Текст книги "Путь к золотым дарам"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Гелоны и сколоты-пахари богатели своим трудом, а не чужим горем. Чернобогу всё равно, кто и над кем творит зло, лишь бы оно не исчезало из мира. Искоренять зло, а не повторять его – вот Путь Солнца.

Принеся в жертву Даждьбогу рыжего коня, росы снова сели на лошадей, пересекли весь Гелон и въехали в будинский город, наполовину заросший лесом. Здесь не было даже зольников. С помощью духовного зрения Вышата нашёл на опушке леса место, где стоял храм Диониса Гелонского – Ярилы. Отсюда некогда гелонские жрецы наблюдали за небесными светилами. Неожиданно росы увидели рядом в лесу умело вырезанное из берёзового бревна изваяние Ярилы.

Бог был голый, в одном скифском башлыке, весёлый и беззаботный. Вокруг бога стояли деревянные фигурки зверей – рыси, лося, быка, коня. Друг на друга поглядывали оба крылатых чудо-зверя – грифон и Симаргл. Была тут и вовсе невиданная птица с орлиным клювом и человеческим лицом. В ней Вишвамитра признал Гаруду – лучшего из птиц, на котором летает Вишну-Солнце. А ещё были две фигуры весёлых менад в развевающихся одеждах – спутниц Диониса греческого. Звери были вырезаны на венедский или будинский лад – просто, но живо. В менадах, однако, чувствовалась рука эллина. Перед богом стоял глиняный жертвенник со знаками Солнца.

   – Кто же это всё поставил? – почесал в раздумье бороду Вышата. – Грек, будин, венед или все вместе?

   – Главное, ставили люди благочестивые, – указал рукой на черепки амфор и лепных горшков гусляр Пересвет. – Пили, видно, во славу бога и вино, и пиво, и мёд.

   – Да, если эллинам состязаться со скифами в таком месте, то только в благочестии, – улыбнулся Хилиарх и похлопал по бурдюку с вином.

   – Уж в благочестии мы, росы, никому не уступим, – уверенно сказал Шишок, легко поднимая изрядный бочонок пива.

В жертву весёлому богу принесли белого жеребца и белого бычка, прося у Ярилы, Белого Всадника, благополучия и обилия всей земле росов, а себе – удачного пути через неведомые дебри. А после этого долго пили, распевали песни и плясали под гусли Пересвета и сарматский бубен. Многие потом заверяли, что видели за деревьями самого бога – на белом коне, в белой одежде, с копьём и золотым щитом. Как не поверить, если сам царский леший в лесу бога увидел? А уж с нурами, узревшими своего волчьего бога, лучше было вовсе не спорить.

Перейдя Ворсклу и миновав несколько будинских городищ, отряд вышел на древний Муравский путь. Прихотливо извиваясь, словно огромный змей, тянулся этот путь на север от старинного скифского торжища Кремны на берегу Меотиды и не пересекал ни одной реки, идя точно по водоразделу. Слева зеленели долины притоков Днепра, справа – притоков Танаиса, а вместо дорожных столбов путь отмечали курганы забытых степных воителей.

Вскоре дорога привела в Будинские горы. Над теми, кто назвал горами эти холмы между долинами, Вишвамитра откровенно потешался, обещая молодым дружинникам пропасти, лавины и голые скалы. Но именно здесь сходились истоки полудюжины больших рек, в том числе и Танаиса. Ничего похожего на исполинские заснеженные Рипеи, однако, не было. Дружинники стали подтрунивать над древней мудростью волхвов.

Вдруг между истоками Танаиса и Сейма путь росам преградила толпа празднично одетых венедов. Впереди с хлебом-солью стояли старейшины и волхвы. Восточные северяне, жившие в долинах этих двух рек и дававшие дань роксаланам, радостно встретили Ардагаста. Его здесь уважали и охотно пошли бы под его руку, не грози это войной между Роксагом и Фарзоем. У подножия курганов венеды задали гостям обильный пир.

На пиру Вышата с Ардагастом расспрашивали хозяев о землях к востоку. В скифские времена на Сиргисе и его притоках жили оседлые скифы и кочевые саудараты-«черноодёжные», которых греки звали меланхленами. Их потомков Вышата встречал в Ольвии.

