Текст книги "О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Яшенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Но это – теоретически. А на практике продемонстрировал я себя в этой ситуации полным импотентом. По крайней мере, первое время ничего я с этим стрелком поделать не мог, сколько ни бился. Аж сам себе противен был! Гораздо более опытных стрелков успокаивал, а тут... как наваждение какое-то. Не идет охота и все. Хоть тресни! Осторожный подлец оказался. Близко к нашей базе не подползал. Бил издалека, со склона хребта, практически с предельного расстояния. Потому, видимо, и меткостью не удивлял.

Впрочем, и мне похвастаться было нечем. Не мог я его поначалу вычислить. Горный склон, который он себе под стрельбище облюбовал, сплошь лесом покрыт. Огневых точек там можно было найти не один десяток и менять их каждый раз. Неделю подряд любовался я сказочной красоты восходами с крыши казармы, пытаясь засечь гнездышко Жаворонка. Да все без толку. Попробуй засечь одиночный выстрел на лесистом склоне площадью в несколько гектар! Дохлый номер! Да если бы и засек, что с того? Коль известно, что он не стреляет больше одного раза, стало быть, и задерживаться на огневой позиции никакого резона ему нет. Стало быть, и снять его там встречным выстрелом не удастся. Так-то вот. Пробовал я вместе с разведчиками устраивать засады на самом склоне. Жаворонок на это реагировал весьма чутко и на время затихал. Но поселиться там, на веки вечные мы, естественно, не могли, и стоило нам убраться восвояси, как гадская птичка опять начинала клевать нас. Длилось это почти две недели, пока, наконец, не прилетело самому ротному. Убить не убило, но плечо зацепило качественно.

Оклемался старшой после перевязки, вызвал меня к себе и подробно, в выражениях, не использовавшихся ранее представительницами твоего, Лена, пола, объяснил, что у меня есть трое суток, чтобы поставить крест на Жаворонке. Если же этого не случится, то обойдется он со мной как с врагом народа. Формулировочка, как ты сама понимаешь – предельно конкретная и суровая.

Словом, пришлось мне как следует призадуматься над своим будущим. Если уж за две недели мне не посчастливилось снять окаянную пташку стандартным приемом, то надеяться сделать это за три дня нечего и думать. Сижу я, получается, на крыше казармы, печалюсь. И не столько из-за угроз ротного, сколько по причине осознания собственной ущербности и законченного несовершенства. Сердцем чую – не снять мне Жаворонка за три дня! Никак не снять. Завтра – послезавтра опять, шакал, кого-нибудь подстрелит. А там и моя очередь подойдет. И ладно бы еще ни за что. Так ведь за дело! Что ты за снайпер, если собственных товарищей от паршивого дилетанта с нечищеной винтовкой защитить не можешь? Враг народа и есть, а не снайпер!

Так, стало быть, и толку я воду в ступе, бичую сам себя. А как набичевался вдоволь, и заново взглянул на проблему, так и стало мне ясно, что имею я дело с элементарным уравнением с двумя неизвестными: местом и временем...

–То есть? – не удержалась Елена, до сего момента слушавшая его не перебивая.

–То есть Жаворонок стреляет всегда в одно и то же время, приблизительно с одного и того же направления. Так уж получается, что в это время и на этом месте мы ему регулярно мишени подставляем. По-другому не выходит. А если попробовать? Не успела мыслишка сия расцвести в полную силу, как помчался я с ней к своему взводному. Он, вполне ожидаемо, в восторг не пришел, но, взвесив все и проконсультировавшись с начальством, приказал перенести хозяйственные постройки на противоположную от казармы сторону. Сортир новый соорудили, дрова перебросали, ну и прочие пожитки, находившиеся на улице, туда перетащили. Ротный лично объяснил всем и каждому, в чем суть дела и настрого запретил по утрам высовываться на сторону, которую Жаворонок пристрелял.

