Текст книги "О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Яшенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

И все же их упорство внушало уважение. Когда противник, находящийся в заведомо проигрышном, относительно тебя, положении тем не менее настойчиво лезет вперед, стараясь опрокинуть тебя любой ценой, поневоле начнешь его уважать...

...Я плотнее прижался спиной к шершавому, ребристому боку камня, чувствуя, как разогревшийся за день гранит отдает мне своё тепло...

Холодало.

После того как солнце скрылось за горизонтом, сверху, с ледников и снежников, начали стекать струйки морозного воздуха. Тоненькие, еле уловимые в начале, они постепенно набирали силу, струясь вниз подобно самым настоящим, пусть и невидимым рекам, выстуживая все на своем пути.

Слева, в темноте, послышались торопливые шаги. Торопившийся споткнулся, досадливо выругавшись при этом...

–Не спеши! – осадил я Славика. – Спешить команды не было.

Он сел рядом, подобно мне прижавшись к камню, чтобы укрыться от холода и не маячить над рельефом.

–Есть контакт?

–Так точно, товарищ майор. – доложил он. – Тарасов вышел на связь...

–Не прошло и полгода. – усмехнулся я.

–Горы, товарищ майор... – начал радист, но я оборвал его:

–Знаю! Не впервой. Давай выкладывай: до чего вы с ним договорились.

–Есть. – кивнул Александров. – Товарищ подполковник сказал, что на всякий случай оставил на перевале взвод Трофимова, а сам, с основными силами, направляется к нам...

–Спросил его: сколько он днем к перевалу поднимался?

–Да. Они вышли на перевал за два часа...

–Два часа? – переспросил я. – Целых два часа?

–Так точно, товарищ майор. Я уточнил, как вы велели. Два часа. Даже чуть больше.

Я покачал головой. Все это очень напоминало конец. Да, Тарасов не усомнился, что меня атаковали основные силы душманского каравана, а не отряд, выполняющий отвлекающий маневр. Не усомнился и сразу же выступил на помощь. Но перспектива дождаться этой самой помощи выглядела крайне призрачной. Если ему потребовалось больше двух часов, чтобы днем, по свету, подняться к перевалу, то сейчас, в темноте, он будет спускаться часа три. Если не больше. Плюс еще часа два, чтобы встретиться с проводником и добраться сюда. Итого – пять часов. Минимум.

Вот, чёрт! За это время духи наверняка успеют еще раза три – четыре накатиться на нашу линию обороны. Если при каждой атаке они будут выбивать хотя бы пятерых моих ребят, к подходу Тарасова от нас и мокрого места не останется.

–Но и у них же будут потери! – возразил Слава.

–Они могут себе это позволить. – пожал я плечами. – Судя по плотности огня и тому как быстро они подтягивали бойцов на место выбитых нами, их довольно много. И это полностью совпадает с данными нашей разведки. Разведчики говорили о большом караване. Очень большом и очень серьезном. Подстать получателю.

–И вы, товарищ майор, полагаете, что с таким серьезным грузом они полезут прямо на нас?

–А ты, стало быть, полагаешь иначе?

–Ну да. Будь я на месте их командира, я бы отошел назад, к пакистанской границе, поняв, что напоролся на засаду. И сам целее будешь и груз тоже...

–Отошел бы, говоришь? – переспросил я. – Отошел бы, понимая, что здесь уже знают о тебе. И днем, наверняка, пройдутся по прилегающим горным проходам бомбовыми ударами. А к следующей ночи, наверняка, законопатят отрядами каждую тропинку в окрестности, после чего тебе останется убираться восвояси не солоно хлебавши и искать новый маршрут?

–Ну... – промычал радист.

–Вот то-то и оно, что – ну! Нет, теперь у них один выход – идти вперед до упора, надеясь смести нас с тропы и проскочить перевал до утра. Будь я на месте их командира, я бы положил... – я остановился. – если и не половину отряда, то треть-то уж наверняка лишь бы оказаться по сторону хребта прежде чем рассветет и шурави поднимут в воздух вертолеты. Нет, они пойдут здесь. Помяни мое слово, они будут прорываться именно здесь и еще до рассвета обрушат на нас все, что смогут пустить в ход, не опасаясь...

