Текст книги "О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Яшенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Внедорожник стоял на пересечении улиц, упираясь длинными столбами включенных фар в высокий забор, над которым нависала замысловатая паутина древесных ветвей, вычерненных ярким светом. Покрутив головой, Кирилл сообразил, что это улица, ведущая от их дома к пляжу. Повернешь направо, вверх, – окажешься у дома, налево, вниз, – у моря.

–Чего стоим? – поинтересовался он. – Кого ждем?

Лена обернулась к нему:

–Искупаться не хочешь?

–Сейчас?

–А что такого? – улыбнулась она. – Вечернее купание прекрасно снимает стресс после тяжелого дня и способствует крепкому, здоровому сну. По-моему, тебе сейчас именно это и нужно.

–Вечернее, говоришь? – Кирилл бросил взгляд на часы. – Скорее уж ночное!

–Ты против?

–Боюсь, плавки дома забыл...

–Я тебя умоляю! – пренебрежительно махнув рукой, Лена толкнула селектор коробки передач и повернула руль влево...

*

-Кому интересны твои плавки в такой час? – спросила она, захлопывая дверцу машины и подходя к Кириллу, стоявшему у кромки черной воды.

Пользуясь безлюдностью и выдающимися качествами своего "проходимца", они бесцеремонно вторглись на пляж и остановились у самой линии прибоя.

Вечерний бриз уже смолк. Море тоже успокоилось, устало расправив измятую за целый день волнами поверхность и заискрилось яркой паутинкой созвездий. Ленивый шелест маленьких волн не нарушал тишины и покоя. Только вдалеке на набережной едва слышно гудел поздний ресторан...

–Так и будем стоять?

Лена сбросила босоножки на песок у колеса машины и расстегнула платье...

Несмотря на скупость освещения, Кирилл все же смог насладиться представшим ему действом.

Скрестив руки, женщина взялась за подол и подняла его вверх. Бедра ее слегка качнулись вправо, тело элегантно изогнулось, но затем, словно подпружиненное, распрямилось, когда платье взлетело до плеч.

Будто зачарованный, Кирилл смотрел как она высвободила голову из воротника и небрежно отбросила платье на капот машины. Потом избавилась от белья и шагнула в темную воду.

–Так и будем стоять? – обернулась она к нему.

Кирилл хмыкнул и начал раздеваться...

Он догнал Лену, когда она уже вошла в воду по пояс. Черная плоскость, размеченная яркой сеточкой созвездий, рассекала ее фигуру точно посередине. Словно в черном зеркале, в ней отражалось изящное сужение бедер к талии, некрупная выпуклость груди. И руки, парившие над водой, будто в поисках равновесия...

–Поплыли? – предложил Кирилл.

–Неохота. – отказалась Лена, оглядываясь назад.

Кирилл тоже обернулся в сторону берега, темной массой возвышавшегося позади них. Даже с такого расстояния невозможно было разложить его на отдельные составляющие, отчего казалось – он еще дальше. Лишь на лобовом стекле покинутого ими "Ленд Ровера" время от времени проскальзывал случайный отблеск, выдавая местоположение машины.

Стерев границы неба, земли и моря, темнота скрала перспективу и увеличила расстояния, лишив желания и дальше заходить в черную морскую купель.

Похоже, Лена тоже испытывала нечто подобное. Решимость совершить полуночный заплыв покинула ее, как только ночной берег растворился в темноте, и черное море обступило их со всех сторон.

–Иди сюда. – протянул он ей руку.

Она несмело ответила ему, и как только их ладони соприкоснулись, Кирилл, резко потянул женщину к себе. Потеряв равновесие, она ахнула и буквально упала в его объятия. Светлые пряди волос закачались на темной поверхности воды.

–Кирилл!

–Тихо! Тихо. Тихо... – несколько раз повторил он, успокаивая, гипнотизируя ее, а потом медленно пошел вперед, на глубину.

Он осторожно шел по неровному дну, неся Лену перед собой. Она лежала на его руках и, одновременно, на поверхности моря.

Кирилл чувствовал как, несмотря на удаляющийся берег, беспокойство покидает ее. Ему давно был известен этот надежный, практически безотказный прием, помогающий успокоить и... расположить к себе девушку. Ночное купание – прекрасный шанс сблизиться, ведь как сильно ни волновалась бы твоя спутница, стоит только ей взяться за твою руку, обретя в ней опору в черном, колышущемся море, и она пропала. Даже если перед этим забыла сбросить купальник. Настолько непреодолима магия суровой нептуновой стихии и тонких женских пальцев, лежащих на крепком мужском плече...

Он остановился лишь когда вода закрыла его грудь. Расслабленно вытянувшись, Лена лежала на его руках. Кирилл то опускал, то приподнимал ее, баюкая словно ребенка, наслаждаясь невесомостью ее тела и думая, что с женщинами хоть изредка, но бывает легко.

Она же полностью отдалась во власть его рук, то чуть заметно погружаясь в воду, то снова оказываясь над ее поверхностью. Черное покрывало моря, густо затканное серебряным бисером поднебесья, то приоткрывало тугие холмики безупречной груди, узкий животик с точечкой пупка и темным треугольничком, и стройные ноги, то смыкалось над ними...

Одной рукой Лена обнимала Кирилла за шею, а другой скользила по воде. В гуще ее светлых локонов запутался Млечный путь.

Весь мир вокруг состоял из блеска звезд, шелеста волн и сплетения рук...

*

-К Ялте.

–Не, к Керчи.

–Нет, к Ялте.

–Нет, к Керчи.

–Ну, хорошо, почему ты думаешь, что к Керчи?

–А ты что не видишь красного бортового огня?

–Красного бортового огня? Огней-то я вижу предостаточно, но какой из них бортовой...

–Ты еще спроси: какой из них красный! – рассмеялся Кирилл, крепче прижимая Лену к себе.

...Выйдя из воды, они постелили на капот внедорожника ее платье и, забравшись на него, укрылись пляжным пледом. И теперь, откинувшись на лобовое стекло и прижавшись друг к другу, рассматривали черное полотно полуночи.

Ночь медленно остывала, но плед надежно удерживал тепло, исходившее от разогревшейся за день машины, создавая вокруг озябших купальщиков маленький оазис уюта и защищенности. Несмотря на поздний час, покидать его не хотелось. Хотелось, напротив, сидеть тут до бесконечности, высматривая в черной бездне реденькие огоньки, еле движущиеся или не движущиеся вовсе, и отчаянно спорить: корабль это, самолет или летающая тарелка? Поскольку темнота напрочь стерла горизонт, огоньки могли перемещаться как по морю, так и над ним...

–Допустим, я вижу красный бортовой огонь. И что с того?

–Если ты видишь красный бортовой огонь, значит – ты смотришь на левый борт судна, килька ты пресноводная. – ласково поглаживая плечико Лены, Кирилл терпеливо объяснял ей премудрости морского дела, почерпнутые им самим за пару визитов к однокурснику в питерский яхт-клуб. – И если только это судно не идет задом наперед, стало быть, идет оно на восток, в сторону Керчи. Неужели тебе не объясняли столь очевидных вещей при обучении подводному плаванию?

–А откуда ты знаешь, что это – бортовой огонь? – она проигнорировала его вопрос, продолжая рассматривать светящуюся мозаику огоньков, застывшую далеко-далеко от них.

–Потому что я вижу над ним еще и белый топовый огонь, который должен быть расположен на мачте и делаю, таким образом, вывод, что красный огонь горит ниже него, на надстройке судна.

–И ты совершенно четко видишь: где белый огонь, а где – другой?

–Естественно.

–Ты говоришь, так, как будто в темноте можно много увидеть!

Кирилл помолчал несколько мгновений, а потом ответил:

–В темноте можно увидеть все что хочешь. Стоит только захотеть.

–То есть, ты хочешь сказать, что видишь в темноте?

–Ну, разумеется. – ответил он. – Как и любой нормальный снайпер или разведчик. Если бы я не видел в темноте, получил бы свое еще в горах.

–Разве это возможно? – удивилась Лена. – Человек не может видеть в темноте. Он же не филин.

–Ошибаешься, дорогая. Человек абсолютно четко может видеть в темноте, даже, несмотря на то, что он и вправду не филин. Ночное зрение – естественная функция нашего организма, доставшаяся нам в наследство от далеких предков. А не видят люди в темноте исключительно, потому что подавляющему большинству это попросту не нужно. Потому что с появлением лучин, свечей, а после – электричества, эта естественная функция утратила свое значение, перешла в разряд атавизмов. Но не отмерла окончательно. Если того требует жизнь, разбудить ночное зрение не так уж и трудно.

–Серьёзно? – Лена недоверчиво покрутила головой по сторонам. – Что-то я в этом сомневаюсь...

–А ты не сомневайся. – заверил ее Кирилл. – Есть несколько проверенных приемов разбудить и отладить ночное зрение. Лучший из них – "Звездочет".

–Красивое название. И как выглядит этот "Звездочёт"?

–Ночью, когда нет облаков и туч, вот как сейчас, нужно выйти на улицу и смотреть в небо. Сначала ты увидишь там совсем мало звезд. Но стоит только, не отрываясь, но и не напрягаясь, посмотреть десять – пятнадцать минут и ты увидишь две звездочки, три звездочки, лучше конечно – пять звездочек. И чем дольше, чем упорнее ты будешь тренировать глаза подобным образом, тем больше звезд от ночи к ночи будешь наблюдать. Разумеется, это происходит не из-за того, что звезд на небе становиться больше, а потому лишь, что пробуждается твое ночное зрение.

–Забавно! И много можно увидеть в темноте?

–А это напрямую зависит от того, сколько ты можешь увидеть на свету. Иначе говоря, – от остроты твоего зрения. Глаза – основной рабочий инструмент снайпера и художника. Они требуют особого отношения. Острота зрения для художника и снайпера – это не блажь, а насущнейшая необходимость, без которой и у того и у другого наступает полная профнепригодность. Поэтому ее надо холить, лелеять и по возможности развивать.

–А как это достигается?

–А достигается это отказом от просмотра телевизора и употребления никотина, сведением до минимума общения с компьютером и, конечно же, – соответствующей диетой. – ответил Кирилл.

–Ого! И тут диета?

–Естественно. Для остроты зрения прежде всего необходим витамин А. Особенно много его в моркови. Именно ее снайперу и необходимо употреблять в максимальных количествах...

–Это я знаю. – кивнула Лена. – Бабушка в детстве поила меня по утрам морковным соком.

–А с чем был сок?

–В смысле – с чем?

–Сметана, масло?

–Ни того, ни другого.

–Ага, вот она – главная ошибка! – поучительно покачал пальцем Кирилл. – Каротин, содержащийся в моркови и после перерабатывающийся организмом в витамин А, жирорастворим, и потому употреблять морковь, или же ее сок, необходимо с чем-то жирным. Дома я каждый вечер отжимаю стакан морковного сока, смешиваю его с половинкой стакана сметаны, добавляю грамм пятьдесят чернички и употребляю это на сон грядущий. При такой диете и бережном отношении к глазам, остроту зрения можно сохранить до глубокой старости.

–Что ж ты раньше-то не сказал? – удивилась Лена. – Маша и здесь делала бы тебе твой... йогурт. У нас ведь ни морковка, ни сметана не в дефиците. А диета это – свято. Ее нужно соблюдать неукоснительно.

–Ага. – кивнул Кирилл, думая, что раньше, сразу после приезда из Питера ему было совсем не до того...

Лена между тем, подняла голову вверх. Кирилл усмехнулся и последовал ее примеру. Черный купол, приколоченный к небу серебряными гвоздиками (как думали древние люди и он сам) лежал над ними словно океан, омывавший берега земли. Вскоре звездный хаос начал распадаться на привычные контуры созвездий, внутри и между которыми мелким, густым горохом были рассыпаны крошечные звездочки. И чем дольше он смотрел вверх, тем больше становилось этой мелочевки. Ему нравилось наблюдать как на самых пустых квадратах неба, проклевываются крохотные, едва заметные точечки, которых еще секунду назад там не было и в помине и черный небосвод превращается в сказочное полотно, расшитое разноцветным бисером.

–Ну и как ощущения? – спросил он минут через пять.

–Фантастика! – восторженным шепотом отозвалась Лена, неотрывно смотревшая вверх. – Я и представить себе не могла такое количество звезд!

–То ли еще будет. – тоном заправского специалиста отозвался Кирилл. – Два – три месяца тренировок и ты будешь видеть в темноте немногим хуже, чем на свету. Проверено. Главное – не напрягайся.

Лена лишь кивнула в ответ.

–Глянь-ка: где там наш кораблик. – предложил он ей.

Перенеся взгляд с неба на море, Лена несколько мгновений в замешательстве крутила головой, пока не обнаружила искомые огни прилично сместившимися к востоку.

–Точно, в Керчь идет.

–А то! – без тени самодовольства ответил Кирилл. – А еще чего интересного видишь?

Она прилежно осмотрелась, заметив несколько поздних пар на пляже, подобно им устраивавшим полуночные заплывы, темный силуэт грузового фургона возле далекого пирса и даже несколько судов, стоявших в море, на открытом рейде с минимальным освещением.

–Блин, да ты – настоящая кошка! – оценил ее успехи Кирилл. – Сколько судов на рейде?

–Пять.

–Уверена, что пять, а не четыре?

–Уверена. – ответила Лена. – Вон за тем, дальним судном еще одно прячется. Видишь: мачта и корма видны?

–Точно. – похвалил ее Кирилл. – Не ожидал от тебя такой прыти...

–Мне кажется, я действительно вижу лишь немного хуже, чем днем.

–Что, прямо скажем, несколько странно. – пожал он плечами. – Для первого-то раза...

В поисках объяснения, Кирилл покрутил головой и сразу же заметил луну, выползавшую из-за колючей вершины Карадага, притаившегося у них за спиной.

–А я-то думаю: что-то ночь действительно стала слишком ясной! – сказал он, указывая Лене на почти ровный, круглый диск небесного прожектора.

Оба прыснули, а потом он спросил:

–Не пора еще домой?

–Замерз? – спросила Лена.

–Ага. – кивнул Кирилл. – Что-то не греет меня любовь.

Несмотря на избитость шутки, это все равно было лучше, чем сказать правду.

Ну не любил он, когда ему так сильно подсвечивало в спину. Да еще на такой открытой местности.

Не любил и все тут.

*

-Ты куда? – прошептала Лена, протягивая к нему руку.

–Я сейчас. – ответил он, спуская ноги с кровати и натягивая брюки.

Выйдя из спальни, Кирилл прошмыгнул в ванную и забравшись в душевую кабинку включил воду.

Осознание необходимости завершать любовные утехи гигиеническим процедурам ему привил дядя Слава. Он говорил, что мужчины и бактерии имеют стойкую тягу к одному и тому же женскому органу, что, вне всяких сомнений, доказывает: как недалеко первые ушли от вторых. Ну, или же глядя на проблему с другой стороны, – какие все эти бабы заразы. В общем, либо – так, либо – этак.

Последующая жизнь только укрепила эту полезную привычку: оружье любит ласку, чистку и смазку...

Вволю наплескавшись, он выбрался из душа, энергично обтерся и направился обратно в спальню.

Дверь он заранее оставил открытой, чтобы поменьше шуметь. Когда, подмывшись, возвращаешься в постель, главное – сделать это по возможности тише, чтобы любимая не проснулась и снова на тебя не набросилась.

Подойдя к двери, Кирилл осторожно заглянул в спальню и обмер...

Луна по-прежнему господствовала в небе, и ее свет заливал всю комнату вместе с широкой кроватью.

Нет, Лена не спала. Она лежала, закинув одну руку за голову, а другую положив поверх живота и смотрела вверх. Покрывало, отброшенное набок, лишь немного укрывало ноги женщины...

Загипнотизированный ее неподвижным взглядом, Кирилл взглянул на потолок. Потом снова посмотрел на Лену.

Нет, она никуда не смотрела: обращенный вверх, ее взгляд не покидал глаз...