Но тамошние саудараты не знали даже дороги в родную землю, покинутую больше трёх веков назад. Северяне рассказали, что их нынешнюю землю издавна зовут Черной, но сами они поселились недавно, при Сауаспе, и не знают, кто тут на городищах жил – то ли будины, то ли черноризцы эти самые. А дальше на восток – река Сиргис, или Тихий Танаис, а по ней и по рекам Воронежу и Вороне – другая Чёрная земля, и хозяйничают там сарматы-конееды, что больше всей скотины коней любят и даже в могилу покойнику кладут не баранину, как все сарматы, а конину. Никаких черноризцев там нет, а вот в лесах по Воронежу живёт в городках какое-то оседлое племя. А дальше к востоку леса дремучие, и живёт там мордва. Истоки Великого Танаиса – вот они, а откуда Тихий Танаис течёт, неведомо, может, и с самих Рипейских гор. О стреле Абариса северяне уже слышали и обещали молить всех богов, чтобы досталась она надежде-царю Ардагасту, а не Андаку с Саузард, чей отряд проехал Муравским путём на несколько дней раньше.

Распрощавшись с гостеприимными северянами, росы в истоках Оскола свернули на восток. В дороге Вышата рассказывал Ардагасту:

– Шесть веков назад в степи бушевала великая война. Мадай вернулся с юга и усмирил рабов, посмевших жениться на скифянках. А потом объявил свою орду царскими скифами, а остальные племена – рабами. Непокорных же выгонял из степи. Нещаднее всего преследовали царские скифы волхвов, которые принесли с востока учение Заратуштры о том, что ходить в набеги – грех и Чернобожье дело, а рай ждёт тех, кто защищает своё племя и Огненную Правду. Старые жрецы называли следовавших этому учению трусами, недостойными жить в степи, и врагами отеческих богов. Вот тогда и поселилось среди наших предков племя авхатов, из которого происходят экзампейские жрецы. А к будинам ушли гелоны и основали великий Гелон. Ещё одно племя ушло к саударатам, а другое – к ииркам. И все эти беглецы из степи осели на землю, побратались с лесовиками и пахарями, научили их воевать по-скифски.

   – Прогадал, выходит, Мадай, – улыбнулся Зореславич. – Сколько врагов нажил от Pa-реки до Карпат! Да таких, что в бою самим скифам не уступали. И всё потому, что вместо братьев захотел иметь побольше рабов. Видно, слишком долго пробыл на юге.

   – Да, двадцать восемь лет... А заразы этой южной – народы подвластные за рабов считать – на три века хватило, пока сама Великая Скифия не сгинула. И ведь сам же Мадай Ассирию крушил! И твой предок Лют вместе с ним. Только заметил там, видно, молодым глазом больше Мадая. Это ведь от Люта пошёл венедский закон: никого в холопстве до смерти не держать – или отпустить за выкуп, или принять в племя. И учеников Заратуштры Лют не побоялся защитить... Вот я и думаю: найти те племена, к которым бежали веровавшие в Белбога и Огненную Правду.

   – Если и найдём, то кто мы для этих лесовиков будем? Сарматы. Те, кто городки жжёт, скот крадёт, людей в рабство уводит. Те, кого боги велят в чащобу заманить и в болоте утопить, – возразил Зореславич.

   – Для тех, кто верит в Свет и Солнце, все добрые люди – своё племя. Не могли семена добра заглохнуть и за семь веков! – горячо сказал волхв.

Неожиданно с юга донеслись топот и ржание сотен коней. Сотни три конных сарматов ехали наперерез росам. На солнце блестели шлемы и кольчуги. Ардагаст приказал дружине ехать быстрее. Тогда незнакомый отряд пустился вскачь. Ясно был виден трёххвостый царский бунчук и красное знамя с тамгой племени конеедов. А впереди уже синел Тихий Танаис, шириной немногим уступавший Днепру.

   – Переправляй дружину, царь, а мы этих задержим! – крикнул Вышата и поскакал вместе с обеими волхвинями навстречу вражеским всадникам.

Лютица остановилась у реки, а её муж с Миланой погнали коней на запад. И тут же вслед за ними поперёк пути конеедов встала и быстро потянулась на запад стена огня. Заполыхала, как солома, сухая степная трава. Стрелы сарматов сгорали в пламени стены, не достигая чародеев. Но южный ветер гнал огонь на самих росов, а конееды принялись обходить их с запада, обогнав волхва. Тогда Милана бросила навстречу сарматам колдовской деревянный гребень, и на пути их выросла другая стена – из деревьев и колючего кустарника. Огонь быстро перебросился и на неё.

