Текст книги "История моей юности"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Вступление в партию

Наши комсомольско-молодежные конные отряды передвигались от хутора к хутору, преследуя белых бандитов. Дни и ночи проходили в дыму сражений. Много мы тогда уничтожили врагов. Но немало и наших комсомольцев и коммунистов погибло. Не сразу смогли мы сломить белогвардейский бандитизм. Особенно он активизировался у нас в связи со вспыхнувшим в 1920 году кулацко-эсеровским мятежом на Тамбовщине. Мятеж возглавил эсер Антонов. Восстание охватило многие уезды Тамбовщины, в том числе и Борисоглебский. А Борисоглебск был от нас совсем близко.

Связавшись с антоновцами, донские бандиты совсем обнаглели. Они совершали налеты на хутора, вырезали всех, кто сочувственно относился к Советской власти.

Мне шел двадцатый год. Гражданская война, ежедневные опасности и схватки с врагом закалили меня. Я стал комсомольцем и готов был в любую минуту отдать свою жизнь за Советскую власть, за Коммунистическую партию.

Мне очень хотелось вступить в партию. Но я об этом боялся даже подумать. Разве сейчас до меня? Вот кончится война, разделаемся с белогвардейцами, тогда можно будет поговорить и об этом…

И я терпеливо ждал…

* * *

Однажды солнечным летним днем я с несколькими комсомольцами стоял в заставе на окраине станицы, наблюдая за дорогой.

Положение в этот момент создалось у нас весьма серьезное: борисоглебские леса были километрах в сорока, а в них, как нам сообщили, сосредоточилась целая армия антоновцев. Иногда кавалерийские отряды их подъезжали к станице совсем близко…

Мы ждали нападения. Вокруг станицы стояли заставы; на колокольне расположились наблюдатели. При появлении белобандитов они должны были бить в набат.

Нас было человек пятнадцать молодых парней. Начальник наш, пожилой казак, положившись на нас, спал в тени акации.

Следя за дорогой, мы рассказывали разные истории, хохотали…

Вдруг я увидел, что к станице мчатся всадники. Их было, наверно, человек сто или больше…

– Бандиты! – крикнул я.

Рассыпавшись по окопчикам, наши парни подняли стрельбу из винтовок.

Проснулся начальник заставы.

– Эй, друг! – крикнул он мне, сообразив наконец в чем дело. – Побеги-ка вон за угол, помаши фуражкой на колокольню, чтоб звонили… Что-то не звонят… Не видят, что ль.

Я побежал выполнять приказание начальника. Забежав за угол, откуда меня было хорошо видно с колокольни, я стал размахивать фуражкой, привлекая этим внимание наблюдателей. Но меня никто не замечал…

За спиной стрельба продолжалась. Значит, бандиты уже близко подошли к станице. Надо предупредить командование отряда об опасности. Я помчался к штабу, на бегу стреляя вверх, желая привлечь к себе внимание людей на колокольне.

Но меня оттуда не видели. Возможно, наблюдатели спали.

У дверей штаба я споткнулся от усталости и присел, тяжело дыша.

– В чем дело? – выбежал из комнаты секретарь станкома партии Коротков. – Что случилось?

Едва переводя дыхание, я коротко рассказал ему о появлении бандитов.

– Тревогу! – закричал Коротков. – Тревогу! Какого черта не звонят на колокольне?

Но в это же мгновение на колокольне загудел большой колокол…

Хватая оружие, коммунисты и комсомольцы, бывшие в резерве, разбежались по заставам. Налет мятежников был отбит.

Антоновцы, конечно, не случайно хлынули на нашу станицу. Регулярные части Красной Армии под командованием Котовского выбили их из борисоглебских лесов, и они теперь ринулись на юг, словно тараканы, расползаясь по лесам и оврагам.

* * *

Рассыпавшись цепью, мы шли по вдовольскому лесу, прочесывая его. При нашем приближении антоновцы сломя голову разбегались во все стороны.

Так мы их гнали вплоть до хутора Трухтенского, где их вылавливали прибывшие из Урюпинской бойцы ЧОН.

Выйдя из леса, мы соединились с чоновцами. Среди них было немало знакомых комсомольцев. Ко мне подошел молодой паренек, Михаил Янюшкин.

– Здравствуй, – сказал он мне. – Ну и работенка же ныне была… Тысячи две бандитов переловили.

