Текст книги "Путь к золотым дарам"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Там, где сливаются два Черемоша, на горе стали в круг четыре десятка гуцулов. Их руки с топорами простирались к середине круга, образуя знак солнца. Там, в середине, стоял с Колаксаевой Чашей в руке царь Ардагаст. А над ними всеми, на верхушке покрытого священными знаками камня, стоял великий волхв Вышата, и рука его держала секиру, святее которой была лишь золотая Колаксаева Секира, всё ещё сокрытая богами от людей. Царь был сосредоточен и безмолвен, и лишь голос волхва звучал, будто с неба:

   – Клянётесь ли служить земле росов и её царю, как самому Даждьбогу? Клянётесь ли поднимать боевой топор только за Огненную Правду и царство росов?

   – Клянёмся!

   – Кто же из нас преступит эту клятву, да примет кару от Даждьбога и Перуна: света Солнца не увидит и своим оружием будет иссечён! – сказал за всех воевода Яснозор. – Да не смеет он зваться ни росом, ни гуцулом, да пребудет с упырями и бесами в Плохом месте!

   – Пусть же каждый из вас нанесёт своей секирой на этом камне знак, что для него святее всего, – сказал Вышата.

И зазвенели о камень топоры, высекая знаки Даждьбога-Солнца – кресты, спирали, коней. Праведен Род-Белбог, но далёк от людей в своём небесном царстве. Праведен Перун, но гневен и немилосерден. Даждьбог же справедлив и добр. Он – заступник всем слабым и гонимым. И он же – судья, советник и помощник всем, кто решился в этом мире жить по Правде и защищать её.

Царевич Гвидо пришёл в себя в уютной пещере, стены которой были увешаны мастерски вытканными коврами. На него приветливо глядела дивной красоты девушка в тонкой белой сорочке, чем-то неуловимо напоминавшая Марику, хотя её пышные распущенные волосы были не тёмными, а светло-русыми.

   – Кто ты? Где я?

   – Я – мавка. Ты скатился с конём с Черной горы. Коня волки добили. А тебя я подобрала и сюда принесла. Ты такой красивый! Верно, совсем один теперь? Оставайся со мной. Правда, хорошо тут? Эти ковры я выткала. Люди так не умеют. И никакие враги тебя тут не найдут. На охоте тебе всегда удача будет. А как мы, мавки, любить умеем...

Она склонилась над царевичем. Льняные волосы мягко и ласково упали ему на лицо, рубаха сползла, открывая белое плечо и грудь. Синие глаза манили, звали забыть обо всём... Гвидо рывком приподнялся, схватил мавку за плечи:

   – Что с моим отцом, царём бастарнов и его воинами?

   – Все, кто был у озера Неистового, погибли под снегом и градом. Остались гуцул и воин в шлеме с рогами и орлом. Они бились, и гуцул победил...

Из груди царевича вырвался дикий крик:

   – Месть! Ненавижу ваши горы! Месть!

Мавка в страхе вырвалась, забилась в угол:

   – Ты страшный... Красивый, а страшный. Бес за тобой пришёл – бес мести!

Гвидо обернулся ко входу в пещеру, ожидая увидеть жуткого чёрного демона с окровавленным оружием. Теперь он был бы царевичу лучшим другом и помощником. Но вместо демона в пещеру заглядывал Бесомир. Друид осунулся, в волосах появилась проседь, лицо стало другим – непреклонным и властным. Из-за плеча жреца выглядывал какой-то мрачный худой мужик в кептаре.

   – Здравствуй, царевич! Боги спасли меня и тебя. Меня выкопал из-под снега волколак. Сразу почуял колдуна. Я с него чары снял – его ведьма какая-то оборотила. Теперь до смерти будет нам служить. Тело твоего отца мы сожгли, а пепел погребли в пещере, недалеко отсюда.

   – Что с храмом, секирой?

   – Волколак подобрался к усадьбе Яська, узнал: храм разрушен, а секира потеряла прежнюю силу. Ардагаст с Децебалом и гуцулами сейчас гуляют в усадьбе. Видно, нам с тобой в Дакию дороги уже нет. Но есть ещё западные бастарны, языги, Рим...

Гвидо застонал тоскливо, безнадёжно. Теперь он был обречён до самой смерти мстить – за отца, за погибшее царство. Мстить златоволосому царю, к подвигам которого он, Гвидо, уже никогда не будет причастен. Иначе, как врагом Солнце-Царя.