Ну а я, как обычно, прихватил своего напарника, бестолочь зеленую, забился с ночи в свое гнездышко на крыше казармы и стал ждать развития событий. Тут ведь вариантов-то – всего ничего. Два их, варианта. Либо Жаворонку придется изменить время стрельбы, выжидая пока кто-нибудь из наших засветится на пристрелянной им стороне. А кто-нибудь обязательно засветится, но не с раннего утра, когда он привык стрелять, а значительно позже. Либо ему придется изменить место огневой точки, перенести ее на противоположный склон ущелья. А этот склон совсем не такой как первый. Если тот отлогий и лесистый, то этот – крутой, оползневый, почти голый. В отличие от первого, где можно найти не один десяток огневых точек, качественно укрытых деревьями, на этом, в секторе, позволяющем вести огонь по нашей казарме, едва ли отыщутся три – четыре.

Таким вот образом я и намеревался раскусить Жаворонка. Понять его психологию. Изучение психологии противника всегда увлекательное дело, а когда речь идет о снайпере – наиболее интеллектуальном, осторожном и, стало быть, опасном противнике, этот интерес становится просто колоссальным. Как поведет себя Жаворонок, не обнаружив в привычном месте и в привычное время очередную мишень? Выжидать станет или попробует подобраться с другой стороны? Жду.

Первый день прошел тихо. Травинки нигде не шелохнулось. Второй тоже без подстрела обошелся. Точно – Жаворонок он и есть жаворонок! С утра не чирикнул – весь день молчать будет. Ну, думаю, коль так – на третье утро точно пташка отметится. Позвал я командира разведчиков и указал ему наиболее вероятные точки на другом склоне ущелья, где наш стрелок может окопаться. Их всего-то четыре и было. Как ночь наступила, разведчики их заминировали. Как положено – аккуратно и скрытно. Я с ними не ходил, так как в этих делах особо не разбираюсь, а дилетантизм почитаю причиной большинства бед на войне. Я намеревался наблюдать представление из своей ложи на крыше. Однако не успел.

Солнце еще не взошло, как на том склоне, где наши мины стояли, бабахнуло в полную силу. Когда же мы определили место подрыва и выдвинулись к нему едва рассвело, то обнаружили поблизости труп Жаворонка, прилетевшего ни свет, ни заря к одной из определенных мной нор и нарвавшегося на растяжку.

–И что дальше?

–Дальше? А никакого дальше не было. Прицел с его драгунки, которая, действительно отродясь не знала хорошей чистки, я, как положено, свинтил на трофеи. А Жаворонка закопали...

–А почему он всегда стрелял только по утрам узнали?

–Узнали. Представляешь, он оказался жителем соседнего селения и работал там строителем, восстанавливая какую-то ферму. И ему, в самом деле, каждое утро к девяти часам нужно было на смену! Очевидно, вечером сил ползать по горам с винтовкой у него уже не было, и для занятий любимым хобби оставалось только утро, причем самое раннее. Вот такой вот воитель – ваятель оказался. И успокоить его удалось исключительно благодаря моим тактическим познаниям, а не твердой руке или верному глазу. – закончил Кирилл.

Елена взглянула на него, а потом откинулась на спинку плетеного кресла и расхохоталась.

–Что-то смешное сказал? – спросил он.

–Да нет, нет! Что ты! – отмахнулась она. – Просто... ты сейчас – вылитый Пашка.

–Правда?

–Правда. Один в один. Тот тоже как... разойдется – не остановишь.

Кирилл тоже кивнул, не зная: как воспринимать подобное сравнение. Как похвалу? Или же...

Ладно, бог с ней. Он разгреб вилкой завядшие в печи пальмовые листья, обнаружил под ними последний кусочек свинины и, отправив его в рот, откинулся на спинку.

Вокруг небольшого кафе, целиком, казалось, сплетенного из тростника, было разбросано десятка два столиков, один из которых в настоящий момент занимали они. Пальмы, возвышавшиеся по бокам, напоминали колоннаду, сотворенную не вполне адекватным архитектором. Небрежно рассеянные некогда бризом и пригнутые затем его же волевой рукой в одном направлении, они оставляли ощущение упорядоченной хаотичности. Поверх колонн лежал зеленый свод, настолько плотный, что лишь редкие лучики солнца просачивались сквозь него, вычерчивая на песке и столах замысловатые, колышущиеся узоры.

Справа, едва заметный среди пальмовой колоннады, белел корпус отеля, а слева синело море. На границе пляжа и воды клубился невысокий бурунчик прибоя, а за ним вперемешку покачивались на легких волнах головы купальщиков и яркие блики подбирающегося к зениту солнца.

Солнце...

Именно оно разбудило его спозаранку, своей настойчивостью и силой перевесив все аргументы, убеждавшие остаться в постели как минимум до обеда...

*

...С каждой минутой солнце наглело все больше и больше. Кирилл перевернулся с одного боку на другой, потом натянул на голову плед, но вскоре понял, что и это облегчения не принесет. Острые лучи без труда прошивали тонкую ткань и лезли в глаза. Как странно, подумал он, выныривая из сонной глубины: солнце у меня в комнате просто круглые сутки – и вечером, после обеда, и утром.

Привычка автоматически, почти бездумно анализировать окружающую обстановку, не загадывая наперед – пригодится ли это, как всегда сработала безупречно. Не разобравшись еще: на кой черт ему нужно знать это самое положение солнца, он отбросил покрывало, болезненно сощурился и сел на... диване. Ну да, точно – на диване. Кровать это спальное место не напоминало никоим образом.

Так и не подведя теоретического базиса под ряд представившихся ему несуразиц, Кирилл обхватил руками голову и теперь уже не просто сощурился, а застонал. Ощущения человека, принявшего накануне несколько литров пива, дополнившего его доброй порцией виски и от души, не скупясь, отлакировавшего это восхитительное сочетание полновесной дозой водки невозможно было спутать с какими-либо другими. Малейшее движение выстреливало болью в виски и рикошетило оттуда по всей голове.

Кирилл попробовал прикрыть глаза, но тут же снова открыл их. Отсутствие света положительным образом сказалось на мироощущении, но вестибулярный аппарат то ли не заработал еще в полную силу, то ли просто утратил надежную связь с мозгом: стоило лишь потерять визуальный контакт с окружающим миром как чувство зыбкого равновесия сменилось головокружением и тошнотой.

Болезненно крякнув, он отбросил идею укрыться от реальности за опущенными веками и осмотрелся по сторонам.

Если зрение ему не изменяло (а не хватало чтобы еще и оно ему изменяло), комната, в которой он сейчас находился, не имела никакого отношения к его номеру. Об этом свидетельствовали и ее размеры и обстановка и, разумеется, – солнце, ни с того ни с сего заглянувшее сюда с утра, хотя по графику должно было появиться здесь только после обеда.

Даже находясь в весьма плачевном состоянии, Кирилл, тем не менее, не утратил чувства времени. Биологические часики перевели стрелки на семь часов вперед и продолжали уверенно тикать, указывая на утро. Да и сила похмелья свидетельствовала о том же: если бы с момента гулянки миновали целые сутки, ему вряд ли было бы так... лихо. Организм наверняка успел бы восстановиться, очиститься от изрядной доли отравы. Организм – штука крепкая, чтобы его угробить требуется немало усилий. Хотя некоторым это и удается...

Предаваясь подобным размышлениям, Кирилл свесил ноги с дивана и, заглянув под него, с радостью обнаружил в непривычной обстановке, первый знакомый штрих – свои белые кроссовки, купленные перед отъездом в Питере, на Троицком рынке. Дотянувшись до них (это заставило нагнуться совсем низко и спровоцировало очередной приступ нешуточной боли), он обулся и почувствовал, что это сразу же прибавило ему уверенности и в себе и в будущем. Если сейчас явятся хозяева и начнут выгонять его вон, можно будет, по крайней мере, уйти с гордо поднятой головой, ибо как еще должен уходить обутый человек?

Не то чтобы окрыленный, но уж точно – обнадеженный этой мыслью, он встал и прошелся по комнате. Боль не стихала, но становилась более упорядоченной, ритмичной. И потому – более терпимой. Она уже не взрывалась внезапно, как граната, потревоженная рывком растяжки, а стучала с холодной методичностью автомата. Она будет стучать еще некоторое время, может – час, может – три, но постепенно сойдет на нет, оставив после себя противную слабость во всем теле и мерзкий осадок в душе, от которых вскоре не останется и следа. Да еще, пожалуй, умную мысль из разряда "Пьянству – бой", которая, впрочем, также незаметно испарится вслед за винными парами.

Подойдя к окну, Кирилл выглянул в яркое тропическое утро, наполненное ослепительным солнцем и ароматом морского бриза, размеренно покачивавшего роскошные веера пальмовых ветвей. В другой ситуации это великолепие не принесло бы ему ничего кроме отрады, но в настоящий момент лишь болезненно резануло по глазам. Осмотревшись, он обнаружил несколько шнурков, служивших для управления жалюзи и, поколдовав с ними, заставил пластины повернуться в нужное положение, закрыв окно. Комнату окутал легкий полумрак, не сильно затемнивший ее, но принесший облегчение больной голове Кирилла. Хорошо, когда можно выключить солнце, подумал он, останавливаясь у журнального столика.

Впрочем, о журнальном предназначении столика можно было только догадываться. С виду же он скорее напоминал захламленную, давно не прибиравшуюся стойку бара. Рюмки и стаканы, три начатых пакета сока и тарелка с ломтиками мелко порубленного экзотического фрукта составляли невеселый натюрморт истлевшего застолья. Заглянув под стол, куда в лучших русских традициях была сослана опустевшая стеклотара, Кирилл удовлетворенно хмыкнул: еще одна знакомая деталь. Эта вот литровая бутылка водки, сиротливо приютившаяся между пафосными емкостями из-под рома и виски, точно совершила перелет через Атлантический океан в его дорожной сумке. Да, недолог же оказался ее век на чужбине...

Он опустился в кресло возле стола и последовательно встряхнул все три пакета. Два оказались полностью оприходованными и лишь в третьем осталось немного ананасового сока. Худший вариант с его точки зрения... Ладно, выбора все равно нет, подумал Кирилл, все явственнее ощущая на своем горле острые клыки засухи. Будучи не в состоянии вспомнить – какой из стоявших на столе стаканов, числился вчера за ним (да и числился ли вообще), он наугад выбрал один и наполнил нелюбимым, но полезным напитком.

Испытывая смешанные чувства облегчения и неприязни, он поднес стакан к губам...

–А может, лучше пивка?

Кирилл замер. Медленно поставил стакан на стол. Обернулся.

У двери, опираясь локтем о косяк, стоял его вчерашний знакомец... дай бог памяти... Павел?

В каждой руке он держал по бутылке пива, причем одна была уже открыта и даже наполовину пуста.

–Чего ее сосать-то, дрянь эту фруктовую? – спросил он, входя в комнату и занимая кресло по другую сторону столика. – На-ка вот, земляк, освежись по-человечески! – сковырнув пробку с непочатой бутылки, он протянул ее Кириллу.

–Ага. – кивнул тот, принимая прохладное угощение.

Надо полагать, Павел некоторое время наблюдал за ним, стоя за порогом комнаты. Благо Кирилл сам создал для этого все условия, закрыв жалюзи и еще больше сгустив темноту в коридоре. Впрочем... ни желания немедля выставить гостя из номера, ни агрессии в каком-либо ином виде хозяин пока что не выказывал, и это позволяло надеяться на благополучный исход... утра.

–А ничего мы вчера посидели. Правда? – сказал Кирилл, завязывая разговор.

–Неплохо! – подтвердил Павел, отхлебнув пива.

Кирилл последовал его примеру, пусть и с гораздо меньшим энтузиазмом. Он вообще недолюбливал традиционную русскую оздоровительную процедуру под названием "опохмелка". А если уж совсем откровенно – просто терпеть не мог. Он в принципе не понимал как можно наутро, когда весь организм и так покорежен спиртягой, вливать в себя еще.

–А нас, вроде, двое было? – полуспросил он, сделав несколько крошечных, чисто символических глотков.

–Да. – кивнул Павел. – Жена моя, Алена, была тут, да потом тоже ушла...

–Потом? – не поверил Кирилл. – Мне кажется она... намного раньше ушла... чем я пришел...

–Неужели?

–Точно. – уверенно кивнул Кирилл. – Я же еще раньше с ней встретился, ну и...

–Ну и?

–Ну и она попросила меня зайти к тебе...

