355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Баринов (Дудко) » Путь к золотым дарам » Текст книги (страница 11)
Путь к золотым дарам
  • Текст добавлен: 15 апреля 2017, 02:30

Текст книги "Путь к золотым дарам"


Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

   – Мне нет дела до ваших царств и войн. Пусть младшие боги воздают тебе за них. Но помни: здесь, в лесах, моё царство. Все их жители – мой народ. Не затевай здесь войн, особенно с оружием богов.

Бог не спеша встал и скрылся в чаще, перед тем на миг обернувшись старичком в островерхой шапочке, с бородкой и сияющими рогами.

Вскоре на берегу потока бастарны наткнулись на отару с пастухом.

   – Ты здесь живёшь, дак? Значит, летом пасёшь овец на Черной горе. Укажи нам дорогу к Чёрному Храму, и получишь столько римского серебра, сколько никогда в жизни не видел, – сказал царь.

   – Не знаю я туда дороги и знать не хочу. Что я, ведьмак? – не очень-то любезно ответил пастух.

Царь вгляделся в его лицо и вдруг рассмеялся:

   – Ты не ведьмак. Ты мой раб. Ясько, так ведь тебя звали? Показывай дорогу, или получишь плетей!

   – Я тебе больше не раб! А дорогу к Нечистому ищи сам! – Горец угрожающе поднял топор.

Царь лениво обнажил меч:

   – Как ты владеешь топором, я уже знаю. Или подучился у гуцулов? Так я не трусливый купец.

Царь и пастух стали в боевую стойку. Вдруг Гвидо прыгнул и в прыжке ударил ногами Яська в грудь. Тот упал, и царевич мгновенно вырвал у него из руки секиру. Тут же меч царя упёрся в горло пастуха. Царевич, высокомерно усмехаясь, пояснил:

   – Это называется «прыжок героя».

Царь хлопнул Гвидо по плечу:

   – Правильно сделал, сынок! Чтобы победить раба, герою не нужно оружие.

Бесомир пригляделся к секире, повёл над ней рукой:

   – Ты знаешь хоть, что к тебе в руки попало, холоп безмозглый? Громовая секира! Откуда это у тебя?

   – От бога!

   – Не иначе – от Гермеса греческого, бога воров.

Все, не исключая пёсиголовцев, расхохотались.

Гордые воины и на миг не могли представить, чтобы бог дал божественное оружие рабу. Жрец мудр, воин храбр, пахарь трудолюбив. А раб? Он ниже их всех. Он глуп, труслив и ленив.

Яська подняли, связали руки.

   – Всё равно вас, пёсьих детей, не поведу!

   – Мы умеем развязывать языки, царь! – прорычал один из пёсиголовцев.

Бесомир окинул взглядом могучую фигуру и упрямое лицо пастуха. Пока такого сломаешь, хоть пытками, хоть чарами... Друид напряг духовное зрение. Ага, то, что надо: дом и женщина.

   – Идём лучше туда. Там у него язык сразу развяжется.

Ясько рванулся, закричал во всю силу лёгких:

   – Марика, беги! Чернорог здесь!

Но пёсиголовцы уже помчались вперёд, вынюхивая дорогу. Когда отряд вышел к озеру, они уже успели поймать дакийку. Царь оценивающе взглянул на неё:

   – Ты стала ещё лучше. А я ведь тогда тебя так и не попробовал.

   – Попробуй теперь, если не боишься навьей любви. Я тогда действительно утонула, – дерзко взглянула на царя Марика.

   – Так ты мавка? Сейчас ты вспомнишь своё место, любовница холопа! – прошипел Бесомир и громко позвал: – Чугайстырь! Чугайстырь!

Мавка испуганно вскрикнула, забилась в руках пёсиголовцев. Захрустели сучья под тяжёлыми шагами, и из лесу показалось высокое, уродливое, покрытое чёрной шерстью существо с косматой бородой. Увидев своего врага связанным и лишённым грозного оружия, лесной человек оскалил белые зубы и шагнул к Марике. Маленькие красные глаза из-под мощных надбровий смотрели жадно и безжалостно.

   – Стойте! – прохрипел Ясько. – Я отведу к храму!

Одним взмахом руки Бесомир остановил чудовище. Затем велел поставить мавку возле смереки и обвёл женщину и дерево колдовским кругом, небрежно начертив несколько знаков.