Опавшая листва багряно-золотым ковром устилала тенистую поляну. Где-то внизу шумел Черемош. Под высоким буком стоял, упираясь верхним концом в развилку ветви, четырёхгранный столб из красного тиса. Рядом стояли Ясень с угольком в руках и Вышата. В тени деревьев сидели обе волхвини, Яр и Вишвамитра с Хилиархом.

   – Ну вот, всех врагов победили, теперь примемся за самого опасного – того, что в душах людей, – сказал Вышата. – Додумались ведь друиды: в Богите, на самом высоком и святом месте, своего урода трёхликого поставить. Всем миром-де правит Разрушитель.

   – Да ведь его там, в святилище, за валами мало кто и видел, кроме посвящённых, – возразил Яр.

   – Вот это и хуже всего. Они у себя собирали самых умных, самых способных к волхвованию. Всех, кто может задуматься: как мир устроен, кто им правит? И делали из них рабов Разрушителя. Потому и надо сделать для Богита не просто новый образ Рода. А такой, чтобы в нём был весь мир. И чтобы видно было: как ни сильно Зло, а Добро миром правит. Как бы это изобразить, да чтобы всякому было понятно? Ну-ка, мудрейшие из венедов, эллинов и индийцев! – Лукаво прищурившись, Вышата окинул взглядом собравшихся.

   – Наши философы любят рассуждать о единстве мира в Боге, который есть мировой Ум, и высшее Благо, и ещё много чего, – подал голос Хилиарх. – Но вот изобразить его... Кроме Зевса на троне, ничего на ум не приходит.

   – Ваш философский Бог – чтобы о нём болтать по всяким академиям да ликеям, – махнул рукой Вышата. – А поселянин идёт молиться об урожае не туда, а в храм, да не в потайной, что только для посвящённых.

   – У нас брахманы тоже любят болтать о Брахмане, который есть всё – все боги и весь мир. И так мудрено болтают, что мы, кшатрии, едва понимаем. А вайшьи и шудры[29]29
  Вайшьи (крестьяне, ремесленники, купцы) и шудры (слуги) – низшие сословия.


[Закрыть] знают одно: мир создал Брахма, у него четыре лица – это четыре стороны света, а у Шивы-Разрушителя – три лица – это три мира, – сказал индиец.

   – Эллины с четырьмя лицами изображают разве что Гермеса на перекрёстках, а с тремя – страшную Гекату, владычицу ночи, и всяких чудищ вроде Цербера... Лучше не вспоминать! – поёжился грек. – А ещё в Риме я видел статую четырёхликого Януса.

   – О четырёхголовом боге, творце и владыке мира, и о трёхголовом змее, его враге, учили рахманы – жрецы арьев, – кивнул Вышата. – Этого народа давно нет, а мудрость его осталась. Четыре стороны и три мира... Раздели-ка, Ясень, столб на три части.

Ясень разметил столб, сделав самой большой верхнюю треть:

   – Здесь, на небе, надо бы четырёх богов изобразить.

   – Ты хочешь сказать, юноша, что все боги суть лица одного Бога? Я это слышал от египетских жрецов об Амоне-Ра и от халдейских – о Мардуке, – важно произнёс Хилиарх.

   – Мы почитаем четырёх богов – повелителей сторон света. Господь Кришна – это все боги, – сказал индиец.

   – Кришна, то есть Даждьбог? Больно молодой бог, – покачал головой Яр. – Род – вот кто во всём. Он весь мир создал.

Ясень смущённо развёл руками:

   – Да я и не думал о таких премудростях. У нас ведь Рода как вырезают? Четыре лица, на одной стороне – руки, ноги, рог в руке, а на остальных – пусто. В красном углу оно и не заметно, а в капище...

   – Верно, юноша! – ободряюще кивнул эллин. – Мир прекрасен, и бог, владеющий всем миром, должен быть прекрасен. Итак, четыре бога...

   – Два бога и две богини, – пошептавшись с Миланой, решительно заявила Мирослава. – А на главной стороне – Лада-Мокошь.

   – Вы что это, весь мир изобразить собрались, а про Мать Мира забыли? – тоном строгой матери произнесла Милана.

   – Тогда два бога – её сыновья, Даждьбог и Перун, – столь же твёрдо сказал Яр.

   – А рядом с Даждьбогом – утренняя Заря-заряница, красная девица, – добавила Мирослава. – Я её именем вам всегда раны заговариваю.

Ясень принялся рисовать, а Вышата указывал:

   – Перуна – по левую руку от Лады, Зарю – по правую, Даждьбога – рядом с Зарей. Даждьбога – без оружия: он – жрец, а Перун – воин. Потому Лада мирного и доброго сына больше любит, чем грозного и воинственного.

Молодой художник изобразил Ладу с рогом, из которого она весь свет поит и кормит. Перуна – на коне и с мечом, Даждьбога – со знаком Солнца на груди, Зарю – с солнечным кольцом в руке. Потом взглянул на Мирославу. Та довольно улыбнулась и указала на средний ряд:

   – А в земном мире – люди. Хороводом, под богинями жёны, под богами мужи, а под Ладой – мать с ребёнком.

Ясень усердно и легко работал угольком. Вышата заметил, что юноша охотнее прислушивается не к нему, великому волхву и своему отчиму, а к невесте. Что ж, не дерзят старшим, и то хорошо. Он, Вышата, в молодости тоже всё свой путь искал. Когда хоровод был кончен, Вышата прищурился и простовато спросил:

   – Вот боги, вот люди, в чёрт где? Главный чёрт, трёхликий?

   – Как где? В пекле. – Ясень ткнул угольком в низ столба.

   – Ну, и как бы его так вырезать, чтобы ему и молиться не захотели?

Ясень потёр затылок. Чудище какое пострашнее? Слабые да трусливые таким и молятся. Мирослава пришла на помощь жениху:

   – Когда Чернобог на небо приступом шёл, сбросили его оттуда светлые боги, и провалился он сквозь землю, и велели ему боги держать её на себе. Потом, видно, подпёр её чем-то вместо себя.

Ясень дерзко усмехнулся, снова взялся за уголёк. И вот уже Трёхликий стоит на коленях, скорчившись в три погибели, и с трудом, оскалив зубы от напряжения, подпирает подземный свод руками и головой. Индиец довольно хлопнул себя по бедру:

   – Попробовал бы кто в Индии Шиву так изваять!

Потом он заметил оставшееся пустым место в нижнем ряду, позади Чернобога, и указал:

   – А сюда – знак Солнца. Мы с нашим царём бывали в самых проклятых местах, на земле и под землёй, но нигде нас не покидала сила Солнца.

Ясень нарисовал колесо со спицами. Вышата, окинув взглядом разрисованный столб, спросил:

   – А зачем столько места оставил здесь, над головами богов?

   – Да надо бы ещё что-то сверху. А то четыре головы, каждая сама по себе, будто у чуда-юда...

   – Царский венец, – предложил грек.

   – У сколотских царей венцы были узкие, а у сарматов венцы их царицы носят, – возразил Вышата. – Тогда уж лучше княжью шапку. Чтобы все поняли, кто миром правит, а кто под миром в злобе корчится.

Целый философский трактат в дереве, подумалось Хилиарху. А ведь над этим грубым скифским идолом лишь посмеются утончённые ценители искусств из южных городов. И пусть! Не для них, пресыщенных знанием и красотой, будет работать Ясень. А для тех, кто способен увидеть мир таким – не свободным от зла и борьбы и всё равно простым, добрым и радостным.

А Ясень удовлетворённо вздохнул. Всё, можно браться за резцы и зубило. А как только окончит работу, сыграет наконец свадьбу с Мирославой. Потом много дела будет: придут в Приднестровье дреговичи с севера, костобоки с юга, следить надо, чтобы никто никого не обидел, чтобы никто под шумок не ворвался в край – те же языги. А потом, когда замёрзнут реки – в полюдье вместе с царём. Только на Масленицу будет он у матери в родном Почепе. Нелегка жизнь у царского дружинника и волхвини: кочуйте, словно сарматы. Но так и надо, если кто-то за тебя сеет и пашет, а ты взялся его охранять мечом и чарами от тех, кому охота всё брать, а взамен ничего не давать, ещё и глумиться над тем, у кого взял.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗЛАТОВОЛОСАЯ ЖРИЦА

Море бушевало всю ночь, успокоившись лишь перед рассветом. А утром двое рыбаков из городка Тиритаки, грек и еврей, увидели среди ковылей, куда волны не забрасывали ни водорослей, ни медуз и прочей морской живности, перевёрнутый долблёный чёлн. Рядом с челном безмятежно спал, обратив лицо к голубому небу, чернявый горбоносый человек с седеющей бородой, в штанах и кафтане.

   – Кажется, ахей... или зих, – вполголоса сказал иудей.

   – Да все они одинаковы, горцы, – махнул рукой грек. – Мало им всех даров Посейдона, так ещё промышляют пиратством и охотой на людей. И этот наверняка пиратский лазутчик. Скрутим-ка его да продадим самого! Приказчики Спевсиппа лишних вопросов не задают. Давай сеть и верёвку!

Иудей пригляделся к медной монете на шее у пришельца и вдруг переменился в лице.

   – Не вздумай! Это знак Братства Солнца. Ты из Милета, а я вырос на Боспоре. Тут всякий бедняк и всякий раб, если он не полный негодяй, поможет тому, кто покажет такую вот монету Савмака, царя рабов. Когда Диофант, полководец Митридата, взял Пантикапей и схватил Савмака, уцелевшие повстанцы бежали в Колхиду. У этого монета медная, он простой посланец Братства. А если монета золотая – это солнечный маг, он такого, как ты, в осла превратит.

   – А если выдать этого бунтовщика царю? Награда нам не помешает, а?

   – Тебя и превращать не надо – осёл ты и есть! Царь Рескупорид царством и жизнью обязан Братству. Он скорее тебя, доносчика, им выдаст.

Пришелец вдруг открыл глаза и произнёс:

   – А если бы не эта монетка, ты бы уже связал и продал меня, такого же иудея, как сам? Позор тебе, Пейсах из Тиритаки! Ты в лицо не узнаешь того, кто ловил вместе с тобой рыбу, а я тебя сразу признал по голосу.

   – О Яхве! – всплеснул руками Пейсах. – Неужели я вновь вижу Менахема, сына Давида? Воистину, только бог Авраама мог вызволить тебя из рабства у зихов!

   – Кто же, кроме Господа, вызволит того, за кого некому внести выкуп и до кого нет дела кагалу?

   – Ай, Менахем, ты же всегда перечил старейшинам! И чего добился?

   – Доверия Братства Солнца!

   – Ты, верно, прислан с каким-нибудь важным делом?

   – С достаточно важным, чтобы из-за него бежать от зихов. Хотя они обходились со мной лучше, чем парфяне, хорезмийцы и колхи, у которых я успел побывать, прежде чем попал обратно к зихам. Большего я твоему болтливому языку пока что не доверю... Помоги-ка мне спустить челнок на воду.

Двое рыбаков с готовностью стащили долблёнку к воде. Усаживаясь в челнок, Менахем сказал:

   – А если хотите заработать на доносах, выследите Левия бен Гиркана, или Валента, как он сейчас зовётся. За этого негодяя царь вам хорошо заплатит, а Яхве простит не меньше сорока грехов.

И бывший раб направил чёлн туда, где по склонам горы Митридат сбегали к заливу белые, крытые красной черепицей домики жителей Пантикапея.

В самом городе тоже мало кто узнавал пропавшего десять лет назад Менахема-рыбака. В тесном переулке недалеко от порта он нашёл домик, укрытый ветвями старой вишни, и толкнул калитку, оказавшуюся незапертой. Во дворе стирала женщина чуть моложе тридцати лет, с натруженными руками, но ещё красивая. Из домика доносились звуки флейты. Женщина выпрямилась, подняла взгляд на пришельца и вдруг выронила бельё:

   – Дядя Менахем! Хвала Яхве, ты жив!

   – А вы меня уже поминали? То-то в поминальные дни похлёбка у меня становилась вкуснее, – усмехнулся бывший раб. – Ничего, в нашем роду все живучие. И ты, Ноэми, тоже. Это хорошо!

   – Да, и я не стала ни блудницей, ни флейтисткой, – гордо выпрямилась она. – Шью, стираю. Но если бы отец Иоселе не помогал нам, мне пришлось бы ещё и играть на пирах и терпеть приставания пьяных господ.

   – Может быть, Левию хватает наглости и самому приходить к тебе? Конечно, не свататься?

   – Почему бы ему и не прийти? Элеазара-медника и его кинжальщиков в городе давно нет. Глупым стражникам Левия не поймать. А свататься ко мне, опозорившей себя, всё равно некому.

Руки Менахема впились в ворот его рубахи.

   – О, Яхве! Я разорвал бы свои одежды, если бы мне не нужно было идти... в очень богатый дом. Раньше Левий бен Гиркан был просто негодяем, мошенником и убийцей, а теперь стал ещё и чернокнижником!

   – Я знаю, – спокойно ответила Ноэми. – Левий – могущественный маг. И у Иоселе большие магические способности. Мальчику нужен хороший наставник – не в хедере же такому обучаться. Вот и Стратоник так же думает. Он теперь придворный философ.

   – Хвала Господу, хоть один достойный человек не обходит твой дом...

В дверях показался кудрявый большеглазый мальчик лет двенадцати с флейтой в руках.

   – Иоселе, это дядя Менахем.

   – Тот, которым ты меня пугала?

Менахем подошёл к мальчику, погладил по чёрным кудрям:

   – Я не злой, Иоселе. Только строгий.

   – Дядя, твой дом цел. Аристарх-горшечник держит там товар, но он, конечно, освободит дом, ты же его знаешь, – сказала Ноэми.

   – Разве же я стану стеснять тебя с сыном? Но сюда я ещё приду.

   – Конечно, приходи, дядя. Ты всегда хотел нам только добра и хотя бы не поносил меня на людях.

Из дома Ноэми Менахем отправился в сторону акрополя, подошёл к скромному, но не бедному дому с парой колонн входа и постучал. Дверь открыл слуга.

   – Да светит тебе Солнце, Сосий! Дома ли Стратоник?

   – Да светит Солнце всем людям, Менахем! Хозяин ушёл во дворец. Царь Рескупорид сегодня принимает Ардагаста, царя росов. Будут знаменитые маги из Братства: венед Вышата, перс Манучихр и, конечно же, мой хозяин. Рескупорид, понятно, не Савмак и Царства Солнца не построит, но Братство уважает.

   – А мне как раз нужно к царю, и спешно. Тёмные дела затеваются на Кавказе, и кончатся большой кровью. Если уж там появился Левий бен Гиркан... Рашба-абасг[30]30
  Абасги – предки абхазов.


[Закрыть], когда узнал всё от меня, поехал к Рескупориду, но сорвался со скалы. Кажется, без чар не обошлось. А я не маг, мысленно переговариваться не умею. Бежал от зихов морем сюда... Слушай, с этим знаком можно пробраться во дворец? Мне его Рашба дал.

   – Лучше пойдём вместе со мной. Меня пропустят.

А в это время пантикапейские горожане смотрели, как через западные ворота в город въезжают два десятка конных сарматов под красным знаменем с золотой тамгой-трезубцем. Впереди ехал стройный молодой воин с лихо закрученными золотистыми усами, во всём красном, с мечом в золотых ножнах у пояса и золотой гривной со львиными головами на шее. Одной рукой он придерживал сидевшего перед ним полуторагодовалого ребёнка с золотистыми волосами. Другой светловолосый ребёнок прижимался к одетой по-мужски всаднице с красивым узкоглазым лицом. Чёрные волосы её были небрежно прикрыты красным покрывалом. У пояса висел кривой меч-махайра. Под охраной всадников ехала крытая добротным синим сукном кибитка, из которой выглядывала ещё одна молодая женщина – синеглазая, в белой вышитой сорочке и платье на помочах, скреплённых серебряными застёжками. Её волосы были аккуратно убраны под высокий кокошник, расшитый жемчугом.

Горожане, с любопытством глядя на пришельцев, переговаривались:

   – Это Ардагаст, царь росов и венедов.

   – Росы? Небось такие же гуляки и буяны, как их князь Андак с дружиной. Слава Зевсу, что те хоть не убили никого. Правда, за всё заплатили.

   – После того, как царь пригрозил выгнать их из города без коней. Что ещё эти-то натворят?

Бывалый, хоть и небогатый, купец с серьгой в ухе снисходительно пояснил:

   – Этих можете не бояться: среди них половина венедов, а они в Скифии самые мирные. Да я у росов был, всех там знаю. Тут буянов нет. Вот индиец Вишвамитра – силён и отважен, как Геракл, а мухи зря не обидит. В белом плаще – маг Вышата. А вот и эллин, Хилиарх из Кизика, царский казначей.

   – А это кто, низенький такой и без оружия?

   – Это Шишок, царский сатир.

   – Сатир? Да ну! У него же ноги без копыт.

   – И хвоста нет, я видел. Зато он может вырасти с целое дерево, и тогда потащит зубра или тура, как телёнка. Это я тоже видел. Чего бы он забрался так далеко от венедских лесов? На это должна быть важная причина.

Причиной, заставившей Шишка ехать в летнюю жару через степь, была укрепившаяся в нём любовь к странствиям. Ему захотелось поглядеть на кавказские леса и горы, где Ардагаст собирался поохотиться на зубров вместе с Рескупоридом.

Оба маленьких царевича – золотоволосый Ардафарн, сын Ларишки, и Доброслав, сын Добряны, – вовсю глазели на город. С не меньшим любопытством смотрела на него и сама Добряна, до сих пор не бывавшая даже в Ольвии. За сына она не беспокоилась: Ларишка о нём заботилась не меньше, чем о своём. А царь с улыбкой говорил:

   – Везёт моим мальчикам: уже увидели и город, и море. А я в лесах рос и всё это увидел только в тринадцать лет. И сразу в такие переделки попал... Вон в том переулке мы с Инисмеем и Рескупоридом дрались с демонами. А вот и агора. Тут у меня сначала украли коня, а потом чуть самого не убили, когда я не дал его продать.

Теперь торговцы на агоре угодливо кланялись богатому варварскому царю и его свите. А постаревшая, но по-прежнему бойкая торговка Рахиль даром угостила детей Ардагаста пирожками. Она уже успела узнать, что царь росов – один из трёх царевичей, что расстроили чары Левия и его учителя и спасли пантикапейских евреев от расправы. Царь купил детям по деревянному коньку на колёсиках с глиняной кибиткой, а царицы заглянули в ювелирную лавку, и в парфюмерную, и к торговцам тканями.

Над воротами акрополя росов приветствовал поднятой рукой бронзовый всадник – степной воитель Аспург, дед нынешнего царя. Ардагаст спросил Ларишку:

   – Ты что, так и войдёшь амазонкой во дворец?

   – Непременно, – ответила та, сняв покрывало и разбросав волосы по плечам. – Царица Боспора – сарматка. Интересно, как она выйдет к нам?

В тронном зале боспорских царей с его мозаичным полом и фресками, изображавшими битву одноглазых всадников-аримаспов с грифонами, Ардагаст ещё не был. Котис, отец Рескупорида, и не думал принимать тут тринадцатилетнего царевича без царства. Теперь друзья детства приветствовали друг друга по-степному – поднятыми руками.

Рескупорид, одетый по-эллински – в голубой хитон и красный плащ с золотым шитьём, всё же напоминал степняка – гордым взглядом, длинными волнистыми волосами и тонкими усами. Он был всего на два года старше Ардагаста, но царствовал уже пять лет. Рядом с ним на троне восседала царица – Косер, дочь царя сираков[31]31
  Сираки – предки абхазов.


[Закрыть]. Она была в сарматских шароварах и кафтане, с акинаком у пояса, но поверх этого варварского наряда изящно лежали складки плаща из тонкого виссона. Возле неё на резном стульчике сидел мальчик лет семи, тоже одетый по-сарматски. У мальчика были такие же волнистые волосы, как у отца, только тёмные, в мать, и крупный волевой подбородок.

Среди придворных Ардагаст с Выплатой сразу заметили старого знакомого – полного, лысоватого и добродушного философа Стратоника. Рядом с ним стоял незнакомый смуглый человек с ухоженной чёрной бородой, подстриженной четырёхугольником, в одеянии персидского жреца-мобеда: длинном плаще и башлыке с повязкой для рта. Одежда эта была скромной, но далеко не бедной, а в лице жреца чувствовалась привычка наставлять, а если надо, и повелевать.

   – Здравствуй, Кафтысар-хуандон-алдар! – сказал по-сарматски Ардагаст.

   – Здравствуй, Ардагаст! – ответил Рескупорид. – Да, теперь я и для тебя «владыка рыб, князь пролива». Так нас, царей Боспора Киммерийского[32]32
  Боспор Киммерийский – Керченский пролив.


[Закрыть], обильного рыбой, величают сарматы. Все знают: Кафтысар богат и щедр, он и одарит, и угостит, и помирит.

   – Теперь я и сам богат, и с соседями у меня, наконец, мир. И я могу к тебе приехать не за подарками и помощью, а просто чтобы отдохнуть с семьёй у старого друга.

   – Да, мы были вместе всего несколько дней, но запомнили их на всю жизнь. Ты за это время превзошёл меня: создал целое царство. А я даже ничего не завоевал, разве только Косер. Мне для этого пришлось сразиться с двумя ревнивыми князьями, а потом с ней самой.

   – И ты бы не одолел, если бы у меня не лопнула подпруга и я не свалилась с коня в Гипанис[33]33
  Гипанис – здесь: Кубань.


[Закрыть], – сказала сарматка.

   – Ага, прямо в омут, да в кольчуге, и мне пришлось за тобой нырять. Зато сираки больше не грозят нам местью за свою столицу, разорённую моим отцом и римлянами. Нет, моя Косер стоит целого царства! А иные утончённые эллины меня после этого прозвали «диким сарматом» и «охотником за амазонками». А я им назло назвал своего первенца знаешь как? Савромат[34]34
  Савроматы – древнее название сарматов.


[Закрыть].

   – Я уже езжу на большой лошади и аркан бросать умею, – гордо сказал мальчик.

Ардагаст представил другу своих жён и детей. После этого царь Боспора пригласил гостей отобедать с ним. Кроме обоих царей с семьями, однако, приглашены были лишь Вышата, Хилиарх, Вишвамитра, Стратоник и гость из Персии. Придворные и росские дружинники пировали отдельно. Здесь знали: при разговорах с людьми из Братства Солнца царь предпочитает обходиться без лишних ушей. Любознательным боспорцам пришлось довольствоваться рассказами дружинников и «скифского сатира», на редкость весёлого, общительного и многознающего. Но и грекам оставалось лишь удивляться, когда сатир расписывал свои воинские подвиги, а росы дружно подтверждали правдивость его слов.

Царский стол был обильно накрыт всем, чем только богат Боспор. Осетрина и белужина, красная и чёрная икра, хлеб и пирожные из лучшей муки, жареные фазаны, сладкое вино из виноделен Мирмекия и Колхиды... Вместо пиршественных лож стояли обычные стулья. На стенах висело оружие, греческое и варварское, а фрески изображали бой греков с амазонками. Воительницы были здесь представлены не аккуратно причёсанными гречанками в коротких хитонах, а яростными сарматками с распущенными волосами. Многое в этом дворце напоминало о том, что здесь кончается весёлый и уютный эллинский мир и начинается скифский – опасный, кровавый, пугающий и одновременно притягивающий своей загадочностью.

   – Ешьте и пейте, дорогие гости! – обвёл яства рукой Рескупорид. – Самое же лучшее за этим столом то, что наш друг Стратоник ещё ни разу не упрекнул собравшихся здесь в том, что они пируют, когда народ голодает.

   – Я не стану, как философы при дворе кесаря, утверждать, будто как раз при нынешнем царе настал золотой век, – сказал Стратоник. – Но могу заверить: недовольны царём Рескупоридом только воры, мошенники и торговцы людьми.

   – Все они собираются в братстве Бога Высочайшего, и заправляет там Спевсипп. Тот самый, кому ты дал на агоре плетью по рукам, – подмигнул Ардагасту царь Боспора.

   – Удивляюсь, что он до сих пор не в тюрьме и ещё богаче прежнего, – сказал Зореславич.

   – Увы, я могу лишь не пускать его к казне. Этот проходимец нашёл себе покровителей в Риме и при Веспасиане. Ты, Ардагаст, верно, уже убедился, что царь не всегда может делать то, что считает справедливым?

   – Я это понял ещё в Индии...

   – А я – не выезжая отсюда. После смерти отца и Нерона я больше всего хотел отдать трон дяде, Митридату-изгнаннику, которого отец сверг с помощью римлян.

   – Мы, сираки, тогда воевали за Митридата, – вмешалась Косер. – А вот аорсы – против. Это их царь Эвнон выдал его римлянам, – пристально взглянула она на Зореславича.

   – Ты хочешь сказать, царица, что я подручный царь у Фарзоя, великого царя аорсов? Да, это он убил в поединке Эвнона и увёл аорсов на запад, – не смутился росич.

   – Дядя хотел возродить царство Митридата Евпатора, нашего предка, – продолжил Рескупорид. – Он был среди тех, кто сверг Нерона. Но потом дядю втянули в заговор и казнили без суда... Теперь я, Тиберий Юлий Рескупорид – друг кесаря и римского народа, а в храме напротив моего дворца молятся гению[35]35
  Гений – дух-покровитель (рим.).


[Закрыть] лысого Веспасиана.

   – Да, не всегда можно утвердить добро, даже если посвятишь этому всю жизнь, – воздохнул Стратоник. – Есть ли большее зло, чем человеку владеть другим человеком, как скотиной? Однако этого не понимают не только свободные, но и многие рабы. Я с трудом убедил моего раба Сосия стать свободным. Увижу ли я когда-нибудь царя, способного отменить рабство в своём царстве? Не говоря уже о частной собственности, этом источнике всех прочих зол...

Судя по лицу Рескупорида, он уже не раз спорил об этом с философом. И теперь царь Боспора поспешил перевести разговор на другое:

   – Ардагаст, ты ведь ходил этой весной на Парфию вместе с Гоаром, царём аланов. Андак с дружиной явился сюда прямо из похода. Кутил, буянил и хвастал так, словно он, а не ты – царь и величайший герой росов.

   – Пусть заберёт себе славу от такого похода, – махнул рукой Ардагаст. – Нас призвали гирканцы, восставшие против Валарша, великого царя Парфии. Обещали, что нас поддержат и мидяне. Но за Железными Воротами[36]36
  Железные Ворота – горный проход из Гиркании в Мидию (к югу от Каспия).


[Закрыть] нас никто не ждал. Народ там доволен своим царём Пакором, братом Валарша. Поселяне разбегались от нас в горы и нападали оттуда. Аланы и кавказские горцы принялись жечь, грабить, угонять людей и скотину. То-то было раздолье Андаку с его приятелями! И моя дружина грабила. Так мы и прошли всю Мидию. Взяли много добычи. Видите, какой жемчуг у Добряны на кокошнике? Персидский, из тёплых морей... Я надеялся, что оттуда мы пойдём в Сирию и Палестину, на помощь иудеям. На это рассчитывало Братство Солнца. Ведь Элеазар-медник ещё держался в Масаде. Гоар был согласен. И вдруг... – Царь внезапно замолк и закрыл лицо руками.

Его рассказ продолжил Вышата:

   – Однажды мы решили поглядеть в магической чаше, что творится в Масаде. И увидели: стена проломлена, легионеры не спеша готовятся войти в город, а иудеи... убивают подряд своих жён и детей, а следом – себя. Римлянам достались одни трупы.

   – Зачем они это сделали? – простонал раненым зверем Ардагаст. – Чтобы не стать рабами? Мы, венеды, бились бы до конца, до последнего воина! А дети? Выросли бы в рабстве. Выросли, чтобы восстать и отомстить за отцов! А так – ещё одна жертва Чернобогу! – Он с силой сдавил серебряный кубок, не замечая, как рубиново-красное вино льётся по руке и затекает в рукав.

   – Я бы тоже вырос и отомстил, – тихо, но твёрдо произнёс маленький Савромат.

   – Я знаю иудеев. Они верили только в одного бога – своего Яхве. И решили, что он отступился от них, – сказал Хилиарх.

   – Долг воина – убивать врагов, а не себя и своих близких. Кшатрий и в рабстве остаётся кшатрием, – сурово проговорил Вишвамитра.

За столом воцарилось подавленное молчание. Слёзы текли по щекам Добряны. Отвернулась Ларишка. В голос заплакал Доброслав, и мать принялась утешать его.

Ардагаст встряхнул головой, отгоняя страшное видение, и продолжил:

   – Потом стало ещё хуже. Царь иверов[37]37
  Иверы – восточные грузины.


[Закрыть] прислал Гоару дары, чтобы натравить его на Арташеса-Тиридата, царя армян и брата Валарша и Пакора. И мы пошли в Армению, и снова жгли, грабили, угоняли... А армяне нападали на нас из-за каждой скалы. Я готов был увести росов оттуда, по даже мои дружинники только и думали что о добыче и о мести за погибших друзей. А Саузард с Андаком наверняка остались бы и сказали, что я струсил. В одной долине я с десятком воинов попал в засаду и думал уже подороже продать жизнь. И тут ко мне вышел – кто б вы думали? – Мгер Арцруни.

Глаза царя Боспора и его наследника загорелись огнём.

   – Отец вместе с ним сражался с демонами – тут, в городе, а потом у Чёрного кургана – с двумя колдунами, страшным псом и самим богом тьмы... – быстро заговорил Савромат.

   – Не хвастай вместо меня, – с улыбкой прервал его отец. – На кургане я валялся у костра без сил, а сражались Мгер, Инисмей и наш гость. А с богом бились не мы, а Богиня Огня... Так кто же теперь Мгер – князь или оружейник?