Словно завороженный, Кирилл стоял перед дверью, пока губы женщины не дрогнули мягкой улыбкой, а веки не опустились. После этого он, все еще не дыша, на цыпочках отошел от двери и направился в свою комнату, заполненную рисовальными принадлежностями и использовавшуюся им в качестве мастерской.

Сев в кресло, он несколько мгновений собирался с мыслями, пытаясь унять дрожь в руках. Потом встал, прикрепил к мольберту лист картона и взялся за карандаш...

*

-Еще! – прошептала Лена.

Кирилл прикоснулся пальцем к ее подбородку, задержал его на мгновение, а потом позволил соскользнуть вниз. Обрисовав изгиб шеи, мизинец, едва касаясь бархатистой кожи, пробежал между тугими бугорками грудей, прочертил прямую от солнечного сплетения до пупка, споткнулся о его впадинку и, подпрыгнув, остановился в гуще темных волос. Лена ахнула. Ее руки, стискивавшие спинку кровати, вздрогнули, напряглись, а потом опали.

Кирилл не отрываясь смотрел на ее опущенные, нервно трепещущие веки, ожидая...

Вместо этого Лена взмахнула руками и, резко изогнув стан, села на постели.

–Куда? – Кирилл попытался перехватить ее, но она проворно ускользнула от его захвата и, соскочив на пол, сняла со спинки стула халат.

–Пойду, предохраню тебя от нежелательной беременности! – рассмеялась она, завязывая пояс и доставая из тумбочки пластиковый флакончик. Внутри него, шелестя как галька в полосе прибоя, перекатывались то ли капсулы, то ли таблетки.

Кирилл хмыкнул и устало откинулся на подушку...

...Через час, когда они уже сидели в гостиной за завтраком, Лена спросила его:

–Поедем сегодня рисовать?

–Нет, не поедем. – покачал головой Кирилл.

–Что-то в последнее время господин живописец отлынивает от своих обязанностей! – улыбнулась она. – Уже три дня на пленэрах не были.

–И вовсе я не отлыниваю! Просто работаю дома, вот и все.

–Рисуешь Афродиту не выходя из комнаты?

–Во-вторых – не рисуешь, а пишешь! – отрезал Кирилл. – Рисуют в подъезде, на стенке. А во-первых – почему нет? В конце концов работа на пленэре это лишь начальный этап. Составление набросков, предварительных эскизов. А большая часть работы всегда делается в мастерской. Чем, собственно, я сейчас и занимаюсь...

–Ясно. – кивнула Лена. – А я уже было подумала, последняя неудача окончательно тебя сломала и ты отчаялся... написать меня. – она подумала немного и спросила: – А посмотреть можно?

–Лучше не надо. Я же говорил тебе: не люблю показывать половину работы. Как, впрочем, любой нормальный художник. Нет более надежного способа дискредитировать картину в глазах заказчика, чем показать тому недоделанную работу, приговаривая: ну, глазки мы, конечно же, еще подведем, ну губки мы, конечно же, еще подкрасим, ну волосы мы, конечно же, еще залоконим, ну грудь мы, конечно же, еще... приполним и ножки мы, конечно же, еще удлиним. Заказчик должен видеть только конечный результат.

–А полработы показывать нельзя? – уточнила она.

–Нельзя. А у меня еще и половины-то нет...

–Тогда точно смотреть не стоит!

–Ей богу – не стоит. – подтвердил Кирилл. – Обещаю: когда будет можно, ты узнаешь об этом первая. А пока пообещай, что не будешь... подглядывать.

–Не буду подглядывать? – улыбнулась Лена. – Хорошо, не буду. А хотя бы описать, рассказать: что ты там... творишь, можешь?

–И даже этого не могу. – развел руками скрытный творец.

–Даже этого не можешь?

–Увы.

–Почему?

Кирилл почесал затылок, обдумывая ответ:

–Закон жанра, дорогая. – на лице дорогой собеседницы отразилось столь искреннее непонимание, что он вынужден был продолжить: – Есть у меня один товарищ в Москве... нет, он не художник, писатель всего-навсего. Так вот он как-то раз сказал мне, что если задуманную, сочиненную в голове книгу хотя бы один раз подробно кому-нибудь рассказать, изложить, то писать ее, скорее всего, уже не захочется.

–Почему так?

–А вот так! Идеи, видимо, не прощают, когда хозяин делится ими с посторонними. Иван, так его зовут, утверждал, что идея лишь тогда выльется в законченное, полноценное произведение когда ты не оставишь ей другой лазейки кроме листа бумаги...

–То есть?

–То есть ты должен держать свою идею в себе, она должна бродить внутри тебя как вино в бочке, не имея выхода, клокотать как вода в паровом котле, готовая разорвать его на мелкие части. И единственным предохранительным клапаном, единственной лазейкой, через которую можно стравить это давление должна быть твоя работа, твое творчество. А если ты начнешь рассказывать всем и каждому "А вот задумал я написать книгу про это-то и про то-то!", делиться своей идеей с другими людьми, то она так и сгинет, распадется на мелкие части, растворится в разговорах, разбежится к более сдержанным хозяевам. А ты останешься с чувством, что высказал, воплотил в жизнь, реализовал-таки свою идею, но как-то... не так. Как-то глупо, как-то ущербно, по-дурацки как-то. Высказать-то – высказал, а... книги как не было так и нет! Идея уже стала общеизвестной. Она уже не принадлежит тебе одному. Ты уже отпустил ее. Давление упало, пар вышел, а паровоз так и не сдвинулся с места.

Лена некоторое время обдумывала услышанное, а потом спросила:

–И что: у вас так же?

–Ага. – ответил Кирилл. – Если не хлеще. Визуальный образ гораздо тоньше в эмоциональном смысле, нежели словесный. И разрушить его, соответственно, гораздо проще. Я уверен – стоит мне сейчас, на словах, описать тебе все, что я собираюсь сделать на холсте и мне уже не захочется подходить к мольберту. А зачем?! Картина-то уже "написана"! Давление уже упало...

–Пар уже выпущен. – закончила Лена.

–Точно. Так что будет гораздо лучше если я буду держать свой... творческий пар в себе и выпускать его только за мольбертом.

Она кивнула, попросила Марию подлить ей еще кофе и сказала:

–Ладно, в таком случае не буду тебе надоедать.

–Загорать пойдешь?

–Нет. – покачала Лена головой. – В Феодосию съезжу...

–По магазинам решила пробежаться?

–Нет. В парикмахерской уже сто лет не была. Надо же форму поддерживать. Вдруг тебе в скором времени опять натурщица потребуется.

–Все может быть. – не стал он разочаровывать ее.

–Со мной съездить не хочешь?

–Нет. – ответил Кирилл, ощущая нетерпеливый зуд в пальцах и маниакально острое, почти наркотическое желание поскорее услышать запах свежей краски...

*

Быть может, я – картонный герой, но я принимаю бой...

Кирилл стянул наушники плеера и отложил карандаш. Сделав шаг назад, он тряхнул головой и облегченно вздохнул. Спина ныла от напряжения, пальцы, сжимавшие карандаш, онемели, а глаза настойчиво просили отдыха.

Но игра стоила свеч! Такого творческого азарта, какой захватил его в ту ночь, когда они купались в черном ночном море, он не испытывал уже давно. Мир словно сжался до размеров листа. Время утратило свой привычный ход и деление, измеряясь более не часами и минутами, а количеством отрывистых, коротких штрихов, уложенных мягким грифелем на твердый картон. В ушах грохотала канонада забористого питерского рока.

Работа настолько захватила его, растворив чувство реальности, что в один момент, подняв голову, он замер, пораженный тем, что за окном не Университетская набережная со сфинксами и величественной громадой Исаакиевского собора, любующегося своим дрожащим отражением в вечно беспокойном, свинцово-сером зеркале Невы, а киммерийский пейзаж Коктебеля.

Вот что значит поймать сюжет, ухватить идею, найти изюминку! подумал он, рассматривая сочно, глубоко, с тенями и полутенями прорисованный карандашный эскиз портрета. Сюжет был – проще некуда. Обнаженная женщина, лежавшая на кровати слегка прикрывшись невесомым покрывалом. Словом – классическая "Даная", только без ангельских и прочих посторонних лиц.

Кирилл думал, что прожил уже бог знает сколько лет и даже не подозревал в себе такую страстную тягу к плагиату. Но сейчас он с упоением отдался этому занятию, испытывая самое настоящее наслаждение и не испытывая ни малейших угрызений совести.

Все предыдущие дни, с разным успехом пытаясь изобразить Лену на морском берегу, он сталкивался с невозможностью увязать ее образ с композицией сюжета. Стилистические противоречия доводили его до исступления. Даже технически безупречный портрет с черным камнем-пьедесталом на фоне заходящего солнца казался ему мертвым и никуда не годным. Настолько разительным было несовпадение между Леной и этим умирающим, падающим за горизонт солнцем.

А сейчас...

Сейчас все эти противоречия и несовпадения исчезли, растворились, перестали существовать, в одно мгновение ока уступив место гармонии.

Гармония...

Она господствовала над этим, пока еще сереньким карандашным эскизом, подчиняя своей воле все части композиции, спаивая в единое целое отдельные штрихи, заставляя все фрагменты звучать в унисон.

Обычно он недолюбливал работу с предварительным эскизом, стремясь побыстрее перейти от бумаги и карандаша к холсту и кисти. Карандашный эскиз представлялся ему чем-то вроде стрельбы холостыми патронами – занятие забавное, но малорезультативное.

Обычно, но не сейчас...

Сейчас он с упоением занимался подготовительной работой, стремясь четче выстроить композицию, заранее выявить и устранить все ее слабые места, чтобы потом, залпом, не останавливаясь и не спотыкаясь, перенести все это на холст. Оттолкнувшись от первоначального сюжета, подсмотренного с порога спальни, он без малейшего смущения принялся вносить в него изменения, заставляя Лену, то чуть-чуть повернуть головку, то слегка подвинуть ножку, то немного переместить руку. Он хотел добиться максимальной выразительности ее позы. И добивался ее, или угадывая сразу нужный вектор изменения, или же ошибаясь, делая шаг – другой назад и переделывая все заново.

Единственное к чему он не прикасался – глаза женщины. Их он написал сразу и больше уже не трогал, опасаясь разрушить гармонию и законченность отсутствующего, уходящего вглубь себя взгляда.

Работа поглотила его с головой и он жалел лишь, что приходиться работать тайком от Лены. Неизвестно как... госпожа заказчица отнесется к тому, что он своевольно решил заменить заранее оговоренную "Афродиту" на "Данаю". А вот если он предъявит полностью сделанную работу, ей не устоять!

Что же касается Афродиты... Да плевать на эту Афродиту с высокой колокольни! Афродита – это уже не актуально.

Кирилл посмотрел на часы и досадливо поморщился: время, как всегда некстати, понеслось галопом. Скоро Лена должна вернуться от своего парикмахера. Можно, конечно проигнорировать ее...

Можно, но нельзя.

Окинув удовлетворенным взглядом филигранно проработанные ноги женщины, он снова взялся за карандаш и надвинул наушники плеера...

Группа крови – на рукаве, мой порядковый номер – на рукаве, пожелай мне удачи в бою , пожелай мне не остаться в этой траве...

* *

Войди под стрельчатый намет,

И пусть душа твоя поймет

Безвыходность слепых усилий

Титанов, скованных в гробу,

И бред распятых шестикрылий

Окаменелых Керубу.

-А это, Кирилл, известно уже лет сто, а то и всю тысячу! – пожал плечами Паша. – Свято место пусто не бывает! Если власть не держат офицеры, то ее неизбежно прибирает к рукам кто-нибудь другой. Да хоть те же старослужащие. Потому что такая структура как армия в принципе не может существовать в условиях безвластия. Не мне тебе это объяснять, ты это и сам прекрасно знаешь. А эти уроды сперва довели офицерство чуть ли не до полной деградации, опустили профессию защитника отечества ниже профессии ассенизатора, а теперь причитают: и откуда это, скажите на милость, дедовщина-то такая в армии?! Ну ты хоть в общем-то со мной согласен?

–Согласен, чего уж там! – Кирилл махнул рукой, словно дублируя свой ответ. В веселом гуле переполненного ресторана это было совсем нелишне.

Паша пригубил ром и продолжил:

–Офицер в принципе, по умолчанию обладает всей полнотой власти. И нужно довести его до совершенно непотребного состояния, чтобы он этой властью не желал воспользоваться, а, напротив, делился с каждым ефрейтором! Да у меня в батальоне, без моего на то разрешения, никто даже чихнуть не мог! И ни один старослужащий на желторотиках ездить не смел. Уверен, твой Ракитин был таким же. Иначе ты бы о нем отзывался совсем по другому.

Кирилл кивнул.

–Диктатура? – словно у себя самого вопросил Паша. – Конечно, диктатура! – ответил он сам себе. – А как иначе? В самой основе армии лежит тоталитарная система жесткого, безоговорочного подчинения младшего старшему. Так о чем мы тогда говорим?

Кирилл снова кивнул. Интересный вопрос, черт возьми! С одной стороны, они сейчас говорили о своей прошлой жизни. С другой – понять: с чего начался этот разговор и чем он закончится было решительно невозможно. Пока что они лишь выжили из-за стола Елену, отправившуюся в дамскую комнату поправлять свой и без того безупречный макияж.

–А ты сам-то Ракитина раньше не знал? – совсем невпопад ответил он вопросом на вопрос.

–Я? – переспросил Паша. – Нет, я Ракитина не знал. По твоим описаниям – названиям чувствую: где-то мы с твоим капитаном, в смысле – лейтенантом совсем близко, совсем рядышком были. Можно сказать – плечом к плечу стояли, но встретиться... не довелось...

–Нет, ну вы только подумайте! – незаметно проскользнув между соседними столиками, Елена появилась возле них и, повесив сумочку на спинку стула, уселась сама. – Я битых полчаса пудрила носик, а они так и не удосужились сменить пластинку! – и она возмущенно стукнула кулачком по столу.

–Дорогая! – Паша бережно подхватил ее ладонь и поцеловал. – Ну ты же сама все понимаешь: такая встреча! Мыслимое ли дело за прошлую, десантную жизнь не поговорить?!

–А мыслимое ли дело целый вечер просидеть в ресторане с двумя кавалерами да так и остаться... неотанцованной?! – парировала она, пожав плечами.

Паша смущенно развел руками, не имея, видимо, достойного ответа на столь суровый и справедливый укор, а Елена обернулась к Кириллу и улыбнулась:

–Кто-нибудь здесь пригласит даму танцевать?

Он посмотрел на Пашу. В ответ на невысказанный вопрос тот еще раз развел руками, капитулируя.

В это мгновение оркестр смолк, с тем, чтобы секунду спустя грянуть с новой силой, сменив самбу на румбу. Ну, или же – наоборот. Будучи в состоянии отличить разве что вальс от гопака, Кирилл не решился бы точно назвать последовательность танцев. Также, наверно, как и веселая, хмельная публика, давно уже выведшая некое среднеарифметическое из всех стилей и без устали повторявшая один и тот же набор танцевальных па под любой аккомпанемент.

На таком фоне можно было не опасаться за собственный дилетантизм по части латиноамериканских танцев и смело выходить на паркет в центре зала. Кирилл встал и галантным жестом предложил руку Елене.

Она склонила голову с царственным величием и, подав ему руку, поднялась из-за стола...

*

После обеда он оставил ее на пляже в кафе, заверив, что в случае необходимости она может пользоваться его номером как своим собственным, а сам отправился к Паше.

К немалому его удивлению, внезапно свалившиеся на него обязанности парламентера между воюющими сторонами нисколько не тяготили его. Хотя ранее он никогда не замечал за собой страсти к улаживанию чужих дел, а в данный момент запросто мог найти занятие поинтересней, нежели бесконечное курсирование от Елены к Паше и обратно, он готов был и далее заниматься этим, покуда конфликт не будет полностью исчерпан...

...Паша, судя по всему, восполнял ночной недосып. Во всяком случае, дверь он открыл не сразу, да и вообще произвел впечатление сонливой заторможенности. С утра он выглядел гораздо свежее, подумал Кирилл, переступая порог номера.