   – Этот круг продержится до заката. Но я могу его снять и раньше, притом издали. Это если ты, Ясько, приведёшь нас не туда. Подожди тут, лесной хозяин. Ты ведь не уйдёшь от такой добычи?

Чугайстырь зарычал, замотал головой.

   – А если не обманешь, раб, дам тебе обычную секиру вместо этой и отпущу. Пожалуй, даже сам посмотрю, как ты сразишься с ним, – сказал царь.

   – Я вас обоих сожру, а усадьбу разорю, – проревел чугайстырь, переводя взгляд с Яська на мавку. – Вы не люди и не духи. Не должно быть таких в лесу!

Бастарны верхом ехали по Черной горе. Пастух шёл впереди пешком. Его даже развязали в уверенности, что страх за жену удержит словенина крепче верёвки. Венедский раб – не благородный кельт, чтобы пожертвовать жизнью своей и жены из любви к свободе. Царь не думал больше о рабе и слушал друида, говорившего о Секире Богов.

   – Это хорошо, что она больше века пролежала в Черном Храме, у мощного выхода тёмной силы. Это уже не просто оружие, вроде той секиры, что попала к пастуху. Ею умелый боец может поразить десятки врагов и напугать сотни, даже тысячи, если он – царь. Но с помощью Секиры Богов можно будет солнечным жаром и молниями истреблять многотысячные войска, разрушать целые города! У Биребисты с Декенеем это получалось лишь изредка. Теперь же твоей силе, царь, не будет предела!

   – Да! – хищно ощерился Цернориг. – Сначала я её испытаю на росах и на всех предателях, что лижут их сапоги. Потом покончу с Фарзоем – знаю, это он натравил на меня Ардагаста. Я превращу их степи в чёрные пепелища, усыпанные обгорелыми костями! Покорю всех венедов – от огня не спасут ни леса, ни болота. Потом даков: разве у Биребисты есть достойный наследник? Потом запылают римские города, каменные стены рухнут от молний, и я решу, кто станет новым императором!

Взглядом гневного, безжалостного бога Цернориг озирал с Черной горы страну до самого Днестра, а мысленным взором глядел ещё дальше – до Днепра, Дуная и за Дунай, вдоль мощёных римских дорог...

Слова царя слышал пастух, понимавший германскую речь знатных бастарнов. Что при этом думал пастух, знал только он.

Росов впереди не было видно. Видно, тычутся как слепые котята, ища храм где-то у Снежной горы, думали бастарны.

Дойдя до бурного потока, Ясько повернул налево, вверх по его течению. Поток брал начало в самом сердце Черной горы, в седловине между двумя горами, где раскинулось окаймлённое зарослями камыша и осоки озеро. Пастух остановился, снял и свернул плащ.

   – Чувствую большую силу. Силу холода, смерти, ветра, – проговорил друид. – Не это ли озеро Неистовое, куда собираются души заложных мертвецов? Верно, и храм недалеко?

«Будет вам вместо храма само пекло. Здесь холодное, а там горячее», – мысленно произнёс Ясько, но вслух не сказал ничего. Только бы не сорвалось с уст друида заклятие, снимающее круг... Пастух окинул взглядом полонину, озеро, горы и заметил на вершине горы фигурку в белом плаще. Улыбка тронула губы Яська. Но не будь на горе никого, он бы всё равно сделал то, что задумал. Осенив себя косым солнечным крестом и тронув рукой оберег из медвежьего клыка на шее, Словении с силой швырнул плащ в озеро.

В тот же миг гладь озера покрылась льдом. Сразу похолодало. Потом лёд треснул, из-под него вырвался и понёсся в небо всадник в белом, на белом, словно туман, коне. А следом из озера встал столб крутящегося снега и льда, поднимая жгучий холодный вихрь, оторвался от поверхности и поднялся в небо вслед за всадником. Ясько, схватив Бесомира за ногу, сдёрнул его с коня, оглушил кулаком, а сам закричал во всё горло:

– Эй, утопленники, удавленники, неупокоенные, безвестные! Снег – на нас, град – на нас!

Бастарны выхватили мечи. Пастух с невероятной ловкостью уворачивался от ударов. Пёсиголовец сбил с него войлочную шапку, рассёк кожу на голове. Но миг спустя кельтам стало уже не до бывшего раба. Снег чуть ли не лавиной обрушился на них с неба вперемешку с крупным градом. Ветер забивал дыхание, валил с ног коней вместе со всадниками, и снег тут же живьём хоронил упавших. Огромные, с кулак, с голову, градины оглушали, ломали кости. С пробитым черепом рухнул конь Цернорига. Не успел царь подняться, как крупная градина ударила его в голову, и он потерял сознание. Испуганная лошадь Гвидо понеслась прочь, но сорвалась с обрыва и покатилась по крутому склону вместе со всадником. А туча двинулась, засыпая леса снегом и градом, на юго-восток, к Верховине.

Тем временем из озера выскочил ещё один всадник и ещё одна туча понеслась в другую сторону – к Снежной, по склону которой поднимались росы. Ардагаст, заметив тучу, хотел погнать коней вниз, в долину Прута, исток которого шумел водопадами, но Вышата крикнул:

– Не пытайтесь ускакать! Тучу на нас ведьмак-градобур гонит. Сейчас я её...

Подняв жезл со змеёй и жабой, волхв принялся отгонять тучу. Но она наползала всё ближе, всё грознее. Вот уже встала над головами, касаясь краем снежной шапки горы. Ветер рвал плащи. Замерзшие руки с трудом удерживали поводья. Кони бесновались. Лошадь Шишка, не выдержав, понесла всадника прочь. Следом помчался верный Серячок.

И тогда Ардагаст высоко поднял над головой Колаксаеву Чашу. Золотое пламя ударило вверх, навстречу снегу и граду. Росы оказались словно внутри прозрачной золотистой юрты. Градины и снег лишь скользили по её стенкам, усыпая склон. Лошади, усмирённые заклятиями волхвинь, притихли. А снаружи бушевал ветер. Из снежной пелены выглядывали бледные лица с вывалившимися языками, головы, разрубленные оружием или изуродованные когтями зверей, белые, раздувшиеся тела. Худые белые руки со скрюченными пальцами тщетно царапали золотистую преграду и тут же отдёргивались.

Отталкивая эти мертвенно-белые руки, к росам тянулись чёрные когтистые лапы вихревых бесов. Покрытые чёрной шерстью, хвостатые, бесы хлопали нетопырьими крыльями и завывали громче всех. В их животах, лишённых спереди кожи и мышц, были видны внутренности, словно в распотрошённой туше, за что вихрей и звали в Карпатах котолупами.

Воины ругались, поминая всю Чернобогову родню.

Даже привычные ко всему волхвини с трудом выдерживали мерзкое зрелище.

Ясень выхватил акинак и метнул его прямо в живот одному из котолупов. Бес взвыл, закрутился вихрем и исчез, а на снегу остался окровавленный клинок. Увидев это, другие воины стали не только метать акинаки, но и рубить мечами котолупов сквозь золотистую преграду. У царя, Неждана, Сигвульфа и Хилиарха клинки были посеребрённые, и от них бросались в стороны не только вихри, но и духи заложных. Наконец, не выдержав стали, жезла Вышаты и чар волхвинь, нежить с нечистью улетели прочь, унося с собой снег и град. В небе снова засияло солнце, и свет его резал глаза, отражаясь от снега, покрывшего склон.

Лошадь Шишка, спасаясь от бури, пронеслась через всю полонину и успокоилась только в лесу. Не любивший быстрой скачки, леший обессиленно сполз с седла и привалился к стволу ели. Серячок улёгся рядом. Вдруг из-за кустов несмело выглянули двое детей: мальчик лет пяти и девочка моложе. Увидев волка, они оробели ещё больше, Но Шишок улыбнулся им столь добродушно, что дети решились выйти из зарослей.

   – Дяденька, ты из росов?

   – Вроде того. А вы откуда узнали?

   – А ты на коне и добрый. Мы от росов у тёти богини прятались, а они никого не тронули, даже росская ведьма тётю только прогнала. А волохи злые, они тятю увели, – сказал мальчик.

   – И чугайстыря позвали. Он нашу маму съесть хочет! – шмыгнула носом девочка.

Из-за дерева вышла косматая лесная богиня, встревоженно обняла детей. Просительно взглянула из-под толстых надбровий:

   – Помоги нам, росский леший. Чугайстырь Марику возле усадьбы стережёт. Волошский колдун её кругом обвёл и грозился чугайстырю отдать.

   – А волохи где?