Тем временем росы, задыхаясь от жары, спешили к реке. Брода не было, переправлялись вплавь с помощью надутых бурдюков. Последними переплыли реку Вышата с Лютицей. Милана, оборотившись орлицей, парила над Танаисом. Когда степной пожар ушёл на север и конееды наконец выехали на берег, большая часть росов была уже на другом берегу. Сарматы принялись стрелять вслед, но Милана-орлица умело отводила им глаза. Когда все росы переправились, она улетела следом, опустилась прямо на плечо Сигвульфу, уже надевшему панцирь, ласково погладила мужа крылом, а миг спустя стояла рядом с ним уже в человеческом обличье. Лютица, отжимая воду из рубахи и волос, сердито говорила Вышате:

   – Ничего лучше не придумал – огненную стену ставить, когда ветер на нас?

– Так ведь вода рядом. А не зажгла бы ты пламя в воде? У тебя это лучше моего выходит. А то конееды уже ладятся переправляться.

   – Вот ещё! Русалки в чём виноваты? Ещё и с речным богом ссориться...

Когда конееды преодолели реку, росы уже скакали на восток. Жаркое солнце на ходу сушило мокрую одежду. Вскоре впереди показался берег Воронежа. Среди высоких сосен стояли деревянные хаты, белели мазанки, желтели недавно убранные поля, зеленели сады и огороды. Росы, особенно венеды, приободрились: после стольких дней похода по безлюдной степи словно попали в знакомые места. Жители края, одетые по-скифски, с длинными волосами и бородами, однако, смотрели на пришельцев настороженно. Росы повернули коней на север и, миновав несколько сел, увидели городок, небольшой, но хорошо укреплённый природой и людьми. С двух сторон его защищали крутые склоны длинного узкого мыса, с третьей – вал с деревянной стеной поверху и крепкими дубовыми воротами. Сейчас они были закрыты, а из-за стены выглядывали бородатые лучники в высоких башлыках.

Волхв выехал вперёд и громко произнёс:

   – Скифы Черной земли! Есть ли у вас царь?

Над воротами появился сурового вида старик в панцире и круглом шлеме и сказал:

   – Царь в этой земле – Мазтан-Большетелый, глава сарматов-конеедов. А я – Хормаз, верховный старейшина оседлых скифов. Нас ещё зовут саударатами, хотя сами саудараты давно ушли отсюда.

   – А мы – росы. Вот наш Солнце-Царь Ардагаст. Если твоя вера такова же, как твоё имя[63]63
  Хормаз – Зеликое Сольце (скифо-сарм.).


[Закрыть], впусти нас в свой городок. Мазтан с войском преследует нас, но мы не хотим с ним войны. Ведь он не грозит сейчас нашей земле, а наш путь – к Золотой горе за стрелой Абариса.

Старик разгладил бороду, недоверчиво произнёс:

   – Я слышу хорошие слова, но таковы ли ваши мысли и дела?

Вышата вынул из-за пазухи золотую бляху на цепочке. На обереге был изображён всадник на грифоне, поражающий оленя.

   – Вот знак Гойтосира-Солнца. Мне дали его саудараты, живущие под Ольвией.

   – Мои глаза уже не так зорки, как ты думаешь, – проворчал старейшина.

Вышата протянул ему оберег на конце копья. Хормаз взял бляху, внимательно сравнил её с такой же, висевшей у него на груди.

   – Да, это наш священный знак. Но его могли украсть, купить или отнять. Особенно там, на юге. Говорят, будто ваш царь владеет Огненной Чашей Колаксая. Покажи её!

Волхв достал Чашу из сумы:

   – Вот она. Но взглянуть на неё ты можешь лишь в руках Солнце-Царя или моих – Вышаты, хранителя Огненной Чаши.

   – Говорят, ты же эту чашу и сделал. Нет, я не открою ворот и не выйду к вам. Проверить твою чашу мы можем и без этого.