–Попросила тебя зайти ко мне? – удивился Павел. – Зачем?

–Ну, вы с ней, кажется, поссорились вчера. – неопределенно взмахнул рукой Кирилл. – Было дело?

–Было.

–Ну, вот и она попросила... поговорить с тобой.

–А. – покачал головой Павел.

Он поднес бутылку к губам, сообразил, что та уже пуста и, нахмурившись, отправил ее под стол, в компанию таких же опустошенных стекляшек.

Довольный тем, что может избавиться хотя бы от части алкоголя (ох и вредная все-таки привычка!), Кирилл склонил горлышко своей бутылки над пустым стаканом и вопросительно посмотрел на собеседника. Павел кивнул, и стакан заискрился пшенично-белой пеной.

–То есть она тебя вроде как... попосредничать попросила что ли?

–Ну вроде как – да. – ответил Кирилл, довольный, что миссия его стала окончательно ясной для Паши. – Не права, мол, была и все такое. Глупость сказала. Не сердись.

–Да кто на нее сердился-то? – пожал плечами Павел. – Я в принципе полагаю, что ругать женщину за то, что она говорит глупости, это как хромого ругать за то, что он прямо ходить не может...

Кирилл, как на грех, сделавший небольшой глоточек, поперхнулся.

–Ты же не станешь ругать хромого за то, что он не может ходить прямо? – продолжил Павел, от души хлопнув его по спине. – Не станешь, потому что это – бессмысленно. Вот также и женщину абсолютно бессмысленно ругать за то, что она говорит глупости. Природа.

Кирилл лишь усмехнулся.

–Ну а сама-то она где? – спросил Павел.

–Сама? У меня, в номере.

–Ах, у тебя! – понимающе кивнул Павел. – Одна, я надеюсь? – уточнил он, выдержав паузу.

–Да уж наверное. – ответил Кирилл. – Номер-то – одноместный. А я, насколько понимаю, всю ночь здесь провалялся?

–Точно. Дрых без задних ног.

Кирилл усмехнулся. Подобные выражения всегда вызывали у него скепсис. Дрых без задних ног. Надеюсь, с моими передними ногами все было в порядке, пока я дрых? А излюбленная народная мудрость тети Наташи: под лежачий камень вода не течет! Ну а какие, спрашивается, еще камни-то бывают?! Бегущие, ползущие, скачущие, летящие? Все камни, и под которые и из-под которых вода течет, – лежачие...

–Одна, конечно. – прибавил он, для пущей убедительности.

Павел покачал головой.

–Глупо все как-то вышло вчера. Ни из-за чего, на ровном месте поцапались. Ладно – она, но я-то?! Я чего завелся?

–Да чего уж теперь-то себя казнить? – махнул рукой Кирилл. – Мириться надо, а не вспоминать: отчего да почему!

–Пожалуй. – согласился Павел. – Однако для этого нужно, чтобы кто-то сделал первый шаг. А это ой как непросто...

–Даже несмотря на... – Кирилл замялся. – Любовь?

–Даже несмотря на любовь. – усмехнулся Павел. – А может именно из-за нее.

–Из-за нее?

–Ну да. Любовь в таких случаях – медаль с двумя сторонами. Если я ее люблю – я должен пойти ей навстречу. Правильно? Правильно. Однако... почему бы ей самой не пойти навстречу мне? Или она меня как раз таки и не любит? – он развел руками. – Такой вот парадокс.

–Парадокс. – согласился Кирилл. – Но, – прибавил он затем, – у вас-то есть я!

–Серьезно?! – округлил глаза Павел.

–Серьезнее не бывает! – Кирилл с натугой поднялся на ноги и длинно, протяжно потянулся, выгнув спину и вытянув руки вверх. Напряжение мелкой дрожью раскатилось по всему телу, но голова отреагировала на удивление спокойно. Организм – штука крепкая. – Значит так. – продолжил он. – Сейчас я навещу Лену, разведаю: как у нее настроение. Если настроение подходящее, назначу встречу. И сообщу об этом тебе. После этого, тебе останется просто-напросто явиться на рандеву и... протянуть руку дружбы!

–Таким образом получится, что первый шаг сделаешь ты?

–Именно! И никто из вас не будет ущемлен!

–Никто из нас не будет ущемлен? – переспросил Павел, отведя вдруг глаза в сторону. – Хорошо сказано, черт возьми!

Какой он щепетильный, подумал Кирилл. Неужели и я, женившись, стану также реагировать на необходимость разговора со своей... любимой? Эх, Таня, Таня... ладно, ладно...

–Ну, так я пойду?

–Давай, коль уж решился! – пожал плечами Павел. – Скажи там Аленке что... я был не прав. – прибавил он когда Кирилл уже переступил порог комнаты. – Что нам нужно все еще раз обсудить и... принять окончательное решение.

–Принять окончательное решение?

–Да.

–Хорошо. Так и скажу.

Боже правый, какие сложности-то! Обсудить и принять окончательное решение. Неужели и я стану таким же? подумал он, отворяя дверь номера.

*

Подойдя к своему номеру, он замешкался на секунду, размышляя – открыть его собственным ключом или же постучать? С одной стороны – номер-то как бы его собственный, с другой – женщина внутри (если, конечно, она еще не ушла) – как бы посторонняя. Дилемма.

Привычно сунув руку в правый карман, куда он всю жизнь, чисто механически, определял ключи, Кирилл с удивлением обнаружил, что тот пуст. Неужели вывалился? огорченно подумал он, осматривая другие карманы. Остается только надеяться, что вывалился он не по дороге, а в Пашином номере... а нет! вот же он! с облегчением вздохнул Кирилл, выуживая из левого кармана ключик на плоской гостиничной бирочке с номером 217.

Мимоходом, на мгновение, задумавшись над несуразицей, он пожал плечами, и решительно постучал обретенным ключом в дверь. Получается: и ключом воспользовался и приличия выдержал. Компромисс.

...Елена открыла сразу.

Похоже, она уже давно встала и успела не только умыться, но и накраситься. Как он и предполагал, едва заметно подведя губки и подкрутив реснички, придав тонким бровям классическую завершенность она стала совершенно неотразима. От вчерашней усталости не осталось и следа.

Так же как и от мрачного настроения...

–Привет! – улыбнулась она.

–Салют! – ответил он, мучительно соображая: насколько его собственный внешний вид диссонирует с ее благоуханием и свежестью.

–Вечер удался на славу? – понимающе усмехнулась она, приглашая его войти в собственный номер.

–Ага. – кивнул Кирилл.

–Как Пашка?

–Нормально. Он там... у вас... дома...

–Здоровье поправляет?

–Ну да, вроде того! – кисло усмехнулся он.

–А ты как? – поинтересовалась Елена.

–Да ничего.

–Ничего хорошего или ничего плохого? – уточнила она.

–Ничего. – не стал конкретизировать Кирилл.

С одной стороны – не станешь же размазывать сопли перед женщиной, причитая, как тебе тошно. С другой – врать, что ты свеж, как огурец тоже не совсем правильно. Особенно если твой внешний вид красноречиво опровергает это. Пусть думает, что хочет.

–Ясно. – кивнула Елена. – Перекусить не хочешь? А то уж обед скоро, а у меня ещё маковой росинки во рту не было.

–Завтракать не пошла?

–Нет. С тобой разминуться боялась, а к вам... в номер идти... – она пожала плечами и замолчала.

–Ну, пошли перекусим. – не стал спорить Кирилл. – Только я сейчас душ приму по-быстрому. Ага?

–Давай.

Совсем уж по-быстрому, конечно, не получилось. Включив душ, он тут же попал под гипноз тонких, острых струй, глубоко вонзавшихся в кожу, раздражавших и электризовавших ее. Не в силах остановиться, он все скользил и скользил душевой лейкой вверх – вниз, чувствуя как из-под неё выплескиваются волны крошечных, стремительных мурашек. Разбегаясь по всему телу, от макушки до пяток, они насыщали его своей неукротимой энергией, унося остатки хмельного дурмана и возвращая желание жить.

Втянувшись в процесс, Кирилл был готов наслаждаться им бесконечно, и лишь мысли о Елене, подгоняли его.

Освежившись как следует, он надел чистое и вышел, наконец-то, из ванной комнаты. Елена ждала его, листая журнал в кресле у окна.

–Готов?

–Так точно. – бодро ответил Кирилл. – Куда пойдем? Туда же где вчера сидели?

Она покачала головой:

–И охота тебе в четырех стенах-то сидеть? На пляже полно отличных кафе. Прямо под пальмами на берегу. Рай да и только!

–Здорово!

–Да уж всяко лучше чем в отеле киснуть! – подтвердила Елена. – Кстати, ты местную-то кухню успел оценить? У нас тут есть на примете одно отличное кафе. Быстро, вкусно и недорого.

–Не вопрос! – улыбнулся он. – Пусть будет местная!

Елена кивнула, взяла сумочку и, одарив мимолетным взглядом зеркало, направилась к выходу...

...Десять минут спустя они уже сидели в приметном кафе, ожидая заказа и лениво перебрасываясь отдельными, малозначащими фразами о погоде и природе.

Впрочем, Кирилла не оставляло чувство, что собеседница хочет поговорить о другом. Но проявлять инициативу казалось не совсем правильным. Хочет – пусть сама спросит. Или, получается, плохо хочет.

Наконец официант принес блюда с огромными свертками божественно пахнущих пальмовых листьев, внутри которых, если верить меню, была запечена свинина со специями.

–Ну и как же вы с Пашкой вчера поговорили? – поинтересовалась Елена, едва он принялся за еду.

–С Пашкой? – переспросил он, неопределенно качнув головой. – Да нормально поговорили.

–Нормально? – она явно хотела, чтобы он развернул обтекаемую формулировку, в которую, при желании, можно было упаковать какое угодно смысловое содержимое.

–Ну да, нормально. Ну... я имею в виду, что он сказал... – Кирилл остановился. – Он сказал, что все осознал, что был не прав, погорячился, ну... и все такое...

–И что ругать женщину за то, что она говорит глупости, это как хромого ругать за то, что он прямо ходить не может? – перебила его Елена.

–Ага! – улыбнулся Кирилл. – И это тоже. А ты, выходит, и в самом деле вчера каких-то глупостей наговорила?

–Да оба мы вчера много чего наговорили! – отмахнулась она.

Потом замолчала, пожала плечами и подняла стакан с водой. Подобно Кириллу, все еще бойкотировавшему алкоголь, Елена тоже предпочла минералку. До вечера ничего крепче вина себе не позволяю, пояснила она, а вино здесь сам знаешь какое...

–Ну а чего ж он тогда ко мне не пришел? Коли все осознал?

–А куда ему идти-то было? – удивился ее нелогичности Кирилл. – Он же не знал, где ты.

–А ты ему не сказал?

–Не успел. Раньше отключился, пока мы с ним еще за армейскую жизнь говорили.

–Ах, за армейскую жизнь! – понимающе кивнула Елена. – Это – свято! Без этого – никак.

–Ну, надо же с чего-то начинать. Завязывать знакомство...

–Искать точки соприкосновения?

–Ага!

–Ну и как? – с подчеркнутым любопытством спросила она. – Нашлись данные точки?

–Нашлись. – улыбнулся Кирилл. – Куда ж они денутся-то? Как-никак из одной... жизни вышли.

–Из одной жизни? – переспросила Елена. – Красиво сказано!

Он рассмеялся и тряхнул головой, чувствуя как неспешная беседа, вкусная еда и свежий бриз окончательно приводят его в норму.

–И кем же в прошлой жизни был ты? – спросила она.

–Я?

–Ты. Что тебе мог рассказать Паша, я в общих чертах представляю, а вот ты...

Кирилл пожал плечами.

–Если в общих чертах, практически то же самое...

–А если не в общих? Впрочем, если не хочешь – не рассказывай. – Елена осадила свое любопытство.

–Да нет, что ты! – махнул рукой Кирилл. – Никаких страшных тайн в моем армейском прошлом нет. В прошлой жизни я был обыкновенным снайпером из обыкновенной воздушно-десантной дивизии. Обыкновенно призывался, обыкновенно демобилизовался. А между двумя этими обыкновенными событиями обыкновенно съездил на три месяца на Северный Кавказ. Ну... – он пожал плечами, – туда за последние годы столько народу съездило, что и говорить-то особенно не о чем.

