Текст книги "О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)"

По этим истертым ступеням,

По горю, разлукам, слезам

Идем, схоронив нетерпенье

В промытых ветрами глазах.

Виденья видали ночные

У паперти северных гор,

Качали мы звезды лесные

На черных глазищах озер.

-Вот дурак, так дурак! – качнул головой майор.

–Случайность...

–Случайность?! – он резко обернулся ко мне. – Разуй глаза, снайпер! Его же поймали как малолетку на конфетку! Слушай, чему тебя учили пять лет, а?!

–Да как всех. Историческому материализму.

–А еще?

–А еще – разумному, доброму и вечному.

–Разумному, доброму и вечному? – переспросил Николай Николаевич. – Прекрасно. И когда только вас начнут учить основам снайперской тактики, а не разумному, доброму и вечному!

Я пожал плечами. Желание спорить отсутствовало напрочь.

–Унести бы надо. – указал я вместо этого на Никитина, замершего в нелепой позе, привалившись к старой, пыльной каменной кладке. Сверху, над покойным расплылась жирная, темно-бурая клякса, тянувшая вниз, к его голове, тонкие уродливые щупальца...

–Надо бы. – ответил Зять. – Откуда его сняли мне и так ясно.

Он снова наклонился к кляксе, всматриваясь в глубокую выбоину в ее центре. В этом месте пуля, прошившая грудь сержанта, вошла в стену, отколов приличный кусок кладки.

–Вот оттуда, от тех камней стреляли. – майор обернулся к нагромождению черных глыб на каменистом оползневом склоне.

–Хороший выстрел. – оценил я. – Здесь метров... шестьсот будет, не меньше.

–Меньше. Пятьсот пятьдесят. Максимум. Но выстрел действительно не плох. Хотя бы потому, что сделан против солнца. Невыгодная позиция. Очень невыгодная.

Подошел Лисицын с тремя солдатами и скатанным брезентом.

Расстелив полотнище, они аккуратно уложили на него сержанта. Прапорщик повесил на плечо Калашников убитого.

–Оставь! – велел Зять, заметив, что Лисицын хочет подобрать и пистолет, лежавший рядом.

Он проводил взглядом прапорщика и его людей, а потом сам поднял черного, вороненого "англичанина" с уродливым, неестественно длинным стволом. Покрутив его в руках, погоняв туда – сюда пустую обойму, передернув затвор и отвинтив глушитель, майор с мрачной удовлетворенностью констатировал:

–Негодный, конечно! Кто же рабочую-то бесшумку на приманку израсходует? Ясное дело – никто. А негодную – запросто. Стрелять уже – не постреляешь, а польза все равно есть. Мыслимое ли дело, чтоб нормальный солдат прошел мимо такой симпатичной бесшумки?! Не захотел стать хозяином этакой ценности?!

–Так это сам снайпер его сюда подбросил? – спросил я.

–Мог и сам, хотя, скорее всего, – нет. Не сам. Подослал какого-нибудь пацана из тех что сутками вокруг нас трутся, а сам уже тогда на позиции сидел. Добычу поджидал. Эх! – он резко тряхнул головой. – Вот учишь вас, дураков, учишь, а толку – ноль! Ну сколько раз можно повторять: на войне случайностей не бывает! И оружием здесь никто разбрасываться не станет. По крайней мере – рабочим, боевым. Не ты его положил – не тебе его и поднимать! Нет, каждый себя самым умным считает.

–Надо бы инструктаж провести с личным составом...

–Глянь – какой ты умный! – одобрил майор. – А то я сам не догадаюсь. Да я этими инструктажами себе уже просто мозоль на языке натер! Объясняешь, убеждаешь, инструктируешь, а толку – никакого! То поодиночке болтаются где ни попадя, то хватают, что ни зря. – он обречено махнул рукой. – А в результате цинки, что ни день... пакуем.

Я отвернулся к склону, откуда прилетела роковая для Никитина пуля. Зять, безусловно, перегибал палку: невосполнимых потерь в батальоне не было уже больше двух недель. Даже подрыв "ЗИЛа" в последнем рейде обошелся на удивление легко.

И все же майора можно было понять: душманский снайпер, застреливший сержанта посреди бела дня прямо у наших ворот, плюнул ему прямо в душу. Это именно он недоработал, недосмотрел, не упредил духа, а, напротив, позволил тому подобраться к базе и вытянуть Никитина "под выстрел" довольно примитивным способом. Значит теперь нужно отрабатывать... промах.

–Надо бы осмотреть лежку этого охотничка. – предложил я.

–Надо бы. – согласился майор. – Только сперва за сапером сходим.

–А зачем нам сапер?

Зять обернулся, смерил меня вопросительным взглядом и, пожав плечами, ответил:

–А затем, головушка твоя садовая, что любой нормальный снайпер всегда, а особенно – оперируя в непосредственной близости от расположения противника, проминирует все подходы к своей позиции. Оставит только маленькую тропинку для отступления. Так чтобы к нему никто подобраться не мог, а сам бы он имел возможность улизнуть. И едва ли, отстрелявшись, он озаботился снять мины. – прибавил он. – Так что если ты не хочешь взлететь на воздух, подбираясь его к лежке, нужно прихватить с собой сапера.

Он развернулся и зашагал к воротам.

Я направился следом.

–Слушай, лейтенант, тебя действительно не учили этому или ты просто меня разыгрываешь, прикидываясь дурачком? – спросил майор.

–Чему этому?

–Тому, что положено знать человеку, таскающему на плече винтовку с оптикой и величающему себя снайпером.

Я покачал головой:

–А чего я не знаю? Стрельба у меня поставлена как нужно. Сами же говорили.

–Говорил. – согласился он. – Стреляешь ты действительно не плохо, но в остальном... извини, похвастаться тебе нечем. Вот я и спрашиваю: тебя кроме стрельбы чему-нибудь учили?

–Чему и всех остальных: общая подготовка, тактика и стратегия, выброски...

–Понятно! – вздохнул майор. – Опять снайперскую подготовку в войсках загубили! Ничему-то нас жизнь не учит.

–О чем вы?

–О том, что жизнь нас ничему не учит. – повторил майор. – Сколько же крови нам стоило в Великую Отечественную достойную снайперскую школу создать! Перед войной свели подготовку на нет, подменив настоящих снайперов ворошиловскими, прости господи, стрелками, а потом полтора года ничего не могли противопоставить фрицам с их берлинцами. В тех самых окопах Сталинграда боевой опыт по крупицам собирали, на ходу методики нарабатывали да большой кровью их оплачивали. Ладно: оплатили, насобирали, подготовили высококлассных снайперов, выиграли войну. Продержались некоторое время и снова... – он безнадежно махнул рукой. – уничтожили снайперов как класс...

–А почему, товарищ майор?

–Поди, спроси их, – почему! Потому что мозгов нет. Потому что опять забыли – чему нас дедушка Суворов учил: воевать не числом, а умением!

–А тогда, перед Великой Отечественной, почему так сделали?

Зять пожал плечами:

–Да появилась у кого-то наверху, очень может быть, что и у самого Иосифа Виссарионовича, мысль, что нехорошо будет, если в стране разведется слишком много высококлассных стрелков. В виду чего для своей собственной охраны они чуток снайперов оставили, а в армии их подготовку загубили. С чем мы и подошли к сорок первому году.

Я слушал, шагая рядом с майором в сторону казармы.

–А может и сейчас по той же самой причине так сделали?

–А все может быть! – он снова пожал плечами. – Мне, лейтенант, об этом доложить забыли. Так что, извиняй: и тебе однозначного ответа дать не могу. Но кое-какими секретами поделюсь. Чтобы хоть как-то... сгладить твою неподготовленность. Все, пришли. – он распахнул дверь казармы. – Жди здесь.

Я кивнул и, привалившись к стене, пустил взгляд по кругу.

Вокруг, со всех сторон, возвышались горные хребты, увенчанные острыми пиками. Если смотреть на них отсюда, казалось: они вырастают прямо за забором, ограничивавшим территорию базы, не старым, но покрытым толстым слоем пыли и от того казавшимся чуть ли не ровесником кишлака...

Скажи, пожалуйста! Неподготовленность.

Хотя... чему тут удивляться-то?

*

...Я ступил на опущенную аппарель и под каблуками цокнул металл.

–Кого там несет? – обернулся капитан. – А... это ты.

Я сделал еще пару шагов и остановился на пороге ночи.

Несколько раз глубоко вдохнул. Свежий воздух прочистил мозги, немного опухшие от многочасового монотонного гула авиатурбин.

Снаружи, из темноты, тянуло легкой, приятной прохладой. Такая обычно бывает на самой ранней утренней зорьке, когда сидишь над рекой и слушаешь как в недалеком омуте гуляет неспокойный сом, то и дело вспугивая тишину всплесками мощного хвоста. А туман, стелящийся над водой, несет запах сырой хвои и прелой травы...

Но здесь запах был совсем другой.

Я принюхался, пытаясь распознать знакомые оттенки, но успеха не добился. Воздух был совершенно незнакомым и каким-то... пыльным.

Визуальная разведка местности тоже оказалась малоэффективной. На улице было темно. Лишь с одной стороны горизонта (не иначе – восточной) прорезалась тонкая полоска зари.

Впрочем, по мере того как глаза адаптировались к сумеркам, а те, в свою очередь, становились светлее, окружающее пространство постепенно обретало границы и контуры. Огромный плоский квадрат летного поля разлиновывали длинные взлетно-посадочные полосы. Чуть более светлые, чем окружающая их земля, они уходили вдаль, постепенно растворяясь в темноте.

Вдалеке, в той стороне где мерцал рассвет, смутно виднелись какие-то приземистые строения. Только четкие геометрические формы да крохотные точечки огоньков вычленяли их из окружающего летное поле лесного ландшафта. Лесного? Я еще раз пробежал глазами по темной волнистой линии над которой медленно разгоралась заря. Она монотонно тянулась от одного края поля до другого, то понижаясь, то повышаясь. Лишь кое-где над ней резко, словно горные пики, возвышались острые треугольники древесных макушек. Скорее всего – елей.

Да, пожалуй, – лесного.

На фоне темного массива домики у его опушки казались миниатюрными, едва ли не игрушечными. Я смотрел на них, размышляя о неком несоответствии привычного глазу лесного ландшафта и совершенно непривычного, чужого запаха.

Солнце медленно карабкалось к линии горизонта, отбеливая черноту неба и закрашивая ее затем нежной рассветной позолотой...

–Вот чёрт!

Я обернулся к капитану.

–Ты только посмотри! – Кузнецов вытянул руку к горизонту от которого сам же меня и отвлек.

Я посмотрел и увидел, как на высоких еловых вершинах вспыхнул рассвет, оттенив их снежную белизну, а сами они выпали вдруг из стройной линии лесного массива, ускользнув вдаль и ввысь...

Я провел рукой по глазам, не понимая – что с ними. Потом снова уставился на горизонт. Картинка нарисованная моим воображением рассыпалась словно карточный домик. Темная стена лесного массива распалась на несколько горных хребтов, ступенями поднимавшихся к далекому горизонту. Туда же сместились остроконечные еловые вершины, окаменевшие там высоченными белыми пиками. Миниатюрные домики, которые я опрометчиво поместил на опушку несуществующего леса, превратились в здоровенные бетонные коробки. Имевшие несколько этажей в высоту, они стояли на далекой кромке летного поля, а за ними расстилалась песчаная пустошь, если только меня не подводили глаза. А не хватало еще чтобы и они меня подводили...

–Надо же. А я думал, Германия совсем другая!

–Ага. – согласился капитан. – Я думал точно также.

Я покачал головой:

–Ну и что же нам теперь делать?

Капитан искоса взглянул на меня:

–Хороший вопрос!

Вопрос был плохим. Это я знал и без его взгляда, но ничего лучшего придумать не мог.