А топот копыт доносился всё ближе. Ардагаст велел Вишвамитре развернуть войско в сторону приближавшихся конеедов, сам же по-прежнему глядел на старейшину выжидательно, но с достоинством. Тем временем в руках Хормаза появилась золотая чаша. Старик неспешно заговорил:

   – Некогда Таргитай оставил трём своим сыновьям три дара: лук, пояс и чашу. Но лишь самый младший сумел по-отцовски опоясаться поясом и натянуть лук. Он и стал первым из степных скифов. Остальные двое ушли из степи. Это не та чаша, но лишь подобие её, сделанное греком четыре века назад. Однако божественная сила есть и в ней. Немного, но есть. Если твоя чаша и впрямь скована Таргигаем, как вы, венеды, твердите, одна солнечная сила должна устремиться к другой.

Хормаз поднял чашу перед собой. Над ней появилось золотистое свечение и стало вытягиваться в колонну сначала робко, потом всё сильнее и выше. А из Колаксаевой Чаши ударил вверх целый столб света. Взметнувшись выше стен городка, этот столб плавно изогнулся в сторону ворот, и вот уже две золотые колонны встретились в вышине, образовав арку. Кто-то сказал по-венедски:

   – А ты, дед, не верил. Даждьбог своим внукам, а Сварог правнукам не врут.

   – Если бы мы верили всякому сармату, вы бы здесь нашли одни пустые городища. Их и так много к югу отсюда, в открытой степи на реке Тихой Сосне, – ответил вдруг по-венедски старейшина и следом громко произнёс уже по-скифски: – Откройте ворота! Ардагаст, Солнце-Царь росов, этот город – твой город, оседлые скифы – твои братья!

Ворота открылись, и росы въехали в городок. Внутри он был укреплён не хуже, чем снаружи: самую узкую часть мыса перегораживали ещё два вала со рвами. Едва главные ворота закрылись, на поляну перед городком вылетели всадники. Впереди, под царским знаменем, скакал старый воин богатырского сложения. Седая борода широко раскинулась чешуйчатому панцирю. Его красная одежда была не из шелка, а из шерстяной ткани, а плащ скрепляла простая бронзовая застёжка. У ворот он осадил коня и далеко не старческим голосом гаркнул:

   – Эй, Хормаз! Где эти росы? Только не говори, что они ушли на небо или в подземный мир, хоть они и колдуны! Уж я-то твои хитрости...

Он осёкся, увидев над воротами рядом с Хормазом златоволосого царя росов, а возле того – волхва в белом плаще. Старейшина и волхв держали в руках золотые чаши. Арка из золотистого света соединяла чаши, осеняя отважного пришельца. Царь конеедов и все его воины разом смолкли в удивлении. А росич поднял руку в степном приветствии и сказал:

   – Здравствуй, царь Мазтан! Когда ты ходил ко мне с набегами по приказу Большеротого Волка, я не раз бил твоих конеедов. Но сейчас я пришёл не мстить и не разорять твою землю. Мой путь, по воле богов и великого царя Фарзоя, – к Золотой горе, за Солнечной стрелой.

   – Ты, Солнце-Царь, скачешь через мою землю, как мальчишка через чужой огород, – проворчал Мазтан и напустился на старейшину: – А ты, Хормаз, знаешь: Уархаг велел схватить или убить царя росов. Что же мне теперь, брать приступом городок?

   – Да, – спокойно ответил Хормаз. – Попробуй взять три вала. А тем временем подойдут воины из остальных городков.

   – Наглец! Твой городок – мой зимовник. Здесь могилы моих предков! – Царь указал рукой на теснившиеся невдалеке курганы.

   – Твоим предкам мои оказались не по зубам, вот и живём вместе, как велит Отец Богов и Людей.

   – Так что, пропустить этого избранника богов?" Он пойдёт себе дальше искать подвигов, а Большеротый пришлёт орду наказать весь край за измену!

   – Пусть шлёт. Мы будем оборонять городки, а твоя конница – бить царскую орду с тыла. Тем временем подойдут мордвины. С царицей мокшан ты, правда, не ладишь, но Тюштень ведь твой внук.

   – И росы придут вам на помощь, – вмешался Ардагаст. – Я вернусь не скоро, но гонца к Хор-алдару пошлю сегодня же. По первому вашему зову войско росов поспешит сюда. А если нужно будет, я подниму на Большеротого Волка всю Аорсию.