   – На полонину поехали. Главный у них в шлеме с рогами и с орлом.

Шишок решительно поднялся:

   – А ну, Серячок, беги к нашим, всё расскажи! Да дорогой погляди, где волохи. А я к озеру пойду. В наших лесах духи друг друга не едят! А леших-людоедов мы на Случи десятерых одолели!

Чугайстырь уже долго сидел под плетнём, лениво ругал мавку, расписывал, как разорвёт её надвое, как будет жарить, а как – есть, и время от времени пробовал, не снят ли колдовской круг. Тот был нанесён кое-как и постепенно слабел. Марика в ответ донимала лесного хозяина дерзкими насмешками, хотя сердце замирало всякий раз, когда он бросался на невидимую преграду, прогибавшуюся под его напором. Мавка думала об одном: только бы не ушёл искать её детей – они для пожирателя мавок тоже не люди. И надеялась на одно: что её муж вернётся и одолеет волосатое чудище. Он ведь самый сильный и смелый в Карпатах... А хуже смерти от лап чугайстыря для них с Яськом было только снова стать рабами Цернорига.

На появившегося Шишка чугайстырь взглянул одним глазом:

   – Ты ещё кто такой и чего тебе надо?

   – Я – Шишок, царский леший! А надо, чтобы ты отсюда убирался и тех, кто у этого озера живёт, пальцем не трогал. Они с самим Ардагастом, царём росов, хлеб-соль водят.

Страшный лесовик поднялся, взревел:

   – Что?! Ты как это смеешь мне в Карпатах указывать? Иди к себе на Рось! Не то дубиной дорогу укажу!

   – Это я тебе дорогу укажу с Карпат вниз, кубарем до самой Тисы, до степи!

   – Да я тебя...

   – А я – тебя!

Горный леший вмиг сделался ростом со смереку. Равнинный – чуть ниже, едва по грудь ему. Два заросших шерстью великана, чёрный и серый, бросились друг на друга. Ловко уклонившись от могучего удара, Шишок двинул чугайстыря под ложечку, так что тот отлетел к плетню. Марика тут же со всех ног бросилась в лес: её-то круг не держал. Чёрный великан вскочил, вывернул смереку и бросился с ней на Шишка. Тот, не растерявшись, сорвал ворота и подставил их под удар. Огромная дубина выломала полдоски, но застряла. Серый лесовик резко повернул свой щит и вырвал у врага оружие из руки. Тот дико заревел и вдруг... оторвал собственную ногу, тут же превратившуюся в его руке в громадную секиру. С удивительной ловкостью чугайстырь заскакал на одной ноге, размахивая топором.

«От фахана его, что ли, лешиха прижила?» – подумал серый леший и пустился наутёк. Чёрный прыжками нёсся следом, круша ветви секирой. Добежав до края глубокого оврага, Шишок рывком вытащил из бурелома толстый обломок ствола, бросил его в преследователя и угодил по животу. Чугайстырь от боли взвыл, согнулся пополам и, кувыркаясь через голову, полетел в овраг. Секира выпала у него из рук, зацепилась за куст и тут же снова превратилась в ногу. Исцарапавшись в кровь, весь в опавших листьях и грязи, хозяин карпатских лесов с трудом приподнялся, опираясь на руки, и вдруг увидел перед собой старичка в островерхой шапочке. Заметил его и Шишок и тут же, уменьшив свой рост до обычного, юркнул за ближайший ствол.

   – Досталось тебе? Жаль только, мало! – с укоризной сказал старичок.

   – За что, боже? Я же лес оборонял от всяких... не наших. Не должно быть такого, чтобы мавка с человеком жила, а леший людскому царю служил.

   – Не должно быть, чтобы царь с мавкой, как с рабыней, обходился, а леший ему помогал, как пёс, как холоп... Вы в лесу только мне подвластны! Ясько и семья его без нужды деревца не срубят, зайца не поймают. Вот и не смей их трогать! А Церноригу и тем, кто с ним, в лес больше ходу нет... если кто из них ещё жив.

Придя в себя, Цернориг с трудом выбрался из-под глубокого снега. Огляделся – и не увидел живым никого из своего отряда. Лишь наполовину погребённые в снегу тела людей и коней. Вот скалит клыки мёртвая морда пёсиголовца. Где же Гвидо, Бесомир?

А над царём стоял, грозно и торжествующе усмехаясь, пастух. Он был без шапки. Кровь запеклась на чёрных волосах. Рука сжимала секиру, и лезвие оружия пылало ярким огнём.

   – Понял теперь, кто я?

Царь с усилием поднялся, положил руку на меч:

   – Ты – Таранис. Прости, что не узнал тебя в обличье раба. Я не жалел для тебя жертв. Верни же мне царство, дай Секиру Богов, а если я недостоин ею владеть, то не побоюсь умереть в бою с тобой.

Ясько рахохотался громко, раскатисто:

   – Не угадал, царь! Я не бог. Я – гуцул! Для вас я был Яськом. А мать меня назвала Яснозором.

Выхватив меч, Цернориг бросился на бывшего раба. Но теперь он столкнулся с опытным бойцом. Приходилось думать не о том, чтобы поразить его или выбить оружие, а о защите от нестерпимо пылавшего лезвия. Не рискуя задевать это лезвие клинком, царь отражал атаки Яснозора ударами меча по топорищу, но оно, сделанное из самого прочного дуба, даже не трескалось. Царь начал уставать. Мысль погибнуть от руки раба была невыносима, заставляла забывать об осторожности. Увернувшись от очередного удара, Цернориг быстрым выпадом попытался поразить гуцула в грудь. Тот молниеносно прикрыл сердце грозовым лезвием. Столкнувшись с ним, кельтский клинок вспыхнул, посинел и согнулся кольцом. С проклятием царь выронил раскалённую сталь. В следующий миг пылающая секира с грохотом обрушилась на него, рассекла шлем, разрубила голову, обратив её в расколотый и обугленный череп. Изуродованный труп гордого царя бастарнов рухнул к ногам предводителя гуцулов.

А к Яснозору уже спешил, проваливаясь в снег, худощавый человек в залатанном белом плаще, с длинными рыжими волосами и бородой.

   – Жив, воевода? Понадеялся я на твой оберег, когда тучу гнал на вас. И не прогадал. Ого, ты и Чернорога одолел! А с росами я ничего сделать не смог. Сильные у них волхвы, ещё и чаша эта...

   – Вот росов-то и вовсе трогать не стоило... Погоди, что с Марикой? Посмотри, Яр, ты же ясновидец!

Градобур устремил духовный взор к озеру и вдруг рассмеялся:

   – Что творится-то! Росский леший чугайстыря бьёт. А Марика убежала к лесной богине и детям.

Яснозор облегчённо вытер пот со лба:

   – Слава светлым богам! А я хорош: после Калуша отпустил побратимов погулять, сам домой подался. Что ж меня верховинцы не упредили? И где хоть те, что поехали на Тису, у даков в крепости повеселиться?

   – Скоро тут будут. На Черной Тисе подстерегли языгов, что сюда шли. Человек двадцать, да столько же пёсиголовцев. Наши на них лавину спустили, мало кто и уцелел из проклятых... А из Верховины шёл к тебе побратим Кресень. Он самого Морврана застрелил. Только до Маричейки не дошёл: со скалы сорвался, до утра пролежал без памяти, потом меня позвал. И что бы вы делали, не владей я мысленным разговором?

   – Перекликались бы через все Карпаты, как через улицу, – улыбнулся Яснозор. – А ну, позови-ка сюда росов. Скажи: Яснозор, воевода гуцульский, ждёт их.

Колдун, обернувшись к Снежной, не произнёс ни слова. Но вскоре по полонине застучали копыта, и росский отряд выехал на берег озера Неистового. Ардагаст дружелюбно улыбнулся гуцулу:

   – Так вот ты кто, хозяин Карпат! Говорил же я, что скоро тебе понадоблюсь.

   – С Чернорогом я и сам управился, – небрежно махнул рукой Яснозор. – И всё равно мы друг другу нужны. Я в горах от зла Чернобожьего не прячусь, как твой волхв сказал. Я со злом этим здесь шесть лет воюю. На то мне и дал Перун эту секиру. Я обычным топором зарубил беса, в которого Громовник сверху попасть не мог, когда нечистый под скалу залез, ещё и над богом смеялся. И сказал мне тогда воевода богов: «Поднимай мою секиру только за Огненную Правду, не то обратится она против тебя самого». Ты воин Солнца, я – воин Грома. Чёрный Храм и то зло, что в нём, мы только вместе одолеем.

