Текст книги "Путь к золотым дарам"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

   – Я же предупреждал: этот мост станет для вас Чинватом, а на нём покушение на жизнь праведного зороастрийца не прощается, кроме как искренне раскаявшемуся перед Ормаздом.

   – Я не боюсь тебя, наглый колдун, и не унижусь перед тобой!

   – Ты сам избрал путь в ад.

Прозрачное стекло под ногами вдруг обратилось в столь же прозрачный воздух. Лишь стальной клинок сохранил твёрдость и остроту. Ноги лошади враз провалились, и она попала брюхом на стальное лезвие. Даже у испытанных воинов сердца сжались при виде того, как распалось надвое сначала тело коня, потом – человека – от седла до горла. Ни кости, ни кольчуга не устояли перед стальной полосой. Два окровавленных расчленённых трупа с шумом упали на дно ущелья.

   – То же будет всякому, кто вступит на этот мост с неправедной целью.

   – Месть! Месть за Кунижа! Шибле, помоги! – вскричали зихи.

Стрелы полетели в мобеда, но все до одной бессильно упали в пропасть, наткнувшись у самого его лица и груди на ту же невидимую преграду. А тот не уклонился, даже не дрогнул и произнёс наставительно:

   – Месть, злоба и ненависть – дела Ахримана. Это он послал вас в этот нечестивейший из набегов устами своего раба-иудея.

Сунуться на страшный мост больше никто не решался. Царь с царевичами сейчас меньше всего хотели рисковать собой. Двое самых молодых и отчаянных дружинников разогнали коней, чтобы перескочить через ущелье, но над противоположным берегом ударились о ту же невидимую стену и свалились в пропасть. Вода в ущелье покраснела от крови. Более осторожные поскакали вдоль берега, пуская стрелы через реку. Оказалось, что преграда по обе стороны моста доходит до тех мест, где ущелье можно было преодолеть разве что на крылатом коне.

   – Видите: суд богов не оправдал грешников, и сейчас дэвы глумятся над этими тремя и кормят их адской пищей – змеиным ядом, скорпионами и другими вредными тварями. Раскайтесь, предпочтите небесные блага земным, поверните коней назад, и я вскоре приеду, чтобы наставить вас в истинной вере.

У Хаташоко мелькнула было мысль вернуться и рассчитаться с некромантом, но он её тут же отогнал. Возвратиться из набега без добычи, отступив перед каким-то колдуном? Да останется ли он царём после такого позора? Нет уж, пусть колдуна одолеет другой колдун... Царь поднёс к лицу халцедоновый амулет. На мутной тёмной поверхности выделялись две фигуры. Всадник с копьём, наверное, Бог набегов, а кто крылатый старик с косой? Не тот ли, кого только ведьмы называют по имени?

Мысленный голос царя зихов, настигший Валента в драконовой пещере, вызвал у чародея изрядное раздражение. Там, в Колхиде, хитроумная интрига грозила сорваться. Сваны, вместо того чтобы разорить селения абасгов и перебить Братьев Солнца, готовы были разгромить римский гарнизон в Диоскурии. И всё из-за той же кровной мести, святее которой в этих варварских краях только гостеприимство. Повесе центуриону, видите ли, со скуки вздумалось похитить дочь сванского князя, у которого он гостил, да ещё и убить пару её родичей, погнавшихся за ним. На абасгов можно ещё поднять гениохов, но у тех целых четыре царя...

А в колхидском гнезде Братства такие сильные маги... Придётся послать туда всех сколько-нибудь стоящих демонов, воскресить дракона (хорошо хоть череп сохранился), а то и полететь самому. Здесь, на северных склонах Кавказа, от варваров требовалось одно: хорошенько передраться из-за сокровищ Сосруко. Последние сами по себе мало интересовали некроманта – разве только среди них окажутся магические предметы с юга, а не просто дикарские амулеты. И вдруг этот персидский маг. Не тот ли, которого видели во дворце у Рескупорида? А в Пантикапее Стратоник подбирается к сыну Ноэми. Мальчишку с его способностями просто нельзя отдавать Братству, но забрать его сейчас решительно некогда...

Валент не стал даже чертить магического круга, лишь произнёс:

   – Демон Мовшаэль из воинства Луны, явись! Повелеваю именем... сам знаешь кого, бездельник!