Мазтан вздохнул. Видно было, что воевать разом с росами и скифами старику, несмотря на его грозный вид, вовсе не хочется.

   – Ты, Ардагаст, сам знаешь, каково быть подручным царём. Ходи каждую зиму в дебри, собирай дань с лесовиков – для себя и для великого царя. Ты – с венедов, я – с мокшан. Тебе мешают полумедведи, мне – эта самозваная мокшанская царица. Хуже всего – нарваться на гнев великого царя... Ну что я скажу Большеротому? А ты ведь мог бы и обойти мою землю стороной, как твой родич Андак.

   – Разве Солнце ходит в обход? – улыбнулся Ардагаст. – А Уархагу скажешь, что ты царь, а не бог и не волхв, чтобы тягаться с солнечными чашами и росскими волхвами.

У осторожных обитателей Черной земли росы задерживаться не стали и в тот же день перешли Воронеж. Скифы, однако, дали им припасов и рассказали о пути на северо-восток и о лесных народах. Путь шёл по водоразделу до самой реки Ра. К северу от него в лесах жили мокшане, восточнее их – эрзяне. Севернее эрзян жило племя мари. Мокшанами ещё недавно правил воевода, поставленный Мазтаном, но теперь власть в племени захватила какая-то отчаянная воительница Нарчатка. Эрзяне и мари подчинялись царю Тюштеню – Сыну Грома.

Эти-то мари и заинтересовали больше всего Вышату с Ардагастом. Именно в земле мари Ра сливалась с такой же большой рекой – Волгой, которую и считали вторым истоком Ра, или Равы, как её звали лесовики. Веков семь назад в этот лесной край пришли скифы, восставшие против Мадая. Они возглавили и сплотили лесовиков, крепко воевали с сарматами, но в конце концов смешались с лесовиками и забыли скифский язык и обычаи. В землю мари можно было пройти или вверх по Ра, или по реке Суре через землю эрзян. Среди своих соседей мари славились как изрядные колдуны.

Кое-чем помог росам и Мазтан: передал им амулет из чёрного блестящего гагата со своей тамгой, сказав:

   – Покажете этот знак Тюштеню. Передайте: я не забыл ни того, что он – мой внук, ни того, что сделали сарматские князья с мужем его матери.

Когда же Ардагаст сказал, что многие венеды охотно поселились бы на Тихом Танаисе, царь конеедов расплылся в простодушной улыбке:

   – Пусть идут, всех приму. – Он поднял ком жирного чернозёма. – Видишь, какая тут земля? А пастбища, а река! Разве бедно живут мои скифы?

   – А твои конееды живут ещё богаче нас, – усмехнулся Хормаз. – Это мы вас кормим хлебом, куём вам оружие. Кем бы вы без нас были? Нищей ордой.

   – Видит Гойтосир, это так, – кивнул Мазтан. – Только и без нас вашего племени давно бы уже не было.

Ардагаст вспомнил запустевшие города сколотов и будинов. А Вышата сказал:

   – Ваши предки когда-то одержали великую победу. Одна – над своей гордостью. А другие – над алчностью.

И снова потянулась древняя дорога – по водоразделу, от кургана к кургану. Справа – белое ковыльное море. А слева – зелёное море лесов, загадочных, колдовских. Казалось бы, нет и не может быть мира между этими двумя морями. Только вот перехлёстывают оба моря через водораздел. И тянутся степные языки вглубь лесов, а среди ковыля зеленеют островки дубовых и берёзовых рощ. Так кто же научил народы леса и степи вечной вражде? Не тот ли бог, что не создал ни леса, ни степи, а только болота, пропасти и другие проклятые места? А потом забрался в преисподний мир и учит оттуда людей потакать всему злому в своих душах...

Чёрный дым клубится над берегом Цны. Горит самый южный из мокшанских городков, что так и зовётся – Горелый. Среди пылающих изб лежат изрубленные тела мужиков, баб, детишек – всех, кто посмел сопротивляться сарматам или просто подвернулся под удар меча, под случайную стрелу, под конские копыта. Рабов тут продать некому, потому людей не берегут. Степняки шарят в погребах и амбарах, тащат припасы, связки мехов. С хохотом ловят женщин, тут же бесчестят их. А на ветру трепещет, выглядывая сквозь черноту дыма, красное знамя с золотой тамгой росов.

Дружина Андака, обойдя с запада и севера кочевья конеедов и скифские городки, пришла в долину Цны. И тут какие-то отчаянные мокшанские молодцы ночью угнали коней у росов, понадеявшись, что невесть откуда забредшие сарматы не найдут дороги к городку. Нашли. И степным вихрем обрушились на мокшан, не успевших даже ворота закрыть. Нужно же воинам разок потешиться, размяться среди нудного похода в неведомую даль, хоть пива дармового выпить, если уж тут вина не знают.

Довольным взглядом сытой хищницы окидывает городок царевна Саузард. Пусть знают, кто такие росы, запомнят, каковы родичи Сауаспа-Черноконного, пусть боятся! Она спокойно смотрела, как Андак, намотав на руку рыжие косы мокшанки, другой рукой жадно срывает с пленницы одежду. Воины должны знать, что вождь – сильный мужчина. Лишь бы не привёл в юрту соперницу. Расплаты царевна с мужем не боялись. В леса они не пойдут, а в степи эти лесные барсуки преследовать росов побоятся. А с царём мокшан, или кто у них там есть, пусть разбирается Ардагаст.

За гибелью городка внимательно наблюдали, забравшись на высокий дуб, Медведичи с Лаумой. Рядом в дубраве стояла их разбойная дружина. Вмешиваться они и не думали. Погибнуть за чужое племя всегда можно успеть. Пусть лучше мордва хорошенько озлобится против росов. Тем более, что на здешних колдунов и ведьм надежда слаба. Их среди мокшан и эрзян мало, и мордвины их побаиваются, но не уважают. А жрецов выбирают из почтенных стариков для каждого обряда заново. Вот у мари жрецы – они же и колдуны, и сильные. Одни служат светлым богам, а вот другие – Кереметю, творцу всего зла. Но до тех ещё добраться надо. Впрочем, это уже забота Лаумы.

Летит над мордовскими лесами от городка к городку, от ведуна к ведуну птица сорока. Звери сорочью трескотню хоть и слушают, но верить не торопятся. А люди... Ну как не поверить, если сорока вдруг человечьим голосом заговорит? Или обернётся женщиной, не по-мордовски, но и не по-сарматски одетой и говорящей по-мокшански, хоть и не чисто? Или скажет что-то только ведьме, понимающей звериный да птичий язык? Для зверей – сорочья болтовня, для людей – чудо. А чуда бояться надо, хоть оно от Чам-паза, небесного владыки, хоть от Кереметя. Особенно если от Кереметя. Лучше ведьме заплатить, чтобы истолковала.

А несёт сорока вести страшные. Что идут на лесной край росы – самые злые из сарматов. Лютуют хуже голядских людоедов. У женщин груди отрезают и едят, младенцев живьём жарят. И ведёт тех нелюдей окаянный царь Ардагаст, от которого сами боги отступились. Святые места разоряет, жрецов и ведунов лютой смерти предаёт. А с ним сильный колдун и две ведьмы, и никому их не одолеть, кроме самого Кереметя, что ещё злее их.

Сбил бы кто болтливую птицу, да боязно: вдруг постучит ночью в окно ведьма со стрелой в груди, прорвёт скрюченными пальцами бычий пузырь... И вдруг хоть половина, хоть четверть её трескотни – правда? Вот и выходит: чем больше врёт сорока, тем больше ей верят. А если и не вера, то страх и тревога поселяются в душах людей. Этого сороке и надо.

В глубине мокшанских лесов, над рекой Мокшей, почти у самого её впадения в широкую Оку затаился городок Наровчат. Над его воротами стоит женщина с красивыми, но резкими чертами лица, в кольчуге и остроконечном шлеме. Огненно-рыжие волосы рассыпаны по плечам. Рядом – старейшины и лучшие воины. Все они с удивлением и настороженностью смотрят на стоящий перед воротами конный отряд. Чёрные медвежьи шкуры (и медведей-то таких не бывает), у одного вождя голова медвежья, у другого – ноги. Ещё и ведьма с ними, оберегами увешанная. Не это ли страшные росы? Так нет, одеты не по-сарматски.

   – Да кто вы такие – люди или звери?

   – Мы – Чёрные Медведи, защитники леса, – ответила по-мокшански ведьма. – Вожди наши – братья Медведичи, Шумила и Бурмила. А я – их сестра, колдунья Лаума.