–Вон начальство возвращается. – Кузнецов указал на пару маленьких светлячков-фар, летевших над бетонкой ВПП. – Сейчас узнаем: что день грядущий нам готовит...

*

-Не ворчи, лейтенант! Запомни раз и навсегда: начальство просто так ничего не делает!

Я пожал плечами.

–И все-таки зря мы не заминировали его лежку.

–Думаешь – нужно было? – усмехнулся майор.

–Естественно! Он же может вернуться к ней...

–Я бы даже сказал определеннее – обязательно вернется!

–Ну так чего ж мы не оставили ему пару тротиловых шашек в качестве сюрприза?

...Сапер освободил подход, аккуратно сняв три противопехотные мины, и мы смогли взглянуть на позицию снайпера. Выбрана она была мастерски: массивные каменные глыбы надежно укрывали стрелка, не позволяя достать его боковым выстрелом, с точки, выпадающей из его огневого сектора. А в самом секторе снайпер мог контролировать любую цель. И уничтожить ее, прежде чем она станет представлять для него опасность. Помимо этого камни прекрасно прикрывали подходы к позиции. Благодаря им снайпер, даже будучи обнаруженным и обстрелянным, мог спокойно отползти за скалы. А наши солдаты, надумай они взять подлеца наскоком, нарвались бы на подходе к его лежке на мины.

У позиции имелся всего один серьезный недостаток: в ее огневой сектор попадал лишь кусок забора нашей базы. Без ворот и даже без вышек. Просто глухая каменная стена, над которой возвышались однообразные крыши. Наши бойцы появлялись здесь редко, потому что особой нужды в этом и не было. Случись приблизиться к базе чужому, его засекли бы часовые с вышек, расположенных правее и левее этого места. Они-то и сообщили нам о Никитине. Место действительно было неходовое и ждать добычу снайпер мог довольно долго.

Но с этой-то проблемой он справился – лучше некуда. Откуда уж наш сержант высмотрел импортную бесшумку, пылившуюся под забором, теперь уже останется тайной, но он таки ее высмотрел и решил подобрать...

...-И, обрати особое внимание, какая выдержка! – обернулся ко мне майор. – Он не стал палить едва сержант оказался в секторе огня. Нет, он позволил ему подойти к приманке и даже взять ее в руки. В общем – заглотить крючок по самые жабры! И только после этого нажал на спуск.

–Профессионал.

–Точно! Матерый охотничек. Одно слово – матерый.

–Тем более следовало бы оставить ему... сувенирчик!

–В виде пары тротиловых шашек?

–А почему – нет?

–Да потому, Сережа, что стреляного воробья на мякине не поймаешь. Или тебе в училище даже этого не объяснили?

–Нет. Видать, когда про воробьев объясняли, я в наряде стоял...

–В свадебном, братишка?!

–Во внеочередном! – хмыкнул я.

–А что ж, до свадебного еще не дорос?

–Никак нет. Не дорос.

–Ну, какие твои годы! Глядишь, еще и дорастешь...

–Очень может быть. – ответил я. – Однако хотелось бы вернуться к стреляным воробьям.

–Это – можно. – кивнул Зять. – Запомни раз и навсегда: снайпер подобного уровня, обладающий такой выдержкой и имеющий такой класс стрельбы, никогда не попадется в примитивную ловушку. Ну, разве что – случайно, а на это лучше не рассчитывать. Даже если он какое-то время спустя решит вернуться на прежнюю позицию, он обязательно пошлет вперед себя разведчика...

–Какого-нибудь пацана?

–Точно! Чтобы тот наведался на его лежбище да посмотрел: нет ли там засады или какого другого сюрприза. Так что если бы на нашей закладке кто и подорвался, то никак не сам паразит со снайперской винтовкой, а какой-нибудь парнишка из числа так называемого "мирного населения". А это, как ты понимаешь, нисколько не приблизило бы нас к вожделенной цели, а только усилило бы неприязнь со стороны этого самого населения.

–Это-то я понимаю. Я другого не понимаю. Как эти самые пацаны не бояться подобные задания выполнять? Знают же куда их отправляют! И зачем.

–Ну, это ты попросту не принимаешь в расчет их менталитет. – усмехнулся майор. – А если конкретнее – их веру.

–А причем тут вера?

–Ну ты скажешь, лейтенант! Вера, также, впрочем, как и Надежда и Любовь – не последняя вещь на белом свете. У них ведь здесь как? Сказал Аллах, чтобы ты сегодня жил – будешь жить в любом случае. Даже если через минное поле пройдешь или с гюрзой в засос поцелуешься! А уж если Аллах сказал, чтобы ты сегодня помер – в любом случае помрешь. Даже если домой побежишь, на все замки затворишься да еще и под кровать забьешься...

–Даже так?

–Ага. Тебя по пути машина переедет. Потолок на тебя рухнет, как только ты дома окажешься. Гюрза тебя под этой самой кроватью подкараулит. Если Аллах сказал – конец, значит – конец. И никаких гвоздей. Так что не писайся – иди себе спокойненько через минное поле. Если помрешь – то помрешь как герой, а не как шакал трусливый.

–Крепко придумано! – оценил я.

–Крепко. – согласился Зять. – Ты только представь: насколько уверенно и спокойно можно чувствовать себя в бою, если знать, что вопрос твоей жизни или смерти решает не вражина с автоматом или гранатометом в руках, а Всевышний. И если он не позволит, тебя не то что пуля – ядерный взрыв не возьмет.

–Здорово!

–Ага. Нам бы так. А то как в рейд ни выйдешь только и думаешь как бы башку под пулю не подставить. Хотя... – он пожал плечами. – И не в рейде о том же самом думаешь.

Я молча кивнул. А что тут скажешь-то? Воистину: чтобы получить пулю далеко ходить не нужно. Покойный сержант Никитин в очередной раз доказал это сегодня.

–А Вы, Николай Николаевич в это не верите?

–Во что – это? – улыбнулся майор. – В то, что Аллах решает выжить мне сегодня или помереть? Нет, не верю. – он остановился, подумал и прибавил: – Хотя, конечно, и я верю, что после смерти грешники попадают в ад, праведники – в рай, а атеисты – в могилу.

–А в жизнь после смерти?! – расхохотался я.

–В жизнь после смерти? Нет, скорее уж в смерть после жизни. Это – да. Это я сто раз видел, а вот жизнь после смерти... сомнительно что-то!

Мы остановились около гарнизонного склада. Старший отпустил сержанта-сапера, молчаливо шагавшего позади нас, и сказал:

–Нам сюда.

Очутившись внутри, мы миновали помещения, в которых пылились наши парашюты и очутились в маленькой каморке, где снайперы хранили свой скарб.

–Ну что, лейтенант, давай-ка посмотрим: что мы можем предложить нашему стрелку в качестве новой мишени. – с этими словами он вытащил из угла огромную, почти в рост человека куклу.

К выцветшей и потертой, давно видимо списанной тужурке полевой формы были пришиты штаны цвета хаки, а внутрь плотно, до упора, набито старое тряпье, придававшее этой оболочке объем и упругость. Отдельный комок тряпья, размером с человеческую голову, обтянутый женским чулком телесного цвета был крепко пришит к воротнику тужурки.

–Целый. – удовлетворенно кивнул майор, так и сяк покрутив чучело. – А я-то уж боялся, что наши охламоны посеяли его где-нибудь, а то и вовсе... утратили в неравном бою!

Он надел на голову куклы каску и закрепил ее ремешком.

–Так. Экипировочка на месте. Камуфляж тоже не забудем. Теперь – ружьишко. – он достал из угла тонкую палку чуть больше метра длиной с автоматным ремнем, обмотанную обрывком маскировочной сетки. В один из концов палки была вбита маленькая металлическая трубочка, удачно имитировавшая кончик ствола, а к центру палки – прикручена изолентой бумажная гильза от использованной сигнальной ракеты. В переднее отверстие гильзы была вклеена старая, треснувшая линза, происхождения которой я определить не смог.