Царь росов сошёл с коня и трижды крепко обнялся с воеводой гуцулов. Вышата взглянул на Яра:

   – А ты и есть тот ведьмак, что нас снегом засыпать хотел? Слабоваты твои чары.

   – Я не просто ведьмак, а Яр, жрец Перунов. Святилище моё вон там, на горе Петрос. С неё Перун бил громовыми стрелами в великана Страхопуда, когда тот унёс Додолу к себе на гору Близницу. Попробуй там со мной потягаться, великий волхв, да один, без баб этих и без Огненной Чаши.

К трупам Цернорига и его спутников росы даже не приглядывались. О гибели бастарнов они узнали ещё на Снежной от Серячка, доложившего всё хорошо понимавшей звериный язык Милане.

Тем временем к озеру подъехал Шишок. В руке у него был германский меч в ножнах, отделанных бронзой.

   – Держи, хозяин, хозяйка велела передать. Она сейчас овец по лесу собирает. А чугайстыря я утихомирил как следует, только вот ворота, извини, пришлось попортить.

Яснозор пристегнул меч к поясу, взглянул на западный склон горы:

   – А вот и мои побратимы.

На седловину не спеша поднялись два десятка всадников, вооружённых луками и топорами, – даки, словене, кельты. Все были одеты просто, но глядели одинаково гордо и смело. Дружно приветствовали они своего воеводу, сдержанно – царя росов.

   – Здесь не все, – пояснил Яснозор. – Но у меня больше сорока воинов и не бывает. Чтобы в страхе держать всех лиходеев в Приднестровье, хватает и этого.

Один из гуцулов протянул Яру амулет на цепочке:

   – Это было у главного из языгов.

   – Оберег вроде греческий, – поскрёб бороду градобур.

Вышата соскочил с коня, пригляделся к амулету и вдруг переменился в лице, разом утратив неизменное спокойствие и добродушие.

   – Вроде! Тёмный камень – халцедон, всадник с копьём, крылатый старик с косой. Амулет Сатурна. Чернобога! Такие амулеты делали Захария Самаритянин и ученик его, Левий бен Гиркан, чтобы через них переговариваться со своими лазутчиками. Ты хоть знаешь в горах своих, кто эти двое? Колдуна сильнее Захарии во всей Империи трудно было найти, а Левий и учителя перегнал. Семь бесов и шесть упырей столько зла не сделают, сколько он один! – Овладев собой, волхв произнёс спокойно и твёрдо: – Чёрная рука тянется к Чёрному Храму, и на руке той – Перстни Зла. Где храм, Яснозор? Нам теперь рыскать ищейками по Черной горе некогда – те опередить могут.

Воевода улыбнулся с торжеством:

   – Где такому скверному храму быть, как не на Плохом месте. – И он указал рукой на ближайшую к Жрецу Даждьбогу вершину.

Яснозор сел на коня, уступленного одним из гуцулов, и росы вместе с горцами двинулись к вершине, с виду ничем не выделявшейся из цепи пологих гор. Приходилось спешить: е седловины было видно, как из долины Белой Тисы поднимается по южному склону Черной горы ещё один конный отряд, над которым блестел серебряный дракон с развевавшимся на ветру красным хвостом. Царское знамя даков! Кто бы ни вёл отряд – Диурпаней или его наследник, нужно было успеть в Чёрный Храм раньше него.

Всадники поднимались северным склоном Плохого места, а вершину уже окутывало тёмно-серое облако, и холодный, злой ветер дул навстречу. Путь преградило болото, среди которого зеленели два озерца.

   – Тут на дне лежат упыри, сторожат храм. Сотню отборных воинов для этого умертвил Биребиста, – сказал Яснозор. – Они и нам, пастухам, по ночам докучали, покуда я Перуновой секирой охоту не отбил. Хорошо хоть сейчас светло.

Но серый туман уже наползал сверху, обволакивал со всех сторон. Синие огни загорелись на болоте, едва рассеивая наступивший полумрак. Озарённые их зловещим светом, из трясины, из пожелтевших хвощей и тёмных вод поднялись рядами бородатые воины в дакийских плащах и войлочных шапках, с кривыми мечами в руках. Стоявший впереди седой дак с витой серебряной гривной на шее недобро взглянул на Яснозора:

   – Кого ты привёл сюда, разбойник? Мы давно уже не трогаем твоих людей.

   – Привёл я того, кто освободит вас, – Ардагаста, царя росов и венедов. Не будет этого храма – кончится и ваша служба. Разве это жизнь – не сметь днём на Солнце ясное взглянуть? Это, что ли, царство Залмоксиса – в болоте с чертями?

   – Мы ещё не заслужили царства Залмоксиса. А освободить нас может только слово мудрейшего Декенея и приказ Биребисты Непобедимого. А не какие-то росы с венедами! На Днепре мы били и тех и других. А ещё греков и скифов, царских сарматов и языгов, бастарнов и дунайских кельтов. Мы жгли их города и сёла, вырезали стойбища, уводили скот, разрушали святилища, и никто не мог остановить нас, воинов Биребисты! Уходите все прочь или будете сторожить храм вместе с нами!

Среди лаков стояли с оружием в руках и другие живые мертвецы: кельты, германцы, языги, греки. Не мало, но и не много находилось храбрецов, пытавшихся проникнуть в Чёрный Храм. А позади всех стояли чёрные и волосатые болотные черти с мечами и дубинами.

   – Вы что же, сами согласились на такую службу? – спросил Ардагаст.

   – Непобедимый и Мудрейший не спрашивали ничьего согласия. Они сами отобрали достойных почётной участи – стать их бессмертными воинами.

   – Хорохорятся перед нами. Перебили рабов, что строили храм, а потом дружинники Биребисты перестреляли их самих, – сказал Яр.

Зореславич с отвращением взглянул на бледные, безжизненные лица «бессмертных».

   – Так для вас почёт – нечистью болотной сделаться? Мало вам было злодейств при жизни? В пекло идите, к хозяевам своим!

Ардагаст поднял Колаксаеву Чашу, Яснозор взмахнул громовой секирой. Золотой свет чаши и синий – секиры рассеял тьму, и немало упырей рухнуло без сил от одного этого света. Но остальные с яростными криками бросились на пришельцев. Робевших сзади подгоняли черти. Однако русальцы знали, как биться с нечистью, да и многим гуцулам это было не в новинку. Воины старались разить упырей в сердце или сносить им головы. Золотой луч чаши обращал «бессмертных» в кучи пепла, удары Перуновой секиры – в почерневшие недвижные трупы. Ловко и безжалостно перекусывал глотки нечисти Серячок. Но живые мертвецы бились отчаянно, не отступая, словно позади них стоял кто-то ещё более страшный и безжалостный.

Наконец на болоте не осталось ни одного врага. Более храбрые погибли – во второй и последний раз, более трусливые спрятались на дне трясины и озёр. Среди росов и гуцулов одни были ранены, другие потеряли коней, но не погиб никто.

Трудно было с живыми, постоянно сражавшимися или упражнявшимися воинами тягаться тем, кто по большей части лежал неподвижно в болоте, а бился изредка и вдесятером на одного.

Путь к вершине был открыт, хотя тёмно-серый туман продолжал окутывать всё вокруг. Откуда-то снизу доносились ржание коней и дакийская речь. Освещая дорогу пламенем Огненной Чаши, Ардагаст повёл отряд в гору.

Чёрный Храм встал перед ними внезапно, так что царский конь едва не ткнулся в него мордой. Приземистое, всего в два человеческих роста, здание было сложено из грубо отёсанных снаружи, но плотно подогнанных глыб чёрного камня. Плиты такого же камня составляли двускатную крышу. На коньке восседала каменная фигура ворона с распростёртыми крыльями. Ниже была высечена голова быка – могучего, полного безжалостной, нерассуждающей силы. Ещё ниже, над дверями, держал свой хвост в зубах опоясывавший всё здание змей. На дверях из дорогого эбенового дерева были вырезаны и выложены кусочками кости, уже пожелтевшей от времени, два скелета с воздетыми то ли в молитве, то ли в угрозе руками.

– Ворон, бык и змей – три мира, и над всеми властен Чёрный бог, и будет это вечно, а значит – покоритесь ему, люди, потому как все умрёте, – пояснил Вышата. – Что, воины, стоило идти на Чёрную гору за такими премудростями?

Ардагаст разгладил золотистые усы, улыбнулся:

   – Умереть умрём, только до того ещё много чего натворим Чернобогу назло. Верно, дружина?

Росы и гуцулы одобрительно зашумели.