–Снайпер? – переспросила Елена. – Снайпер – это интересно.

–Да уж куда интереснее!

–Я серьезно. Паша рассказывал как в горах душманы на них охотились. Били исподтишка...

–Ну, так на то он и снайпер, чтобы исподтишка бить! – самодовольно усмехнулся Кирилл. – В открытую только автоматчики дерутся, а снайперу исподтишка ударить – дело чести.

–Вот так?

–Только так! – кивнул он. – Снайпер – это не просто меткий стрелок. Снайпер – нечто большее. Снайпер – это специально отобранный, обученный и подготовленный к самостоятельным инициативным действиям воин, меткий стрелок, умеющий искусно действовать в боевой обстановке. Задача снайпера – уничтожение важных и опасных целей, появляющихся на короткое время, – решается терпением для выбора удобного момента, чтобы наверняка поразить их. Искусство снайпера состоит в том, чтобы самостоятельно найти цель, оценить ее важность и поразить одним выстрелом.

–Здорово! Это ты все сам придумал? – спросила Елена, после того как Кирилл отчеканил последнюю фразу и остановился.

–Нет, – ответил он. – Это все я испытал на собственной шкуре, а придумали это совсем другие люди, еще во времена Великой Отечественной.

–Так давно? – Елена задумалась на мгновение, а потом улыбнулась: – А тебе, похоже, нравилось быть снайпером?

–Еще бы. Если бы ты знала, что это такое! Снайпер – это Бог войны! Не больше и не меньше. Одинокий, беззащитный, оснащенный самым, казалось бы, примитивным оружием, какое только есть в современной армии, он способен творить настоящие чудеса. Спасения от него нет. Истинный снайпер невидим, как воздух, безжалостен, как огонь и неуловим, как вода. Эффект от его работы ужасен. И что еще важнее – этот эффект мало изменяется в зависимости от условий боя. Я видел войну в горах, в лесу, в городе. Видел, как резко меняются возможности самой лучшей и современной боевой техники в зависимости от условий. Предельно опасные на равнине, танки, попадая в уличные теснины или горные ущелья, становятся невероятно уязвимыми. Авиация менее зависима от ландшафта, но по сравнению с тем, что может сотворить самолет или же вертушка, атакуя противника на открытой местности, их возможности в горах или, скажем, лесу, резко уменьшаются. Про город я просто молчу. Там они вообще способны лишь наворотить горы щебня, изувечив и угробив при этом массу мирных жителей. Пехота более универсальна, но ее потери, что в уличных боях, что в равнинных сражениях колоссальны. И только снайперу все равно где и с кем сражаться! В горах ли, в лесах ли, в городе или же в пустыне, снайпер всегда готов взять максимальную планку боевой эффективности. Если это настоящий снайпер, конечно.

–А что такое настоящий снайпер?

–Я уже говорил, настоящий снайпер – это Бог. По крайней мере, так кажется всем кто сталкивался с ним на войне. В самом спокойном, надежном и безопасном месте, в самое неожиданное время, как привидение, как призрак, как Бог, он придет и заберет твою жизнь. Проявится на долю секунды и исчезнет навсегда. И никто его не увидит. И никто его не достанет. И никто ничего ему не сделает. Все будут лишь удивленно покачивать головами, недоумевая: откуда пулька прилетела? Не иначе с небес! Да что там говорить-то! Снайпер это – снайпер. Снайпер это всегда – спецназовец. Даже если служит он в стройбате. В горах, я был свидетелем как одна, прости господи, сучка, неделю держала в страхе целый гарнизон! Самым грамотным образом обрабатывала военную базу. Потом ее, разумеется, вычислили и сняли, но за это время она успела переправить трех чижиков в лучший мир, да еще пятерых – покалечить. Но самое страшное даже не это, а то, что целую неделю две сотни вооруженных до зубов мужиков, ходили, склонив голову перед одной бабой со снайперской винтовкой. Лишний раз старались носа из казармы не высовывать и к окну не подходить. Едва ли не на коленях ползали, лишь бы шкура целой осталась. А она была одна. Понимаешь? Одна!