На поляну выехал бронированный автомобиль. На нем, величественно опираясь на шашку, как изваяние, недвижимо стоял совсем еще молодой рыжеватый паренек. Был он одет во все красное: красная рубашка, красные штаны, такая же фуражка и даже сапоги со шпорами были красно-желтого цвета…

– Кто это? – спросил я у Янюшкина.

– Этот, в красном-то? – спросил паренек. – Из отряда Котовского.

В суровом облике человека в красном мне почудилось что-то очень уж близкое, знакомое.

Я вгляделся в него и узнал.

– Гришка! – крикнул я обрадованно. – Чубарь!..

Парень на броневике вздрогнул, удивленно посмотрел на меня и вдруг широко расплылся в улыбке.

– Сашка! – вскрикнул он, спрыгивая с броневика. – Сочинитель про индейцев!.. Здорово, дорогой!..

Мы обнялись и расцеловались.

* * *

Наконец с мятежниками все было покончено.

В станице стало спокойно.

Я теперь работал инструктором в земельном отделе. Как-то ко мне зашел секретарь станичного комитета комсомола Федоров.

– Саша, – сказал он мне как бы между прочим, – сегодня вечером приходи на партийное собрание. Обязательно приходи!

Ничего удивительного в том, что меня, комсомольца, приглашали на собрание коммунистов, не было. В годы гражданской войны комсомольцы часто бывали на партийных собраниях, сообща решали с коммунистами многие вопросы.

– Вряд ли приду, – сказал я. – У меня есть дела на хуторе. Комсомольцы соберутся, хочу с ними побеседовать.

– Нет, нет! – сказал Федоров. – Обязательно должен быть на собрании.

– Но почему? – удивился я настойчивости секретаря комсомола.

– Так надо, – уклончиво проговорил Федоров и добавил с таинственным видом: – Для тебя это важно.

– В чем дело, скажи? – приставал я.

– Там увидишь тогда. Говорить я не имею права.

Вечером, одевшись поприличнее, я пошел на партийное собрание в станицу.

Зал большого каменного дома купца Караваева, в котором теперь помещался станичный комитет партии, был заполнен коммунистами и комсомольцами. Были даже и беспартийные.

Я немного запоздал, собрание уже началось. Я нерешительно остановился у двери, не зная, куда девать себя.

– Проходи, Саша, проходи сюда, – приветливо сказал мне секретарь комитета партии Коротков, приглашая сесть на свободный стул около него.

Я прошел и сел.

– Так вот, товарищи, я продолжаю, – сказал Коротков. – Да, действительно, наши комсомольцы, юноши и девушки отличились за эти годы… Они умели и саблей ловко сокрушать врага, умели они и хлеб найти у кулака, работая в продотрядах… Были они нам незаменимыми помощниками, пропагандистами и агитаторами. Принимая во внимание все это, наш станичный комсомол выдвинул из рядов своих комсомольцев лучших, доказавших свою преданность партии и Советской власти, и передает их в партию… Товарищ Федоров, – обратился он к секретарю комсомола, – А ну, ознакомь нас, кого из комсомольцев вы передаете в партию…

Федоров подошел к столу и, близоруко сощурив глаза, сказал:

– Наш комитет комсомола решил рекомендовать пятерых комсомольцев, достойных быть в партии. Вот, например, Астахов.

– Погоди! – подняв руку, остановил его Коротков. – Астахов, иди-ка сюда! Сюда, к столу.

Николай неуверенно подошел к столу. Красные пятна ходили у него по лицу; видимо, парень сильно волновался.

– Товарищи, вы все знаете Астахова? – спросил Коротков, оглядывая зал. – Нужно о нем говорить или нет?

– Не надо! – послышались голоса. – Все его знаем!.. Хороший комсомолец!.. Добрый будет коммунист!.. Принять в партию!..

– Отводы будут?

– Нет!.. Нет!.. Принять в партию!.. Принять!..

– Кто за то, чтобы принять Астахова в партию, прошу поднять руки… Раз, два, три… Двадцать один. Кто против?.. Воздержавшиеся… Нет. Принят единогласно. Поздравляю, товарищ Астахов, – пожал руку Астахову Коротков. Потом он обнял и поцеловал его. Все захлопали в ладоши. – Нашу партячейку тоже можно поздравить с новым хорошим коммунистом… Мы сейчас принимаем товарищей в партию, а потом все оформим как следует в станкоме и отошлем материалы на утверждение в окружком партии.

Астахов, ошеломленный такими неожиданными событиями, стоял у стола, растерянно оглядывая присутствующих в зале. Он даже не представлял себе, что ему надо делать в эту минуту, стоял и молчал.