   – А когда умрём, то снова воплотимся и придём охранять мир от Разрушителя, – сказал Вишвамитра. – И так, пока не заслужим воплотиться на небе Индры-Громовержца.

Да и там, в Ирии, не усидим, а прилетим Перуновыми и Даждьбожьими воинами на крылатых конях, с небесным оружием! – тряхнул чёрными волосами Яснозор.

   – Много тут чар наложено, – озабоченно сказал Вышата. – Успеть бы снять хоть с дверей...

Плавно поводя перед собой руками и приговаривая заклятия, волхв принялся разрушать паутину чужих чар. А ржание и голоса снизу доносились всё ближе. Воевода гуцулов спрыгнул с коня и, занеся секиру обеими руками, ударил точно в щель между чёрными створками дверей. Ослепительная вспышка, грохот – и двери широко открылись внутрь, а горца неведомая сила отшвырнула далеко назад.

За дверями... не было ничего. Лишь непроглядная темнота, ещё более чёрная, чем стены храма. Вышата досадливо прикусил губу. Неужели сбылись его опасения, что храм – всего лишь вход в подземный мир, а Секира Богов давно там, в преисподней? А из темноты уже доносилось громкое злобное шипение. В дверном проёме появился огромный змей с пятнистым телом в локоть толщиной. В разинутой пасти белели острые клыки, с которых капал яд. О длине чудовища, чья голова уже поднялась вровень с лицами всадников, можно было лишь догадываться. Вишвамитра припомнил, что питон, да и любая змея, может поднять голову лишь на треть своей высоты. А сила змеи – в быстроте. Знал это по опыту и Ардагаст, а потому, не дожидаясь броска, направил свет Огненной Чаши в голову змею. Видимого ущерба это чудовищу не нанесло, но оно тут же отступило назад в проем, возмущённо шипя.

   – Что, не нравится свет Даждьбожий? – засмеялись воины.

Яснозор вновь поднял секиру, а индиец обнажил кханду, но Вышата остановил их, крикнув:

   – Не ступайте в храм, вход зачарован сильнее дверей! – А потом вдруг, приглядевшись к змею, рассмеялся: – Старый знакомый! На него и сталь не нужна. Хватит... кота. Рыжего такого, пушистого.

Волхв произнёс заклинание на каком-то незнакомом ни росам, ни горцам языке. Золотой луч оторвался от чаши и превратился в огромного золотисто-рыжего кота с ножом в лапе. Кот бросился на чудовище, принялся рвать его тело когтями и зубами, кромсать ножом. Змеиные зубы тщетно пытались преодолеть густую шерсть. Наконец коту удалось рассечь ножом шею своего врага, и оба удивительных существа, солнечное и подземное, вместе исчезли.

   – Это египетский подземный змей, враг Солнца. Или отродье того змея. Заклятию от него меня научили в Братстве Солнца. А Декеней в Египте был жрецом Сета, ещё и от колдунов, что молятся Апопу и другим преисподним змеям, кое-чему выучился, – пояснил Вышата.

А тьма внутри храма совсем рассеялась. В свете Колаксаевой Чаши стали видны стены с высеченными на них чудищами, демонами, скелетами. Все эти твари, одна страшнее и омерзительнее другой, были обращены головами в одну сторону – к стоявшей в глубине статуе из чёрного камня, выделявшейся на фоне задней стены, выложенной человеческими и звериными черепами. Статуя изображала длиннобородого старика с железной кочергой в руке. Под его правой ногой были фигуры муравьёв, под левой – воронов и чертей. Кочерга была погружена в кучу человеческих костей и черепов, поднимавшуюся из ямы у ног идола.

   – Вороны, черти и муравьи – три мира, небесный, земной и подземный, и все подвластны Чернобогу. И может он живых убивать, а мёртвых воскрешать. Для какого бессмертия – то вы уже видели. И мне его сулили в Чёртовом лесу, да соблазнить не сумели, – сказал Вышата. – А здесь, видно, и спрятана Секира Богов.

Перед ямой с костями стоял ящик из каменных плит. На верхней из них было высечено изображение секиры и знаки Солнца и Грома.

Тем временем туман вокруг рассеялся. Позади раздался властный молодой голос:

   – Не сметь входить в храм Декенея, разбойники и бродяги! Прочь с нашей священной горы! Я – Децебал, царевич даков, и оружие Биребисты Непобедимого – моё по праву!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю