Текст книги "Путь к золотым дарам"
Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
И все увидели над вербами и камышами два стяга: словенский, красный с белым орлом, и дреговицкий, голубой с золотым львом. Птица и зверь Даждьбога-Солнца. Их заметил одним из первых Славобор Славятич, бившийся вместе со своими северянами пешим под стягом с чёрным Перуновым орлом, и громко крикнул: «К нам, братья!» «К нам! Слава!» – откликнулся борянин Ратша, сражавшийся на коне под белым знаменем с Перуном-меченосцем.
Из котловины вылетели конные дружинники в кольчугах и простых кожаных панцирях. Впереди – оба князя. Собеслав – в рогатом шлеме, с пышными вислыми усами, и Вячеслав, длинными волосами, широкой бородой и старинным круглым шлемом напоминавший древних сколотских витязей. А вслед за всадниками выбежала толпа пешцев с копьями и топорами. Среди них было немало местных словен в кептарях. Услышав о приходе сородичей с севера, они пошли не к Церноригу, а к Собеславу.
Завидев соплеменников, словене из войска Цернорига первыми обратились в бегство. Следом пропало желание воевать у даков и языгов, а вскоре и у самих бастарнов. Все – конные, пешие, колесничие – бежали на юг и запад, забыв про обоз, где уже хозяйничала дружина Андака. Беглецов даже не преследовали.
Вышата, глядя, как гаснут светящиеся рога у гибнущих и бегущих кельтов, утёр пот со лба и сказал, широко усмехнувшись:
– Что, перебесились?
Мирослава с довольным смехом бросилась на шею Ясеню, и тот зарылся лицом в её рыжие волосы. Только она и могла ему заменить Добряну, которую совсем недавно, весной, отбил у него Ардагаст. Улыбалась и Милана, довольная, что её Сигвульф вышел из боя живым и даже не раненным.
Ардагаст по-сарматски, поднятой рукой приветствовал словенского и дреговицкого князей, а потом, не сходя с коня, трижды обнялся с каждым из них. Обнялся с отцом и дрегович Всеслав, бившийся рядом с царём. Волх, уже в человеческом облике, только посмеивался в усы: мол, что бы вы без нас делали, сидельцы болотные? Вячеслав возбуждённо рассказывал Ардагасту:
– Поверишь ли, за этим туманом бесовским не только не видели – и не слышали, что в поле творится. Пока наши волхвы вместе с вашими его не развеяли, думали мы, что волохи по-прежнему нас окружают. Глядим, а вокруг котловины никого, кроме друидов, да и те удирают.
Высокий Словении с расшитом кептаре, с окровавленным топором выступил вперёд, поклонился в пояс царю росов:
– Ардагаст, Солнце-Царь! Да наградят тебя боги за то, что избавил нас от лютого Чернорога и бастарнов его. Изгони их прочь с Днестровской земли. Вся она, до самых вершин Карпатских, искони наша, венедская, словенская. Заодно выгони языгов-пёсиголовцев и даков – их сюда волохи пустили. Все даки – воры и пьяницы, и порода их волчья...
– Наша – тоже, – грозно прорычал Волх.
– Огненная Правда, которая превыше самих богов, говорит: злые люди есть в каждом народе, но нет народа, недостойного жить под Солнцем и согреваться его лучами, – сказал царь. – Я сокрушу и покараю всякого злодея, но без вины никого не изгоню. На то я и зовусь Ардагаст – Гость Огненной Правды.
– Эта земля – наша. Наши предки, сколоты-траспии, ею прежде всех вас владели. Даки нам тогда покорялись, а словене в верховьях Днестра ютились. И мы сюда переселимся из Дрегвы всем племенем, – решительно произнёс Вячеслав. – Но изгонять никого не будем. Земля здесь велика и обильна, и места на ней под Солнцем всем хватит.
Уцелевшие колесницы уносились на юг. Угрюмый, но не сломленный, стоял на своей колеснице Цернориг, и ветер трепал его крашеные волосы. Рядом ехал Морвран. Царь бастарнов и царь друидов молчали. Царь не набрасывался на друида с упрёками за то, что тот не обрушил на врага всю силу своей магии. Наверняка Морвран снисходительно ответит, что магическую силу в бою нужно использовать очень осторожно, а против воюющих лишь обычным оружием её вообще лучше не применять. Ничего, пусть теперь защищает свои священные города какой хочет силой – хотя бы задержит росов, а он, царь, тем временем соберёт на западе новое войско. Главное – его сын, его надежда, уцелел в битве. Вот он едет на коне рядом, такой же молчаливый и сумрачный, но не побеждённый, как и отец.
Не чувствовал себя побеждённым и Морвран. Разбито всего лишь войско царя. Пусть почувствуют все эти вояки, как слаба их сила без силы богов и стихий. А этой силы в священных городах больше, чем воины способны себе представить. И освоили её друиды за три века основательно.
На равнине у истоков Збруча войско росов хоронило и поминало погибших бойцов. Тела венедов жгли на кострах, сарматов – предавали земле. Только что вернувшиеся из боя ратники снова бились на тризне[19]19
Тризна – ритуальный поединок на похоронах (слав.).
[Закрыть] – без этого души павших воинов не будут спокойны. Здесь же, у могил и погребальных костров пировали, пели, плясали, шутили – не оттого, что не жалели павших товарищей или не ценили земную жизнь. А затем, чтобы тёмная сила Смерти-Яги не могла одолеть силу Жизни-Лады.
Улучив миг, Андак отошёл в укромное место и достал халцедоновый амулет. Всадник с копьём конечно же Саубараг, бог ночных разбоев, которого князь всегда почитал. А старик со смертоносной косой? Наверное, Владыка Преисподней. Или Сырдон, убийца солнечного бога. С ними лучше не иметь дела, если ты не колдун. Андак поёжился, поднёс амулет к губам. Перед его мысленным взором тут же предстал иудей в чёрной одежде с серебряным шитьём. Шёпотом, дрожа и запинаясь, рассказал ему сармат о битве. Выслушав его, Валент пренебрежительно усмехнулся:
– Всё это интересно для вас, варваров, а не для меня. Буйство грубой силы, а силы духовные почти не участвовали. С этими силами друиды вас хорошенько познакомят в священных городах. Если после этого от вашей орды что-то останется, это уже будет любопытно. А если она победит, тогда мне надо будет если не вмешаться, то перебраться поближе к вам.
Иерофант лукавил. Он уже был в дороге и как раз одолевал южные Карпаты на пути к Сармизегетусе – столице Дакии.
ГЛАВА 2
Война с друидами
Войско росов шло на юг правым берегом Збруча. Извилистая река текла спокойно и лениво среди болот и густых камышей, среди степей, дубрав и берёзовых рощ. Вдруг за очередным поворотом пологие берега сменились белыми скалистыми обрывами. А вскоре поперёк пути войска, по обе стороны реки, встал величественный горный хребет. Белые и серые скалы поднимались из земли, будто кости громадного мёртвого змея, а поверх них горели золотом осенней листвы густые леса.
– Медоборы, святые горы, – торжественно произнёс Вячеслав. – Тянутся они от священной горы Рожаницы, где западный Буг начинается, до Днестра.
– Благодатные места, – подхватил леший Шишок. Он, неуютно чувствовавший себя в степи, не участвовал в бою, но теперь, завидев леса, заметно оживился. – Не бывал, но слышал: мёд здесь самый знатный. Рай для бортников! И зверья видимо-невидимо: олени, кабаны, медведи...
– Кому что, – усмехнулся Вячеслав. – Здесь, в самом сердце Медоборов, наши священные города. Богит, град Рода, и Звенигород – град Ярилы и ещё троих богов.
– Ярила! Слышите, росы? – громко сказал Ардагаст. – Тот, кто нас вёл всю зиму через полесские дебри.
– Ярила! Аорсбараг, Белый Всадник! С ним не пропадём! – радостно зашумели венеды и сарматы.
Собеслав, от сородичей-словен хорошо знавший, что творится в приднестровских землях, вздохнул:
– Были святые места, а стали чёртовы. Видите пещеры в скалах? Друиды там живут. Им для злых чар уединение надобно. В Звенигороде поставили пятерых каменных идолов: вместо Перуна с Додолой – Таранис и жена его, вместо Даждьбога – Луг, вместо Велеса – Цернуннос оленерогий, а вместо Ярилы – Кромм Круайх, которого человечьими головами ублажают.
– Ярила тоже держит в руке человеческую голову, – заметил Ардагаст. – И ему человеческие головы приносят, и Даждьбогу. А для Перуна режут отрока и девицу.
– Зато для него не жгут людей живьём в хворостяных чучелах, как для Тараниса, – возразил Словении. – А чтобы для ворожбы людей резать и потрошить, будто скотину... Не всякая ведьма за такое возьмётся.
– Ты, грек, конечно, хочешь похвалиться тем, что вы, просвещённые эллины, не приносите человеческих жертв? – с вызовом взглянул на Хилиарха Хор-алдар.
– Хотел, – невесело улыонулся эллин. – Но вспомнил, как племянников Ксеркса принесли в жертву Дионису. И как во славу Диониса вакханки оторвали голову божественному Орфею. Снова кровавые головы... А Дионис – тот же Ярила.
– У нас в Индии людей приносят в жертву только шиваиты. Боги, смогу ли я до конца жизни искупить то, что сторожил их проклятый храм! – стиснул рукой виски Вишвамитра. – Вы, греки, зовёте Шиву индийским Дионисом. Скорее он похож на венедского Чернобога или персидского Ахримана.
– Боги ли так жестоки или люди приписывают им своё бессердечие? – задумчиво произнёс Хилиарх. – Один раб-христианин всё хвалил мне милосердие своего бога. И при этом так расписывал муки, ждущие почитателей иных богов, словно был готов превратиться в одного из демонов-мучителей.
– Кто как, а мы, венеды, приносим человеческую жертву тогда, когда племени грозит голод. Какой трус откажется от чести умереть за племя? Или – пленных врагов, таких, как этот рыжий нахвальщик, – пояснил Вышата. – А если так; как эти друиды – лишь бы больше, лишь бы страшнее, значит, не богам угождают, а людей пугают.
– Но ведь они призывают не только тёмных, но и светлых богов, – возразил грек.
– Кого бы эти лиходеи ни призывали, достаются их жертвы Чернобогу с Ягой и бесам. Кто ещё такие жертвы примет? – твёрдо сказал волхв. – Да и молятся-то они зачастую: для людских глаз – светлым богам, а тайком – совсем другим.
– Вот-вот, – сказал Собеслав. – В Богите они поставили чёрного истукана, трёхголового, будто Змей преисподний. Говорят: это великий бог, над всеми тремя мирами властный.
– Шива тоже трёхликий, – вздрогнул индиец.
– И Чернобог. Я глядел ему в глаза в Чёртовом лесу, – сказал Сигвульф.
– А я – ещё в тринадцать лет, на Черном кургане у Пантикапея. Вот мы и пошлём всех этих чёрных воронов в пекло, к их хозяину! – лихо тряхнул золотыми волосами Ардагаст.
– Ещё слышал я от многих: держат друиды в пещере в Звенигороде тварь какую-то: не то змея, не то лютого зверя. Видно, чтобы и дуракам ясно было, кому тут служат. Поохотимся на неё, как Перун на Змея, а? – задорно подмигнул Собеслав.
– Чего там, дело знакомое, – улыбнулся простовато Шишок. – Я вот огненного змея дубьём охаживал.
– А я подземного – мечом, – весело подхватил Ясень. – В него один жрец обратился вроде этих. Ничего! Раз у Перуна с Даждьбогом до всех чертей руки не доходят – на то есть мы, воины Солнца и Грома.
Высоко над берегом Збруча, бурного и порожистого в этих местах, над бескрайними лесными дебрями поднималась Соколиная гора. На её вершине стояло давно запустевшее городище, построенное нурами добрую тысячу лет назад. К югу от него гора круто спускалась вниз, образуя мыс между Збручем и глубоким Слепым яром. Сколоты, победившие нуров, отгородили мыс двумя валами со рвами, а третий вал насыпали над склоном яра. Так появился священный город Звенигород.
В городе тогда никто не жил, кроме нескольких жрецов. Между валами, в северной части города, стояли идолы четырёх богов и богини и жертвенники. А по праздникам, особенно в день Ярилы, на гору поднималась с юга, по самой стрелке мыса, весёлая толпа сколотое. Шли к богам с жертвами, а потом весь день пировали и веселились в южной половине, на обширной площади.
Среди сколотов траспии считались самыми большими весельчаками и любителями вина – верно, оттого, что породнились с весёлыми даками, почитавшими, как и все фракийцы, хмельного Диониса. Но когда степной бурей обрушилась на Скифию сарматская орда, траспии вдруг припомнили все обиды, какие терпели от царских скифов и великих царей сколотов-пахарей. Обратились к жрецам Ярилы, и те сказали: чем с великим царством погибнуть, лучше в малом, да своём отсидеться. То же сказали и волхвы остальных богов, и жрецы Рода в соседнем Богите. Не отсиделись. Ещё раньше сарматов явились с запада кельты. С ними шёл призванный чёрными друидами великан Балор. От взгляда его единственного глаза воины теряли силу, целые сёла сгорали или проваливались сквозь землю. Все селения вокруг священных городов были уничтожены, а сами они завалены трупами защитников. А с востока уже налетели сарматы. Уцелевшие траспии уходили на север, в леса, пока не забрались в затерянную среди болот Дрегву.
Лишь полтора века спустя на запустевшие земли пришли словене, a-ещё позже даки. Но все они оказались под властью бастарнов, а оба святых города – в руках друидов. Словене между собой называли богов старыми венедскими именами и по-прежнему несли в святые места дары богам, прося их об урожае, о дожде, о мире, об удачном возвращении из похода. Но все обряды теперь вершили друиды, и вместо деревянных идолов стояли каменные изваяния кельтских богов. А уж что творили волошские колдуны ночами, особенно на Белтан[20]20
Белтан – один из главных праздников кельтов (1 мая. Вальпургиева ночь).
[Закрыть] и Самайн (у венедов и праздников-то таких нет), за высокими каменными валами городища, ходили слухи один страшнее другого. И передавали их поселяне только вполголоса, держась за обереги, чтобы не услышал и не донёс друидам кто из тех, кого лучше вовсе не поминать.
В этот осенний вечер к южным воротам Звенигорода подошли два десятка словен – мужчин, женщин, детей. Шли не сами – их подгоняли языги, всегда готовые захлестнуть беглеца арканом. Пригнали этих словен из тех сел, где кто-то из мужчин, хотя бы по слухам, ушёл к росам и Собеславу. Зато дакийские сёла не трогали вовсе.
Молчаливые воины в рогатых шлемах и чёрных плащах открыли ворота, на дубовых створках которых были вырезаны всё те же отсечённые головы, а также знаки Тараниса – колеса и Луга – косые кресты. Потом одни за другими открылись ещё двое ворот, запиравших узкое пространство между валом и обрывом. Площадь за воротами была безлюдна, лишь несколько друидов напевали какую-то колдовскую песню у священного колодца.
Следующие ворота вели в северную часть города, к святилищам. Справа, у внутреннего вала, сидел каменный Цернуннос – оленерогий, с гривной и змеёй в руках. Впереди, у внешнего вала, стояли изваяния Тараниса и его жены с громовыми молотами в руках. А возле северных ворот города, будто стражи – Луг с копьём и солнечным колесом и Кромм Круайх, увешанный отрезанными головами.
На площадке между пятью идолами толпились друиды. У валов и ворот стояли воины в рогатых шлемах. Многих из них сами имели сан друида. Бросалась в глаза большая куча хвороста. Все жертвенники уже дымились. Оробевшие словене бормотали молитвы, вглядываясь в суровые, большеглазые, бородатые лица волошских богов. Ведь это те же родные Велес, Перун с Додолой, Даждьбог, Ярила, порой гневные, но справедливые. Неужто допустят, чтобы чужие колдуны безвинно губили Сварожьих правнуков? Или согрешили правнуки в чём?
На валу между Таранисом и Лугом стоял, скрестив руки на груди, словно ещё одно безжалостное божество, Морвран. Ветер колыхал его длинные волосы, увенчанные бронзовой короной, и чёрный плащ. А солнце уже скрывалось за багряно-жёлтым морем лесов. Ещё немного – и настанет раздолье для ночной нечисти. Да не сам ли Чернобог, её хозяин, взгромоздился в обличье жреца на вал, выше светлых богов? Рядом с царём друидов стояли два воина, одетые по-языгски. Из-под высоких башлыков выглядывали мохнатые пёсьи морды. Ряженые или?.. Не зря ведь языгов пёсиголовцами ругают.
Зловещая закатная тишина холодила душу, но ещё тревожнее стало, когда чёрные волхвы, повинуясь знаку Морврана, затянули песню на чужом языке. Новый взмах руки – и языги вдруг бросились вязать пленников, кулаками и плетьми заставляя молчать зарыдавших было баб и детишек. Следом друиды принялись сноровисто обкладывать связанных хворостом, обвязывать его вокруг человеческих тел, придавать форму. Вскоре на площадке между пятью идолами стояли четыре громадных хворостяных чучела. Внутри каждого из этих рукотворных великанов таилось по три человека – мужчина, женщина и ребёнок. Из-за хвороста глухо доносились плач и проклятия. Оставшиеся восемь словен онемели от страха, гадая, что же за страшный конец приготовило им самим чёрное воронье.
Морвран оглядел раскинувшиеся вокруг лесистые горы. Даже обычный взгляд замечал идущую с севера, узким берегом Збруча, конницу росов. А духовный взор видел ещё и пеших венедов, шедших лесом к нурскому городищу, и ещё один отряд, пробиравшийся в обход Соколиной горы к Богиту. Поздно, глупые вояки Солнца! Не успеете до заката, когда над миром воцарятся совсем другие хозяева.
Он тоже когда-то был воином. Из драчливого сельского паренька, полудака-полубастарна, выбился в дружинники. Это тогда его прозвали Вороном Смерти. Он верил в крепкую руку, крепкий меч и сильных богов-воинов, покуда один худой, невзрачный друид не разоружил и не обездвижил его чарами. «Я мог бы убить тебя, но ты ещё способен познать себя и великую мудрость». И Ворон Смерти стал послушным и усердным учеником друидов. Потому что любил Смерть – не свою, а чужую. Нет, он не принадлежал к выродкам, наслаждающимся, как женщиной, видом крови и мучений. Сеять Смерть, пугать Смертью и этим покорять людей, ломать их телесную и душевную силу – вот наслаждение, достойное воина и мудреца.
Морвран спустился с вала и направился к северным воротам, сопровождаемый лишь двумя верными пёсиголовцами. Друиды, стражи и языги сделают всё, что нужно, повинуясь его мысленным приказам. А он будет сражаться, укрывшись в другой крепости – неприметной, но более неприступной. Верховный друид пересёк нурское городище и по склону соседней горы Серый Камень, на которой возвышался одинокий могучий дуб, подошёл к небольшой пещере. Вход в неё завешивала медвежья шкура, но заклятия оберегали его лучше дубовой двери, окованной железом. В жилище мудрейшего из бастарнов не было ничего лишнего: ложе из шкур, простой очаг из камней, котелок, несколько горшков и мисок. Отдельно – сосуды со всевозможными снадобьями. Никаких книг: мудрость друидов передаётся только устно. Это греки во всём полагаются на книги, а глуповатые германцы балуются с рунами. Пёсиголовцы, войдя следом, остались у входа. Незаметные снаружи, они вовремя учуют любого врага. А друид проследовал за чёрную шерстяную завесу – в святилище. На стене его были высечены фигуры трёх женщин, почти одинаковые, а вокруг них – вороны, свернувшиеся в кольцо волчьеголовые змеи, псы, пожирающие людей, и мёртвые головы на кольях. В нишах, вырубленных в боковых стенах, лежали черепа, некогда принадлежавшие самым опасным врагам бастарнов.
Эту пещеру Морвран не променял бы и на царский Олений дом. Дуб над ней был подобен Мировому Дубу, соединяющему все три мира, а сама пещера – подземному царству, где властвуют самые могучие и страшные из богов. Боги... Невежды – поселяне и воины – умеют только пресмыкаться перед ними, канючить, подкупать. Премудрые жрецы отличаются от невежд лишь тем, что знают для всего этого больше способов. Одни маги ведают: есть могучие силы – Земли, Солнца, Грома, Огня... И есть мудрые, способные подчинить себе эти силы, даже помимо их хозяев – богов и духов, даже вопреки им. Да, чародей может одолеть и бога. Но вряд ли сможет смертный противостоять всем богам сразу. Надёжнее знать и использовать их вечную грызню между собой. Мудрый служит не богам, а самому себе.
И не смешно ли познавшему всё это справляться у богов и стихий о добре и зле? Своя правда у Огня и Тьмы, у Неба и Преисподней, у болота и омута. А с важным видом поучать юных шалопаев добродетели он, царь друидов, умеет в совершенстве.
Что ж, можно приступать. Да, лёгкой победы не будет, хотя колдовской мощи чёрных друидов противостоит, не считая троих дреговицких жрецов, лишь один волхв да две ведьмы. Зато волхв этот – Вышата, потомок великого мага Атарфарна-Огнеслава, учившийся у жрецов Экзампея и магов Братства Солнца, прошедший все семь степеней посвящения в мистерии Митры, не брезговавший при этом набираться мудрости у колдуна Лихослава в Чёртовом лесу и у пещерных колдунов в Карпатах. Эти солнечные волхвы опасны не так своими знаниями, как преданностью Огненной Правде. Ни купить, ни запугать их невозможно. А обе ведьмы не учёные, способные только пакостить и дрожащие перед последним чёртом-наставником, а природные – сильные, гордые и смелые. Вот такие, как эти трое, и гибнут чаще, чем чёрные волхвы! Ведь боги Тьмы ни от кого не требуют жертвовать жизнью.
Верховный друид сел, поджав ноги, взял в руку ветвь омелы и сосредоточился. Его мысль легко проходила сквозь толщу Серого Камня, но чужие чары почти не проникали в пещеру – рукотворное подобие нижнего мира. Он послал первый приказ: «Приступить к гаданию!» Наверху друиды схватили старика и девушку, привычно и сноровисто перерезали ему горло, а её тело вспороли от горла до низа живота. Морвран пригляделся духовным взором к крови и внутренностям. Та-а-к... Не то чтобы верная неудача – час для битвы он всё-таки выбрал по звёздам благоприятный, но без упорной борьбы не победить. Тем лучше, не будут расхолаживаться.
Новый приказ – и друиды повели троих словен, мужчину, женщину и девочку, на площадь. Те тут же обрадовались: решили, что отпустят. Трусливое, баранье, рабское племя! Завизжали только когда их стали бросать в священный колодец – глубокий и сухой. Всё! Ход в Нижний мир открыт, жертва принесена. Осталось вызвать его хозяев. Не зря их представляют трёхликими. Это значит: Владыка Тьмы и Смерть властны над всеми тремя мирами. Вот почему в Богите стоит изваяние Трёхликого, а в этой пещере высечен образ Морганы, триединой богини войны и смерти.
Те трое надеются на светлых богов. Да они тут прикормлены жертвами не хуже собак! Не так богат царь росов и венедов, чтобы пообещать более щедрые жертвы. Могучие силы сосредоточены на этой горе: силы Леса, Грома, Летнего и Весеннего Солнца. Но превыше их сила Тьмы. Она объединит их и обрушит на войско росов. Это произойдёт тогда, когда хворостяной великан с людьми в нём загорится в Богите, а четверо других – в Звенигороде. Но сначала пусть войско Ардагаста попробует на себе силу Триединой – Смерти.
Став на колени, Морвран воздел руки:
– Моргана! Моргана! Зову тебя в трёх твоих ликах! Маха, любящая головы воинов на кольях! Бодуя, моющая кровавые одежды! Неметона, оплакивающая убитых! Защитите этот священный город от тех, кто смеет идти на него приступом. Лишите их души мужества, а тела поразите тройной смертью! И тогда во славу вам вырастет здесь лес дубовых кольев, и желудями на них будут головы мёртвых. И такие же леса вырастут по всей земле росов, когда придёт туда войско бастарнов! И Огненная Чаша, которой похваляется Ардагаст, царь росов, будет посвящена тебе, о Моргана!
Наверху друиды хором повторяли молитву своего предводителя. Им вторили языги, призывая Артимпасу, богиню войны. Из всех сарматов они почитали её наиболее усердно и за это были прозваны венедами «племенем Яги». А словене, живьём погребённые в хворостяных чучелах, бессильные пошевелиться, понимали одно: волохи призывают Морану-Смерть. Ох, страшна Смерть, хоть старухой Ягой, хоть красавицей Мораной. Но Морана – ещё и сестра и супруга Даждьбога. Вместе с ним она весной выходит из подземного мира, неся миру земному тепло и радость. И словене молились Даждьбогу и Моране, молились не о своём спасении – о спасении племени словенского и поражении бесовской своры, завладевшей святым градом.
На одной из соседних вершин стояли две всадницы на чёрных конях. Одна – могучая старуха со злым ехидным лицом, в тёмной одежде, со спутанными седыми космами. Другая – стройная молодая женщина, одетая по-мужски. Длинные чёрные волосы, оттеняя красивое бледное лицо, рассыпались по красному плащу. У пояса молодой висели меч и горит[21]21
Горит – футляр для лука и стрел (сагайдак).
[Закрыть], старуха сжимала в руке косу.
– Слышишь, тебя зовут? Не постояла бы ты за святой град? – обратилась старуха к молодой. – Тут ведь чтут и мужа твоего, и обоих братьев, и невестку, и прадеда. Или мне, старой, за всех вас трудиться?
– Почему это меня зовут? Это ты, тётушка, о трёх лицах бываешь, словно Змей трёхглавый или дядя Чернобог. А мне и одного лица хватает. Обоим моим мужьям оно нравится – небесному и подземному, – с вызовом взглянула молодая.
– Такие вы все, светлые боги. Как жертвами лакомиться, так тут для вас все друиды хороши – хоть чёрные, хоть белые. А руки марать из-за ваших же капищ, избранничка вашего утихомиривать, Яга-Кривда должна...
– Нам здесь жертвы приносят, как и всюду: за дождь, за тепло, за потомство...
– За победу... Тебе, например.
– Победы у нас все просят. А кто её достоин – это уж мы сами решаем... если вы с дядей не мешаете. А людей живьём жечь и потрошить – этому вы, до человечины охочие, своих друидов учите, а не мы.
– Страх божий в людях должен быть! А то вовсе нас чтить перестанут. Вот, избранничку-то моей Лысой горы мало, на ваш город руку поднял. Рады, что меня при всём народе с коня сбросил? Доберётся и до вас... Забрали бы у него хоть Чашу Колаксаеву – туда же, где остальные два дара скрыты. Не для смертных такая игрушка.
– Тебя, тётушка, никто не любит, даже ведьмы твои. Вот ты и хочешь всех запугать. А наш город от нас же спасать нечего. Ардагаст пришёл его от ваших прихвостней очистить.
– А самим очистить – кишка тонка? То-то вы все в разлёте, из пятерых никого не видно. Ну, так нечего и тебе тут делать. Осень нынче, тебе ещё до весны под землёй быть. Вот и провались, любезная, в преисподнюю, к законному мужу. А может, и второго мужа там же увидишь. Каждую ночь в золотой ладье проплывает. Думаешь, не знаю, что вы с ним делаете, когда старик в отлучке? Ничего, дело молодое. Мне-то и старый хорош. – Старуха мерзко захихикала.
– Как ты все опаскудить умеешь. – Молодая отвернулась, скрывая выступившие слёзы.
– Проваливай, племянушка, проваливай. Вы, светлые, больше всего боитесь порядок в мире порушить. А осенью да зимой порядок – это когда тебя тут нет, – ехидно продолжала старуха.
– Это только вам с дядей в любое время на земле пакостить можно. А Солнце-Царь с вами и без нас справится, вот увидите!
Морана хлестнула коня. Чёрный скакун прыгнул со скалы прямо в бурные воды Збруча, и те сомкнулись над ним и всадницей.
– А по дороге ещё русалок разбудит да подобьёт на какое безобразие, – проворчала старуха и, расправив широкие плечи, взмахнула косой. – Эх, раззудись, плечо! Да нет, не стану я ни сама с ним биться, ни на колдунов надеяться. Покажу я всей его рати тройную смерть! А тогда будет тут ещё одно капище, главное. Моё! Была Соколиная гора, а станет Воронья.
Старуха вдруг пропала, а вместо неё с седла взлетели три громадных ворона с пылающими огнём глазами и полетели к Соколиной горе, оглушительно каркая. Им откликнулось воронье по всему лесу. Завыли волки, затявкали лисицы, заклекотали орлы. А с вершины дуба на Сером Камне донёсся громовой клёкот, перераставший в звериный рёв. И дрогнули сердца росских воинов. Сарматы, приученные степной жизнью биться в любой день и час, не подавали виду. Но среди венедов напуганными птицами зашелестели разговоры:
– Пропали мы! Собралось зверье с птицами на наши косточки. Див-Грифон кричит, птица смерти. Кто его услышит, из боя живым не вернётся!
– Див-Грифон святая, Даждьбожья птица.
– Да нет, Чернобожья, пекельная! Недаром ему сарматы молятся.
– Всё равно, богам, видно, поход не угоден. Где видано – на священный град приступом идти?
– Да ещё на ночь глядя. Хоть бы до утра подождали!
– Ага, жди. Ночью вся нечисть на нас и навалится.
В довершение всего в лучах заходящего солнца встал призрак. Громадная женщина с косматыми, чёрными с проседью волосами стояла одной ногой на левом, другой – на правом берегу и полоскала одежды, маленькие, будто кукольные, – рубахи, плащи, кольчуги, и кровь стекала с них, делая красными воды реки. Великаншу видели не только конники в долине, но и пешцы, как раз вышедшие на безлесную вершину горы, к расплывшимся нурским валам. Перепуганные голоса становились всё громче, отчаяннее:
– Бодуя! Богиня волошская, по-нашему Морана... а может, Яга. Она моет порты тех, кто в бою падёт.
– Крови-то сколько! Все пропадём!
– Царь с богами тягается, а нам гибнуть!
Чуть ли не каждому мерещилось, что богиня стирает именно его одежду. А крики зверей и птиц, собравшихся пировать среди трупов, не умолкали. Клекотал-ревел с дуба Див, и каркали два огненноглазых ворона, вившиеся над головой богини.
– Не пойдём на приступ! Пусть царь помирится с друидами!
Громче всех шумели днестровские словене, недавно присоединившиеся к войску. До них уже доходили слухи об односельчанах, уведённых языгами в Звенигород.
– Молчать, трусы! – рявкнул Собеслав. – Лучше нам всем погибнуть, чем вернуться без чести!
– Потомки траспиев! Мы посрамим славу предков, если без боя отступим от их священного города! – воскликнул Вячеслав.
– Вам хорошо про честь да славу говорить, когда ваших княгинь с детьми к друидам не тащат! – крикнул Словении в кептаре.
– Зачем вас князьями выбирали – чтобы нас на верную смерть привести? – подхватили сразу несколько словен и дреговичей.
Молодой северянский воевода Славобор сжал кулаки. Бабы-портомойницы испугались, ратоборцы! На язык рвались самые обидные слова, после которых мужи хватаются за оружие.
Вдруг перед лицом богини ударил в небо золотистый луч. Бил он из чаши, которую высоко поднимал в руке Ардагаст. И от этого спокойного и чистого света изменилось обличье призрака. Тёмные волосы поседели, лицо стало старушечьим, уродливым, с крючковатым носом и острым подбородком. Всё грозное величие зловещей богини враз пропало.
– Да это же Яга! – рассмеялся Славобор. – Наш царь эту богиню великую с коня сбросил. Да пошла она, всех чертей мать... к себе самой!
Мужики с хохотом принялись посылать владычицу смерти ещё дальше. Вышата, до сих пор молчавший, со спокойной улыбкой произнёс:
– Чего испугались-то, мужи ратные? Волки, да воронье, да орлы не наши трупы терзать будут – волохов да языгов. Див кричит не нам – им на погибель. Их порты кровавые стирать некому будет. А кому от страха невмоготу – пусть бежит. В лес, на ночь глядя – зверью да нечисти на поживу. Чтобы навьем[22]22
Навьи – духи вредоносных («заложных») мертвецов.
[Закрыть] домой вернуться на Святки, когда всех нечистых да заложных поминают, – сурово закончил великий волхв. Нет, не зря он пошёл с пешцами, положившись на своего воспитанника – царя да на молодую, но сильную волхвиню Мирославу.