Демон был бледнокожий, лысый, с толстым брюхом и большими кабаньими клыками. На две головы выше мага, он сгибался перед ним с противной угодливой ухмылкой на клыкастой роже. Этого пьяницу и жулика Вельзевул за какие-то провинности отдал в услужение некроманту. Единственным достоинством Мовшаэля была готовность выполнить всё, что угодно.

   – Жду повелений могущественного мага.

   – Хорошо хоть трезв с утра... Лети немедля к Каменному мосту. Там какой-то персидский маг загородил дорогу царю Хаташоко – тому самому, перед которым ты изображал посланца Шибле. Помогай зихам, но только против мага. С Асатрой пусть попробуют справиться сами. Сокровища уже у неё.

   – Слушаю и повинуюсь, о мудрейший из некромантов!

Демон согнулся ещё ниже, пятясь, вышел из пещеры, расправил перепончатые крылья и понёсся на восток. Его чересчур занятый хозяин не полюбопытствовал, с какими это сарматами сражаются амазонки, даже не заглянул в магическое зеркало. А не то подумал бы ещё, куда мчаться, бросив всё: в Колхиду или на берега Госпожи Гор.

Прилетев к Каменному мосту, Мовшаэль заметил то, чего не видели, да и не могли видеть зихи. По обе стороны от моста, довольно далеко от него, стояли два демона – крылатые, со змеиными головами и когтистыми птичьими ногами. Они и держали вместе с мобедом магическую преграду.

   – Слушай, ты кто и откуда? И кто тебя поставил стеречь реку? – спросил Мовшаэль демона так, что услышать их не мог даже Манучихр.

   – Я Агга, демон из свиты Муту, бога смерти. Мы с моим братом Ниту, – он кивнул на другого демона, – по пьянке малость ошиблись и притащили в Страну Без Возврата души целой компании – трёх парней и двух девчонок, а оказалось, им ещё жить да жить. Тут ещё за ними спустился этот вот маг, и владыка Нергал велел нам являться по вызову мага и служить без всяких жертв.

   – За такую мелочь заставлять работать даром! – возмутился слуга Валента. – Смертные с рабами обходятся лучше. Ничего! Держитесь за меня, Мовшаэля из воинства Луны. Я украл и продал колдунам две сотни породистых скорпионов, и меня всего лишь отдали в услужение к одному иудею-некроманту. От него тоже мало что перепадает. Вот сейчас послал помогать этим глупым воякам в лохматых шапках, и хоть бы какое тебе возлияние! Так чего нам даром стараться, а? Подерёмся для вида и разлетимся, а хозяевам каждый скажет, что еле жив остался. Идёт?

Агга, почесав змеиную голову, кивнул. Демоны стали видимыми и с ужасающим рёвом, шипением и хрюканьем устремились друг на друга. Они то исчезали в пропасти, то взмывали выше леса, оглушительно хлопали крыльями, швырялись огромными камнями (всякий раз мимо). Держать магическую преграду севернее моста оказалось некому, и Хаташоко быстро заметил это, пустив стрелу. Царь махнул рукой – и Доко-Сармат первым лихо перелетел пропасть на коне. За ним, не уступив друг другу и половины конской головы, одновременно перенеслись через ущелье Тлиф и Хвит.

Заметив опасность, мобед позвал второго демона, и миг спустя кони царевичей и последовавших за ними дружинников снова уткнулись в незримую стену. Но южнее моста преграда тоже исчезла, и по приказу скоро обнаружившего это царя ещё десяток всадников перескочил пропасть с этой стороны. Маг с демоном стали спиной к спине. Царь зихов, довольно поглаживая белую бороду, прикидывал: поскакать в бой с амазонками, показав конские хвосты спесивому персу, или подождать, пока «свой» демон управится с чужим и проучит мага. Опасно было всё же оставлять в тылу мобеда с его колдовскими штучками... А на змееголового демона стрелы совершенно не действовали, пролетая сквозь его призрачное тело, так что помочь «своему» не удавалось.

И тут вдруг из леса донёсся стук копыт. На опушку выехал могучий всадник с седеющей бородой, в панцире и старинном круглом шлеме. В лучах солнца ярко блестели золотом ножны меча, горит и бляха в виде орла на щите.

   – Эй, вы, разбойники из ущелий! – разнёсся его громовой голос. – Оставьте мага, вы с ним всё равно полусотней справиться не можете. Попробуйте лучше сразиться со мной, Мадаем, великим царём скифов, от которого ваши предки разбегались по лесам и пещерам! Смелее! Я не маг и не прячусь за колдовской стеной от честных ударов.

Хаташоко расправил бороду, гордо выпрямился в седле:

   – Ну вот, нашёлся и для меня противник – не какой-то там колдун! Не хвались зря, Мадай: ты живой не покорил наших предков, не одолеешь нас и мёртвый.

Мадай извлёк из горита лук и послал стрелу в шумно сражавшихся демонов. Сверкая подобно молнии, стрела насквозь пронзила Аггу и сильно обожгла бок Мовшаэлю. Змееголовый демон, истошно крича по-птичьи, шипя и кувыркаясь, полетел в пропасть. Клыкастый с отчаянным поросячьим визгом унёсся в лес. Ниту, оставив мага, бросился вслед за братом.

Мадай спрятал лук и обнажил меч. Из золотого перекрестья словно вырывалось застывшее темносинее пламя. Царь скифов довольно расхохотался и сказал:

   – Ортагн иногда зовёт меня бить чертей вместе с ним.

Взгляды зихов обратились к Хаташоко. Действительно ли их царь – избранник Громовержца? Царь и сам в этом усомнился. Но признать это перед всем племенем, отступить? Нет! Оставалось одно – сражаться, подобно Грозному Вождю, со всеми, кто встанет на пути, – даже с богами и их воинами. Царь взмахнул плетью, перелетел на коне через пропасть и с громким криком «Шибле!» поскакал на Мадая. Тот снова рассмеялся и бросил наземь одну стрелу. Синее пламя взметнулось над ней, заставив коня Хаташоко взвиться на дыбы, так что царь едва удержался в седле.

   – Не бойся, царь зихов. Ты не бес и даже не полубес, как твой сын, и моё оружие в бою с тобой будет таким же, как при моей жизни.

Синее пламя стрелы тут же погасло. А клинок Мадая приобрёл цвет обычной стали. Хаташоко снова упорно выкрикнул: «Шибле!» Мечи скрестились со звоном. Доспехи и щит надёжно защищали скифа, но и его противник был в прочной кольчуге и наручах, а мохнатая шапка скрывала небольшой шлем. Подставляя щит под меч зиха, Мадай пытался достать его своим мечом, но Хаташоко умело отбивал удары акинаком и наручем.

Царю зихов удалось вонзить меч в горло врагу, но тот даже не покачнулся в седле, не выступила и кровь. Смертельная рана была не страшна для умершего больше шести веков назад. Ответный удар скифа разрубил шапку старого царя, и того спас только шлем. Хаташоко полоснул мечом по шее вражеского коня, но тот был так же мёртв, как и его хозяин. Тогда зих резко пригнулся и, задержав акинаком клинок врага, рассёк ему подпругу. Царь скифов свалился наземь.

Хаташоко с торжествующим криком взмахнул мечом, намереваясь снести противнику голову. И ему это удалось бы, будь царь зихов моложе и подвижнее. Но старый скифский царь успел, как клещами, зажать клинок врага между щитом и своим мечом и резко повернуть. Запястье зиха обвивал темляк меча, и это позволило Мадаю не только вывернуть руку горца, но и стянуть его с седла. Хаташоко оказался на земле. Прежде чем он успел подняться, Мадай вонзил ему в горло меч. Кровь хлынула, сделала красной белую бороду, залила кольчугу. Царь скифов снова вскочил на коня и крикнул, подняв окровавленный клинок:

   – Ну, кто помешает мне сделать чашу из черепа вашего царя и полотенце из его скальпа?

Из полусотни глоток вырвался яростный вопль:

   – Месть за Хаташоко!

Выхватив мечи, зихи разом бросились на Мадая, и впереди всех – Хвит-мезиль. В руке у него была тяжёлая палица из твёрдого, как железо, самшита – этим редким среди горцев и степняков оружием сын лесной женщины владел лучше всего. Но именно потому, что он был полудемоном, оружие Мадая вмиг обрело силу Грома. Вспыхнувший синим огнём клинок с грохотом расщепил и обуглил палицу. Хвит с рёвом взмахнул её остатком. Новый удар грозового меча перерубил её надвое, снёс шапку царевича, опалив волосы.

Оттеснив брата, Тлиф ударил мечом и попал по золотому орлу на щите Мадая. Но сталь не оставила на золоте даже вмятины. А золотая птица с острыми грифоньими ушами вдруг словно ожила, запылала золотым огнём, распространяя ослепительный свет и непереносимый жар. В этой жар-птице был заключён фарн – та священная огненная сила, что делает царя царём, даёт ему власть, удачу и победу. С громовым криком «Орта-а-гн!» Мадай обрушился на зихов. Грозовой меч рассекал лучшие клинки, прожигал в доспехах оплавленные дыры, обращал головы в обугленные черепа. Огненный щит слепил глаза, раскалял оружие так, что оно выпадало из обожжённых рук. Десятки воинов только мешали друг другу, пытаясь добраться до почти неуязвимого врага.

Распалённые боем, воины не замечали, что воздух вокруг них дрожит, словно над горячей сковородой, а из-под земли вырываются зловещие языки чернокрасного пламени. Кони чувствовали, как раскаляется камень под копытами. Иные из них, не слушаясь всадников, уносились прочь. Совсем забыли воители о маге с подстриженной бородой. А тот быстро шептал заклинания, сдерживая грозные силы, разбуженные оружием мёртвого царя. И заодно отпугивал Мовшаэля, выглядывавшего из чащи и прикидывавшего, не пора ли вмешаться в бой – без вреда для себя, конечно.

Тлиф уже вышел из боя без меча и с обожжёнными руками. Хвит вместе с конём, напуганным жаром огненного щита, свалился в ущелье и чудом сумел удержаться за какие-то выступы в стене. Кольчуга Доко была изорвана, верх остроконечного шлема снесён. А черно-красные языки уже вздымались выше голов всадников, начали сливаться в огненную стену. И тут раздался голос мобеда:

   – Мост открыт. Отступите, безумцы, или сгорите сами и подожжёте весь мир!

Доко-Сармат крикнул: «За мной, во имя богов!» – и первый поскакал обратно через мост. Он участвовал в парфянском походе, слушал рассказы Ардагаста и его воинов об индийском оружии богов и потому знал, что это оружие, применённое против обычных воинов, а не богов, демонов или магов, способно выйти из-под власти употребляющего его и вызвать опустошение мира. Зихи, изрядно обескураженные, отступили следом за царевичем. Тело Хаташоко, потоптанное конями, они всё же отбили и унесли с собой.

Мадай не преследовал их. Он поглядел в сторону крепости Сосруко, довольно усмехнулся и произнёс вполголоса:

   – Ну вот, размялся и малость помог потомку Львёнка. Дальше пусть воюет сам. Далеко пойдёт, клянусь Ортагном! А вы, – громко сказал он зихам, – помните: потомки скифов ещё придут сюда, и вы будете жить в их великом царстве.

Сияние его меча и щита погасло, скрылось и черно-красное пламя. Царь скифов повернул коня и вскоре исчез в лесу. Только оплавившаяся местами скала да десяток изуродованных трупов говорили о том, что битва с давно умершим повелителем степи не приснилась горцам. Следом за Мадаем исчез и маг. Демон Ниту, вызванный из преисподней, куда он относил раненого брата, подхватил мобеда под мышки и полетел с ним на юг.

Потрясённые горцы молчали, лишь Хвит, выбравшийся из пропасти, глухо стонал над телом отца. Наконец Тлиф громко произнёс:

   – Воины зихов! Похороним достойно и оплачем нашего царя Хаташоко. Воистину боги не нашли для него достойного соперника среди живых! Остальных же пусть никто не смеет оплакивать. По нашему обычаю, проводим с радостью тех, кого Шибле удостоил умереть от меча-молнии!

Царя зихов похоронили с конём и оружием, насыпали курган. Суровыми песнями и звоном оружия потешили душу старого воина. А тела остальных павших под радостные песни положили на деревья, поближе к небу.

Горцы не замечали, что за ними следят из чащи маленькие красные глаза, горящие ненавистью. Лесной человек наконец увидел смерть одного из своих врагов. И если он сам не вмешался в бой, то лишь из страха перед острой сталью.

Ещё до того, как дружина зихов появилась у моста, росы подъехали к воротам древней крепости. На возвышавшихся одна над другой трёх каменных стенах стояли наготове амазонки с луками.

   – Мужеубийцы! Я хочу говорить с вашей царицей, – громко произнёс Ардагаст.

На стене у ворот, поигрывая плетью, появилась Томиранда:

   – Чего тебе нужно в крепости женщин, мужчина? Если того же, чего и всем вам, то сейчас не весна.

   – Мне нужно, чтобы вы вернули то, что похитили в Гробнице Солнца.

Рядом с царицей появилась затянутая, подобно ей, в кожу кудрявая девочка. Оба пса тут же подняли яростный лай. Взглянув в лицо Зореславича, девочка вздрогнула и вцепилась в рукав матери:

   – Мама! Это он, Солнечный Вождь! И эти псы... Они оттуда, из гробницы!

   – Глупая, в его времена железа ещё не знали. Видишь тамгу? Это Ардагаст, царь росов.

Только теперь девочка сообразила, что золотые волосы пришельца падают на плечи из-под шлема не единственной прядью. И доспехи на нём самые обычные сарматские. Но всё же... лицо слишком напоминало виденное ею в гробнице. А мать с насмешкой обратилась к Ардагасту:

   – Не пугай зря глупых девочек, царь росов. Я-то тебя за мертвеца из Гробницы Солнца всё равно не приму и сокровищ тебе не отдам. Мы их не похитили, а забрали, чтобы сберечь от таких, как ты.

   – Я не могильный вор, царица. И пришёл сюда не ради добычи, а ради мира.

   – Мира? – расхохоталась Томиранда. – Эй, волчицы! Кто из вас не любит войны?

Дружный смех амазонок был ей ответом.

   – Вашу любовь к войне я знаю, – не смутился Ардагаст. – Но знаешь ли ты, царица, что зихов, которых ты здесь подстерегаешь, подослал иудей-чернокнижник, а того – боспорские торговцы рабами? Вот кому нужна большая война на Кавказе. Или они купили и вас?

   – Нет. Война нужна нашей богине! Нас, жриц Артимпасы, нельзя купить, как каких-нибудь шлюх. Понял это, мужчина? А если ты трус и боишься войны, то убирайся, пока мы не прогнали тебя! Гляди, каждая из нас в бою стоит троих мужчин.

   – Я не трус, а Солнце-Царь, и меня тоже нельзя купить, как наёмного убийцу. Только я воюю ради Огненной Правды, а вы – ради Смерти. Поэтому я не оставлю солнечное золото в ваших руках.

   – Так попробуй возьми его и нас!

Хохот, свист, насмешки обрушились со стены на росов. Ларишка с отвращением глядела на прославленных воительниц. Таких срамных шуток себе при ней не позволяли и самые грубые воины.

   – Берегись, Томиранда! С одной такой кичливой царицы Геракл снял пояс, другую пленил Тезей, а третью сразил Ахилл. С тех пор на юге мужей убивают только мужи! – крикнул Хилиарх.

   – Уж ты-то не Геракл и не Ахилл! – отозвалась Томиранда и отпустила ещё одну грубейшую шутку насчёт мужских способностей грека.

Из всех амазонок безмолвными оставались лишь Ардагунда и Асатра. Златоволосой жрице почему-то вовсе не хотелось сражаться с этим странным царём росов, так похожим на неё, и не только внешне. Колдунье же было не до перебранки. Она тщетно пыталась привести в действие серебряный барсман, при этом всякий раз натыкаясь на противодействие светловолосого венедского волхва. Этот лесовик не только мешал ей, но и поджёг заклятиями завал из колючих кустов в воротах городища. А потом вызванный им ветер разметал остатки завала.

Как только ворота оказались свободны, Ардагаст крикнул: «Слава!» и его дружина ринулась в проход. Амазонки едва успели вскочить на коней. Стрелы лучниц со стен сбивал насланный Вышатой ветер. После короткой схватки в воротах росы повернули, однако, коней вспять и поскакали к лесу. Вслед за ними из ворот вылетели на конях мужеубийцы. Распущенные волосы реяли по ветру, в руках грозно блестели боевые топоры. Впереди, забросив щит за спину, с мечом и секирой в сильных руках, скакала Томиранда. Хитрость росов она, казалось ей, поняла сразу: заманить противниц в лес. Эти венеды и полу-венеды думают, что только они умеют воевать в лесах... Рядом с матерью, полная воинственного азарта, скакала Меланиппа. Хорошо бы сейчас убить первого врага, а тогда – посвящение и право встречаться с мужчинами уже этой весной...

Вслед за росами амазонки влетели на небольшую поляну с узкой горловиной-входом. Царица не опасалась засады, зная: у Ардагаста всего два десятка воинов (как увидела в чаше Асатра), все они тут. А стоявший под деревом человечек в сером кафтане и островерхой шапке даже не привлёк её внимания, пока вдруг не вырос в заросшего серой шерстью остроголового великана ростом чуть ниже дерева. Ухватив заранее припасённый увесистый ствол, леший принялся махать им, сбивая всадниц с коней, ломая кости лошадям. Ларишка и шестеро дружинников-венедов забрались на деревья и, укрывшись среди густых ветвей, принялись засыпать оттуда врагов стрелами.

Воительниц было больше, но на широкой поляне им трудно было развернуться. Кожаные доспехи их уступали прочностью железным, хотя и меньше сковывали движения. От длинных сарматских мечей спасали амазонок только прочные щиты в виде полумесяца да большая подвижность.

Оба пса, золотой и серебряный, свирепствовали в самой гуще сражения. Их тела, покрытые прочной, как металл, шерстью и кожей, но очень подвижные, были почти неуязвимы. Огнедышащие пасти обращали в обгорелые лохмотья кожаные доспехи, стальные зубы дробили кости. От псов не отставал Серячок.

Амазонки стреляли из луков, пытаясь ослепить серого великана, но Шишок, опытный боец, прикрывал глаза рукой. Если бы леший не держался поближе к деревьям, чтобы сохранить рост, мужеубийц постиг бы быстрый разгром. Призвав на помощь свою богиню, Томиранда поскакала прямо на лешего, рубясь направо и налево мечом и секирой. Подрубить ногу великану, пока лучницы отвлекают его! Но на пути царицы встал другой великан – смуглый, черноусый, в панцире индийской стали. Двуручный меч взвился над головой Томиранды. Царица подставила под удар скрещённые меч и топор, зажала клинок, попыталась вырвать его из руки врага. Это почти удалось ей, силой превосходившей многих мужчин. Но индиец перехватил кханду обеими руками, и царица сама оказалась на земле. А Шишок уже шёл дальше вокруг поляны, охаживая своей дубиной всех воительниц, каких удавалось достать.

Мигом вскочив, Томиранда увернулась от двуручного меча и ударила кшатрия секирой в голову так, что тот, опустив меч, уткнулся лицом в гриву коня. Следующий удар был бы смертельным, но тут, спасая друга, на царицу бросился с мечом и акинаком сам Ардагаст. Взмах меча – и рука с топором отлетела прочь. Отбив акинаком меч царицы, Зореславич вонзил ей меч в грудь. Индийская сталь прорезала зубровую кожу панциря и глубоко вошла в тело.

Меланиппа в это время пыталась попасть из лука в глаз серому великану. И тут вынырнувший откуда-то сбоку юркий грек разрубил её великолепный, хитро изогнутый скифский лук мечом. Девочка в ярости схватила секиру и; прикрываясь щитом-полумесяцем, обрушила на наглеца град ударов. Вот пусть этот нахальный гречишка и будет первым убитым его врагом! Гречишка, однако, оказался умелым бойцом. Выбил у неё секиру из рук и тут же повернул коня в другую сторону. Не интересно ему, видите ли, с девчонкой сражаться! Кипя от обиды, Меланиппа подобрала секиру прямо из-под носа у волка, погналась за греком... И вдруг с ужасом увидела, как мать, пешая, без руки, залитая кровью, из последних сил отбивается от царя росов. Вот она рухнула наземь. Тут на Ардагаста златоволосым вихрем налетела Ардагунда с секирой и щитом, оттеснила от истекавшей кровью Томиранды. А грек уже соскочил с коня, наклонился к царице...

   – Пояс, Лошадка! Пояс! – крикнула Ардагунда.

Пояс с золотой крылатой волчицей, главная святыня мужеубийц! Но сейчас Меланиппа меньше думала о нём, чем о матери. Девочка ринулась вперёд, ударом секиры по гребенчатому шлему свалила наземь грека, бросилась к матери... И как-то сразу почувствовала, что та мертва.

   – Мама-а-а!

Крик девочки был так громок, полон такой боли и тоски, что сражавшиеся на миг замерли. Но лишь на миг. Серебряный пёс бросился на Меланиппу, прожёг огненным дыханием панцирь, но получил такой удар секирой, что металлическая шкура треснула и на шее выступила кровь. Загробная тварь с визгом отскочила. Девочка одним рывком взвалила тело матери на коня. Странно: она знала, что должна мстить этому златоволосому царю из северных дебрей, но... не могла поднять на него оружия. Как никогда, ей казалось, что перед ней тот, чью могилу она ограбила.

   – Царица погибла. Сёстры, отходим! – крикнула Ардагунда.

Сдвинув щит, она подняла левую руку ладонью вперёд, и оттуда вдруг ударил яркий свет. Ардагаст и другие росы отшатнулись. Амазонка сунула секиру в петлю у пояса и подняла другую руку. Свет стал ещё ярче. Ларишка, уже нацелившаяся в Ардагунду из лука, промахнулась из-за этого непереносимого света. Наполовину ослеплённые им росы не смогли помешать мужеубийцам отойти из леса вместе с телом царицы.

Уцелевшие амазонки собрались в крепости Сосруко. Теперь их было только двадцать семь. Росы не показывались из лесу, но было ясно, что они здесь. Заплаканная Меланиппа безмолвно сидела над телом матери. Воительницы, сбившись в две кучки, перешёптывались. Одни собрались вокруг Ардагунды, другие – возле Асатры. Военачальница и жрица-чародейка, они были первыми в общине после царицы.

   – Ну, великая волшебница, где же были твои чары? – сказала Ардагунда, глядя в лицо Асатры. – От твоего серебряного веника пользы, кажется, меньше, чем от моих рук.

   – Проторчала весь бой здесь, на холме, за тремя стенами, – неприязненно бросил кто-то.

   – Да, здесь! – вскинула голову чародейка. – Потому что вон там, в лесу, стоял и сейчас стоит волхв, да такой сильный, что я так и не смогла из-за него разбудить силы, скрытые в Барсмане Воинов. А другой маг защищал Каменный мост в одиночку от полусотни зихов. И он же, кажется, вызвал из могилы Мадая, царя скифов, который изрядно потрепал зихов своим грозовым оружием. Поняли теперь, какие силы поднялись против нашей общины? Ты, Ардагунда, конечно, великая воительница, но с ними не справишься. Это могу только я, ведьма верхом на тыкве.

   – Можешь? Что-то незаметно! – иронически прищурилась златоволосая амазонка.

   – Заметите, если меня не будет, и те два мага как следует примутся за вас. Но они ничего не сделают, если оживить барсман не здесь, а там, где на севере есть гора с вечными снегами. Ближайшее такое место – у горы Фишт, как раз в истоках Шхагуаши.

   – Так что же, убегать туда от росов?

   – Почему? Можно сидеть в крепости и ждать, пока росы передерутся с зихами... или объединятся с ними против нас. А то ещё Мадаю захочется повоевать с нами. Подождём... Только царский пояс, милая Ардагунда, надень тогда сама. Чтобы последней царицей мужеубийц стала ты, военачальница, а не какая-то ведьма с горы Себероашхо. Я-то успею туда улететь, не то, что ты.

Асатра была сама любезность. Только улыбкой своей напоминала волчицу, скалящую зубы. Пальцы её поигрывали когтями волчьих лап, завязанных узлом под горлом. Её соперница, закусив губу, еле сдерживалась, чтобы не наговорить резкостей и не выставить себя перед всеми сварливой дурой. Меланиппа подняла голову и тихо сказала:

   – Вы что, будете драться прямо над телом мамы?

Ардагунда под настороженным, хищным взглядом Асатры подошла к девочке, ласково погладила её по чёрным кудрям:

   – Драться мы будем только с врагами. И царицу выберем, как заведено, в Девичьей крепости. А пояс пока что храни ты, Лошадка. – Ардагунда расправила волосы и заговорила тоном приказа: – До тех пор в походе вы подчиняетесь военачальнице. Мне! К горе Фишт выступаем сейчас же. А тело царицы схороним в Даховской пещере.

– И Via обратном пути положим там головы росов и зихов. Много голов! Томиранда, мы вернёмся к тебе наделённые великой силой и справим по тебе царские поминки, достойные царицы мужеубийц! – воскликнула Асатра. – Но самой лучшей жертвой тебе будет война, великая война на всём Кавказе. Месть за Томиранду! – вскричала колдунья и издала волчий вой, тут же подхваченный всеми мужеубийцами.

Вместе со всеми тоскливо, зловеще завыла и Меланиппа. Потом вытерла рукавом слёзы, сняла с тела матери пояс с золотой волчицей и надела его себе под панцирь. Из леса грозным воем откликнулись два пса и волк. С берега реки доносились грохот бубна, воинские песни и звон клинков – горцы поминали своего царя и других храбрецов, павших в бою с мёртвым владыкой Скифии. Клекотали орлы, каркали вороны, радуясь грядущей поживе. А в небе довольно усмехалась видимая лишь волхвам старуха с распущенными седыми волосами, на чёрном коне и мечом в руках.

Ураганом, готовым смести всё на своём пути, вылетели мужеубийцы из ворот древней крепости, преодолели ущелье Мешоко и помчались на юг. Напасть на них в это время росам помешала лишь стена огня, созданная Асатрой. Вызванный ею лесной пожар два волхва погасили с трудом. Оленерогий старик, глядя на это из чащи, лишь сокрушённо покачал головой.

Высоко над берегом, вдоль самого края гранитной скалы, шла узкая тропа, прозванная горцами Унакоз – «иди и бойся». Осторожно, ведя коней в поводу, шли по ней воительницы. Несколько из них во главе с Ардагундой и Меланиппой пешие вошли в пещеру, проходившую внизу сквозь скалу. С собой они несли тело Томиранды и вели её коня. Наскоро вырыли яму, отбрасывая кости давно исчезнувших зверей и охотившихся на них людей, и опустили туда мёртвую царицу. Рука её по-прежнему сжимала меч, у пояса висел горит, а другую руку с зажатой в ней секирой положили рядом. Яму засыпали землёй и камнями, а возле неё закололи коня в серебряной сбруе, защитив его труп чарами от волков.

Последней шла по тропе Асатра, а за ней, густо окутывая скалу и тропу, смыкалась чародейская тьма. Покуда два мага рассеют её, амазонки уйдут далеко вперёд. На середине тропы с неба на лошадь колдуньи внезапно опустился орёл. Клювом он быстро сорвал притороченную к седлу небольшую сумку и улетел вместе с ней прямо во тьму. В сумке чародейка держала золотую чашу Сосруко. Это знал мальчик, чьё сознание вселилось в орла.

Он надеялся быстро и незаметно пролететь сквозь тёмную завесу. И вдруг... перестал понимать, куда же лететь. Словно в игре, когда тебя крутят волчком с завязанными глазами, а потом вдруг отпускают. Теперь он понял, что ожидало в колдовской тьме коней и людей. Орел-Иоселе отчаянно забил крыльями, чтобы хоть не упасть. А колдунья уже слала ему вслед заклятие обратного превращения, решив сначала, что орлом оборотился один из магов. Когда же птица оказалась настоящей, Асатра пустила в неё стрелу. Духовному зрению ведьмы насланная ею же тьма преградой не была.

Когда резкая боль прошила насквозь тело орла, первым побуждением мальчика было бросить это тело. Погибать в чужом обличье ему ещё не приходилось, и он не знал, удержится ли тогда жизнь в его собственном теле, сидевшем сейчас на берегу моря, в тени под городской стеной Мирмекия. Но сейчас бежать, да ещё бросив волшебную добычу, было бы трусостью, а уж трусом Иоселе не был. Он полетел наугад, рискуя разбиться о выступ скалы. Отчаянный крик о помощи невольно вырвался из сознания мальчика. И его услышали. В домике под вишней Ноэми бросила развешивать бельё и со всех ног поспешила к северным воротам. На полпути её встретил Стратоник в лёгкой повозке, и они вместе помчались к Мирмекию. А из непроглядного мрака вдруг донёсся голос: «Сюда, Иоселе, сюда!» Мальчик-орёл полетел на голос и вскоре снова увидел свет.