Я замолчал. Мысль, исподволь прокравшаяся в мои слова, не обдуманная заранее, а родившаяся спонтанно, оборвала меня самого на полуслове. Поймав ее (как бы не сбежала!), я несколько минут напряженно размышлял, поглядывая то вверх, на склон, светлевший на фоне угольно-черного неба, то вперед, куда откатились шакалы, отчаявшиеся одолеть нас с налета. На первый взгляд мысль была стоящей...

–Слава. – окликнул я радиста. – Дуй-ка к рации и попытайся как можно быстрее связаться с штабом авиабазы...

–Авиабазы?

–Именно. Узнаешь следующее...

*

Кивнув, Славик опять растворился в темноте. Некоторое время я еще слышал, как он спотыкается и матерится, но потом наступила тишина.

Само собой, можно было подтащить рацию поближе, чтобы ему не приходилось носиться взад-вперед. Однако подвергать опасности единственное имевшееся у отряда средство связи представлялось рискованным. Если духи подберутся достаточно близко и ударят по нашей позиции из гранатомета, я могу лишиться последней ниточки, связывающей меня с Тарасовым и остальным миром. Да и не будет она, зараза, брать здесь. Нет уж, лучше пускай стоит где стоит – в нашем тылу, за ручьем, куда мы перенесли раненых. Кроме того, сейчас уже поздно что-либо менять...

Другой вопрос: решатся ли сами душманы использовать гранатомёты? Прежде не решились, но... если их припрет...

Я покачал головой, прислушиваясь к тихому шелесту голосов за спиной. В ожидании атаки кто-то точил лясы. Кто-то (даже не видя, я наверняка знал – кто!) бесконечно щелкал магазином, то, монотонно, загоняя патроны под лепестки ограничителя, то, с методичностью затвора, "выстреливая" их обратно. Эта идиотская манера Макара успокаивать свои нервы, обычно, доводила мои собственные до белого каления. Но сейчас все ушло в тень беспокойства, нараставшего с каждой секундой.

Итак, на авиабазе уже знали чего я хочу. Теперь оставалось только ждать их окончательного решения. Решения, которое может развернуть ситуацию как в одну, так и в другую сторону. А ждать, понимая, что ты уже сделал все что мог и теперь от тебя ничего уже не зависит – самое паршивое занятие...

Такие вот дела. Я поднял голову и посмотрел вверх, на склон. Даже сейчас белая шапка, венчавшая гору, выглядела светлее угольно-чёрного неба. Призрачный звездный свет отражался от белой поверхности, играл на крупных кристаллах снега и переливался на тонких ледяных жилках, в которые после заката превратились растопленные солнцем снежинки.

Подтаявший, слежавшийся, подернутый ледяной корочкой, но все еще смертельно опасный снег нависал прямо над моей головой. Переливаясь и подмигивая маленькими льдистыми искорками, он как будто спрашивал: ну что, Павел Васильевич Лукин, хватит у тебя смелости довершить задуманное?

Хватит. Должно хватить...

На этот раз Александров умудрился избежать столкновения с неровностями каменистой тропы. Материализовавшись из темноты, он присел рядом со мной. Даже не видя лица своего связиста, я чувствовал радостное, нервное возбуждение, охватившее его.

–Товарищ майор...

–Да не торопись ты! – успокоил я его. – Отдышись.

Славик кивнул и, отдышавшись, доложил спокойнее:

–Товарищ майор, штаб авиабазы дал добро.

–Будет удар? – я постарался, чтобы дрожь, пробежавшая по телу, не отдалась в голос.

–Так точно. Будет.

–Время?

–Час пятнадцать, как мы и просили.

Я посмотрел на часы и кивнул:

–Хорошо. Наведение?

–По сигналу нашего радиопередатчика, работающего на... условленной волне.

–Поправка?

–На два километра восточнее и двести метров выше.

–Хорошо. – выдохнул я. – Совсем хорошо.

Хорошо уже хотя бы то, что нет больше неопределенности. Что теперь мы точно знаем, когда над нашей головой появятся штурмовики.