Майор повесил "ружьишко" на шею кукле и придал ей строгую, практически – гвардейскую выправку, приподняв за шиворот.

–Ну как, похоже на снайпера?

Я отступил на шаг назад и критически обозрел его творение.

–Честно говоря, не очень.

–Правильно, не очень. – согласился Зять. – Но если уложить это вот существо в укрытие так чтобы только краешек головы и плеча виднелся, да еще оптика чуть-чуть поблескивала... должно получиться вполне убедительно.

–Убедительно для кого?

–Для нашего стрелка, естественно. Для кого же еще?

–А это его не насторожит?

–Да с чего бы это? Как, по-твоему: чего больше всего ожидает снайпер, оперирующий возле вражеских позиций?

Я почесал затылок.

Сообразив, что это и есть ответ, майор удовлетворенно кивнул:

–Снайпер, оперирующий возле вражеских позиций, а особенно – оперирующий успешно, более всего ожидает противодействия своей работе. То бишь – появления контрснайпера, стрелка, который начнет за ним охотиться. Нужно быть законченным идиотом, чтобы думать, что противник позволит тебе безнаказанно палить по своим солдатам и не станет ничего предпринимать. Поэтому появление снайпера на стороне противника нужно расценивать как комплимент в свой адрес.

–И мы такой комплимент ему сделаем?

–Точно! Хочешь – не хочешь, но приходится-таки признать, что Никитина этот гад положил исключительно грамотно. По всем канонам снайперской науки. Так что комплимента он, безусловно, заслуживает. Так же как и пули между глаз.

–Значит, мы уложим приманку в каком-нибудь... привлекательном месте, а сами...

–А сами укроемся поблизости, в секторе поражения приманки и будем ждать развития событий.

–А может он вообще больше сюда не вернется.

–Это – вряд ли! – усмехнулся Зять. – У него теперь, напротив, азарт появится. Желание возвращаться сюда еще и еще раз. Шутка ли сказать: подкрался прямо к самому порогу шурави, подстрелил солдатика и уполз восвояси! Причем проделал все это настолько ловко, что возле его собственной персоны ни одна пулька не чирикнула! Нет, теперь у него точно азарт прорежется. Кураж, как у картежника, сорвавшего банк. Хотя... – он пожал плечами. – Возможны варианты, конечно. Он может подкрасться с другой стороны. Выбрать себе новую позицию, как бы хороша ни была эта. Может не захотеть ввязываться в дуэль с вражеским стрелком. Может разгадать нашу уловку с манекеном. Может даже определить наше собственное местоположение и послать пулю не в эту кучу тряпья, а в мой или твой лоб...

–Да ладно!

–А что?! – его явно позабавила моя реакция. – Прецеденты бывали. Правда, это по силам лишь очень сильному стрелку. Мастеру. Хотя... наш недобрый знакомый очень даже может им оказаться. То как он выбрал позицию, подманил и снял сержанта как раз об этом и говорит. Выбор позиции вообще много может рассказать о снайпере.

–Серьезно?

–А ты как думал? Если стрелок молодой, горячий, неопытный он и позицию выбирает соответствующую: такую где цель долго ждать не нужно. Приполз, залег и пальнул. Такого... торопыгу даже обычному автоматчику по силам обнаружить и уничтожить. При благоприятном стечении обстоятельств. А если стрелок оборудует себе лежку с расчетом на то, что цель придется подождать, покараулить и лишь затем – снять, стало быть речь идет об опытном, терпеливом охотничке. И подходить к такому нужно со всем уважением. Чтобы без собственных мозгов не остаться.

–Ну и как же нам к нему подойти?

–Прежде всего, грамотно расположить приманку. Это – залог успеха. Ну и, конечно же, самим необходимо хорошо укрыться. Лучше всего выбрать такое место, где приманка будет слегка подсвечена солнцем, а мы сами будем в глубокой тени. Это сильно повысит шансы на то, что наш недобрый знакомый клюнет именно на приманку, а нас проглядит. Солнце для снайпера это вообще – первое дело. Оно тебя и прикроет, если ты грамотно им воспользуешься и выдаст с головой, если ты все сделаешь наоборот. Всегда помни о солнце, лейтенант.

Я кивнул.

–Получается, нам его сейчас нужно на огневой рубеж тащить?

–Сейчас?! Днем?! Да ты чего, совсем рехнулся?! – Зять соболезнующе посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска. – Сынок, эффективность любой, даже самой лучшей ловушки, установленной посветлу, днем, равняется нулю! Ловушка лишь тогда – ловушка, когда о ней никто не знает. В виду чего устанавливаются они только ночью. Максимум, что ты можешь сделать днем – оценить диспозицию и наметить место засады, присмотревшись к рельефу местности, теням. Но даже это нужно сделать так, чтобы ни одна живая душа не заподозрила твоего интереса к данному месту. Только тогда появление твоей приманки не вызовет у противника подозрений и он на нее купится. Понятно?

–Понятно. – ответил я. – Значит, сейчас мы просто присмотрим место, а ночью, в темноте, потащим туда эту куклу?

–Молоток! Все на лету схватываешь!

–Тяжеловато, однако...

–А куда денешься?! Такая уж наша судьба. Вот за бугром, говорят, в Штатах и Европе, для снайперов уже давно специализированные магазины открыли. Там, говорят, пневматические приманки-манекены продают...

–Пневматические? – переспросил я. – А это как?

–Ну, надувные, понимаешь? Резиновые. Выходишь на позицию налегке, надуваешь женщину, надеваешь на нее камуфляж, укладываешь ее в подходящем месте и ждешь пока противник клюнет.

–А почему именно женщину?

–Не знаю. – пожал плечами майор. – Наверно женщина выглядит как-то привлекательнее и беззащитнее.

–Надо же! – покачал я головой. – Чего только не придумают!

–А ты как думал! – усмехнулся Николай Николаевич. – Учись, пока я жив, лейтенант Ракитин!

*

Я учился у майора почти год, пока нас не перебросили под Герат...

*

А душман, застреливший Никитина, действительно вернулся через пару дней.

И, надо ж такому случиться, – прямо под мой выстрел.

* *

Где же, детка моя, я тебя проморгал и не понял?

Где, подружка моя, разошелся с тобой на пути?

Где, гитарой бренча, прошагал мимо тихих симфоний,

Полагая, что эти концерты еще впереди?

-Понять не могу – зачем тебе это надо? – прошептал он, склонившись к ее лицу.

Отблеск ровных, светлых жемчужинок выдал улыбку Лены.

–Как это – зачем? – ее ладонь нежно скользнула вверх-вниз по его спине, между лопаток. – Ты же – творческий человек. Так?

–Так. – согласился Кирилл, чувствуя, как остренькие коготки, словно по клавишам пробегают по его позвонкам, отзываясь в душе сладкой мелодией.

–Ты же хочешь нарисовать меня так, чтобы это было настоящее произведение искусства, шедевр. Так?

–Так.

–Стало быть, тебе нужно вдохновение! – убежденно кивнула Лена, продолжая выводить свою партию. – Творческий запал. Так?

–Так. – с сомнением ответил Кирилл. – Хотя вдохновение, честно говоря, – штука неоднозначная...

–Почему? – ее рука последний раз пробежала по клавиатуре и нырнула в гущу его волос.

–Потому. – чувствуя, что он себе уже – не хозяин, Кирилл обнял Лену и припал к ее губам...

*

...Она повернулась на бок и плотнее прижалась к нему, положив свою ногу поверх его, а руку на его грудь. Он улыбнулся и ответил на объятие. Пульс и дыхание женщины уже успокоились, и Кирилл ощущал в ней сейчас лишь полнейшее умиротворение и глубочайшее удовлетворение.

–Не спишь? – прошептала Лена.

–Да где уж тут. – улыбнулся он, испытывая то же самое.

Лена счастливо мурлыкнула и потерлась щекой о его плечо.

–Слушай, – сказала она, выждав немного, – я что-то не поняла: ты не веришь во вдохновение?

–Ну, как тебе сказать... – хмыкнул Кирилл.

–Ты никогда не испытывал вдохновения?

–Да нет, испытывал, конечно же. Но... как бы это тебе объяснить... – он сделал неопределенный жест. – Вдохновение, безусловно, штука – хорошая, полезная, но... – Кирилл снова взмахнул рукой, будто пытаясь ухватить мысль, витавшую в сумраке спальни. Как ни странно – удалось. – Но при всем этом – далеко на нем не уедешь!

–То есть?

–Да то и есть. Вдохновение – лишь первый импульс, вспышка... искра, которая способна разве что... разжечь костер в душе художника, но... не поддерживать его.

–Разжечь, но не поддерживать?

–Вот именно.

–А это так важно? – Лена положила подбородок на грудь Кирилла, и ее дыхание приятно щекотало его шею.

–Еще бы! Нет, ну если бы возможно было сотворить произведение искусства за пять минут, за час, за день, пока вдохновение не ушло, искра не погасла, тогда, естественно, никакая поддержка не требовалась бы. Увы, как правило, на это уходят недели, месяцы, а то и годы...

–Годы? – ахнула она.

–А ты как думала?! Ну, давай возьмем по максимуму – "Война и мир". Не сомневаюсь, что сперва Льва Николаевича действительно осенило: а не написать ли мне "Войну и мир"? Это и была та самая искра, вспышка, вдохновение. Пришла совершенно новая мысль, оригинальная идея, классная тема: написать сразу и про войну и про мир! Никто раньше не писал, а я возьму да и напишу, подумал Толстой. Ну, после этого он, естественно, начал штудировать историческую литературу, сочинять сюжет, изобретать персонажей, набрасывать пробные эскизы, изучать маркетинговую обстановку на российском книжном рынке. И в этой вот рутине, рабочей суете, вдохновение как-то незаметно, само собой сошло на нет. В голову Льву Николаевичу пришли всякие другие мысли. Что неплохо, скажем, написать книжку о том как тетеньку паровоз переехал (ужастики всегда в цене) или для тинэйджеров сочинить какой-нибудь букварь или азбуку (на детской литературе тоже неплохие деньги можно сделать). И эта самая "Война и мир", которая совсем еще недавно представлялась ему обалденно классной и яркой, увлекательной идеей, превратилась в горькую повинность, которую и дальше, до финала тащить – тяжко и бросить на полпути – жалко: сколько труда-то уже вложено! И вот за одним мгновением вдохновения потянулись долгие годы монотонной, однообразной, изматывающей работы...

–И у тебя тоже так? – в голосе Лены слышалось искреннее сочувствие.

–Естественно! – Кирилл поймал ее ладонь, скользившую по его щеке и прижал к своим губам.

– За одним лишь исключением. – прибавил он. – Я не работаю над одной картиной больше месяца. Но даже за этот месяц мне сто раз хочется бросить ее к чертовой матери и заняться чем-нибудь другим! Отдаться во власть нового вдохновения, новой идеи. Хотя я наперед знаю, что и это вдохновение обманет меня точно так же как и предыдущее! А бросать-то нельзя! Холст-то уже вымаран. Так что хочешь – не хочешь, а доводи работу до конца, мучительно припоминая: что там шептала тебе муза в момент вдохновения. Какие картины она рисовала в твоем воображении. – он вздохнул и замолчал.

А потом вдруг рассмеялся, неожиданно громко в глухом сумраке спальни.

–Ты что? – спросила она.

–Да нет, ничего. – сказал Кирилл, покрепче стиснув ее руку. – Просто вспомнил, что говорил на этот счет Викентий Максимович, наш преподаватель из Академии. Пример у него был – загляденье! Он говорил, что разницу во времени, требующемся на то чтобы задумать картину и нарисовать ее, смело можно приравнять к разнице во времени, требующемся для того чтобы зачать и выносить ребенка. Вот представьте себе, говорил он, сколько времени требуется на то, чтобы зачать ребеночка и сколько времени требуется для того, чтобы его выносить. С картинами – тоже самое. Никакой разницы.