Как я ему сейчас завидовал!.. Очень мне хотелось бы быть на его месте…

Так же, без обсуждения, были приняты в партию и еще три комсомольца. Я радовался за своих товарищей, хотя немного было грустно, оттого что в списке нет моей фамилии.

– А кто же последний? – спросил секретарь партийного комитета у Федорова и почему-то, улыбаясь, лукаво посмотрел на меня. – Впрочем, я знаю, кто последний… – засмеялся Коротков. – Иди-ка сюда, Саша, – поманил он меня к столу.

Я поднялся со стула, кровь прилила к голове: «Неужели?..»

Да, как один из лучших комсомольцев станицы я был рекомендован комсомолом в партию…

И был принят…

Нет слов, чтобы передать то, как я ликовал, когда взял в руки партийный билет.

Вместо эпилога

Хотя деникинцы были разгромлены, остатки корпуса белогвардейского генерала Слащена в числе четырех тысяч человек сумели убежать в Крым. К ним в марте 1920 года английские и французские корабли доставили около сорока тысяч белогвардейцев, уцелевших от разгрома на Северном Кавказе.

Войска эти возглавил генерал барон Врангель.

В то же время панская Польша объявила войну Советской России.

Снова над страной нависла грозная опасность, и снова по зову партии, по зову великого Ленина ходили мы, коммунисты и комсомольцы, на разгром врага.

Нелегко досталась нам победа над врагом.

Но мы не унывали, не покладая рук, трудились, восстанавливали разрушенное хозяйство, сеяли хлеб, работали в продотрядах. В минуты досуга умели и веселиться. Хотя и питались желудевыми пышками, но умели лихо отплясывать полечку или краковяк. Пели песни, ставили спектакли.

Однажды весной 1922 года к нашему дому подъехала подвода. Выглянув в окно, Маша с радостным криком побежала на улицу.

– Тетя Христофора с Олей приехали, – сказала она на бегу.

Мы с отцом тоже выбежали на улицу, расцеловались с Христофорой и Олей. Не видели мы их уже более десяти лет. Как за эти годы обе изменились. Христофора превратилась в морщинистую старуху, а сестра Оля расцвела, стала красавицей, статной девушкой.

Сидя за столом, мы долго вспоминали прожитые годы, родных. И тут тетя Христофора поведала нам грустные вести: дяди мои – Иринарх и Никодим – погибли. Иринарх погиб во время катастрофы на море, а Никодим в годы гражданской войны был расстрелян белыми по обвинению в подстрекательстве матросов к мятежу на белогвардейском корабле.

А потом как-то дошла до меня весть и о смерти бывшего моего друга детства – Кодьки Бирюкова.

Живя в станице, Никодим опустился – пил, развратничал, стал воровать, сошелся с темными людьми.

В конце концов вокруг него образовалась шайка воров, отъявленных бандитов. Со своей шайкой Никодим разъезжал по станицам и хуторам, грабил население. Нередко дело доходило до убийства. Отряды милиции преследовали грабителей, но они были неуловимы. И все-таки около станции Филоново милиции удалось окружить их. Произошел настоящий бой. Вся шайка во главе с Никодимом была перебита.

Вот, собственно, и все, что мне хотелось рассказать о суровых днях моего детства и юности. Но история моя, пожалуй, была бы не совсем полной, если бы я не упомянул о судьбе одного небольшого эпизодического героя моей невыдуманной повести – о маленькой девочке Тане.

Как-то так складывалось, что я ее долго не видел. А однажды, идя в станицу, я встретил девушку, всем своим обликом напомнившую мне мою маленькую приятельницу.

– Позвольте спросить вас, – приостановился я, любуясь красивой стройной девушкой. – Вы не Таня?

– Таня, – потупилась девушка. – Узнали?

– С трудом, – признался я. – Вы стали совсем взрослой. Я помню, вы стремились вступить в комсомол и в наш отряд. Отряда-то теперь нет, а вот как в комсомол – вступили или нет еще?

– Нет, – вздохнула девушка. – Некогда, учусь в школе, во второй ступени, и работаю в поле, помогаю папе и маме… – Помолчав, она добавила тихо: – Но только в комсомол мне и сейчас хочется.

– Если хочется, так надо вступать. Приходите.

Таня пришла к нам, вступила в комсомол. Мы с ней подружили. Подружили надолго, на всю жизнь. Она стала моей женой.