наблюдение за ним с поверхности, поэтому необходимо хорошее освещение... Пловцам перед ночными спусками необходимо предоставлять дневной отдых (сон).
-И чем это вы тут занимаетесь? – недовольно спросил он, подходя к ним сзади. – Темнеть уже скоро начнет, а они тут разлеглись!
Кирилл зевнул, потянулся и открыл глаза.
Ну, насчет "темнеть скоро начнет" Паша, конечно, погорячился, однако солнце действительно уже заметно склонилось к горизонту.
–Надо же как-то компенсировать ночной недосып. – сказал он, оправдываясь.
–Ага. – кивнул Паша. – В ресторанах нечего до утра отплясывать.
В каждой руке он держал по изрядно набитой сумке.
–Это все наше снаряжение? – поинтересовалась Елена.
–Нет, это только наш провиант. Остальное Эрнесто уже перетащил на борт.
–Эрнесто? Кто такой Эрнесто?
–Человек, с которым вам предстоит познакомиться в самое ближайшее время.
–Заинтриговал. – зевнул Кирилл.
–Наш капитан. У него небольшая моторная яхта и большой опыт устраивать вылазки для экстремалов вроде нас.
–Ладно, тогда пошли знакомиться с нашим капитаном. – Кирилл забрал у него одну сумку, и они направились вдоль берега к пирсу, выдававшемуся в море неподалеку...