Нет, о точечном ударе непосредственно по каравану я даже не думал. Во-первых навести ракеты точно на тропу, которая, словно пьяная петляет по склону горы, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, то забирая влево, то шарахаясь вправо затруднительно даже днем. А во-вторых – караван наверняка растянут по ней на значительное расстояние и любой, самый точный удар уничтожит лишь небольшую его часть. А надо – чтобы весь и сразу. И такую возможность может дать только... снег. Десятки, сотни тонн снега, нависшие над тропой в немой угрозе.

В принципе, лавину в горах может спустить любое сотрясение воздуха. Подчас даже громкий крик. Тут все зависит от крутизны склона и того насколько снег рыхлый, подвижный или же наоборот – плотный, слежавшийся. Крутизна склона над нами была весьма значительной. Однако, снежок уже порядком обледенел за время весеннего таяния, чтобы устремиться вниз по первому же приглашению. Яростная полуторачасовая перепалка убедила меня в этом. Отчаянная трескотня автоматов не смогла спровоцировать лавину. А палить из гранатометов до сих пор никто не решился.

Нет, гранатомет это – мелко. Гранатомету по силам спустить лишь небольшую лавину. Причем рядом с нами, в зоне прямой досягаемости. А мне нужно, чтобы вниз обрушился весь снежник, залегший на северном склоне горы. Начиная с того места где находимся мы и на два – три километра вперед.

Нет, гранатомет это – полумера. А мы к полумерам не привыкли...

Вот если звено "грачей" обработает склон горы ракетами "воздух-земля"! Вот это будет то, что надо! Тогда всех наверняка похоронит. Всех, кроме нас.

Если, конечно, нам повезет...

–А если мы отойдем?

–Отойдем? Далеко?

–Ну, хотя бы на километр – другой. – ответил Слава.

–Что ж, отойти на километр – другой это – не сложно. – пожал я плечами. – Но что, по-твоему, будут делать духи, если мы расчистим им дорогу? Неужели сидеть на месте?

–А вы полагаете: они ринутся вслед за нами?

–Ринутся? – переспросил я. – Хорошо сказал. Да, я полагаю, что они именно ринутся вслед за нами. Особенно учитывая, что до рассвета осталось всего-то пять часов. А они совершенно не представляют, насколько далеко находятся наши резервы. – я остановился. – А вот в том, что мы уже вызвали подкрепление, они нисколько не сомневаются. Или я вообще не знаю душманов.

Александров согласно кивнул.

О чем он думал в этот момент, было вполне очевидно. Даже если штурмовики нанесут удар исключительно удачно, нас все равно может зацепить сошедшей лавиной. Хотя бы краешком. Ведь лавина-то должна получиться более чем внушительная. А иначе стоило ли затеваться с авиацией!

А если хотя бы одна ракета уклонится в нашу сторону, тогда нас и вовсе похоронит. Также надежно, как и караван, над которым, надо надеяться, прогремят основные взрывы. Однако...

Выбора у нас, похоже, нет. Отойти прямо сейчас невозможно. Стоит нам только сделать полшага назад, как наше место тут же займут духи. Займут и немедленно предложат нам подвинуться еще. А потом еще, еще и еще, пока мы не откроем им дорогу на западный склон горного хребта. Там они, словно брызги разлетятся в разные стороны и затеряются в долинах и ущельях, селениях и кишлаках, чтобы следующей ночью продолжить путь.

Кроме того, мы сами дали авиации наш радиопередатчик в качестве ориентира, рассчитав поправку, которая позволит штурмовикам положить ракеты прямо над караваном, не оставив тому шансов на выживание. Если переместить рацию на другое место все наши расчеты пойдут прахом...

–Нет, оставить эту позицию мы сможем лишь перед самым ударом. – сказал я. – За несколько минут до появления штурмовиков.

–Впритык?

–Именно. – меня всегда забавляло умение моего связиста находить самое точное слово из всех возможных. – Именно впритык. Когда уже над головой загудит...

Оставить и надеяться, что Тарасов окажется здесь как можно раньше и успеет вытащить нас.

–Поторопи его, Слава.

–Поторопить?

–Да. Пусть идет как можно быстрее.

Александров кивнул и некоторое время молчал.

–Неужели товарищ подполковник сам не догадается? – спросил он, наконец.

–Не догадается о чем?

Связист еще помолчал.

–Не догадается, что вы решили похоронить себя вместе с душманами под лавиной. – он выдержал еще одну паузу. – Что отходить не собираетесь.

–А как он догадается?

–Ну, что значит – как? – пожал плечами Слава. – Он и сам бы сделал от же самое...

–Уверен?

–То есть? – не понял Александров. – Конечно, уверен.

–Откуда такая уверенность?

–Ну так... устав-то один на всех. Мы же все... – он остановился.

–Голубые береты? – улыбнулся я.

–Ну да.

–И ты полагаешь, Тарасов точно будет знать – что мы собираемся делать?

–А разве – нет?

Я пожал плечами.

–Самая большая ошибка, сынок, думать, что армия способна обтесать всех под один стандарт. Ясно понятно, что это – мечта любого командира, начиная от комода и заканчивая Верховным главнокомандующим – иметь под своим началом одинаковых, отлитых по одному шаблону солдат, абсолютно предсказуемых и легко прогнозируемых в виду своей одинаковости. Но эта мечта из разряда неосуществимых.

–А почему, Павел Васильевич?

–Почему? – я усмехнулся и посмотрел на ефрейтора. – Ты, Славик, до армии вроде бы слесарем был? Так?

–Так точно. – ответил Александров. – Слесарь-фрезеровщик.

–Ну вот и скажи мне, слесарь-фрезеровщик, если взять дюжину болванок, отлитых из разных металлов, ну или же – сплавов, это – не суть, и выточить из них на самом точном станке по самому точному шаблону одну и ту же деталь, можно ли будет различить эти детали?

–А то как же! Непременно. Коль уж они из разных сплавов... – он вдруг осекся.

–Ну что, сообразил? – улыбнулся я.

–Сообразил.

–То-то же! И отличить эти детали можно будет без особого труда, и вести себя они будут совершенно по-разному. Даже при условии, что работать будут в одинаковых условиях. Большое дело – изначальный сплав.

Слава молчал.

–Поэтому-то армия, меняя и обтесывая людей, меняет всех по-разному. – закончил я, помедлив. – Одних она меняет настолько, что он не в состоянии пожалеть других. А кого-то – настолько, что других пожалеть он еще может, а вот себя – уже нет. Все зависит от изначального сплава.

–И он нипочем не угадает: какое решение вы приняли?

–Ну, разве что угадает! – усмехнулся я. – А нужно, чтобы знал наверняка. В виду чего будет тебе следующий приказ: сейчас же ступай к рации и не высовывайся на передовую ни при каких обстоятельствах. Если только от Тарасова, штаба авиабазы или же Верховного главнокомандующего не поступит непосредственно на мое имя радиограмма. – прибавил я, подумав. – Во всех остальных случаях – сюда ни ногой. Твое дело – держать связь с Тарасовым, присматривать за ранеными и за десять минут до времени "Ч" настроить передатчик на условленную волну. Вопросы?

–Вопросов нет. – ответил Александров.

–Выполнять.

–Есть.

После того как он ушел, я еще плотнее прижался к гранитной глыбе и запрокинул голову. Некоторое время я просто смотрел вверх, вдыхая студеный, пропахший снежком воздух и вспоминая Корнеева, любившего, неизвестно для какой надобности, считать звезды в такие же ясные ночи. Жаль, что я остался без своего лучшего снайпера. Очень жаль. Сейчас бы он мог многое решить.

Я думал о Корнее и Чижике, параллельно с этим размышляя о своем неестественном, применительно к данному моменту, спокойствии. Хотя, с другой стороны, о чем мне теперь беспокоиться-то? Меньше чем через час по позиции душманов ударят наши штурмовики. Меньше чем через десять минут по нашей позиции ударят душманы. И мне сейчас остается думать только о том, чтобы угадать крохотный зазор между двумя этими ударами и попытаться отвести ребят назад.

Других поводов для беспокойства у меня сейчас не имелось. О чем может беспокоиться человек, принесший в жертву самое дорогое, что у него есть – свою жизнь?

Что может быть дороже жизни?

–Идут!

Я обернулся к Макару, наблюдавшему за тропой.

–Идут?

–Идут, товарищ майор. – подтвердил он. – Точнее – подбираются.

Взяв прибор ночного видения, я осторожно высунулся из-за камня. Да, действительно: на пределе эффективности прибора наблюдалось едва заметное шевеление между неровностями рельефа. Словно крупные камни неторопливо, то ускоряя, то замедляя движения катились вверх по тропе. Чушь какая-то! Разве могут камни катиться вверх?

–Приготовиться! – негромко сказал я.

Ребята зашевелились, в последний раз примериваясь: насколько удобна изготовка. Потом затихли в напряженном ожидании.

Я посмотрел на часы.

Ноль тридцать шесть.

Нормально.

Слегка приподнявшись на локте и не высовываясь, я замер, выжидая.

Внезапно какой-то тихий, но навязчивый звук заставил меня обернуться. Чуть слышное бормотание, перемежавшееся негромким хлопком, доносилось слева.

–Макар! Макар, это ты?

Ответа не последовало, но бормотание усилилось, став многоголосым. Прошло мгновение, и я различил слова...

–Па-па по-да-ри, па-па по-да-ри, па-па по-да-ри мне куклу...

Макар, Иван и еще несколько ребят, словно зациклившись, все громче и громче напевали, разделенный на слога речитатив. Слово "кукла" отмечалось хлопком в ладоши.

С каждой секундой их становилось все больше и больше, а слова и особенно хлопок звучали все громче и громче.

Сперва мне захотелось заткнуть этот хор имени Пятницкого, но мгновение спустя я почувствовал вдруг, что немыслимая громада снежника, нависшая сверху, утратила свою власть надо мной и я уже не чувствую ее ледяного, могильного дыхания...

Бережно опустив приклад автомата на землю, я освободил руки и присоединился к пацанам:

–Па-па по-да-ри, па-па по-да-ри, па-па по-да-ри мне куклу...

...Горы молчали.

Казалось, даже они ошеломлены подобной наглостью.

* *

Кто-то рядом ходил и чего-то бубнил – я не слышал.

Телевизор мне тыкал красавиц в лицо – я ослеп.

И, надеясь на старого друга и горные лыжи,

Я пока пребываю на этой пустынной земле.

-В час двадцать, точно по плану, прямо у нас над головой заревело, загремело, загрохотало и, кажется, весь снег, лежавший на склоне над нами, волнами пошел вниз. Просто картина Васнецова – «Грачи прилетели». Штурмовики расстарались на славу – спустили не меньше трех лавин. Впрочем... я видел только одну. Когда стало ясно, что духам – конец, я попробовал оттянуться назад. Но не успел. Не успел...

Его голос по-прежнему доносился до Кирилла будто бы издалека, словно невнятный, едва различимый шелест волн в гальке, у полосы прибоя...

–Нам удалось уйти лишь из-под основного удара лавины. Он пришелся на караван. Я сильно удивлюсь, если там кто-то выжил. Нет, их похоронило наверняка. В отличие от нас.

Нас придавило уже краешком. Александрова же и раненых и вовсе не задело. Он сразу же принялся искать нас под снегом. А через пару часов к нему присоединился и Тарасов с основными силами батальона. Когда меня откопали, я еще дышал. Иван, пулеметчик наш – тоже. А вот Макар уже нет...

Паша прервался.

–Очнулся я в Кабуле, в госпитале. Смотрю: вроде все не так уж и плохо: руки – ноги на месте, остальное – тоже. Хоть и провалялся под снегом несколько часов, а вроде ничего, вроде отделался. Так, царапины в основном, сильное переохлаждение, несколько локальных очагов обморожения, ну и шок, конечно же. Потом – медицинский борт, снова госпиталь, уже в Союзе, комиссия... свобода, одним словом.

Ладно, вернулся я домой, в Ярославль. Очухался маленько. Стал к гражданке присматриваться: не найдется ли где свободного местечка? А кругом-то – новая жизнь. Кругом-то – перестройка, будь она неладна. Кругом-то все вверх тормашками. Масса проблем, вкупе с массой возможностей. Хочешь по старинке – на государство работай, хочешь по-новому – на себя. Да только вот и для того и для другого знания нужны. И знания совершенно иного типа, нежели имеются у отставного майора ВДВ.

Ладно, думаю, где наша не пропадала! Выкрутимся. Туда сунулся, там попробовал. Сперва на стройку подался. Дело вроде нехитрое – руководить бригадой каменщиков, на первый взгляд, не сложнее чем отделением солдат командовать. Однако есть своя специфика. Не столько в работе, сколько в отношениях. Коли мне среди новобранцев попадался человечек с гнилинкой я его от этого дефекта быстро избавлял. Не мне тебе рассказывать как это делается. Сам наверняка знаешь. А тут... Проблема вроде та же самая, а вот методы, наработанные за годы службы не подходят. Не та система отношений...

–Выгнали?

–Сам ушел. Один раз построил своих жестко, по-военному, второй, третий. Недовольство началось, жалобы пошли: что такое, мол?! Не начальник – тиран натуральный! Устроил тут, понимаешь, репрессии тридцать седьмого года! Тогда именно тридцать седьмой год очень модно было вспоминать по всякому поводу. И без повода тоже. Ну, я недолго думая написал по собственному желанию и ушел. Нешто я себя ломать буду, под каждую сволочь подстраиваясь?!

Ладно, после этого меня батя к себе на завод устроил. Сам-то он инженер, а меня в ВОХР определил. Тоже, вроде, невелика премудрость: либо на проходной стой, с суровым видом похлопывая себя по портупее, либо аналогичным образом цеха обходи, высматривая злобных несунов. Все легко и просто. Даже слишком просто. На заводе-то нашем и в лучшие времена тащить было особо нечего. А как госзаказ пошел на спад, так и вовсе обнищали. Чего уж там караулить-то?! Отсюда – безделье и тоска, а эти болезни чем лучше всего лечатся? Правильно, горькой. Ну и коллектив соответствующий подобрался: такие же вояки как я. Кто в армии раньше служил, кто с флота к нам подался, кого из милиции на пенсию выпихнули. Неделями, бывало, квасили не просыхая, забавляя друг друга историями о славном боевом прошлом. Так вот и... просуществовал год с лишним: сутки отдежурил, сутки пробухал, сутки дома отлежался, опохмелился и... на новый заход. Хочешь верь – хочешь не верь – сам себе противен был.

Паша брезгливо передернул плечами.

–Родители, опять же, пилили без устали. Мать, та все больше плакала: чего это у меня все в жизни так наперекосяк идет? А отец, он у меня фронтовик, про себя все больше говорил. Я, говорил, больше тебя воевал, и товарищей, не в пример больше тебя похоронил, но, домой-то вернувшись не водку жрать начал, а работать! И за себя самого и за всех тех кого похоронил! Чего ж ты-то такой беспутный?! А что мне ему ответить? Что дело не в тех кого я похоронил, а в том, что сам я словно умер! Что живу я с ощущением, словно жизнь моя, настоящая жизнь с горестями и радостями, победами и поражениями, закончилась в том бою, на той тропе. А после него, после того как меня из армии списали я и не живу вовсе, а просто существую. Доживаю, что ли. Ведь прежде-то, когда я служил, и в Афгане и до него, я ж себя всегда человеком чувствовал! Пускай маленьким, но нужным винтиком большой и серьезной машины, защитником своей Родины. Я ж в своих собственных глазах на одном уровне с отцом стоял! Я, как и он, настоящее дело делал, собой был готов пожертвовать ради него, не ломался и не сгибался. А теперь что? Мне еще и сорока нет, а я уже никому не нужен, списан, предоставлен сам себе.

Словом, Кирюша, хоть и прошло больше десяти лет, те времена я без содрогания и сейчас вспоминать не могу. Засосало меня как в трясину. Чуть не сгинул.

Спасибо брату двоюродному. Вытащил меня Шурик. Считай, в последний момент спас.

Это как раз самое начало девяностых было. Тогда люди, тем или иным образом сорвавшие хороший куш не желали уже на "Жигулях" да "Волгах" кататься. А иномарки у нас еще, считай, официально и не продавались. Ну, было бы удивительно если бы при таком-то вот раскладе не сложился бы серый рынок.

Шурик быстро это понял и начал в Германию ездить за четырехколесным дефицитом. То один, то с компаньоном, а как-то раз предложил мне прокатиться. Вроде как для охраны. Загранпаспорт мне выправили, визу сделали и поехали. Раз съездили. Второй. А на третий он возьми да и скажи: "А что б тебе, Пашка, деньжат не занять да самому машину не пригнать?" А я, честно говоря, и сам уже об этом думал. Дело-то вроде нехитрое – там подешевле купи, здесь подороже продай, вся разница, за минусом издержек, – моя прибыль. В общем, на том и порешили – занял я у Шурика деньжат и в следующий раз мы с ним сразу две машины пригнали. Поначалу все проблемы с выбором и оформлением он на себя взял, а уж потом я начал крутиться самостоятельно.

Ну, то что все там на самом деле не так просто мне стало ясно довольно скоро. Это только на первый взгляд – там купи да здесь продай, а на самом деле только и смотри, что б там не кинули да здесь не нагрели. Везде – сплошной обман...

–Попадал?

–Попадал. Один раз вообще чуть не сел! Взял в Германии машину с нормальными, вроде бы, документами, домой направляюсь, радостный такой, доезжаю до границы и все! Тормозят меня чуть ли не с группой захвата! Машина-то в угоне. И угон совсем свежий. Чудом вывернулся: три ночи назад, когда машину угоняли, я как раз немецкую границу пересекал, о чем имелась достоверная отметка в загранпаспорте. Меня, соответственно, отпустили, машину, соответственно, конфисковали. Повезло, а то бы точно сел. Ну, еще пару раз крепко влетал. Без денег оставался, в долги влезал, расстраивался, прямолинейность свою армейскую проклинал, доверчивость ко всем людям без оружия, отсутствие иммунитета к подлости человеческой! – Паша рассмеялся и тряхнул головой. – Это уж я потом, годы спустя, понял, что жизнь мне тогда, накануне больших дел, вроде как уроки давала. По сходной цене.

Но как бы тяжко подчас ни бывало, а работа эта мне все равно по душе пришлась! Была в ней какая-то динамика, энергетика... живинка, что ли. Риск опять же. В общем, все то к чему я привык в прошлой жизни. Риском меня после перевалов Гиндукуша удивить было трудно. Разве что коммерческим. А что до немецких автомобильных кидал, польских дорожных бандитов да родных мафиози, так этой публике меня было не пронять. Пробовать – пробовали, а вот успеха не добились. Нагрузка меня тоже не пугала: после двадцати лет всевозможных марш-бросков прохватить за один присест от Германии до Москвы – не проблема.

Словом – ожил я. Нашел свое место в непростой гражданской жизни, пить перестал, деньгами обзавелся. Снова себя зауважал.

Машины, понятное дело, в Москву пригонял: в провинции у людей как десять лет назад денег на иномарки не было, так и сейчас нет. А в Златоглавой тогда можно было до двух цен за авто взять: покупаешь за пять тысяч, продаешь за десять, покупаешь за семь, продаешь за двенадцать. И проблем со сбытом – минимум. Только дураком не будь, рот не разевай да ушами не хлопай. И будешь с деньгами.

Работа, понятно, далеко – не сахар. Кроме дороги ничего, считай, и не видишь. Круглый год – туда – сюда – обратно. День и ночь – только трасса да... приветливые лица погранцов перед глазами. Но так оно, в принципе, и лучше. Прежняя жизнь реже вспоминается.

В общем, втянулся я в это дело, заматерел, подводные камни научился огибать и... пошел на повышение...

–Большие дела?

–Точно. – кивнул Паша. – Тогда все случайно срослось. Как, в принципе, и многое в этой жизни. В тот раз у меня серьезный заказ был: нужно было найти полноприводную "Ауди" в редкой комплектации. Клиента мне подогнали по знакомству. Солидный мужик: полную предоплату сделал. Только найди, говорит, что я хочу. А у меня как будто черная полоса началась: не идет товар в руки и все тут! Это уже, считай, третий год заканчивался как я перегоном занимался. Насобачился – будь здоров: с языком нерусским свыкся, "рыбные" места изучил, к перекупщикам присмотрелся, кидал вычислять научился и все в том же духе. Короче, трех – четырех дней мне обычно хватало, чтобы найти машину и отправиться восвояси. А тут – словно рок какой-то: одну машину прямо из под носа увели, большую цену дали, вторую сам хозяин в последний момент продавать раздумал. В общем – не везет и все! Я аж прям беситься начал: расходы-то незапланированные мне компенсировать никто не будет, все из моей прибыли утекает. Ладно, на десятый день снова подходящую «Ауди» отыскал. Быстренько, пока опять чего-нибудь не приключилось, по рукам с хозяином ударили, документы оформили, сунул я ему деньги и прыгнул за руль. А прежде чем гнать на Москву, заглянул в любимый ресторанчик, отметить победу вкусным и трезвым ужином. Была у меня такая традиция.

Паша замолчал, переводя дыхание.

Кирилл посмотрел на него и снова отвернулся к морю, поблескивавшему далеко под обрывом. Оцепенение постепенно отпускало его, но реальность все еще воспринималась как будто сквозь тонкую пленку воды, преломлявшую и искажавшую ее...

–В ресторане все быстро закрутилось. Я даже заказ сделать не успел. В сортир зашел руки сполоснуть. Захожу, а там трое бритоголовых амбалов какого-то мажора совершенно интеллигентского вида на пол завалили и ботинками рихтуют. Причем, судя по десятиэтажному мату амбалов и болезненным воплям интеллигента, все четверо – наши, русские. А я, Кирюша, с детства питаю резкую неприязнь к подобному скотству. Когда трое на одного да еще и ногами. И армия эту неприязнь только усугубила. Понимаешь, из автомата духа положить могу, а вот так, ногами рихтовать – ни за что на свете. Ведь я как думаю: если перед тобой вооруженный противник, имеешь право на все. Вали его всеми доступными средствами, хоть в лоб, хоть в спину. Но если он уже повержен, будь человеком, прояви элементарное милосердие! Зачем уродовать, калечить? Есть в этом какое-то паскудство, Кирилл, какая-то мерзкая плебейская... ублюдочность! Мол, если уж я тебя одолел, то силу свою, плебейскую, сполна покажу. Ты не подумай – я из себя принца голубых кровей не строю, но именно в том, чтобы не поступать подобным образом и вижу благородство.

Словом, взыграло у меня ретивое. Вмазал я этим гамадрилам от души, схватил мажора в охапку, пока те не очухались да и припустил оттуда во все лопатки. В машине привел его в чувство, перевязал, потому как помяли они его крепко. Познакомились. Разговорились. Оказалось, что зовут его Валера, что сам он из Москвы, что тоже, как и я – перегонщик машин. Ну, то есть был перегонщиком, а теперь хочет собственное дело в России открывать – автосалон. Денег, мол, хорошо заработал, вот и решил... на повышение идти. Контакты в Германии опять же надежные имеются с дилерами вторичного рынка. Приехал сюда на переговоры, да нарвался на этих громил. Сболтнул видать лишнее то ли по простоте душевной, то ли по глупости умственной. И чуть жизнью не поплатился. Они ж как запах денег почуют – мать родную прирезать и то не побоятся.

Такие вот дела, вздыхает Валера, все у меня вроде есть: и голова на плечах и деньги в кармане и знание рынка и даже бизнес-план, а чего-то не хватает.

Ну, лично мне-то с ходу стало ясно – чего ему не хватает. Нормальной мужицкой твердости, жесткости, упертости и настойчивости – вот чего ему не хватает. Как раз всего того, чего у меня с избытком.

Ладно, до Москвы путь не близкий. Пока доехали, считай, все вопросы обговорить успели. Понравился мне Валерка. Хоть и мягковат мужичок маленько, зато на сволочь нисколько не похож. А это дорогого стоило. Особенно по тем временам, когда все всех кидали, надували и обманывали, лишь бы самим кучеряво жить. Договорились мы с ним о партнерстве – он старший, я младший, в соответствии с суммой имевшихся стартовых капиталов. У меня тогда денег-то раз в десять меньше чем у него было. Если не в двадцать. На нем – бизнес-планы, коммерческая стратегия, финансы и налоги. На мне – исполнительская сторона дела и безопасность.