   – Кого же вы тут защищаете и от кого? Сарматов от нас? – Царица вдруг перешла на сарматский. – Не те ли вас послали, кто Горелый городок сжёг? Не пробуйте мне врать – меня не зря зовут Злой Царицей!

В руках женщины, будто из воздуха, появился лук, и миг спустя стрела вонзилась в липовый ствол у самого мохнатого уха Бурмилы.

   – Ясно? Если надо – на всех вас такие стрелы найдутся. И не узнает никто в степи, куда вы в наших лесах подевались.

   – Не пугай лесовиков лесом, царица, – спокойно ответил по-сарматски же Шумила. – Городок сожгли росы. И это только первый их отряд. А следом идёт сам окаянный и безбожный царь Ардагаст Убийца Родичей. Мы пришли защитить от него вашу землю.

   – С сарматами я до сих пор сама справлялась. Со всякими. Если нужно, позову соседние племена. А вы из какого племени и какое вам до нас дело?

   – Среди нас есть северяне, будины, нуры, голядь – все, кого обездолил Убийца Родичей. Ты ещё не знаешь его, царица. Он не просто сарматский царь. Ему мало мехов и зерна, мёда и невольников.

   – Да, – подхватила Лаума. – Он убьёт душу вашего племени. Сожжёт святилища, истребит всех колдунов и ведуний, всех, кто хоть раз был жрецом. И не будет ни мокши, ни эрзи, ни других племён. Все станут росами – рабами росского царя. И не будет у них другой веры, кроме веры царя и его колдунов.

Лаума воздела руки. Голос её был резок и зловещ, словно карканье ворона. «Говорит она или прорицает?» – в страхе думали мокшане. Один из старейшин сказал:

   – Семьдесят семь языков сотворил Чам-паз и семьдесят семь вер – каждому народу свою, как свой особый лист каждому дереву. Менять веру – великий грех.

   – Спаси веру отцов, царица Нарчатка, и все лесные народы будут славить тебя! – вскричала, звеня оберегами, Лаума. – Отеческие боги послали нас: Кереметь, и Хозяйка Леса, и Бог Леса. Они избрали тебя, царица, чтобы победить проклятого Ардагаста.

   – Торопись, другого случая не будет. С ним только сотня воинов, а ещё сотню он вперёд послал. Упустишь лиходея – он придёт в ваши земли со всей своей ордой, а против неё ещё никто не устоял, – сказал Шумила.

   – Убьёшь его – тебе достанется золотая чаша, что жжёт солнечным огнём. Всем врагам страшной будешь, – раззадоривая царицу, добавил Бурмила.

Старейшины и воины нерешительно переглянулись. Об Огненной Чаше знали и здесь. С такой силой тягаться, чуть не с самим Ши-пазом, богом солнца! Но царица, не колеблясь, громко произнесла:

   – Выступаем сегодня же. Выберите жрецов, справьте моление о победе над врагом отеческих богов.

Дружины царицы и Медведичей двинулись вверх по Мокше и Цне, по пути собирая воинов – только конных – со всех городков. И всё же, пока они вышли к водоразделу на старинный путь, не только Андак, но и Ардагаст оказался впереди них. О судьбе Горелого городка Зореславич, обошедший истоки Цны с юга, ничего не знал.

Несколько сот конных сарматов стояли у опушки леса. Где-то за зелёной стеной прятались истоки Суры. А ещё – городки и сёла, священные рощи, всё царство Тюштеня, Сына Грома.

   – Дожили: вместо острого клинка и верного коня полагаемся на ворону и её хозяина, – проворчал Амбазук. – На Тюштеня надо бы бросить всю орду, но тогда роксоланы или аланы разграбят наши кочевья. Если бы эти владыки степи в шелках и золоте знали, что таится и растёт в этих лесах, они бы все свои орды привели, чтобы покончить с лесными царьками.

   – И откуда они взялись, эти царьки? У эрзян даже слова «царь» не было, Тюштеня они величают «инязор» – «великий владыка», – сказал Сорак.

   – Откуда? Из сарматов-полукровок, которых мы же, дураки, принимаем как своих. Ардагаст – ублюдок венеда и Сауасповой сестры. А Тюштень... – Амбазук внезапно замолчал, стиснув кулак.

   – Так кто же он? Все говорят по-разному.

Князь, сделав племяннику знак следовать за собой, отъехал вместе с ним в сторону и заговорил вполголоса, медленно роняя слова, полные неприязни и досады:

   – Тюштень – это позор нашего рода, позор всех сарматов! Он нам родич, хоть и дальний. Больше тридцати лет назад мокшане, эрзяне и мари вдруг собрались и выбрали себе царя, какого-то Прябикасара. А Мазтан ещё и выдал за него свою дочь Арью, хотя к ней сватался твой отец. Красивая была, мерзавка! Лесовики её прозвали Прекрасная Арья. Уархаг собрал большое войско, выманил Мазтана с зятьком в степь и там разметал конеедов, лапотные полчища Прябикасара втоптал в землю, а его самого сбил с коня. Потом пять наших князей разрубили царька, ещё живого, на пять частей – чтобы лесным медведям неповадно было заводить у себя царей. Я был одним из тех пяти! А его вдова долго пряталась среди эрзян и вдруг появилась в степи с мальчишкой, неизвестно от кого прижитым.

   – Значит, он не сын Прябикасара? Чей же тогда?

   – Ну уж не Пурьгине-паза, то есть Ортагна, как верят тупые лесовики. Скорее всего, она сошлась со жрецом – есть у них такой обряд. Мазтан побоялся их приютить, тогда она подалась к Роксагу, потом к Фарзою. В наложницах у «любимца Артимпасы» побывала, шлюха, лишь бы сынок выучился воевать по-сарматски. Вырос он, набрал шайку таких же безродных бродяг, вернулся в леса и принялся угонять скот у сарматов. И землю пахать не стыдился, выродок! Вот и стал богаче всех среди эрзян. Они и выбрали его царём. Никого лучше не нашли, чтобы разбирать их свары из-за земель. Теперь он разбогател ещё больше и разбойничает пуще прежнего. В глубине лесов есть ополье[64]64
  Ополье – участок степи среди лесов.


[Закрыть], там он держит свои стада. Пасут их рабы-сарматы. Городки ставит... А нам теперь редкий год удаётся взять дань с эрзян, да и с мокшан.

   – А Мазтан, старая лиса, потакает ему.

   – Конечно. Выдал за него Паштеню, дочь своего мокшанского воеводы. Стерва почище свекрови! Когда Марзак, царь модоков[65]65
  Модоки – сарматское племя между верхним Доном и Волгой.


[Закрыть], разбил Тюштеня, тот дал ему не только дань, но и Паштеню – не в жёны, в наложницы! Та напоила хорошенько Марзака и зарезала сонного. А муженёк её со своей шайкой тут же, среди ночи, напал на стан модоков.

   – Эти лесовики не знают, что такое честь, – презрительно скривился царевич. – Говорят, будто он ещё и колдун.

   – Да. Когда его выбирали царём, у него и кнутовище листьями прорастало, и свечи сами собой зажигались. И птицей оборачиваться умеет. Этим он и страшен! Воюет по-степному, колдует по-лесному. А тут ещё и Ардагаст со своими колдунами и Огненной Чашей, и эта самозваная мокшанская царица... Если так дальше пойдёт – в лесах может появиться сила, что покорит степь! Представляешь, наши внуки будут ездить на поклон в какой-нибудь Копас или Суботов, пить пиво и квас вместо доброго кумыса? И никто, никто этого не видит, кроме нас, живущих на краю степи!

Амбазук в отчаянии хлестнул плетью по дереву. Большой, сильный, закованный в железо, он сейчас выглядел совершенно беспомощным. Вдруг раздалось громкое карканье. На деревьях расселась целая воронья стая.

   – Стреляйте по воронам! – сквозь зубы приказал князь.

Загудели тетивы. Одни чёрные птицы упали мёртвыми, другие взмыли, крича ещё громче. Лишь один крупный ворон, пригвождённый стрелой к стволу, невозмутимо чистил перья, на которых не выступило ни капли крови. Птица взмахнула широкими крыльями и легко взлетела, а стрела осталась в дереве, словно пронзила тень. Ворон облетел всадников, призывно крикнул. Волна холода прокатилась по сердцам сарматов, словно звали их не в лес, а в тёмное царство Владыки Смерти. Князь крепко обнял царевича: